Хайнайн Р. Звездная пехота

Мне же, однако, показалось, что такой оценке радоваться нечего. Этот
самодовольный, занудный, старый...
- Что ж, - продолжал Вейсс, - думаю, нужно учесть рекомендацию мистера
Дюбуа. Как ты смотришь на то, чтобы пойти в пехоту?
Я вышел из Федерального Центра, не испытывая особой радости, но и не
особенно горюя. В конце концов я был солдатом. Бумаги в моем кармане
подтверждали это. Все-таки я не настолько плох, чтобы использовать меня
только как тупую рабочую силу.
Рабочий день как раз завершился, и здание почти опустело - оставались,
кажется, только ночные дежурные. У выхода я столкнулся с человеком, лицо
которого показалось мне знакомым, но сразу я его не узнал.
Он поймал мой взгляд.
- А-а, парень, - сказал он живо. - Так ты еще не в космосе?
Тут и я узнал его. Сержант Звездного Флота, который первым встретил
нас здесь, в ротонде. От удивления я, наверное, открыл рот. На этом
человеке была штатская одежда, он шел на двух целых ногах И размахивал
двумя руками.
- Д-добрый вечер, сержант, - пробормотал я.
Он прекрасно понял причину моего удивления, оглядел себя и улыбнулся:
- Успокойся, парень. После работы мне не обязательно сохранять
устрашающий вид. Тебя уже определили?
- Только что получил приказ.
- Ну и как?
- Мобильная Пехота.
Его лицо расплылось в довольной улыбке, он стукнул меня по плечу.
- Держись, сынок! Мы будем делать из тебя мужчину... или убьем в
процессе обучения. А может быть, и то и другое.
- Вы полагаете, это хороший выбор? - спросил я с сомнением.
- Хороший выбор? Сынок, это единственный выбор вообще. Мобильная
Пехота - это ядро армии. Все остальные - это или нажиматели кнопок, или
профессора. Все они только помогают нам - мы делаем главную работу.
Он дернул меня за рукав и добавил:
- Сержант Звездного Флота Хо, Федеральный Центр. Это я. Обращайся,
если будет нужно. Счастливо! - И он вышел из здания - грудь колесом, голова
гордо поднята, каблуки цокают по мостовой.
Я посмотрел на свою ладонь. Руки, которую я пожал, на самом деле не
было. Но у меня было полное ощущение, что моей ладони коснулась живая
ладонь, и не просто коснулась, а твердо пожала. Я что-то читал о таких
специальных протезах. Но одно дело читать...
Я пошел к гостинице, где жили новобранцы, ожидающие распределения,
форму нам еще не выдали, и днем мы носили простые комбинезоны, а вечером -
собственную одежду. В своей комнате я начал упаковывать вещи, так как
улетал рано утром. Вещи я собирал для того, чтобы отправить их домой: Вейсс
предупредил, что с собой лучше ничего не брать - разве что семейную
фотографию или музыкальный инструмент. Карл отбыл тремя днями раньше,
получив назначение в "Ар энд Ди" - то самое, которого он и добивался. Мне
казалось, что я так же счастлив, как и он. Или я был просто ошеломлен и не
мог осознать, что со мной происходит? Маленькая Кармен тоже уже отбыла в
ранге курсанта Звездного Флота (правда, пока в качестве стажера). Она
скорее всего будет пилотом... Что ж, она это заслужила. Я в ней и не
сомневался. В разгар моих сборов в комнату вошел сосед.
- Получил приказ? - спросил он.
- Ага.
- Куда?
- Мобильная Пехота.
- Пехота? Ах ты бедняга, дурачок! Мне тебя искренне жаль. Честное
слово.
Я страшно разозлился.
- Заткнись! Мобильная Пехота - это лучшая часть армии! Это сама армия!
Вы все работаете только для того, чтобы помочь нам - мы делаем главную
работу.
Он ухмыльнулся:
- Ладно, сам увидишь.

3

Он будет править ими железной
рукой.

Откровение от Иоанна

Базовую подготовку я проходил в лагере имени Артура Курье,
расположенном на севере, в голой степи. Я был в числе тысячи Других таких
же жертв. Слово "лагерь" в данном случае звучало даже слишком громко,
поскольку единственным солидным строением там был склад для хранения
оборудования и амуниции. Мы спали и ели в палатках, но большую часть жизни
проводили на открытом воздухе. Хотя и слово "жизнь" к тому периоду,
по-моему, не подходит. Я вырос в теплом климате, а там мне все время
казалось, что Северный полюс находится в пяти милях к северу от лагеря. Без
сомнения, наступал новый ледниковый период.
Однако бесчисленные занятия и упражнения заставляли согреваться, а уж
начальство строго следило, чтобы нам все время было тепло.
В первый же день в лагере нас разбудили еще до рассвета. Я с трудом
привыкал к переходу из одной часовой зоны в другую, и мне показалось, что
нас подняли, когда я только-только заснул. Сначала не верилось, что кто-то
всерьез хочет сделать это посреди ночи.
Но так оно и было. Громкоговоритель неподалеку врезал военный марш,
который, без сомнения, мог разбудить и мертвого. К тому же какой-то
неугомонный надоедливый тип орал возле палаток:
- Всем выходить! Вытряхивайтесь наружу!
Он влез в нашу палатку, как раз когда я укрылся с головой, пытаясь
снова заснуть. Сорвал с меня одеяло и спихнул с кровати на твердую холодную
землю. Похоже, это дело было для него привычным: даже не оглянулся и пошел
вытряхивать остальных.
Десятью минутами позже, натянув штаны, майку и ботинки, я оказался в
шеренге таких же новобранцев, построенных для поверки и гимнастики. Над
горизонтом на востоке показался узкий краешек солнца. Перед нами стоял
большой, широкоплечий, неприятного вида человек. Одет он был так же, как
мы, но, глядя на него, я чувствовал себя замухрышкой: он был гладко выбрит,
брюки отутюжены, в ботинки можно было глядеться, как в зеркало. Но главное,
его движения - резкие, живые, свободные. Возникало впечатление, что он не
нуждается в сне. Он хрипло крикнул:
- Слшш меня!.. Внима... Млчать!.. Я Крейсерский сержант Зим, ваш
командир. Когда будете обращаться ко мне, салютуйте и говорите "сэр". Так
же обращайтесь к каждому, кто носит жезл инструктора...
В руках у него был стек, и теперь он махнул им в воздухе, словно рисуя
все, что хотел сказать. Я еще в день прибытия заметил людей с такими же
жезлами и решил, что приобрету себе такой же - очень они симпатично
выглядели. Однако теперь я понял, что лучше об этом и не думать.
- ...потому что у нас не хватает офицеров, чтобы обучать вас всех, и
вам придется иметь дело с нами. Кто чихнул?
Молчание.
- КТО ЧИХНУЛ?
- Это я, - раздался чей-то голос.
- Что я?
- Я чихнул.
- Я чихнул, СЭР!
- Я чихнул, сэр. Я немного замерз, сэр.
- Ого! - Зим подошел к курсанту, который чихнул, поднес кончик жезла
почти к самому его носу и спросил:
- Имя?
- Дженкинс... сэр.
- Дженкинс... - повторил Зим с таким видом, будто в самом слове было
что-то неприятное и постыдное. - Могу представить, как однажды ночью,
находясь в патруле, ты чихнешь только потому, что у тебя сопливый нос. Так?
- Надеюсь, что нет, сэр.
- Что ж, и я надеюсь. Но ты замерз. Хмм... мы сейчас это дело
поправим.- Он указал своим стеком. - Видишь склад вон там?
Я невольно бросил взгляд в том же направлении, но ничего не увидел,
кроме расстилавшейся до горизонта степи. Только пристально вглядевшись, я
различил наконец какое-то строение, которое, казалось, было расположено на
линии горизонта.
- Вперед. Обежишь его и вернешься. Бегом, я сказал. И быстрее!
Бронски! Пришпорь-ка его.
- Есть, сержант! - Один из той компании со стеками, окружавшей
сержанта, рванулся за Дженкинсом, легко его догнал и звучно стегнул по
штанам стеком.
Зим повернулся к нам. Он раздраженно прохаживался туда-сюда вдоль
строя, искоса оглядывая нас. Наконец остановился, тряхнул головой и сказал,
обращаясь явно к самому себе, но так, что всем было слышно:
- Кто бы мог подумать, что этим буду заниматься я!
Он опять оглядел нас.
- Эй вы, обезьяны... нет, даже "обезьяны" для вас слишком хорошо.
Жалкая банда мартышек... За всю свою жизнь я не видел такой толпы
маменькиных сынков. Втянуть кишки! Глаза прямо! Я с вами разговариваю!
Я невольно втянул живот, хотя и не был уверен, что он обращается ко
мне. А он все говорил, все хрипел, и я начал забывать о холоде, слушая, как
он бушует. Он ни разу не повторился и ни разу не допустил богохульства и
непристойности. Однако он умудрился описать наши физические, умственные,
моральные и генетические пороки с большой художественной силой и многими
подробностями.
Но я не был потрясен его речью. Меня больше заинтересовала ее внешняя
сторона - язык, манера говорить.
Наконец он остановился. Потом снова заговорил:
- Нет, я не знаю, что делать. Может, отослать их всех обратно. Когда
мне было шесть, мои деревянные солдатики выглядели куда лучше. Ну хорошо!
Есть кто-нибудь в этой куче, кто думает, что может сделать меня? Есть хоть
один мужчина? Отвечайте.
Наступило короткое молчание, в котором, естественно, принял участие и
я. Я хорошо понимал, что не мне с ним тягаться.
Но тут с правого фланга шеренги раздался голос:
- Может быть... думаю, я смогу... сэр.
На лице Зима появилось радостное выражение.
- Прекрасно! Шаг вперед. Я хочу на тебя взглянуть.
Новобранец вышел из строя. Выглядел он внушительно: по крайней мере,
на три дюйма выше самого Зима и даже несколько шире в плечах.
- Как твое имя, солдат?
- Брэкенридж, сэр.
- Каким стилем ты хочешь драться?
- Какой вам по душе, сэр. Мне все равно.
- О'кей. Тогда обойдемся без всяких правил. Можешь начинать как
захочешь.- Зим отбросил свой стек.
Борьба началась - и тут же закончилась. Здоровенный новобранец сидел
на земле, придерживая правой рукой левую. Он не издал и звука.
Зим склонился над ним.
- Сломал?
- Думаю, что да... сэр.
- Виноват. Ты меня немного поторопил. Ты знаешь, где санчасть? Ну,
ничего. Джонс! Доставьте Брэкенриджа в санчасть.
Когда они уходили, Зим хлопнул парня по правому плечу и тихо сказал:
- Попробуем еще раз - примерно через месяц. Я тебе объясню, что у нас
сегодня получилось.
Эта фраза скорее всего предназначалась только для Брэкенриджа, а я
расслышал лишь потому, что они стояли совсем недалеко от того места, где я
постепенно превращался в сталактит. Зим вернулся и крикнул:
- О'кей, в этой компании по крайней мере один оказался мужчиной. Мое
настроение улучшилось. Может, еще кто-нибудь найдется? Может, попробуйте
вдвоем? - Он завертел головой, осматривая шеренгу. - Ну, что ж вы,
мягкотелые, бесхребетные... Ого! Выйти из строя.
Вышли двое, стоявшие рядом в строю. Я подумал, что они договорились
между собой шепотом. Зим улыбнулся.
- Ваши имена, пожалуйста. Чтобы мы сообщили вашим родственникам.
- Генрих.
- Какой Генрих? Ты, кажется, что-то забыл?
- Генрих, сэр. Битте. - Парень быстро переговорил с другим и добавил:-
Он не очень хорошо говорит на стандартном английском, сэр.
- Майер, майн герр, - добавил второй.
- Это ничего. Многие из тех, кто приходит сюда, поначалу не умеют
хорошо болтать. Я сам такой был. Скажи Майеру, чтобы не беспокоился. Он
понимает, чем мы будем заниматься?
- Яволь, - тут же отозвался Майер.
- Конечно, сэр. Он понимает, только не может быстро объясняться.
- Хорошо. Откуда у вас эти шрамы на лице? Гейдельберг?
- Наин... нет, сэр. Кенигсберг.
- Это одно и то же. - У Зима в руках снова был его жезл. Он покрутил
его и спросил: - Может быть, вы тоже хотите драться с жезлами?
- Это было бы несправедливо, сэр, - ответил Генрих. - Мы будем драться
голыми руками, если вы не возражаете.
- Как хотите. Кенигсберг, да? Правила?
- Какие могут быть правила, сэр, если нас трое?
- Интересное замечание. И договоримся, что, если у кого-нибудь будет
выдавлен глаз, его нужно будет вставить обратно, когда мы закончим драться.
И скажи своему соотечественнику, что я готов. Начинайте, когда захотите. -
Зим отбросил свой жезл.
- Вы шутите, сэр. Мы не будем выдавливать глаза.
- Не будем? Договорились. И давайте начинайте, Или возвращайтесь
обратно в строй.
Я не уверен, что все произошло так, как мне помнится теперь. Кое-что
подобное я проходил позже, на тренировках. Но думаю, случилось вот что:
двое парней пошли на сержанта с двух сторон, пока не вступая с ним в
контакт. В этой позиции для человека, который работает один, есть выбор из
четырех основных движений, дающих возможность использовать преимущества
более высокой подвижности и координированности одного по сравнению с двумя.
Сержант Зим всегда повторял (он был совершенно прав), что любая группа
слабее одного, за исключением того случая, когда эта группа специально
подготовлена для совместной работы. К примеру, сержант мог сделать ложный
выпад в сторону одного из них, затем внезапно рвануться к другому и вывести
его из строя (в элементарном варианте - хотя бы ударом по коленной
чашечке). Затем спокойно разделаться с первым из нападающих.
Однако он позволил им обоим напасть. Майер быстро прыгнул к нему,
видимо, надеясь каким-то приемом повалить сержанта. После этого Генрих мог,
например, пустить в ход свои тяжелые ботинки. Поначалу, по крайней мере,
казалось, что сценарий развивается именно так.
На самом деле с захватом у Майера ничего не вышло. Сержант Зим,
поворачиваясь ему навстречу, одновременно ударил двинувшегося к нему
Генриха в живот. В результате Майер как бы взлетел и мгновение парил в
воздухе.
Однако единственное, что можно было утверждать точно - это то, что
борьба началась, а потом оказалось, что на земле мирно спят два немецких
парня. Причем лежали они рядом, только один лицом вверх, а другой - вниз.
Над ними стоял Зим, у которого даже не сбилось дыхание.
- Джонс, - сказал он. - Нет, Джонс ушел, не так ли? Махмуд! Принеси-ка
ведро воды и верни их на место. Кто взял мою палку?
Немного погодя ребята пришли в сознание и мокрые вернулись в строй.
Зим оглядел нас и спросил уже более умиротворенно:
- Кто еще? Или приступим к упражнениям?
Я никак не ожидал, что кто-нибудь еще отважится попробовать. Однако
неожиданно с левого фланга, где стояли самые низкорослые, вышел из шеренги
парень. Он повернулся и прошел к центру строя. Зим посмотрел на него сверху
вниз.
- Только ты один? Может, хочешь взять себе партнера?
- Я лучше один, сэр.
- Как хочешь. Имя?
- Суцзуми, сэр.
Глаза у Зима округлились.
- Ты имеешь отношение к полковнику Суцзуми?
- Я имею честь быть его сыном, сэр.
- Ах вот как! Прекрасно! Черный пояс?
- Нет, сэр. Пока еще нет.
- Приятно послушать скромного человека. Ладно, Суцзуми. Будем драться
по правилам или пошлем за доктором?
- Как пожелаете, сэр. Однако я думаю, если позволите высказать мне
свое мнение, что по правилам будет благоразумнее.
- Не совсем понимаю, о чем ты, но согласен. - Зим опять отбросил свой
жезл, затем они отступили друг от друга, и каждый из них поклонился,
внимательно следя за противником.
Они стали двигаться, описывая окружность, делая легкие пробные выпады
и пассы руками. Я почему-то вспомнил о боевых петухах.
И вдруг они вошли в контакт - и маленький Суцзуми оказался на земле, а
сержант Зим пролетел над ним и упал. Однако сержант приземлился не так, как
шлепнулся Майер. Он перекувырнулся и в одно мгновение был уже на ногах,
готовый встретить подбирающегося Суцзуми.
- Банзай! - негромко крикнул Зим и улыбнулся.
- Аригато, - сказал Суцзуми и улыбнулся в ответ.
Они снова почти без паузы вошли в контакт, и я подумал, что сейчас
сержант опять совершит полет. Но этого не произошло. На несколько мгновений
все смешалось: они схватились, мелькнули руки и ноги. А когда движение
прекратилось, все увидели, как сержант Зим подтягивает левую ногу Суцзуми
чуть ли не к его правому уху.
Суцзуми стукнул по земле свободной рукой. Зим тотчас же отпустил его.
Они встали и поклонились друг другу.
- Может быть, еще один раз, сэр?
- Прошу прощения. Но у нас есть дела. Как нибудь потом, хорошо?..
Наверное, я должен тебе сказать. Меня тренировал твой уважаемый отец.
- Я уже начал об этом догадываться, сэр. Значит, до другого раза.
Зим сильно стукнул его по плечу:
- Становись в строй, солдат... Равняйсь!
Следующие двадцать минут мы занимались гимнастическими упражнениями,
от которых мне стало настолько же жарко, насколько раньше было холодно. Зим
проделывал все упражнения вместе с нами. Я все хотел подловить его, но он
так ни разу и не сбился со счета. Когда мы закончили, он дышал так же
ровно, как и до занятий. После он никогда больше не занимался с нами
гимнастикой. Но в первое утро он был с нами и, когда упражнения
закончились, повел всех, потных и красных, в столовую, устроенную под
большим тентом. По дороге он все время прикрикивал:
- Поднимайте ноги! Четче! Выше хвосты, не волочите их по дороге!
Потом мы уже никогда не ходили по лагерю, а всегда бегали легкой
рысью, куда бы ни направлялись. Я так и не узнал, кто такой был Артур
Курье, но у меня возникло подозрение, что это был какой-то великий стайер.
Брэкенридж был уже в столовой, рука у него была забинтована. Я услышал, как
он сказал кому-то, что обязательно разделается с Зимом.
На этот счет у меня были большие сомнения. Суцзуми - еще, быть может,
но не эта здоровенная обезьяна. Зим, правда, мне не очень понравился, но
в самобытности отказать ему нельзя.
Завтрак был на уровне, все блюда мне понравились. Судя по всему, здесь
не занимались чепухой, как в некоторых школах, где, садясь за стол,
чувствуешь себя несчастным. Если ты не можешь удержаться и обжираешься,
загребая со стола обеими руками, - пожалуйста, никто не будет вмешиваться.
В столовой меня всегда охватывало блаженное чувство расслабленности и
свободы: здесь на тебе никто не имеет права ездить. Блюда ничем не
напоминали те, к которым я привык дома. Вольнонаемные, обслуживающие
столовую, в свободной манере швыряли тарелки к нам на столы. Любое их
движение, думаю, заставило бы маму побледнеть и удалиться к себе в комнату.
Но еда была горячая, обильная и, на мой взгляд, вкусная, хотя и без особых
изысков. Я съел в четыре раза больше обычной нормы, запив все несколькими
чашками кофе с сахаром и заев пирожным.
Когда я принялся за второе, появился Дженкинс в сопровождении капрала
Бронски. На мгновение они остановились у стола, за которым в одиночестве
завтракал Зим, потом Дженкинс хлопнулся на свободное сиденье возле меня.
Выглядел он ужасно: бледный, измученный, он хрипло, прерывисто дышал.
- Эй, - сказал я, - давай плесну тебе кофе.
Он качнул головой.
- Тебе лучше поесть, - настаивал я, - хотя бы пару яиц съешь. И не
заметишь, как проглотишь.
- Я не могу есть. О, эта грязная, грязная скотина... Он добавил еще
кое-что.
Зим только что закончил есть и курил, одновре- менно ковыряя в зубах.
Последнюю фразу Дженкинса он явно услышал.
- Дженкинс...
- Э... сэр?
- Разве ты не знаешь, что такое сержант?
- Ну... я только изучаю...
- У сержантов нет матерей. Ты можешь спросить любого, прошедшего
подготовку. - Он выпустил в нашу сторону облако дыма. - Они размножаются
делением... как все бактерии...

4

И сказал Господь Гедеону: народу
с тобой слишком много... Итак,
провозгласи вслух народу и скажи:
кто боязлив и робок, тот пусть
возвратится... И возвратилось на-
рода двадцать две тысячи, а десять
тысяч осталось. И сказал Господь
Гедеону: все еще много народа; веди
их к воде. там Я выберу их тебе...
Он привел народ к воде. И сказал
Господь Гедеону: кто будет лакать
воду языком своим, как лакает пес,
того ставь особо, также и тех
всех, которые будут наклоняться
на колени свои и пить. И было
число лакавших ртом своим с руки
три ста человека... И сказал Господь
Гедеону: тремя стами лакавших Я
спасу вас... а весь народ пусть
идет, каждый на свое место.

Книга Судей. VII, 2-7

Через две недели после прибытия в лагерь у нас отобрали койки. Если
быть точнее, нам предоставили колоссальное удовольствие тащить эти койки
четыре мили на склад. Но к этому времени подобное событие уже ничего не
значило: земля казалась теплее и мягче - особенно когда посреди ночи
звучал сигнал и нужно было моментально вскакивать, куда-то мчаться и
изображать из себя солдат. А такое случалось примерно три раза в неделю. Но
теперь я засыпал моментально, сразу же после упражнений. Я научился спать
когда и где угодно: сидя, стоя, даже маршируя в строю. Даже на вечернем
смотре, вытянувшись по стойке "смирно", под звуки музыки, которая уже не
могла меня разбудить. Зато сразу просыпался, когда приходило время пройтись
парадным шагом перед командирами.
Пожалуй, я сделал очень важное открытие в лагере Курье. Счастье
состоит в том, чтобы до конца выспаться. Только в этом и больше ни в чем.
Почти все богатые люди несчастны, так как не в силах заснуть без
снотворного. Пехотинцу, десантнику пилюли ни к чему. Дайте десантнику
койку и время, чтобы на нее упасть, и он тут же заснет и будет так же
счастлив, как червяк в яблоке.
Теоретически нам выделялось полных восемь часов для сна ночью и еще
полтора часа свободного времени вечером. Но на деле ночные часы безжа-
лостно расходовались на бесконечные тревоги, службу в патруле, марш-броски
и прочие штуки. Вечером же, в свободное время, часто заставляли по "спешной
необходимости" заниматься какой-нибудь ерундой: чисткой обуви, стиркой, не
говоря уже об уйме других дел, связанных с амуницией, заданиями сержантов и
так далее.
Но все же иногда после ужина можно было написать письмо,
побездельничать, поболтать с друзьями, обсудить с ними бесконечное число
умственных и моральных недостатков сержантов. Самыми задушевными были
разговоры о женщинах (хотя нас всячески старались убедить, и мы, кажется,
уже начинали верить, что таких существ в действительности не существует,
что они - миф, созданный воспламененным воображением. Один паренек, правда,
пытался утверждать, что видел девушку у здания штаба, но был немедленно
обвинен в хвастовстве и лжесвидетельстве).
Еще можно было поиграть в карты. Однако я оказался слишком азартен для
этого дела, был несколько раз тяжело за это наказан, а потому бросил играть
и с тех пор ни разу не прикасался к картам.
А уж если мы действительно имели в своем распоряжении минут двадцать,
то можно было поспать. Это был наилучший выбор: доспать нам не давали
никогда.
Из моего рассказа может сложиться впечатление, что лагерные порядки
были суровее, чем необходимо. Это не совсем так. Все в лагере было
направлено на то, чтобы сделать нашу жизнь насколько возможно тяжелой. И
делалось это сознательно. У каждого из нас складывалось твердое убеждение,
что в лагере тон всему задают явно посредственные люди, садисты, получающие
удовольствие от возможности властвовать над нами.
Но это было не так. Все было слишком тщательно спланировано и
рассчитано слишком умно, чтобы допустить жестокость только ради самой
жестокости, Все было организовано, как в операционной палате, и
осуществлялось такими же безжалостными средствами, какие использует хирург.
Я мог бы, конечно, сказать, что некоторым инструкторам лагерные порядки
нравились, но было ли это так на сто процентов, утверждать не берусь. По
крайней мере, теперь я знаю, что при подборе инструкторов офицеры-психологи
стараются избежать малейшей ошибки. Подбирались прежде всего профессионалы,
способные создать жесткую испытательную атмосферу для новобранцев. Садист,
как правило, слишком туп и эмоционально несвободен в подобной ситуации.
Поэтому от подобных забав он быстро бы устал, отвалился и в конечном счете
не смог бы эффективно вести подготовку.
И все-таки стервецы среди них водились. Хотя надо признать, что и
среди хирургов (и не самых плохих) есть такие, которым доставляет
удовольствие резать и пускать кровь.
А это и была хирургия. Ее непосредственная цель - прежде всего отсев
тех новобранцев, которые слишком изнеженны, слишком инфантильны для
Мобильной Пехоты.
Вся наша компания за шесть недель сократилась до размеров взвода.
Некоторые выбывали спокойно, им предоставлялся выбор мест в небоевых
службах - по предпочтению. Других увольняли с жестокими резолюциями:
"уволен за плохое поведение", "неудовлетворительная подготовка", "плохое
здоровье"... Некоторые не выдерживали и уходили сами, громко проклиная все
на свете, навсегда расставаясь с мечтой о получении привилегий. Многие,
особенно люди в возрасте, как ни старались, не могли выдержать физических
нагрузок. Помню одного - забавного старикашку по фамилии Карузерс (ста-
рикашкой он казался нам, на самом деле ему было тридцать пять). Его уносили
на носилках, а он все орал, что это несправедливо и что он скоро
обязательно вернется.
Нам всем тогда стало грустно, потому что мы любили Карузерса и потому
что он действительно старался. Когда его уносили, мы все отворачивались, не
надеясь снова с ним увидеться. Я встретил его много лет спустя. Он
отказался увольняться и в конце концов стал третьим поваром на одном из
военных транспортов. Он сразу вспомнил меня и захотел поболтать о старых
временах: его прямо-таки распирало от гордости (точно так же пыжился мой
отец со своим гарвардским акцентом), что он готовился когда-то в лагере
Курье. В разговоре Карузерс утверждал, что устроился даже лучше, чем