Хемингуэй Эрнест Миллер. Острова в океане

   — Само собой. Чего это ты огрызаешься с самого утра?
   — Я не огрызаюсь. Наоборот, я прихожу в восторг от океана и от этих распрекрасных берегов, которые впервые открылись взорам Колумба. Мне, слава богу, не пришлось служить под его началом.
   — А я думал, ты служил, — сказал Томас Хадсон.
   — Я, когда лежал в госпитале в Сан-Диего, прочитал книжку о нем, — сказал Вилли. — И с тех пор считаю себя специалистом по Колумбу, а корабль у него был хуже нашей хреновой посудины.
   — Наш катер не посудина и тем более не хреновая.
   — Да, — сказал Вилли. — Пока еще нет.
   — Ладно, ты, сподвижник Колумба. Видишь, градусах в двенадцати по правому борту обломки торчат из воды?
   — Это пусть смотрит вахта штирборта, — сказал Вилли. — Но я эти обломки своим единственным глазом отлично вижу, на них сидит олуша с Багамских островов. Она, наверно, прилетела нам в подкрепление.
   — Вот и хорошо, — сказал Томас Хадсон. — Теперь мы не пропадем.
   — Из меня, наверно, мог бы получиться великий орнитолог, — сказал Вилли. — Моя бабка курей разводила.
   — Том, — сказал Ара. — А ближе нельзя подойти? Вода сейчас высокая.
   — Можно, — ответил Томас Хадсон. — Скажи Антонио, пусть пройдет на нос и доложит мне, какая тут глубина.
   — Глубина большая, Том! — крикнул Антонио. — До самого берега. Ты же знаешь эту протоку.
   — Да, знаю. Просто хотел удостовериться.
   — Может, мне стать у штурвала?
   — Нет, не надо, — сказал Томас Хадсон. — Спасибо.
   — Вот сейчас весь остров у нас как на ладони, — сказал Ара. — Осмотри его в бинокль, Хиль. Весь осмотри. А после тебя я.
   — Кто же ведет наблюдение за первым четвертным румбом? — спросил Вилли. — Когда это вы переложили руль?
   — Когда Том попросил тебя посмотреть на обломки, тогда мы руль и переложили. Перекладывание происходит автоматически. Теперь ты стоишь со штирборта.
   — Уж очень ты специально выражаешься, — сказал Вилли. — Если хочешь щегольнуть специальным языком, тогда не ошибайся. Говорил бы просто — с правого борта, с левого борта.
   — Ты первый сказал — вахта штирборта, — ответил ему Генри.
   — Правильно. А отныне буду изъясняться только так: вверх по лестнице, вниз по лестнице, перед катера, зад катера.
   — Вилли, стань рядом с Хилем и Арой и осмотри, пожалуйста, берег в бинокль, — сказал Томас Хадсон. — Берег и ближайшую треть острова.
   — Слушаю, Том, — сказал Вилли.
   Если на этой стороне Кайо Гильермо, которая почти круглый год находится под ветром, было человеческое жилье, его нетрудно было бы увидеть. Но, двигаясь вдоль берега, они ничего такого не приметили. Когда катер вышел на траверз мыса, Томас Хадсон сказал:
   — Я постараюсь пройти поближе к мысу, а вы все смотрите в бинокли. Если что-нибудь увидите, мы остановимся и спустим шлюпку.
   Подул бриз, море начинало слегка разыгрываться, но прилив не давал волнам разбиваться о банку, а гнал их дальше. Томас Хадсон смотрел вперед, на маленький скалистый островок. Он знал, что у западной оконечности его лежит затонувшее судно; в прилив оно выступало из воды коричнево-красным горбом. А дальше была неглубокая бухта с песчаным, отлогим берегом, но, чтобы попасть в нее, надо было обогнуть затонувшее судно.
   — А тут люди живут, — сказал Ара. — Я вижу дым.
   — Правильно, — сказал Вилли. — Поднимается он с наветренной стороны, а ветром его относит на запад.
   — Дым примерно в центре песчаного берега с той стороны, — сказал Хиль.
   — Мачту не видать?
   — Никаких мачт, — сказал Хиль.
   — Может, они убирают ее на день, — сказал Вилли.
   — Становись по своим местам, — сказал Томас Хадсон. — Ара, ты стань рядом со мной. Вилли, скажи Питерсу: пусть выходит на связь. Услышат его, не услышат, все равно надо стараться.
   — Как по-твоему, что там? — спросил его Ара, когда остальные ушли.
   — Если б я был рыбаком да вялил бы рыбу, то куда же еще мне было бы идти с Гильермо, когда стоит штиль и от москитов спасения нет?
   — Я бы тоже сюда перебрался.
   — Уголь тут никто не обжигает, дым небольшой. Значит, костер развели не так давно.
   — Или это догорает старый.
   — Да, у меня тоже была такая мысль.
   — Через пять минут все узнаем.
   Они обогнули затонувшее судно, на обломках которого сидела другая олуша, и Томас Хадсон подумал: наши союзники — народ расторопный. Катер вошел в бухту с подветренной стороны, и Томас Хадсон увидел узкий песчаный берег, стену зелени за ним и хибарку, над крышей которой поднимался дым.
   — Слава тебе, господи, — сказал он.
   — Вот именно, — сказал Ара. — Я тоже опасался кое-чего другого.
   Никаких шхун тут не было.
   — По-моему, мы им на пятки наступаем. Сойди на берег вместе с Антонио, да поскорее. Расскажете мне потом, что вы там увидите. Судно я подведу к самому берегу. Остальные пусть будут на своих местах и ничем себя не выдают.
   Шлюпка развернулась и двинулась к острову. Томас Хадсон увидел, как Ара и Антонио идут к хибарке. Шли они быстро, только что не бежали. Окликнули, есть ли там кто. Из хибарки вышла женщина. Она, видимо, была индианка — смуглая, босая, с распущенными, длинными, почти по пояс волосами. Пока она говорила с Арой и Антонио, из хибарки вышла другая женщина. Эта тоже была смуглая, длинноволосая, на руках у нее сидел ребенок. Кончив разговаривать, Ара и Антонио пожали обеим женщинам руки и вернулись к шлюпке. Они оттолкнулись от берега, включили мотор и пошли к катеру.
   Антонио и Ара сразу поднялись на мостик. Шлюпку вытащили на борт.
   — Там две женщины, — сказал Антонио. — Мужчины ушли на рыбную ловлю. Та, у которой ребенок, видела, как шхуна вошла в протоку. Это было, когда подул бриз.
   — Значит, часа полтора назад, — сказал Томас Хадсон. — Сейчас уже начался отлив.
   — Да, — сказал Антонио. — Вода убывает очень быстро, Том.
   — Когда спадет совсем, нам оттуда не выйти.
   — Да.
   — Как же быть?
   — Судно твое — решай сам.
   Томас Хадсон круто переложил руль, включил оба мотора на две тысячи семьсот оборотов и повел катер к мысу.
   — Они, пожалуй, сами на мель сядут, — сказал он. — Пропади все пропадом.
   — В случае чего бросим якорь, — сказал Антонио. — Если сядем на мель, грунт тут мергелевый. Мергель и тина.
   — И подводные камни, — сказал Томас Хадсон. — Пошли сюда Хиля, надо следить за вехами. Ара и ты, Вилли, проверьте все оружие. Антонио, ты, пожалуйста, стань рядом со мной.
   — Сволочная эта протока, — сказал Антонио. — Но пройти можно.
   — По малой воде пройти здесь нельзя. Но может, те сукины сыны тоже сядут на мель, а может, ветер утихнет.
   — Ветер не утихнет, Том, — сказал Антонио. — Для пассата он слишком упорный, тугой.
   Томас Хадсон посмотрел на небо и увидел длинные белые космы облаков, гонимых восточным ветром. Потом посмотрел вперед на мыс самого большого острова, на ближние отмели, которые уже начинали проступать из-под воды. Он чувствовал: вон там его и прижмет. Потом посмотрел на лабиринт меленьких островков, казавшихся просто зелеными пятнами на воде.
   — Ну как, вехи еще не видно, Хиль? — спросил он.
   — Нет, Том.
   — Это, наверно, будет ветка или просто палка.
   — Ничего пока не вижу.
   — Она должна быть прямо по носу.
   — Вижу, Том. Длинная палка. Прямо по носу.
   — Спасибо, — сказал Томас Хадсон.
   Отмели по обе стороны протоки были светло-желтые на солнце, а отливное течение, идущее им навстречу из лагуны, отсвечивало зеленью. Оно было не грязное, не замутненное мергелем, потому что ветер еще не успел взбаламутить море. Это помогало ему вести катер.
   Но вот он увидел за вехой такой узкий поворот, что по голове у него побежали мурашки.
   — Ничего, Том, проведешь, — сказал Антонио. — Держи ближе к правому берегу. Я уж точно увижу этот поворот, как только он откроется.
   Томас Хадсон двигался на самом малом ходу почти впритык к правому берегу. Он взглянул налево и увидел, что левый берег еще ближе, и взял лево руля.
   — Тины много поднимаем? — спросил он.
   — Тучи.
   Они подошли к коварному повороту, и там оказалось не так плохо, как он ожидал. В узких местах протоки идти было куда труднее. Поднялся ветер, и, когда они пошли бортом к нему, Томас Хадсон почувствовал своими голыми плечами его сильные порывы.
   — Веха прямо по носу, — сказал Хиль. — Это всего-навсего ветка.
   — Да, вижу.
   — Держи все так же, ближе к правому берегу, Том, — сказал Антонио. — Лавировать теперь осталось недолго.
   Томас Хадсон жался к правому берегу так близко, точно ставил машину у тротуара. Впрочем, берег был похож не на тротуар, а на изрытое снарядами, утопающее в грязи поле сражения тех времен, когда бои велись сосредоточенным артиллерийским огнем, — поле сражения, вдруг словно поднявшееся со дна океана и растянувшееся справа от него, точно рельефная карта.
   — Много тины выбрасываем?
   — Много, Том. Вот пройдем поворот и станем на якорь. По эту сторону Контрабандо. Или с подветренной стороны Контрабандо, — предложил Антонио.
   Томас Хадсон повернул голову и увидел Кайо Контрабандо — маленький, зеленый, веселый островок — и сказал:
   — Нет, к черту. Хиль, осмотри остров и протоку, нет ли тут их шхуны. Впереди вижу еще две вехи.
   По этой протоке идти было легко. Но дальше он увидел песчаную косу, которую уже обнажала вода. Чем ближе они подходили к Кайо Контрабандо, тем уже становилась протока.
   — Обходи эту веху слева, — сказал Антонио.
   — Я так и делаю.
   Они обогнули сухую ветку, служившую вехой. Темная, она трепалась на ветру, и Томас Хадсон подумал, что при таком ветре глубина у них будет меньше, чем при средней малой воде.
   — Тины по-прежнему много? — спросил он Антонио.
   — Много, Том.
   — Что ты там видишь, Хиль?
   — Только вехи.
   Вода становилась мутно-белой, потому что ветер уже поднимал волны, и теперь нельзя было разглядеть ни дна, ни берегов, обозначавшихся только когда вода скатывала с них.
   Невесело, подумал Томас Хадсон. Но им тоже невесело. Волей-неволей придется менять галс. Они, наверно, настоящие мореходы. Теперь мне надо решать, какой протокой они пойдут — старой или новой. Это зависит от их лоцмана. Если он молодой, то, наверно, выйдет в новую протоку. Ту, которую промыло ураганом. Если старый, то, наверно, пойдет старой — по привычке и потому, что там идти спокойнее.
   — Антонио, — сказал он. — Какой протокой лучше идти — старой или новой?
   — Они обе плохие. Так что разница небольшая.
   — А как бы ты поступил?
   — Я бросил бы якорь с подветренной стороны Контрабандо и дождался бы там прилива.
   — К утру прилив еще не будет в полной силе.
   — То-то и оно. Но ты спрашивал меня, как бы я поступил.
   — Попробую все-таки пройти по этой дерьмовой протоке.
   — Судно твое, Том. Но если не мы, так кто-нибудь другой их поймает.
   — А почему Кайо Франсес не патрулируют здесь с воздуха?
   — Сегодня утром один патрулировал. Ты разве не видел?
   — Нет. А почему ты не сказал мне?
   — Я думал, ты его видишь — маленький гидроплан.
   — Вот дьявол, — сказал Томас Хадсон. — Я, наверно, на носу тогда был, а генератор работал.
   — Ну, теперь это не имеет значения, — сказал Антонио. — Том, двух следующих вешек я что-то не вижу.
   — А ты видишь две следующие вешки, Хиль?
   — Я никаких вешек не вижу.
   — А ну их к черту, — сказал Томас Хадсон. — От меня сейчас одно требуется: обойти следующий дерьмовый островок так, чтобы не угодить на песчаную косу, которая тянется от него на север и на юг. Потом мы подойдем к тому большому острову с мангровой рощей, а дальше сунемся в старую или в новую протоку.
   — Восточный ветер гонит оттуда всю воду.
   — А ну его к черту, этот восточный ветер, — сказал Томас Хадсон. И когда он произнес эти слова, они прозвучали, как самое древнее, самое кощунственное проклятие из всех, что связаны с христианской религией. Он знал, что проклинает вернейшего друга всех мореходов. И поскольку проклятие уже слетело с его уст, извиняться он не стал. Он повторил его.
   — Не то ты говоришь, Том, — сказал Антонио.
   — Да, верно, — согласился Томас Хадсон. А потом, принеся мысленно покаяние, прочитал, немного путая: «Вей, западный ветер, вей, дождиком нас кропи сильней. Когда бы милая моя со мной в постели здесь была». Это тот же самый проклятый ветер, только дует он с других широт, подумал он. Они налетают с разных континентов. Но оба хорошие, надежные, дружелюбные. Потом он снова повторил про себя: «Когда бы милая моя со мной в постели здесь была».
   Вода стала теперь такой мутной, что ориентироваться можно было только по расстоянию между берегами и по скату воды с них. На носу стоял с лотом Джордж, в руках у Ары был длинный шест. Они измеряли глубину и докладывали результаты на мостик.
   У Томаса Хадсона появилось странное чувство, что все это уже когда-то было, когда-то приснилось ему в дурном сне. Они прошли много трудных проток. Но и это уже случалось с ним. — Может, всю жизнь случалось. Однако сейчас все требовало от него такого напряжения, что он чувствовал одновременно и свою власть над происходящим, и себя в его власти.
   — Ты видишь что-нибудь, Хиль?
   — Ничего не вижу.
   — Позвать сюда Вилли?
   — Нет. Что Вилли увидит, то и я увижу.
   — Все-таки ему надо быть здесь.
   — Как хочешь, Том.
   Через десять минут они сели на мель.

XV

   Они сели на мель, образовавшуюся из тины и наноса песка и почему-то не отмеченную вехой. Отлив еще продолжался, ветер дул сильней, вода была мутная. Впереди виднелся средней величины зеленый остров, словно бы низко сидящий в воде, а левее были разбросаны маленькие островки. Слева и справа из-под убывающей воды начали показываться плешины голых берегов. Томас Хадсон видел стаи птиц, которые кружили в воздухе и садились на землю покормиться.
   Антонио поднял шлюпку на борт и вдвоем с Арой бросил носовой якорь и два правобортных — полегче.
   — Может, бросить еще один носовой? — спросил Томас Хадсон своего помощника.
   — Нет, Том. По-моему, не надо.
   — Если поднимется ветер, как бы нас не погнало навстречу приливу.
   — Да нет, Том, вряд ли. Хотя кто его знает.
   — Давай с наветренной стороны бросим маленький, а большой передвинем дальше в подветренную сторону. Так будет спокойнее.
   — Ладно, — сказал Антонио. — Лучше так, чем опять садиться на мель в каком-нибудь гиблом месте.
   — Ну, конечно, — сказал Томас Хадсон. — Но об этом уже был разговор.
   — Бросать якорь надо.
   — Знаю. Я просто попросил тебя бросить еще один; тот, что поменьше, а большой передвинуть.
   — Да, Том, — сказал Антонио.
   — Выбирать якоря любит Ара.
   — Выбирать якоря никто не любит.
   — Ара любит.
   Антонио улыбнулся и сказал:
   — Ну, может быть. Ладно уж, соглашусь с тобой.
   — Рано или поздно мы с тобой всегда соглашаемся.
   — Только не было бы слишком поздно.
   Томас Хадсон проследил за выполнением этого маневра, потом перевел взгляд вперед, на зеленый островок, где отлив обнажил корни мангровых деревьев, и там начинала собираться темнота. Может быть, они отсиживаются в бухте на южной стороне острова, подумал он. Ветер не утихнет часов до двух, до трех, а на рассвете, когда начнется прилив, они, пожалуй, попытаются вырваться оттуда и войдут в любую из двух проток. Потом — в тот большой, как озеро, залив, где можно без забот, без хлопот плыть всю ночь. А к следующему рассвету войдут в хорошую протоку по ту сторону залива. Все решит ветер.
   С тех пор как они сели на мель, у него было такое чувство, что ему дана передышка. В ту минуту он ощутил сильный толчок, точно его самого ударило. Морское дно здесь было не каменистое, он понял это по толчку, ощутил в руках и в ступнях. Но посадка на мель ударила его, как пуля. И только потом пришло ощущение передышки, какое наступает после того, как тебя ранило. Ему еще казалось, будто все это происходит в дурном сне, будто все это когда-то уже было. Но если было, то как-то подругому, а сейчас, когда они сидят на мели, ему дана временная передышка. Он знал, что передышка короткая, но и это было хорошо.
   Ара поднялся на мостик и сказал:
   — Здешний грунт хорошо держит, Том. Якоря засели как следует. А когда большой поднимем, можно будет быстро сняться с места.
   — Да, вижу. Спасибо.
   — Ты не огорчайся. Том. Эти сукины дети, может, совсем близко, может, вон за тем островом.
   — А я не огорчаюсь. Просто злюсь на задержку.
   — Автомобиля ты не угробил, судна не потопил. Ну, сели на мель, ждем, когда нас прилив с нее снимет, только и всего.
   — Да, правильно.
   — Оба штурвала целы, а судно сидит задницей в иле. Только и всего.
   — Знаю. Это я его туда засадил.
   — Как он сел легко, так и сойдет.
   — Конечно, сойдет.
   — Том! Тебя что-то тревожит?
   — Что меня может тревожить?
   — Ничего. Это я за тебя тревожусь.
   — Ну их к черту, эти тревоги, — сказал Томас Хадсон. — Ты и Хиль ступайте вниз. Проследите там, все ли сытно поели, все ли настроены бодро. А потом мы поедем и обыщем этот островок. Больше нам делать нечего.
   — Мы с Вилли сейчас можем поехать. Даже не поевши.
   — Нет. Я поеду с Питерсом и с Вилли.
   — Не со мной?
   — Нет. Питерс знает немецкий. Только не говори ему, что он поедет. Разбуди его, и пусть выпьет побольше кофе.
   — А почему мне нельзя?
   — Шлюпка мала, не влезешь.
   Хиль передал ему большой бинокль и сошел вниз вместе с Арой. Томас Хадсон внимательно осмотрел островок; высокие мангровые деревья мешали разглядеть то, что было за ними. На твердом грунте острова росли и другие деревья — еще выше, так что ему не удалось разглядеть, торчит ли мачта в глубине полукруглой бухты. От бинокля глаза у него устали, и он сунул его в футляр, накинул ремень на крючок, а бинокль положил на стеллаж для гранат.
   Было приятно, что он снова один на мостике и может воспользоваться данной ему короткой передышкой. Он смотрел на птиц, копавшихся на берегу, и вспоминал, как много они значили для него в детстве. Теперь отношение к ним у него было другое, и убивать их ему совсем не хотелось. Вспомнил, как он сидел с отцом в укрытии, расставив ловушки на речной косе, и как птицы прилетали туда на обнажившийся в отлив берег, и как он подсвистывал им, когда они кружили у них над головой. Свист получался печальный, он и сейчас свистнул и завернул одну стайку. Но, описав дугу над сидевшим на мели катером, птицы полетели к дальнему концу острова на кормежку.
   Он повел биноклем, осматривая горизонт, и никакой шхуны не увидел. Может быть, они вывели ее новой протокой в пролив между островами, подумал он. Хорошо бы, их поймал кто-нибудь другой. Теперь без боя мы их не возьмем. Не станут они сдаваться какой-то шлюпке.
   Он так долго думал за них, что даже устал. Наконец-то я чувствую настоящую усталость, подумал он. Что мне делать, я знаю, так что это все просто. Чувство долга — замечательная вещь. Не знаю, что бы я стал делать после гибели Тома, если бы не чувство долга. Ты мог бы заниматься живописью, сказал он себе. Или делать что-нибудь полезное. Да, может быть, подумал он. Но повиноваться чувству долга проще.
   Вот то, что ты делаешь сейчас, тоже полезно. Не сомневайся. То, что ты делаешь, помогает положить конец всему этому. Только ради этого мы и трудимся. А что там дальше, одному богу известно. Мы уже сколько времени ищем этих молодчиков, и неплохо ищем, а сейчас у нас десятиминутная отсрочка, и после нее снова продолжай выполнять свой долг. Неплохо ищем? — подумал он. Черта с два! Очень хорошо ищем.
   — Ты есть не хочешь, Том? — крикнул ему Ара.
   — Нет, друг, я не проголодался, — сказал Томас Хадсон. — Дай мне бутылку с холодным чаем, она стоит на льду.
   Ара подал бутылку, и Томас Хадсон взял ее и прислонился к борту. Он глотнул холодного чая, глядя на большой остров, лежавший впереди. Корни мангровых деревьев были видны теперь ясно, а сам остров будто стал на ходули. Потом слева показалась стая фламинго. Они летели низко над водой — красивые, яркие на солнце. Длинные шеи вытянуты вниз, нелепые ноги болтаются, тельце неподвижное, а розовые с черным крылья машут ритмично, унося их к илистому берегу, который виднеется впереди, чуть вправо. Томас Хадсон смотрел на фламинго, с их нацеленными вниз черно-белыми клювами, и в розовых отсветах, падавших от них на небо, терялась несуразность этих птиц, и каждая из них казалась ему удивительной и прекрасной. Они приблизились к зеленому острову и вдруг всей стаей круто свернули вправо.
   — Ара! — крикнул он вниз.
   Ара поднялся на мостик и сказал:
   — Да, Том?
   — Возьми трех ninos, к каждому по шесть дисков, и снеси их в шлюпку и туда же двенадцать гранат и санитарную сумку. И пошли сюда, пожалуйста, Вилли.
   Розовые фламинго сели на берег далеко справа и принялись деловито кормиться. Томас Хадсон смотрел на них, когда к нему подошел Вилли.
   — Погляди на этих паршивых фламинго, — сказал он.
   — Они летели над островом и чего-то испугались. Я уверен, что там стоит шхуна или какое-нибудь другое судно. Хочешь пойти туда со мной, Вилли?
   — Конечно.
   — Ты уже поел?
   — Приговоренный к смерти позавтракал с аппетитом.
   — Тогда помоги Аре.
   — Ара с нами пойдет?
   — Я беру Питерса, потому что он говорит по-немецки.
   — А нельзя вместо него Ару? Я не хочу быть рядом с Питерсом во время боя.
   — Питерс поговорит с ними, тогда, может, и боя не будет. Слушай, Вилли. Мне нужны пленные, и я не хочу, чтобы погиб их проводник.
   — Больно много условий ты ставишь, Том. Их там не то восемь, не то девять человек, а нас трое. И кому вообще известно, есть ли у них проводник?
   — Нам известно.
   — Катись ты к матери со своим благородством.
   — Я спросил тебя, хочешь ли ты пойти с нами.
   — Пойти-то я пойду, — сказал Вилли. — Только вот этот Питерс.
   — Питерс будет драться. Пошли сюда, пожалуйста, Антонио и Генри.
   — Ты думаешь, они там? — спросил Антонио.
   — Я в этом почти уверен.
   — Том, можно я пойду с вами? — спросил Генри.
   — Нет. Шлюпка берет только троих. Если с нами что-нибудь случится, дай по шхуне очередь, чтобы она не ушла, когда начнется прилив. Потом найдешь ее в длинном заливе. Она будет повреждена. Может быть, даже не дойдет туда. Если удастся, возьми пленного, доставь его на Кайо Франсес и сдай там под расписку.
   — А нельзя мне с вами вместо Питерса? — спросил Генри.
   — Нет, Генри. Что поделаешь? Он говорит по-немецки. Команда у тебя хорошая, — сказал он Антонио. — Если у нас все обойдется, я оставлю на шхуне Вилли и Питерса с тем, что мы там обнаружим, а пленного привезу на катер в шлюпке.
   — Нашего последнего пленного ненадолго хватило.
   — А я постараюсь привезти годного, крепкого, здорового. Идите вниз и проверьте, все ли там закреплено. Я хочу посмотреть на фламинго.
   Он стоял на мостике и смотрел на фламинго. Тут дело не только в их окраске, думал он. Не только в том, что черный цвет лежит на светло-розовом. Все дело в их величине и в том, что, если разглядывать их по частям, они уродливы и в то же время изысканно прекрасны. Это, наверно, древняя птица, сохранившаяся с незапамятных времен.
   Он смотрел на них невооруженным глазом, потому что не детали были ему нужны, а розовое пятно на серо-буром берегу. Туда прилетели еще две стаи, и краски берега стали теперь такого цвета, какой он не осмелился бы нанести на холст. А может, и осмелился и написал бы так, подумал он. Приятно посмотреть на фламинго, прежде чем пускаться в этот путь. Пойду. Не надо давать людям время задуматься или встревожиться.
   Он сошел вниз и сказал:
   — Хиль, поднимись туда и смотри на остров, не отрываясь от бинокля ни на минуту. Генри, если услышишь пальбу, а потом шхуна покажется из-за острова, вдарь ей, сволочи, по носовой части. Остальные пусть следят в бинокли за уцелевшими, а ловить их будете завтра. Пробоину в шхуне надо заделать. На шхуне есть лодка. Лодку тоже отремонтируйте и пользуйтесь ею, если мы не очень ее изуродуем.
   Антонио спросил:
   — Какие еще будут приказания?
   — Никаких. Еще следите за работой кишечника и старайтесь вести непорочный образ жизни. Мы скоро вернемся. А теперь, благородные ублюдки, пошли.
   — Моя бабка уверяла, что я не ублюдок, — сказал Питерс. — Говорила, что другого такого хорошенького, вполне законнорожденного ребеночка во всем округе не найти.
   — Моя мамаша тоже клялась, что я не ублюдок, — сказал Вилли. — Куда нам садиться, Том?
   — Когда ты спереди, шлюпка сядет на ровный киль. Но если хочешь, на нос перейду я.
   — Садись на корму и правь, — сказал Вилли. — Вот теперь корабль у тебя что надо.
   — Значит, мне козырь вышел, — сказал Томас Хадсон. — Делаю карьеру. Прошу на борт, мистер Питерс.
   — Счастлив быть у вас на борту, адмирал, — сказал Питерс.
   — Ни пуха вам, ни пера, — сказал Генри.
   — Помирай поскорее! — крикнул ему Вилли. Мотор заработал, и они пошли к силуэту острова, который теперь казался ниже, потому что сами они были только чуть выше уровня моря.
   — Я подойду к шхуне с борта, и мы поднимемся на нее, а окликать их не будем.
   Они кивнули молча, каждый со своего места.
   — Нацепите на себя свою амуницию. Пусть ее видно, плевал я на это, — сказал Томас Хадсон.
   — Да ее и прятать тут некуда, — сказал Питерс. — Я нагрузился, как бабушкин мул.
   — Вот и ладно. Мул хорошая животина.
   — Том, обязан я помнить, что ты толковал про ихнего проводника?
   — Помнить помни, но и мозгами шевели.
   — Ну-с, так, — сказал Питерс. — Теперь нам все насквозь ясно.