Сиделка наклонилась к нему и что-то шепнула.
   – Не смей мною командовать! Я тебя нанял, я плачу тебе деньги, и ты должна…
   Не говоря ни слова, негритянка развернула кресло и покатила прочь. Я ждал, что Липпер будет возмущаться, но он сразу присмирел, словно младенец в коляске. Он даже позабыл попрощаться со мной, очевидно захваченный перспективой новой встречи. Но в том, что он успел мне рассказать, было достаточно оснований для беспокойства – взять хотя бы его намеки на незаконность того, что происходило в Кубинском зале, или на усвоенную Элисон манеру обращаться с поклонниками. Меня, однако, это почти не испугало, и не только потому, что монолог Липпера напоминал безвредную, местами трогательную болтовню престарелого ресторатора, балансирующего на грани маразма. В конце концов, хотя Элисон мне и нравилась, я вовсе не сходил по ней с ума. Кроме того, и она и я знали из наших бесед, что у каждого из нас имелись в жизни свои трудности. Конечно, мне было не слишком приятно узнать, что у Элисон появился новый мужчина, однако я все так же радовался, встречаясь с ней каждый день. Мне вполне хватало того, что я могу следить за ней издалека, видеть, как она поправляет очки, убирает за ухо волосы или делает еще какой-нибудь грациозный, по-женски очаровательный жест, и если бы в этот момент меня спросили, помогает ли мне это лучше узнать Элисон, я бы ответил «да». Наконец, часы, которые я проводил в ресторане, отвлекали меня от моего обычного времяпрепровождения – от моей убогой квартиры, где я сидел, казня себя за смерть Уилсона Доуна, тоскуя по сыну и прислушиваясь, как мои соседи – такие же, как я, неудачники – ковыляют по лестнице вверх и вниз, так что особенных причин слишком задумываться над самовлюбленной болтовней Липпера у меня не было.
   Однако все начало меняться одним холодным и сырым вечером в самом конце февраля, когда после ужина Элисон неожиданно подошла к моему столику № 17.
   – Уже уходишь? – спросила она каким-то неестественным тоном, и я заметил, как напряжена была ее прямая спина.
   – Да, собираюсь.
   Элисон посмотрела на часы. Было почти одиннадцать.
   – Ты не мог бы немного задержаться?
   – Задержаться?
   Она неуверенно улыбнулась:
   – Я бы принесла еще кофе, вино или десерт из нашего обычного ассортимента.
   Я сказал, что уже наелся.
   – А в чем дело?
   Элисон набрала полную грудь воздуха.
   – Помнишь, я рассказывала тебе про того парня, которого я встретила в кафе?
   – Конечно.
   – Его зовут Джей Рейни. Он звонил мне несколько минут назад и сказал, что ему срочно нужен адвокат.
   – В телефонном справочнике полным-полно адвокатов, Элисон.
   Она покачала головой:
   – Нет, Билл, адвокат нужен ему сегодня вечером.
   – Вечером?
   – Да, сейчас.
   – А в чем дело? Его задержала полиция?
   Элисон присела за мой столик, что было поистине из ряда вон выходящим событием, так как ресторан еще не опустел.
   – Мне кажется, это имеет какое-то отношение к… В общем, Джей давно хотел купить это здание в центре, но продавец оказался из тех придурков, с которыми очень трудно иметь дело. В конце концов продавец все же согласился, но при условии, что контракт будет подписан сегодня до полуночи, иначе сделка не состоится.
   Я покачал головой:
   – Это шантаж. Продавец просто пытается на него нажать.
   – Я тоже так подумала, но Джей говорит – этот тип не врет. Все дело в налоговой ситуации или в чем-то таком…
   – Разве у Джея нет своего юрисконсульта?
   – В том-то и дело! Джей собирался использовать своего адвоката не раньше, чем будут готовы все бумаги, а сегодня продавец вдруг предложил ему срочно подписать договор.
   – Какова общая сумма сделки?
   Ее глаза немного расширились.
   – Кажется, что-то около трех миллионов долларов. Это было немного. По манхэттенским стандартам сумма была просто-таки крошечная.
   – То есть условия контракта они уже обсудили?
   – Наверное.
   – И все равно мне кажется, что твоему Джею не следует подписывать договор под таким давлением.
   – Я тоже так подумала, – сказала осмотрительная Элисон.
   – Но ему очень нужно это здание.
   – Похоже, что так. Мне даже кажется – это покупатель настаивает, чтобы юрист Джея проверил бумаги.
   Я пригубил кофе; отчего-то я вдруг почувствовал себя очень несчастным.
   – Покупатель не дает Джею времени показать документы юристу и в то же время настаивает, чтобы юрист их посмотрел?
   – Я знаю, это выглядит странно, но… Ты ему поможешь?
   – Не могу.
   – Почему?
   – По многим причинам. Во-первых, необходим титульный поиск и освидетельствование собственности. Кроме того, подобные сделки требуют определенных изменений в налоговых документах. Большинство крупных офисных зданий, находившихся в корпоративной собственности, имеют очень сложный налоговый статус: частичное освобождение от налогообложения, резервные фонды, находящиеся в руках третьей стороны, и все такое. Наконец, я не беседовал с адвокатом продавца, не видел акта о регистрации прав собственности, к тому же у меня нет времени проверить все подсчеты, не говоря уже о том, чтобы заверить документы у нотариуса… Нет, это просто глупость какая-то!
   – Но ты хотя бы взглянешь на бумаги?
   – Я могу смотреть на них сколько угодно, Элисон, но это ничего не значит.
   Она встала:
   – Так ты посмотришь?
   – Я же сказал, это ничего не даст.
   – Тогда я приготовлю вам столик в Кубинском зале.
   Этого я не ожидал.
   – В том самом, о котором ты ничего мне не рассказывала?
   – Да.
   – Разве там сегодня открыто?
   – Ха утверждает, что готов.
   – Ха готов? К чему?!
   Элисон снова покачала головой. Она не хотела мне говорить, во всяком случае – пока.
   – Я бы на твоем месте поостерегся – мне там может понравиться.
   – Да, – сказала Элисон. – Многим нравится.
 
   Через несколько минут я уже вошел вслед за Элисон в дверь с латунной пластинкой и желтой карточкой и спустился в подвал по изогнутой мраморной лестнице, в которой было – я считал – девятнадцать ступенек. Кубинский зал меня не разочаровал. Он представлял собой длинное, полутемное помещение, освещенное желтыми настенными светильниками. Возле бара красного дерева и в кабинках сидели группы мужчин. Судя по всему, внутреннее убранство комнаты не менялось в течение последних лет ста или около того. Старинные вешалки для шляп, латунная урна с торчащими из нее забытыми зонтиками, выложенный черно-белой кафельной плиткой пол. Элисон усадила меня в кабинку в конце зала, казавшуюся самой уединенной из всех, и велела старику-официанту подать мне все, что я захочу.
   – Я скоро вернусь, – пообещала она.
   Оставшись один, я принялся с жадностью разглядывать комнату. В полном соответствии с названием, дальняя от меня стена была сплошь увешана полками, на которых стояли ящички с самыми дорогами сигарами – «Коэба», «Монтекристо», «Мигель». Кабинки были украшены картинами с видами дореволюционной Кубы и небольшими настенными лампочками на случай, если клиенту захочется рассмотреть что-то более подробно. На каждом столике лежали ручки, карандаши, стопки бумаги и стояли пепельницы – все с выведенным золотыми буквами названием ресторана. И только на салфетках мелкими голубыми буковками было напечатано – «Кубинский зал». В целом в кабинках было не так удобно, как за стойкой бара, однако они явно считались более привилегированными. Кабинок было всего восемь, а их высокие стенки не позволяли подслушать, о чем говорят рядом. Мне, впрочем, удалось расслышать несколько фраз из разговора, происходившего в соседней кабинке. Речь шла о пакете новых малайских облигаций на сумму двести миллионов долларов и о том, как («Здесь и сейчас, ребята!…») можно повысить их кредитный рейтинг. В другой кабинке я разглядел двух крупных мужчин лет пятидесяти, одетых в превосходные костюмы и с мрачной сосредоточенностью рассматривавших на просвет рентгеновский снимок чьего-то коленного сустава. У одного из них на пальце поблескивал массивный золотой перстень национального футбольного чемпионата.
   Тем временем из дымного полумрака зала ко мне шаркающей походкой приблизился дряхлый, необщительный официант, передававший заказы бармену – усталому и неразговорчивому, который молча делал свою работу и, казалось, не обращал ни малейшего внимания на огромную картину с изображением черноглазой, совершенно голой красотки, томно вытянувшейся на одеялах. Не смотреть на эту картину, заключенную к тому же в тяжелую золотую раму, было положительно невозможно. Лицо обнаженной женщины казалось одновременно и строго-сдержанным, и порочным; вопреки времени, вопреки двухмерности холста, оно манило своим безмятежным покоем, переданным крупными мазками, всех вошедших – всех, кто побывал здесь за полтора столетия, и теперь в эту компанию попал и я. «Я знаю, чего ты хочешь», – говорили ее глаза, и мне стало неловко оттого, что я так на нее уставился. Стараясь справиться со смущением, я поднялся со своего места и подошел к пыльным книжным полкам на стене напротив бара. Там я обнаружил полный «Свод законов штата Нью-Йорк 1966 года», небольшой томик ирландской поэзии, справочник-определитель «Птицы Северной Америки», испещренный какими-то пометками доклад о возможных экологических последствиях строительства курортного поселка на побережье Флориды, несколько морских рассказов Тедди Рузвельта, каноническую Библию короля Якова, приливно-отливные таблицы для Нью-йоркской гавани за 1936 – 1941 годы, инструкцию по эксплуатации автомобиля «корвет» 1967 года выпуска и комплект порнографических новелл, повествующих о похождениях английского банкира в Гонконге в 1970-х. Эти случайные книги с пожелтевшими, ломкими страницами еще больше усиливали ощущение того, что зал до сих пор полон осколками и тенями чьих-то прошлых жизней, среди которых любой человек может чувствовать себя безликим и безымянным – просто одним из многих. Казалось, будто никому нет дела до того, что здесь происходит (редкие уборки, когда с пола сметались окурки сигар и дохлые мухи, не в счет), покуда оплачиваются счета и все держат себя в рамках приличий. Мужской туалет – тесный зеленый гробик в глубине зала – был на удивление грязен, словно находился на вокзале или автобусной станции, а не в фешенебельном ресторане для избранных.
   Похоже, впрочем, что именно отсутствие внимания импонировало клиентам Кубинского зала больше всего. Чтобы делать бизнес, в мире существует много (пожалуй, даже слишком много) светлых и чистых мест – конференц-залов, площадок для гольфа, гостиничных и прочих номеров, – и у каждого из них, несомненно, есть свои преимущества. Существует, однако, особый тип сделок, которым вредят солнечный свет, отпечатанная на лазерном принтере программа переговоров, апельсиновый сок и горячие булочки в буфете. Подобно колониям насекомых и ползучим растениям, такие сделки нуждаются в сырости и мраке – только тогда они могут быть успешными. Клиентам Кубинского зала, как я заметил, по большей части хватало взгляда или простого кивка головой. Никто из них не выделялся шумной общительностью, свойственной коммерсантам и маклерам; напротив, они сутулились, хмурились и, обернувшись через плечо, со скрытым раздражением провожали взглядом всех, кто проходил мимо. Ни мобильных телефонов, ни включенных портативных компьютеров я ни у кого здесь не видел; навряд ли пользоваться ими было запрещено, скорее всего, современной техникой эти люди просто пренебрегали. В Кубинском зале в ходу были другие инструменты: блеф, гримаса, быстрый взгляд, продолжительное молчание. Одно пожатие плечами могло принести миллионы или обратить в прах труд всей жизни.
   Элисон вернулась в самом начале двенадцатого; за ней шел крупный, широкоплечий мужчина с большой головой и густыми черными волосами. На ходу он осматривался по сторонам, как будто желая охватить всю комнату разом, и его взгляд двигался по кругу, словно снаряд атлета-молотобойца.
   – Познакомься, Билл, – сказала Элисон. – Это Джей Рейни.
   Он протянул мне широкую ладонь. Лицо у него было открытым, доброжелательным и на редкость приятным.
   Элисон повернулась ко мне (в глазах у нее мелькала какая-то сумасшедшинка) и сказала:
   – Билл согласен проверить все документы.
   – Что ж, отлично, – проговорил Джей. – Адвокат продавца и эксперт по правовым титулам обещали подъехать в половине двенадцатого.
   – Я, конечно, попробую, – вставил я, – но я ничего не обещаю.
   Джей кивнул – довольно небрежно, особенно если учесть, что я оказывал ему любезность, – и, извинившись, отошел к бару. Как я заметил, он был как раз в таком возрасте, когда молодой мужчина начинает превращаться в зрелого. Выглядел он лет на тридцать пять – у мужчин этот возраст считается самым продуктивным и деятельным. Грудная клетка у него была широкой, но не бочкообразной, как у культуристов; вероятно, он был просто гармонично сложен от природы. Лишь много позже я узнал, что каждое утро Джей триста раз отжимался от пола – не столько для поддержания формы, сколько для укрепления силы воли, служившей ему единственной защитой от отчаяния. Впрочем, он казался несколько тяжеловатым – не жирным, а именно тяжелым, массивным, словно был сделан из другой, более плотной материи. Свалить его с ног, во всяком случае, удалось бы не каждому. Его сила словно шла из земли; такая надежная, спокойная сила бывает у мулов. Она хороша для тяжелой атлетики, альпинизма и некоторых других занятий, о чем Элисон, безусловно, была уже осведомлена.
   – Расскажите мне о себе, Джей, – сказал я, когда он вернулся. – Меня интересует, каким бизнесом вы занимаетесь.
   – Вообще-то я не… – Он улыбнулся. – Я коммерсант, если можно так выразиться: здесь купил, там продал… Ничего особенного – так, что под руку попадется. Это здание… оно очень неплохое, уверяю вас. Сейчас его занимают две-три небольших фирмы-арендатора, они платят довольно приличную ренту. Я планирую установить там лифт и добавить еще один этаж – замостить крышу и устроить там что-то вроде квартиры-пентхауса.
   Что ж, человек способен убедить себя в чем угодно!
   – Элисон говорила, здание стоит три миллиона.
   – Да.
   – У вас есть свой адвокат?
   Джей кивнул:
   – Есть, конечно есть, но он сейчас в деловой поездке, а продавец настаивает, чтобы сделка была заключена сегодня.
   – Ваш адвокат видел купчую?
   – Нет.
   – Разве продавец не может переслать ему документы по факсу?
   Джей снова кивнул, словно подтверждая законность вопроса.
   – Я справлялся, можно ли это сделать, но мой адвокат в командировке в Юго-Восточной Азии. Сейчас там глубокая ночь, и он наверняка спит, а когда проснется, будет уже слишком поздно.
   Я негромко хмыкнул, якобы соглашаясь с его объяснением, хотя сомнения у меня оставались. Редко кто из адвокатов, вовлеченных в сделки с азиатскими компаниями, занимается продажей недвижимости на Манхэттене, где, как я уже говорил, сделка ценой в три миллиона считается мелкой. Кроме того, на Дальнем Востоке сейчас в самом разгаре утро, если только за прошедшие сутки кто-нибудь не реформировал часовые пояса.
   – Как насчет титульного поиска? – спросил я. – Нельзя приобретать недвижимость, не зная, кому принадлежит право собственности.
   – Я сам заказывал поиск, – ответил Джей. – Как я уже сказал, эксперт титульной компании будет сегодня здесь.
   – А экспликация, поэтажный план здания и прилегающей территории?
   – Я ее получил.
   – Здание было обследовано?
   – Конечно.
   – У вас есть письменный акт обследования и оценки?
   Он открыл свой кейс и достал документы. Я бегло пролистал их. Если верить акту обследования, здание, которое Джей собирался приобрести, готово было рухнуть, как только кто-то посильнее хлопнет дверью в подъезде. Но, насколько я знал, так писали обо всех зданиях старше десяти лет.
   – Итак, остался сам контракт, отчет о результатах титульного поиска, налоговые формы и передаточные акты – и деньги. Кстати о деньгах; как будет производиться оплата? Через банк, очевидно?
   – Нет.
   – Все наличными?
   – Тоже нет. Дело несколько сложнее…
   Я молча ждал объяснений.
   – Четыреста тысяч наличными плюс обмен объектами недвижимости, – сказал Джей.
   – Кто из вас платит четыреста тысяч?
   – Они. Продавец.
   Три миллиона минус четыреста тысяч, быстро подсчитал я, равняется двум миллионам шестистам тысячам. Не зря, выходит, Элисон, готова была пасть перед Джеем ниц.
   – Что представляет собой второй объект?
   – Участок земли на Лонг-Айленде, на Норт-Форк, в девяноста милях отсюда и к тому же – в сельской местности Эго старая ферма, которая находится практически на берегу пролива Лонг-Айленд-Саунд. Чудесное место и достаточно уединенное. Покупатель собирается развести там виноградники и оборудовать площадки для гольфа.
   Я кивнул:
   – Хорошо бы взглянуть на контракт.
   – Элисон говорила, вы дока по части всяких мелочей.
   – Можно сказать и так.
   – Вы бываете здесь каждый день? – спросил Джей.
   – Почти каждый.
   – Вы что, отошли от дел?
   – Похоже, что так… Ладно, Джей, я думаю, в ваших интересах будет кое-что узнать. – Я посмотрел ему прямо в глаза. – Во-первых, явиться в ресторан за час до полуночи – далеко не лучший способ найти себе адвоката. Откуда вы знаете, может быть, я вообще не адвокат? Вам повезло, я действительно адвокат, но суть в том, что я мог им не быть, понимаете? Во-вторых, вы ничего обо мне не знаете. Дело в том, что я не занимался делами уже… словом, достаточно долгое время, поэтому я могу быть не в курсе самых последних постановлений и правил. Кроме того, я давно не сталкивался со специалистами из титульных компаний и растерял все связи в департаментах муниципалитета. Наконец, я не следил за возможными изменениями в формулировках, не знаю, как теперь заполняются налоговые формы и так далее и тому подобное… Я потерял квалификацию, Джей, – вот что я хочу сказать. Или, иными словами, я недостаточно компетентен, чтобы представлять ваши интересы в этой сделке. Если бы эта ваша ферма была где-нибудь в глухомани, на Аляске или в Аризоне, я бы, пожалуй, справился. Но в вашем случае речь идет о двух больших и весьма недешевых объектах недвижимости, поэтому я…
   – Сколько вы хотите? – напрямик спросил Джей. Он, похоже, чувствовал себя не в своей тарелке – постоянно ерзал, поводил плечами.
   – Вы меня неправильно поняли, Джей, я не набиваю себе цену, – сказал я. – Я просто хотел, чтобы вы знали, с кем имеете дело.
   Он сердито нахмурился:
   – Ерунда!
   – Что-что?
   – Я сказал – все это ерунда.
   – В каком смысле?
   Он нетерпеливым жестом поднял ладони вверх.
   – Элисон сказала, что когда-то вы занимались крупными сделками по купле-продаже недвижимости, в частности – продажей помещения банка на Сорок восьмой улице. Сколько там за него заплатили?… Кажется, около трехсот миллионов, верно? Помнится, там еще были всякие сложности с объединенной корпоративной собственностью…
   Он был совершенно прав, вот только Элисон я ничего об этом не рассказывал – ни единого словечка. Впрочем, информацию об этой сделке легко было выудить из Интернета.
   – Ну так как?
   Это Элисон проверила меня по компьютеру, сообразил я.
   – Ну…
   – Что – «ну»? Послушай, Билл, я попал в чертовски сложное положение; мне позарез нужен юрист, а ты пытаешься убедить меня, будто ты недостаточно квалифицирован для этой работы. – Он наклонился вперед. – Если дело в деньгах, так и скажи. Я могу заплатить хороший гонорар. – Он вытащил из бокового кармана пиджака чековую книжку. – Итак, сколько?
   Я поднял руку, призывая его не торопиться.
   – Послушай, Джей… (На «ты» – так на «ты», решил я.) Позволь мне сначала задать тебе несколько вопросов.
   – Выкладывай.
   – Кому принадлежит здание, которое ты покупаешь?
   – Чилийской винодельческой компании.
   – Почему переговоры так затянулись?
   – Я не знаю. Сначала они предложили слишком маленькую цену.
   – Значит, они покупают участок земли на Лонг-Айленде?
   – Конечно, почему бы нет? Это очень красивый участок на берегу океана. – Джей улыбнулся широкой располагающей улыбкой. – В наших краях таких больше нет и не будет. Чилийцы намерены пустить его под лозу.
   – Ты имеешь в виду промышленные виноградники?
   – Точно.
   – Как сложилась нынешняя цена земли?
   – Я уже давно знал, что она стоит что-то около трех миллионов. А потом чилийцы вышли на меня, мы немного поторговались и ударили по рукам.
   – И ты не захотел получить все деньги за участок наличными?
   – Нет.
   – Почему?
   – Потому что мне… Я подумал – так будет лучше. Иными словами, он подумал – это не мое дело.
   – Значит, ты мог получить всю сумму наличными, но предпочел смешанный вариант. Это необычно.
   Джей куснул соломинку, торчавшую из бокала с коктейлем.
   – Мне было необходимо это здание. Несмотря на то, что там написано, – он кивнул на акт осмотра, – оно еще в очень хорошем состоянии. Кроме того, я получу четыреста «кусков» наличными – поди плохо?…
   – Кто вел переговоры от твоего имени?
   – Я сам.