Страница:
– Симпатичная кухня, – ехидно заметила я.
Айви настороженно на меня глянула, явно обрадовавшись, что я отложила дискуссию о Стриже.
– Дешевле было переделать две кухни одновременно, – сказала она, и я кивнула.
Здесь было тепло, я сняла пальто и повесила его на спинку стула.
Вытянувшись так, что обнажилась поясница, Эрика сняла стеклянную вазу с чем-то вроде печенья. Прислонившись к столу, она слопала одно и предложила другое Айви, но не мне. Я заподозрила, что это не печенье вовсе, а те картонные на вкус кругляши, которыми пичкала меня Айви прошлой весной, когда я оправлялась от сильной потери крови. Что-то вроде вампирских сникерсов – помогают им поддерживать… э-э… ну, стиль жизни.
Далекий топот стал громче, и я повернулась к дверце, которую посчитала дверью кладовки. Она открылась: там была лестница вниз. Из темноты поднимался высокий мрачный мужчина.
– Привет, пап, – сказала Айви, и я выпрямилась, улыбаясь ее смягчившемуся голосу.
– Айви… – Мужчина просиял, ставя на стол поднос с двумя пустыми чашками.
Голос у него был рокочущий, под стать коже – бугристой и грубой. Я опознала в ее текстуре шрамы, оставшиеся от Поворота. Кого-то болезнь больше затронула, кого-то меньше, колдуны, пикси и фейри не пострадали совсем.
– Стриж приехала, – с улыбкой сообщил он.
– Я ее встретила, – сказала Айви, и он удивился, что больше она ничего не добавила. ин выглядел усталым, спокойно глядя карими глазами, он коротко обнял Айви. Слегка волнистые черные волосы обрамляли его лицо, морщины на котором появились скорей от треноги, чем от возраста. Ясно было, в кого Айви такая высокая: живой вампир был действительно высок, с той утонченностью, которая делала сухопарую фигуру скорее привлекательной, чем наоборот. Одет он был в джинсы и ничем не примечательную рубашку. На шее, если приглядеться, видны были шрамы, и на руках ниже закатанных рукавов – тоже. Трудно, наверное, когда жена – нежить.
– Хорошо, что ты заехала, – сказал мужчина. Он быстро глянул на меня и на крест на моем браслете, прежде чем снова с улыбкой повернуться к дочери. – Твоя мать вот-вот поднимется. Она хочет с тобой поговорить. Стриж привела ее в хорошее настроение, на редкость хорошее.
– Нет. – Айви шагнула от него прочь. – Я хотела кое-что у тебя спросить, и все.
Он коротко кивнул, тонкие губы выразили покорное разочарование. Мой демонский шрам чуть кольнуло, когда он стал наливать кипяток во вторую чашку. Звон фарфора казался слишком громким. Скрестив руки, я прислонилась к столу, пытаясь переключиться. Я надеялась, что покалывание – остаточная реакция на Стрижа, а не новая – на отца Айви. Не думала я, что это от него. Он слишком спокойным выглядел, чтобы внутри кипеть от жажды крови.
– Папа, – позвала Айви, видя мою тревогу. – Это Рэйчел. Рэйчел, это мой папа.
Словно зная о моих проблемах со шрамом, Айвин папа не подошел ко мне. Он забрал у Эрики печенье и положил его обратно в вазу. Девица надулась, ее отец поднял бровь – она состроила гримасу.
– Рад встрече, – сказал вампир, снова повернувшись ко мне.
– Здравствуйте, мистер Рэндел, – откликнулась я.
Не нравилось мне, как он смотрит на нас с Айви. Мне вдруг показалось, будто меня на смотрины к родителям привели, и я покраснела. Не нравилась мне его понимающая усмешка. И Айви тоже, наверное. – Прекрати, папа! – Айви вытащила стул и села. – Рэйчел моя соседка, а не сожительница.
– Не забудь убедить в этом Стрижа. – Его тощая грудь активно двигалась: он втягивал запахи эмоций. – Она ради тебя приехала. Все бросила. Хорошенько подумай, прежде чем это отвергнуть. Она хорошего рода. Непросто найти линию, не прерывавшуюся тысячу лет.
Их напряжение захватило и меня, я замерла.
– Господи, – простонала Эрика, снова запуская руку за печеньем. – Не начинай, пап. Мы уже вляпались только что в холле.
Сверкнув зубами в улыбке, он забрал у нее печенье и откусил.
– Тебе разве не надо на работу? – спросил он, проглатывая.
Эрика вздрогнула:
– Пап, я хочу на концерт пойти. Все мои друзья идут!
У меня брови поднялись. Айви чуть заметно качнула головой: ответ на мой подразумеваемый вопрос, не сказать ли нам, что мы туда идем и сможем за ней присмотреть.
– Нет, – ответил ее отец, стряхивая крошки и доедая печенье.
– Но, папа…
Он взял из вазы еще три.
– Ты не отвечаешь за себя…
Эрика надулась, привалившись к столу.
– Прекрасно отвечаю.
Он выпрямился, в лице появился намек на твердость.
– Эрика, твои гормоны даже сейчас прыгают вверх-вниз. Ты то сохраняешь самообладание в стрессовой ситуации, то теряешь его, глядя телевизор. Ты не носишь чехлы, как тебе велено, и я не хочу, чтобы ты случайно привязала кого-нибудь к себе.
– Папа! – крикнула она, заливаясь яркой краской смущения.
Айви достала из шкафа пару стаканов и фыркнула. Мне стало не так неловко.
– Знаю, знаю… – сказал ее отец, поднимая руки и склоняя голову. – У многих твоих друзей есть тени, и тебе кажется очень привлекательным, чтобы кто-то ходил за тобой следом, заглядывал в глаза и всегда был на подхвате. Ты – центр их вселенной, и кроме тебя они никого не видят. Только, Эрика, привязанные тени – это большая ответственность. Это не домашняя зверушка, которую можно подарить приятелю, если тебе надоест. Им нужно внимание и забота. Ты слишком юна для такой ответственности.
– Ну хватит, пап! – сказала Эрика, явно обидевшись. Айви достала из холодильника пакет апельсинового сока, и я села за стол. Интересно, сколько из сказанного предназначалось Эрике, и сколько – чтобы отпугнуть меня от его старшей дочери. Отпугнуло, а как же. Если бы я еще в этом нуждалась… Лицо живого вампира посуровело.
– Ты вела себя легкомысленно, – сказал он довольно резким тоном. – Пускалась на риск, который может завести тебя гуда, куда сама не захочешь. Не думай, будто я не знаю, что ты снимаешь чехлы, едва выйдя за дверь. Ты на этот концерт не пойдешь.
– Это несправедливо! – закричала она, вытянутые иглами прядки запрыгали. – У меня сплошные «А» по всем предметам, и я еще работаю! Это же просто концерт! Там вообще «бримстона» не будет!
Он покачал головой.
– Пока дрянной «бримстон» не исчезнет с улиц, ты возвращаешься домой до рассвета. Я не хочу бегать по городским каталажкам, опознавая своих домашних и доставляя их домой. Одного раза мне хватило.
– Папа!
Айви протянула стакан сока отцу и присела на стул рядом с моим. Закинув ногу на ногу, она сказала:
– Я иду на этот концерт.
Эрика ахнула, подпрыгнула – все цепочки зазвенели.
– Папа! – крикнула она. – Айви идет. Я никого не покусаю и никакого «бримстона» не будет. Обещаю! О боже! Ну пожалуйста, разреши мне пойти!
Подняв брови, отец посмотрел на Айви. Она пожала плечами, и Эрика затаила дыхание. – Ладно. Если ваша мать разрешит, – наконец сказал он.
– Спасибо, папочка! – завизжала Эрика. Она бросилась ему на шею, едва не повалив. Топоча каблуками, промчалась к двери в подвал и слетела по лестнице. Дверь закрылась, немного заглушив ее вопли.
Вампир вздохнул, шевельнув узкими плечами.
– И сколько еще ты собиралась заставить ее меня упрашивать, прежде чем сказать, что ты идешь? – с иронией спросил он.
Глядя в стакан, Айви улыбнулась:
– Ровно столько, чтобы она послушалась, когда я велю ей надеть чехлы – или я передумаю.
Он хохотнул.
– Ты быстро учишься, юный сверчок, – сказал он, имитируя сильный акцент [6].
По лестнице загремели шаги, и выпрыгнула Эрика – глаза черные от восторга, цепочки мотаются во все стороны.
– Она разрешила, разрешила! Я иду! Папа, я тебя люблю! Спасибо, Айви! – Она изобразила пальцами кроличьи уши, два раза их согнула, приговаривая: – Чмоки-чмоки! – и вылетела из кухни.
– Чехлы не забыла? – крикнул вдогонку отец.
– Нет! – донеслось уже издалека.
– Цепочек половину сними! – добавил он, но дверь уже хлопнула.
В благословенной тишине я с веселым удивлением встретила улыбку Айви. Эрика и правда заполняла собой любое помещение.
Отец Айви поставил стакан на стол. На лице у него как будто прорезались новые морщины, мне видно было, какую нагрузку приходится выносить его телу, чтобы обеспечивать жене-нежити достаточный приток крови для сохранения ее рассудка.
Айви покрутила стакан в пальцах; ее улыбка медленно пропала.
– Она с Пискари виделась? – тихо спросила она. Тревога в ее голосе привлекла мое внимание. Вот зачем Айви приехала к отцу; и представив беспечную, веселую и наивную Эрику в коварных сетях Пискари, я тоже встревожилась.
А отец Айви, кажется, особой проблемы в этом не видел. Он не торопясь отпил сока, прежде чем ответить:
– Да. Она его навещает каждые две недели. Как полагается. – Вопрос тут прямо напрашивался, и я не удивилась, когда он прозвучал: – А ты?
Айви перестала вертеть стакан. Мне стало неловко, я пыталась придумать извинение, чтобы уйти и спрятаться в машине. Айви глянула на меня, на отца. Он откинулся на спинку стула, ожидая. Снаружи зарокотала машина Эрики, потом шум стих, удаляясь, и только тикали часы над плитой. Айви сделала вдох.
– Папа, я совершила ошибку.
Я почувствовала на себе взгляд ее отца, хоть и пыталась смотреть в окно, абстрагируясь от разговора.
– Поговорим об этом вместе с твоей матерью, – сказал он, и я коротко вздохнула.
– Знаете, – я поднялась со стула, – лучше я подожду в машине.
– Я не хочу говорить об этом с мамой, я с тобой хочу говорить, – возразила Айви. – И Рэйчел вполне может это слышать.
Невысказанная просьба в голосе Айви остановила меня на ходу. Я снова села, не обращая внимания на очевидное недовольство ее отца. Это не шутки. Может, ей нужна моя поддержка в будущем разговоре. Если так, то ладно.
– Я совершила ошибку, – тихо повторила Айви. – Я не хочу ныть наследником Пискари.
– Айви… – Одно это слово полно было усталой скуки. – Пopa принимать на себя обязанности. До своей смерти его на– медником была твоя мать. Преимущества…
– Не хочу я их! – сказала Айви, и я вгляделась в ее глаза, решая, правда ли карие кольца вокруг зрачков сокращаются. – ели б он только не был постоянно у меня в голове! – добавила она, отставляя сок. – Но я уже не могу. Он все давит и давит!
– Он не стал бы, если бы ты с ним повидалась. Айви села прямее, уставившись в стол.
– Я к нему ходила. Сказала, что не буду его наследником, и Пусть убирается из моей головы. Он меня высмеял. Сказал, что выбор уже сделан, и теперь мне придется с ним жить и умереть.
– Ты и правда сделала выбор. – А сейчас делаю другой, – ответила она, не поднимая глаз, но твердо. – Я его наследницей не буду. Не хочу править преступным миром Цинциннати – и не буду. – Она глубоко вдохнула, взглянула ему в глаза. – Я уже не понимаю, нравится ли j что-то мне или это ему нравится. Папа, поговори с ним за меня?!
У меня глаза округлились от ее умоляющего тона. Я его слышала только раз – когда она думала, что умерла и просила меня сберечь ее от солнца. У меня зубы сжались при воспоминании. Это было ужасно. Подняв глаза в нависшем молчании, я замерла: Айвин отец смотрел на меня. Губы у него были плотно сжаты, в глазах – злость, и это я была виновата.
– Ты его наследница, – сказал он, обвиняюще глядя на меня. – Прекрати уклоняться от долга.
Айви раздула ноздри. Мне жутко хотелось сбежать, но если я встану, я только внимание к себе привлеку.
– Я ошиблась, – со злостью сказала она. – И я готова заплатить за то, чтобы исправить ошибку, но он начинает мучить других, чтобы заставить меня подчиняться. Это нечестно.
Он засмеялся – почти зарычал – и встал.
– А ты чего ждала? Он кого угодно и что угодно использует, чтобы манипулировать тобой. Он вампир-мастер. – Опершись руками на стол, он склонился к Айви. – Они все такие.
Похолодев, я стала смотреть на реку в окно. Не важно, в тюрьме Пискари или нет. Ему достаточно слово сказать, и его шестерки не только построят Айви, но и меня с глаз его уберут. С затратами, но эффективно.
Но Айви подняла голову, тряхнув ею для обретения уверенности, прежде чем глянуть на отца повлажневшими глазами.
– Папа, он сказал, что начнет призывать Эрику.
Лицо мужчины посерело, мелкие оспины болезни четко выступили на коже. На меня накатило облегчение, что Пискари не меня выбрал мишенью, сменившееся чувством вины.
– Я с ним поговорю, – прошептал вампир с нескрываемой тревогой за свою невинную, такую живую и яркую дочь.
Мне стало худо. Их беседа полна была умолчаний, тайных мрачных сговоров, на которые идут старшие дети, чтобы защитить младших, невинных сестер и братьев от злого родителя. Ощущение только усилилось, когда он повторил тихо:
– Я с ним поговорю.
– Спасибо.
Мы все замерли в неловкой тишине. Пора было идти. Айви поднялась первой, я тут же последовала ее примеру, схватила пальто со спинки стула и натянула на себя. Отец Айви поднял- ч медленно, он казался вдвое больше уставшим, чем когда мы пришли.
– Айви, – сказал он, шагая к ней. – Я тобой горжусь. Я с тоой не согласен, но я тобой горжусь.
– Спасибо, пап. – Чуть улыбнувшись с облегчением, она его обняла. – Мы пойдем. У меня сегодня дело.
– Девочка Дарвана? – спросил он, и она кивнула. Страх и вина не полностью еще стерлись из ее позы. – Хорошо. Делай пи тебе надо. Я поговорю с Пискари; посмотрим, что у меня помучится.
– Спасибо.
Он повернулся ко мне.
– Приятно было познакомиться, Рэйчел.
– Мне тоже, мистер Рэндел.
Я рада была, что вампирские разборки окончены. Можно притвориться, что мы нормальные люди, спрятать мерзости под пятитысячедолларовым ковром.
– Подожди, Айви. Вот возьми. – Вампир полез в задний карман и достал оттуда бумажник, на глазах превратившись из вампира в обычного папочку.
– Папа! – возмутилась Айви. – Я сама зарабатываю. Он криво усмехнулся.
– Это в благодарность, что ты приглядишь за Эрикой на концерте. Пообедайте там за мой счет.
Я молча смотрела, как он сунул стодолларовую бумажку в руку Айви и обнял ее другой рукой.
– Завтра утром позвоню, – тихо добавил он. Плечи Айви потеряли обычную прямую уверенность.
– Я заеду. Не хочу говорить по телефону. – Она натужно мне улыбнулась. – Готова? Пойдем.
Я кивнула, и кивнула на прощание отцу Айви, выходя вслед ней в гостиную и дальше – к двери. Помня, какой у вампиров дух, я не раскрывала рта, пока украшенная изящной резьбой дверь не закрылась за нами, а под ногами снова не оказался снег. Уже стемнело, и свежая пороша будто светилась в отраженном свете.
Машины Эрики не было. Звеня ключами, Айви поколебалась секунду.
– Погоди, – сказала она. Скрипя ботинками по снегу, она прошла туда, где стояла красная машинка. – Похоже, она чехлы выбросила.
Стоя у открытой двери, я подождала, пока Айви встала возле следов колес. Закрыв глаза, она махнула рукой, словно что-то выбрасывая, и перебежала на другую сторону дороги. Пока я смотрела в зачарованном молчании, она поискала в снегу и что-то подобрала, перегнувшись в талии пополам. Ничего не сказав, она вернулась в машину.
Я тоже села и пристегнула ремень, желая в душе, чтобы было еще темней и мне не видно было, как она ведет. В ответ на мой невысказанный вопрос Айви протянула руку и бросила мне два кусочка пластика. Машина тронулась, и я направила на себя поток вентилятора, надеясь, что двигатель не успел остыть.
– Чехлы? – спросила я, глядя на белые кусочки пластика у себя в ладони. Каким чудом она нашла их в снегу?
– «Стопроцентная гарантия, что они не прорежут вам кожу», – процитировала Айви, поджав тонкие губы. – А также, что она никого случайно к себе не привяжет. Ей полагается носить их, пока папа не разрешит снять. Наверное, лет до тридцати ждать разрешения будет. Я знаю, где она работает. Заскочим?
Я кивнула, отдавая ей чехлы. Айви проверила дорогу в обе стороны, перед тем как проскочить мимо синего универсала, разбрасывая снежную грязь колесами.
– У меня в сумочке пустой футляр для чехлов есть. Брось их туда?
– Конечно.
Мне не хотелось рыться у нее в сумке, но если не лезть туда, она полезет сама, не отрываясь от вождения, а у меня и так живот узлом завязан. С неловким чувством я поставила сумку Айви на колени и открыла. Там до отвращения все было аккуратно. Ни одного клочка грязной салфетки или липкого леденца.
– Мой из цветного стекла, – сказала Айви, вполглаза глядя на дорогу. – И где-то есть пластиковый. Дезинфектант еще должен действовать. Папа убьет ее, если узнает, что она их в снег закинула. Они стоят примерно столько, сколько ее последняя поездка в летний лагерь в Андах.
– Ого!
Мои три лета в лагере «Загадай желание» для умирающих детей как-то побледнели по сравнению с этим.
Отодвинув маленький контейнер, напоминавший искусно украшенный флакончик с таблетками, я разыскала белый футляр с палец размером. Под крышкой в нем была налита голубая жидкость.
– Ага, этот, – сказала Айви, и я бросила туда чехлы. Они остались На поверхности, я попыталась мизинцем затолкать их и жидкость, и Айви посоветовала: – Просто закрой крышку и потряси. Они утонут.
Так я и сделала, бросила футляр обратно и вернула ей сумку.
– Спасибо, – поблагодарила она. – Когда я свои потеряла, он меня на месяц дома посадил.
Я слабо улыбнулась, думая, что это все равно что линзы потерять, или скобки зубные… или противозачаточный колпачок. О Господи… И на фига мне об этом знать?
– А ты еще носишь чехлы? – спросила я. Любопытство пересилило. Она вроде бы не смутилась. Может, и не страшно, что спросила.
Айви покачала головой и подала сигнал за долю секунды до того, как свернуть через два ряда к выезду с шоссе.
– Нет, – сказала она, пока я цеплялась за ручку двери. – С семнадцати лет не ношу. Но держу на случай… – Она осеклась. – На всякий пожарный.
На какой пожарный?… Нет, не хочу ничего знать…
– Э-э, Айви? – спросила я, пытаясь не думать, где она собирается встроиться в поток транспорта. Я затаила дыхание, когда мы нырнули в реку машин, и вокруг возмущенно загудели гудки. – Что, ради всего святого, значат эти кроличьи ушки и «чмоки-чмоки»?
Она удивленно на меня посмотрела, и я изобразила жестикуляцию Эрики. Ее губы изогнулись в странной улыбке. – Это не кроличьи ушки, – сказала она. – Это клыки. Я подумала и покраснела.
– Ох!…
Айви хихикнула. Я пару секунд на нее смотрела, потом решила, что лучше момента не будет.
– Э-э… Насчет Стрижа…
Ее хорошее настроение исчезло. Она глянула на меня и отвернулась к дороге.
– Мы жили в одной комнате. – Она слегка покраснела, так что я поняла, что это не все. – Мы очень близко дружили, – осторожно добавила она, как будто я еще не догадалась.
Айви ударила по тормозам, уходя от черного «БМВ», который вознамерился запереть ее за микроавтобусом. Быстро набрав скорость, она ушла вправо и оставила его позади.
– Она сюда ради тебя приехала, – сказала я, чувствуя, как быстрее побежала кровь. – Почему ты ее не разубедила на мой счет?
Она крепче схватилась за руль.
– Потому что… – Она тихо вздохнула и заправила волосы за ухо. Нервный жест, который мне не часто случалось видеть. – Потому что не захотела, – сказала она, пристраиваясь за красным дальнобойным фургоном, шедшим на пятнадцать миль быстрее положенной скорости.
Она тревожно глянула на меня, не обращая внимания на зеленый грузовичок, который пытались обогнать одновременно и мы, и фургон.
– Я не буду извиняться, Рэйчел. Когда ты поймешь, что делиться кровью – это не секс, я буду рядом. А пока мне хватит того, что есть.
С жутко неловким чувством я заерзала на сиденье.
– Айви…
– Не надо, – спокойно сказала она, подавая вправо и нажимая на газ, чтобы обойти сразу и грузовик, и фургон. – Я знаю, что ты сейчас думаешь. Переубедить тебя я не могу. Тебе самой надо понять. Приезд Стрижа ничего не изменит. – Она скользнула перед грузовичком, глянув на меня со слабой улыбкой, больше чем что-либо убедившей меня, что кровь – это секс. – А потом ты всю жизнь будешь терзаться, что ждала так долго.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Айви настороженно на меня глянула, явно обрадовавшись, что я отложила дискуссию о Стриже.
– Дешевле было переделать две кухни одновременно, – сказала она, и я кивнула.
Здесь было тепло, я сняла пальто и повесила его на спинку стула.
Вытянувшись так, что обнажилась поясница, Эрика сняла стеклянную вазу с чем-то вроде печенья. Прислонившись к столу, она слопала одно и предложила другое Айви, но не мне. Я заподозрила, что это не печенье вовсе, а те картонные на вкус кругляши, которыми пичкала меня Айви прошлой весной, когда я оправлялась от сильной потери крови. Что-то вроде вампирских сникерсов – помогают им поддерживать… э-э… ну, стиль жизни.
Далекий топот стал громче, и я повернулась к дверце, которую посчитала дверью кладовки. Она открылась: там была лестница вниз. Из темноты поднимался высокий мрачный мужчина.
– Привет, пап, – сказала Айви, и я выпрямилась, улыбаясь ее смягчившемуся голосу.
– Айви… – Мужчина просиял, ставя на стол поднос с двумя пустыми чашками.
Голос у него был рокочущий, под стать коже – бугристой и грубой. Я опознала в ее текстуре шрамы, оставшиеся от Поворота. Кого-то болезнь больше затронула, кого-то меньше, колдуны, пикси и фейри не пострадали совсем.
– Стриж приехала, – с улыбкой сообщил он.
– Я ее встретила, – сказала Айви, и он удивился, что больше она ничего не добавила. ин выглядел усталым, спокойно глядя карими глазами, он коротко обнял Айви. Слегка волнистые черные волосы обрамляли его лицо, морщины на котором появились скорей от треноги, чем от возраста. Ясно было, в кого Айви такая высокая: живой вампир был действительно высок, с той утонченностью, которая делала сухопарую фигуру скорее привлекательной, чем наоборот. Одет он был в джинсы и ничем не примечательную рубашку. На шее, если приглядеться, видны были шрамы, и на руках ниже закатанных рукавов – тоже. Трудно, наверное, когда жена – нежить.
– Хорошо, что ты заехала, – сказал мужчина. Он быстро глянул на меня и на крест на моем браслете, прежде чем снова с улыбкой повернуться к дочери. – Твоя мать вот-вот поднимется. Она хочет с тобой поговорить. Стриж привела ее в хорошее настроение, на редкость хорошее.
– Нет. – Айви шагнула от него прочь. – Я хотела кое-что у тебя спросить, и все.
Он коротко кивнул, тонкие губы выразили покорное разочарование. Мой демонский шрам чуть кольнуло, когда он стал наливать кипяток во вторую чашку. Звон фарфора казался слишком громким. Скрестив руки, я прислонилась к столу, пытаясь переключиться. Я надеялась, что покалывание – остаточная реакция на Стрижа, а не новая – на отца Айви. Не думала я, что это от него. Он слишком спокойным выглядел, чтобы внутри кипеть от жажды крови.
– Папа, – позвала Айви, видя мою тревогу. – Это Рэйчел. Рэйчел, это мой папа.
Словно зная о моих проблемах со шрамом, Айвин папа не подошел ко мне. Он забрал у Эрики печенье и положил его обратно в вазу. Девица надулась, ее отец поднял бровь – она состроила гримасу.
– Рад встрече, – сказал вампир, снова повернувшись ко мне.
– Здравствуйте, мистер Рэндел, – откликнулась я.
Не нравилось мне, как он смотрит на нас с Айви. Мне вдруг показалось, будто меня на смотрины к родителям привели, и я покраснела. Не нравилась мне его понимающая усмешка. И Айви тоже, наверное. – Прекрати, папа! – Айви вытащила стул и села. – Рэйчел моя соседка, а не сожительница.
– Не забудь убедить в этом Стрижа. – Его тощая грудь активно двигалась: он втягивал запахи эмоций. – Она ради тебя приехала. Все бросила. Хорошенько подумай, прежде чем это отвергнуть. Она хорошего рода. Непросто найти линию, не прерывавшуюся тысячу лет.
Их напряжение захватило и меня, я замерла.
– Господи, – простонала Эрика, снова запуская руку за печеньем. – Не начинай, пап. Мы уже вляпались только что в холле.
Сверкнув зубами в улыбке, он забрал у нее печенье и откусил.
– Тебе разве не надо на работу? – спросил он, проглатывая.
Эрика вздрогнула:
– Пап, я хочу на концерт пойти. Все мои друзья идут!
У меня брови поднялись. Айви чуть заметно качнула головой: ответ на мой подразумеваемый вопрос, не сказать ли нам, что мы туда идем и сможем за ней присмотреть.
– Нет, – ответил ее отец, стряхивая крошки и доедая печенье.
– Но, папа…
Он взял из вазы еще три.
– Ты не отвечаешь за себя…
Эрика надулась, привалившись к столу.
– Прекрасно отвечаю.
Он выпрямился, в лице появился намек на твердость.
– Эрика, твои гормоны даже сейчас прыгают вверх-вниз. Ты то сохраняешь самообладание в стрессовой ситуации, то теряешь его, глядя телевизор. Ты не носишь чехлы, как тебе велено, и я не хочу, чтобы ты случайно привязала кого-нибудь к себе.
– Папа! – крикнула она, заливаясь яркой краской смущения.
Айви достала из шкафа пару стаканов и фыркнула. Мне стало не так неловко.
– Знаю, знаю… – сказал ее отец, поднимая руки и склоняя голову. – У многих твоих друзей есть тени, и тебе кажется очень привлекательным, чтобы кто-то ходил за тобой следом, заглядывал в глаза и всегда был на подхвате. Ты – центр их вселенной, и кроме тебя они никого не видят. Только, Эрика, привязанные тени – это большая ответственность. Это не домашняя зверушка, которую можно подарить приятелю, если тебе надоест. Им нужно внимание и забота. Ты слишком юна для такой ответственности.
– Ну хватит, пап! – сказала Эрика, явно обидевшись. Айви достала из холодильника пакет апельсинового сока, и я села за стол. Интересно, сколько из сказанного предназначалось Эрике, и сколько – чтобы отпугнуть меня от его старшей дочери. Отпугнуло, а как же. Если бы я еще в этом нуждалась… Лицо живого вампира посуровело.
– Ты вела себя легкомысленно, – сказал он довольно резким тоном. – Пускалась на риск, который может завести тебя гуда, куда сама не захочешь. Не думай, будто я не знаю, что ты снимаешь чехлы, едва выйдя за дверь. Ты на этот концерт не пойдешь.
– Это несправедливо! – закричала она, вытянутые иглами прядки запрыгали. – У меня сплошные «А» по всем предметам, и я еще работаю! Это же просто концерт! Там вообще «бримстона» не будет!
Он покачал головой.
– Пока дрянной «бримстон» не исчезнет с улиц, ты возвращаешься домой до рассвета. Я не хочу бегать по городским каталажкам, опознавая своих домашних и доставляя их домой. Одного раза мне хватило.
– Папа!
Айви протянула стакан сока отцу и присела на стул рядом с моим. Закинув ногу на ногу, она сказала:
– Я иду на этот концерт.
Эрика ахнула, подпрыгнула – все цепочки зазвенели.
– Папа! – крикнула она. – Айви идет. Я никого не покусаю и никакого «бримстона» не будет. Обещаю! О боже! Ну пожалуйста, разреши мне пойти!
Подняв брови, отец посмотрел на Айви. Она пожала плечами, и Эрика затаила дыхание. – Ладно. Если ваша мать разрешит, – наконец сказал он.
– Спасибо, папочка! – завизжала Эрика. Она бросилась ему на шею, едва не повалив. Топоча каблуками, промчалась к двери в подвал и слетела по лестнице. Дверь закрылась, немного заглушив ее вопли.
Вампир вздохнул, шевельнув узкими плечами.
– И сколько еще ты собиралась заставить ее меня упрашивать, прежде чем сказать, что ты идешь? – с иронией спросил он.
Глядя в стакан, Айви улыбнулась:
– Ровно столько, чтобы она послушалась, когда я велю ей надеть чехлы – или я передумаю.
Он хохотнул.
– Ты быстро учишься, юный сверчок, – сказал он, имитируя сильный акцент [6].
По лестнице загремели шаги, и выпрыгнула Эрика – глаза черные от восторга, цепочки мотаются во все стороны.
– Она разрешила, разрешила! Я иду! Папа, я тебя люблю! Спасибо, Айви! – Она изобразила пальцами кроличьи уши, два раза их согнула, приговаривая: – Чмоки-чмоки! – и вылетела из кухни.
– Чехлы не забыла? – крикнул вдогонку отец.
– Нет! – донеслось уже издалека.
– Цепочек половину сними! – добавил он, но дверь уже хлопнула.
В благословенной тишине я с веселым удивлением встретила улыбку Айви. Эрика и правда заполняла собой любое помещение.
Отец Айви поставил стакан на стол. На лице у него как будто прорезались новые морщины, мне видно было, какую нагрузку приходится выносить его телу, чтобы обеспечивать жене-нежити достаточный приток крови для сохранения ее рассудка.
Айви покрутила стакан в пальцах; ее улыбка медленно пропала.
– Она с Пискари виделась? – тихо спросила она. Тревога в ее голосе привлекла мое внимание. Вот зачем Айви приехала к отцу; и представив беспечную, веселую и наивную Эрику в коварных сетях Пискари, я тоже встревожилась.
А отец Айви, кажется, особой проблемы в этом не видел. Он не торопясь отпил сока, прежде чем ответить:
– Да. Она его навещает каждые две недели. Как полагается. – Вопрос тут прямо напрашивался, и я не удивилась, когда он прозвучал: – А ты?
Айви перестала вертеть стакан. Мне стало неловко, я пыталась придумать извинение, чтобы уйти и спрятаться в машине. Айви глянула на меня, на отца. Он откинулся на спинку стула, ожидая. Снаружи зарокотала машина Эрики, потом шум стих, удаляясь, и только тикали часы над плитой. Айви сделала вдох.
– Папа, я совершила ошибку.
Я почувствовала на себе взгляд ее отца, хоть и пыталась смотреть в окно, абстрагируясь от разговора.
– Поговорим об этом вместе с твоей матерью, – сказал он, и я коротко вздохнула.
– Знаете, – я поднялась со стула, – лучше я подожду в машине.
– Я не хочу говорить об этом с мамой, я с тобой хочу говорить, – возразила Айви. – И Рэйчел вполне может это слышать.
Невысказанная просьба в голосе Айви остановила меня на ходу. Я снова села, не обращая внимания на очевидное недовольство ее отца. Это не шутки. Может, ей нужна моя поддержка в будущем разговоре. Если так, то ладно.
– Я совершила ошибку, – тихо повторила Айви. – Я не хочу ныть наследником Пискари.
– Айви… – Одно это слово полно было усталой скуки. – Пopa принимать на себя обязанности. До своей смерти его на– медником была твоя мать. Преимущества…
– Не хочу я их! – сказала Айви, и я вгляделась в ее глаза, решая, правда ли карие кольца вокруг зрачков сокращаются. – ели б он только не был постоянно у меня в голове! – добавила она, отставляя сок. – Но я уже не могу. Он все давит и давит!
– Он не стал бы, если бы ты с ним повидалась. Айви села прямее, уставившись в стол.
– Я к нему ходила. Сказала, что не буду его наследником, и Пусть убирается из моей головы. Он меня высмеял. Сказал, что выбор уже сделан, и теперь мне придется с ним жить и умереть.
– Ты и правда сделала выбор. – А сейчас делаю другой, – ответила она, не поднимая глаз, но твердо. – Я его наследницей не буду. Не хочу править преступным миром Цинциннати – и не буду. – Она глубоко вдохнула, взглянула ему в глаза. – Я уже не понимаю, нравится ли j что-то мне или это ему нравится. Папа, поговори с ним за меня?!
У меня глаза округлились от ее умоляющего тона. Я его слышала только раз – когда она думала, что умерла и просила меня сберечь ее от солнца. У меня зубы сжались при воспоминании. Это было ужасно. Подняв глаза в нависшем молчании, я замерла: Айвин отец смотрел на меня. Губы у него были плотно сжаты, в глазах – злость, и это я была виновата.
– Ты его наследница, – сказал он, обвиняюще глядя на меня. – Прекрати уклоняться от долга.
Айви раздула ноздри. Мне жутко хотелось сбежать, но если я встану, я только внимание к себе привлеку.
– Я ошиблась, – со злостью сказала она. – И я готова заплатить за то, чтобы исправить ошибку, но он начинает мучить других, чтобы заставить меня подчиняться. Это нечестно.
Он засмеялся – почти зарычал – и встал.
– А ты чего ждала? Он кого угодно и что угодно использует, чтобы манипулировать тобой. Он вампир-мастер. – Опершись руками на стол, он склонился к Айви. – Они все такие.
Похолодев, я стала смотреть на реку в окно. Не важно, в тюрьме Пискари или нет. Ему достаточно слово сказать, и его шестерки не только построят Айви, но и меня с глаз его уберут. С затратами, но эффективно.
Но Айви подняла голову, тряхнув ею для обретения уверенности, прежде чем глянуть на отца повлажневшими глазами.
– Папа, он сказал, что начнет призывать Эрику.
Лицо мужчины посерело, мелкие оспины болезни четко выступили на коже. На меня накатило облегчение, что Пискари не меня выбрал мишенью, сменившееся чувством вины.
– Я с ним поговорю, – прошептал вампир с нескрываемой тревогой за свою невинную, такую живую и яркую дочь.
Мне стало худо. Их беседа полна была умолчаний, тайных мрачных сговоров, на которые идут старшие дети, чтобы защитить младших, невинных сестер и братьев от злого родителя. Ощущение только усилилось, когда он повторил тихо:
– Я с ним поговорю.
– Спасибо.
Мы все замерли в неловкой тишине. Пора было идти. Айви поднялась первой, я тут же последовала ее примеру, схватила пальто со спинки стула и натянула на себя. Отец Айви поднял- ч медленно, он казался вдвое больше уставшим, чем когда мы пришли.
– Айви, – сказал он, шагая к ней. – Я тобой горжусь. Я с тоой не согласен, но я тобой горжусь.
– Спасибо, пап. – Чуть улыбнувшись с облегчением, она его обняла. – Мы пойдем. У меня сегодня дело.
– Девочка Дарвана? – спросил он, и она кивнула. Страх и вина не полностью еще стерлись из ее позы. – Хорошо. Делай пи тебе надо. Я поговорю с Пискари; посмотрим, что у меня помучится.
– Спасибо.
Он повернулся ко мне.
– Приятно было познакомиться, Рэйчел.
– Мне тоже, мистер Рэндел.
Я рада была, что вампирские разборки окончены. Можно притвориться, что мы нормальные люди, спрятать мерзости под пятитысячедолларовым ковром.
– Подожди, Айви. Вот возьми. – Вампир полез в задний карман и достал оттуда бумажник, на глазах превратившись из вампира в обычного папочку.
– Папа! – возмутилась Айви. – Я сама зарабатываю. Он криво усмехнулся.
– Это в благодарность, что ты приглядишь за Эрикой на концерте. Пообедайте там за мой счет.
Я молча смотрела, как он сунул стодолларовую бумажку в руку Айви и обнял ее другой рукой.
– Завтра утром позвоню, – тихо добавил он. Плечи Айви потеряли обычную прямую уверенность.
– Я заеду. Не хочу говорить по телефону. – Она натужно мне улыбнулась. – Готова? Пойдем.
Я кивнула, и кивнула на прощание отцу Айви, выходя вслед ней в гостиную и дальше – к двери. Помня, какой у вампиров дух, я не раскрывала рта, пока украшенная изящной резьбой дверь не закрылась за нами, а под ногами снова не оказался снег. Уже стемнело, и свежая пороша будто светилась в отраженном свете.
Машины Эрики не было. Звеня ключами, Айви поколебалась секунду.
– Погоди, – сказала она. Скрипя ботинками по снегу, она прошла туда, где стояла красная машинка. – Похоже, она чехлы выбросила.
Стоя у открытой двери, я подождала, пока Айви встала возле следов колес. Закрыв глаза, она махнула рукой, словно что-то выбрасывая, и перебежала на другую сторону дороги. Пока я смотрела в зачарованном молчании, она поискала в снегу и что-то подобрала, перегнувшись в талии пополам. Ничего не сказав, она вернулась в машину.
Я тоже села и пристегнула ремень, желая в душе, чтобы было еще темней и мне не видно было, как она ведет. В ответ на мой невысказанный вопрос Айви протянула руку и бросила мне два кусочка пластика. Машина тронулась, и я направила на себя поток вентилятора, надеясь, что двигатель не успел остыть.
– Чехлы? – спросила я, глядя на белые кусочки пластика у себя в ладони. Каким чудом она нашла их в снегу?
– «Стопроцентная гарантия, что они не прорежут вам кожу», – процитировала Айви, поджав тонкие губы. – А также, что она никого случайно к себе не привяжет. Ей полагается носить их, пока папа не разрешит снять. Наверное, лет до тридцати ждать разрешения будет. Я знаю, где она работает. Заскочим?
Я кивнула, отдавая ей чехлы. Айви проверила дорогу в обе стороны, перед тем как проскочить мимо синего универсала, разбрасывая снежную грязь колесами.
– У меня в сумочке пустой футляр для чехлов есть. Брось их туда?
– Конечно.
Мне не хотелось рыться у нее в сумке, но если не лезть туда, она полезет сама, не отрываясь от вождения, а у меня и так живот узлом завязан. С неловким чувством я поставила сумку Айви на колени и открыла. Там до отвращения все было аккуратно. Ни одного клочка грязной салфетки или липкого леденца.
– Мой из цветного стекла, – сказала Айви, вполглаза глядя на дорогу. – И где-то есть пластиковый. Дезинфектант еще должен действовать. Папа убьет ее, если узнает, что она их в снег закинула. Они стоят примерно столько, сколько ее последняя поездка в летний лагерь в Андах.
– Ого!
Мои три лета в лагере «Загадай желание» для умирающих детей как-то побледнели по сравнению с этим.
Отодвинув маленький контейнер, напоминавший искусно украшенный флакончик с таблетками, я разыскала белый футляр с палец размером. Под крышкой в нем была налита голубая жидкость.
– Ага, этот, – сказала Айви, и я бросила туда чехлы. Они остались На поверхности, я попыталась мизинцем затолкать их и жидкость, и Айви посоветовала: – Просто закрой крышку и потряси. Они утонут.
Так я и сделала, бросила футляр обратно и вернула ей сумку.
– Спасибо, – поблагодарила она. – Когда я свои потеряла, он меня на месяц дома посадил.
Я слабо улыбнулась, думая, что это все равно что линзы потерять, или скобки зубные… или противозачаточный колпачок. О Господи… И на фига мне об этом знать?
– А ты еще носишь чехлы? – спросила я. Любопытство пересилило. Она вроде бы не смутилась. Может, и не страшно, что спросила.
Айви покачала головой и подала сигнал за долю секунды до того, как свернуть через два ряда к выезду с шоссе.
– Нет, – сказала она, пока я цеплялась за ручку двери. – С семнадцати лет не ношу. Но держу на случай… – Она осеклась. – На всякий пожарный.
На какой пожарный?… Нет, не хочу ничего знать…
– Э-э, Айви? – спросила я, пытаясь не думать, где она собирается встроиться в поток транспорта. Я затаила дыхание, когда мы нырнули в реку машин, и вокруг возмущенно загудели гудки. – Что, ради всего святого, значат эти кроличьи ушки и «чмоки-чмоки»?
Она удивленно на меня посмотрела, и я изобразила жестикуляцию Эрики. Ее губы изогнулись в странной улыбке. – Это не кроличьи ушки, – сказала она. – Это клыки. Я подумала и покраснела.
– Ох!…
Айви хихикнула. Я пару секунд на нее смотрела, потом решила, что лучше момента не будет.
– Э-э… Насчет Стрижа…
Ее хорошее настроение исчезло. Она глянула на меня и отвернулась к дороге.
– Мы жили в одной комнате. – Она слегка покраснела, так что я поняла, что это не все. – Мы очень близко дружили, – осторожно добавила она, как будто я еще не догадалась.
Айви ударила по тормозам, уходя от черного «БМВ», который вознамерился запереть ее за микроавтобусом. Быстро набрав скорость, она ушла вправо и оставила его позади.
– Она сюда ради тебя приехала, – сказала я, чувствуя, как быстрее побежала кровь. – Почему ты ее не разубедила на мой счет?
Она крепче схватилась за руль.
– Потому что… – Она тихо вздохнула и заправила волосы за ухо. Нервный жест, который мне не часто случалось видеть. – Потому что не захотела, – сказала она, пристраиваясь за красным дальнобойным фургоном, шедшим на пятнадцать миль быстрее положенной скорости.
Она тревожно глянула на меня, не обращая внимания на зеленый грузовичок, который пытались обогнать одновременно и мы, и фургон.
– Я не буду извиняться, Рэйчел. Когда ты поймешь, что делиться кровью – это не секс, я буду рядом. А пока мне хватит того, что есть.
С жутко неловким чувством я заерзала на сиденье.
– Айви…
– Не надо, – спокойно сказала она, подавая вправо и нажимая на газ, чтобы обойти сразу и грузовик, и фургон. – Я знаю, что ты сейчас думаешь. Переубедить тебя я не могу. Тебе самой надо понять. Приезд Стрижа ничего не изменит. – Она скользнула перед грузовичком, глянув на меня со слабой улыбкой, больше чем что-либо убедившей меня, что кровь – это секс. – А потом ты всю жизнь будешь терзаться, что ждала так долго.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Раздражающе громко прорезался рекламный ролик. Вздохнув, я подтянула ноги к груди. Было еще рано, всего начало третьего утра, и я пыталась найти в себе достаточно энергии, чтобы встать с дивана и сообразить чего-нибудь поесть. Айви еще не вернулась со своего дела, а я даже после неловкого разговора в машине надеялась, что она придет рано и мы сможем куда-нибудь выбраться. Идея разогревать полуфабрикат и есть в одиночку привлекала меня примерно так же, как самой себе ногти выдирать.
Схватив пульт, я отключила звук. Ситуация угнетала: в пятницу вечером я сижу одна у телевизора и смотрю «Крепкий орешек». А со мной должен быть Ник, мне его не хватает. То есть я думаю, что мне его не хватает. Чего-то мне не хватает. Может быть, чтобы меня обнял хоть кто-нибудь? Я настолько ветрена?
Бросив пульт обратно, я сообразила, что из церковного зала доносится голос. Я села: голос был мужской. В тревоге я подключилась к линии. Между двумя вдохами наполнился мой центр. Ощутив бегущую через меня силу линии, я собралась, встала и тут же села, когда влетел Дженкс на высоте моего роста. Тихое жужжание его крыльев мне сразу сказало, что кто бы там ни пришел – сейчас он, во всяком случае, не собирается ни меня убивать, ни вкладывать мне деньги в карман.
С вытаращенными глазами пикси приземлился на абажуре. Осыпающаяся с него пыльца взмыла вверх в теплом потоке воздуха. Обычно он в это время притыкался в моем столе поспать, отчего сейчас я и предавалась празднику жалости к себе – погоревать без помехи.
– Привет, Дженкс, – сказала я, отпуская линию, и никуда не направленная ее магия меня оставила. – Кто там?
У него на лице отразилась тревога:
– Рэйчел, у нас проблема.
Я посмотрела на него мрачно. Я тут сижу одна и смотрю «Крепкий орешек», и вот это и есть проблема, а не кто там приперся к нашей двери. – Кто там? – спросила я, не повышая голоса. – От Свидетелей Иеговы я уже вот так устала. Когда живешь в церкви, думаешь, что они могли бы и допереть, но не-ет…
– Какой-то вервольф в ковбойской шляпе. Просит меня подписать бумагу, где говорится, что это я съел рыбу, которую мы украли для «Хаулеров».
– Дэвид? – Я вскочила с кресла и направилась в святилище.
– А кто такой Дэвид? – спросил Дженкс, гудя крыльями рядом со мной.
– Страховой инспектор, – нахмурилась я. – Вчера с ним познакомилась.
Дэвид, конечно же, стоял посреди пустого помещения, и вид у него был неуютный в длинном пальто и шляпе, надвинутой на глаза. Пиксенята смотрели на него из щели в столе, симпатичные мордашки выстроились в ряд. Дэвид говорил по сотовому. Увидев меня, он торопливо бросил несколько слов, закрыл крышку и убрал трубку.
– Здравствуй, Рэйчел, – сказал он и поежился, услышав эхо собственного голоса. Оглядел мои домашние джинсы и красный свитер, посмотрел на потолок, переминаясь с ноги на ногу. Было видно, что в церкви ему неуютно, как и почти всем вервольфам, но это эффект не биологический, а психологический.
– Извини, что беспокою, – сказал он, снимая шляпу и тиская ее в руке, – но в этом случае показаний третьих лиц недостаточно. Мне нужно, чтобы твой партнер удостоверил, что съел золотую рыбку.
– Блин, это была золотая рыбка! – донесся хоровой визг из стола.
Дженкс на них зашипел, и выстроившиеся вдоль щели мордочки скрылись в тень.
Дэвид достал из кармана пыльника сложенный втрое лист бумаги и развернул его на крышке пианино.
– Если можно, подпишите здесь, – попросил он, потом выпрямился и посмотрел подозрительно: – Вы правда ее съели?
Дженкс перепугался так, что крылья посинели и потемнели, почти до фиолетового.
– Да, мы ее съели. Нам плохо не будет?
Я попыталась скрыть улыбку, зато Дэвид блеснул белозубым оскалом в тусклом свете святилища.
– Думаю, нет, мистер Дженкс, – сказал он и щелкнул авторучкой.
У меня приподнялись брови. Дэвид остановился, глядя то на перо, то на пикси. Первое было чуть больше второго.
– Хм, – протянул он, переминаясь с ноги на ногу.
– У меня есть. – Дженкс метнулся к столу, вернулся с куском карандашного грифеля. На моих глазах он тщательно написал свое имя под ультразвуковое верещание детишек, от которого у меня глаза ломило. Потом поднялся, осыпая пыльцу пикси. – А, это… у нас теперь какие-то будут неприятности?
До меня дошел едкий запах чернил – Дэвид заверил подпись.
– Не с нашей стороны. Благодарю вас, мистер Дженкс. – Он обернулся ко мне: – Счастливо, Рэйчел.
Окна чуть задребезжали от потока воздуха; мы оба подняли головы. Кто-то открыл заднюю дверь нашей церкви.
– Рэйчел? – раздался высокий голос, и я заморгала. Мама пришла? Я в замешательстве посмотрела на Дэвида:
– Это моя мама. Может, тебе стоит уйти… разве что ты хочешь, чтобы она на тебя насела и заставила пригласить меня на 'Свидание.
Дэвид с несколько испуганным лицом спрятал бумагу.
– Нет-нет, у меня уже все. Спасибо. Наверное, надо было нерва позвонить, но я ведь в нормальное рабочее время…
У меня краска бросилась в лицо. Я только что добавила к своему банковскому счету десять тысяч – благодаря Квену и его небольшой проблеме». Так что могла один вечер просидеть на собственной заднице, ни черта не делая. И я не собиралась готовить чары для указанной работы прямо сегодня: творить чары после полуночи при убывающей луне – напрашиваться на неприятности. И вообще не его собачье дело, как я организую свой Рабочий день.
Схватив пульт, я отключила звук. Ситуация угнетала: в пятницу вечером я сижу одна у телевизора и смотрю «Крепкий орешек». А со мной должен быть Ник, мне его не хватает. То есть я думаю, что мне его не хватает. Чего-то мне не хватает. Может быть, чтобы меня обнял хоть кто-нибудь? Я настолько ветрена?
Бросив пульт обратно, я сообразила, что из церковного зала доносится голос. Я села: голос был мужской. В тревоге я подключилась к линии. Между двумя вдохами наполнился мой центр. Ощутив бегущую через меня силу линии, я собралась, встала и тут же села, когда влетел Дженкс на высоте моего роста. Тихое жужжание его крыльев мне сразу сказало, что кто бы там ни пришел – сейчас он, во всяком случае, не собирается ни меня убивать, ни вкладывать мне деньги в карман.
С вытаращенными глазами пикси приземлился на абажуре. Осыпающаяся с него пыльца взмыла вверх в теплом потоке воздуха. Обычно он в это время притыкался в моем столе поспать, отчего сейчас я и предавалась празднику жалости к себе – погоревать без помехи.
– Привет, Дженкс, – сказала я, отпуская линию, и никуда не направленная ее магия меня оставила. – Кто там?
У него на лице отразилась тревога:
– Рэйчел, у нас проблема.
Я посмотрела на него мрачно. Я тут сижу одна и смотрю «Крепкий орешек», и вот это и есть проблема, а не кто там приперся к нашей двери. – Кто там? – спросила я, не повышая голоса. – От Свидетелей Иеговы я уже вот так устала. Когда живешь в церкви, думаешь, что они могли бы и допереть, но не-ет…
– Какой-то вервольф в ковбойской шляпе. Просит меня подписать бумагу, где говорится, что это я съел рыбу, которую мы украли для «Хаулеров».
– Дэвид? – Я вскочила с кресла и направилась в святилище.
– А кто такой Дэвид? – спросил Дженкс, гудя крыльями рядом со мной.
– Страховой инспектор, – нахмурилась я. – Вчера с ним познакомилась.
Дэвид, конечно же, стоял посреди пустого помещения, и вид у него был неуютный в длинном пальто и шляпе, надвинутой на глаза. Пиксенята смотрели на него из щели в столе, симпатичные мордашки выстроились в ряд. Дэвид говорил по сотовому. Увидев меня, он торопливо бросил несколько слов, закрыл крышку и убрал трубку.
– Здравствуй, Рэйчел, – сказал он и поежился, услышав эхо собственного голоса. Оглядел мои домашние джинсы и красный свитер, посмотрел на потолок, переминаясь с ноги на ногу. Было видно, что в церкви ему неуютно, как и почти всем вервольфам, но это эффект не биологический, а психологический.
– Извини, что беспокою, – сказал он, снимая шляпу и тиская ее в руке, – но в этом случае показаний третьих лиц недостаточно. Мне нужно, чтобы твой партнер удостоверил, что съел золотую рыбку.
– Блин, это была золотая рыбка! – донесся хоровой визг из стола.
Дженкс на них зашипел, и выстроившиеся вдоль щели мордочки скрылись в тень.
Дэвид достал из кармана пыльника сложенный втрое лист бумаги и развернул его на крышке пианино.
– Если можно, подпишите здесь, – попросил он, потом выпрямился и посмотрел подозрительно: – Вы правда ее съели?
Дженкс перепугался так, что крылья посинели и потемнели, почти до фиолетового.
– Да, мы ее съели. Нам плохо не будет?
Я попыталась скрыть улыбку, зато Дэвид блеснул белозубым оскалом в тусклом свете святилища.
– Думаю, нет, мистер Дженкс, – сказал он и щелкнул авторучкой.
У меня приподнялись брови. Дэвид остановился, глядя то на перо, то на пикси. Первое было чуть больше второго.
– Хм, – протянул он, переминаясь с ноги на ногу.
– У меня есть. – Дженкс метнулся к столу, вернулся с куском карандашного грифеля. На моих глазах он тщательно написал свое имя под ультразвуковое верещание детишек, от которого у меня глаза ломило. Потом поднялся, осыпая пыльцу пикси. – А, это… у нас теперь какие-то будут неприятности?
До меня дошел едкий запах чернил – Дэвид заверил подпись.
– Не с нашей стороны. Благодарю вас, мистер Дженкс. – Он обернулся ко мне: – Счастливо, Рэйчел.
Окна чуть задребезжали от потока воздуха; мы оба подняли головы. Кто-то открыл заднюю дверь нашей церкви.
– Рэйчел? – раздался высокий голос, и я заморгала. Мама пришла? Я в замешательстве посмотрела на Дэвида:
– Это моя мама. Может, тебе стоит уйти… разве что ты хочешь, чтобы она на тебя насела и заставила пригласить меня на 'Свидание.
Дэвид с несколько испуганным лицом спрятал бумагу.
– Нет-нет, у меня уже все. Спасибо. Наверное, надо было нерва позвонить, но я ведь в нормальное рабочее время…
У меня краска бросилась в лицо. Я только что добавила к своему банковскому счету десять тысяч – благодаря Квену и его небольшой проблеме». Так что могла один вечер просидеть на собственной заднице, ни черта не делая. И я не собиралась готовить чары для указанной работы прямо сегодня: творить чары после полуночи при убывающей луне – напрашиваться на неприятности. И вообще не его собачье дело, как я организую свой Рабочий день.