Хемингуэй Эрнест Миллер. Острова в океане

   — Думаешь, что-нибудь появится из-за рифа?
   — Вода высокая. Это же весенний прилив.
   — А прозрачная-то она какая, — сказал Томас Хадсон.
   — В океане много всяких гадин, — сказал Эдди. — Здесь в океане шутки плохи, если они учуют запах рыбы.
   — Еще никто ни одной рыбы не поймал.
   — Скоро поймают. И пусть сразу складывают ее в шлюпку, пока волна не подхватит запаха рыбы или запаха крови.
   — Я поплыву к ним.
   — Не надо. Крикните, чтобы держались вместе и бросали рыбу в шлюпку.
   Томас Хадсон вышел на палубу и крикнул Роджеру то, что ему сказал Эдди. Роджер поднял гарпун и помахал им в знак того, что понял.
   Эдди вышел в кокпит с кастрюлей, полной картошки, в одной руке и с ножом в другой.
   — Возьмите то маленькое ружье, оно хорошее, и ступайте на палубу, мистер Том, — сказал он. — Не нравится мне это. Не нравится мне, что мальчики плавают там в такой сильный прилив. Мы ведь уже почти в океане.
   — Загоним их сюда.
   — Нет. Я, может, просто психую. Плохо спал ночью. Я их так люблю, будто они мои собственные, и у меня из-за них на сердце черт-те что творится. — Он поставил кастрюлю с картофелем на пол. — Знаете, как мы сделаем? Запустите мотор, а я выберу якорь, и мы подойдем к рифу поближе и станем там. При таком сильном приливе и на ветру катер развернется. Давайте поближе к рифу.
   Томас Хадсон запустил большой мотор и стал к штурвалу. Когда Эдди выбрал якорь, он увидел всех четверых в воде, и тут же Дэвид вынырнул на поверхность с высоко поднятым вверх гарпуном, на котором трепыхалась рыба, и Томас Хадсон услышал, как он окликнул шлюпку.
   — К рифу поворачивайте! — крикнул Эдди, стоя на носу и держа в руках якорь.
   Томас Хадсон медленно подвел катер почти вплотную к рифу и увидел большие бурые коралловые полипы, черных морских ежей на песке и лиловые опахала морского пера, покачивавшиеся ему навстречу вместе с приливом. Эдди бросил якорь, Томас Хадсон дал задний ход. Катер развернулся, и риф скользнул в сторону. Эдди травил канат до тех пор, пока он не натянулся как струна. Томас Хадсон выключил мотор, и они закачались на месте.
   — Теперь мы за ними уследим, — сказал Эдди, стоя на носу. — Не могу я себе позволить такое беспокойство, из-за этих мальчишек. Нарушает пищеварение, черт бы его побрал. А у меня с ним и так неладно.
   — Я буду наблюдать за ними отсюда.
   — Сейчас подам вам ружье, а сам займусь этой проклятой картошкой. Мальчики ведь любят картофельный салат по нашему рецепту?
   — Еще бы. Роджер тоже любит. Только положи в него побольше крутых яиц и лука.
   — Картофелины у меня будут целенькие, не разварятся. Вот, возьмите ружье.
   Томас Хадсон коснулся ружья, и оно показалось ему бесформенным, тяжелым в своем чехле из овчины с подстриженной шерстью, пропитанной маслом, чтобы ружье не заржавело на морском воздухе. Он вытащил его за приклад и засунул чехол под настил мостика. Это был «манлихер-шенауер-256» с восемнадцатидюймовым стволом устаревшего образца, уже снятый с продажи. Ложа и цевье у него побурели, как ядро грецкого ореха, от смазки и трения, а ствол, в прошлом месяцами тершийся о седельный подсумок, был маслянистый, без единого пятнышка ржавчины. То место на прикладе, куда стрелок прижимается щекой, гладко лоснилось, и, отведя затвор, он увидел вращающуюся магазинную коробку, заполненную тремя пузатыми гильзами с длинными, тонкими, как карандаши, пулями, блеснувшими свинцом своих головок.
   Ружье было слишком хорошее, чтобы держать его на катере, но Томас Хадсон так его любил и оно напоминало ему столько всяких событий, столько людей и столько мест, что он предпочитал иметь его при себе, тем более что в овчинном чехле с подстриженной, пропитанной маслом шерстью соленый воздух ружью ничуть не вредил. Ружье для того и существует, думал он, чтобы из него стреляли, а не хранили в чехле. Это ружье очень хорошее, и стрелять из него легко, и обучать стрельбе легко, и оно весьма кстати на катере. Ни одно другое из тех, что у него были, не давало ему такой уверенности в наводке и на близком и на среднем расстоянии, и он с удовольствием вынул его из чехла, отвел затвор и послал патрон в ствол.
   Катер стоял почти неподвижно под ветром на прибывающей воде, и Томас Хадсон накинул ремень ружья на одну из рукояток штурвала так, чтобы оно было под рукой, и лег на разложенный тут же на мостике надувной матрас. Лежа ничком и подставляя солнцу спину, он смотрел туда, где Роджер и мальчики ловили рыбу. Все они то и дело ныряли, оставались под водой кто сколько мог, высовывали головы, чтобы набрать воздуха в легкие, опять исчезали и кое-когда появлялись с рыбой на гарпуне. Джозеф разъезжал на шлюпке от одного к другому, снимал рыбу с зубьев гарпуна и бросал ее в шлюпку. Томас Хадсон слышал его возгласы и смех, и, когда Джозеф стряхивал или снимал рукой рыбу с зубцов и швырял ее в тень на корме шлюпки, Томасу Хадсону была видна яркая рыбья чешуя — красная, или красная с коричневыми крапинками, или красная с желтым, или в желтую полосу.
   — Эдди, будь добр, дай мне чего-нибудь выпить! — крикнул он.
   — А чего вы хотите? — Эдди высунулся из кокпита. Он был в старой фетровой шляпе, в белой рубашке, от яркого солнца глаза у него налились кровью, и Томас Хадсон заметил, что его губы смазаны меркурохромом.
   — Что это у тебя со ртом? — спросил он.
   — Так, кое-какие неприятности вчера вечером. Я только сейчас смазал. А что, очень заметно?
   — Ты похож на захолустную шлюху.
   — Ч-черт! — сказал Эдди. — Мазнул в темноте, не глядя. Просто так, на ощупь. Что же вам дать — с кокосовой водичкой? У меня кокосовая водичка есть.
   — Прекрасно.
   — А «Зеленого Айзека» не хотите?
   — Еще лучше. Давай «Зеленого Айзека».
   Томас Хадсон лежал на матрасе, пряча голову в тени приборной доски, и когда Эдди взошел на мостик с высоким стаканом холодного питья, составленного из джина, лимонного сока, зеленоватой кокосовой воды и мелкого льда с несколькими каплями ангостурской настойки для придания ему ржаво-розового цвета, он поставил бокал в тень, чтобы лед не растаял, пока он смотрит на море.
   — Дела у мальчиков идут неплохо, — сказал Эдди. — Рыбы на обед нам хватит.
   — А что будет еще?
   — К рыбе картофельное пюре. Еще салат из помидоров. Да вот этот, картофельный. С него и начнем.
   — Звучит аппетитно. А картофельный готов?
   — Картофель еще не остыл, Том.
   — Эдди, а ты ведь любишь заниматься стряпней?
   — Еще как люблю! Я люблю ходить в море на катере, и я люблю стряпать. А чего не люблю, так это скандалить, драться и попадать во всякие истории.
   — Во всяких историях ты обычно держался молодцом.
   — Я старался не ввязываться в них. Иной раз не избежишь, но я всегда старался.
   — А что случилось вчера вечером?
   — Ничего.
   Ему не хотелось говорить об этом. Он никогда не говорил и о своем прошлом, где всяких историй было предостаточно.
   — Ладно. А чем ты нас еще угостишь? Ребят надо кормить как следует. Они растут.
   — Я испек дома пирог и захватил его сюда. На льду лежат два свежих ананаса. Нарежу их ломтиками.
   — Отлично. А как рыба будет приготовлена?
   — Как вам угодно. Выберем что получше из их улова и сварим или поджарим, кто как захочет. Дэвид только что поймал хорошую американскую сельдь. У него еще одна была, но он ее упустил. А эта большая. Только вот далеко он заплыл, слишком далеко. И рыбу все еще не отдал Джозефу, а тот, дьявол, гонит со своей шлюпкой к Энди.
   Томас Хадсон поставил стакан в тень и поднялся.
   — О господи! — сказал Эдди. — Смотрите.
   Выделяясь на синей воде, точно коричневый шлюпочный парус, вспарывая волны, двигаясь вперед могучими, стремительными посылами хвоста, высокий треугольный плавник приближался к той яме у конца рифа, где мальчик в маске высоко поднимал над водой руку, в которой была рыба.
   — О господи! — сказал Эдди. — Молот-рыба, сука окаянная. О господи, Том! О господи!
   Поздней Томас Хадсон вспоминал, что его больше всего поразила высота плавника и то, как он поворачивался и вздрагивал, точно собака, идущая по следу, и как он прорывался вперед, будто рыскал из стороны в сторону.
   Он поднял свой «манлихер» и выстрелил, упреждая плавник. Получился перелет, вода фонтаном взметнулась вверх, и он вспомнил, что ствол ружья покрыт смазкой. Плавник по-прежнему буравил воду.
   — Бросай ей рыбу, бросай рыбу! — крикнул Дэвиду Эдди и спрыгнул с края рубки в кокпит.
   Томас Хадсон снова выстрелил, и фонтан воды взметнулся теперь позади плавника. Он почувствовал, как ему свело желудок, будто что-то схватило его изнутри и держит, и выстрелил снова, стараясь целиться как можно точнее и чтобы рука не дрогнула, понимая все значение этого выстрела, — и водяной фонтан взлетел впереди плавника. Плавник шел все с тем же страшным напором. У Томаса Хадсона остался один выстрел, запасных патронов не было, а громадная акула была ярдах в тридцати от мальчика и двигалась к нему, все так же вспарывая воду. Дэвид снял рыбу с гарпуна и держал ее в руке, маска была сдвинута у него на лоб, и он пристально смотрел на приближавшуюся акулу.
   Томас Хадсон заставлял себя преодолеть скованность и собраться, заставлял себя сдерживать дыхание и не думать ни о чем другом, кроме выстрела; нажать на спуск и метить, чуть упреждая, в основание плавника, который подрагивал теперь сильнее, чем вначале. И вдруг он услышал, как с кормы застрочил автомат, и увидел, как вокруг плавника запрыгали фонтанчики. Потом короткая очередь, и вода вскипела у самого основания плавника. Он выстрелил, и стрекот послышался снова — дробный, тугой, и плавник завалился, вода вокруг него закипела, а потом молот-рыба — такая большая, какой он никогда не видел, — поднялась из моря белым брюхом вверх и начала бешено крутиться на спине, взбаламучивая воду, как акваплан. Брюхо отсвечивало непристойной белизной, пасть шириной в ярд была как опрокинутая ухмылка, рога огромные, с глазами на концах. Она подскакивала и скользила по воде. Эдди строчил по ней из автомата, всаживал пули в ее белое брюхо, рвал его, оставляя на нем темные пятна, которые сразу же алели, и наконец она перевернулась на бок и пошла вниз, и Томас Хадсон увидел, как она крутится волчком, уходя под воду.
   — Сюда их, окаянных, гоните, — услышал он голос Эдди. — Не могу я больше на это смотреть.
   Роджер быстро подплывал к Дэвиду, а Джозеф уже спешил к ним, втащив Энди в шлюпку.
   — Господи, твоя воля! — сказал Эдди. — Видали вы когда-нибудь такую акулищу? Слава богу, что они выходят на поверхность, когда идут за добычей. Слава богу! Они, сволочи, всегда плывут поверху. Видали, как она шла?
   — Дай мне коробку с патронами, — сказал Томас Хадсон. Он еле держался на ногах, его мутило. — Все сюда! — крикнул он.
   Они приблизились к шлюпке, и Роджер подсаживал в нее Дэвида.
   — Теперь уж пусть ловят рыбу, — сказал Эдди. — Теперь все здешние акулы на эту набросятся. Эта весь океан сюда соберет. Видали, как она перевернулась брюхом вверх, а потом давай и давай крутиться? О господи, вот это молот-рыба! А мальчишка-то, видали, собирался ей рыбу бросить. Ах, Дэви, голубчик! Какой же ты у нас молодец!
   — Пусть лучше будут на катере.
   — Конечно, лучше на катере. Это я просто так говорю. Сейчас их подвезут. Подвезут, не беспокойтесь.
   — Господи, какой это был ужас! Откуда у тебя взялся автомат?
   — Комиссар стал ко мне вязаться, что я держу его дома, вот я и переправил его с берега на катер и сунул в ящик под койкой.
   — Стрелять ты умеешь.
   — Да как тут не суметь, когда на нашего Дэви, голубчика, шла акула, а он спокойно ждал ее, хотел бросить ей рыбу. Так прямо на акулу и глядел. Пусть я больше ничего в жизни не увижу после того, чего сейчас навидался.
   Шлюпка подошла к борту, и все четверо поднялись на катер. Мальчики были мокрые и очень взбудораженные, а Роджер — сам не свой от волнения. Он подошел к Эдди и пожал ему руку, и Эдди сказал:
   — Нельзя было нам пускать их туда в такой прилив.
   Роджер покачал головой и обнял Эдди за плечи.
   — Это моя вина, — сказал Эдди. — Я здешний. А вы нет. Вы тут ни при чем. Я один в ответе.
   — И ответили как надо, — сказал Роджер.
   — Да ну вас! — сказал Эдди. — На таком расстоянии кто промахнется.
   — Ты ее видел, Дэв? — очень вежливо спросил Эндрю.
   — Сначала один плавник, только под конец всю. Я всю ее увидел еще до того, как Эдди выстрелил по ней, а потом она нырнула и всплыла на спине.
   Эдди растирал Дэвида полотенцем, и Томасу Хадсону видно было, что ноги, спина и плечи у мальчика все еще покрыты мурашками.
   — Первый раз в жизни вижу что-либо подобное, — сказал Том-младший. — Как она вынырнула из воды и перевалилась на спину! Первый раз в жизни такое вижу.
   — И вряд ли еще увидишь, — сказал ему отец.
   — Весу в ней, наверно, вся тысяча фунтов будет, — сказал Эдди. — Наверно, крупнее и не бывает. Господи, Роджер, видели, какой у нее плавник?
   — Видел, — сказал Роджер.
   — А может, мы ее выловим? — спросил Дэвид.
   — А ну ее к дьяволу, — сказал Эдди. — Она так кувырком и пошла ко дну, и черт ее знает, где опустится. Футов на пятьсот заляжет, и весь океан будет ее жрать. Наверно, все туда ринулись.
   — Жалко, мы ее не поймали, — сказал Дэвид.
   — Спокойно, Дэвид, спокойно, милый. Вон по тебе еще мурашки бегают.
   — Ты очень испугался, Дэв? — спросил Эндрю.
   — Да, — ответил ему Дэвид.
   — А что бы ты стал делать? — почтительным тоном спросил его Том-младший.
   — Швырнул бы ей рыбу, — сказал Дэвид, и Томас Хадсон увидел, как его плечи окатило короткой волной мурашек. — А потом ударил бы гарпуном в самую морду.
   — О господи! — сказал Эдди и отвернулся, не выпуская полотенца из рук. — Роджер, что вы будете пить?
   — Яда у вас никакого нет? — спросил его Роджер.
   — Перестань, Роджер, — сказал Томас Хадсон. — Мы все за это ответственны.
   — Безответственны.
   — Дело прошлое.
   — Ладно.
   — Я приготовлю коктейль на джине, — сказал Эдди. — Том как раз пил джин, когда это случилось.
   — Мой коктейль так там и стоит.
   — Теперь он уже невкусный; — сказал Эдди. — Я вам другой приготовлю.
   — Ты молодец, Дэви, — с гордостью сказал брату Том-младший. — Вот подожди, я расскажу про тебя ребятам в школе.
   — Они не поверят, — сказал Дэвид. — Если я тоже буду там учиться, не надо им говорить.
   — Почему? — спросил Том-младший.
   — Не знаю, — сказал Дэвид. И заплакал как маленький. — Я не стерплю, если они не поверят.
   Томас Хадсон поднял его на руки, и он прижался головой к его груди, а двое других отвернулись, и Роджер тоже отвел глаза в сторону, и тут Эдди вышел из камбуза с тремя стаканами в руках, опустив большой палец в один из них. Томас Хадсон понял, что он уже хватил спиртного внизу.
   — Ты что это, Дэви? — спросил Эдди.
   — Ничего.
   — Вот и хорошо, — сказал Эдди. — Такие слова и слушать приятно. Слезай с рук, чертова перечница, кончай хныкать и дай отцу спокойно выпить.
   Дэвид стал рядом с ним, вытянувшись во весь рост.
   — А в отлив здесь можно ловить рыбу? — спросил он Эдди.
   — Лови, никто тебя не тронет, — сказал Эдди. — Мурены попадаются. Но крупнее их ничего не будет. В малую воду крупная рыба сюда не проходит.
   — Папа, можно мы в отлив опять сюда приедем?
   — Что ж, если Эдди разрешит. Эдди теперь главный командир.
   — Да ну вас, Том, — сказал Эдди. Он был счастлив, и его губы, красные от меркурохрома, были счастливы, а счастливее всего были его налитые кровью глаза. — Кто не сумел бы врезать этой паршивой акуле из той штуки, тому эту штуку надо выкинуть подальше от беды.
   — Здорово ты этой акуле врезал! — сказал Томас Хадсон. — Просто замечательно. Так врезал, я и выразить не могу.
   — И не выражайте, — сказал Эдди. — Я эту мерзкую сволочь до конца дней своих буду помнить — как она извернулась брюхом вверх. Видели вы когда-нибудь такую мерзость?
   Они сидели в ожидании ленча, и Томас Хадсон смотрел на море, на Джозефа — как он подплывал в шлюпке к тому месту, где акула ушла под воду. Джозеф перегнулся через борт и смотрел в оптическую трубку.
   — Видно что-нибудь? — крикнул ему Томас Хадсон.
   — Глубина слишком большая, мистер Том. Она под риф ушла. Лежит, наверно, на самом дне.
   — Эх, достать бы ее челюсти! — сказал Том-младший. — Отбелить бы их и повесить. Да, папа?
   — Меня бы, наверно, кошмары из-за них мучили, — сказал Эндрю. — Очень хорошо, что у нас нет этих челюстей.
   — Вот был бы трофей! — сказал Том-младший. — Его бы в школе показать.
   — Если бы мы достали эти челюсти, их получил бы Дэв, — сказал Эндрю.
   — Нет. Их бы получил Эдди, — сказал Том-младший. — Но если бы я попросил, думаю, он бы мне их отдал.
   — Он отдал бы их Дэви, — сказал Эндрю.
   — Пожалуй, не стоит тебе опять идти в воду, Дэв, — сказал Томас Хадсон.
   — Да это же не скоро, еще сколько времени после ленча пройдет, — сказал Дэвид. — Ведь надо ждать отлива.
   — Я говорю о подводной охоте.
   — Эдди сказал, что можно.
   — Да, знаю. Но я все еще не отошел от испуга.
   — Но Эдди-то знает.
   — А может, ты сделаешь мне такой подарок и не пойдешь?
   — Если хочешь, папа, пожалуйста. Но я так люблю плавать под водой. Больше всего на свете люблю. И если Эдди говорит, что…
   — Хорошо. И вообще подарки выпрашивать не полагается.
   — Да нет, папа, я, может, не так сказал. Если ты против, я не пойду. Но Эдди говорит…
   — Ну а мурены? Эдди говорил про мурен.
   — Папа, мурены всегда бывают. Ты сам учил меня не бояться мурен, говорил, как их отгоняют, и откуда их ждать, и в каких ямах они живут.
   — Да, правильно. Но я же позволил тебе плавать там, где была эта акула.
   — Папа, ведь мы все там были. Не взваливай на себя какую-то особенную вину. Я просто слишком далеко заплыл, у меня сорвалась хорошая сельдь с гарпуна и напустила в воду крови, а ее кровь почуяла акула.
   — А как она примчалась — как гончая, — сказал Томас Хадсон. Он пытался освободиться от волнения. — Мне приходилось видеть, как они мчат на такой скорости. Одна жила недалеко от Сигнальной скалы и каждый раз приплывала на запах наживки. Мне стыдно, что я не попал в эту.
   — Твои пули ложились почти в цель, — сказал Том-младший.
   — Вот именно, почти, а убить ее я все-таки не убил.
   — Папа, она не за мной примчалась, — сказал Давид. — Она за рыбой.
   — Заодно и с тобой бы расправилась, — сказал Эдди. Он накрывал на стол. — Не обольщайся, миленький, и ты бы не уцелел. От тебя пахло рыбой, и рыбья кровь в воде. Она бы и на лошадь напала. На все бы напала, что ей ни подвернись. О господи! Перестань болтать, хватит. Придется мне еще выпить.
   — Эдди, — сказал Дэвид. — А в отлив правда не опасно?
   — Конечно, нет. Я же тебе говорил.
   — Ты это для того, чтобы доказать что-то? — спросил Дэвида Томас Хадсон. Он успокоился и перестал смотреть на море. Он знал: Дэвид поступает так, как ему нужно; зачем, почему — не важно; и он знал, что не должен тут быть эгоистом.
   — Да папа, просто я больше всего на свете это люблю, и день сегодня такой подходящий, и как знать, а вдруг налетит…
   — И Эдди говорит… — перебил его Томас Хадсон
   — И Эдди говорит… — во весь рот улыбнулся Дэвид.
   — Эдди говорит, пропадите вы все пропадом. Садитесь ешьте, пока я всю еду за борт не выбросил. — Он стоял, держа на подносе салатницу, блюдо с подрумяненной рыбой и картофельное пюре. — Где этот Джо?
   — Он поехал искать акулу.
   — Вот псих!
   Когда Эдди спустился вниз, а Том-младший стал передавать по столу тарелки с едой, Эндрю шепнул отцу:
   — Папа, Эдди — пьяница?
   Томас Хадсон пододвинул к себе холодный салат из картофеля под маринадом, посыпанного черным перцем крупного помола. Он научил Эдди готовить его, как готовили в Париже у «Липпа», и это было одно из лучших блюд, которыми Эдди угощал на катере.
   — А ты видел, как он подстрелил акулу?
   — Конечно, видел.
   — Пьяницы так не стреляют.
   Он положил салата на тарелку Эндрю и потом взял себе.
   — Я потому спрашиваю, что мне отсюда виден камбуз, и, пока мы тут сидим, он уже раз восемь прикладывался к бутылке.
   — Это его бутылка, — пояснил Томас Хадсон и положил Эндрю еще салату. Эндрю был сверхбыстрый едок. Он говорил, что научился этому в школе. — Энди, ешь помедленнее. Эдди всегда приносит на катер собственную бутылку. Хорошие повара почти все немножко выпивают. А некоторые и сильно пьют.
   — Он восемь раз прикладывался, я видел. Стойте. Вот уже девятый.
   — Иди ты к черту, Эндрю, — сказал Дэвид.
   — Перестаньте, — сказал им обоим Томас Хадсон.
   Вмешался Том-младший:
   — Замечательный, прекрасный человек спасает жизнь твоему брату, но стоит ему сделать глоток или несколько глотков из бутылки, как ты обзываешь его пьяницей. Не место тебе среди людей, Энди.
   — Я не обзывал его, а просто спросил папу, пьяница он или нет. Я не против пьяниц. Просто мне хочется знать, кто пьяница, а кто не пьяница.
   — Как только у меня заведутся деньги, я куплю Эдди бутылку того, что он любит, и разопью ее с ним, — величественно объявил Том-младший.
   — Это что такое? — Над трапом появилась голова Эдди с сигарой в уголке смазанного меркурохромом рта и в старой фетровой шляпе, сдвинутой на затылок, так что осталась белая полоска над загорелой частью лица. — Если я увижу, что вы не пиво пьете, а спиртное, смертным боем вас изобью. Всех троих. И хватит этих разговоров. Хотите еще картофельного пюре?
   — Пожалуйста, Эдди, — сказал Том-младший, и Эдди спустился в камбуз.
   — Вот уже десятый раз, — сказал Эндрю, глядя вниз.
   — Замолчи, наездник, — сказал ему Том-младший. — Имей уважение к достойному человеку.
   — Возьми еще рыбы, Дэвид, — сказал Томас Хадсон.
   — А где тут моя большая сельдь?
   — По-моему, она еще не поджарена.
   — Тогда я возьму вот эту.
   — До чего же они сладкие.
   — Когда ловишь гарпуном, они еще вкуснее, если сразу есть, потому что из них вся кровь вышла.
   — Папа, можно я позову Эдди выпить с нами? — спросил Том-младший.
   — Конечно, — сказал Томас Хадсон.
   — Он уже пил с нами. Вы разве не помните? — перебил их Эндрю. — Мы пришли, и он сразу с нами выпил. Помните?
   — Папа, можно я позову его выпить с нами еще раз и поесть с нами тоже?
   — Пожалуйста, — сказал Томас Хадсон.
   Том-младший сбежал вниз, и Томас Хадсон услышал, как он сказал:
   — Эдди, папа говорит, чтобы вы приготовили себе стаканчик, поднялись наверх и выпили и поели с нами.
   — Да ну, Томми, — сказал Эдди. — Я среди дня никогда не ем. Позавтракаю утром, а потом вечером чего-нибудь пожую.
   — Ну хоть выпейте с нами за компанию.
   — Я уже парочку пропустил, Томми.
   — Давайте со мной выпьем, а я буду пить пиво.
   — Давай, Томми, давай, — сказал Эдди. Томас Хадсон услышал, как открылась и захлопнулась дверца холодильника. — За твое здоровье, Томми!
   Томас Хадсон услышал, как они чокнулись двумя бутылками. Он взглянул на Роджера, но Роджер смотрел на океан.
   — За ваше здоровье, Эдди! — услышал он Тома-младшего. — Выпить с вами — для меня большая честь.
   — Томми! — сказал ему Эдди. — А для меня большая честь выпить с тобой. Самочувствие у меня замечательное, Томми. Ты видел, как я подстрелил эту акулищу?
   — Конечно, видел, Эдди. А вы не хотите немножко закусить с нами?
   — Нет, Томми. Правда не хочу.
   — Можно мне остаться здесь, чтобы вам не пришлось пить в одиночку?
   — Брось, Томми, брось. Ты что-то не то надумал. Пить мне совсем не надо. И ничего мне не надо, только малость покухарить и заработать себе на жизнь. Самочувствие у меня отличное, Томми. Ты видел, как я подстрелил ее? Правда, видел?
   — Эдди, лучше этого мне ничего не приходилось видеть. Я просто думал: может, вам хочется побыть с кем-нибудь, чтобы не чувствовать себя одиноким?
   — В жизни своей не знал, что такое одиночество, — сказал ему Эдди. — Мне хорошо, и у меня есть здесь кое-что, от чего будет еще лучше.
   — Эдди, а мне хочется побыть с вами.
   — Нет, Томми. Вот возьми это блюдо с рыбой и иди наверх, где тебе место.
   — А я вернусь и посижу с вами.
   — Томми, я не болен. Будь я болен, мне было бы приятно, что ты со мной. А самочувствие, черт подери, у меня сейчас такое, какого никогда не было.
   — Эдди, а вам хватит этой бутылки?
   — Конечно, хватит! А нет, так я займу у Роджера или у твоего старика.
   — Ну что ж, понесу рыбу наверх, — сказал Том-младший. — Мне очень приятно, что у вас хорошее самочувствие, Эдди. Это просто замечательно.
   Том-младший принес в кокпит блюдо с американской сельдью, с желтыми и белыми окунями и серебрянкой. Все рыбы были с золотистой корочкой и глубоко, до белого мяса надрезаны по бокам треугольниками, и Том-младший стал передавать блюдо всем за столом.
   — Эдди просил поблагодарить тебя, но он уже выпил, — сказал Том-младший. — И среди дня он никогда не ест. Ну как рыба, вкусная?
   — Великолепная, — сказал ему Томас Хадсон. — Ешь, пожалуйста, — сказал он Роджеру.
   — Хорошо, — сказал Роджер. — Буду есть.
   — А вы еще ничего не ели, мистер Дэвис? — спросил Эндрю.
   — Да, Энди. Но теперь поем.

VIII

   Просыпаясь ночью, Томас Хадсон слышал ровное дыхание спящих сыновей и в лунном свете видел их всех троих и спящего Роджера тоже. Роджер теперь спал крепко, почти не ворочаясь во сне.
   Томас Хадсон был счастлив, что они здесь, у него, и не хотел думать о том, что они снова уедут. Он и раньше, до их приезда, был по-своему счастлив, он давно уже научился жить и работать, не давая чувству одиночества достигнуть невыносимой остроты. Приезд мальчиков нарушал весь уклад жизни, созданный им для самозащиты, но к этим нарушениям он уже тоже привык.