Харрисон Колин. Кубинский зал

   – Я помню. Я все сделаю, Билл, как и обещала.
   – И когда это будет?
   – Не могу сказать. Ты и сам, наверное, уже заметил, что у нас нет твердого расписания.
   – Я заметил, что вы устраиваете представление не реже одного раза в месяц.
   – Все зависит от Ха – когда он будет готов.
   – Но почему все зависит от Ха?
   – Потому что Ха – наш главный артист, наша суперзвезда. Впрочем, непосвященные об этом не знают.
   – Артист? Но что он делает?
   – В свое время узнаешь.
   Я вспомнил, как он разворачивал белую ткань, вспомнил блеск спрятанных внутри инструментов.
   – Кстати, Фрэнк Синатра никогда не владел этим рестораном.
   – О, я знаю. Липпер говорит это… просто так. Значит, ты проверил?…
   – Да, я проверил.
   – Старина Липпер – известный выдумщик.
   – Между прочим, старина Липпер тоже не является владельцем ресторана.
   – Не может быть! – воскликнула Элисон.
   – Как ни странно, но это так.
   – Но он владеет этим зданием, Билл, я знаю!
   – Зданием по этому адресу владеет какое-то открытое акционерное общество. Скорее всего, Липпер арендует его на основе какого-то долгосрочного договора.
   – Значит, Липпер не собственник, а арендатор?
   – Похоже на то. Элисон вздохнула.
   – Однажды я просила его дать мне процент в прибыли, но он мне отказал. И знаешь что?… – Она наклонилась ниже, и я увидел, как крепко она прикусила нижнюю губу. – Ведь это мой ресторан, Билл. Я им управляю, я принимаю решения, благодаря мне он не просто работает, но и приносит деньги. Липпер ничего не делает – он только каждый месяц получает бухгалтерские отчеты и приезжает сюда со своей сиделкой, чтобы выпить на дармовщинку. А я тут за него надрываюсь/…
   Одна из официанток сделала Элисон какой-то знак.
   – Я сейчас вернусь, – сказала она. – Похоже, у нас опять проблемы с рыбными блюдами.
   Я проводил ее взглядом. Вопрос о том, кто является владельцем собственности, всегда бывает довольно сложным. А в случае со стейкхаусом ситуация была и вовсе запутанной. У здания был законный собственник – публичная компания; официальный владелец (таковым, во всяком случае, провозглашал себя Липпер) и фактический хозяин – Элисон, на стороне которой было моральное право. Подобные вещи, впрочем, случаются достаточно часто; каждый, кто занимается недвижимостью, рано или поздно оказывается вовлечен в мир межличностных отношений, где за каждым решением скрывается весьма сложная подоплека, включающая смерть, развод, болезнь, глупость, жадность, горе, неверность – словом, все, что угодно. Все, что только есть в человеческой душе, может быть выражено через самую обыкновенную кучу уложенных в определенном порядке кирпичей и раствора. Или, если посмотреть на дело с другой стороны, за каждым домом всегда стоит своя история. Я хорошо помню, как в первый год моей практической работы ко мне явился грязноватый коротышка-пуэрториканец, который для такого случая раздобыл где-то приличную рубашку, хотя и без галстука. Собственно говоря, он пришел не ко мне – он пришел в фирму, потому что ему был нужен совет, а старшие коллеги и партнеры просто «скинули» его мне как нечто не стоящее их драгоценного времени и усилий. Поначалу и я пришел к аналогичному заключению, однако уже через несколько минут мне стало ясно, что я ошибся. Пуэрториканец сказал, что пришел сюда, а не к местному адвокату в Квинсе, потому что хотел, чтобы его дела были урегулированы без шума и в точном соответствии с законом. Иными словами (хотя это и не было произнесено вслух), мой клиент нуждался в своего рода «культурной протекции» уважаемой и солидной фирмы, где работают евреи и «белая кость» ^[18]. Пуэрториканец умирал от рака простаты и вынужден был торопиться. Как выяснилось, он владел тремя многоквартирными домами, мастерской по покраске автомобилей, гаражом, фирмой по чистке водоотстойников на Лонг-Айленде, половиной акций заправочной станции и еще кое-каким имуществом. В США он приехал в 1962 году и, вступив в профсоюз, некоторое время работал маляром. «Я прожил здесь три года, – рассказывал он, – и однажды спросил своего приятеля, владевшего небольшой закусочной, что он делает с деньгами, которые зарабатывает. Он ответил – покупаю кирпичи. Зачем, удивился я. Затем, ответил он, что кирпичи всегда растут лучше, чем капитал. Как так? А так: кирпичи приносят гораздо больший процент, чем деньги».
   И вот теперь он умирал, и ему нужно было избавиться от собственности до того, как его семья начнет ссориться из-за наследства, что могло существенно обесценить его имущество. Положение осложнялось тем, что, кроме жены и двух сыновей, у него было еще четверо незаконнорожденных детей от внебрачных связей с тремя разными женщинами. Законная жена ничего не знала о его похождениях; точно так же все три любовницы не подозревали о существовании друг друга. Одной из них, как он признался в перерыве между двумя приступами кашля, была девчонка из кордебалета «Рокеттс», с которой он познакомился лет тридцать назад, когда был совсем молодым guapo ^[19] «с красивой шевелюрой». С тех пор его любовница дважды побывала замужем и дважды развелась и жила теперь в крошечной квартирке в Бруклине. «Ах, если б ты только знал, – сказал он, и его глаза заблестели от воспоминаний, – как эта девчонка умела трахаться! Я чуть член себе не сломал!»
   Его отношения с другой женщиной были несколько более продолжительными. Их ребенок появился на свет с врожденным пороком сердца и должен был всю жизнь избегать сколько-нибудь существенных физических нагрузок. Пятнадцать лет, сказал мой клиент, его любовница самоотверженно заботилась о нем и никогда не жаловалась. Потом он вдруг заплакал. «Мой сын ни разу не играл в бейсбол, ни разу не плавал в море». В конце концов ему удалось устроить так, чтобы его двоюродный брат женился на этой женщине и стал его сыну приемным отцом. И как ни странно, все получилось на редкость удачно. «Это самое лучшее, что я сделал в жизни», – сказал он.
   Как я понял из дальнейшего, мой клиент хотел продать собственность, чтобы обеспечить своих незаконнорожденных детей. Стоимость его движимого и недвижимого имущества приближалась, по его оценке, к двенадцати миллионам, и я, самодовольный юнец, который все еще полагал, что закон именно таков, каким его преподают в юридическом колледже, пообещал разобраться в деле и подготовить необходимые бумаги. Что я и сделал. Как оказалось, имущество стоило не двенадцать, а все девятнадцать миллионов. Мой клиент умер через две недели после того, как были готовы документы. Подписывал он их уже в больнице – с трубками аппарата искусственного дыхания в носу – в промежутке между двумя уколами морфина.
   Или еще один случай, когда ворочавший миллиардами застройщик и владелец недвижимости приобрел изысканный старый отель неподалеку от Публичной библиотеки. Он истратил сто шестнадцать миллионов на его перестройку и переоборудование, и все только для того, чтобы – вкатив в вестибюль по специальному пандусу свою прикованную к инвалидной коляске мать – объявить ей, что этот отель принадлежит ему. Вся его головокружительная карьера была лишь средством доказать матери, что он что-то собой представляет, – так сказала мне его жена, прекрасно сложенная молодая женщина с безупречной, подозрительно похожей на настоящую грудью, с которой я разговорился на прогулочном теплоходе, курсировавшем по проливу Лонг-Айленд-Саунд. У миллионера она была уже третьей, и до «смены караула» ей оставалось еще года два. Мне она показалась славным, но слабым человеком; вся ее красота не могла ей помочь, ибо привлекала только мужчин, желавших уложить ее в постель. Допив коктейль, она внезапно выбросила в океан оставшийся на дне лед и ломтик лимона, потом швырнула в волны бокал и, повернув ко мне свое красивое лицо, сказала с ожесточением и горечью: «Он все делает ради матери, хотя на самом деле он ее ненавидит». Я только кивнул. «Почему он не хочет завести детей? – спросила она. – Я только этого и хочу».
   Через год ее место заняла другая женщина. Когда переоборудование отеля было завершено, меня пригласили на церемонию открытия, и я заметил – не мог не заметить, – что, пока перерезали красную ленточку, мать нового владельца безмятежно спала в своем мягком инвалидном кресле, зажав между костлявыми коленями трость и открыв рот, так что всем присутствующим и корреспондентам были хороши видны ее вставные челюсти.
   Слегка покачивая бедрами, к моему столику снова подошла Элисон.
   – Все думают, что рыба – это просто, – сказала она. – Никто не хочет подумать о том, что ловят ее одни, покупают другие, готовят третьи… – Она устало опустилась на стул. – Может, поручить Ха присмотреть за рыбой вместо меня?
   – Почему именно Ха?
   – Он в ней отлично разбирается.
   Но рыбная тема меня не привлекала. Куда больше меня интересовали события прошлого вечера и ночи.
   – Скажи, Элисон, что еще ты знаешь о Джее? Где его офис, чем он занимается?
   Элисон перевела дух:
   – Я не знаю, где его офис.
   – Он никогда тебе не рассказывал?
   – Кажется, он говорил что-то насчет строительного бизнеса.
   – Куда ты звонишь, если он нужен тебе днем? По какому номеру?
   Она подавленно улыбнулась:
   – Я ему не звоню.
   – Не звонишь?
   – Нет. Разве это не странно?
   – Значит, Джей звонит тебе?
   – Да.
   – Ты была когда-нибудь у него дома?
   – Нет.
   – Ты знаешь, где он живет?
   – Нет.
   – Есть у тебя хоть один его телефонный номер?
   – Нет.
   – Нет?
   – Стыдно признаться, но он так и не дал мне свой номер.
   – То есть домашнего телефона у тебя нет?
   – Нет.
   – А служебный? Мобильный? Я абсолютной уверен, что у него есть мобильный телефон.
   Элисон машинально чертила на своей планшетке какие-то каракули.
   – Иногда мне кажется, что я вовсе ему не нравлюсь.
   – Почему тебе это кажется? Потому что Джей ничего о себе не рассказывает? А ты пробовала поискать в Интернете?
   – Разумеется, пробовала, но ничего не нашла.
   – То есть он сам звонит тебе и предлагает встретиться?
   – Как правило – да.
   – Хотел бы я знать, что сталось с кодексом выживания крутой нью-йоркской девчонки!
   – Ох, Билл, я обо всем забыла.
   – И чем вы занимаетесь вдвоем? Прости, что я спрашиваю, но мне очень хочется разобраться, что он собой представляет, этот парень.
   – Он звонит мне сюда, в ресторан. Потом мы встречаемся – здесь или у меня на квартире.
   – А потом?
   – Ты сам знаешь, что бывает потом.
   – И все-таки?
   – Обычно мы… развлекаемся, потом я готовлю ему что-нибудь перекусить.
   – Значит, это происходит не ночью?
   По лицу Элисон я видел, что она не ожидала такого вопроса.
   – Обычно нет…
   – А когда?
   – Часа в три, в четыре, когда в ресторане почти не бывает посетителей.
   – Вы никогда не ужинали вместе?
   – Очень редко, – призналась она. – Джей говорит – ему нравится встречаться со мной в моей квартире.
   – И ты миришься с этим, потому что…
   Элисон снова прикусила губу и опустила взгляд, потом порылась в сумочке и достала сигарету. Я понимал ее состояние – своими вопросами я загонял ее в угол, но отступать я не собирался.
   – Эти… визиты, они ведь продолжаются недолго, да? Час, полтора – сколько?…
   – Да, – сказала она тихо. – Ну и что?
   – Это немного. Особенно для настоящего романтического свидания.
   – Ты мне говоришь?…
   – Скажи, Элисон, не было ли так, что Джей сначала действует энергично, а потом вдруг… скисает?
   – Да! Именно так и было в последний раз, когда… – Элисон не договорила. Подняв голову, она смотрела на ворвавшегося в зал полного мужчину в белом халате и фартуке. Я узнал его – это был ресторанный шеф-повар.
   – Я этого не вынесу! – выкрикнул он. – Опять эта чертова рыба!
   – Хочешь, чтобы я сама посмотрела? – спросила Элисон.
   – Это не рыба, а дрянь! Самое настоящее оскорбление! Твой оптовик мошенник, Элисон. Он поставляет настоящее дерьмо – мол, нате, жуйте мое драгоценное дерьмо! – И, круто развернувшись, повар исчез в кухне.
   Элисон встала:
   – Хочешь посмотреть, с чем мне приходится возиться чуть не каждый день?
   Я прошел за ней сквозь открывающуюся в обе стороны дверь с маленьким окошком, мимо длинных разделочных столов и транспортера. Маленький мексиканец окатывал пол водой из шланга. Шеф-повар уже поджидал нас. Перед ним на длинном мокром лотке лежала обезглавленная рыбина трех футов длиной; мне показалось, что это – желтоперый тунец. Кто-то уже пытался его чистить.
   – Я не собираюсь есть всякую дрянь! – с жаром воскликнул повар. – Вот, смотрите!
   Рыба была разрезана вдоль, и он приподнял верхнюю половину. Обнажилось розовое мясо. В толще его мы увидели молочно-белую червеобразную трубку с карандаш толщиной не меньше полутора футов длиной. Повар тронул ее ножом, и трубка начала сокращаться и корчиться.
   – О'кей, я вижу, – сказала Элисон. – Я сегодня же позвоню… – Она повернулась ко мне. – Вот с чем приходится иметь дело!
   – Черви! Цепни! – выкрикнул повар, когда я повернулся, собираясь уходить. – Нет, не дождетесь! Никаких паразитов! – Он схватил секач и с силой рубанул рыбу поперек туловища. Мы попятились.
   – Ни-ка-ких чер-вей! – Повар продолжал в ярости рубить рыбу, превращая ее в фарш. – Никаких – глистов! Пусть – ваш – хренов – рыбник – поставляет – РЫ-БУ!
 
   Среди множества невероятных чудес есть в Манхэттене маленький зал, напоминающий изнутри кашмирский плавучий дом, парящий на высоте пятнадцати этажей над Сентрал-парк-Саут. Он богато отделан тканями, украшен вышитыми подушками и бронзовыми статуями Будды – ни дать ни взять небесный гарем султана. Деревянные поверхности украшены позолоченной резьбой, негромко и ненавязчиво играет ситар. С этой высоты Центральный парк похож на огромное темное озеро, а фары мчащихся такси напоминают огоньки крошечных субмарин, держащих курс на освещенные многоквартирные дома на дальнем побережье. В зале много свечей, их огоньки колеблются, отражаются в стеклах окон, и от этого кажется, будто над парком беззвучно вспыхивают десятки фейерверков.
   На самом деле это, конечно, никакой не гарем, а небольшой ресторан на четыре столика. Именно здесь я сидел в моем единственном хорошем костюме и, поигрывая вычурно украшенной бронзовой ложкой, дожидался сеньора Марсено – нового владельца семейной фермы Рейни. Напротив меня молча сидела темноглазая женщина с крошечным остроконечным носиком, которому хирург каким-то образом сумел придать безупречную форму. Маленький нос подчеркивал полноту и совершенство ее крупного рта, который, казалось, обещал многое и сам был готов превратиться в пещеру наслаждений, способную вместить самые неотложные и жгучие желания – если, разумеется, вам удалось угодить его хозяйке.
   Когда женщина заговорила, мне стоило огромных усилий не смотреть на этот рот. Она представилась как мисс Аллана, нью-йоркский деловой партнер мистера Марсено. Ее имя показалось мне красиво-искусственным, словно название марки автомобиля или лекарства. Говорила она с отчетливым латиноамериканским акцентом и, как я вскоре убедился, не видела необходимости поддерживать светский разговор. – Вместо этого мисс Аллана сидела молча, устремив неподвижный взгляд вдаль – словно в какой-то воображаемый мир (или миллионерский рай типа «все включено»), куда не допускались безденежные (вроде меня) любители на халяву полюбоваться чужими губами.
   – А вот и я, мистер Рейни, – раздался позади меня бодрый голос.
   Я обернулся. Несомненно, это был мистер – или сеньор – Марсено собственной персоной: низкорослый, с загорелым лицом и черными, густыми бровями. Так же уверен в себе, как и богат, подумалось мне.
   Мистер Марсено поставил на пол кейс и пожал мне руку.
   – Боюсь, мистер Джей Рейни не смог сегодня прийти, – сказал я и представился.
   Мистер Марсено ядовито улыбнулся и сложил вместе кончики пальцев.
   – Значит, это вы обошлись мне в лишних двести шестьдесят пять тысяч?
   Я видел, что на самом деле сумма была для него пустячной.
   – Боюсь, что так.
   Марсено посмотрел на мисс Аллану и шевельнул бровями, потом снова повернулся ко мне.
   – Вероятно, мне стоило бы нанять вас вместо Герзона.
   – Я только защищал интересы моего клиента.
   – Разумеется, разумеется… Кстати, почему ваш клиент не смог прийти на встречу?
   – Срочное дело, требующее неотложного вмешательства. Еще раз приношу вам наши извинения.
   – Понятно. – Марсено снова кивнул женщине, которая проявляла столь полное отсутствие интереса к разговору, что выглядело это на редкость эротично. – Да, подобные вещи случаются… Бизнес есть бизнес. Впрочем, я рад, что мистер Рейни смог прислать хотя бы своего представителя. Как вам нравится вид, мисс Аллана?
   Эти слова были, по-видимому, чем-то вроде романтического пароля, ибо женщина медленно кивнула в ответ и улыбнулась неторопливой, влажной улыбкой морской анемоны, которая, чувствуя близость добычи, раскрывает устьице питательного мешка.
   – Вот в чем наша проблема, мистер У-айет, – начал Марсено, после того как мы сделали заказ. – Как вы знаете, мы приобрели землю, принадлежащую мистеру Рейни.
   – Насколько мне известно, вы не столько купили ее, сколько обменяли на принадлежащее вам офисное здание в центре города, – уточнил я.
   – Хорошо, давайте попробуем сформулировать по-другому. Новым собственником его земли является компания под названием «Буду Лимитед». Забавное название, вы не находите? Ву-уу-ду-уу! – Он словно в трубу задудел.
   – Допустим.
   – Компанию «Вуду Лимитед» купили мы.
   – Когда?
   – Накануне обмена собственностью с мистером Рейни.
   – Был ли этот обмен одним из условий перехода «Вуду Лимитед» в вашу собственность?
   – Да.
   – Почему вы не захотели подождать, пока купля-продажа земли не будет официально оформлена или хотя бы доведена до конца?
   – В этом не было необходимости. Мы были уверены, что сделка состоится.
   Я кивнул:
   – Значит, вы приобрели формально зарегистрированную, но не ведущую операций фирму, которая обменяла свое офисное здание на участок земли?
   – Совершенно верно, мистер У-айст.
   Я по-прежнему ничего не понимал.
   – Что вам известно о фирме «Бонго партнерс», которая на сегодняшний день является официальным владельцем здания на Рид-стрит?
   Марсено откинулся на спинку кресла.
   – Все не так сложно. Корпорация «Бонго» действительно владела этим офисным зданием. Недавно она передала его новому юридическому лицу с названием «Буду Лимитед». Это произошло не далее как три дня назад.
   – Значит, именно поэтому перемена титульного права собственности не отразилась в официальных записях?
   – Совершенно верно. Я вижу, вы проверяли.
   Мне было ясно, что я испытываю терпение Марсено. Несомненно, он хотел обсудить со мной нечто более важное, и все же я решил довести дело до конца.
   – Мне бы хотелось убедиться, что я все понял правильно, – сказал я. – Итак, основанная группой британских инвесторов компания «Бонго партнере» вступила во владение зданием на Рид-стрит. Вероятно, это была обычная коммерческая операция по вложению денег в недвижимость. Затем «Бонго» передали здание на баланс новой фирме под названием «Буду Лимитед», а потом продали «Буду» вашей компании. И, наконец, «Буду», действуя уже под вашим контролем, обменяла здание на восемьдесят шесть акров земли на мысе Норт-Форк на Лонг-Айленде. Я ничего не упустил?
   – Нет, все так.
   – Довольно неудобная схема, вы не находите?
   – Почему вы так считаете?
   – Почему бы вам не купить землю у Джея напрямую?
   Марсено улыбнулся с выражением странного садизма на лице, и мне вдруг стало понятно, что он считает меня круглым дураком.
   – Потому, мистер У-айет, что ваш клиент не продал бы нам свой участок.
   – Не понимаю. – Я и в самом деле не понимал.
   – Мистер Рейни не хотел продавать свою землю; он хотел обменять ее на это здание.
   Мне снова захотелось взглянуть на губы мисс Алланы, но я удержался, боясь, что это зрелище может меня отвлечь.
   – Вы хотите сказать, что он не соглашался взять деньги?
   – Нет. Ему нужно было это здание.
   – Именно это конкретное здание или здание вообще?
   – Мистеру Рейни было нужно именно это конкретное здание, мистер У-айет. Честно говоря, я не понимаю, почему он пошел на это, ведь любое здание в конечном итоге всего лишь куча кирпичей, тогда как земля… Земля – вечна, как вечен виноград, который идет на приготовление хорошего вина. Впрочем, возможно, я пристрастен… – Он посмотрел на мисс Аллану. – В душе я романтик, мистер У-айет, это мой недостаток.
   Мисс Аллана улыбнулась и снова стала смотреть в окно.
   – Вероятно, подобный обмен дает определенный выигрыш при налогообложении, – вслух рассуждал я. – Если бы Джей сначала продал землю, это бы повлекло за собой взыскание налога на увеличение рыночной стоимости капитала…
   – Мы это просчитывали, – перебил Марсено. – Мы тоже подумали о дополнительных налогах и даже готовы были отчасти их компенсировать.
   – Кстати, в каком порядке развивались события?
   – Что вы имеете в виду?
   – Я хотел спросить, кто на кого вышел.
   – Мы искали подходящий участок земли, – сказал мистер Марсено. – И нашли землю мистера Рейни. Но наш агент сказал, что земля не продается, во всяком случае – не за деньги. Мистер Рейни соглашался только обменять ее на вполне конкретное, как вы выразились, здание. Признаю, это показалось нам необычным, но мы были готовы попробовать. Мы разыскали владельца указанного здания; как вы уже знаете, им оказалась лондонская «Бонго партнерс». Разумеется, они никогда не слышали ни о нас, ни о мистере Рейни, но наше предложение пришлось весьма кстати: «Бонго партнерс» как раз собиралась избавиться от этого своего имущества. Мы могли бы купить здание непосредственно у «Бонго», но юристы рекомендовали поступить иначе – не оформлять прямую сделку купли-продажи, а сначала образовать новое юридическое лицо, передать ему здание, а уж затем присоединить это юридическое лицо к нашей корпорации путем формального поглощения. В этом был определенный смысл как с точки зрения налогов, так и с точки зрения ограничения нашей ответственности. Так мы и сделали. Мы купили «Вуду Лимитед», включив в договор слияния отдельный пункт, согласно которому мы получали право обменять здание на землю. И как мы планировали, так все и получилось.
   – Я слышал, существовал какой-то крайний срок для заключения сделки. Как вы это объясните?
   – Я ничего об этом не знаю, хотя не буду скрывать – мы действительно потребовали от Герзона подписать контракт как можно скорее. А уж как он этого добился – это, согласитесь, не наше дело.
   Я вспомнил, как Герзон давил на Джея, угрожая отказаться от сделки если тот не подпишет договор немедленно.
   – Куда вы так спешили? – спросил я.
   – Мы торопимся начать освоение участка, мистер У-айет.
   – У вас с собой есть копии договоров?
   Марсено открыл кейс и протянул мне небольшую пачку документов:
   – Здесь все, о чем я только что говорил. Право собственности на здание по Рид-стрит перешло сначала от «Бонго» к «Буду Лимитед», а еще через день – к мистеру Рейни.
   – И вся эта сумасшедшая писанина, вся эта куча бумаг только из-за того, что Джею Рейни приспичило владеть вполне определенным зданием?
   – Да. – Должно быть заметив, что я впал в задумчивость, Марсено сказал:
   – Теперь, когда я ответил на ваши вопросы, может быть, и вы мне кое-что объясните. Но сначала позвольте рассказать вам кое-что о моей семье, мистер У-айет. Мы занимаемся виноделием уже без малого два столетия. Наши виноградники расположены под Сантьяго в районе Льяно дель Маипо – там растут отличные сорта каберне, пино нуар и мерло. В настоящее время мы пробуем выращивать сорт сирах, который у вас называется, кажется, шираз. В своей работе мы придерживаемся самых передовых методов в сочетании с давними традициями. Массовая подрезка против беспорядочного разрастания. – Он снова посмотрел на мисс Аллану. Она улыбнулась в ответ и отвернулась опять. – Мы стараемся добиться максимальной урожайности, но вместе с тем чрезвычайно осторожны в обращении с землей и с людьми, которые на ней работают. Мы не злоупотребляем гербицидами и пестицидами. К счастью, в Чили нет эпидемии филоксеры, и мы можем прививать французские черенки на французский подвой, тогда как вы в своей Калифорнии прививаете французские черенки на американский подвой. До сих пор наша корпорация развивалась вполне успешно, но мы намерены расширяться. Мои родственники уже несколько десятилетий имеют собственные квартиры в Манхэттене, и этот город нам нравится. И мыс Норт-Форк на Лонг-Айленде нас тоже давно интересует. В последнее время мы стали получать информацию, что на рынок поступает оттуда очень качественное «мерло». Разумеется, стоит оно недешево, но рынок уже отреагировал на эти поставки достаточно устойчивым спросом.
   – Что вы имеете в виду?
   – Выращивать виноград в этих широтах обходится дорого. Здесь очень высокая стоимость земли, к тому же лоза, как вы, возможно, знаете, начинает плодоносить только на третий или четвертый год после посадки. А пригодные для изготовления хорошего вина ягоды она дает только через десять лет. В традиционных винодельческих районах земельная рента, как и стоимость самого винограда, относительно невысока – она была выплачена много лет назад и больше не является ценообразующим фактором. Примерно то же самое происходит сейчас или произошло недавно в долине Нэпа и в Сонопе. Земельная рента выплачена, лоза высажена и укоренилась. Как известно, даже лучшее вино попадает в ягоды из земли. Именно этим мы и занимаемся на своих винодельнях – помогаем вину воплотиться сначала в гроздья, а затем в… О чем это я говорил?