Страница:
– Что закопано на участке, Марта?
Ее голова качнулась один раз, словно ее ударили по щеке.
– Ничего.
– Откуда вы знаете?
– Я не знаю! – почти прошипела она.
– Тогда как же вы можете что-то утверждать?
– В земле нет ничего, что могло бы причинить кому-то вред.
Это был не ответ, а какие-то крохи ответа, и я снова покачал головой.
– Тогда почему вы не скажете этого вашему деловому партнеру? Ведь ваши цели совпадают, не так ли?
– Нет, не совсем так. То есть…
– Коль скоро мы заговорили об этом, Марта, скажу вам еще одну вещь: на мой взгляд, налицо классический конфликт интересов. Вы были представителем продавца. Марта, я видел вашу подпись на документах.
– Это неправда!
– Как же в таком случае мне удалось на вас выйти?
На это она не нашлась что ответить.
– Итак, вы были уполномоченным агентом продавца и в то же время представляли интересы покупателя. Интересно, знает ли об этом Джей? И кстати, знает ли Марсено, что человек, обнаруживший мертвое тело, приходится вам племянником?
– Я не могу ответить на эти вопросы, и даже если бы могла – не стала бы!
Она попыталась подняться из-за стола, но я быстро наклонился вперед и выхватил у нее трость.
– Вы приехали в Манхэттен, чтобы еще раз нажать на меня, Марта? Точно так же, как Марсено давит на вас…
– Нет.
– Он собирается подать на меня в суд. На меня и на Джея тоже.
– Вот никогда бы не подумала!… Что бы он значил, этот ответ?…
– Вас прислал Марсено?
– Нет.
– Это он велел вам сделать вид, будто вы хотите нам помочь?
– Нет, мистер Уайет!
– Вы либо знаете, что находится под землей, и не хотите, чтобы об этом узнал кто-то еще, – а это означает, что вы с мистером Марсено попали в чертовски сложное положение (между прочим, я мог бы рассказать об этом чилийцу – думаю, ему будет любопытно), либо… – Я слегка запнулся, стараясь собраться с мыслями. – Либо вы действительно не знаете, но боитесь, что что-то там есть – что-то очень и очень скверное. Например, несколько мешков с мышьяком или чем-то подобным. Как бы там ни было, вы совершенно уверены, что Джей не имеет об этом ни малейшего понятия. Как и я, разумеется… И тем не менее вы позволили Марсено давить на Джея. Я прав?
– Верните мне мою трость, мистер Уайет!
Но я лишь убрал руку с тростью подальше.
– Я только что понял, что вам нужно, Марта, – сказал я. – Я догадался, зачем вы приезжали в город.
– Я в этом сомневаюсь.
– Нет-нет, я понял.
– Что вы поняли?! – вскричала Марта, казавшаяся гораздо более встревоженной, чем в начале нашего разговора.
– Вы хотите, чтобы я все выяснил! Вы думали, что предусмотрели все, но произошла какая-то ошибка, случилось нечто непредвиденное. На участке что-то спрятано, и даже если вы не знаете – что, вы хотите, чтобы я во всем разобрался. Джей не в курсе, поэтому для вас он бесполезен. Что касается Марсено, то ему пока невдомек, что вы либо знаете, в чем дело, либо знаете, что Джей не знает. Мне вы в любом случае не скажете, в чем дело, даже если вам это прекрасно известно. Вы хотите, чтобы я каким-то образом разгадал вашу загадку, ничего не говоря Джею. С другой стороны, вы заинтересованы в том, чтобы Марсено узнал о препятствии от меня, однако вам не хочется, чтобы все выглядело так, будто я действовал с вашей подачи. Да, Марта, вы мечетесь между Джеем и Марсено и поэтому решили как следует надавить на меня.
Я вежливо протянул ей тросточку, и Марта поднялась, чтобы уйти. Такси уже ждало снаружи. Когда она взяла в руки сумочку, по ее лицу скользнуло какое-то странное выражение, и, несмотря на ее действительно солидный возраст, я на мгновение вновь увидел перед собой изворотливую и практичную особу, какой Марта Хэллок когда-то была.
– Очень хорошо, мистер Уайет, – процедила она. – И умно!
– Только не рассчитывайте на мою помощь, Марта.
– Я и не рассчитываю. Но на вашем месте… – Она оперлась на свою тросточку обеими руками и наклонилась ко мне так близко, что я увидел ее стершиеся, похожие на пеньки зубы и редкие волоски на подбородке. – На вашем месте я бы не стала испытывать терпение Марсено.
– На моем месте?…
– Именно на вашем.
И она отступила на шаг назад, совершенно уверенная в собственной неуязвимости. А мне вдруг пришло в голову, что Марта Хэллок с самого начала опережала меня на один шаг.
– Так это вы сказали Марсено, будто я знаю, что там закопано?
Она не ответила, но ее молчание было для меня достаточным ответом.
– И вы сказали ему, что Джей не в курсе?
На этот раз она снизошла до легкого кивка головой.
– А если я все выясню и расскажу Джею?
– Ах, мистер Уайет, – сказала она, поворачиваясь к выходу. – На вашем месте я бы этого не делала.
«Стейнвей» – было написано на витрине. Настал вечер, и я пробирался между взволнованными родителями и нервничающими детьми к центру зала, где находилась небольшая округлая сцена с большим концертным роялем на ней. Сцену окружали ряды стульев. На них разместились приглашенные – состоятельные или как минимум хорошо обеспеченные люди, пришедшие сюда целыми семьями.
Обогнув сцену, я остановился у дальней стены, откуда начиналась длинная анфилада великолепных комнат, заставленных музыкальными инструментами – из красного или эбенового дерева, черными, белыми, розовыми, кофейными. Некоторые пианино и рояли были совсем новыми, другие – восстановленными, но и те и другие стоили десятки тысяч долларов.
Услышав аплодисменты, я повернулся к сцене. Какая-то женщина с замысловатой прической благодарила со сцены компанию «Стейнвей» за предоставленную возможность провести концерт в этом зале. Упомянула она и о том, что если кому-то из родителей приглянется тот или иной инструмент, менеджер фирмы окажет им любую необходимую помощь. Родители выглядели усталыми, но готовы были терпеливо ждать, лишь бы увидеть своих чад на сцене; гордость за детей смешивалась на их лицах с решимостью выдержать и это. и еще много подобных мероприятий. Среди них я увидел и Джея – он сидел у стены довольно далеко от меня и держал в руках программку. Как и на баскетбольном матче в школе, Джей был одет в дорогой костюм и имел вид крупного маклера, финансиста или высокопоставленного корпоративного служащего с Уолл-стрит, зашедшего в салон скоротать часок-другой. Даже выражение некоторой отрешенности на его лице можно было легко объяснить заботами о делах более серьезных и важных.
Салли Коулз выступала одиннадцатой. Ее исполнение бетховенской Лунной сонаты не показалось мне ни особенно хорошим, ни особенно плохим. Нормально – вот, пожалуй, самое подходящее слово. Девочка вовремя давила на педаль, правильно брала аккорды, но это было, пожалуй, и все. Ни мастерства, ни таланта, ни вдохновения я не заметил, зато налицо была решимость. Салли глядела то в партитуру, то на собственные пальцы, и от этого казалось, будто только ее сила воли заставляет ноты звучать более или менее своевременно. Впрочем, вряд ли это имело большое значение – Салли смотрелась довольно эффектно, к тому же играть ей явно нравилось, и будь я ее отцом, я бы не стал особенно расстраиваться из-за того, что у девочки нет никаких особых музыкальных способностей; главное, что она счастлива, что все у нее будет хорошо и что в жизни она, скорее всего, станет удачливой победительницей.
Пока Салли играла, я воспользовался возможностью, чтобы еще раз взглянуть на Джея. Он сидел неподвижно, повернувшись ко мне полуанфас и согнувшись, словно ювелир-огранщик, который, моргая от напряжения, внимательно рассматривает драгоценный алмаз. Но не только внимание выражало его лицо; на нем была написана самая настоящая боль. Да, боль и неподдельное страдание.
Закончив играть, Салли вскочила и отвесила заученный, немного нервный, но очаровательный в своей безыскусности поклон. Потом она поспешно вернулась на свое место и, не скрывая облегчения, плюхнулась на стул рядом с какой-то женщиной лет тридцати с небольшим, державшей на коленях младенца. Я узнал ее практически сразу – это была та самая женщина, которую я заметил из окна квартиры Элисон. Она что-то сказала Салли, та в ответ пожала плечами и, повернувшись к сидевшей рядом подружке, стала, хихикая, что-то с ней обсуждать. Затем ее внимание привлекло выступление маленького полного мальчугана с рыжими кудряшками, который, надо отдать ему должное, играл гораздо лучше Салли.
Джей тем временем опустил голову, словно собираясь с силами, затем снова стал смотреть на Салли, которая об этом даже не подозревала. Сползши вниз по спинке стула, она укрылась за программкой и вовсю болтала с подружкой. Выглядело это не слишком прилично, и мачеха, наклонившись к Салли, сказала ей что-то резкое. Та сразу села прямо, но продолжала болтать. Глядя на нее, я подумал, что Салли прелестна, хотя пока еще не вполне сознает это. Мне также было очевидно, что в будущем красота может серьезно осложнить ей жизнь. В этой жизни так чаще всего и бывает.
Потом я заметил, что пока родители аплодировали рыжему мальчугану, закончившему свое выступление виртуозным пассажем, Джей поднялся и стал пробираться сзади вдоль ряда стульев, на котором сидели Салли и ее мать. Он вежливо улыбался и вполголоса извинялся перед родителями и детьми, пока не оказался прямо за спиной девочки. Здесь Джей ненадолго остановился, пристально глядя сверху вниз на безупречный прямой пробор, разделявший ее волосы. Потом я увидел, как он опустил руку на спинку стула Салли, словно невзначай прикоснувшись к ее плечу и длинным распущенным волосам, но тут же поднял, словно собираясь погладить девочку по голове. Этот жест вызвал у меня неосознанную тревогу: что, если Джей хочет причинить Салли какой-то вред? Миссис Коулз тоже обратила внимание на остановившегося позади нее постороннего мужчину и, обернувшись через плечо, вопросительно на него взглянула. Увидев это, Джей тотчас продолжил движение, на ходу кивнув и, вероятно, пробормотав какие-то извинения. Вскоре он достиг конца ряда и быстро направился к выходу. Я был готов к этому и без промедления последовал за ним, однако, когда я вышел на улицу, широкие плечи Джея маячили уже почти в самом конце квартала.
Тогда я побежал и вскоре нагнал его.
– Джей! – окликнул я. – Подожди!… – Я схватил его за рукав.
– Ах, это ты, Билл?… Привет! Какая неожиданная встреча!
– Черта с два – неожиданная.
Он улыбнулся, сделав вид, будто ничего не понимает, и мне пришлось напомнить себе, что именно этого человека я видел в тренировочном зале с адреналиновым ингалятором в зубах и что именно этот человек, лежа в кислородной камере, сочинял по ночам письма к отцу Салли Коулз.
Не выпуская его рукава, я сказал:
– Нам нужно серьезно поговорить, Джей, поговорить прямо сейчас.
– А что случилось-то?…
Его тон и улыбка были такими естественными, что если бы я не знал, в чем дело, я мог бы поверить, будто совершаю ужасную ошибку.
– Отличная работа, Джей, – сказал я сквозь зубы. – Ты обвел вокруг пальца Элисон, и некоторое время тебе удавалось водить за нос и меня. Кто знает, сколько еще человек ты обманул, но теперь…
Джей высвободил рукав из моих пальцев.
– Ты спятил, Билл, – сказал он спокойно.
Джей стоял передо мной непоколебимый, уверенный, но в его позе чувствовались и вызов, и скрытое стремление узнать, что мне известно.
– Девочку, которая только что исполняла Бетховена, зовут Салли Коулз, – медленно проговорил я, стараясь успокоиться. – Как тебе известно, она приходится дочерью Дэвиду Коулзу, который арендует офис на четвертом этаже в здании на Рид-стрит. Несколько дней назад, на баскетбольном матче женских школьных команд, она сидела на скамье запасных и вышла только в конце игры. Ты так хотел купить это здание только потому, что там работал ее отец, верно? Ведь тебе нужно было именно оно, и никакое другое, правда? Мне сказал об этом Марсено. По-моему, он думает, что ты сумасшедший. Ты предложил обменять свою землю на эту древнюю развалину. Чилийцы сразу поняли, что ты предлагаешь им фантастически выгодную сделку, и сделали все, чтобы купля-продажа состоялась. – Я перевел дух. – Кроме того, есть квартира Элисон, которая расположена крайне удачно для… Все это не может быть совпадением, Джей. Я, конечно, не знаю всего, но то, что мне известно, выглядит… почти как извращение.
Джей Рейни холодно разглядывал меня. Его сжатый рот сделался тонким, как шрам, а лицо было таким, словно он вот-вот меня ударит.
– Наконец, я знаю, что у тебя с легкими…
Джей продолжал молчать, но при этих моих словах он расслабился и даже как будто немного обмяк.
– Ты сжег их гербицидом.
Он моргнул.
– Так ты узнал?…
– Марта Хэллок рассказала мне.
– Да, Марта Хэллок знает…
Он мне все объяснит, сказал Джей, но сначала он хотел вернуться в Бруклин. Сначала его желание показалось мне бессмысленным, поскольку в Манхэттене хватало ресторанов и баров, где мы могли бы остановиться, но потом я сообразил, что Джею, вероятно, необходимо принять одно из его лекарств или глотнуть кислорода.
– Я от тебя не отстану, пока не услышу всю историю, – сказал я.
– Хорошо. – Голова его поникла, и я понял, что в мыслях он уже далеко.
– Тебя ищут плохие парни, Джей, из-за этого моя жизнь тоже превратилась черт знает во что!
– Хорошо, хорошо, – кивнул он.
– Ничего не «хорошо»! – рявкнул я. – Ты обязан что-то сделать, сделать сегодня же, не откладывая! Ты должен рассказать все, что мне необходимо знать, чтобы твои проблемы не били рикошетом по мне.
Мы взяли такси и молчали всю дорогу до Бруклина. Один Бог знает, что подумал водитель, когда высаживал двух зрелых мужчин перед темным гаражом на бруклинских задворках. Там Джей достал ключи и первым поднялся на второй этаж. В свете уличных фонарей я снова увидел на подступенках лестницы глубокие вертикальные царапины, оставленные тяжелыми кислородными баллонами.
– Вчера ко мне кто-то вломился, – глухо сказал Джей, отпирая дверь. – Но ничего не украли.
Мы вошли, и Джей сразу же сел на свою походную койку.
– Подожди минуточку… – попросил он и взял со стола какое-то устройство, похожее на цилиндрический сосуд из прозрачного пластика. Зажав между зубами гибкий мундштук, он сильно подул в него, и в прорези на крышке сосуда появились красные цифры. Некоторое время Джей мучительно кашлял; наконец он выплюнул в мусорную корзину изрядный комок мокроты и занес цифры в лежащую на столе таблицу. Как я понял, этот сосуд представлял собой не что иное, как спирометр – прибор для измерений объема воздуха, поступающего из легких при наибольшем выдохе после наибольшего вдоха.
– Что это? – спросил я.
Джей не ответил, и я придвинул спирометр к себе, чтобы посмотреть, сколько он показывает.
– Два и одна десятая?! – Я не верил своим глазам. Из просмотренных в библиотеке таблиц и справочников я знал, что мужчина такого же возраста и комплекции, как Джей, должен иметь объем легких намного превышающий шесть литров. В уме я быстро произвел необходимые расчеты. Его ОФВ равнялся тридцати пяти процентам. Было просто поразительно, что Джей до сих пор держится на ногах!
Тем временем Джей взял со стола аэрозольный баллончик с лекарством, встряхнул, вставил в ингалятор и нажал на кнопку. Я услышал короткое шипение – лекарство попало в горло. Джей закрыл глаза и на несколько секунд задержал дыхание. Наконец он выдохнул, и я догадался, что он принял что-то для расширения бронхов и трахеи. Моя догадка подтвердилась, когда Джей прижал к лицу кислородную маску и нажал красную кнопку, включая компрессор. Компрессор загудел, и Джей задышал мерно и глубоко. Все его движения отличались уверенностью и автоматизмом, какие придает людям многолетняя привычка. Немного погодя он включил еще какой-то прибор, который показывал частоту пульса, кровяное давление, количество вдохов-выдохов в минуту и процент насыщения крови кислородом. Сначала на экране были одни нули, но когда Джей взял в руку длинный гибкий шланг с красной лампочкой и петлей на конце и надел себе на палец, прибор пискнул и показал восемьдесят девять процентов насыщения кислородом.
– Даже я знаю, насколько это мало.
Джей кивнул и приподнял маску:
– Мне хватает этого на несколько часов, не более.
– Это случилось с тобой, когда мы в тот раз возвращались в город?
– Тогда я вообще едва не окочурился.
– Ты возишь в багажнике джипа что-то вроде кислородного баллона?
– Да. – Он посмотрел на прибор. Процент насыщения крови кислородом поднялся до девяносто одного, и Джей, покопавшись в блюдечке с таблетками, выбрал насколько штук и проглотил не запивая. К этому времени я уже окончательно уверился, что на протяжении дня он существовал исключительно на лекарствах, то переживая подъем, то проваливаясь в пропасть: когда стероиды начинали действовать, Джей был энергичен, активен, обаятелен, но по мере того, как их действие заканчивалось, становился вялым, подавленным, без малого не впадая в кататонический ступор.
– Что ты сейчас принял? Что-нибудь гормонально-стероидное?
– Да. Прости меня, Билл, мне, честное слово, жаль, что я втянул тебя во все этого, но… Я сам не ожидал, что все так получится. Мой план был совсем другим – я хотел вернуться к… Мне кажется, у меня что-то с головой. Этот кислород…
Он расслабленно вытянулся на койке и закрыл глаза. На его губах играла бессмысленная улыбка, и мне вдруг показалось – он вот-вот отключится.
– Расскажи мне о своем отце – мне хочется знать, каким он был, – попросил я. С моей стороны это было не праздное любопытство; я знал, что человека легче понять, если знать, какими были его родители. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.
– Каким был мой отец? – повторил Джей. – Он был порядочной задницей, упрямым и жестоким подонком. Из-за него… В общем, он оказался никудышным фермером. Наверное, ему вообще не следовало связываться с землей, но у моей матери был большой участок. Вся ее семья испокон века занималась выращиванием картофеля на продажу, но как раз в начале шестидесятых картофелеводство на Лонг-Айленде стало понемногу сходить на нет. Не удивительно, что отец был разочарован. Это я в состоянии понять. Он разочаровался и ожесточился. С матерью, я думаю, ему тоже было нелегко – сколько я себя помню, они постоянно ссорились, а то и дрались. Однажды она швырнула в него полный кофейник. Но я все равно ее любил.
– Тебе приходилось работать на ферме?
– Конечно, а как же иначе? К одиннадцати годам я уже мог водить картофелеуборочный комбайн.
– Значит, твой отец продолжал хозяйничать на земле?
– А что ему оставалось делать? Я помню – одно время он перестал сажать картошку и начал выращивать декоративные деревца, которые мы потом продавали ландшафтно-дизайнерским фирмам, но денег это почти не приносило. Во всяком случае – не больше, чем картофель.
– Как звали ту девушку-англичанку?
Мой вопрос застиг Джея врасплох, и на лице его вновь появилось выражение печали и тоски, какое я уже видел у него в ту ночь, когда мы познакомились и когда сразу после заключения сделки он обнимал Элисон. Очевидно, та юношеская любовь была для него не простым увлечением, раз с годами она превратилась в его навязчивую идею, в его Святой Грааль, в его «пунктик» – назовите как хотите.
– Ее звали Элайза Кармоди, – сказал Джей. – Она была очень красивой. И дьявольски общительной. Мы познакомились в июне – я только что окончил второй курс колледжа и собирался… Я должен был попасть… – Он вздохнул, не в силах произнести вслух роковые слова.
Я кивнул на пожелтевшую газетную вырезку на стене:
– Ты должен был попасть в «Янкиз»?
Он кивнул и, крепко сжав губы, снова закрыл глаза.
– Ты уверен, что в конце концов оказался бы в основном составе?
– Кто знает?… Наверное. У них хорошо поставлена селекционная работа. А я два года играл за колледж, и, говорят, неплохо играл.
– У тебя был отличный удар.
– Да. Говорят.
– Значит, ты был молодым человеком из крохотного лонг-айлендского городка, твои родители были бедны и часто ссорились – и у тебя был хороший удар. Это был твой шанс чего-то добиться в жизни, и ты готов был держаться за него ногтями и зубами, – подумал я вслух. – Я не ошибся?
– Нет, ты не ошибся, – подтвердил Джей. – Все так и было. Почти так.
– А как насчет Элайзы Кармоди? – продолжал расспрашивать я.
– Как я уже сказал, мы познакомились летом, когда я помогал отцу на ферме. В колледже у меня были девчонки – целая куча девчонок, но ничего серьезного. Тогда все мы больше трахались, чем учились – трахались, пили пиво и играли в бейсбол. А потом мне предложили подписать контракт. Представитель команды сказал, что я должен окончить колледж и отыграть финал летнего чемпионата, а в июле они возьмут меня в любительскую команду. Мне нужно было чем-то заняться эти две или три недели, вот я и поехал домой. Там я помогал отцу и каждый день тренировался – бегал, плавал, кидал мяч. Все это, конечно, было ерундой, годной лишь на то, чтобы занять время и не растерять форму. На самом деле я просто ждал, когда смогу тренироваться по-настоящему.
На ферме, рассказывал Джей, работы было немного. Вместе двумя другими дочерна загорелыми местными парнями, получавшими семь долларов в час (больше, чем мексиканцы, потому что они были белыми), он отвозил в усадьбу на берегу бухты саженцы бирючины для живой изгороди. Подъехав к усадьбе на зеленом фермерском грузовике, они начали сгружать колючие кусты с обмотанными мокрой холстиной корнями, когда Джей вдруг заметил высокую молодую женщину лет двадцати, которая стучала теннисным мячом о дощатую стену. На ней была плиссированная теннисная юбочка, едва прикрывавшая ягодицы, и трое молодых людей во все глаза уставились на нее, следя не только за движениями коричневых от загара бедер, но и за тем, как агрессивно и резко она посылает мяч в стенку, негромко покряхтывая при каждом ударе.
– Я чувствовал, что просто обязан заговорить с ней, – добавил Джей, поправляя кислородную маску. – Элайза выглядела просто потрясающе. Я смотрел на нее, и мне было наплевать, что я – бедный деревенский парень, сын нищего фермера. В крайнем случае она могла послать меня к черту, так что я ничего не терял.
Он бросил лопату, шагнул к ней на площадку и сразу почувствовал себя неловким и неуместным среди прямых белых линий разметки.
– Эй! – окликнула она его. – Это ведь у вас не теннисные туфли!…
Джей посмотрел на свои тяжелые рабочие башмаки.
– Нет, – сказал он.
Она опустила ракетку и подошла к нему:
– Могу я вам чем-нибудь помочь?…
Было ли ей приятно его внимание? Или это ему просто показалось из-за ее приятного, немного странного акцента?
– Н-нет. Наверное, нет.
– Вы, случайно, не хотите мне подавать?
У нее британский акцент, понял Джей. Она – англичанка.
– Простите, что вы сказали?
– Вы будете подавать, а я – отбивать.
– Нет. То есть…
– Вы вообще-то играете в теннис?
– Нет, не особенно.
– Что же вы тогда умеете? – Если учесть, что они даже не знали имен друг друга, она стояла, пожалуй, чересчур близко. – У вас есть любимый вид спорта? – спросила девушка и, прищурившись, посмотрела на солнце.
– Я играю в бейсбол. – Джей заметил, как ее взгляд скользнул по его шее, потом – по груди и снова остановился на лице.
– Понятно, – кивнула она.
– Вы англичанка? – осмелился спросить он.
– Ну и что?
– Ничего. Просто я увидел, как вы гоняете мячик и…
– Вообще-то я ни от кого не пряталась.
Она была на полтора-два года старше него по возрасту и на десятилетия – по своему знанию мира.
– Вы приехали отдыхать?
– Я приехала, чтобы недельку пожить с мамой. Потом я снова вернусь в Лондон.
– Значит, вы в Лондоне живете?
– Да. А вы где?
– В Джеймспорте.
– Где это?
– Тут, на Норт-Форке. Это очень небольшой город, почти поселок.
– Значит, «парень из маленького американского городка» – это про вас?
Джей не мог сказать, издевается она над ним или просто дразнит. Вместе с тем он почему-то был уверен: скоро – возможно, через день или два – они будут заниматься сексом.
– Наверное.
– Зато вы большой «парень из маленького городка», да?
– Можно и так сказать.
– Вы. наверное, занимаетесь спортом?
– Бейсболом.
– Ах да, вы говорили. И хорошо у вас выходит?
– Да.
– Правда? – Она улыбнулась своим мыслям. – Насколько хорошо?
Бейсбол был его валютой, его единственным козырем – Джей понял это сразу. Прежде ему никогда не приходилось использовать его, во всяком случае – не в этом смысле. Но сейчас перед ним стоял человек, не принадлежащий к его привычному кругу и к его миру, и он колебался, на зная, способна ли англичанка по достоинству оценить его спортивные достижения. Да и поймет ли она вообще, о чем идет речь.
– Ну, – начал он, – мне предложили подписать контракт с «Янкиз».
– С «Нью-Йорк Янкиз»?
– Да, так эта команда называется полностью – «Нью-Йорк Янкиз». Конечно, сначала я буду играть за фарм-клуб.
– Это бейсбольная команда?
– Да, – подтвердил он, стараясь скрыть свое разочарование.
– И они предложили вам место в составе?
– Сначала я должен поиграть за их фарм-клуб как любитель; только потом мне могут предложить перейти в профессионалы.
Она придвинулась еще ближе к нему и стояла, ковыряя ракеткой зеленое покрытие корта.
Ее голова качнулась один раз, словно ее ударили по щеке.
– Ничего.
– Откуда вы знаете?
– Я не знаю! – почти прошипела она.
– Тогда как же вы можете что-то утверждать?
– В земле нет ничего, что могло бы причинить кому-то вред.
Это был не ответ, а какие-то крохи ответа, и я снова покачал головой.
– Тогда почему вы не скажете этого вашему деловому партнеру? Ведь ваши цели совпадают, не так ли?
– Нет, не совсем так. То есть…
– Коль скоро мы заговорили об этом, Марта, скажу вам еще одну вещь: на мой взгляд, налицо классический конфликт интересов. Вы были представителем продавца. Марта, я видел вашу подпись на документах.
– Это неправда!
– Как же в таком случае мне удалось на вас выйти?
На это она не нашлась что ответить.
– Итак, вы были уполномоченным агентом продавца и в то же время представляли интересы покупателя. Интересно, знает ли об этом Джей? И кстати, знает ли Марсено, что человек, обнаруживший мертвое тело, приходится вам племянником?
– Я не могу ответить на эти вопросы, и даже если бы могла – не стала бы!
Она попыталась подняться из-за стола, но я быстро наклонился вперед и выхватил у нее трость.
– Вы приехали в Манхэттен, чтобы еще раз нажать на меня, Марта? Точно так же, как Марсено давит на вас…
– Нет.
– Он собирается подать на меня в суд. На меня и на Джея тоже.
– Вот никогда бы не подумала!… Что бы он значил, этот ответ?…
– Вас прислал Марсено?
– Нет.
– Это он велел вам сделать вид, будто вы хотите нам помочь?
– Нет, мистер Уайет!
– Вы либо знаете, что находится под землей, и не хотите, чтобы об этом узнал кто-то еще, – а это означает, что вы с мистером Марсено попали в чертовски сложное положение (между прочим, я мог бы рассказать об этом чилийцу – думаю, ему будет любопытно), либо… – Я слегка запнулся, стараясь собраться с мыслями. – Либо вы действительно не знаете, но боитесь, что что-то там есть – что-то очень и очень скверное. Например, несколько мешков с мышьяком или чем-то подобным. Как бы там ни было, вы совершенно уверены, что Джей не имеет об этом ни малейшего понятия. Как и я, разумеется… И тем не менее вы позволили Марсено давить на Джея. Я прав?
– Верните мне мою трость, мистер Уайет!
Но я лишь убрал руку с тростью подальше.
– Я только что понял, что вам нужно, Марта, – сказал я. – Я догадался, зачем вы приезжали в город.
– Я в этом сомневаюсь.
– Нет-нет, я понял.
– Что вы поняли?! – вскричала Марта, казавшаяся гораздо более встревоженной, чем в начале нашего разговора.
– Вы хотите, чтобы я все выяснил! Вы думали, что предусмотрели все, но произошла какая-то ошибка, случилось нечто непредвиденное. На участке что-то спрятано, и даже если вы не знаете – что, вы хотите, чтобы я во всем разобрался. Джей не в курсе, поэтому для вас он бесполезен. Что касается Марсено, то ему пока невдомек, что вы либо знаете, в чем дело, либо знаете, что Джей не знает. Мне вы в любом случае не скажете, в чем дело, даже если вам это прекрасно известно. Вы хотите, чтобы я каким-то образом разгадал вашу загадку, ничего не говоря Джею. С другой стороны, вы заинтересованы в том, чтобы Марсено узнал о препятствии от меня, однако вам не хочется, чтобы все выглядело так, будто я действовал с вашей подачи. Да, Марта, вы мечетесь между Джеем и Марсено и поэтому решили как следует надавить на меня.
Я вежливо протянул ей тросточку, и Марта поднялась, чтобы уйти. Такси уже ждало снаружи. Когда она взяла в руки сумочку, по ее лицу скользнуло какое-то странное выражение, и, несмотря на ее действительно солидный возраст, я на мгновение вновь увидел перед собой изворотливую и практичную особу, какой Марта Хэллок когда-то была.
– Очень хорошо, мистер Уайет, – процедила она. – И умно!
– Только не рассчитывайте на мою помощь, Марта.
– Я и не рассчитываю. Но на вашем месте… – Она оперлась на свою тросточку обеими руками и наклонилась ко мне так близко, что я увидел ее стершиеся, похожие на пеньки зубы и редкие волоски на подбородке. – На вашем месте я бы не стала испытывать терпение Марсено.
– На моем месте?…
– Именно на вашем.
И она отступила на шаг назад, совершенно уверенная в собственной неуязвимости. А мне вдруг пришло в голову, что Марта Хэллок с самого начала опережала меня на один шаг.
– Так это вы сказали Марсено, будто я знаю, что там закопано?
Она не ответила, но ее молчание было для меня достаточным ответом.
– И вы сказали ему, что Джей не в курсе?
На этот раз она снизошла до легкого кивка головой.
– А если я все выясню и расскажу Джею?
– Ах, мистер Уайет, – сказала она, поворачиваясь к выходу. – На вашем месте я бы этого не делала.
«Стейнвей» – было написано на витрине. Настал вечер, и я пробирался между взволнованными родителями и нервничающими детьми к центру зала, где находилась небольшая округлая сцена с большим концертным роялем на ней. Сцену окружали ряды стульев. На них разместились приглашенные – состоятельные или как минимум хорошо обеспеченные люди, пришедшие сюда целыми семьями.
Обогнув сцену, я остановился у дальней стены, откуда начиналась длинная анфилада великолепных комнат, заставленных музыкальными инструментами – из красного или эбенового дерева, черными, белыми, розовыми, кофейными. Некоторые пианино и рояли были совсем новыми, другие – восстановленными, но и те и другие стоили десятки тысяч долларов.
Услышав аплодисменты, я повернулся к сцене. Какая-то женщина с замысловатой прической благодарила со сцены компанию «Стейнвей» за предоставленную возможность провести концерт в этом зале. Упомянула она и о том, что если кому-то из родителей приглянется тот или иной инструмент, менеджер фирмы окажет им любую необходимую помощь. Родители выглядели усталыми, но готовы были терпеливо ждать, лишь бы увидеть своих чад на сцене; гордость за детей смешивалась на их лицах с решимостью выдержать и это. и еще много подобных мероприятий. Среди них я увидел и Джея – он сидел у стены довольно далеко от меня и держал в руках программку. Как и на баскетбольном матче в школе, Джей был одет в дорогой костюм и имел вид крупного маклера, финансиста или высокопоставленного корпоративного служащего с Уолл-стрит, зашедшего в салон скоротать часок-другой. Даже выражение некоторой отрешенности на его лице можно было легко объяснить заботами о делах более серьезных и важных.
Салли Коулз выступала одиннадцатой. Ее исполнение бетховенской Лунной сонаты не показалось мне ни особенно хорошим, ни особенно плохим. Нормально – вот, пожалуй, самое подходящее слово. Девочка вовремя давила на педаль, правильно брала аккорды, но это было, пожалуй, и все. Ни мастерства, ни таланта, ни вдохновения я не заметил, зато налицо была решимость. Салли глядела то в партитуру, то на собственные пальцы, и от этого казалось, будто только ее сила воли заставляет ноты звучать более или менее своевременно. Впрочем, вряд ли это имело большое значение – Салли смотрелась довольно эффектно, к тому же играть ей явно нравилось, и будь я ее отцом, я бы не стал особенно расстраиваться из-за того, что у девочки нет никаких особых музыкальных способностей; главное, что она счастлива, что все у нее будет хорошо и что в жизни она, скорее всего, станет удачливой победительницей.
Пока Салли играла, я воспользовался возможностью, чтобы еще раз взглянуть на Джея. Он сидел неподвижно, повернувшись ко мне полуанфас и согнувшись, словно ювелир-огранщик, который, моргая от напряжения, внимательно рассматривает драгоценный алмаз. Но не только внимание выражало его лицо; на нем была написана самая настоящая боль. Да, боль и неподдельное страдание.
Закончив играть, Салли вскочила и отвесила заученный, немного нервный, но очаровательный в своей безыскусности поклон. Потом она поспешно вернулась на свое место и, не скрывая облегчения, плюхнулась на стул рядом с какой-то женщиной лет тридцати с небольшим, державшей на коленях младенца. Я узнал ее практически сразу – это была та самая женщина, которую я заметил из окна квартиры Элисон. Она что-то сказала Салли, та в ответ пожала плечами и, повернувшись к сидевшей рядом подружке, стала, хихикая, что-то с ней обсуждать. Затем ее внимание привлекло выступление маленького полного мальчугана с рыжими кудряшками, который, надо отдать ему должное, играл гораздо лучше Салли.
Джей тем временем опустил голову, словно собираясь с силами, затем снова стал смотреть на Салли, которая об этом даже не подозревала. Сползши вниз по спинке стула, она укрылась за программкой и вовсю болтала с подружкой. Выглядело это не слишком прилично, и мачеха, наклонившись к Салли, сказала ей что-то резкое. Та сразу села прямо, но продолжала болтать. Глядя на нее, я подумал, что Салли прелестна, хотя пока еще не вполне сознает это. Мне также было очевидно, что в будущем красота может серьезно осложнить ей жизнь. В этой жизни так чаще всего и бывает.
Потом я заметил, что пока родители аплодировали рыжему мальчугану, закончившему свое выступление виртуозным пассажем, Джей поднялся и стал пробираться сзади вдоль ряда стульев, на котором сидели Салли и ее мать. Он вежливо улыбался и вполголоса извинялся перед родителями и детьми, пока не оказался прямо за спиной девочки. Здесь Джей ненадолго остановился, пристально глядя сверху вниз на безупречный прямой пробор, разделявший ее волосы. Потом я увидел, как он опустил руку на спинку стула Салли, словно невзначай прикоснувшись к ее плечу и длинным распущенным волосам, но тут же поднял, словно собираясь погладить девочку по голове. Этот жест вызвал у меня неосознанную тревогу: что, если Джей хочет причинить Салли какой-то вред? Миссис Коулз тоже обратила внимание на остановившегося позади нее постороннего мужчину и, обернувшись через плечо, вопросительно на него взглянула. Увидев это, Джей тотчас продолжил движение, на ходу кивнув и, вероятно, пробормотав какие-то извинения. Вскоре он достиг конца ряда и быстро направился к выходу. Я был готов к этому и без промедления последовал за ним, однако, когда я вышел на улицу, широкие плечи Джея маячили уже почти в самом конце квартала.
Тогда я побежал и вскоре нагнал его.
– Джей! – окликнул я. – Подожди!… – Я схватил его за рукав.
– Ах, это ты, Билл?… Привет! Какая неожиданная встреча!
– Черта с два – неожиданная.
Он улыбнулся, сделав вид, будто ничего не понимает, и мне пришлось напомнить себе, что именно этого человека я видел в тренировочном зале с адреналиновым ингалятором в зубах и что именно этот человек, лежа в кислородной камере, сочинял по ночам письма к отцу Салли Коулз.
Не выпуская его рукава, я сказал:
– Нам нужно серьезно поговорить, Джей, поговорить прямо сейчас.
– А что случилось-то?…
Его тон и улыбка были такими естественными, что если бы я не знал, в чем дело, я мог бы поверить, будто совершаю ужасную ошибку.
– Отличная работа, Джей, – сказал я сквозь зубы. – Ты обвел вокруг пальца Элисон, и некоторое время тебе удавалось водить за нос и меня. Кто знает, сколько еще человек ты обманул, но теперь…
Джей высвободил рукав из моих пальцев.
– Ты спятил, Билл, – сказал он спокойно.
Джей стоял передо мной непоколебимый, уверенный, но в его позе чувствовались и вызов, и скрытое стремление узнать, что мне известно.
– Девочку, которая только что исполняла Бетховена, зовут Салли Коулз, – медленно проговорил я, стараясь успокоиться. – Как тебе известно, она приходится дочерью Дэвиду Коулзу, который арендует офис на четвертом этаже в здании на Рид-стрит. Несколько дней назад, на баскетбольном матче женских школьных команд, она сидела на скамье запасных и вышла только в конце игры. Ты так хотел купить это здание только потому, что там работал ее отец, верно? Ведь тебе нужно было именно оно, и никакое другое, правда? Мне сказал об этом Марсено. По-моему, он думает, что ты сумасшедший. Ты предложил обменять свою землю на эту древнюю развалину. Чилийцы сразу поняли, что ты предлагаешь им фантастически выгодную сделку, и сделали все, чтобы купля-продажа состоялась. – Я перевел дух. – Кроме того, есть квартира Элисон, которая расположена крайне удачно для… Все это не может быть совпадением, Джей. Я, конечно, не знаю всего, но то, что мне известно, выглядит… почти как извращение.
Джей Рейни холодно разглядывал меня. Его сжатый рот сделался тонким, как шрам, а лицо было таким, словно он вот-вот меня ударит.
– Наконец, я знаю, что у тебя с легкими…
Джей продолжал молчать, но при этих моих словах он расслабился и даже как будто немного обмяк.
– Ты сжег их гербицидом.
Он моргнул.
– Так ты узнал?…
– Марта Хэллок рассказала мне.
– Да, Марта Хэллок знает…
Он мне все объяснит, сказал Джей, но сначала он хотел вернуться в Бруклин. Сначала его желание показалось мне бессмысленным, поскольку в Манхэттене хватало ресторанов и баров, где мы могли бы остановиться, но потом я сообразил, что Джею, вероятно, необходимо принять одно из его лекарств или глотнуть кислорода.
– Я от тебя не отстану, пока не услышу всю историю, – сказал я.
– Хорошо. – Голова его поникла, и я понял, что в мыслях он уже далеко.
– Тебя ищут плохие парни, Джей, из-за этого моя жизнь тоже превратилась черт знает во что!
– Хорошо, хорошо, – кивнул он.
– Ничего не «хорошо»! – рявкнул я. – Ты обязан что-то сделать, сделать сегодня же, не откладывая! Ты должен рассказать все, что мне необходимо знать, чтобы твои проблемы не били рикошетом по мне.
Мы взяли такси и молчали всю дорогу до Бруклина. Один Бог знает, что подумал водитель, когда высаживал двух зрелых мужчин перед темным гаражом на бруклинских задворках. Там Джей достал ключи и первым поднялся на второй этаж. В свете уличных фонарей я снова увидел на подступенках лестницы глубокие вертикальные царапины, оставленные тяжелыми кислородными баллонами.
– Вчера ко мне кто-то вломился, – глухо сказал Джей, отпирая дверь. – Но ничего не украли.
Мы вошли, и Джей сразу же сел на свою походную койку.
– Подожди минуточку… – попросил он и взял со стола какое-то устройство, похожее на цилиндрический сосуд из прозрачного пластика. Зажав между зубами гибкий мундштук, он сильно подул в него, и в прорези на крышке сосуда появились красные цифры. Некоторое время Джей мучительно кашлял; наконец он выплюнул в мусорную корзину изрядный комок мокроты и занес цифры в лежащую на столе таблицу. Как я понял, этот сосуд представлял собой не что иное, как спирометр – прибор для измерений объема воздуха, поступающего из легких при наибольшем выдохе после наибольшего вдоха.
– Что это? – спросил я.
Джей не ответил, и я придвинул спирометр к себе, чтобы посмотреть, сколько он показывает.
– Два и одна десятая?! – Я не верил своим глазам. Из просмотренных в библиотеке таблиц и справочников я знал, что мужчина такого же возраста и комплекции, как Джей, должен иметь объем легких намного превышающий шесть литров. В уме я быстро произвел необходимые расчеты. Его ОФВ равнялся тридцати пяти процентам. Было просто поразительно, что Джей до сих пор держится на ногах!
Тем временем Джей взял со стола аэрозольный баллончик с лекарством, встряхнул, вставил в ингалятор и нажал на кнопку. Я услышал короткое шипение – лекарство попало в горло. Джей закрыл глаза и на несколько секунд задержал дыхание. Наконец он выдохнул, и я догадался, что он принял что-то для расширения бронхов и трахеи. Моя догадка подтвердилась, когда Джей прижал к лицу кислородную маску и нажал красную кнопку, включая компрессор. Компрессор загудел, и Джей задышал мерно и глубоко. Все его движения отличались уверенностью и автоматизмом, какие придает людям многолетняя привычка. Немного погодя он включил еще какой-то прибор, который показывал частоту пульса, кровяное давление, количество вдохов-выдохов в минуту и процент насыщения крови кислородом. Сначала на экране были одни нули, но когда Джей взял в руку длинный гибкий шланг с красной лампочкой и петлей на конце и надел себе на палец, прибор пискнул и показал восемьдесят девять процентов насыщения кислородом.
– Даже я знаю, насколько это мало.
Джей кивнул и приподнял маску:
– Мне хватает этого на несколько часов, не более.
– Это случилось с тобой, когда мы в тот раз возвращались в город?
– Тогда я вообще едва не окочурился.
– Ты возишь в багажнике джипа что-то вроде кислородного баллона?
– Да. – Он посмотрел на прибор. Процент насыщения крови кислородом поднялся до девяносто одного, и Джей, покопавшись в блюдечке с таблетками, выбрал насколько штук и проглотил не запивая. К этому времени я уже окончательно уверился, что на протяжении дня он существовал исключительно на лекарствах, то переживая подъем, то проваливаясь в пропасть: когда стероиды начинали действовать, Джей был энергичен, активен, обаятелен, но по мере того, как их действие заканчивалось, становился вялым, подавленным, без малого не впадая в кататонический ступор.
– Что ты сейчас принял? Что-нибудь гормонально-стероидное?
– Да. Прости меня, Билл, мне, честное слово, жаль, что я втянул тебя во все этого, но… Я сам не ожидал, что все так получится. Мой план был совсем другим – я хотел вернуться к… Мне кажется, у меня что-то с головой. Этот кислород…
Он расслабленно вытянулся на койке и закрыл глаза. На его губах играла бессмысленная улыбка, и мне вдруг показалось – он вот-вот отключится.
– Расскажи мне о своем отце – мне хочется знать, каким он был, – попросил я. С моей стороны это было не праздное любопытство; я знал, что человека легче понять, если знать, какими были его родители. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.
– Каким был мой отец? – повторил Джей. – Он был порядочной задницей, упрямым и жестоким подонком. Из-за него… В общем, он оказался никудышным фермером. Наверное, ему вообще не следовало связываться с землей, но у моей матери был большой участок. Вся ее семья испокон века занималась выращиванием картофеля на продажу, но как раз в начале шестидесятых картофелеводство на Лонг-Айленде стало понемногу сходить на нет. Не удивительно, что отец был разочарован. Это я в состоянии понять. Он разочаровался и ожесточился. С матерью, я думаю, ему тоже было нелегко – сколько я себя помню, они постоянно ссорились, а то и дрались. Однажды она швырнула в него полный кофейник. Но я все равно ее любил.
– Тебе приходилось работать на ферме?
– Конечно, а как же иначе? К одиннадцати годам я уже мог водить картофелеуборочный комбайн.
– Значит, твой отец продолжал хозяйничать на земле?
– А что ему оставалось делать? Я помню – одно время он перестал сажать картошку и начал выращивать декоративные деревца, которые мы потом продавали ландшафтно-дизайнерским фирмам, но денег это почти не приносило. Во всяком случае – не больше, чем картофель.
– Как звали ту девушку-англичанку?
Мой вопрос застиг Джея врасплох, и на лице его вновь появилось выражение печали и тоски, какое я уже видел у него в ту ночь, когда мы познакомились и когда сразу после заключения сделки он обнимал Элисон. Очевидно, та юношеская любовь была для него не простым увлечением, раз с годами она превратилась в его навязчивую идею, в его Святой Грааль, в его «пунктик» – назовите как хотите.
– Ее звали Элайза Кармоди, – сказал Джей. – Она была очень красивой. И дьявольски общительной. Мы познакомились в июне – я только что окончил второй курс колледжа и собирался… Я должен был попасть… – Он вздохнул, не в силах произнести вслух роковые слова.
Я кивнул на пожелтевшую газетную вырезку на стене:
– Ты должен был попасть в «Янкиз»?
Он кивнул и, крепко сжав губы, снова закрыл глаза.
– Ты уверен, что в конце концов оказался бы в основном составе?
– Кто знает?… Наверное. У них хорошо поставлена селекционная работа. А я два года играл за колледж, и, говорят, неплохо играл.
– У тебя был отличный удар.
– Да. Говорят.
– Значит, ты был молодым человеком из крохотного лонг-айлендского городка, твои родители были бедны и часто ссорились – и у тебя был хороший удар. Это был твой шанс чего-то добиться в жизни, и ты готов был держаться за него ногтями и зубами, – подумал я вслух. – Я не ошибся?
– Нет, ты не ошибся, – подтвердил Джей. – Все так и было. Почти так.
– А как насчет Элайзы Кармоди? – продолжал расспрашивать я.
– Как я уже сказал, мы познакомились летом, когда я помогал отцу на ферме. В колледже у меня были девчонки – целая куча девчонок, но ничего серьезного. Тогда все мы больше трахались, чем учились – трахались, пили пиво и играли в бейсбол. А потом мне предложили подписать контракт. Представитель команды сказал, что я должен окончить колледж и отыграть финал летнего чемпионата, а в июле они возьмут меня в любительскую команду. Мне нужно было чем-то заняться эти две или три недели, вот я и поехал домой. Там я помогал отцу и каждый день тренировался – бегал, плавал, кидал мяч. Все это, конечно, было ерундой, годной лишь на то, чтобы занять время и не растерять форму. На самом деле я просто ждал, когда смогу тренироваться по-настоящему.
На ферме, рассказывал Джей, работы было немного. Вместе двумя другими дочерна загорелыми местными парнями, получавшими семь долларов в час (больше, чем мексиканцы, потому что они были белыми), он отвозил в усадьбу на берегу бухты саженцы бирючины для живой изгороди. Подъехав к усадьбе на зеленом фермерском грузовике, они начали сгружать колючие кусты с обмотанными мокрой холстиной корнями, когда Джей вдруг заметил высокую молодую женщину лет двадцати, которая стучала теннисным мячом о дощатую стену. На ней была плиссированная теннисная юбочка, едва прикрывавшая ягодицы, и трое молодых людей во все глаза уставились на нее, следя не только за движениями коричневых от загара бедер, но и за тем, как агрессивно и резко она посылает мяч в стенку, негромко покряхтывая при каждом ударе.
– Я чувствовал, что просто обязан заговорить с ней, – добавил Джей, поправляя кислородную маску. – Элайза выглядела просто потрясающе. Я смотрел на нее, и мне было наплевать, что я – бедный деревенский парень, сын нищего фермера. В крайнем случае она могла послать меня к черту, так что я ничего не терял.
Он бросил лопату, шагнул к ней на площадку и сразу почувствовал себя неловким и неуместным среди прямых белых линий разметки.
– Эй! – окликнула она его. – Это ведь у вас не теннисные туфли!…
Джей посмотрел на свои тяжелые рабочие башмаки.
– Нет, – сказал он.
Она опустила ракетку и подошла к нему:
– Могу я вам чем-нибудь помочь?…
Было ли ей приятно его внимание? Или это ему просто показалось из-за ее приятного, немного странного акцента?
– Н-нет. Наверное, нет.
– Вы, случайно, не хотите мне подавать?
У нее британский акцент, понял Джей. Она – англичанка.
– Простите, что вы сказали?
– Вы будете подавать, а я – отбивать.
– Нет. То есть…
– Вы вообще-то играете в теннис?
– Нет, не особенно.
– Что же вы тогда умеете? – Если учесть, что они даже не знали имен друг друга, она стояла, пожалуй, чересчур близко. – У вас есть любимый вид спорта? – спросила девушка и, прищурившись, посмотрела на солнце.
– Я играю в бейсбол. – Джей заметил, как ее взгляд скользнул по его шее, потом – по груди и снова остановился на лице.
– Понятно, – кивнула она.
– Вы англичанка? – осмелился спросить он.
– Ну и что?
– Ничего. Просто я увидел, как вы гоняете мячик и…
– Вообще-то я ни от кого не пряталась.
Она была на полтора-два года старше него по возрасту и на десятилетия – по своему знанию мира.
– Вы приехали отдыхать?
– Я приехала, чтобы недельку пожить с мамой. Потом я снова вернусь в Лондон.
– Значит, вы в Лондоне живете?
– Да. А вы где?
– В Джеймспорте.
– Где это?
– Тут, на Норт-Форке. Это очень небольшой город, почти поселок.
– Значит, «парень из маленького американского городка» – это про вас?
Джей не мог сказать, издевается она над ним или просто дразнит. Вместе с тем он почему-то был уверен: скоро – возможно, через день или два – они будут заниматься сексом.
– Наверное.
– Зато вы большой «парень из маленького городка», да?
– Можно и так сказать.
– Вы. наверное, занимаетесь спортом?
– Бейсболом.
– Ах да, вы говорили. И хорошо у вас выходит?
– Да.
– Правда? – Она улыбнулась своим мыслям. – Насколько хорошо?
Бейсбол был его валютой, его единственным козырем – Джей понял это сразу. Прежде ему никогда не приходилось использовать его, во всяком случае – не в этом смысле. Но сейчас перед ним стоял человек, не принадлежащий к его привычному кругу и к его миру, и он колебался, на зная, способна ли англичанка по достоинству оценить его спортивные достижения. Да и поймет ли она вообще, о чем идет речь.
– Ну, – начал он, – мне предложили подписать контракт с «Янкиз».
– С «Нью-Йорк Янкиз»?
– Да, так эта команда называется полностью – «Нью-Йорк Янкиз». Конечно, сначала я буду играть за фарм-клуб.
– Это бейсбольная команда?
– Да, – подтвердил он, стараясь скрыть свое разочарование.
– И они предложили вам место в составе?
– Сначала я должен поиграть за их фарм-клуб как любитель; только потом мне могут предложить перейти в профессионалы.
Она придвинулась еще ближе к нему и стояла, ковыряя ракеткой зеленое покрытие корта.