Страница:
– Как! – вздрогнул д’Артаньян, мысли которого мгновением раньше перенеслись на свои собственные проблемы и он прослушал последние слова Планше. – Заготавливать впрок?! Гримо?!
– Ах, что вы, сударь. Я имею в виду черепашье мясо.
– А-а, прости Планше. Я, кажется, несколько отвлекся.
– Я говорил о засолке черепашьего мяса. Однако вкусные зеленые морские черепахи на Тортуге не столь многочисленны, как, например, другая разновидность этих животных, называемая каван. Есть еще и крупные черепахи с кожистым панцирем – их очень легко поразить гарпуном, а весят они от трех до четырех тысяч фунтов.
– Ты наполнен познаниями, как бочонок бургундским, Планше. Путешествие в Новый Свет сделало тебя ученым человеком!
– Поневоле, сударь. Мне ведь надо было не только выжить, но и накопить денег на возвращение во Францию. Капитан корабля, идущего в Европу, вряд ли согласился бы взять на борт пассажира, который не заплатит за путешествие.
– Конечно, Планше. Я вижу, что тебе пришлось туго, коль скоро ты принялся писать исчезающими чернилами. Итак…
– Итак, сударь, я рассказываю вам все это, чтобы обрисовать картину: на Тортуге можно добыть несколько разновидностей черепах. Но не все из них съедобны. А по правде говоря, все они, за исключением зеленых черепах, попросту несъедобны. И вследствие этого – легко доступны.
– Ты намекаешь на то, что этот плут ловил и заведомо несъедобных черепах.
– Ну… он просто не очень-то силен в… как бы это сказать… черепаховедении. Только и всего. Матросы с проходящих кораблей тоже не слишком превзошли эту науку. Особенно трудно отличить одну черепаху от другой, когда мясо разделано и засолено. Кроме того, экипажу продавали парочку «свежих» зеленых черепах, чтобы они могли тут же сварить ароматный черепаховый суп. Все расставались довольные друг другом.
– А потом, в открытом море, – со смехом продолжал д’Артаньян, – матросы, вываливая несъедобную солонину за борт, призывали громы и молнии на голову Гримо…
– …вся вина которого только в том и состояла, что он не слишком хорошо разбирается в местных животных, – с невинным видом закончил Планше.
Затем Планше подумал с минуту.
– Ну, вот я и сбился, сударь, – сказал он спустя некоторое время. – Я ведь как раз толковал про этого дуралея Гримо. Я ошибся, запамятовал и представил этого олуха этаким ангелом… Он этого не заслуживает, сударь, поверьте мне. Этот лентяй Гримо не удосужился узнать, кому его подручные самбо поволокли на продажу очередную партию мало пригодной для еды черепашатины!
– Неужели ее подали к столу губернатора острова?! – смеясь, спросил мушкетер.
– Хуже, сударь! Много хуже! – вскричал Планше, взволнованный ожившими в памяти малоприятными картинами. – Они отнесли ее на английский капер, который уже получил свою порцию по пути в Кингстон. Теперь англичане возвращались с Ямайки, и нелегкая опять занесла их на Тортугу. Это само по себе было очень некстати, но им надо было пополнить запасы пресной воды, и с этим уж ничего не поделаешь. Я признаю их право на это.
Но англичане еще не успели забыть историю с «черепашьим мясом от Гримо» и пришли в совершенную ярость. Ох, это было ужасно! Один разъяренный англичанин – зрелище, леденящее кровь. Но разъяренный экипаж пиратского судна, каким по сути является английский капер, – хуже этого, наверное, ничего не придумаешь, сударь. Нас в последнюю минуту спасло только одно обстоятельство.
– Неужели на Тортугу снова напали испанцы?
– Как вы угадали, сударь?! – в совершенном восхищении вскричал Планше.
– Догадаться было нетрудно, – улыбаясь, отвечал мушкетер. – Ничто другое вам бы не помогло.
– Могло бы не помочь и это, сударь. Если бы не капитан Ван Вейде и господин Эвелин. Им надоело праздно проводить время на этом дрянном островке, и они решили отправиться на Эспаньолу к своим старым знакомым – тамошним морским разбойникам. Из числа этих разбойников был и тот голландец, что предупредил нас о движении испанцев на Тортугу.
Эспаньола – большой остров, сударь, не в пример Тортуте. Он достигает трехсот миль в окружности, и на нем живут не только испанцы. Там есть такие места, куда ни один испанец и носа не сунет.
И вот, воспользовавшись поднявшейся суматохой, шумом и пальбой, мы отплыли в ночное время. Тут как раз кстати пришлось каноэ, которое изготовили индейцы по заказу Гримо. Капитан и помощник уверенно ориентировались по звездам, и мы благополучно и без всяких происшествий достигли Эспаньолы и в скором времени присоединились к тем морским разбойникам, о которых я говорил раньше.
Глава пятьдесят четвертая
Глава пятьдесят пятая
– Ах, что вы, сударь. Я имею в виду черепашье мясо.
– А-а, прости Планше. Я, кажется, несколько отвлекся.
– Я говорил о засолке черепашьего мяса. Однако вкусные зеленые морские черепахи на Тортуге не столь многочисленны, как, например, другая разновидность этих животных, называемая каван. Есть еще и крупные черепахи с кожистым панцирем – их очень легко поразить гарпуном, а весят они от трех до четырех тысяч фунтов.
– Ты наполнен познаниями, как бочонок бургундским, Планше. Путешествие в Новый Свет сделало тебя ученым человеком!
– Поневоле, сударь. Мне ведь надо было не только выжить, но и накопить денег на возвращение во Францию. Капитан корабля, идущего в Европу, вряд ли согласился бы взять на борт пассажира, который не заплатит за путешествие.
– Конечно, Планше. Я вижу, что тебе пришлось туго, коль скоро ты принялся писать исчезающими чернилами. Итак…
– Итак, сударь, я рассказываю вам все это, чтобы обрисовать картину: на Тортуге можно добыть несколько разновидностей черепах. Но не все из них съедобны. А по правде говоря, все они, за исключением зеленых черепах, попросту несъедобны. И вследствие этого – легко доступны.
– Ты намекаешь на то, что этот плут ловил и заведомо несъедобных черепах.
– Ну… он просто не очень-то силен в… как бы это сказать… черепаховедении. Только и всего. Матросы с проходящих кораблей тоже не слишком превзошли эту науку. Особенно трудно отличить одну черепаху от другой, когда мясо разделано и засолено. Кроме того, экипажу продавали парочку «свежих» зеленых черепах, чтобы они могли тут же сварить ароматный черепаховый суп. Все расставались довольные друг другом.
– А потом, в открытом море, – со смехом продолжал д’Артаньян, – матросы, вываливая несъедобную солонину за борт, призывали громы и молнии на голову Гримо…
– …вся вина которого только в том и состояла, что он не слишком хорошо разбирается в местных животных, – с невинным видом закончил Планше.
Затем Планше подумал с минуту.
– Ну, вот я и сбился, сударь, – сказал он спустя некоторое время. – Я ведь как раз толковал про этого дуралея Гримо. Я ошибся, запамятовал и представил этого олуха этаким ангелом… Он этого не заслуживает, сударь, поверьте мне. Этот лентяй Гримо не удосужился узнать, кому его подручные самбо поволокли на продажу очередную партию мало пригодной для еды черепашатины!
– Неужели ее подали к столу губернатора острова?! – смеясь, спросил мушкетер.
– Хуже, сударь! Много хуже! – вскричал Планше, взволнованный ожившими в памяти малоприятными картинами. – Они отнесли ее на английский капер, который уже получил свою порцию по пути в Кингстон. Теперь англичане возвращались с Ямайки, и нелегкая опять занесла их на Тортугу. Это само по себе было очень некстати, но им надо было пополнить запасы пресной воды, и с этим уж ничего не поделаешь. Я признаю их право на это.
Но англичане еще не успели забыть историю с «черепашьим мясом от Гримо» и пришли в совершенную ярость. Ох, это было ужасно! Один разъяренный англичанин – зрелище, леденящее кровь. Но разъяренный экипаж пиратского судна, каким по сути является английский капер, – хуже этого, наверное, ничего не придумаешь, сударь. Нас в последнюю минуту спасло только одно обстоятельство.
– Неужели на Тортугу снова напали испанцы?
– Как вы угадали, сударь?! – в совершенном восхищении вскричал Планше.
– Догадаться было нетрудно, – улыбаясь, отвечал мушкетер. – Ничто другое вам бы не помогло.
– Могло бы не помочь и это, сударь. Если бы не капитан Ван Вейде и господин Эвелин. Им надоело праздно проводить время на этом дрянном островке, и они решили отправиться на Эспаньолу к своим старым знакомым – тамошним морским разбойникам. Из числа этих разбойников был и тот голландец, что предупредил нас о движении испанцев на Тортугу.
Эспаньола – большой остров, сударь, не в пример Тортуте. Он достигает трехсот миль в окружности, и на нем живут не только испанцы. Там есть такие места, куда ни один испанец и носа не сунет.
И вот, воспользовавшись поднявшейся суматохой, шумом и пальбой, мы отплыли в ночное время. Тут как раз кстати пришлось каноэ, которое изготовили индейцы по заказу Гримо. Капитан и помощник уверенно ориентировались по звездам, и мы благополучно и без всяких происшествий достигли Эспаньолы и в скором времени присоединились к тем морским разбойникам, о которых я говорил раньше.
Глава пятьдесят четвертая
Рассказ Планше: день пятый
– Судя по окрестностям, сударь, до Парижа не больше двух дней такого же аллюра, – обратился Планше к своему господину утром пятого дня их путешествия.
– Совершенно верно, – согласился мушкетер.
Солнце поглядывало на них с небосклона, придорожные деревья кивали им своими верхушками. И впервые с того момента, когда они покинули Клермон-Ферран, д’Артаньян ощутил вкус к жизни, свойственный его подвижной натуре.
– Наступило время рассказать о нашей жизни на Эспаньоле, – заявил Планше, также чувствовавший себя превосходно. – Я говорил, что остров велик. На нем много превосходных гаваней. Это и привлекает к нему пиратов, сударь. Мы направились к той, которую указал капитан Ван Вейде. Она располагалась между мысом Донья Мария и мысом Ле-Моль-Сен-Никола. Эта часть острова свободна от испанцев.
Что мне понравилось на Эспаньоле – это апельсины, сударь. На Тортуге они почему-то не растут. Я был также поражен обилием и разнообразием пальм. Там росли и совершенно громадные деревья, от ста двадцати до двухсот футов в вышину. Листьями пальм кроют хижины, а из сердцевины ствола приготовляют вино. Дерево спиливают примерно в трех или четырех футах от земли, на спиле делают надрез, и потихоньку в него набирается сок, весьма крепкий – настоящее вино.
Есть там и пальмы, которые так и называются – винные. В высоту они значительно меньше – футов пятьдесят, от земли ствол их тонок, а примерно с середины раздувается, как добрый французский бочонок. Вот в этом-то утолщении и содержится вещество, вполне съедобное и даже приятное на вкус, а главное – пальмовый сок. Если дать ему перебродить, он становится крепче любого вина.
Среди буканьеров этот напиток очень распространен, и их редко увидишь вполне трезвыми в любое время суток.
Морские разбойники народ отчаянный и не слишком приятный. Особенно запомнился мне один голландец по имени Йоханн-Скелет. Как вы понимаете, сударь, настоящие имена у них не в ходу и они называют друг друга различными прозвищами.
– Ну, не одни только пираты дают людям прозвища, – заметил д’Артаньян.
– Ваша милость кого-то имеет в виду?
– Например, нашего Портоса. Ведь настоящее имя Мушкетона – Бонифаций.
– Правда, сударь?! – в восторге вскричал Планше. – Значит, этот дуралей зовется Бонифацием – ха-ха-ха, вот здорово!
Планше не сразу удалось успокоиться и вернуться к своему повествованию.
– Поначалу наша жизнь на Эспаньоле протекала гладко, сударь, – все-таки продолжил он спустя немалое время. – Это происходило оттого, что мы прибыли на остров с господами Ван Вейде и Эвелином и считались их друзьями. Но скоро мы с Гримо убедились в том, что денег на обратную дорогу во Францию, живя с пиратами и буканьерами, не заработаешь. Никакой торговли они не ведут, а промышляют охотой на диких свиней и разбоем. Следовательно, мои услуги писца тут никому не пригодятся, даже в том случае, если я не пожалею самых первосортных чернил. Что же касается черепах, то буканьеры в них отлично разбираются и прекрасно умеют их ловить. Увидев это, Гримо приуныл. У меня тоже сделалась меланхолия, сударь.
Правда, нас кормили дичью, которой в лагере обычно хватало на всех с избытком, и поили пальмовым вином. Так что мы могли целыми днями греться на солнце и заниматься ничегонеделанием. Но такой образ жизни, может быть и не лишенный некоторой приятности, ни на шаг не приближал нас к Франции.
Наблюдая за пиратами, мы также поняли, что если хотим заработать какие-то средства, то должны вступить в их ряды и участвовать во всех их разбойничьих нападениях, чтобы затем, если повезет, получить свою законную долю при дележе добычи.
Из случайно услышанного разговора Ван Вейде и Эвелина я понял, что они не питают особого пристрастия к пиратскому образу жизни, но, имея среди разбойников старые связи, рассчитывают получить возможность завладеть судном, на котором можно будет попробовать возвратиться в Европу. Поэтому я решил ничего не предпринимать до поры до времени, поскольку наши интересы пока совпадают.
Я называю людей, среди которых мы оказались, разбойниками, сударь. Это не совсем справедливо. В тех краях люди вынуждены добывать себе хлеб насущный охотой и рыболовством, если не хотят с утра до вечера гнуть спину на плантатора.
Однако иногда дичи не хватает или выдается неудачный сезон. Тогда некоторые из охотников собираются вместе, договариваются о том, что все принадлежащее им скудное имущество становится общим, и отправляются разбойничать на море в надежде захватить какую-нибудь медленно плывущую испанскую барку с кожами. Если эти люди не имеют врожденной склонности к грабежу и насилию, они просто возвращаются в селение и продают захваченные кожи, а вырученные деньги делят поровну между собой. Вот и все. Отсюда следует, сударь, что не все буканьеры – пираты.
– Понятно, Планше. Они немножко пираты, немножко охотники. И разбойничают только в крайности.
– Примерно это самое я и имел в виду, сударь, – подтвердил Планше, не заметив сарказма в словах мушкетера.
– Однако есть же среди них и отпетые негодяи?
– Святая истина, сударь. Такие не могут спокойно сидеть на месте, если с утра кого-нибудь не подстрелили или, на худой конец, не ограбили. Именно таким человеком, если только тут возможно употребить это слово, и был Йоханн-Скелет. Его любимым развлечением была стрельба по живым мишеням – птицам или лошадям.
– Стрельба по лошадям! Черт побери, попадись мне эта каналья, я сам сделал бы из него мишень! – гневно воскликнул д’Артаньян.
– К счастью, это невозможно, сударь.
– Вот как!
– Да. Его повесили испанцы.
– Ага, наверное, у них были на то причины.
– Несомненно, сударь. Не прошло и двух недель со дня нашего прибытия на Эспаньолу, как этот Йоханн-Скелет и его шайка замыслили набег на одно из испанских поселений в глубине острова. Вокруг пирата собралось десятка три негодяев ему под стать. Они увешали себя оружием с головы до ног, каждый заткнул за пояс саблю и кинжал, и после этого они ушли.
До того селения, которое они наметили разграбить, было около дня пути, да еще через настоящие джунгли, поэтому их никто не ждал обратно раньше, чем через три дня. Однако на четвертый день никто из пиратов еще не возвратился. Тогда главарь всех пиратов, которого звали Старым Роком, – пират лет шестидесяти, но еще крепкий и очень хитрый – приказал начать поиски. На этот раз в лагере оставили только дозорных. Все остальные должны были выступить в поход.
Добравшись до того несчастного селения, мы нашли там одни головешки. Оно было разграблено и сожжено дотла. Никого из шайки Скелета мы там не обнаружили, лишь предали земле несколько трупов испанцев.
Капитан Ван Вейде, зная нрав Скелета, предположил, что пиратам могло показаться мало захваченной добычи и они отправились дальше в поисках еще большей. Это соображение признали весьма вероятным и прочесали окрестности. Скоро нашли и следы. Они вели к одной бухте, неподалеку от мыса Тибурон. Видимо, Йоханн-Скелет и его люди отправились туда, надеясь захватить испанскую барку с грузом.
Капитан Ван Вейде не имел решающего голоса в нашей разношерстной толпе. Распоряжался Старый Рок, который появился в тех краях, когда нас всех еще не было на свете. Тем не менее наш бравый шкипер вместе с господином Эвелином попытались склонить пиратов вернуться в лагерь и предоставить Йоханна-Скелета и его шайку их собственной судьбе. На мой взгляд, так и следовало поступить. Однако старый вожак заупрямился. Он сказал, что Скелет и его люди зарвались, но бросать их нельзя. И мы отправились по следам.
Блуждания по лесу так утомили меня (незаметный Гримо и на этот раз остался в лагере), что я не раз и не два испытывал желание упасть в траву и не шевелиться по крайней мере половину суток.
Но все на свете кончается, даже неприятности. Мы вышли на открытую местность и увидели невдалеке гавань и океанскую гладь.
Когда мы подошли поближе, я пожалел, что мы вообще не заблудились в джунглях. Моим глазам предстало зрелище разоренного селения, несчастные жертвы и пираты, самым отвратительным образом празднующие свою победу, как будто это можно назвать победой.
Однако не все предавались пьянству и грабежам. Несколько из них, очевидно наиболее алчных, никак не могли успокоиться и пытали пленных, добиваясь, чтобы те признались, куда они припрятали свое добро.
Испанцы в тех местах имеют все основания опасаться нападений пиратов и действительно часто прячут сбережения и ценности. Но на этот раз пираты напали неожиданно, и бедняги совершенно ничего не могли им сказать. Мне, сударь, никогда не забыть одного испанского офицера, командовавшего маленьким отрядом, охранявшим гавань. Почти все его солдаты погибли в схватке с пиратами, а он, раненый, попал в плен. Пираты предлагали ему жизнь и даже свободу в обмен на точные указания о времени прихода в гавань ожидавшегося торгового судна и помощь в его захвате.
Однако он твердил:
– De ninguna manera; porque mas vale morir como soldado honrado! [34]
И вскоре умер на моих глазах, истекая кровью под пытками. Испанцы – храбрые солдаты, сударь. Пираты разграбили селение, но, опасаясь, что испанцы, узнав, что произошло в гавани, вышлют сюда крупные силы, уже подумывали о том, что пора уносить ноги. Поэтому после короткого совещания было решено выступать немедля. Награбленное добро заставили тащить всех, в том числе и меня.
Когда мы выступили в обратный путь, уже смеркалось. Как я не умер той ночью, сударь, мне до сих пор непонятно. Не знаю, как я дотащился до лагеря. Гримо с трудом узнал меня, полуживого, или вернее – полумертвого.
После этого я твердо решил бежать, как только представится случай. Гримо был со мной согласен. Мы решили все-таки рискнуть добраться до Сен-Кристофера. Надо было составить план бегства. Мы принялись его обдумывать. Даже если принять во внимание, что план был недурен, нам никогда бы не удалось так блестяще реализовать его, если бы не один человек, которому я буду благодарен до конца дней своих.
– Кто же этот человек?
– Его имя – Александр Эвелин, – торжественно произнес Планше.
– Совершенно верно, – согласился мушкетер.
Солнце поглядывало на них с небосклона, придорожные деревья кивали им своими верхушками. И впервые с того момента, когда они покинули Клермон-Ферран, д’Артаньян ощутил вкус к жизни, свойственный его подвижной натуре.
– Наступило время рассказать о нашей жизни на Эспаньоле, – заявил Планше, также чувствовавший себя превосходно. – Я говорил, что остров велик. На нем много превосходных гаваней. Это и привлекает к нему пиратов, сударь. Мы направились к той, которую указал капитан Ван Вейде. Она располагалась между мысом Донья Мария и мысом Ле-Моль-Сен-Никола. Эта часть острова свободна от испанцев.
Что мне понравилось на Эспаньоле – это апельсины, сударь. На Тортуге они почему-то не растут. Я был также поражен обилием и разнообразием пальм. Там росли и совершенно громадные деревья, от ста двадцати до двухсот футов в вышину. Листьями пальм кроют хижины, а из сердцевины ствола приготовляют вино. Дерево спиливают примерно в трех или четырех футах от земли, на спиле делают надрез, и потихоньку в него набирается сок, весьма крепкий – настоящее вино.
Есть там и пальмы, которые так и называются – винные. В высоту они значительно меньше – футов пятьдесят, от земли ствол их тонок, а примерно с середины раздувается, как добрый французский бочонок. Вот в этом-то утолщении и содержится вещество, вполне съедобное и даже приятное на вкус, а главное – пальмовый сок. Если дать ему перебродить, он становится крепче любого вина.
Среди буканьеров этот напиток очень распространен, и их редко увидишь вполне трезвыми в любое время суток.
Морские разбойники народ отчаянный и не слишком приятный. Особенно запомнился мне один голландец по имени Йоханн-Скелет. Как вы понимаете, сударь, настоящие имена у них не в ходу и они называют друг друга различными прозвищами.
– Ну, не одни только пираты дают людям прозвища, – заметил д’Артаньян.
– Ваша милость кого-то имеет в виду?
– Например, нашего Портоса. Ведь настоящее имя Мушкетона – Бонифаций.
– Правда, сударь?! – в восторге вскричал Планше. – Значит, этот дуралей зовется Бонифацием – ха-ха-ха, вот здорово!
Планше не сразу удалось успокоиться и вернуться к своему повествованию.
– Поначалу наша жизнь на Эспаньоле протекала гладко, сударь, – все-таки продолжил он спустя немалое время. – Это происходило оттого, что мы прибыли на остров с господами Ван Вейде и Эвелином и считались их друзьями. Но скоро мы с Гримо убедились в том, что денег на обратную дорогу во Францию, живя с пиратами и буканьерами, не заработаешь. Никакой торговли они не ведут, а промышляют охотой на диких свиней и разбоем. Следовательно, мои услуги писца тут никому не пригодятся, даже в том случае, если я не пожалею самых первосортных чернил. Что же касается черепах, то буканьеры в них отлично разбираются и прекрасно умеют их ловить. Увидев это, Гримо приуныл. У меня тоже сделалась меланхолия, сударь.
Правда, нас кормили дичью, которой в лагере обычно хватало на всех с избытком, и поили пальмовым вином. Так что мы могли целыми днями греться на солнце и заниматься ничегонеделанием. Но такой образ жизни, может быть и не лишенный некоторой приятности, ни на шаг не приближал нас к Франции.
Наблюдая за пиратами, мы также поняли, что если хотим заработать какие-то средства, то должны вступить в их ряды и участвовать во всех их разбойничьих нападениях, чтобы затем, если повезет, получить свою законную долю при дележе добычи.
Из случайно услышанного разговора Ван Вейде и Эвелина я понял, что они не питают особого пристрастия к пиратскому образу жизни, но, имея среди разбойников старые связи, рассчитывают получить возможность завладеть судном, на котором можно будет попробовать возвратиться в Европу. Поэтому я решил ничего не предпринимать до поры до времени, поскольку наши интересы пока совпадают.
Я называю людей, среди которых мы оказались, разбойниками, сударь. Это не совсем справедливо. В тех краях люди вынуждены добывать себе хлеб насущный охотой и рыболовством, если не хотят с утра до вечера гнуть спину на плантатора.
Однако иногда дичи не хватает или выдается неудачный сезон. Тогда некоторые из охотников собираются вместе, договариваются о том, что все принадлежащее им скудное имущество становится общим, и отправляются разбойничать на море в надежде захватить какую-нибудь медленно плывущую испанскую барку с кожами. Если эти люди не имеют врожденной склонности к грабежу и насилию, они просто возвращаются в селение и продают захваченные кожи, а вырученные деньги делят поровну между собой. Вот и все. Отсюда следует, сударь, что не все буканьеры – пираты.
– Понятно, Планше. Они немножко пираты, немножко охотники. И разбойничают только в крайности.
– Примерно это самое я и имел в виду, сударь, – подтвердил Планше, не заметив сарказма в словах мушкетера.
– Однако есть же среди них и отпетые негодяи?
– Святая истина, сударь. Такие не могут спокойно сидеть на месте, если с утра кого-нибудь не подстрелили или, на худой конец, не ограбили. Именно таким человеком, если только тут возможно употребить это слово, и был Йоханн-Скелет. Его любимым развлечением была стрельба по живым мишеням – птицам или лошадям.
– Стрельба по лошадям! Черт побери, попадись мне эта каналья, я сам сделал бы из него мишень! – гневно воскликнул д’Артаньян.
– К счастью, это невозможно, сударь.
– Вот как!
– Да. Его повесили испанцы.
– Ага, наверное, у них были на то причины.
– Несомненно, сударь. Не прошло и двух недель со дня нашего прибытия на Эспаньолу, как этот Йоханн-Скелет и его шайка замыслили набег на одно из испанских поселений в глубине острова. Вокруг пирата собралось десятка три негодяев ему под стать. Они увешали себя оружием с головы до ног, каждый заткнул за пояс саблю и кинжал, и после этого они ушли.
До того селения, которое они наметили разграбить, было около дня пути, да еще через настоящие джунгли, поэтому их никто не ждал обратно раньше, чем через три дня. Однако на четвертый день никто из пиратов еще не возвратился. Тогда главарь всех пиратов, которого звали Старым Роком, – пират лет шестидесяти, но еще крепкий и очень хитрый – приказал начать поиски. На этот раз в лагере оставили только дозорных. Все остальные должны были выступить в поход.
Добравшись до того несчастного селения, мы нашли там одни головешки. Оно было разграблено и сожжено дотла. Никого из шайки Скелета мы там не обнаружили, лишь предали земле несколько трупов испанцев.
Капитан Ван Вейде, зная нрав Скелета, предположил, что пиратам могло показаться мало захваченной добычи и они отправились дальше в поисках еще большей. Это соображение признали весьма вероятным и прочесали окрестности. Скоро нашли и следы. Они вели к одной бухте, неподалеку от мыса Тибурон. Видимо, Йоханн-Скелет и его люди отправились туда, надеясь захватить испанскую барку с грузом.
Капитан Ван Вейде не имел решающего голоса в нашей разношерстной толпе. Распоряжался Старый Рок, который появился в тех краях, когда нас всех еще не было на свете. Тем не менее наш бравый шкипер вместе с господином Эвелином попытались склонить пиратов вернуться в лагерь и предоставить Йоханна-Скелета и его шайку их собственной судьбе. На мой взгляд, так и следовало поступить. Однако старый вожак заупрямился. Он сказал, что Скелет и его люди зарвались, но бросать их нельзя. И мы отправились по следам.
Блуждания по лесу так утомили меня (незаметный Гримо и на этот раз остался в лагере), что я не раз и не два испытывал желание упасть в траву и не шевелиться по крайней мере половину суток.
Но все на свете кончается, даже неприятности. Мы вышли на открытую местность и увидели невдалеке гавань и океанскую гладь.
Когда мы подошли поближе, я пожалел, что мы вообще не заблудились в джунглях. Моим глазам предстало зрелище разоренного селения, несчастные жертвы и пираты, самым отвратительным образом празднующие свою победу, как будто это можно назвать победой.
Однако не все предавались пьянству и грабежам. Несколько из них, очевидно наиболее алчных, никак не могли успокоиться и пытали пленных, добиваясь, чтобы те признались, куда они припрятали свое добро.
Испанцы в тех местах имеют все основания опасаться нападений пиратов и действительно часто прячут сбережения и ценности. Но на этот раз пираты напали неожиданно, и бедняги совершенно ничего не могли им сказать. Мне, сударь, никогда не забыть одного испанского офицера, командовавшего маленьким отрядом, охранявшим гавань. Почти все его солдаты погибли в схватке с пиратами, а он, раненый, попал в плен. Пираты предлагали ему жизнь и даже свободу в обмен на точные указания о времени прихода в гавань ожидавшегося торгового судна и помощь в его захвате.
Однако он твердил:
– De ninguna manera; porque mas vale morir como soldado honrado! [34]
И вскоре умер на моих глазах, истекая кровью под пытками. Испанцы – храбрые солдаты, сударь. Пираты разграбили селение, но, опасаясь, что испанцы, узнав, что произошло в гавани, вышлют сюда крупные силы, уже подумывали о том, что пора уносить ноги. Поэтому после короткого совещания было решено выступать немедля. Награбленное добро заставили тащить всех, в том числе и меня.
Когда мы выступили в обратный путь, уже смеркалось. Как я не умер той ночью, сударь, мне до сих пор непонятно. Не знаю, как я дотащился до лагеря. Гримо с трудом узнал меня, полуживого, или вернее – полумертвого.
После этого я твердо решил бежать, как только представится случай. Гримо был со мной согласен. Мы решили все-таки рискнуть добраться до Сен-Кристофера. Надо было составить план бегства. Мы принялись его обдумывать. Даже если принять во внимание, что план был недурен, нам никогда бы не удалось так блестяще реализовать его, если бы не один человек, которому я буду благодарен до конца дней своих.
– Кто же этот человек?
– Его имя – Александр Эвелин, – торжественно произнес Планше.
Глава пятьдесят пятая
Рассказ Планше: день шестой
– Сегодня, сударь, я расскажу вам историю нашего бегства от пиратов, – важно сказал Планше, – бегства, которое избавило нас от невольного соучастия в преступлениях. Господин Эвелин сочувствовал нам, да и сам-то он никак не похож на пирата. Однако он считал, что все мореходные нации – и мы, и англичане с голландцами – ведут справедливую войну против испанской короны. И в этой войне все средства хороши, потому что испанцы, в свою очередь, также не брезгуют ничем.
– Почему он считал справедливой войну без правил? Солдату претят убийства из-за угла.
– Его точка зрения была такова, сударь. Поскольку в Новом Свете Бог поселил индейцев, говорил он мне, то исконными хозяевами всех этих мест следует считать именно их. Дон Колумб случайно наткнулся на эти обширнейшие, как это теперь ясно, земли. Совершенно случайно, можно сказать, по ошибке. Наткнулся, блуждая в поисках нового, более короткого пути в Индию.
Испанцы увидели простодушных полуголых дикарей и быстро поняли, что их легко обмануть. Этим они и занялись. Заметьте, сударь, что я лишь излагаю точку зрения господина Эвелина. Как ни доверчивы были местные обитатели, но наконец и они поняли, что с ними поступают вовсе не по-христиански, не так, как учили их поступать белые миссионеры, прибывавшие с испанцами. Они стали сопротивляться.
Но их оружию было далеко до европейского. Индейцев начали истреблять, постепенно загоняя их все глубже в дебри материка и захватывая их земли.
Дело дошло до того, что его католическое величество король Испании объявил весь Новый Свет своим владением и запретил туда доступ кому бы то ни было другому, сделав разве что исключение для португальского монарха. Это обстоятельство всегда вызывало у господина Эвелина неподдельное возмущение. Он заключал, что раз испанцы поступают с индейцами несправедливо и грабят их, то и сами вполне заслуживают такого же обращения.
– Если можно грабить им, то почему нельзя нам? – усмехнулся мушкетер. – Если есть желание, не так ли, Планше?
– Ах, сударь. Все это сложно, и не мне об этом судить.
– Верно, Планше. Давай-ка оставим философию и вернемся к твоему побегу. Я сгораю от любопытства! – вскричал д’Артаньян, которому и на самом деле не терпелось узнать версию побега в исполнении Планше. Версию капитана Ван Вейде он уже слышал.
– Это весьма поучительная история, сударь, – важно ответил Планше. – Итак, мы вернулись в лагерь. Но передышка была недолгой. Как и следовало ожидать, испанцы не захотели оставить безнаказанным разграбление селений и выслали против нас большой отряд. Заварилась такая каша, сударь, что пули так и свистели мимо ушей. Все палили друг в друга, едва завидев кого-нибудь и, наверное, по ошибке перестреляли немало своих.
Когда дым рассеялся, мы увидели, что поле боя осталось за нами, а следовательно, и сама победа принадлежала нам. После этого нам совсем не стало никакого житья, потому что испанцы поставили себе целью уничтожить наше пиратское гнездо в этой части Эспаньолы и даже снарядили и послали в бухту возле мыса Тибурон два корабля.
Тут-то у пиратов и возник дерзкий план. Они решили разделиться на два отряда. Первый должен был отвлекать испанцев, а второй – попытаться завладеть хотя бы одним кораблем. Авантюра им удалась, сударь, и они захватили корабль, взяв его на абордаж. Позже они назвали его «Веселый Рок» в честь старого главаря.
Я не стану описывать все военные действия, сударь. У меня это не получилось бы, так как большую часть времени, пока они велись, картины боя укрывали от меня высокие кустарники и деревья. Мы с Гримо постарались не попадаться на глаза воюющим сторонам, хотя и принадлежали к одной из них, потому что питались мясом, зажаренным на кострах буканьеров.
Тем больше нам хотелось укрыться в лесу. Испанцы попросту повесили бы нас, попадись мы им в руки именно тогда.
– Вы ведь все-таки попались им, не правда ли?
– Совершенная правда, сударь. Однако при значительно более благоприятных для нас обстоятельствах.
– Так вы попали в плен…
– Когда без оглядки удирали от наших пиратов, а те, изрыгая проклятия, осыпали нас градом пуль.
– Вот оно что, – задумчиво протянул гасконец. – Значит, разбойники перестали дарить вас с Гримо своим расположением.
В глазах Планше заплясали бесенята.
– Ох, сударь! Я бы на их месте тоже… прекратил знакомство с людьми, которые…
– Которые – что, Планше?
– Которые без единого выстрела вывели из строя чуть поменее сотни дюжих молодцов.
– Кто же эти великаны, Планше?
– Я имею в виду нас с Гримо, – скромно, но с достоинством отвечал Планше. – Ну и господина Эвелина.
– Как же вам удалось совершить этот подвиг?
– Это все из-за правильной дозировки – во-первых, и благодаря тому, что господин Эвелин – большой знаток местной флоры, сударь. Я, конечно, имею в виду остров Эспаньолу в Карибском море, а не Иль-де-Франс, сударь.
– Верно, – с улыбкой заметил д’Артаньян. – Этот морской бродяга и впрямь, пожалуй, лучше знает растительность Нового Света, чем родные края. Но объясни мне, Планше, какая связь может быть между познаниями господина Эвелина и всей той суматохой, которая поднялась из-за тебя и Гримо в лагере пиратов?
– Связь есть, сударь. И самая прямая. Сейчас вы это увидите сами. Все обитатели лагеря имели обыкновение каждый день славить Бахуса, выпивая не менее двух пинт пальмового вина, так как другое попадалось в их руки гораздо реже, чем хотелось бы. Вы помните, сударь, я рассказывал вам, как это вино добывают.
– Ты действительно уделил внимание этой интересной теме, Планше.
– Так вот, господин Эвелин подсказал нам рецепт этого вина.
– По-моему, в прошлый раз ты говорил обратное. Стоит дать соку пальмового дерева перебродить – и вино готово! – посмеиваясь в усы, заметил мушкетер.
– Э-э, сударь! Нет такой вещи в природе, которую не может улучшить человеческий разум.
– Положительно ты стал философом, Планше. Мне становится не по себе в твоей компании.
– Сударь, поверьте, у меня и в мыслях не было, что мои слова придутся вам не по душе. Я их беру назад.
– Напротив. Продолжай, сделай милость. Как же улучшил вино разум господина Эвелина?
– Улучшил не он, это сделали мы с Гримо, когда представился момент. Господин Эвелин только предложил рецепт. В тамошних краях растет такое неприятное дерево. Оно зовется…
– Манцилин? – со смехом спросил д’Артаньян. Планше чуть не выпал из седла от удивления.
– Как, сударь?! Вы знаете?!! – воскликнул славный малый, немного оправившись от первого потрясения.
– Признаюсь, я немного посвящен в историю твоего побега.
– Кто же мог вам об этом рассказать, сударь? Уж, конечно, не Гримо.
– Еще бы! Гримо не способен на такой подвиг. Ему понадобилось бы произнести слов больше, чем он выговорил за всю жизнь.
– Тогда, сударь, я вовсе ничего не понимаю!
– Мне рассказал все не кто иной, как наш бравый капитан. Я повстречал его в Пьемонте, направляясь к армии.
– Значит, вам все известно? – заключил Планше.
– Отнюдь. Мне, например, непонятно, почему господин Эвелин не предупредил капитана Ван Вейде о готовящемся… улучшении букета вина. Тогда бравый шкипер смог бы избежать печальной участи любителей ежедневной выпивки. Кроме того, я совсем ничего не знаю о том, каким образом вы оказались в плену у испанцев. Ведь, как ты понимаешь, капитан оставался на берегу и ничего на этот счет мне сообщить не мог.
– На ваш первый вопрос ответить легче, сударь.
– Отлично.
– Поэтому я начну со второго.
– Ты силен в парадоксах, Планше! Это еще почему?
– Чтобы не портить вам впечатление от моей истории.
– Нет, Планше, так дело не пойдет. Ты еще ничего не рассказал мне об испанцах. Как вы оказались у них? Что было потом? Любопытство – мой основной порок, Планше.
– Дело было так, сударь. Мы гребли изо всех сил, потому что пули свистели вокруг, многие – близко. К счастью, действие ядовитых ягод таково, что человек, выпивший малую толику сока, быстро теряет зрение. Попросту слепнет на некоторое время. Это тем более эффективно в сочетании с обычным действием винных паров.
Одним словом, подстрелить нас они могли разве что случайно. Вот от этой случайности мы и хотели застраховаться, стремясь отплыть как можно дальше от берега.
В это время из-за мыса появился испанский корабль. Он был еще довольно далеко, но испанцы слышали выстрелы с берега и видели, в кого они направлены. Так как стреляли в нас, испанцы взяли меня и Гримо на борт. Им хотелось выяснить, в чем дело. Не будь этой стрельбы, нам пришлось бы туго. Мы приложили все усилия, чтобы изобразить себя жертвами пиратов, и это нам удалось. Убедительнее всего подтверждали наши слова дырки от пуль в нашем каноэ, борта были прострелены в нескольких местах.
Узнай испанцы об истинном положении дел в лагере, они высадились бы на берег и всех перебили бы. Но мы с Гримо ни словом не обмолвились о плачевном состоянии, в котором оставили наших буканьеров. Если бы мы это сделали, мы чувствовали бы себя убийцами. Кроме того, в лагере оставался господин Эвелин…
– Как же он не уберег бравого капитана от вашего ядовитого напитка – ведь они старые товарищи? Капитан жаловался мне, что почти три дня ничего не видел после вашего угощения. А ведь он до сих пор думает, что вы сделали это по ошибке, а не сознательно…
– Господин Эвелин, доброе сердце, понимая, что стоит только сказать о нашем плане капитану, все дело будет загублено, пожалел нас и промолчал. Шкипер не настолько хорошо относился к нам и не настолько плохо к своим подчиненным (а его, сударь, избрали капитаном «Веселого Рока»), чтобы держать все в секрете. Зато господин Эвелин договорился с нами, что в кувшин капитана мы нальем обычного вина, безо всяких примесей.
– Что же вам помешало?
– Воспоминания, сударь.
– Воспоминания?
– Да, сударь. Воспоминания о том, что капитан бывал крутоват с нами и не всегда разговаривал дружелюбно. А главное – мы ведь не знали, что отплытие фелуки из Ла-Рошели чудесным образом помогло вам. Мы думали, что он бросил вас, а сам сбежал, да еще помешал нам с Гримо, когда мы хотели возвращаться в Ла-Рошель. Внутренний голос сказал мне: «Планше, отпускать грехи – дело священника, тебе же следует воздать капитану Ван Вейде по заслугам». Короче говоря, я не стал делать исключения для капитана.
– Почему он считал справедливой войну без правил? Солдату претят убийства из-за угла.
– Его точка зрения была такова, сударь. Поскольку в Новом Свете Бог поселил индейцев, говорил он мне, то исконными хозяевами всех этих мест следует считать именно их. Дон Колумб случайно наткнулся на эти обширнейшие, как это теперь ясно, земли. Совершенно случайно, можно сказать, по ошибке. Наткнулся, блуждая в поисках нового, более короткого пути в Индию.
Испанцы увидели простодушных полуголых дикарей и быстро поняли, что их легко обмануть. Этим они и занялись. Заметьте, сударь, что я лишь излагаю точку зрения господина Эвелина. Как ни доверчивы были местные обитатели, но наконец и они поняли, что с ними поступают вовсе не по-христиански, не так, как учили их поступать белые миссионеры, прибывавшие с испанцами. Они стали сопротивляться.
Но их оружию было далеко до европейского. Индейцев начали истреблять, постепенно загоняя их все глубже в дебри материка и захватывая их земли.
Дело дошло до того, что его католическое величество король Испании объявил весь Новый Свет своим владением и запретил туда доступ кому бы то ни было другому, сделав разве что исключение для португальского монарха. Это обстоятельство всегда вызывало у господина Эвелина неподдельное возмущение. Он заключал, что раз испанцы поступают с индейцами несправедливо и грабят их, то и сами вполне заслуживают такого же обращения.
– Если можно грабить им, то почему нельзя нам? – усмехнулся мушкетер. – Если есть желание, не так ли, Планше?
– Ах, сударь. Все это сложно, и не мне об этом судить.
– Верно, Планше. Давай-ка оставим философию и вернемся к твоему побегу. Я сгораю от любопытства! – вскричал д’Артаньян, которому и на самом деле не терпелось узнать версию побега в исполнении Планше. Версию капитана Ван Вейде он уже слышал.
– Это весьма поучительная история, сударь, – важно ответил Планше. – Итак, мы вернулись в лагерь. Но передышка была недолгой. Как и следовало ожидать, испанцы не захотели оставить безнаказанным разграбление селений и выслали против нас большой отряд. Заварилась такая каша, сударь, что пули так и свистели мимо ушей. Все палили друг в друга, едва завидев кого-нибудь и, наверное, по ошибке перестреляли немало своих.
Когда дым рассеялся, мы увидели, что поле боя осталось за нами, а следовательно, и сама победа принадлежала нам. После этого нам совсем не стало никакого житья, потому что испанцы поставили себе целью уничтожить наше пиратское гнездо в этой части Эспаньолы и даже снарядили и послали в бухту возле мыса Тибурон два корабля.
Тут-то у пиратов и возник дерзкий план. Они решили разделиться на два отряда. Первый должен был отвлекать испанцев, а второй – попытаться завладеть хотя бы одним кораблем. Авантюра им удалась, сударь, и они захватили корабль, взяв его на абордаж. Позже они назвали его «Веселый Рок» в честь старого главаря.
Я не стану описывать все военные действия, сударь. У меня это не получилось бы, так как большую часть времени, пока они велись, картины боя укрывали от меня высокие кустарники и деревья. Мы с Гримо постарались не попадаться на глаза воюющим сторонам, хотя и принадлежали к одной из них, потому что питались мясом, зажаренным на кострах буканьеров.
Тем больше нам хотелось укрыться в лесу. Испанцы попросту повесили бы нас, попадись мы им в руки именно тогда.
– Вы ведь все-таки попались им, не правда ли?
– Совершенная правда, сударь. Однако при значительно более благоприятных для нас обстоятельствах.
– Так вы попали в плен…
– Когда без оглядки удирали от наших пиратов, а те, изрыгая проклятия, осыпали нас градом пуль.
– Вот оно что, – задумчиво протянул гасконец. – Значит, разбойники перестали дарить вас с Гримо своим расположением.
В глазах Планше заплясали бесенята.
– Ох, сударь! Я бы на их месте тоже… прекратил знакомство с людьми, которые…
– Которые – что, Планше?
– Которые без единого выстрела вывели из строя чуть поменее сотни дюжих молодцов.
– Кто же эти великаны, Планше?
– Я имею в виду нас с Гримо, – скромно, но с достоинством отвечал Планше. – Ну и господина Эвелина.
– Как же вам удалось совершить этот подвиг?
– Это все из-за правильной дозировки – во-первых, и благодаря тому, что господин Эвелин – большой знаток местной флоры, сударь. Я, конечно, имею в виду остров Эспаньолу в Карибском море, а не Иль-де-Франс, сударь.
– Верно, – с улыбкой заметил д’Артаньян. – Этот морской бродяга и впрямь, пожалуй, лучше знает растительность Нового Света, чем родные края. Но объясни мне, Планше, какая связь может быть между познаниями господина Эвелина и всей той суматохой, которая поднялась из-за тебя и Гримо в лагере пиратов?
– Связь есть, сударь. И самая прямая. Сейчас вы это увидите сами. Все обитатели лагеря имели обыкновение каждый день славить Бахуса, выпивая не менее двух пинт пальмового вина, так как другое попадалось в их руки гораздо реже, чем хотелось бы. Вы помните, сударь, я рассказывал вам, как это вино добывают.
– Ты действительно уделил внимание этой интересной теме, Планше.
– Так вот, господин Эвелин подсказал нам рецепт этого вина.
– По-моему, в прошлый раз ты говорил обратное. Стоит дать соку пальмового дерева перебродить – и вино готово! – посмеиваясь в усы, заметил мушкетер.
– Э-э, сударь! Нет такой вещи в природе, которую не может улучшить человеческий разум.
– Положительно ты стал философом, Планше. Мне становится не по себе в твоей компании.
– Сударь, поверьте, у меня и в мыслях не было, что мои слова придутся вам не по душе. Я их беру назад.
– Напротив. Продолжай, сделай милость. Как же улучшил вино разум господина Эвелина?
– Улучшил не он, это сделали мы с Гримо, когда представился момент. Господин Эвелин только предложил рецепт. В тамошних краях растет такое неприятное дерево. Оно зовется…
– Манцилин? – со смехом спросил д’Артаньян. Планше чуть не выпал из седла от удивления.
– Как, сударь?! Вы знаете?!! – воскликнул славный малый, немного оправившись от первого потрясения.
– Признаюсь, я немного посвящен в историю твоего побега.
– Кто же мог вам об этом рассказать, сударь? Уж, конечно, не Гримо.
– Еще бы! Гримо не способен на такой подвиг. Ему понадобилось бы произнести слов больше, чем он выговорил за всю жизнь.
– Тогда, сударь, я вовсе ничего не понимаю!
– Мне рассказал все не кто иной, как наш бравый капитан. Я повстречал его в Пьемонте, направляясь к армии.
– Значит, вам все известно? – заключил Планше.
– Отнюдь. Мне, например, непонятно, почему господин Эвелин не предупредил капитана Ван Вейде о готовящемся… улучшении букета вина. Тогда бравый шкипер смог бы избежать печальной участи любителей ежедневной выпивки. Кроме того, я совсем ничего не знаю о том, каким образом вы оказались в плену у испанцев. Ведь, как ты понимаешь, капитан оставался на берегу и ничего на этот счет мне сообщить не мог.
– На ваш первый вопрос ответить легче, сударь.
– Отлично.
– Поэтому я начну со второго.
– Ты силен в парадоксах, Планше! Это еще почему?
– Чтобы не портить вам впечатление от моей истории.
– Нет, Планше, так дело не пойдет. Ты еще ничего не рассказал мне об испанцах. Как вы оказались у них? Что было потом? Любопытство – мой основной порок, Планше.
– Дело было так, сударь. Мы гребли изо всех сил, потому что пули свистели вокруг, многие – близко. К счастью, действие ядовитых ягод таково, что человек, выпивший малую толику сока, быстро теряет зрение. Попросту слепнет на некоторое время. Это тем более эффективно в сочетании с обычным действием винных паров.
Одним словом, подстрелить нас они могли разве что случайно. Вот от этой случайности мы и хотели застраховаться, стремясь отплыть как можно дальше от берега.
В это время из-за мыса появился испанский корабль. Он был еще довольно далеко, но испанцы слышали выстрелы с берега и видели, в кого они направлены. Так как стреляли в нас, испанцы взяли меня и Гримо на борт. Им хотелось выяснить, в чем дело. Не будь этой стрельбы, нам пришлось бы туго. Мы приложили все усилия, чтобы изобразить себя жертвами пиратов, и это нам удалось. Убедительнее всего подтверждали наши слова дырки от пуль в нашем каноэ, борта были прострелены в нескольких местах.
Узнай испанцы об истинном положении дел в лагере, они высадились бы на берег и всех перебили бы. Но мы с Гримо ни словом не обмолвились о плачевном состоянии, в котором оставили наших буканьеров. Если бы мы это сделали, мы чувствовали бы себя убийцами. Кроме того, в лагере оставался господин Эвелин…
– Как же он не уберег бравого капитана от вашего ядовитого напитка – ведь они старые товарищи? Капитан жаловался мне, что почти три дня ничего не видел после вашего угощения. А ведь он до сих пор думает, что вы сделали это по ошибке, а не сознательно…
– Господин Эвелин, доброе сердце, понимая, что стоит только сказать о нашем плане капитану, все дело будет загублено, пожалел нас и промолчал. Шкипер не настолько хорошо относился к нам и не настолько плохо к своим подчиненным (а его, сударь, избрали капитаном «Веселого Рока»), чтобы держать все в секрете. Зато господин Эвелин договорился с нами, что в кувшин капитана мы нальем обычного вина, безо всяких примесей.
– Что же вам помешало?
– Воспоминания, сударь.
– Воспоминания?
– Да, сударь. Воспоминания о том, что капитан бывал крутоват с нами и не всегда разговаривал дружелюбно. А главное – мы ведь не знали, что отплытие фелуки из Ла-Рошели чудесным образом помогло вам. Мы думали, что он бросил вас, а сам сбежал, да еще помешал нам с Гримо, когда мы хотели возвращаться в Ла-Рошель. Внутренний голос сказал мне: «Планше, отпускать грехи – дело священника, тебе же следует воздать капитану Ван Вейде по заслугам». Короче говоря, я не стал делать исключения для капитана.