Харрисон Колин. Кубинский зал

   – Ты прослушиваешь его телефоны? – спросил я. – Должно быть, подключился к линии откуда-нибудь из подвала.
   – А как бы ты поступил на моем месте?
   – Наверное, так же, – признался я. Джей кивнул:
   – Всего-то и надо было – вскрыть телефонную коробку и купить по каталогу кое-какую электронику, – сказал он. – Сущий пустяк даже для такого дилетанта, как я… Впрочем, звонки, которые я подслушал, были не особенно интересными. Большинство не имело отношения к моим целям, и лишь изредка мне удавалось попасть на разговоры Салли с отцом. Именно из них я узнавал про ее дела, про ее планы и прочее. Кроме того, Коулз и его новая жена иногда говорят о школьных проблемах, приходящих учителях, детских днях рождения, о врачах, болезнях… Эта женщина, кстати говоря, стала Салли хорошей матерью. Дэвиду Коулзу крупно повезло.
   Эти слова заставили меня вспомнить о моей жизни с Джудит и Тимоти, и мне стало очень грустно.
   Похоже, и я, и Джей лишились самого главного в жизни, и теперь нам оставалось только оплакивать наши потери. И все же мы были разными. Я чувствовал это. видел в его горящих нетерпением глазах. Какая-то черта характера Джея, какая-то особенность его личности, которая не была связана ни со старой фермой, ни с тем, что могло быть там закопано, продолжала ускользать от меня. Мне казалось, это было нечто весьма существенное и важное – нечто такое, что помогало Джею сосредоточиться на главном и толкало на рискованные предприятия, вроде слежки за Салли Коулз на баскетбольных матчах и любительских концертах.
   – И ради этого… ради того, чтобы подслушать несколько телефонных разговоров, ты купил это здание? – спросил я. – По-моему, Джей, ты что-то скрываешь. Наверняка есть что-то еще…
   Он не ответил. Я видел, что ему не хочется отвечать.
   – Мне это не нравится, Джей.
   – Я знаю, что делаю, – уклончиво сказал он. – У меня все продумано.
   Нельзя на этом задерживаться, понял я, иначе он может вовсе замолчать. Нужно поскорее задать другой вопрос, чтобы отвлечь его. Ну-ка, Билл Уайет. поднатужься…
   – А как насчет Элисон? – спросил я. – Ты с ней связался только из-за Салли?
   – Ну, ты молоток, Билл!… – Джей через силу улыбнулся. Наверное, он хотел разрядить обстановку, но его улыбка меня… испугала. Ее нельзя было назвать откровенно злобной, но в ней было достаточно холодности, чтобы я забеспокоился.
   – Нет, ты и вправду молодец… – Джей покачал головой. – С Элисон я связался по той же причине. Это, впрочем, было нетрудно: я сделал вид, будто хочу купить в ее доме два верхних этажа, и агент риелторской компании возил меня туда чуть не каждый день. Я бы их, наверное, и купил, но верхние этажи оказались слишком высокими – оттуда почти ничего не было видно. А потом я увидел, как лифтер развозит по этажам почту, и сумел прочесть на каком-то конверте фамилию Элисон. И номер квартиры – она находилась как раз на нужном этаже. В телефонном справочнике я нашел некую Э. Спаркс и ее номер телефона: он был зарегистрирован на одно имя. и я предположил, что она, скорее всего, не замужем. И тогда я понял, что если эта Э. Спаркс не старше пятидесяти, у меня есть шанс.
   – Но ты должен был выяснить, как она выглядит. Да и уточнить некоторые детали тоже не помешало бы!…
   Джей расхохотался:
   – Все необходимые сведения мне предоставил консьерж. Это обошлось мне всего в сотню баксов.
   – Хотел бы я знать, как тебе удалось его уговорить! Вернее, как он на это пошел…
   – Очень просто. Я сказал ему, что я из полиции и должен проверить одного из знакомых мисс Спаркс.
   – У меня сложилось впечатление, что знакомых у нее порядочно.
   – То же самое сказал мне и консьерж; именно тогда я окончательно убедился, что мой план сработает. Я проследил за ней и выяснил, что она почти каждый день завтракает в одном и том же кафе неподалеку от своего дома. Остальное было делом техники: хороший костюм, газета, столик неподалеку…
   – Вы двое часто встречаетесь?
   – Не сказал бы. Иногда я захожу к ней по вечерам.
   Он пожал плечами с таким видом, словно тема ему наскучила, а я понял, почему Элисон так легко на него запала. Безразличие, с которым он относился к ней, каким-то образом интриговало и возбуждало ее, быть может – заставляя Элисон чувствовать себя маленькой девочкой, имеющей чересчур сурового отца. Интересно, подумал я, принимала ли она рыбу, когда была с ним? Учитывая, как редко рыба поступала в ресторан, это казалось мне маловероятным.
   – А как у тебя сейчас со здоровьем? – спросил я.
   – Ты имеешь в виду, насколько я близок к смерти?
   – Я знаю, насколько ты близок к смерти, Джей.
   – Знаешь?
   – Как я уже сказал, твой объем форсированного выдоха составляет сейчас что-то около тридцати пяти процентов.
   Джей улыбнулся:
   – Я всегда знал, что ты хороший юрист, Билл. Только хорошие юристы умеют так докапываться до правды.
   Я пожал плечами.
   – Но не отличный юрист, Билл.
   – Почему?
   – Потому что сейчас мой ОФВ составляет двадцать четыре процента. – Джей слегка кашлянул, словно для того, чтобы подтвердить свои слова.
   – В таком случае ты должен лежать в кислородной палатке.
   – Вероятно.
   – Тогда почему…
   – Мне нужно слишком многое успеть, Билл. – Он снова взял в руки кислородную маску и припал к ней, закрыв глаза, словно к живительному роднику.
   Он собирается встретиться с Салли, понял я. Его стремление хоть изредка видеть дочь превратилось в желание лучше узнать ее, поговорить с ней. Именно это стало его главной целью, центром его вселенной, вокруг которого вращались теперь все его мысли и надежды. И чем больше Джей узнавал о Салли, тем сильнее его тянуло к ней. Ее телефонные разговоры с отцом, несомненно, были для него утонченной пыткой. Но таков уж характер каждого мужчины: ему всегда хочется того, что он не может получить, и Джею, когда он слышал в отводной трубке невинное щебетание ничего не подозревающей Салли, стало со временем казаться, что раз он зашел так далеко, для него вообще нет ничего невозможного. И не исключено, что он был не так уж не прав. В тот день в стейнвеевском магазине, когда Джей стоял позади кресла дочери и, почти касаясь ее плеч кончиками пальцев, глядел на ее блестящие, расчесанные на пробор волосы, он пережил своего рода триумф, который убедил его: он еще не до конца утратил связь со своим прежним «я» и – пусть частично – сохранил в себе былую энергию, юность, задор и невинность. То, что Салли в свои четырнадцать поразительно напоминала двадцатилетнюю Элайзу, тоже могло быть для него источником сладостной муки, ибо во внешности дочери Джей видел разом и свое прошлое, и будущее. Пусть мать девочки была потеряна для него навсегда, зато здесь, перед ним, был живой и здоровый ребенок – его ребенок, в силу обстоятельств лишившийся сначала одного, а потом и обоих естественных родителей. Как он мог не потянуться к ней, как мог отвернуться и не посмотреть на нее, а посмотрев, не смотреть скова и снова?… Любой отказ от этого простого и вместе с тем могучего желания означал для Джея смерть в высшем, абсолютном смысле, – смерть, которая стала бы продолжением гибели Элайзы и предвестником его собственной скорой физической кончины. Да и кто мог отказаться увидеть свое собственное дитя? Я сам, не помню уже, сколько раз с трудом подавлял желание бросить все и ближайшим же рейсом вылететь в Сан-Франциско, взять в тамошнем аэропорту машину помощнее и въехать на ней прямо в новенький особняк Джудит, где бы он ни находился, – высадить капотом ворота, взломать двери и, взбежав по лестнице в спальню Тимоти, прижать сто к себе. То, что я так и не сделал этого, лишь доказывало мою слабость и нерешительность, и я вдруг подумал, что как раз сейчас, в этот самый момент. Джей своим примером учит меня чему-то очень важному, что необходимо каждому человеку, чтобы не потерять своего единственного ребенка. И я, кажется, начинал понимать: чтобы этого не случилось, нужно быть немного сумасшедшим, нужно слепо и безоговорочно верить, что искупление все-таки возможно.
   И. едва подумав об этом, я почувствовал, как мое горе, моя тоска, обволакивавшая меня точно ледяной панцирь, трескается и разваливается на куски и я начинаю сознавать, что Тимми нужен мне как воздух, что больше всего на свете я хочу вернуть его и что я добьюсь своего, чего бы это ни стоило.
   Вот почему в тот вечер, когда Джей рассказал мне свою историю, я не стал судить его слишком строго. Мне было немного страшно за него, но чистота его намерений не могла меня не восхитить. Все его хитрости, его ложь и кажущееся коварство служили самой благородной цели, какую он только мог перед собой поставить. Джей строил мост через пропасть, разделившую отца и дочь, и я мог только аплодировать его мужеству и упорству.
   – Ну, – сказал я, переводя дух, – и чем, по-твоему, все закончится?
   – Это-то, по-моему, как раз ясно. – Джей бросил маску на покрывало и посмотрел мне прямо в глаза. – Я умираю, Билл.

9

   – Чертова картошка! – кричала в телефонной трубке Элисон. – Ею засыпан весь тротуар – вся улица прямо перед рестораном!
   Она позвонила мне ранним утром. Я уже проснулся, но еще лежал в постели в своем номере и, прислушиваясь к мерному, как морской прибой, шуму в ушах, раздумывал о том, как быть с Джеем.
   – На тротуаре перед входом стоит огромный зеленый грузовик, – продолжала Элисон. – И в нем сидит какой-то тип. Мерзкий старый мужичонка! Говорит, что знает Джея!… Этот гад то ли пьян, то ли еще что… Вынь да подай ему Джея, иначе он никуда не уедет. Он хочет срочно поговорить с Джем, а я понятия не имею, как его найти!
   – Послушай, – сказал я, – ты не обратила внимания… у этого грузовика водительская дверца на месте?
   – Нет. Кажется, ее вообще нет, а что? Мерзкий старый мужичонка – это, конечно, Поппи.
   – Нельзя ли мне как-то поговорить с водителем?
   – Я же сказала, он ни за что не хочет вылезать из своего дурацкого грузовика. Впрочем, я могла бы отнести ему телефон…
   – Сделай это, пожалуйста.
   – Хорошо. – Я услышал, как она несет трубку на улицу, – услышал стук дверей и шорох холодного ветра, проносившегося сквозь сетку микрофона.
   – Поппи? – спросил я, когда Элисон передала ему трубку.
   – Это ты, Джей?
   – Нет, это Билл, его адвокат. Помнишь меня?
   – Я не собираюсь разговаривать со всякими темными дельцами.
   – Никуда не уезжай, Поппи, я сейчас приду. – Я мысленно прикинул расстояние – от моего отеля до стейкхауса было кварталов пятнадцать. – Буду через несколько минут.
   – Лучше приведи Джея. Или вот что: найди его и скажи, что я больше не могу!… Я скажу им то, что ему лучше бы не знать… – Голос его прервался, и Поппи издал какой-то странный звук, похожий на сдавленное рыдание. – Мне очень жаль, Билл. Я не хотел, я…
   – Билл! – раздался в трубке встревоженный голос Элисон. – Этот тип, кажется, плачет!…
   – Не дай ему уехать! – крикнул я. – Забери у него ключи от машины.
   – Ха уже забрал.
   Я пообещал, что сейчас подъеду, потом положил трубку и набрал номер нью-йоркского офиса Марсено. На звонок ответила мисс Аллана.
   – Мне нужно срочно поговорить с мистером Марсено, – сказал я.
   Марсено взял трубку почти сразу.
   – Доброе утро, мистер У-айет, – услышал я его голос. – Я вижу, вы все-таки решили откликнуться на мою просьбу. Что вы можете мне…
   – Выслушайте меня, Марсено, – перебил я. – Джей Рейни не. тает, что закопано на его участке, и я этого тоже не знаю. Зато мне стало известно, кто может ответить на ваши вопросы. Это один из работников семьи Рейни – маленький, старый…
   – Вы имеете в виду парня, которого все зовут Поппи?
   – Да.
   Марсено презрительно хрюкнул:
   – Мы его уже спрашивали.
   – Вы лично?
   – Нет, этим делом занимался один из наших представителей.
   – Кто'?
   – Это конфиденциальная информация, мистер У-айет.
   – Если это была Марта Хэллок, то, боюсь, в этом вопросе ей доверять не стоит.
   Мой выстрел попал в цель.
   – Это еще почему? – обеспокоенно спросил Марсено.
   – Потому что они родственники.
   – Родственники?!
   – Поппи – племянник Марты Хэллок.
   – Мне никто не сказал… – медленно проговорил Марсено.
   – С чего бы они стали вам говорить? – сказал я в тон.
   – Значит, этот человек, Поппи… Он знает?
   – Поппи сейчас в городе – в том самом ресторане, где мы с вами заключали сделку. Он ищет Джея Рейни, но сейчас это вряд ли возможно. Поппи утверждает, что должен сообщить Джею нечто важное. Я сейчас еду туда. Было бы неплохо, если бы вы тоже подъехали.
   – Я рассчитывал получить интересующие меня сведения от вас или от мистера Рейни.
   Я встал и, подойдя к окну, стал смотреть, как такси медленно ползут вдоль Пятой авеню.
   – Бросьте, Марсено, не ломайтесь… Поппи сейчас здесь, в нескольких минутах езды от вашего офиса. И он готов говорить. Если вы не хотите его выслушать, что ж… Боюсь, больше я ничем не могу вам помочь.
   – Это мы еще посмотрим, У-айет!
   – Как угодно, Марсено, только не забудьте – не я, а вы можете потерять деньги. Все ваши сорок два миллиона…
   Я быстро шагал к стейкхаусу, слушая, как мой телефон звонит в квартире Джея над гаражом. Трубку никто не брал. Когда вчера вечером мы прощались, он протянул мне руку в знак дружбы и примирения, и я с удовольствием ее пожал. Теперь, когда я знал, что за его необъяснимыми поступками стоит простое и вполне понятное с эмоциональной точки зрения желание видеть свою дочь, я мог только переживать за него.
   В понедельник утром в городе вновь возобновилась деловая активность, и из подземки поднимались наверх сотни и тысячи мужчин и женщин, готовых решать вопросы, срочно урегулировать проблемы, отвечать на телефонные звонки. Уже завтра среди них наконец-то буду и я. Со вторника я приступал к работе в новой фирме Дэна Татхилла. Я уже решил, что сниму новую квартиру с настоящим портье, который не позволит хулиганам и головорезам подняться ко мне и перевернуть все вверх дном. А еще через несколько недель в Нью-Йорк вернутся Тимми и Джудит.
   Еще за квартал до ресторана я увидел двухтонный грузовик Поппи, взгромоздившийся на тротуар и поваливший один из горшков с вечнозеленой туей. Глиняный обливной горшок раскололся, земля высыпалась, и аккуратное деревце валялось на боку, выставив на мороз обнаженные корни. Перед дверями бродил Ха; он собирал рассыпанные картофелины и по одной забрасывал назад в кузов. Холодный ветер трепал его редкие седые волосы.
   – Привет, Ха! – окликнул я его.
   Он повернулся в мою сторону и кивнул:
   – А-а, друг мисс Элисон…
   – Да, это я. Она мне звонила. – Я кивнул в сторону грузовика. – Этот маленький старик все еще там?
   – В понедельник, перед самый обед… – пробормотал Ха. – Но Ха все равно работать и работать… Да, он есть там.
   Но я и сам видел грубый, грязный башмак, торчавший из кабины со стороны отсутствующей водительской дверцы. К рулю по-прежнему была примотана изолентой старая перчатка. Сам Поппи наискось лежал на переднем сиденье, прижимая к груди полупустую бутылку виски.
   – Привет, Поппи. Что-то ты скверно выглядишь.
   – Я им ничего не сказал, – пробормотал Поппи в ответ и рассеянно облизнул губы. Я заметил, что лицо Поппи сильно распухло, словно его кто-то ударил. – Когда увидишь Джея, скажи – я ничего им не сказал.
   Краем глаза я увидел, что из дверей ресторана вышла Элисон; руки ее были крепко сложены на груди, плечи приподняты, взгляд выражал тревогу.
   – Кто это такой? – резко спросила она.
   – Это Поппи. Он когда-то работал на ферме Джея.
   – Он пьян?
   – Д-да, я пьян… – Поппи заворочался на сиденье; при этом его рубашка задралась, обнажив поросший седыми волосами живот. – И не только пьян… Еще меня избили, а потом я пил кофе… – Он наклонился, и его вырвало в промежуток между сиденьями. – О, господи!… – простонал он.
   Элисон, брезгливо морщась, отступила подальше от грузовика:
   – И что мне теперь делать? Вызвать полицию?
   – Не надо, – быстро сказал я.
   – Почему?
   – В ту ночь, когда мы заключали сделку по продаже недвижимости, этот человек приезжал сюда к Джею.
   Элисон нахмурилась:
   – Что-то я его не помню. Если бы он здесь побывал, я бы его не забыла – у меня хорошая память.
   – Ты тогда уже праздновала с Джеем, – объяснил я. – Поппи привез важное известие. Джею нужно было срочно ехать на свой участок. Помнишь, ты еще просила меня съездить с ним на Лонг-Айленд?… Той ночью мы нашли на участке Джея мертвого старика негра, который примерз к трактору. До этого он много лет работал на семью Рейни. Очевидно, ему стало плохо, и трактор сорвался с обрыва. Поппи, Джей и я вытащили его, прицепив к этому самому грузовику. Джей считал, что со стариком случился сердечный приступ.
   – У Хершела действительно был инфаркт! – рявкнул Поппи и, взяв себя в руки, сел прямо. Губы у него были мокрыми и блестели; кроме того, он то и дело ронял голову на грудь, потом снова поднимал. Со стороны казалось, будто Поппи важно кивает – точь-в-точь как свидетель на перекрестном допросе в суде.
   – Долбаный инфаркт, вот и все!… Я видел это своими собственными глазами. Никто его не убивал.
   Я схватил Поппи за руку:
   – Ты же говорил, что только нашел его!…
   – Нет, – прорычал Поппи в ответ. – Я видел, как он умер.
   – Это ты убил его, Поппи? Как ты это сделал?
   Казалось, мой вопрос заставил Поппи глубоко задуматься. Он рассеянно посмотрел на меня и ничего не ответил.
   – Послушайте, сэр, – вмешалась Элисон, – в понедельник утром нам обычно доставляют продукты, а ваш грузовик перегородил дорогу. Вам придется передвинуть его на другое место.
   Поппи снова не ответил. Только теперь я разглядел синяк под глазом и засохший сгусток крови на губе.
   – Нужно отвести его внутрь, – предложил я. – Мы сами сдвинем грузовик.
   При этих словах Поппи кивнул, но вид у него был такой, словно наши голоса доносились до него откуда-то издалека.
   – Я устал, – пробормотал он. – Господи, как же я устал от всего этого!
   Элисон взяла меня за рукав и потянула в сторону от грузовика.
   – Почему ты ничего мне не рассказал, Билл? – прошипела она.
   – У Джея много проблем, Элисон.
   Она снова скрестила руки на груди и сердито нахмурилась:
   – Уж об этом-то я догадалась.
   – Боюсь, ты все-таки не понимаешь…
   – Тем более ты должен был мне все рассказать!
   – Ты сама просила меня помочь Джею, помнишь? Не расцепляя рук, Элисон пожала плечами.
   – Скоро сюда должен подъехать один человек, – продолжал я. – Поппи расскажет ему, что знает. Надеюсь, это решит хотя бы часть проблем.
   – Не понимаю!
   – С землей, которую продал Джей, возникли сложности, – объяснил я. – Покупатель считает, что она может оказаться, гм-м… ненадлежащего качества. Эти люди, чилийцы, угрожали Джею и мне; они хотят знать, в чем дело!
   – Если ты думаешь, что я позволю вам устраивать разборки в моем ресторане, то ты сильно ошибаешься.
   – Ты начала первая, Элисон, – не я. Это ты предложила Джею совершить сделку в Кубинском зале. Ну а потом все завертелось… Но начала все это именно ты! Тебе так хотелось понравиться Джею, что ты позволила ему себя… использовать.
   – Что ты имеешь в виду? – насторожилась Элисон. – Это, случайно, не имеет отношения к О. – к женщине, с которой он встречается?
   Я покачал головой; то, как мало ей было известно, неприятно удивило меня.
   – Никакой мисс О. не существует. Джею ты понадобилась совсем для другого.
   – Что-о?
   Я понял, что сказал слишком много и теперь мне придется объяснить ей если не все, то, по крайней мере, большую часть.
   – Мне не хотелось бы говорить об этом, Элисон. Вряд ли тебе будет приятно это слышать…
   – Приятно или неприятно – не твоя забота. Просто расскажи мне, и все.
   И я рассказал…
   – Это Джей выбрал тебя, а не ты – его. Он вычислил тебя, выяснил, где ты живешь, на каком этаже. – И зачем это ему понадобилось?
   – Ему нужно было смотреть на дом напротив.
   Элисон уставилась на меня, словно не зная, обидеться ей или разозлиться.
   – На дом напротив?… Из окна гостиной?
   Я покосился на Поппи, потом снова повернулся к ней.
   – Да.
   – Джей… Он действительно постоянно торчал возле этого окна. Мы часто сидели там и разговаривали. Нам это нравилось. Это было… приятно.
   Я медленно кивнул, и взгляд Элисон как-то погас.
   – Он смотрел на ту девчонку?
   – Да.
   – Кто она?
   Я снова взглянул на Поппи. Он выглядел основательно замерзшим и, казалось, воспринимает окружающее недостаточно отчетливо. Время от времени он задумчиво шевелил губами, но молчал.
   – Кто она, Билл?
   – Его четырнадцатилетняя дочь.
   Она была гордой женщиной, эта Элисон Спаркс. У нее была важная работа, которая приносила ей хорошие деньги и давала возможность вести независимую жизнь и изредка баловаться редкостным наркотиком, и поэтому Элисон всегда считала, что знает жизнь и знает мужчин, потому что – так мне казалось – в глубине души она никогда особенно не доверяла мужскому племени. А теперь перед нею было неопровержимое доказательство того, что собственное тщеславие и похоть помешали ей разглядеть истину и понять: мужчина, который ей так нравился, на самом деле не был в нее влюблен – он просто притворился влюбленным, чтобы иметь возможность бывать у нее в квартире и глядеть из ее окна.
   – О, боже… – пробормотала Элисон и, опустив руку, оперлась ею о крыло грузовика. – Это он тебе рассказал?
   – Не совсем. О многом я догадался сам, Джей только подтвердил мою догадку и уточнил некоторые детали.
   Элисон невидящим взглядом уставилась на лобовое стекло машины.
   – Давай отведем Поппи внутрь и покончим с этим, – сказал я.
   Возразить мне Элисон уже не хватило сил.
   – Ну, Поппи, давай, – сказал я старику.
   – Ты сможешь отогнать грузовик в сторону? – спросила Элисон у Ха, указывая на грузовик.
   Китаец кивнул:
   – Я поставить его дальше по улице.
   Поппи позволил мне поднять его. Бутылка вырвалась из его пальцев и упала на пол кабины, остатки виски вылились на коврик, но Поппи ничего не заметил. Мне хотелось отвести его в ресторан до приезда Марсено, напоить кофе и заставить немного протрезвиться, чтобы чилиец ему поверил. Но когда Поппи, буквально вывалившись из кабины, тяжело повис на мне, я понял, что он пьянее, чем мне казалось. Впрочем, до дверей мы с грехом пополам дошли.
   Элисон открыла и придержала нам входную дверь, и мы ввалились в вестибюль, распространяя запах перегара и пролитого виски. Там Поппи, словно выдохшийся бегун, облокотился обеими руками о конторку метрдотеля, а я воспользовался этим, чтобы повесить куртку в гардероб.
   – Дайте-ка мне что-нибудь, чтобы… Постойте!… – Поппи показал на дверь в Кубинский зал. – Туда… Я не хочу, чтобы мне… мешали.
   Я вопросительно посмотрел на Элисон.
   – Ну что ж, – сказала она. – По понедельникам мы открываемся только вечером.
   – Но ведь рабочие приходят убираться…
   – О, они появляются не раньше четырех часов, а для публики двери открываются в шесть. Сейчас в ресторане только я и Ха. – Элисон вздохнула. – Не этим я надеялась заниматься в мое единственное свободное утро! – Она посмотрела на часы. – Вчера я ушла домой только в час ночи!
   Элисон достала ключ и отперла дверь Кубинского зала.
   – Как вам кажется, вы в состоянии спуститься по лестнице? – спросила она.
   – Ко-конечно… – пробормотал Поппи, с трудом шевеля губами.
   Но он едва держался на ногах, и пока мы спускались по крутым мраморным ступенькам, мне пришлось буквально нести его. В длинном зале было пусто и темно и чуть-чуть пахло холодным сигарным дымом. Я нащупал на стене выключатель. Огромная обнаженная красотка все так же реяла в полутьме над баром; ее темные глаза уставились на меня вопросительно и чуть насмешливо.
   Поппи рухнул на стул в одной из кабинок.
   – Дайте мне что-нибудь, чтобы писать.
   – Мне кажется, тебе нужно выпить крепкого кофе и, может быть, чего-нибудь поесть.
   Поппи поднял голову:
   – Нет. Дайте карандаш или ручку. – Он вытащил из вазочки салфетку с напечатанными на ней словами «Кубинский зал» и расстелил на столе. Я включил светильник на стене и, наклонившись так близко, что мне стали видны лопнувшие капилляры у него на носу, протянул ему свою ручку. Пошги сразу начал писать, но ручка слушалась его еще хуже, чем в нашу первую встречу. Он и сам это понял. Посмотрев на свою правую руку, Поппи попытался сжать ее в кулак – и не смог.
   – Кажись, я ее сломал…
   – Когда? Как?!
   Он повернулся ко мне, но глаза его были полузакрыты.
   – Вчера… Когда они меня нашли, я пытался отбиться, но… не смог. Он вздохнул. – Они знали, где меня искать!…
   – Кто?
   – Да эти ублюдки… – Он посмотрел на ручку и отшвырнул в сторону. – Мои руки! – воскликнул он жалобно. – Не могу писать. Дайте мне что-нибудь другое, скорее!…
   Элисон тоже спустилась в Кубинский зал и включила свет над баром. Казалось, она вполне овладела собой. Разглядывая в зеркало ее спину, чуть развернутые плечи и шею, я не мог не вспомнить, как она лежала в своей постели, свернувшись калачиком на мокрых простынях.
   – У меня есть ручки, карандаши, маркеры… – начала она.
   – Да нет же!… – выкрикнул Поппи. Глаза его почти совсем закрылись, голова начала клониться набок, и я подумал, что у него вполне может быть сотрясение мозга. Впрочем, сказать наверняка было трудно – слишком много виски он выпил.