Страница:
По приказу д’Артаньяна двое мушкетеров поскакали налево, огибая испанцев с их правого фланга по широкой дуге и производя как можно больше шума. Одновременно другая пара устремилась вправо, также с шумом пробираясь сквозь кустарники и хрустя сухими ветками. При этом мушкетеры перекликались на разные голоса, отчего создавалось впечатление, что их по меньшей мере втрое больше, чем это было в действительности.
Глава сорок первая,
Глава сорок вторая
Глава сорок третья
Глава сорок первая,
из которой видно, что не все неожиданности бывают неприятною свойства
С того места, где притаились испанцы, грохнуло несколько выстрелов. Испанцы палили наугад в темноту. Излишне говорить, что такая стрельба не могла причинить никакого вреда и имела целью скорее достижение психологического эффекта. Немного спустя со стороны испанцев послышались крики. Атос прислушался.
– Кажется, они обсуждают, как бы убраться подобру-поздорову. Наши обходные маневры их напугали.
– Вы знаете испанский, Атос?
– Мне немного знаком этот язык, – сдержанно ответил мушкетер.
– Положительно вы созданы из одних достоинств, Атос – вы великий человек!
– Д’Артаньян, вам нужно переселиться ко мне и повторять эти слова всем, кто вздумает заглянуть в мое жилище, покуда я пью.
Прогремел еще один выстрел, после чего кусты затрещали.
– Пора! – сказал д’Артаньян, выхватывая шпагу. Он, Атос и оставшийся с ними мушкетер бросились вперед. Их товарищи продолжали поднимать шум на флангах.
Послышалась команда испанского офицера к отступлению.
– Они бегут! – закричал д’Артаньян. – Не дайте им всем уйти, молодцы! Нам нужен пленный.
Прямо в лицо ему полыхнула вспышка выстрела. Пуля пролетела мимо.
– Эта оплошность будет стоить вам жизни, сеньор, – проговорил д’Артаньян, прокалывая шпагой темный силуэт.
– Господин лейтенант, они отступили. – С этими словами к нему подбежал мушкетер, принимавший участие во фланговом обходе.
– Тысяча чертей! Неужели все?
– Нет, вот один лежит, – флегматично отозвался Атос, подходя ближе. – Однако у меня создалось впечатление, что он уже не поднимется, а следовательно, не представляет для нас интереса.
– Какая жалость, – сказал д’Артаньян. – Я ведь ткнул его наудачу. Он выстрелил в меня в упор.
– Узнаю вас, друг мой, – заметил Атос. – Этот д’Артаньян никогда ничего не делает наполовину.
– Неужели мы так и не добудем пленного?!
– Здесь еще двое, – послышались веселые голоса мушкетеров, обходивших испанский пост слева и теперь возвращавшихся назад. – Лейтенант, мы ведем двоих.
Мушкетеры подталкивали перед собой двоих безоружных людей. Один пошатывался – видно, его помяли в стычке. Судя по форме, оба принадлежали к одному из испанских пикинерных полков.
– Они замешкались на той прогалине. Там мы и навалились на них, – лихо подкручивая ус, объявил один из мушкетеров. Он был явно доволен собой.
– Атос, спросите, пожалуйста, говорит ли кто-нибудь из них по-французски, – попросил д’Артаньян.
Мушкетер подошел к тому из испанцев, кто, казалось, меньше пострадал во время пленения, и задал вопрос:
– Habla usted frances? [27]
Испанец помотал головой и как-то неловко взмахнул руками. Очевидно, французский ему не был знаком.
– Me entiende? Que idiomas habla? Ingles? [28] – продолжал Атос.
В этот момент второй испанец сделал шаг навстречу мушкетеру и срывающимся голосом произнес:
– Si, senor [29]. Я хочу сказать… Боже милостивый! Неужели это и вправду господин Атос?!
Тут уже настала очередь д’Артаньяна:
– Одно из двух: или я сошел с ума, или… Черт меня побери, с каких пор испанские солдаты разговаривают по-французски с пикардийским произношением?
– Ох… ура! И господин д’Артаньян тут, ура! Я так и знал, что нам наконец-то повезет… Ура! – дико закричал пленный, причем его французский действительно выдавал в нем уроженца той самой славной провинции, которую упомянул только что д’Артаньян. – Теперь я ничего больше не боюсь! Ты слышишь, Гримо, – нам повезло! Я говорил… О Господи! Какая удача!.. – с этими словами «испанец» осел на землю, видимо, потеряв последние силы.
– Да это же и в самом деле Планше! – вскричал д’Артаньян, бросаясь к упавшему. – Настоящий Планше – целый и невредимый. Черт побери, скорее в лагерь! Я не могу снова потерять Планше, едва он нашелся.
Пока продолжалась эта сцена, Атос медленно приблизился ко второму пленному, которому он задавал вопросы по-испански.
– Почему вы не отвечали мне, Гримо? – спросил он ровным голосом.
– Не мог, сударь, – взволнованно отвечал Гримо, так как это действительно был он.
– Отчего?
– Без вашего разрешения, сударь, – почтительно кланяясь, сказал Гримо.
– Кажется, они обсуждают, как бы убраться подобру-поздорову. Наши обходные маневры их напугали.
– Вы знаете испанский, Атос?
– Мне немного знаком этот язык, – сдержанно ответил мушкетер.
– Положительно вы созданы из одних достоинств, Атос – вы великий человек!
– Д’Артаньян, вам нужно переселиться ко мне и повторять эти слова всем, кто вздумает заглянуть в мое жилище, покуда я пью.
Прогремел еще один выстрел, после чего кусты затрещали.
– Пора! – сказал д’Артаньян, выхватывая шпагу. Он, Атос и оставшийся с ними мушкетер бросились вперед. Их товарищи продолжали поднимать шум на флангах.
Послышалась команда испанского офицера к отступлению.
– Они бегут! – закричал д’Артаньян. – Не дайте им всем уйти, молодцы! Нам нужен пленный.
Прямо в лицо ему полыхнула вспышка выстрела. Пуля пролетела мимо.
– Эта оплошность будет стоить вам жизни, сеньор, – проговорил д’Артаньян, прокалывая шпагой темный силуэт.
– Господин лейтенант, они отступили. – С этими словами к нему подбежал мушкетер, принимавший участие во фланговом обходе.
– Тысяча чертей! Неужели все?
– Нет, вот один лежит, – флегматично отозвался Атос, подходя ближе. – Однако у меня создалось впечатление, что он уже не поднимется, а следовательно, не представляет для нас интереса.
– Какая жалость, – сказал д’Артаньян. – Я ведь ткнул его наудачу. Он выстрелил в меня в упор.
– Узнаю вас, друг мой, – заметил Атос. – Этот д’Артаньян никогда ничего не делает наполовину.
– Неужели мы так и не добудем пленного?!
– Здесь еще двое, – послышались веселые голоса мушкетеров, обходивших испанский пост слева и теперь возвращавшихся назад. – Лейтенант, мы ведем двоих.
Мушкетеры подталкивали перед собой двоих безоружных людей. Один пошатывался – видно, его помяли в стычке. Судя по форме, оба принадлежали к одному из испанских пикинерных полков.
– Они замешкались на той прогалине. Там мы и навалились на них, – лихо подкручивая ус, объявил один из мушкетеров. Он был явно доволен собой.
– Атос, спросите, пожалуйста, говорит ли кто-нибудь из них по-французски, – попросил д’Артаньян.
Мушкетер подошел к тому из испанцев, кто, казалось, меньше пострадал во время пленения, и задал вопрос:
– Habla usted frances? [27]
Испанец помотал головой и как-то неловко взмахнул руками. Очевидно, французский ему не был знаком.
– Me entiende? Que idiomas habla? Ingles? [28] – продолжал Атос.
В этот момент второй испанец сделал шаг навстречу мушкетеру и срывающимся голосом произнес:
– Si, senor [29]. Я хочу сказать… Боже милостивый! Неужели это и вправду господин Атос?!
Тут уже настала очередь д’Артаньяна:
– Одно из двух: или я сошел с ума, или… Черт меня побери, с каких пор испанские солдаты разговаривают по-французски с пикардийским произношением?
– Ох… ура! И господин д’Артаньян тут, ура! Я так и знал, что нам наконец-то повезет… Ура! – дико закричал пленный, причем его французский действительно выдавал в нем уроженца той самой славной провинции, которую упомянул только что д’Артаньян. – Теперь я ничего больше не боюсь! Ты слышишь, Гримо, – нам повезло! Я говорил… О Господи! Какая удача!.. – с этими словами «испанец» осел на землю, видимо, потеряв последние силы.
– Да это же и в самом деле Планше! – вскричал д’Артаньян, бросаясь к упавшему. – Настоящий Планше – целый и невредимый. Черт побери, скорее в лагерь! Я не могу снова потерять Планше, едва он нашелся.
Пока продолжалась эта сцена, Атос медленно приблизился ко второму пленному, которому он задавал вопросы по-испански.
– Почему вы не отвечали мне, Гримо? – спросил он ровным голосом.
– Не мог, сударь, – взволнованно отвечал Гримо, так как это действительно был он.
– Отчего?
– Без вашего разрешения, сударь, – почтительно кланяясь, сказал Гримо.
Глава сорок вторая
Сражение
Планше получил легкую контузию в голову, кроме того на теле у парня оказалось несколько синяков и царапин. Окруженный вниманием, он быстро пошел на поправку. Его кратковременный обморок был вызван скорее чрезмерными переживаниями.
В ту памятную ночь оба приятеля наконец по недосмотру командования оказались в одном дозоре и решили воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Говоря попросту, Планше и Гримо давно собирались дезертировать и вознамерились рискнуть.
В ответ на вопросы своих господ Планше и Гримо отвечали, что в Новом Свете попали к испанцам в плен и, так как те постоянно ощущали нехватку солдат, а следовательно, и набирали наемников больше, чем кто-либо еще, оба в скором времени пополнили ряды испанских войск на новом европейском театре военных действий.
Выведывать подробности их приключений в Новом Свете у Гримо было совершенно бесполезно. Любой, кто задался бы целью узнать что-либо у этого своеобразного малого, должен был приготовиться вытягивать из него сведения до глубокой старости.
Оставался Планше. Однако хитрец под предлогом контузии уклонялся от рассказов. Стоило д’Артаньяну перевести разговор на их похождения в Америке, как его вновь обретенный слуга принимался жалобно охать и стонать, жалуясь на боли в голове.
Волей-неволей гасконцу приходилось отступать, что же касается Атоса, то он, как известно, был самым нелюбопытным человеком на свете. Он довольствовался тем, что снова нашел Гримо.
– Только потеряв лакея, – говорил Атос, – понимаешь, чего лишился.
Вскоре Планше поправился и теперь сопровождал своего господина, куда бы тот ни направлялся. Если д’Артаньян обходил траншеи, Планше шагал позади с мушкетом на плече. Когда гасконец отправлялся куда-нибудь верхом, Планше ехал рядом, положив тяжелый мушкет поперек седла.
Нечего и говорить, что верный Гримо тенью следовал за Атосом, и, если мушкетеры ехали вместе, а так бывало почти всегда, они со своими лакеями представляли маленький отряд, совсем как в былые времена.
Однажды Атос и д’Артаньяи, сопровождаемые Планше и Гримо, ехали бок о бок, неторопливо беседуя. Только что они переправились через По и теперь приближались к линиям испанских аванпостов. В их намерения входило определить, насколько испанцы продвинулись к северу от Казале – главного города маркграфства Монферра, который они безуспешно осаждали.
Атос был настроен по обыкновению философски и вполголоса говорил д’Артаньяну:
– Вот увидишь, д’Артаньян, – испанцы снимут осаду. Им туго приходится после поражения их союзников. И тогда начнется то самое бессмысленное занятие, о котором я тебе говорил еще в Париже. Мы станем гоняться за ними по всей Ломбардии, доберемся до Мантуи, получим удар в спину от имперцев, не успев оглянуться, мы снова окажемся под Казале, если не еще восточнее, соберемся с силами, получим подкрепление, вытесним неприятеля из Монферра…
– Ах, Атос! По-вашему, остаток жизни мы обречены провести на бивуаках.
– Бивуаки победоносной армии не самое плохое место в этом мире, – невозмутимо отвечал Атос. – По мне и это годится, было бы в лагере доброе вино.
С тех пор как Портос распрощался с ними, а Арамис таинственно исчез, сказав случайно встреченному д’Артаньяну лишь несколько неопределенных фраз, Атос сильно изменился. Мушкетер по-прежнему выглядел, как благородный вельможа, кем он, вне всякого сомнения, и являлся. Но в облике его все чаще сквозила усталость и какая-то опустошенность. И хотя в лучшие свои дни он оставался «великим Атосом», д’Артаньян с тревогой замечал, как меланхолия, ранее лишь временами затуманивавшая взор его друга, теперь постоянно становится его спутницей и как, желая развеять ее, Атос опустошает одну бутылку за другой, погружаясь в еще большую меланхолию.
Теперь гасконцу случалось видеть своего друга в таком состоянии все чаще. Д’Артаньян чувствовал, что этот человек, почти начисто лишенный эгоизма, испытывал потребность постоянно проявлять щедрость своей незаурядной натуры.
Потеряв двоих друзей, Атос потерял многое из того, что привязывало его к жизни. Этот человек, дружбой которого гасконец справедливо гордился, должен был жить не только и не столько для себя, сколько для друзей.
Будучи одиноким и, по-видимому, имея причины не поддерживать близких отношений с родственниками, Атос дорожил тем, что называли в Париже «четверо неразлучных», и глубоко переживал расставание с друзьями, хоть и не показывал этого внешне.
– Знаете, о чем я сейчас мечтаю, дорогой Атос? – спросил д’Артаньян.
– О поездке в Клермон-Ферран, должно быть? – с грустной полуулыбкой предположил мушкетер.
– Об этом тоже. Но сейчас я имел в виду нечто совсем другое.
– Что же?
– Мне хотелось бы показать вам мою родную Гасконь. Я познакомил бы вас с родителями. Мы славно бы поохотились с вами. Я повез бы вас в ланды – куда-нибудь возле Дакса. В Гаскони не бывает таких суровых зим, как в Париже, а мы отправились бы туда весной.
Представьте, Атос, мы скакали бы с вами по песчаной почве ланд. Окрестные холмы повсюду, сколько видит глаз, покрыты лиловым ковром вереска. Сосны качают ветвями, и в воздухе стоит аромат смолы, особенно сильный после дождя. Никого нет в округе на несколько лье, только в долине кое-где пасутся стада овец под присмотром седого пастуха. А на горизонте, словно облака, видны вершины Пиренеев, затуманенные легкой утренней дымкой.
Атос пожал руку товарища.
– Д’Артаньян, вы так живо описали все это, что я будто уже побывал там вместе с вами. Мы непременно отправимся в Гасконь, и вы покажете мне голубые воды Гаронны, как только кончится эта война.
– В самом деле! Испросим отпуск. Господин де Тревиль не сможет отказать нам, так как мы, несомненно, еще не раз отличимся в походе! Испросим отпуск, говорю я, и поедем!
– Таким вы мне больше нравитесь, любезный д’Артаньян, – с легкой улыбкой отвечал Атос. – Я было подумал, что вы тоже впали в меланхолию и начали писать стихи. Хватит мрачных физиономий, хватит меня одного!
– Нет, нет! Никакой меланхолии, Атос! Ни у вас, ни у меня, – подхватил д’Артаньян. – Слышите звуки труб – это военная музыка. Она горячит кровь и зовет нас вперед!
– Однако сигналы доносятся вовсе не из нашего лагеря.
– Черт возьми! Вы правы.
– В таком случае давайте поднимемся на тот холм, что находится неподалеку от нас. Возможно, оттуда удастся рассмотреть позиции неприятеля.
Оба мушкетера пришпорили своих лошадей и через несколько минут оказались на вершине холма, указанного Атосом. Планше и Гримо не отставали от них.
Глазам их предстала картина, напоминавшая растревоженный муравейник. Испанцы явно перешли к решительным действиям. Атос и д’Артаньян не могли знать, что армия противника получила нового главнокомандующего. Граф Спинола, прибывший из Фландрии, решил встряхнуть свои войска. Его послужной список пестрел победами, одной из которых было знаменитое взятие Бреды.
Посовещавшись, друзья приняли единственно разумное решение – повернули в лагерь, стремясь достичь его со всей мыслимой быстротой.
Получив донесение о начале наступательных действий противника, Ришелье отдал приказ о контрнаступлении. Лагерь пришел в движение, и по прошествии не столь уж большого срока французские войска были развернуты для сражения.
Одной из самых сильных сторон французского солдата является его знаменитая неудержимая первая атака. Звуки военных маршей бодрят галльский дух, красочные мундиры превращают кровавую битву в некое подобие парада. И французский воин, презирая смерть, устремляется вперед – к победе и славе!
То тут, то там, где противные стороны вошли в близкое соприкосновение, завязывалась перестрелка, и хотя никто из военачальников не отдавал приказа о начале боя, он начался сам по себе. Открыла огонь артиллерия, ощетинились длинными пиками ряды пехоты, и постепенно местность стала заволакиваться голубоватым пороховым дымом.
Кардинал в легкой кирасе с самым воинственным видом наблюдал за ходом сражения, посылая адъютанта за адъютантом со своими приказами к командирам различных частей. Ришелье увидел, что неподалеку завязался жестокий кавалерийский бой, в который оказалась втянута и конная часть, прикрывавшая французскую батарею.
– Господа, – повернулся Ришелье к своей свите, – вы видите, что пушки остались без всякого прикрытия? Скачите к полку мушкетеров, они находятся ближе всех, и передайте мой приказ передвинуться влево и вперед для защиты батареи.
Один из офицеров притронулся к шляпе в знак повиновения и бросился исполнять приказ кардинала. Он вскочил на коня и поскакал к мушкетерам.
Но в это время часть прорвавшихся испанских кавалеристов из числа того же полка, что рубился с рейтарами, прикрывавшими пушки, видя, что никто им не препятствует, повернула своих лошадей.
Они отлично видели, что французские канониры беззащитны, и намеревались изрубить их до того, как они получат помощь от мушкетеров.
Офицер несся во весь опор, но он оказался в опасном положении. Несколько испанских всадников находились на расстоянии выстрела от этого адъютанта кардинала. Они и открыли огонь.
Одна из пуль угодила в лошадь. Благородное животное, захрапев, опустилось на колени. Всадник успел соскочить на землю и теперь стоял на открытой местности, судорожно сжимая шпагу и заряженный пистолет.
К нему неслись несколько всадников из числа испанского полка.
Мушкетеры тоже поспешили на помощь к соотечественнику, однако испанцы были ближе.
Неожиданно один из солдат, вооруженный мушкетом, находившийся в рядах мушкетеров г-на де Тревиля, установил тяжелый мушкет на опору, аккуратно прицелился и выстрелил.
Один из неприятельских кавалеристов взмахнул руками и откинулся в седле. Лошадь же его, дико всхрапывая, продолжала скакать вперед.
Солдат переменил мушкет, взял протянутый ему кем-то заряженный вместо предыдущего, и так же быстро, но без суеты прицелился и выстрелил вторично.
Второй кавалерист был убит наповал.
Это было слишком. Двое или трое оставшихся осадили коней и круто развернули их хвостами к приближавшимся мушкетерам. Опасность для офицера миновала. Он вынул платок и вытер им бледный лоб, покрывшийся холодной испариной.
Описанная сцена заняла несколько минут, но адъютанту Ришелье она показалась вечностью.
Мушкетеры продолжали преследовать испанцев.
– Ай да Планше! – крикнул д’Артаньян, проносясь мимо солдата, только что меткими выстрелами уложившего двух кавалеристов противника; теперь он перезаряжал мушкет.
Это действительно был Планше. Окончив заряжать оба мушкета, он повернулся к Гримо, который, подойдя сзади, тронул его за плечо.
– Узнал? – спросил он.
– А что, Гримо, – не обращая внимания на вопрос товарища, заметил гордый Планше, – я начинаю считать, что наш американский опыт не такая уж плохая штука!
Гримо пожал плечами, словно желая сказать, что и не думает с этим спорить.
– Узнал? – снова спросил он.
– Кого?
– Офицера.
– Ты имеешь в виду того адъютанта, которого испанцы раскрошили бы в капусту, если бы не я? – самодовольно спросил Планше.
Он и сам еще не мог поверить, что ему удалось уложить двух противников двумя выстрелами. Гримо утвердительно кивнул.
– К сожалению, я не разглядел его лица, но надеюсь, что он разглядел и запомнил мое.
– Знаешь, кто это?
– Кто?
– Рошфор! – ответил Гримо.
И в первый раз за последние несколько месяцев он улыбнулся. Его улыбка показалась Планше несвоевременной.
В ту памятную ночь оба приятеля наконец по недосмотру командования оказались в одном дозоре и решили воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Говоря попросту, Планше и Гримо давно собирались дезертировать и вознамерились рискнуть.
В ответ на вопросы своих господ Планше и Гримо отвечали, что в Новом Свете попали к испанцам в плен и, так как те постоянно ощущали нехватку солдат, а следовательно, и набирали наемников больше, чем кто-либо еще, оба в скором времени пополнили ряды испанских войск на новом европейском театре военных действий.
Выведывать подробности их приключений в Новом Свете у Гримо было совершенно бесполезно. Любой, кто задался бы целью узнать что-либо у этого своеобразного малого, должен был приготовиться вытягивать из него сведения до глубокой старости.
Оставался Планше. Однако хитрец под предлогом контузии уклонялся от рассказов. Стоило д’Артаньяну перевести разговор на их похождения в Америке, как его вновь обретенный слуга принимался жалобно охать и стонать, жалуясь на боли в голове.
Волей-неволей гасконцу приходилось отступать, что же касается Атоса, то он, как известно, был самым нелюбопытным человеком на свете. Он довольствовался тем, что снова нашел Гримо.
– Только потеряв лакея, – говорил Атос, – понимаешь, чего лишился.
Вскоре Планше поправился и теперь сопровождал своего господина, куда бы тот ни направлялся. Если д’Артаньян обходил траншеи, Планше шагал позади с мушкетом на плече. Когда гасконец отправлялся куда-нибудь верхом, Планше ехал рядом, положив тяжелый мушкет поперек седла.
Нечего и говорить, что верный Гримо тенью следовал за Атосом, и, если мушкетеры ехали вместе, а так бывало почти всегда, они со своими лакеями представляли маленький отряд, совсем как в былые времена.
Однажды Атос и д’Артаньяи, сопровождаемые Планше и Гримо, ехали бок о бок, неторопливо беседуя. Только что они переправились через По и теперь приближались к линиям испанских аванпостов. В их намерения входило определить, насколько испанцы продвинулись к северу от Казале – главного города маркграфства Монферра, который они безуспешно осаждали.
Атос был настроен по обыкновению философски и вполголоса говорил д’Артаньяну:
– Вот увидишь, д’Артаньян, – испанцы снимут осаду. Им туго приходится после поражения их союзников. И тогда начнется то самое бессмысленное занятие, о котором я тебе говорил еще в Париже. Мы станем гоняться за ними по всей Ломбардии, доберемся до Мантуи, получим удар в спину от имперцев, не успев оглянуться, мы снова окажемся под Казале, если не еще восточнее, соберемся с силами, получим подкрепление, вытесним неприятеля из Монферра…
– Ах, Атос! По-вашему, остаток жизни мы обречены провести на бивуаках.
– Бивуаки победоносной армии не самое плохое место в этом мире, – невозмутимо отвечал Атос. – По мне и это годится, было бы в лагере доброе вино.
С тех пор как Портос распрощался с ними, а Арамис таинственно исчез, сказав случайно встреченному д’Артаньяну лишь несколько неопределенных фраз, Атос сильно изменился. Мушкетер по-прежнему выглядел, как благородный вельможа, кем он, вне всякого сомнения, и являлся. Но в облике его все чаще сквозила усталость и какая-то опустошенность. И хотя в лучшие свои дни он оставался «великим Атосом», д’Артаньян с тревогой замечал, как меланхолия, ранее лишь временами затуманивавшая взор его друга, теперь постоянно становится его спутницей и как, желая развеять ее, Атос опустошает одну бутылку за другой, погружаясь в еще большую меланхолию.
Теперь гасконцу случалось видеть своего друга в таком состоянии все чаще. Д’Артаньян чувствовал, что этот человек, почти начисто лишенный эгоизма, испытывал потребность постоянно проявлять щедрость своей незаурядной натуры.
Потеряв двоих друзей, Атос потерял многое из того, что привязывало его к жизни. Этот человек, дружбой которого гасконец справедливо гордился, должен был жить не только и не столько для себя, сколько для друзей.
Будучи одиноким и, по-видимому, имея причины не поддерживать близких отношений с родственниками, Атос дорожил тем, что называли в Париже «четверо неразлучных», и глубоко переживал расставание с друзьями, хоть и не показывал этого внешне.
– Знаете, о чем я сейчас мечтаю, дорогой Атос? – спросил д’Артаньян.
– О поездке в Клермон-Ферран, должно быть? – с грустной полуулыбкой предположил мушкетер.
– Об этом тоже. Но сейчас я имел в виду нечто совсем другое.
– Что же?
– Мне хотелось бы показать вам мою родную Гасконь. Я познакомил бы вас с родителями. Мы славно бы поохотились с вами. Я повез бы вас в ланды – куда-нибудь возле Дакса. В Гаскони не бывает таких суровых зим, как в Париже, а мы отправились бы туда весной.
Представьте, Атос, мы скакали бы с вами по песчаной почве ланд. Окрестные холмы повсюду, сколько видит глаз, покрыты лиловым ковром вереска. Сосны качают ветвями, и в воздухе стоит аромат смолы, особенно сильный после дождя. Никого нет в округе на несколько лье, только в долине кое-где пасутся стада овец под присмотром седого пастуха. А на горизонте, словно облака, видны вершины Пиренеев, затуманенные легкой утренней дымкой.
Атос пожал руку товарища.
– Д’Артаньян, вы так живо описали все это, что я будто уже побывал там вместе с вами. Мы непременно отправимся в Гасконь, и вы покажете мне голубые воды Гаронны, как только кончится эта война.
– В самом деле! Испросим отпуск. Господин де Тревиль не сможет отказать нам, так как мы, несомненно, еще не раз отличимся в походе! Испросим отпуск, говорю я, и поедем!
– Таким вы мне больше нравитесь, любезный д’Артаньян, – с легкой улыбкой отвечал Атос. – Я было подумал, что вы тоже впали в меланхолию и начали писать стихи. Хватит мрачных физиономий, хватит меня одного!
– Нет, нет! Никакой меланхолии, Атос! Ни у вас, ни у меня, – подхватил д’Артаньян. – Слышите звуки труб – это военная музыка. Она горячит кровь и зовет нас вперед!
– Однако сигналы доносятся вовсе не из нашего лагеря.
– Черт возьми! Вы правы.
– В таком случае давайте поднимемся на тот холм, что находится неподалеку от нас. Возможно, оттуда удастся рассмотреть позиции неприятеля.
Оба мушкетера пришпорили своих лошадей и через несколько минут оказались на вершине холма, указанного Атосом. Планше и Гримо не отставали от них.
Глазам их предстала картина, напоминавшая растревоженный муравейник. Испанцы явно перешли к решительным действиям. Атос и д’Артаньян не могли знать, что армия противника получила нового главнокомандующего. Граф Спинола, прибывший из Фландрии, решил встряхнуть свои войска. Его послужной список пестрел победами, одной из которых было знаменитое взятие Бреды.
Посовещавшись, друзья приняли единственно разумное решение – повернули в лагерь, стремясь достичь его со всей мыслимой быстротой.
Получив донесение о начале наступательных действий противника, Ришелье отдал приказ о контрнаступлении. Лагерь пришел в движение, и по прошествии не столь уж большого срока французские войска были развернуты для сражения.
Одной из самых сильных сторон французского солдата является его знаменитая неудержимая первая атака. Звуки военных маршей бодрят галльский дух, красочные мундиры превращают кровавую битву в некое подобие парада. И французский воин, презирая смерть, устремляется вперед – к победе и славе!
То тут, то там, где противные стороны вошли в близкое соприкосновение, завязывалась перестрелка, и хотя никто из военачальников не отдавал приказа о начале боя, он начался сам по себе. Открыла огонь артиллерия, ощетинились длинными пиками ряды пехоты, и постепенно местность стала заволакиваться голубоватым пороховым дымом.
Кардинал в легкой кирасе с самым воинственным видом наблюдал за ходом сражения, посылая адъютанта за адъютантом со своими приказами к командирам различных частей. Ришелье увидел, что неподалеку завязался жестокий кавалерийский бой, в который оказалась втянута и конная часть, прикрывавшая французскую батарею.
– Господа, – повернулся Ришелье к своей свите, – вы видите, что пушки остались без всякого прикрытия? Скачите к полку мушкетеров, они находятся ближе всех, и передайте мой приказ передвинуться влево и вперед для защиты батареи.
Один из офицеров притронулся к шляпе в знак повиновения и бросился исполнять приказ кардинала. Он вскочил на коня и поскакал к мушкетерам.
Но в это время часть прорвавшихся испанских кавалеристов из числа того же полка, что рубился с рейтарами, прикрывавшими пушки, видя, что никто им не препятствует, повернула своих лошадей.
Они отлично видели, что французские канониры беззащитны, и намеревались изрубить их до того, как они получат помощь от мушкетеров.
Офицер несся во весь опор, но он оказался в опасном положении. Несколько испанских всадников находились на расстоянии выстрела от этого адъютанта кардинала. Они и открыли огонь.
Одна из пуль угодила в лошадь. Благородное животное, захрапев, опустилось на колени. Всадник успел соскочить на землю и теперь стоял на открытой местности, судорожно сжимая шпагу и заряженный пистолет.
К нему неслись несколько всадников из числа испанского полка.
Мушкетеры тоже поспешили на помощь к соотечественнику, однако испанцы были ближе.
Неожиданно один из солдат, вооруженный мушкетом, находившийся в рядах мушкетеров г-на де Тревиля, установил тяжелый мушкет на опору, аккуратно прицелился и выстрелил.
Один из неприятельских кавалеристов взмахнул руками и откинулся в седле. Лошадь же его, дико всхрапывая, продолжала скакать вперед.
Солдат переменил мушкет, взял протянутый ему кем-то заряженный вместо предыдущего, и так же быстро, но без суеты прицелился и выстрелил вторично.
Второй кавалерист был убит наповал.
Это было слишком. Двое или трое оставшихся осадили коней и круто развернули их хвостами к приближавшимся мушкетерам. Опасность для офицера миновала. Он вынул платок и вытер им бледный лоб, покрывшийся холодной испариной.
Описанная сцена заняла несколько минут, но адъютанту Ришелье она показалась вечностью.
Мушкетеры продолжали преследовать испанцев.
– Ай да Планше! – крикнул д’Артаньян, проносясь мимо солдата, только что меткими выстрелами уложившего двух кавалеристов противника; теперь он перезаряжал мушкет.
Это действительно был Планше. Окончив заряжать оба мушкета, он повернулся к Гримо, который, подойдя сзади, тронул его за плечо.
– Узнал? – спросил он.
– А что, Гримо, – не обращая внимания на вопрос товарища, заметил гордый Планше, – я начинаю считать, что наш американский опыт не такая уж плохая штука!
Гримо пожал плечами, словно желая сказать, что и не думает с этим спорить.
– Узнал? – снова спросил он.
– Кого?
– Офицера.
– Ты имеешь в виду того адъютанта, которого испанцы раскрошили бы в капусту, если бы не я? – самодовольно спросил Планше.
Он и сам еще не мог поверить, что ему удалось уложить двух противников двумя выстрелами. Гримо утвердительно кивнул.
– К сожалению, я не разглядел его лица, но надеюсь, что он разглядел и запомнил мое.
– Знаешь, кто это?
– Кто?
– Рошфор! – ответил Гримо.
И в первый раз за последние несколько месяцев он улыбнулся. Его улыбка показалась Планше несвоевременной.
Глава сорок третья
Победителей не судят
Сражение продолжалось. Но в ходе боя наступил перелом. Испанцы уже не атаковали, а медленно пятились назад, теснимые войсками короля. Кое-где это отступление больше напоминало бегство.
Д’Артаньян в своем преследовании вырвался вперед. Гасконец несся без оглядки, ничего не видя перед собой, кроме разбегающихся во все стороны фигур с эмблемами цвета крови и золота. Клинок его был обагрен кровью врагов.
Неожиданно перед ним возник дворянин в черном бархате; он не бежал, а стоял неподвижно. Будь д’Артаньян более суеверным человеком, он, возможно, подумал бы, что сам князь тьмы преградил ему путь, предлагая сойтись в смертельной схватке.
Но наш гасконец был чужд мистических умонастроений. Поэтому он крикнул:
– Сдавайтесь, сударь! Сдавайтесь, и я пощажу вашу жизнь.
– Как бы не так, – гордо отвечал испанец. – Благородный идальго не сдается – он убивает врага или умирает на месте!
С этими словами он выстрелил в д’Артаньяна. Мушкетер, уловив намерение врага, успел поднять лошадь на дыбы. Всадник избежал пули, но прекрасная серая кобыла, верой и правдой служившая мушкетеру, была убита.
– А, проклятие! – вскричал д’Артаньян, бросаясь на испанца с обнаженной шпагой.
По-видимому, идальго был важной персоной. Несколько неприятельских солдат, увидев, что их командиру угрожает опасность, прекратили отступление и, повинуясь чувству долга и воинской дисциплине, поспешили на помощь к дворянину в черном.
– Не беспокойся, д’Артаньян. Этих предоставь мне, – крикнул Атос – единственный, кто сумел не отстать от своего товарища в этой сумасшедшей скачке.
Атос принялся за дело со своим обычным хладнокровием. Разрядив пистолеты в приближающихся солдат (обе пули не пропали даром), он обнажил шпагу. Шпага в руке Атоса всегда была грозным оружием, но сегодня мушкетер превзошел самого себя. Испанцы валились вокруг него, как снопы.
Таким образом, д’Артаньян получил возможность без помехи заняться своим гордым противником. Испанец превосходно орудовал своим толедским клинком, но ему было все же далеко до д’Артаньяна. Он запаздывал отражать выпады мушкетера и уже два раза был на волосок от гибели. Это заставило его нервничать.
После очередной ошибки своего соперника гасконец приставил острие своей шпаги к горлу последнего.
– Скажите ваше имя, сударь. Ваше поведение, равно как и знание французского языка, делает вам честь, но плена вам не избежать. С другой стороны – как бы вы ни старались, вы не заставите меня убить безоружного дворянина, сражавшегося столь храбро.
Испанец, тяжело дыша, привстал на одно колено. Положение его было безвыходным, и он это понял.
– Я сдаюсь. Меня зовут дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса.
– Вот так штука, – пробормотал д’Артаньян. – Выходит, я взял в плен бывшего господина моего Жемблу.
Атос тем временем методично разделался с нападавшими. Двое лежали на земле неподвижно, еще несколько человек получили ранения разной степени тяжести.
– Я всегда знал, что вы не любите шутить, друг мой, – заметил д’Артаньян, осматриваясь вокруг. – Сам Портос позавидовал бы вам, доведись ему оказаться тут в эту минуту!
Атос молча улыбнулся своей чуть печальной улыбкой.
– Все мушкетеры в первую очередь подчиняются своему королю, – дипломатично отвечал г-н де Тревиль.
– Кто это, Тревиль?
– Это господа Атос и д’Артаньян, лейтенант мушкетеров вашего величества, – отвечал г-н де Тревиль с поклоном.
– Я постоянно слышу эти имена, – сказал король, обрадованный тем, что испанцы бегут по всей линии. – Пора представить к награде этих храбрых дворян.
– Они заслужили ее, ваше величество, – заметил капитан мушкетеров.
– Вот и отлично, Тревиль. Включите их имена в наградные списки по вашему полку.
Испанцы стремительно откатывались назад. Осада Кагале была снята…
– Северная Италия – наша, – поставил точку Ришелье. – Теперь я займусь… Знаете, чем я займусь, Рошфор?
Спасенный Планше офицер уже слегка оправился после своего недавнего приключения.
– Вероятно, Роганом с его гугенотами, ваше высокопреосвященство?
– Мы пойдем в Севенны, но чуть позже, чуть позже, Рошфор. Теперь стоит подумать об англичанах.
– О том, чтобы разбить их?
– О том, чтобы помириться с ними, Рошфор. В европейской войне Франция должна сделать ставку на северные державы. Мы поддержим шведов и голландцев, помиримся с Карлом Английским и… Испании с Австрией не устоять. Габсбурги везде получат свое.
– Кажется, это надолго. Испанцы бегут – им не оправиться, – сказал д’Артаньян.
– Похоже, что так, – согласился Атос. – Это обстоятельство стоило бы отпраздновать, но сегодня вечером я занят.
– Какие дела мешают вам, дорогой Атос? – удивился гасконец.
– Я обещал вернуть долг и до сих пор не сдержал слова.
– Я знаю вашу аккуратность в подобного рода делах, – сказал д’Артаньян, думая, что Атос по обыкновению проиграл в карты.
– Кстати, – обычным своим спокойным тоном произнес мушкетер. – Помнится, вы рассказывали мне веселую историю про бравого рейтарского полковника и нашего общего знакомого – капитана затонувшей фелуки. Он сообщил какие-то забавные вещи про наших слуг.
– Отлично помню, – улыбнулся д’Артаньян.
– Где он теперь?
– Кажется, состоит при штабе его высокопреосвященства, ведь штатгальтер направил его к кардиналу.
– Отлично, – еле слышно проговорил Атос и перевел разговор на другую тему.
Через несколько минут, попрощавшись с д’Артаньяном, мушкетер направился к той части лагеря, где располагался сам кардинал и его штаб.
– Могу я поговорить с дежурным офицером? – спросил Атос у часового.
Солдат было заколебался, но мушкетерский плащ и благородная внешность Атоса быстро рассеяли все его сомнения.
– Сейчас я позову его, сударь, – ответил он и отошел. Атос спокойно дождался офицера.
– Что вам угодно, сударь? – спросил тот, появляясь в сопровождении позвавшего его часового.
– Я хочу попросить вас оказать мне любезность, – сказал Атос.
– Какую?
– Передать фламандскому офицеру по имени Ван Вейде, прибывшему к армии не столь давно с поручением от штатгальтера к его высокопреосвященству, что его хочет видеть дворянин из роты мушкетеров де Тревиля.
– Вы не назовете своего имени? – спросил офицер.
– Думаю, вышеназванный господин поймет, о ком идет речь.
– В таком случае прошу вас подождать, – отвечал дежурный офицер, несколько удивленный нежеланием Атоса назвать свое имя.
Однако он тотчас же ушел, чтобы позвать фламандца. Прошло немало времени, прежде чем офицер вернулся. Рядом с ним шагал бывший капитан «Морской звезды». Все это время Атос молча стоял в стороне.
– Надеюсь, сударь, у вас найдется для меня немного времени? – холодно осведомился Атос, поблагодарив дежурного офицера.
Ван Вейде, ожидавший увидеть д’Артаньяна, лишь кивнул. Он явно был озадачен и не слишком обрадован при виде Атоса.
– Отлично, – продолжал Атос, взяв под руку фламандца и отводя его в сторону; издали это напоминало разговор двух неторопливо прогуливающихся собеседников. – Наша беседа, хоть она и не займет много времени, не предназначена для чужих ушей. Вы узнали меня, сударь?
– Да, – наконец выговорил фламандец. – Я вас узнал.
– Прекрасно, – сказал Атос. – Тогда перейдем к делу, для которого я вас вызвал. Вы, несомненно, помните, о чем я предупреждал вас перед отплытием в Ла-Рошель.
Фламандец снова молча кивнул.
– Надеюсь, вы также не забыли моего обещания разыскать вас и свести с вами счеты, если мой друг д’Артаньян будет схвачен в Ла-Рошели. К несчастью, мои худшие опасения оправдались: он был отправлен на виселицу, но небу было угодно избавить его от петли – в этом мире изредка происходят справедливые вещи. Но д’Артаньян был задержан вторично, и опять лишь счастливый случай помог ему остаться в живых.
– Господина д’Артаньяна спасло именно мое отплытие из гавани, – нервно заметил Ван Вейде.
Атос кивнул:
– Признаю это. Но что отсюда следует? Ведь, поднимая якоря, вы вовсе не думали о спасении господина д’Артаньяна и не предполагали такого исхода.
Фламандец молчал.
– Итак, – продолжал Атос, – факты свидетельствуют против вас. Я не обвиняю вас в злом умысле, хотя и не собираюсь оправдывать вас. Я не судья и не адвокат. Однако я собираюсь сдержать свое обещание. Выбор оружия я предоставляю вам, сударь.
– Однако, черт возьми! – вскричал не на шутку встревоженный спокойной уверенностью Атоса фламандец. – Даже сам господин д’Артаньян не предъявляет мне в этом деле никаких претензий. Мы встретились, как добрые друзья.
Д’Артаньян в своем преследовании вырвался вперед. Гасконец несся без оглядки, ничего не видя перед собой, кроме разбегающихся во все стороны фигур с эмблемами цвета крови и золота. Клинок его был обагрен кровью врагов.
Неожиданно перед ним возник дворянин в черном бархате; он не бежал, а стоял неподвижно. Будь д’Артаньян более суеверным человеком, он, возможно, подумал бы, что сам князь тьмы преградил ему путь, предлагая сойтись в смертельной схватке.
Но наш гасконец был чужд мистических умонастроений. Поэтому он крикнул:
– Сдавайтесь, сударь! Сдавайтесь, и я пощажу вашу жизнь.
– Как бы не так, – гордо отвечал испанец. – Благородный идальго не сдается – он убивает врага или умирает на месте!
С этими словами он выстрелил в д’Артаньяна. Мушкетер, уловив намерение врага, успел поднять лошадь на дыбы. Всадник избежал пули, но прекрасная серая кобыла, верой и правдой служившая мушкетеру, была убита.
– А, проклятие! – вскричал д’Артаньян, бросаясь на испанца с обнаженной шпагой.
По-видимому, идальго был важной персоной. Несколько неприятельских солдат, увидев, что их командиру угрожает опасность, прекратили отступление и, повинуясь чувству долга и воинской дисциплине, поспешили на помощь к дворянину в черном.
– Не беспокойся, д’Артаньян. Этих предоставь мне, – крикнул Атос – единственный, кто сумел не отстать от своего товарища в этой сумасшедшей скачке.
Атос принялся за дело со своим обычным хладнокровием. Разрядив пистолеты в приближающихся солдат (обе пули не пропали даром), он обнажил шпагу. Шпага в руке Атоса всегда была грозным оружием, но сегодня мушкетер превзошел самого себя. Испанцы валились вокруг него, как снопы.
Таким образом, д’Артаньян получил возможность без помехи заняться своим гордым противником. Испанец превосходно орудовал своим толедским клинком, но ему было все же далеко до д’Артаньяна. Он запаздывал отражать выпады мушкетера и уже два раза был на волосок от гибели. Это заставило его нервничать.
После очередной ошибки своего соперника гасконец приставил острие своей шпаги к горлу последнего.
– Скажите ваше имя, сударь. Ваше поведение, равно как и знание французского языка, делает вам честь, но плена вам не избежать. С другой стороны – как бы вы ни старались, вы не заставите меня убить безоружного дворянина, сражавшегося столь храбро.
Испанец, тяжело дыша, привстал на одно колено. Положение его было безвыходным, и он это понял.
– Я сдаюсь. Меня зовут дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса.
– Вот так штука, – пробормотал д’Артаньян. – Выходит, я взял в плен бывшего господина моего Жемблу.
Атос тем временем методично разделался с нападавшими. Двое лежали на земле неподвижно, еще несколько человек получили ранения разной степени тяжести.
– Я всегда знал, что вы не любите шутить, друг мой, – заметил д’Артаньян, осматриваясь вокруг. – Сам Портос позавидовал бы вам, доведись ему оказаться тут в эту минуту!
Атос молча улыбнулся своей чуть печальной улыбкой.
* * *
– Вон два молодца захватили в плен какого-то важного испанца, – проговорил его величество, наблюдая в подзорную трубу. – О, да на них мушкетерские плащи! Это ваши подчиненные, Тревиль.– Все мушкетеры в первую очередь подчиняются своему королю, – дипломатично отвечал г-н де Тревиль.
– Кто это, Тревиль?
– Это господа Атос и д’Артаньян, лейтенант мушкетеров вашего величества, – отвечал г-н де Тревиль с поклоном.
– Я постоянно слышу эти имена, – сказал король, обрадованный тем, что испанцы бегут по всей линии. – Пора представить к награде этих храбрых дворян.
– Они заслужили ее, ваше величество, – заметил капитан мушкетеров.
– Вот и отлично, Тревиль. Включите их имена в наградные списки по вашему полку.
Испанцы стремительно откатывались назад. Осада Кагале была снята…
– Северная Италия – наша, – поставил точку Ришелье. – Теперь я займусь… Знаете, чем я займусь, Рошфор?
Спасенный Планше офицер уже слегка оправился после своего недавнего приключения.
– Вероятно, Роганом с его гугенотами, ваше высокопреосвященство?
– Мы пойдем в Севенны, но чуть позже, чуть позже, Рошфор. Теперь стоит подумать об англичанах.
– О том, чтобы разбить их?
– О том, чтобы помириться с ними, Рошфор. В европейской войне Франция должна сделать ставку на северные державы. Мы поддержим шведов и голландцев, помиримся с Карлом Английским и… Испании с Австрией не устоять. Габсбурги везде получат свое.
* * *
Бой завершился. Войска отдыхали на бивуаках.– Кажется, это надолго. Испанцы бегут – им не оправиться, – сказал д’Артаньян.
– Похоже, что так, – согласился Атос. – Это обстоятельство стоило бы отпраздновать, но сегодня вечером я занят.
– Какие дела мешают вам, дорогой Атос? – удивился гасконец.
– Я обещал вернуть долг и до сих пор не сдержал слова.
– Я знаю вашу аккуратность в подобного рода делах, – сказал д’Артаньян, думая, что Атос по обыкновению проиграл в карты.
– Кстати, – обычным своим спокойным тоном произнес мушкетер. – Помнится, вы рассказывали мне веселую историю про бравого рейтарского полковника и нашего общего знакомого – капитана затонувшей фелуки. Он сообщил какие-то забавные вещи про наших слуг.
– Отлично помню, – улыбнулся д’Артаньян.
– Где он теперь?
– Кажется, состоит при штабе его высокопреосвященства, ведь штатгальтер направил его к кардиналу.
– Отлично, – еле слышно проговорил Атос и перевел разговор на другую тему.
Через несколько минут, попрощавшись с д’Артаньяном, мушкетер направился к той части лагеря, где располагался сам кардинал и его штаб.
– Могу я поговорить с дежурным офицером? – спросил Атос у часового.
Солдат было заколебался, но мушкетерский плащ и благородная внешность Атоса быстро рассеяли все его сомнения.
– Сейчас я позову его, сударь, – ответил он и отошел. Атос спокойно дождался офицера.
– Что вам угодно, сударь? – спросил тот, появляясь в сопровождении позвавшего его часового.
– Я хочу попросить вас оказать мне любезность, – сказал Атос.
– Какую?
– Передать фламандскому офицеру по имени Ван Вейде, прибывшему к армии не столь давно с поручением от штатгальтера к его высокопреосвященству, что его хочет видеть дворянин из роты мушкетеров де Тревиля.
– Вы не назовете своего имени? – спросил офицер.
– Думаю, вышеназванный господин поймет, о ком идет речь.
– В таком случае прошу вас подождать, – отвечал дежурный офицер, несколько удивленный нежеланием Атоса назвать свое имя.
Однако он тотчас же ушел, чтобы позвать фламандца. Прошло немало времени, прежде чем офицер вернулся. Рядом с ним шагал бывший капитан «Морской звезды». Все это время Атос молча стоял в стороне.
– Надеюсь, сударь, у вас найдется для меня немного времени? – холодно осведомился Атос, поблагодарив дежурного офицера.
Ван Вейде, ожидавший увидеть д’Артаньяна, лишь кивнул. Он явно был озадачен и не слишком обрадован при виде Атоса.
– Отлично, – продолжал Атос, взяв под руку фламандца и отводя его в сторону; издали это напоминало разговор двух неторопливо прогуливающихся собеседников. – Наша беседа, хоть она и не займет много времени, не предназначена для чужих ушей. Вы узнали меня, сударь?
– Да, – наконец выговорил фламандец. – Я вас узнал.
– Прекрасно, – сказал Атос. – Тогда перейдем к делу, для которого я вас вызвал. Вы, несомненно, помните, о чем я предупреждал вас перед отплытием в Ла-Рошель.
Фламандец снова молча кивнул.
– Надеюсь, вы также не забыли моего обещания разыскать вас и свести с вами счеты, если мой друг д’Артаньян будет схвачен в Ла-Рошели. К несчастью, мои худшие опасения оправдались: он был отправлен на виселицу, но небу было угодно избавить его от петли – в этом мире изредка происходят справедливые вещи. Но д’Артаньян был задержан вторично, и опять лишь счастливый случай помог ему остаться в живых.
– Господина д’Артаньяна спасло именно мое отплытие из гавани, – нервно заметил Ван Вейде.
Атос кивнул:
– Признаю это. Но что отсюда следует? Ведь, поднимая якоря, вы вовсе не думали о спасении господина д’Артаньяна и не предполагали такого исхода.
Фламандец молчал.
– Итак, – продолжал Атос, – факты свидетельствуют против вас. Я не обвиняю вас в злом умысле, хотя и не собираюсь оправдывать вас. Я не судья и не адвокат. Однако я собираюсь сдержать свое обещание. Выбор оружия я предоставляю вам, сударь.
– Однако, черт возьми! – вскричал не на шутку встревоженный спокойной уверенностью Атоса фламандец. – Даже сам господин д’Артаньян не предъявляет мне в этом деле никаких претензий. Мы встретились, как добрые друзья.