Хайнайн Р. Звездная пехота

гораздо ниже, чем на Земле или другой планете земного типа.
И что же получится? Неужели они застынут на одном уровне, останутся
навсегда такими же, пока вся человеческая раса будет двигаться вперед,
изменяться? Неужели жители Санктора со временем станут живыми ископаемыми?
Или же будут заботиться о судьбе своих потомков, устраивая регулярные
облучения жителей планеты? Или будут взрывать ядерные заряды, чтобы
повысить радиационный уровень на планете (при этом, безусловно, подвергая
себя опасности разных заболеваний)?
Мой новый знакомый предрекал, что никто ничего делать не будет.
Представители нашей расы, говорил он, слишком эгоистичны и замкнуты на
себе, чтобы думать о каких-то будущих поколениях. А уж о такой вещи, как
отсутствие никому не видимой радиации, об этом люди вообще не способны
беспокоиться. К тому же опасность грозит колонистам только в далеком
будущем. Даже на Земле эволюция происходит так медленно, что развитие новых
качеств у человека - дело многих, многих тысячелетий.
Не берусь судить. Да и как, черт побери, я могу решать за других, если
не знаю даже, что буду через неделю делать сам. Но в одном я уверен:
Санктор уже в недалеком будущем заселят под завязку - или мы, или баги. Или
еще кто. Санктор - осуществленная утопия, и если учесть, что в этой части
Галактики вообще мало годных для проживания планет, то можно не
сомневаться, что данное небесное тело не останется царством папоротников.
А сейчас здесь просто чудесно, многим нашим нравится отдыхать на
Санкторе даже больше, чем на Земле. Быть может, мы чувствуем себя несколько
свободнее, чем на родимой планете, из-за отношения к нам местного
гражданского населения. Отношение хорошее не только потому, что идет война.
Больше половины штатских тут работает на базе или в военной промышленности.
Остальные занимаются сельским хозяйством и продают продукты Флоту. Вы
можете сказать, что они прямо заинтересованы в войне, но какая бы ни была
причина, к людям в форме здесь отношение особое. Если пехотинец
вваливается в какую-нибудь лавчонку, ее хозяин обращается к нему "сэр", и в
его голосе слышится подлинное уважение (пусть даже он втайне мечтает
продать ему дребедень за баснословные деньги).
Но это только одна из прелестей Санктора. Вторая заключается в том,
что половину местного населения составляют... женщины.
Чтобы по-настоящему оценить эту достопримечательность Санктора, вам
нужно долгое время колесить по Галактике, выходя из корабля только в боевой
десант. Нужно дойти до того, чтобы как счастья ожидать караульной службы и
часами неподвижно стоять у рубки управления, ловя даже слабый намек на
женский голос. Может, на более крупных кораблях с этим полегче... я ведь
говорю о "Роджере Янге", Удивительно приятно чувствовать, что то, ради чего
ты, собственно, и идешь в бой, реально существует, а не является плодом
твоего воображения.
Добавлю, что процентов сорок всех санкторских женщин работало в
организациях Федеральной Службы. Кто после этого посмеет утверждать, что
Санктор - не самое лучшее место для отдыха Мобильной Пехоты?
А ведь помимо "естественных" преимуществ, немалые усилия прилагаются
для того, чтобы ребята в форме на Санкторе не скучали. Иногда кажется, что
у большинства санкторцев две работы, и синие круги под глазами говорят о
том, что свои ночи они тратят в основном на то, чтобы доставить нам
удовольствие. Черчилль-роуд, идущая от базы к городу, сплошь застроена
заведениями, специально рассчитанными на то, чтобы безболезненно и
незаметно освобождать человека от сбережений, которые на самом деле ему не
очень-то и нужны. Сам процесс расставания с деньгами обставлен замечательно
- все происходит весело, легко и под соответствующую музыку.
Если же удается миновать все стоящие вдоль дороги ловушки и капканы и
сохранить немножко денег, то уж в городе все равно никуда не деться -
столько там способов облегчить бумажник.
И вся планета, и город Эспирито Санто настолько поразили меня и запали
в душу, что я стал носиться с идеей остаться здесь после окончания службы.
Как и полагается предстйвителю эгоцентричной человеческой расы, я
совершенно равнодушно относился к тому, что станет с моими потомками через
двадцать пять тысяч лет. Этому профессору с исследовательской станции не
удалось меня запугать. По крайней мере, когда я бродил по городу, меня не
покидала мысль, что человечество переживает здесь пик своего развития.
Итак, возможностей для активного отдыха было хоть отбавляй. На
"Роджере", например, любили вспоминать, как однажды в забегаловке
"сорвиголовы" ввязались в дружескую дискуссию с компанией флотских (с
другого корабля, разумеется), сидевшей за соседним столом. Дебаты проходили
на высоких тонах и в непринужденной обстановке. В определенный момент,
правда, стало немного шумно, так что примчавшейся с базы полиции пришлось
прервать беседу и даже немного пострелять в воздух. Неприятных последствий,
во всяком случае для нас, не было, кроме необходимости уплатить за
сломанную мебель. Комендант базы резонно полагал, что десантникам должна
предоставляться определенная степень свободы. Определенная, конечно.
Казармы, в которых мы обитали, были вполне комфортабельными, и кормили
там на убой. Никаких правил внутреннего распорядка практически не
существовало - можно было вообще туда не приходить. Я, тем не менее, всегда
возвращался: казалось глупым тратиться на отели, когда в твоем распоря-
жении уютное чистое жилье и возможность потратить свои деньги с гораздо
большим толком.
Мы жили не хуже, чем в отеле. У нас с Эйсом был номер на двоих на
"сержантском" этаже. Однажды утром, видимо, после ночи активного отдыха,
Эйс пытался меня растолкать.
- Подъем, солдат! Нас атакуют баги!
Я сказал ему, что нужно сделать с этими багами.
- Давай, давай, поднимайся, - настаивал он.
- Мне все равно нечего делать. Я пуст, - пробормотал я.
Как раз накануне вечером я познакомился со специалистом по химии
(женщиной, естественно, и привлекательной) с исследовательской станции. Они
работали вместе с Карлом на Плутоне, и Карл в письме просил найти ее, когда
буду на Санкторе. У специалиста была стройная фигура, ослепительно рыжие
волосы и весьма дорогостоящие привычки. Несомненно, Карл наговорил ей, что
у меня на отдыхе должна быть при себе сумма, слишком обременительная для
одного человека. Из чего она уже сама сделала вывод, что всю ночь может
купаться в местном шампанском. Я не стал подводить Карла, скрыл, что у меня
на руках лишь скромный гонорар десантника, и всю ночь поил ее шампанским.
Сам же я пил то, что они здесь называют "ананасовым крюшоном" (хотя даже
следов ананаса ни в одном бокале не нашел). В результате после всех
хождений по барам я вынужден был идти домой пешком - денег на такси уже не
оставалось. Но я был доволен. В конце концов, для чего вообще существуют
деньги? Я говорю о деньгах, заработанных на войне с багами, конечно.
- Не дури, - сказал Эйс. - Так и быть - угощаю. Мне как раз везло этой
ночью. Ободрал одного флотского как липку.
Короче, пришлось встать, побриться и принять душ. Потом мы спустились
вниз и набрали в столовой всякой всячины - от яиц и картошки до джема и
замысловатых пирожных. Выйдя, мы оба почувствовали, что после такого
количества пищи не сможем одолеть Черчилль-роуд. Поэтому завалились в
первый попавшийся бар. Я и здесь сделал попытку найти крюшон из настоящих
ананасов и опять потерпел неудачу. Крюшон был насквозь поддельным, зато
холодным. Видно, никогда в жизни не удается получить все сразу.
Мы лениво болтали о том о сем, Эйс заказал по второму кругу. Я
попробовал его крюшон из земляники - то же самое. Эйс молча разглядывал
свой стакан, потом вдруг спросил:
- Когда-нибудь думал о том, чтобы стать офицером?
- Чего? Ты спятил, - сказал я.
- Вовсе нет. Погляди сам, Джонни, этой войне не видно конца. Неважно,
что твердят пропагандисты, успокаивая штатских. Мы-то с тобой видим, что
баги просто так не утихомирятся. Так почему бы не попытаться спланировать
свое будущее, посмотреть вперед? Знаешь, как шутят? Если ты решил играть
в оркестре, то лучше махать дирижерской палочкой, чем стучать в большой
барабан.
Беседа приняла неожиданный оборот, я был смущен и не знал, что ему
ответить. Такое предложение, да еще от Эйса... Я спросил первое, что пришло
в голову:
- А ты сам? Почему бы тебе не попробовать?
- Мне? - переспросил он. - Опомнись, сынок, о чем ты говоришь? У меня
нет твоего образования, и я на десять лет старше. А у тебя подходящий
интеллектуальный индекс, и я уверен, что ты проскочишь экзамены в Кадетский
корпус. Точно говорю - если пойдешь в профессионалы, станешь сержантом
раньше меня. А через день станешь кадетом...
- Теперь я знаю - ты точно спятил!
- Послушай человека, который годится тебе в отцы. Я не хотел
говорить... ты в меру глупый, романтичный и честный человек. Будешь
офицером, которого полюбят солдаты и за которым они пойдут. А что касается
меня... что ж, я рожден быть сержантом. Я достаточно пессимистично смотрю
на жизнь. Такие, как я, нужны, чтобы уравновешивать энтузиазм таких, как
ты. Что меня ждет? Ну, стану когда-нибудь сержантом... потом пройдет
двадцать лет службы - уволюсь. Пойду на подходящую работенку - может быть,
полицейским. Женюсь на простой хорошей женщине с такими же простыми
вкусами, как и у меня. Буду болеть за какую-нибудь спортивную команду,
ловить рыбу, а придет время - спокойно отойду в мир иной.
Эйс умолк и отхлебнул из стакана.
- А ты, - продолжил он, - будешь воевать, дослужишься до больших чинов
и геройски погибнешь. А я прочту о твоей гибели и гордо скажу: "Я знал
этого человека, когда..." Нет, я скажу, что часто одалживал тебе деньги -
мы оба были капралами... Правда, здорово?..
- Я никогда не думал об этом, - медленно сказал я. - Хотел только
отслужить срок.
Он усмехнулся:
- О каком сроке ты говоришь! Ты слышал, чтобы кого-нибудь сейчас
увольняли? Война идет, а ты все твердишь о двухлетнем сроке!
Он был прав. Пока идет такая страшная война, говорить о сроках службы
бессмысленно. По крайней мере, нам. Я подумал, что сейчас разговор о сроке
службы - это показатель отношения к ней. Тот, кто думает о "двух годах",
знает, что рано или поздно уйдет из армии. В глубине души он чувствует себя
гостем Службы. Он может говорить: "Когда эта треклятая война кончится..."
Профессионал никогда так не скажет. Для него увольнение через двадцать лет
- конец самого важного этапа жизни. Быть может, для профессионала
равноценны оба возможных исхода - увольнение и гибель в бою...
- Ну, может быть, и не два года, - признал я. - Но ведь война не может
длиться вечно.
- Так уж и не может?
- А, по-твоему, она навечно?
- Господи, кабы я знал. Однако никто мне этих секретных данных не
сообщает. Но ведь это не главное, что тебя тревожит, Джонни? У тебя есть
девчонка, которая тебя ждет?
- Нет. Вернее, была, - сказал я медленно. - Но, по-моему, она решила
со мной "просто дружить".
Я приврал только потому, что Эйс ожидал услышать что-то в этом роде.
Кармен не была моей девушкой, она вообще никому ничего не обещала. Но я
изредка получал от нее письма, всегда начинавшиеся словами "Дорогой
Джонни...".
Эйс понимающе кивнул.
- С ними всегда так. Они предпочитают штатских - наверное, тех легче
пилить. Ничего, сынок. Когда уволишься, они набросятся на тебя, шагу не
дадут ступить... Хотя тебе тогда уже будет не до них, ха-ха... Брак - это
катастрофа для молодого и комфорт для старика.
Он посмотрел на мой стакан.
- Меня мутит, когда вижу, как ты пьешь такую дрянь.
- Мне тоже тошно, когда смотрю на твою землянику, - сказал я,
Он пожал плечами:
- О вкусах не спорят. Подумай все-таки над тем, что я сказал.
- Я подумаю.
Вскоре Эйс занялся своим излюбленным спортом - сел за карточный
столик. Я одолжил у него денег и пошел прогуляться. Мне действительно
захотелось все обдумать.
Стать профессионалом? Дело, конечно, не в том, что нужно будет снова
учиться и сдавать экзамены... Хочу ли я связать всю свою жизнь с армией? Я
пошел на службу, чтобы получить гражданство, правильно? А если стану
профессиональным военным, то буду снова так же далек от права голосовать
и быть избранным, как и до начала службы. Потому что, пока носишь форму, у
тебя нет права голосовать. Тут нечего спорить, так и должно быть. Я
представил, как идиоты из Мобильной Пехоты собирают среди десантников
голоса против очередной военной кампании.
Значит, я поступил на службу, чтобы потом иметь право голосовать.
Так ли это?
Действительно ли меня так волновала мысль о будущих привилегиях? Мне
так хотелось принимать участие в выборах? Нет, скорее прельщал сам статус
гражданина Федерации. Я бы гордился...
Я вдруг понял, что до конца жизни так и не смогу разобраться, почему я
пошел на Службу.
Если задуматься, то ведь не право голоса делает из человека
гражданина. Наш лейтенант был гражданином в лучшем смысле этого слова, хотя
ему ни разу так и не пришлось опускать бюллетень в урну для голосования. Но
он каждый раз "голосовал", идя в десант.
Но ведь то же самое можно сказать про меня. Тогда почему бы мне не
пойти в профессионалы? Ну хорошо, хорошо. Но ведь опять придется проходить
через комиссию, сдавать экзамены. Я вспомнил Эйса и представил себя через
двадцать лет - с нашивками на груди и теплыми домашними тапочками у дивана.
Или вечером в Доме ветеранов - в компании боевых друзей, вспоминающих былые
десанты.
Значит, все-таки Кадетский корпус? Теперь я услышал голос Эла
Дженкинса: "Да, я рядовой! Никто не ждет от тебя ничего сногсшибательного,
если ты просто рядовой! Кому охота быть офицером? Или сержантом? Они дышат
тем же самым воздухом, что и мы, не так ли? Едят ту же пищу. Ходят
развлекаться в те же заведения, выбрасываются в тех же капсулах. Но рядовой
при этом еще и ни за что не отвечает. Никаких проблем".
По-своему Эл тоже был прав. Что с того, что у меня на рукаве шевроны?
Только лишние неприятности.
И в то же время я прекрасно понимал, что стану сержантом, если только
предложат. Не смогу отказаться: среди десантников не принято отлынивать.
Тебе дают задание, ты берешься за него - вот и все. Например, сдаешь
экзамены.
Неужели это осуществимо? Думал ли я, что могу стать таким же, каким
был наш лейтенант Расжак?
Я очнулся от своих раздумий и увидел, что нахожусь возле здания
Кадетского корпуса. Странно, я ведь и не думал сюда приходить. На плацу,
сержант гонял группу кадет, и я сразу вспомнил лагерь Курье. Солнце
припекало, и плац казался куда как менее заманчивым, чем кают-компания на
"Роджере".
И без того взмокшие ребята перешли на рысь, сержант крикнул что-то
грозное отстающим. Знакомое дело. Я тряхнул головой и пошел дальше.
Теперь ноги привели меня обратно к казарме. Я постучал в дверь номера,
который единолично занимал Джелли.
Он был у себя: ноги на столе, в руках иллюстрированный журнал. Этот
журнал поглощал все его внимание. Я опять постучал - по раскрытой двери.
Он опустил журнал:
- Это ты?
- Серж... я хотел сказать, лейтенант...
- Ближе к делу!
- Сэр, я хочу перейти на профессиональную службу.
Он опустил ноги со стола на пол.
- Подними правую руку.
Он привел меня к присяге, залез в один из ящиков стола и достал
бумаги.
Бумаги, оказывается, были давно готовы, и он только ждал, когда я
приду подписать.

12

Одна хорошая военная подготовка
ни в коей мере не может служить
основанием для производства в офи-
церы... офицер - это джентльмен,
получивший либеральное образова-
ние, с аристократическими манерами
и непоколебимым чувством собствен-
ного достоинства... Мне кажется, я
достаточно ясно дал понять, какая
огромная ответственность на вас
возлгается... Мы обязаны добиться
победы теми средствами, которые
имеются у нас в распоряжении.

Джон Пол Джонс, 14 сентября
1755 года. Из послания командова-
нию флота повстанцев Северной
Америки

Наш "Роджер" снова вернулся на базу за пополнением капсул. И людей, Эл
Дженкинс получил свое, прикрывая отход раненых. Погиб и наш падре. Но,
несмотря на это, я уходил из части. На мне красовались новенькие
сержантские шевроны (вместо Миглаччио), но я знал, что точно такие же
получит Эйс, как только я уйду с корабля. Производя меня в сержанты, Джелли
придавал мне "дополнительное ускорение" для поступления в Кадетский корпус.
Но от себя я не мог скрыть, что глупо, как мальчишка, горжусь новыми
шевронами. После прибытия на Санктор я вошел в двери космопорта, задрав
нос, и, не глядя, сунул чиновнику бумаги. Я стоял и ждал, пока таможенник
примеривался, куда лучше поставить свой никчемный штамп, - и в это время
позади меня кто-то сказал:
- Извините, сержант. Эта шлюпка с "Роджера Янга"?
Я повернулся к говорившему, скользнул взглядом по его рукаву -
небольшого роста, сутуловатый капрал, - наверное, один из наших новых...
- Отец!
В следующее мгновение капрал уже сжимал меня в объятиях.
- Джонни! Джонни! Мой маленький Джонни! Я обнял его, поцеловал и
почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Представляю, как оторопели
чиновники космопорта: сержант целуется с капралом. Потом мы отдышались,
вытерли глаза и рассмотрели друг друга получше.
- Давай найдем уголок, сядем и спокойно поговорим. Я хочу знать... обо
всем! - Я глубоко вздохнул. - Я был уверен, что ты погиб.
- Нет. Несколько раз был близок к этому, но обошлось. Но, сынок...
сержант. Ведь мне нужна шлюпка с "Роджера Янга". Понимаешь...
- Ну, конечно, она с "Роджера". Я только...
Он страшно огорчился.
- Тогда мне нужно спешить. Прямо сейчас. Я должен доложить о прибытии.
- Тут он снова заулыбался: - Но ведь ты скоро вернешься на корабль, Джонни?
Или у тебя отпуск?
- Нет, папа, - я стал быстро соображать, что делать. - Послушай, папа,
я знаю расписание. У нас еще куча времени: эта шлюпка уйдет только через
час. Они будут заправляться, грузить почту, ждать ребят из увольнения...
Он колебался.
- Но у меня приказ сразу по прибытии доложить пилоту первой же шлюпки
с "Роджера Янга".
- Папа, папа! Ты все такой же пунктуальный. Девчонке, которая
командует шлюпкой, абсолютно все равно, когда ты объявишься - сейчас или
перед самым стартом. Во всяком случае, за десять минут до отправления они
объявят по радио свой причал и пригласят всех желающих. Не бойся, не
опоздаешь.
Он позволил отвести себя к незанятой скамейке в углу зала ожидания.
Когда мы устроились, он спросил:
- Ты полетишь на одной шлюпке со мной или позже?
- Я... - я не знал, что сказать, и просто показал ему свои бумаги.
Он прочел и опять прослезился, а я поспешил его успокоить:
- Послушай, отец! Я постараюсь в любом случае вернуться. Я хочу
воевать со своими ребятами, мне никто не нужен, кроме "сорвиголов". А тем
более теперь, когда и ты с нами... э-э... То есть я понимаю, тебе будет
неловко... но...
- В этом нет ничего стыдного, Джонни.
- Да?
- Я буду только гордиться. Мой сын станет офицером. Мой маленький
Джонни. Я долго ждал и подожду еще немного. - Он улыбнулся. - Ты вырос,
сынок. И возмужал.
- Со стороны виднее. Но, отец, я ведь еще не офицер, и может так
случиться, что всего через несколько дней вернусь обратно, к
"сорвиголовам".
- Хватит об этом, Джонни.
- Ладно.
- Я уверен, что ты сделаешь все как надо. И не говори больше, что у
тебя не получится. - Он вдруг улыбнулся. - Впервые в жизни командую
сержантом. Да еще говорю ему, чтобы он заткнулся.
- Ладно, отец. Только знай, что я в любом случае постараюсь вернуться
к "сорвиголовам". Единственное, что...
- Я понимаю. Твоя просьба ничего не будет значить, пока не будет
вакансии. Не будем гадать. Если у нас в распоряжении всего час, давай
используем его на полную катушку. Рассказывай о себе, Джонни.
- У меня все хорошо, - сказал я вроде бы ничего не значащую фразу, но
тут же подумал, что мне действительно нравится моя жизнь. И еще я подумал,
что это просто счастливый случай - отец попал к "сорвиголовам". Там мои
друзья, и там ему будет лучше, чем где бы то ни было. Ребята позаботятся о
нем, ограждая по мере сил от опасности. Надо послать телеграмму Эйсу. Отец
такой человек, что не признается в нашем родстве... - Отец, как долго ты
уже на службе?
- Чуть больше года.
- И уже капрал!
Он погрустнел.
- Сейчас в Мобильной Пехоте люди быстро растут.
Я понял, что он вспоминает тех, кто погиб, и попытался отвлечь его от
мрачных мыслей:
- Но тебе не кажется, что ты... ну как бы это сказать... ну, не очень
подходишь по возрасту к тому, чтобы воевать в пехоте? Ведь можно служить на
флоте или заняться математикой в отделе расчетов.
- Я хотел пойти в Мобильную Пехоту и добился своего! - сказал он
гордо. - В конце концов, я не старше многих других капралов и сержантов. И
вообще, сынок, тот факт, что я на двадцать два года старше тебя, вовсе не
означает, что я должен кататься в инвалидной коляске. У возраста есть свои
преимущества.
Я знал, о чем он говорит. Припомнил, как сержант Зим выдавал те самые
"игрушечные" шевроны прежде всего тем, кто постарше. И с отцом наверняка
обращались в лагере не так, как со мной. Его взяли на заметку как
потенциального капрала еще до того, как он вышел из лагеря: армия всегда
испытывала недостаток в опытных, солидных сержантах и капралах. Я вдруг
подумал, что один из главных принципов строения армии - патернализм.
Я не стал спрашивать, почему он захотел именно в Мобильную Пехоту. И
почему получил назначение на мой корабль. Я просто почувствовал себя
счастливым - таким, каким никогда не был даже в детстве, когда отец меня
хвалил. И я не спрашивал, почему он пошел на службу. Мне казалось, что
причину я уже знаю. Мама. Никто из нас не касался этой темы.
Я резко сменил тему разговора.
- Расскажи, как ты жил все это время. Где был и что делал.
- Так... обучался в лагере Сан Мартин...
- Вот как? Значит, не в Курье?
- Нет. Мартин - новый лагерь. Правда, порядки, насколько я понимаю, те
же, что и в старых. Только срок обучения у нас был на два месяца короче
обычного - не было выходных. После лагеря сразу попросился на "Роджер Янг",
но не получилось. Попал на другой корабль, к "Волонтерам Макслоттера".
Хорошие ребята.
- Да, я слышал.
- Вернее, они были хорошими. Я совершил несколько выбросов с ними,
многие из них погибли, и вот теперь я здесь... - Он посмотрел на свои
шевроны. - Я уже был капралом, когда мы выбросились на Шоэл...
- Ты был там?! Но ведь я тоже? - Непривычное теплое чувство охватило
меня: никогда в жизни я не был ближе к отцу, чем сейчас.
- Я знаю. То есть я знал, что ваш отряд был там. Мы дрались примерно в
пятидесяти милях от вас. Может, и ближе. Мы приняли на себя, наверное, их
основной удар. Они вдруг полезли из-под земли десятками, а может, и сотнями
- нам казалось, что земля кипит... Отец пожал плечами:
- Так я и остался капралом без отделения. Наши "волонтеры" понесли
такие потери, что отряд решили пока не восстанавливать. А меня наконец
послали сюда. Правда, была вакансия у "Королевских медведей", но я шепнул
словечко офицеру-распределителю, и, представь себе, именно в этот момент
пришло сообщение о вакансии на "Роджере Янге". Вот так все и получилось.
- А когда ты пошел на службу? - спросил я и тут же понял, что не
следовало задавать этот вопрос. Но мне хотелось уйти от разговора о
несчастных "Волонтерах Макслоттера" - я слишком хорошо знал, что такое быть
живой частицей погибшей команды.
Отец тихо сказал:
- Почти сразу после Буэнос-Айреса.
- Да. Я понимаю.
Отец несколько секунд молчал, потом сказал с необычной мягкой
интонацией:
- Я не совсем уверен, что ты понимаешь, сынок.
- Что?
- Ммм... не так легко все объяснить. Конечно, гибель мамы сильно
повлияла на мое решение. Но я пошел в армию не для того, чтобы отомстить за
нее. Разве что отчасти. На меня больше повлиял ты.
- Я?
- Да, сынок. Ведь на самом деле я лучше твоей матери и даже лучше тебя
самого понимал, зачем ты решил пойти на службу... Быть может, гнев мой был
так силен оттого, что ты совершил поступок, который должен был сделать я. Я
это чувствовал, но тогда не смел признаться даже себе... Но и ты не был
главной причиной того, что я пошел на службу. Ты... как бы это сказать...
только нажал на взведенный курок. И помог выбрать род войск.
Он помолчал.
- После того как ты ушел, меня все чаще охватывала беспричинная тоска,
я даже был на грани депрессии, так что пришлось обратиться к
гипнотерапевту. Но врачи не помогали, и меня спасала только работа...
Смерть мамы словно освободила меня, и я понял, как должен поступить. Дело я
передал Моралесу.
- Старику Моралесу? А он справится?
- Должен. У него нет другого выхода. Я передал ему изрядную долю
акций. Остальные отложил для тебя - если когда-нибудь захочешь взяться за
наше дело. Вот так... Короче, я, наконец, понял, в чем загвоздка.
Он снова помолчал и продолжил совсем тихо, будто шепотом:
- Мне нужно было доказать, что свою судьбу делаю я сам. Доказать себе,
что я мужчина. Не производящее и потребляющее экономическое животное... а