Хэмбли Барбара. Силиконовый маг

   Джоанна непроизвольно дернулась всем телом. Лицо девушки стало мертвенно-бледным. Помолчав, она отчеканила:
   — Я знаю, что это я помогла посадить его в Башню! Никому, не только мне, не удастся изменить то, что уже произошло. Я не знаю, что нужно для него сделать, пока не увижу его. Но для этого сначала нужно проникнуть в Башню…
   — Но ты что же, думаешь, что они возьмут, да и снимут еще одну такую же печать, что висит на двери? Чтобы я мог пройти туда с вами? Или ты думаешь, что часовые не поинтересуются, отчего это вдруг вас сопровождает послушник Кудесников, а не императорский паж, как положено?
   Джоанна ничего не ответила, но глаза ее еще сильнее загорелись гневом, а руки даже затряслись. Но девушка сумела проконтролировать себя и не дать волю своим эмоциям.
   — Но тогда скажи, — нарушила неловкую тишину Джоанна, — если ты уверен, что все наши попытки заранее обречены на провал, то для чего ты вообще к нам пришел?
   — Потому, что когда вы попытаетесь вывести Антрига из Башни, — твердо сказала Керис, — Сураклин наверняка все уже будет знать об этом! И он придет… — от избытка чувств внук архимага даже вскочил со стула, — и тогда я просто убью его за все, что он сделал со мной!
   — А почему ты так уверен, что тебе это удастся? — тихо спросила Джоанна.
   Керису явно не нравился недоброжелательный блеск в глазах девушки, но он сделал вид, что не замечает его. И Керис, как ни в чем не бывало, ответил:
   — Если даже у меня ничего не получится, то по крайней мере я смогу умереть, как и подобает настоящему послушнику!
   Джоанна осеклась на полуслове. От удивления у нее даже челюсть отвисла, но она ничего не сказала на это. Постояв еще с минуту, Керис вдруг резко повернулся и вышел из комнаты. Джоанна смотрела ему безмолвно вслед.
   Тут она поняла, почему Керис сказал это — возможно, он решил, что Джоанна подумала, будто он отступил от клятвы верности Совету Кудесников. И решил продемонстрировать ей свою последовательность. Керис ушел в конюшню. Сидя там на сваленном в углу сене, прислушиваясь к похрапыванию лошадей и вою ветра снаружи, он внезапно ощутил накопившуюся злобу на эту ершистую девушку из другого мира, которая вообще позволяет себе говорить слишком много. Но злости в нем накопилось много — теперь он злился и на обведшего его вокруг пальца Сураклина, на трусливых Кудесников, Которые удрали из города, как только почувствовали запах жареного, на эту нескладную принцессу, которая телосложением ничем не отличалась от обычного послушника. Злился он и на хозяина гостиницы, который содрал с них непомерную плату, но при этом явно экономил на топливе, словно задумал заморозить своих постояльцев. Конечно, настоящему послушнику не пристало показывать свои чувства, особенно на людях, но сейчас Керис явно не выдерживал — исподволь накопившаяся в нем энергия только теперь стала выходить наружу.
   Только бы до Кимила продержаться, не сорваться на чем-нибудь, лихорадочно думал парень, вдыхая запах добросовестно просушенного летом сена.
   — Керис?
   Посторонний голос вывел его из оцепенения. Сколько времени он просидел здесь? Постепенно смолкли доносившиеся с нижнего этажа гостиницы выкрики и пьяный смех. Вдруг порыв ветра распахнул входную дверь, и ветер снаружи стал хлестать снегом. Было темно, но Керис, как и всякий волшебник, мог видеть в темноте. И он заметил, как девушка, стоя посреди конюшни, настороженно оглядывается по сторонам, ища его. Инстинктивно Керис отодвинулся дальше, в еще более густую темноту.
   — Я тут! — наконец подал голос послушник, и девушка резко повернулась на голос. Он услышал, как под ее ногами зашуршала солома. Затем послышалось что-то вроде шлепка. Керис сообразил, что она опустила на пол эту странную кудрявую собачонку. Он слишком мало знал об этой девушке. Единственное, в чем Керис сумел лично убедиться за время путешествия — что она великолепно умеет управлять лошадьми. Кажется, именно она была женой регента. Впрочем, Пелла совершенно не обладала величественностью, необходимой первой даме империи.
   — Неужели ты думаешь, что Антриг и вправду не сможет нам помочь? — девушка сняла с плеч запорошенную снегом накидку и опустилась на сено рядом с ним. Рядом раздалось шуршание — вездесущая Киша была тут как тут.
   Криво улыбнувшись в темноте, Керис сграбастал крохотное тельце животного обеими руками.
   — Знаешь, — отозвался он, — с чем мне было труднее всего расставаться, когда я уходил в школу послушников? Это была моя собака! Ее звали Ратбан. — Керис умолчал, что потом, уже обучаясь в школе, он плакал по ночам, когда узнал, что его собака умерла. Конечно же, он не заплакал тогда. Ведь тогда уже Керису было шестнадцать лет, и кодекс чести послушника порицал даже оплакивание умерших родителей, что уж там говорить об одноглазой собаке.
   — Я не знаю, — нарушил тишину Керис, — вообще-то Джоанна не послушница, не говоря уже о том, что она не волшебница! Она не понимает… — тут Керис сам содрогнулся, представив себе контуры печати Бога Мертвых. Послушник вспомнил, с какой ненавистью он помогал держать Антрига, когда кузнец заклепывал на его шее тот самый ошейник с печатью. Теперь одно воспоминание об этом вызывало тошноту, — сила, заключенная в печати, равна силе того волшебника, которого она должна удерживать! Печать сломила Антрига! Он не мог избегнуть той участи, которая в этом случае ожидает всех, надевших ошейник!
   — Значит, ты думаешь, что все это безнадежно? — глухо спросила девушка.
   — А ты думаешь иначе? — отозвался он.
   Принцесса ничего не ответила, она многозначительно промолчала, словно давая понять, что знает о том, что Керис говорит не все. Тем временем ветер принялся завывать еще яростнее, и лошади принялись испуганно топтаться в стойлах. В воздухе пахло лошадьми и, как уловил Керис, слегка чувствовался аромат волос принцессы. Керис чувствовал, что ему просто необходимо лечь и заснуть, поскольку с наступлением рассвета им снова предстоит неблизкий путь. Но он понимал, что все равно не заснет сейчас — странным образом, тело его не чувствовало усталости и напряжения — обычно так бывает перед кулачной схваткой, когда участники состязаний выпивают эзм, напиток из сока диких ягод, чтобы подбодрить и вселить в себя уверенность.
   — Пелла, — сказал послушник, — мне нужно одно-единственное! Я просто обязан убить Сураклина! Я… — тут злость перехватила дыхание парня. Злость накопилась в нем с того момента, как он обнаружил в ящике дедова стола пригоршню зловеще заостренных патронов к чужеземному пистолету. Наконец Керис выдавил, — я ведь любил деда! Вообще-то любовь — это негодное для послушника дело, я скажу тебе честно. Но я все равно больше всего на свете любил его! Даже сильнее, чем родителей, хотя они старались воспитывать меня, как могли и я не могу сказать о них ни единого дурного слова! Но они были простыми крестьянами, а дед… — тут Керис замолчал, не в силах больше бороться с внезапным приливом эмоций.
   Пеллицида ничего не сказала, и потому Керис, собравшись с силами, продолжал:
   — Я и послушником-то стал только из-за привязанности к нему! А он знал это, он был единственным человеком на свете, кому я сказал об этом! А когда в его тело вселился Сураклин, то и он тоже узнал это. И Сураклин стал бессовестно врать мне, вертеть и помыкать мной, как хотел! Он убил его, как разбойник на большой дороге убивает путника, чтобы завладеть его имуществом. Я был как бы частью этого самого имущества!
   Керис снова замолчал, вглядываясь в темноту и рассеянно поглаживая болонку по шелковистой шерстке. Вдруг парень подумал, что его жизнь очень напоминает одну когда-то услышанную им историю в которой гулящая женщина почти каждый день ходила в спальню соседа, подделывая свой голос под голос его жены. Так продолжалось довольно долго, но потом обман все-таки раскрылся.
   — Теперь дороги назад у меня не остается! — горько сказал Керис, — к тому же я переступил клятвы, которые дал! Теперь мне нужно единственное — его жизнь!
   В путь они тронулись даже до наступления рассвета. Копыта коней с хрустом взломали подмерзшую корку песка на дороге. Джоанна, усевшись в углу кареты, спала — она заслужила этот отдых. Ведь почти всю ночь, не смыка глаз, она училась подделывать подпись регента. Мало того, что тут была масса очень характерных завитушек, так и алфавит был незнакомым. Да и к писанию гусиными перьями человек из технологического века тоже не слишком приучен. К тому же ее совершенно доконали переживания — Джоанна то и дело начинала думать, отправились ли в дорогу инквизиторы, и если отправились, то где они находятся сейчас — сзади них или спереди, возле Кимила. Как только на пути попадалось очередное здание имперской почты, Джоанна выбегала и справлялась о проезжавших за последние сутки каретах. Новости каждый раз были одни и те же — из них ничего нельзя было узнать. Станционные смотрители осторожничали, поскольку сама жизнь говорила им твердо: благоразумная недоверчивость — мать безопасности. Наконец в одном месте Джоанна услышала ужасную новость — Костолом был впереди них, он ехал по этой же самой дороге, причем делал в пути только самые короткие остановки.
   — Послушай, а может, нам стоит попробовать догнать его, если мы будем ехать и по ночам? — обеспокоенно спросила как-то Джоанна Кериса, когда тот помогал ей выйти из кареты, — или хотя бы не каждую ночь, но через одну, поскольку мне же нужно сработать эти самые рекомендательные письма!
   Наконец и Пелла, и Джоанна перестали заниматься подделкой почерка Фароса. Причем Джоанна сумела сделать в этом отношении довольно значительный прогресс. Пелла же, не приученная к письму, показала плачевные результаты. И это несмотря на то, что она все-таки знала местную грамоту. Потом последовали попытки снять одну из трех имевшихся в их распоряжении печатей и подвесить их к нужному листу бумаги. Но тут путешественники потерпели фиаско: то ли печать была хлипкая, то ли обращались они с этим кусочком воска не слишком тактично, но печать раскололась пополам. Прямо сущее мучение!
   Все это время Джоанна, опасаясь всяких непредсказуемых случайностей, носила свой кошелек везде. Происшествие в доме Магистра Магуса, когда ридикюль остался там и его пришлось добывать с риском для жизни, научило Джоанну осторожности. Ведь в кошельке находилось сокровище, кое полагалось беречь, как зеницу ока — та самая дискета, что должна была уничтожить все плоды усилий Сураклина. Впрочем, Керис довольно скептически отнесся к этой затее Джоанны, когда она поведала ему о своих планах. Относительно Сураклина у него был более простой план, но, как ему казалось, гораздо более надежный.
   Кстати говоря, разговаривая с Джоанной, Керис вдруг неожиданно поймал себя на мысли, что от его ночной хандры и злости на весь свет не осталось и следа. Словно бы присутствие в конюшне Пеллы, хотя она и не сказала слишком много, помогло выпустить Керису пар его ярости. Услышав предложение Джоанны о езде и ночью, Пелла с сомнением посмотрела на подругу.
   — Боюсь, что это вряд ли возможно. Такая темнота, словно глаз выколи. Ничего не видно. Так далеко не уедешь.
   — Если нам дадут очень выносливых лошадей, — возразил Керис, — то я могу править хоть всю ночь. Мои глаза запросто видят в темноте. Конечно, не столь остро, как глаза настоящих волшебников, но я все равно не чувствую себя ночью слепым котенком. Я смогу править конями,
   — тут, поглядев на удивленное лицо Джоанны, внук архимага поспешно добавил: — Конечно же, я не уверен, что это принесет нам какую-то пользу, но мне будет просто приятно убедиться, что Антриг окажется и в самом деле не таким уж плохим парнем.
   Керису вдруг показалось, что слова его звучат несколько грубо. Он даже обрадовался, когда заметил, что Джоанна не уделила им никакого внимания.
   Впрочем, Керис еще не спросил, что они в случае удачи станут делать с сумасшедшим Виндроузом. Керис и Пеллицида периодически сменяли друг друга на сиденье кучера. Джоанна была избавлена от этой участи управлять лошадьми, она так и не научилась, это оказалось для нее куда более трудным делом, чем управлять автомобилем. Керис, бросая украдкой взгляды на Джоанну, видел ее хмурое лицо. По-видимому, она понимала, что впереди у них еще целая куча неразрешенных проблем. Если Антриг действительно безнадежно сошел с ума, то им ни в коем случае нельзя связать себе руки столь нежеланной обузой, тем более, что Сураклин наверняка уже что-то заподозрил. Впрочем, Керис знал, что Джоанна не только разбирается в этих загадочных машинах под названием компьютеры, но и достаточно умна. Любовь к Антригу не лишила ее чувства меры. Во всяком случае, подумал послушник, пока что Джоанна не совершила ни единого непростительного промаха.
   В любом случае, будет немного более милосердным просто застрелить волшебника, переставшего быть самим собой. По крайней мере, это намного более лучшая участь, чем оставить его на растерзание Костолому и его приспешникам. На этот счет Керис был уверен на сто процентов.
   В ту самую ночь Керис не выдержал и решил прикорнуть часа на три-четыре. Это было в очередной гостинице. Джоанна Пелла занялись уже ставшим привычным им делом — они называли его «чистописанием». Чистописание обе девушки перемежали с попытками осторожно удалить восковую печать регента с бумаги. Затем, как обычно, около полуночи они опять тронулись в путь. Ветер дул прямо в лицо. Причем именно в этот раз он был прямо ледяным, казалось, что кожа на лице немеет и сохнет. За пользование лошадьми в столь неурочное время Пелле пришлось выложить двойную цену. В конце концов выяснилось, что теперь они отстают от Костолома часов на семь-восемь пути. Вскоре долины закончились, и показались бесконечные холмы Сикерста, покрытые порыжевшей травой, облепленной заледенелым снегом.
   — Он все еще впереди, — нервничала Пелла, выходя из конюшни на очередной почтовой станции. В Сикерсте постоялые дворы отличались от тех, что были в долинах, тут они стояли как бы особняком, вне населенных пунктов. Можно было сказать, что вся жизнь таких гостиниц целиком и полностью зависела от интенсивности движения по имперским дорогам. Впрочем, в Сикерсте деревень было вообще немного. Оно и понятно, на холмистой местности невозможно вырастить приличный урожай.
   Кстати, эта была та самая гостиница, в которой тогда Керис и Джоанна в сопровождении Антрига впервые столкнулись с регентом. Тогда они бежали по окружающим холмам, заставив погоню думать, что они движутся по дороге. Керис тоже тревожно оглядывался по сторонам, у парня явно не сложились хорошие воспоминания об этом месте.
   — Послушайте, если мы будем скакать всю ночь, то к утру мы его догоним, — заметила Джоанна. Впрочем, голос ее звучал довольно измученно. В отличие от Кериса, ей так и не пришлось спать ночью, не было у нее и присущего Пелле умения спать в карете при такой бешеной тряске.
   — А как насчет этих бумаг, по которым нас должны пропустить в башню? — поинтересовался Керис. — Вы подготовили их?
   — Мне кажется, — отозвалась Джоанна, — что если к утру мы его все-таки не догоним, то тогда он доберется до Башни раньше нас. Тогда никакие бумаги уже точно не будут нужны. Впрочем, то что мы сделали, может и пройти.
   Тем временем Пелла вскочила на запятки кареты, несмотря на откровенно осуждающий взгляд Кериса. Крестьянский парень не мог даже представить себе нечто подобное — первая дама Империи, дочь короля и жена наследника престола — и вдруг на таком зазорном месте. Но делать было нечего, Керис молча запряг свежих лошадей и они тронулись в путь.
   День был невероятно хмурым, казалось, что свинцовое небо можно даже достать руками. Налетавшие временами порывы ветра осыпали путешественников и лошадей хлопьями снега, который потом леденел на ветру. Не слишком помогал и кожаный верх кареты — кожа давно еще намокла, а за время стоянок в гостиницах она не успевала даже просохнуть. Керис и Пелла стали очень часто сменять друг друга на вожжах, поскольку в таких условиях ехать было совсем невозможно. Бездонный ридикюль Джоанны содержал столько сокровищ, что никто не мог себе даже представить. Но кое-что хранилось и в ее карманах. К примеру, из внутреннего кармана своей куртки она извлекла бутылку сливового бренди. Сейчас этот напиток был весьма кстати. Можно было хоть немного разогреть застывшую кровь.
   — Я не ручаюсь за себя, — усмехнулась Пелла. — Стоит мне принять стаканчик майского винца, и я уже начинаю раскисать. Иногда и пою.
   Керис вдруг подумал, что он совсем не прочь услышать пение принцессы. У нее был довольно сильный голос, даже несколько мужественный, но грубым назвать его было все равно никак нельзя. Правда, справедливости ради нужно было сказать, что голос — это было единственное, что осталось привлекательным сейчас в девушке. Дело в том, что она, как и сам Керис, была вся заляпана грязью и ошметками снега, вся эта масса затвердела на холоде. А лицо было измученным, под глазами обозначились темные круги.
   — А мне никак нельзя позволять себе расслабляться, — поддакнул принцессе Керис. — К тому же по небу можно определить, что к вечеру погода станет еще хуже.
   Вдруг Керис пустил коней шагом, словно ощутив бесполезность их погони. Джоанна с ужасом поняла в чем дело.
   — Ты уже почувствовал это? — спросила она.
   Керис утвердительно кивнул. Но вдруг он точно преобразился.
   — Все равно это никак нас не остановит, — сказал послушник. — Мы все равно будем двигаться вперед.
   Керис решительным жестом схватился за кнут. Джоанна, высунувшись из окна, схватила его за руку.
   — Нет! — воскликнула она. — Мне кажется, что он сейчас попробовал запустить свою программу. Это только проба, не больше. Он делает это только один раз в неделю. Обычно в выходной, когда не нужно идти на работу. Ничего страшного, больше пяти часов это не продлится.
   — А если это все-таки не пробы? — упорствовал Керис, — что тогда будет?
   — Нужно превозмочь все это, — подала голос Пелла. — Погода и так все ухудшается. Мы можем сбиться с пути, особенно, если будет буран.
   — Мы не собьемся с пути, покуда лошадьми правлю я, — разозлился Керис.
   — И все-таки нам лучше попробовать добраться до ближайшего постоялого двора и переждать это, — осторожно заметила Джоанна. — Мы не можем позволить себе так рисковать из-за нескольких лишних минут.
   И действительно, странное состояние бессилия, когда даже лошади могли идти только шагом, длилось чуть больше четырех часов. В это время путники сидели в большом зале одного из постоялых дворов, поскольку заведение это было настолько захудалым, что не могло предложить постояльцам даже комнат. Ночь казалась невероятно длинной, ощущение было такое, что она никогда не кончится. Пеллицида, держа на руках съежившуюся болонку, нервно мерила шагами комнату. Керис молча сидел в резном кресле, Джоанна задумчиво смотрела в окно. Кериса до сих пор не оставляла его всеобъемлющая подозрительность, но теперь ему стало жаль и принцессу, и ее собачонку — они успели хлебнуть изрядно лиха. Встав с кресла, Керис протянул руки, чтобы положить их на плечи девушки, но тут его словно подбросило: такого настоящему послушнику делать ни в коем случае не полагается. Но самому Керису было приятно сознавать, что он не один, что его объединяют с девушкой общие интересы.
   Наконец период мрачной меланхолии прошел, все сразу почувствовали прилив свежих сил. Пелла собралась на улицу, она хотела отдать распоряжение хозяину поскорее заложить лошадей. И тут… В зал постоялого двора вошел Костолом, главный инквизитор Империи…
   Керис услыхал его голос, когда тот еще раздавался снаружи и поначалу просто не узнал его. В комнате кроме них больше никого не было, если не считать двоих-троих постояльцев. Керис разговаривал со своими спутниками возле большой раскаленной плиты. Путешественники обсуждали одно и тоже — как им поскорее обогнать Костолома и освободить Антрига раньше, чем инквизитор до него доберется. Подсознание Кериса сразу уловило голоса людей и конское ржание на улице, но он как-то не придал этому значения. И вдруг голос, тонкий и холодный, проговорил озабоченно:
   — Таролус, именно ты всегда был в ответе за такие дела. Такая небрежность дает мне повод усомниться в твоей профессиональной порядочности…
   Сердце Кериса упало.
   — Но мой господин, я же все рассказал, как было… я и понятия не имею, отчего это все произошло.
   — Ничего не произошло, не надо говорить так. Но я зато могу сказать тебе, что каждый лишний день, что Антриг живет на этом свете, увеличивает его шансы на спасение.
   Джоанна резко вскинула голову, глаза ее были полны тревоги. Она сделала было непроизвольное движение к двери, но Керис вовремя ее удержал, понимая, что сейчас лучше не привлекать к себе внимания. Как можно более непринужденно Керис повернулся спиной к вошедшим и вытянул руки к огню. Джоанна тут же последовала его примеру. Это было тем более необходимо, что Костолом знал их обоих в лицо.
   — На спасение? Но господин мой, как это можно…
   Керис слышал резкий неприятный голос инквизитора и видел в отражении треснутого зеркала, висевшего перед ними на стене, этого человека, седовласого, одетого в серую рясу. Человек этот был совсем непримечателен, как серая мышка. Даже глаза его и то были серыми. Двигался он подобно пауку, немного неуклюже, но зато с поразительной скоростью. Лицо его выражало одно-единственное чувство — сознание в правоте своего дела и непреклонной решимости довести начатое до конца.
   — Таролус, ты наивен, — Костолом повернулся к своему спутнику, который был старше его и ниже ростом, такой же неприметный. — Желающих освободить его предостаточно, причем по совершенно разным причинам — от желания использовать его волшебство в своих неблаговидных целях до стремления развязать ему руки для действий. К тому же есть просто фанатики, обожающие его как кумира. А мы по долгу службы и веры обязаны пресечь эти нечестивые поползновения. Нам нельзя терять ни минуты, нужно отправляться дальше.
   — Но ехать ночью…
   — Я отлично вижу в темноте, — раздраженно проговорил Костолом, и Керис понял, что он суетится, боясь упустить Антрига.
   — Он заманил их в ловушку, — зашептала Пелла. — Они, наверное, сбились с пути, хотя ехали впереди нас. Скорее всего, им пришлось довольно долго идти пешком.
   В правильности догадки принцессы путников убеждали промокшая насквозь одежда и обувь инквизиторов. В зеркало Керис углядел, что церковники направляются к огню, им, оказывается, тоже не чуждо ничто человеческое. Керис стал осторожно отходить в сторону, по-прежнему не поворачиваясь к этим опасным людям. Ведь он был уверен, что цепкая память Костолома отлично запомнила его лицо, в которое он заглянул тогда, в библиотеке Дома Волшебников в Кимиле, при свете горящих в очаге книг. «Убей его», — сказал он тогда одному из своих подчиненных, словно направляя собаку на нападающего. Хоть Керис и был сейчас одет совсем по-другому, он понимал, что стоит только инквизитору бросить на него один-единственный взгляд, как он будет мгновенно узнан.
   Заслышав голоса новых постояльцев, в зале появился содержатель постоялого двора. И до слуха Кериса донеслись слова:
   — Несчастный случай в дороге… аж десять миль пешком… сломанная ось…
   Ага, очевидно, он пытался ехать на прежней скорости и днем, когда все теряли энергию, догадалась Пелла. Керис вспомнил свое собственное нетерпение и залился краской стыда. Ведь и он все порывался ехать вперед. Пелла повернулась назад, к Джоанне, но та куда-то исчезла.
   Керис забормотал ругательства. В их распоряжении осталось еще несколько минут до полной готовности фаэтона к дальнейшему пути. Кстати, у остальных находившихся в зале гостей после появления свежих сил появилось острое желание пополнить свою горячность и хорошее настроение дополнительными дозами вина, благо что хозяин заверил всех, что вина в подвале хватит на всех. Джоанну можно было понять, она стремилась, чтобы инквизитор не узнал также и ее, но поспешность, которую наверняка проявили бы и Керис, и Пелла, бросаясь на ее поиски, наверняка возбудили бы у церковников подозрения.
   — Но он же сломленный человек, — убеждал начальника Таролус, — бормочет сам с собой и плачет дни напролет. Никому от него не будет никакой пользы.
   — Но он может помочь любому, кто проникнет к нему и сообщить, каким образом можно обрести силу, подобную его силе, — живо возразил Костолом, с наслаждением вытягивая руки к огню и зажмуривая глаза. При этом он встал почти вплотную к Керису, так что внук архимага ощущал исходящий от его одежды холод. — Неужели ты до сих пор ничего не понял? В таком состоянии он даже опасней, все, кому не лень, могут сделать его игрушкой в своих руках.
   Снаружи, заглушая вой ветра, доносилось позвякивание упряжи и храпение лошадей. Костолом резко поднял голову, глаза его подозрительно сощурились. Как только Пелла вошла в зал, Костолом сказал ей:
   — Сударыня позвольте осведомиться, это ваш экипаж закладывают на улице? Возможно, он может пригодиться нам… Мы действуем от имени церкви…
   — Что вы, что вы, — засуетился хозяин гостиницы, не желая терять только что заплаченные принцессой деньги, — вы можете нанять лошадей в другом месте, к тому же ось вашей повозки можно исправить за несколько часов.
   Керис с одобрением смотрел, как Пеллицида даже не потрудилась уделить внимание этим разговорам. Девушка величественно прошествовала через зал к одной из дверей, держа в руках свою накидку. Затем она пошла к выходу на улицу. Керис немедленно последовал за ней.