Страница:
Вирджиния Хенли
Соблазненная
Глава 1
Леди Антония Лэмб стояла перед большим овальным зеркалом, озабоченно нахмурив очаровательные брови. Большие зеленые глаза, опушенные темными ресницами, изящно выточенные скулы и яркие полные губы создавали впечатление безупречной красоты. Она нетерпеливо откинула за спину облако упавших до талии темных волос, обнажив выглядывающие из кружевного корсета молодые высокие груди.
— Какие же они маленькие! — сокрушенно вздохнула она.
Ее бабушка по матери, леди Розалинд Рэндольф, отставив чашку с шоколадом, заметила сухо:
— Размер не в счет, были бы тугие. Бокал для шампанского отливали по маленькой груди Марии Антуанетты, которая была объявлена образцом совершенства. Впрочем, все эти совершенства ни к чему для парижской черни, — презрительно добавила Роз.
Она оценивающе оглядела высокую стройную фигуру внучки, с удовлетворением отметив девятнадцатидюймовую талию и длинные красивые ноги. Вспомнился собственный первый выход в свет, когда ей тоже было шестнадцать.
— Мужчины, Антония, будут у твоих ног, можешь не сомневаться. Последний бал, на котором я была, походил на состязание в уродстве. Леди Денам, тощая как щепка, соорудила из кисеи огромную грудь. Ну точь-в-точь как зобастый голубь, а ведь думала, дуреха, что это ей очень идет. Герцогиня Бедфордская, по-моему, собиралась «слизать» новую расцветку у моряков — синюю с белым, но платье у нее было такого дикого оттенка, что нет слов. К счастью, этого не заметили, потому что никто не мог оторвать глаз от синей напудренной прически, увенчанной настоящим кораблем. Ужасно, целый час она никому не давала сказать слова, на полном серьезе пересказывая дурацкие назидания своего парикмахера Легроса. «Летом можно не снимать парик хоть три недели — ничего голове не будет», — передразнила Роз.
Глаза Антонии лучились смехом. Щелкнув пальцем по белоснежному локону водруженного на туалетном столике сооружения и скорчив милую гримаску, девушка шутливо заметила:
— О Роз, мне так хотелось надеть свой первый в жизни парик, а теперь ты начисто отбила у меня охоту.
— Вот и хорошо! Это же всего лишь уродливые поделки из конского волоса, пеньки и пудры, собирающие всякую заразу. Я возблагодарю Бога, когда они выйдут из моды. Хотя бы днем-то их перестали носить.
— Думаю, ты просто хочешь меня подбодрить. Герцогиня Девонширская — известная красавица, и, уж я знаю, на ее открывающем сезон балу, что состоится на той неделе, будет полно разодетых и разукрашенных дам.
Антония испытывала неуверенность относительно своей внешности, просто не понимая, как она красива. Всю жизнь ей говорили вещи вроде: «Как жаль, что цветом волос ты не пошла в мать» или «Ты выдалась ростом с брата, а, помнится, матушка твоя изящна, как котенок».
— Не все они настоящие леди, дорогая, — холодно протянула Роз. — И уж меньше всего сама Джорджиана! К тому же придется состязаться не с женщинами, а с мужчинами. «Скиффи» Скеффингтон вымазал лицо свинцовыми белилами, от него воняло как от мускусного кота, а беспутная компания из Карлтон-хауза все до одного щеголяли красными высокими каблуками.
— Скиффи. Какое нелепое имя, — заметила Антония. — Не терпится его увидеть.
— Не такое нелепое, как настоящее имя бедняги. Его зовут Ламли, — поделилась секретом Роз. — Можешь не верить, он притащил с собой табакерку, трость со шпагой внутри, носовой платок, веер, гребень, коробочку для мушек и муфту. Словом, что твой фокусник из цирка!
— Опять преувеличиваешь. Уверена, что муфту он носит только зимой.
— Вот и нет. Что до самого последнего крика моды в «Лондонском журнале», так это летняя муфта из лебяжьего пуха. Когда будем на следующей неделе в городе, нужно тебе купить. Теперь самый шик слыть чудаком, да разве это удивительно, когда сам король Георг — буйно помешанный? — Не переводя дыхания, Роз продолжала: — Пускай зайдет Молли. Хочу посмотреть, как там новое бальное платье.
Антония чувствовала, как внутри растет приятное волнение. Еще несколько недель назад поездка из Стоука в городское имение в Лондоне означала лишь возможность походить по книжным магазинам в поисках книг о красивых, величественных зданиях, их обстановке, о садах и парках, которыми Антония так восхищалась. Теперь ее бабушка, леди Розалинд Рэндольф, вместе с самой своей близкой подругой, леди Франсис Джерси, решили, что Антония уже выросла для своего первого бального сезона. И вот, вместо того чтобы целыми днями скакать на коне или ходить под парусами с братом-близнецом Антони, она бесконечно простаивает на примерках бальных платьев, берет уроки танцев и выслушивает советы, как заставить подходящего молодого лорда предложить ей руку и сердце.
Позвали горничную, поверх нижнего белья накинули на Антонию белое с серебром творение из тюля, убрали волосы под модно завитой парик, осыпали его пудрой, закрыв лицо стеклянным колпаком, потом выбрали мушку и аккуратно приклеили ее в уголке губ, ради кокетства.
Все трое повернули головы к дверям спальни, услыхав знакомый стук сапог, возвещавший, что Антони возвращается с прогулки верхом. Стройный темноволосый молодой человек, руки в карманах, перестав насвистывать, замер в дверях.
— Тони, это ты? — воскликнул брат, не веря глазам. На щеках сестры появились ямочки.
— Тони, это правда я. Ну и как?
Они звали друг друга Тони, что запутывало других, но не их самих. Потому-то они с детства и звали себя таким образом.
— Мне не нравится, — не раздумывая выпалил он. Антония изменилась в лице, уверенности в себе как не бывало.
— Словно паршивый свадебный пирог!
— Ого, — поддразнила Роз, — услышал свадебные колокола и испугался, что лишаешься подручного, которым можно верховодить на паруснике. Тогда позволь тебе напомнить, Антони, что это откровенный эгоизм.
— Я — мужчина, — ухмыльнулся он. — Мне положено быть эгоистом.
— Тебе-то что, дорогой. Ты унаследуешь все это, не пошевелив пальцем, а твоей сестре нужно выйти замуж, к тому же удачно, если она хочет иметь свой дом и титул для своего первенца.
Тони запротестовал:
— Роз, да нам же всего по шестнадцать лет! Я прихожу в ужас от одной мысли о женитьбе.
— Так и должно быть, дурачок. Тебе еще много лет до узды, а Антония уже созрела для брачного рынка.
Антония не чувствовала себя созревшей. Ей казалось, что она ни на что не годится. И бабушка, и мать в ее возрасте пленили титулованных лордов, которые не мешкая повели их к алтарю. Она знала, что здесь, в сельской глуши, у нее было мало шансов встретить кого-нибудь, и благодарила судьбу за возможность провести сезон в Лондоне.
Большие зеленые глаза встретились взглядом с такими же большими зелеными глазами.
— Я тоже дрожу при этой мысли, Тони. Я совсем не готова к замужеству, однако безумно рада повеселиться на всех этих балах.
— Не в мать ты пошла. Ева в твои годы еще как была готова. Общество только рты разинуло. Скандал был грандиозный.
Эвелин была помолвлена с Робертом Лэмбом, но тогда после смерти отца старший брат Роберта Расселл унаследовал титул и имение Лэмб-холл, она тотчас пере-нетнулась к нему. В свете только и было разговоров, что о ней.
— Мне хочется, чтобы родители вернулись с Цейлона, — задумчиво промолвила Антония. — Я почти не помню, как выглядит мама. Помню только, что у нее светлые волосы и она очень красива.
— То было десять лет назад. В тропиках женщины быстро увядают, — непочтительно заметил Антони.
— Только не Эвелин, — возразила Роз. — Ее способность позаботиться о себе не знает границ,
— Роз! Иногда ты говоришь так, будто не любишь маму, — упрекнула ее Антония.
— М-м-м, — уклонилась от ответа бабушка. — Молли, можешь уложить парик и платье вместе с остальным гардеробом Антонии. Думаю, мы поедем в город днем раньше чтобы у тебя осталось полдня на отдых. Когда начнется сезон, каждый день будешь добираться до постели не раньше утра.
Летний день выдался как нельзя лучше. Теплое солнышко раскрыло растущие в изобилии розы и люпины, и легкий южный ветерок доносил их благоухание в распахнутые окна Лэмб-холла. Антония весело мурлыкала, отдавшись мечтам об ожидавшем ее в Лондоне водовороте увеселений. При мысли о приближавшемся дебюте в груди росло радостное возбуждение, и она чувствовала, что должна быть готова к выходу в свет. По крайней мере, готова для пудры и румян, туфелек на высоких каблуках и глубоких, по моде, вырезов на платье. На балах, раутах, спектаклях, званых вечерах, торжественных празднествах, маскарадах и музыкальных вечерах все ее существо должно было претерпеть метаморфозу.
Ее бабушка позаботилась о том, чтобы она росла в сельской тиши, укрытая от тревог и забот, как гусеница под листом. А теперь пришло время превратиться в бабочку и распахнуть роскошные крылья, привлекая поклонников. Родители отложили деньги на приданое, и она знала, что оно, вкупе с титулом отца, добавляет ей привлекательности. Так что оснований для надежд вполне хватало.
Взгляд ее упал на вырезанные из «Бомонд», модного журнала, стихи. Антония в который раз перечитала умные строки «Советов Джулии» Латтрелла:
Все в этом перечне имеет смысл -
Богатство, слава, моды блеск, любовники, друзья.
Все это или радует, иль мучит
Людей всех званий, возрастов, мужчин и женщин.
Попав в клуб избранных,
Ты, как монарх, безгрешен;
Но изгнанный оттуда как Иуда,
Клянусь Юпитером, ты правды не найдешь. Антония громко рассмеялась. Ей можно смеяться. Благодаря леди Джерси она была вхожа в этот клуб избранных, где дебютантки из высшего света знакомились с будущими мужьями. Из окна виднелись лодочная при-
стань, спускающиеся к речке Медуэй газоны. Из-за деревьев, напугав ее, вылетела цапля и, долетев до реки, зашагала по мелководью. Ее не будет здесь всю осень и зиму. Она будет скучать о многом, что остается здесь, в деревне.
Антония страстно любила Лэмб-холл. Она здесь родилась. Для нее он был больше чем дом. До сегодняшнего дня здесь прошла вся ее жизнь. После отъезда родителей на Цейлон это прекрасное поместье оставалось обителью спокойной, безмятежной жизни. Увитое зеленым плющом теплое кирпичное здание простояло здесь столетие, и Тони знала, что оно всегда будет стоять здесь, давая убежище ей и ее брату, потом спустя поколение перейдет к сыну ее брата, а дальше к сыну сына. Мысль о том, что люди будут приходить и уходить, а дом будет стоять как бастион, укрывая их от жизненных бурь, по крайней мере еще сотню лет, приносила радость и покой.
Она знала, как ей будет не хватать бешеных скачен по лугам и вызывающих пьянящую радость прогулок под парусом по морю, но она также знала, что там ей некогда будет скучать по дому и что она ни за что в мире не откажется от предоставившейся ей возможности.
По посыпанной гравием аллее приближался экипаж. Антония с любопытством следила, как из него вышел джентльмен и направился к парадной двери Лэмб-холла. Он не был похож ни на одного из многочисленных гостей бабушки, так что она направилась к площадке парадной лестницы и уже спускалась, когда господин Бэрке открыл перед незнакомцем дверь.
Она порхала по дому, пребывая в прекрасном настроении, ни намека на дурные предчувствия. Однако когда ее с братом провели в библиотеку, по заострившемуся лицу Роз и дрожащим рукам, державшим какую-то бумагу, она поняла, что незнакомец прибыл из Лондона и что привезенное им известие разрушит ее крошечное счастье.
— Антони… Антония… это мистер Уотсон, поверенный ваших родителей из фирмы «Уотсон и Голдман». Он принес ужасную весть… Боже, не знаю, как сказать. — Роз потянулась рукой к горлу.
Сердце Антонии будто сжало ледяными пальцами. Антони не сводил враждебного взгляда с человека, посмевшего омрачить солнечный покой Лэмб-холла.
— Болен отец, — высказала предчувствие Антония.
— Да, милая, — тихо ответила Роз, — сердце… но болезнь смертельная, родная моя. Боюсь, что он умер.
— Когда? — настойчиво спросил Антони, отвергая нежеланную весть.
— Вероятно, в апреле. Письмо с Цейлона шло несколько месяцев.
Антони протянул руку за письмом. Роз с тревогой увидела, как кровь отхлынула от лица Антонии, ставшего мертвенно-бледным.
Мистер Уотсон, прокашлявшись, обратился к молодому лорду Лэмбу, в отчаянии пробегавшему глазами по изящным строчкам материнского письма.
— Милорд, — почтительно начал адвокат, — я взял на себя смелость снять копии с документов, передающих вам титул и, разумеется, право собственности на Лэмб-холл. В силу того что до совершеннолетия вам остается почти полтора года, ваши средства находятся под опекой. Перед смертью покойный лорд Расселл Лэмб назначил вашим опекуном некоего Адама Сэвиджа.
— Кого? — переспросил Антони, почувствовав в груди тупую боль.
— Мистер Сэвидж, видимо, был другом вашего отца и соседом по плантации на Цейлоне. — Мистер Уотсон снова прокашлялся. — Ваше денежное содержание остается в прежних размерах, но что касается остальных денег, милорд, я с сожалением должен сообщить, что они находятся в распоряжении вашего законного опекуна. От него целиком зависит, будут ли увеличены средства на покрытие расходов по содержанию Лэмб-холла и ферм арендаторов.
В этот момент Антони меньше всего думал о деньгах, посему вместо него вставила слово бабушка:
— Представляется, что распоряжение сие создает явные неудобства. Несомненно, было бы лучше, если бы они были в руках его поверенных здесь, в Лондоне, не так ли?
Мистер Уотсон, естественно, согласился с ней, но все было в строгом соответствии с законом и не оставляло никакой лазейки.
— Мистер Сэвидж в настоящее время строит дом в Грэйвсенде и по его завершении вернется с Цейлона, так что распоряжение, возможно, не окажется неудобным.
Лорд Лэмб, не откажите в любезности поставить свою подпись под документом на право владения Лэмб-холлом, чтобы его можно было зарегистрировать на ваше имя, и, разумеется, на право владения городской усадьбой на Керзон-стрит.
Антони завершил формальности, и мистер Уотсон, как видно, не был склонен задерживаться в доме, где поселилось горе.
— Лорд Лэмб, леди Рэндольф, позвольте мне выразить соболезнования от имени фирмы «Уотсон и Голдман» Мы будем по-прежнему служить вам в любом качестве, в каком вы пожелаете, так же как мы служили покойному лорду Лэмбу. Извещение о смерти помещено в «Лондонской газете».
Мистер Уотсон старался скрыть свое удивление поразительным сходством между лордом Лэмбом и его сестрой. Откланявшись дамам, он покинул дом.
Беспомощно взглянув на брата, Антония прошептала:
— Мама вернется домой?
— Вероятно, нет, — ответил Тони, передавая ей письмо матери, потом глубоко засунул руки в карманы.
Антония прочла письмо и вернула его бабушке. Глаза ее наполнились слезами. Она подошла н брату, и они, не нуждаясь в словах, долго горестно смотрели в глаза друг другу. Потом вместе вышли из библиотеки, ища уединения вне дома.
Розалинд видела из окна, как две темноволосые головы скрылись в прибрежном кустарнике.
— Будь они прокляты, тропики!
Служивший с незапамятных времен дворецкий был в Лэмб-холле незаменимым человеком. Он подставил к удобному креслу с подголовником скамеечку для ног и знаком предложил Розалинд сесть. Она вздохнула.
— Приготовить вам чаю, миледи?
— Бренди… бренди, — решительно ответила Роз, — и заодно налейте себе, мистер Бэрке.
Спустившись в лодочный сарай, близнецы занялись свертыванием тросов и канатов и наведением порядка в своем несколько запущенном убежище; потом, когда уже нечем было заняться, сели в лодку, слушая ритмичный плеск волн о борта.
— Утром ты верно сказала, — горестно заметил Антони. — Я не помню, как оба они выглядят.
— Бедная мама, она там совсем одна. Не представляю, как ей там живется все эти месяцы.
— Проклятье! Мне бы следовало быть там, с ней, — в отчаянии воскликнул Антони. — Боже, только сегодня утром Роз сказала, что я стану наследником всего этого, не пошевелив пальцем. — У него затряслись плечи, в глазах, обращенных к Антонии, была глубокая боль. — Клянусь, я не хочу стать лордом Лэмбом и наследником всего… таким путем!
Антония, утешая его, протянула руку
— У тебя горе смешалось с чувством вины, Тони. — Слезы душили ее. — Но ты же не виноват.
Он благодарно обернулся к ней, будто она была его спасительной нитью, и торопливо вытер глаза рукавом.
— Я презренный эгоист. Рад, что в этом сезоне ты не поедешь в Лондон.
Антония совсем забыла о Лондоне. Теперь, когда они в трауре, о нем не могло быть и речи. Она почувствовала угрызения совести из-за денег, попусту потраченных на наряды, которые она, может быть, никогда не наденет. Когда она появится в свете на будущий год, они, возможно, выйдут из моды. Она отогнала от себя эти мысли, стараясь утешить брата.
— Хорошо, что нас двое. Вдвоем и беда полбеды. Я раньше тебе не говорила, но этот дом — моя защита. Здесь я чувствую себя в безопасности. Когда становится ужасно, как теперь, мне кажется, что сами стены укрывают и утешают меня. Дом станет нашей крепостью, а мы держась друг за друга, будем сильнее.
— Какого черта отец, словно сопляка, отдал меня под опеку этому малому, Сэвиджу!
— Не только тебя, Тони. Адам Сэвидж и мой опекун, — возразила она.
— Кто он такой, черт побери? Мы ничего о нем не знаем! — обиженно воскликнул Антони.
— Нет, знаем. Знаем, что он строится в Грэйвсенде Всего в десяти-двенадцати милях отсюда. Давай на следующей неделе съездим туда.
Намерение предпринять что-то отвлекало от лишавшего сил чувства безысходности. Они оставались снаружи, пока не удлинились тени и холод с моря не прогнал их домой. Оба отказались от приготовленного мистером Бэрке легкого ужина. Антония удалилась в спальню.
Роз зашла к ней удостовериться, что все в порядке.
— Не понимаю, почему не приехала мама, — недоумевала Антония.
— Что тут не понять, милая? — спокойно объяснила Роз. — Лэмб-холл теперь принадлежит Антони. Ева здесь больше не хозяйка. На Цейлоне она живет как императрица, слуги ее почти как рабы, готовы выполнить любое ее приказание. Она — одна из единственной в своем роде группы немногих избранных, белая женщина в условиях примитивной культуры. Скорее всего, цейлонское общество тяготеет к ней, она там и солнце, и луна, и звезды.
— Послушав тебя, я кажусь неумной, — печально заметила Антония.
— Это твоя мамаша в некоторых отношениях не совсем умна, во всем остальном она ой как расчетлива. Во всяком случае, Антония, быть женщиной — нелегкое дело. Этот мир принадлежит мужчинам, и так будет всегда. Заметила, как сегодня мистер Уотсон почти не видел тебя? Не находишь ли ты несколько несправедливым, что, хотя вы с Антони родились в один час и день, от одних родителей, он наследует все, а ты ничего? И все по одной простой причине, что он мужчина, а ты женщина.
— Но титул переходит только по мужской линии, — беззлобно заметила Антония.
— А титулы обычно влекут за собой собственность, землю и богатство. Неплохо придумано, чтобы власть оставалась в мужских руках, — отрубила Роз.
— Я никогда не сомневалась в этом порядке, — серьезно ответила Антония.
— Никто в этом не сомневается, пока это не коснется нас лично. Из-за того что я подарила лорду Рэндольфу дочь, а не сына, его наследником стал племянник, который после смерти твоего деда получил и титул и мой дом. Я лишилась всего, кроме вдовского домика на земле моего поместья.
— О Роз, как несправедливо! Я часто спрашивала себя, зачем ты взвалила на себя бремя воспитания двух близнецов, хотя, по существу, у тебя не было выбора.
— Мне это не доставило ничего, кроме радости, милая. Я могла бы снова выйти замуж, но так или иначе я бы не вынесла, чтобы еще один мужчина распоряжался моей жизнью.
— Должно быть, Это и означает бран, — задумчиво сказала Антония.
— Некоторые женщины бывают счастливы, выйдя замуж за властного мужчину. Другие же предпочитают командовать и, как говорится, ходить в штанах, однако эти женщины мало уважают своих мужей, помыкают ими. И в этом случае женщины тоже оказываются в двусмысленном положении: словом, и так нехорошо, и так плохо!
— Ой, бабушка, ты так смешно говоришь, а смеяться сегодня — это так ужасно.
— Нет, милая, не ужасно. Carpe diem… пользуйся днем! Какая жалость, что в этом сезоне ты не сможешь поехать в Лондон. — Роз, как бы смирившись, глубоко вздохнула. — Женщине в царствование Георгов требуются две вещи: красота и деньги. Если у нее есть красота, она может выйти замуж за деньги. Если же у нее есть деньги, красота ей не нужна.
Антония улыбнулась сквозь слезы:
— Ну и выбор: либо замуж, либо нянчить обезьян в аду. Не такова ли незавидная доля старых дев на том свете?
— Рада, что ты улыбаешься.
Лежа в темноте, Антония пыталась вспомнить отца. Она не могла отчетливо представить черты его лица, но в памяти сохранился высокий темноволосый мужчина, который был неизменно добр и нежен с нею. Всякий раз, когда она падала и ушибалась, отец брал ее на руки и смахивал слезинки. Он научил ее ездить верхом и ходить под парусом и никогда не показывал, что отдает предпочтение брату. Мать же, наоборот, никогда не скрывала, что ее любимцем был сын, Антони. Мать часто резко отчитывала Антонию, и тогда та бежала к отцу и искала утешения у него на коленях. Уткнувшись лицом в подушку, она думала о том, что никогда больше не ощутит его ласковых рук. Внутренний голос подсказывал ей, что она должна выплакать все слезы этой ночью. Завтра она должна быть сильной, ради Антони.
Пришло время взрослеть. Она вдруг почувствовала себя много старше своего брата. Хотя Тони стал теперь лордом Лэмбом и хозяином имения, на самом деле он все еще оставался неопытным подростком. Антония, со своей стороны, чувствовала, что отныне она должна оставить свое девичество позади. Она поняла, что быть женщиной значит быть взрослой и брать на себя ответственность за других. Мужчины могли позволить себе оставаться мечтателями, но женщина должна быть расчетливой, практичной.
Слезы все еще струились из-под ресниц, когда она забылась глубоким сном, перенесшим ее в детство. Она гарцевала на пони, хвастаясь своей ловкостью перед отцом и другими взрослыми, гостями Лэмб-холла. Они смеялись над ее проделками, а у нее под обращенным к ней полным гордости, любящим, подбадривающим взглядом отца голова кружилась от счастья.
Соскочив с седла, она побежала в раскинутые руки отца. Она хохотала, глядя в его смуглое лицо, вдыхая запах крема для бритья, чувствуя, как сильные руки поднимают ее высоко в воздух.
— Кинь ее мне, — смеясь, пошутил кто-то из друзей отца.
Она радостно визжала, чувствуя на себе лестное внимание, потом вдруг увидела лицо появившейся на лужайке матери. На нем было написано неодобрение. Она не любила, когда отец играл с Антонией или ласково прижимал к себе даже в отсутствие гостей.
Антония была тоненькой и темноволосой, как и отец. Мать говорила, что она слишком живая и неуправляемая, как мальчишка. Антония оцепенела в отцовских рунах, и он опустил ее на землю. Солнечный день померк.
— Не надо потворствовать ее развязности, дорогой. Это было бы простительно, если бы она была хорошей девочкой.
Мать взяла под руки двух приятелей отца, чаруя их своей красотой. Остальные потянулись за ней по лужайке, забыв об Антонии. Правда, отец не забыл. Он послал ей воздушный поцелуй, который она поймала и спрятала в карман.
— Пусть я буду такой же красивой, как мама, когда вырасту.
Антония внезапно проснулась. Она вспомнила, что отец умер и что она никогда больше его не увидит, разве что во сне. Воспоминания о нем были светлыми, полными любви и радости, и их никто у нее не отнимет.
— Какие же они маленькие! — сокрушенно вздохнула она.
Ее бабушка по матери, леди Розалинд Рэндольф, отставив чашку с шоколадом, заметила сухо:
— Размер не в счет, были бы тугие. Бокал для шампанского отливали по маленькой груди Марии Антуанетты, которая была объявлена образцом совершенства. Впрочем, все эти совершенства ни к чему для парижской черни, — презрительно добавила Роз.
Она оценивающе оглядела высокую стройную фигуру внучки, с удовлетворением отметив девятнадцатидюймовую талию и длинные красивые ноги. Вспомнился собственный первый выход в свет, когда ей тоже было шестнадцать.
— Мужчины, Антония, будут у твоих ног, можешь не сомневаться. Последний бал, на котором я была, походил на состязание в уродстве. Леди Денам, тощая как щепка, соорудила из кисеи огромную грудь. Ну точь-в-точь как зобастый голубь, а ведь думала, дуреха, что это ей очень идет. Герцогиня Бедфордская, по-моему, собиралась «слизать» новую расцветку у моряков — синюю с белым, но платье у нее было такого дикого оттенка, что нет слов. К счастью, этого не заметили, потому что никто не мог оторвать глаз от синей напудренной прически, увенчанной настоящим кораблем. Ужасно, целый час она никому не давала сказать слова, на полном серьезе пересказывая дурацкие назидания своего парикмахера Легроса. «Летом можно не снимать парик хоть три недели — ничего голове не будет», — передразнила Роз.
Глаза Антонии лучились смехом. Щелкнув пальцем по белоснежному локону водруженного на туалетном столике сооружения и скорчив милую гримаску, девушка шутливо заметила:
— О Роз, мне так хотелось надеть свой первый в жизни парик, а теперь ты начисто отбила у меня охоту.
— Вот и хорошо! Это же всего лишь уродливые поделки из конского волоса, пеньки и пудры, собирающие всякую заразу. Я возблагодарю Бога, когда они выйдут из моды. Хотя бы днем-то их перестали носить.
— Думаю, ты просто хочешь меня подбодрить. Герцогиня Девонширская — известная красавица, и, уж я знаю, на ее открывающем сезон балу, что состоится на той неделе, будет полно разодетых и разукрашенных дам.
Антония испытывала неуверенность относительно своей внешности, просто не понимая, как она красива. Всю жизнь ей говорили вещи вроде: «Как жаль, что цветом волос ты не пошла в мать» или «Ты выдалась ростом с брата, а, помнится, матушка твоя изящна, как котенок».
— Не все они настоящие леди, дорогая, — холодно протянула Роз. — И уж меньше всего сама Джорджиана! К тому же придется состязаться не с женщинами, а с мужчинами. «Скиффи» Скеффингтон вымазал лицо свинцовыми белилами, от него воняло как от мускусного кота, а беспутная компания из Карлтон-хауза все до одного щеголяли красными высокими каблуками.
— Скиффи. Какое нелепое имя, — заметила Антония. — Не терпится его увидеть.
— Не такое нелепое, как настоящее имя бедняги. Его зовут Ламли, — поделилась секретом Роз. — Можешь не верить, он притащил с собой табакерку, трость со шпагой внутри, носовой платок, веер, гребень, коробочку для мушек и муфту. Словом, что твой фокусник из цирка!
— Опять преувеличиваешь. Уверена, что муфту он носит только зимой.
— Вот и нет. Что до самого последнего крика моды в «Лондонском журнале», так это летняя муфта из лебяжьего пуха. Когда будем на следующей неделе в городе, нужно тебе купить. Теперь самый шик слыть чудаком, да разве это удивительно, когда сам король Георг — буйно помешанный? — Не переводя дыхания, Роз продолжала: — Пускай зайдет Молли. Хочу посмотреть, как там новое бальное платье.
Антония чувствовала, как внутри растет приятное волнение. Еще несколько недель назад поездка из Стоука в городское имение в Лондоне означала лишь возможность походить по книжным магазинам в поисках книг о красивых, величественных зданиях, их обстановке, о садах и парках, которыми Антония так восхищалась. Теперь ее бабушка, леди Розалинд Рэндольф, вместе с самой своей близкой подругой, леди Франсис Джерси, решили, что Антония уже выросла для своего первого бального сезона. И вот, вместо того чтобы целыми днями скакать на коне или ходить под парусами с братом-близнецом Антони, она бесконечно простаивает на примерках бальных платьев, берет уроки танцев и выслушивает советы, как заставить подходящего молодого лорда предложить ей руку и сердце.
Позвали горничную, поверх нижнего белья накинули на Антонию белое с серебром творение из тюля, убрали волосы под модно завитой парик, осыпали его пудрой, закрыв лицо стеклянным колпаком, потом выбрали мушку и аккуратно приклеили ее в уголке губ, ради кокетства.
Все трое повернули головы к дверям спальни, услыхав знакомый стук сапог, возвещавший, что Антони возвращается с прогулки верхом. Стройный темноволосый молодой человек, руки в карманах, перестав насвистывать, замер в дверях.
— Тони, это ты? — воскликнул брат, не веря глазам. На щеках сестры появились ямочки.
— Тони, это правда я. Ну и как?
Они звали друг друга Тони, что запутывало других, но не их самих. Потому-то они с детства и звали себя таким образом.
— Мне не нравится, — не раздумывая выпалил он. Антония изменилась в лице, уверенности в себе как не бывало.
— Словно паршивый свадебный пирог!
— Ого, — поддразнила Роз, — услышал свадебные колокола и испугался, что лишаешься подручного, которым можно верховодить на паруснике. Тогда позволь тебе напомнить, Антони, что это откровенный эгоизм.
— Я — мужчина, — ухмыльнулся он. — Мне положено быть эгоистом.
— Тебе-то что, дорогой. Ты унаследуешь все это, не пошевелив пальцем, а твоей сестре нужно выйти замуж, к тому же удачно, если она хочет иметь свой дом и титул для своего первенца.
Тони запротестовал:
— Роз, да нам же всего по шестнадцать лет! Я прихожу в ужас от одной мысли о женитьбе.
— Так и должно быть, дурачок. Тебе еще много лет до узды, а Антония уже созрела для брачного рынка.
Антония не чувствовала себя созревшей. Ей казалось, что она ни на что не годится. И бабушка, и мать в ее возрасте пленили титулованных лордов, которые не мешкая повели их к алтарю. Она знала, что здесь, в сельской глуши, у нее было мало шансов встретить кого-нибудь, и благодарила судьбу за возможность провести сезон в Лондоне.
Большие зеленые глаза встретились взглядом с такими же большими зелеными глазами.
— Я тоже дрожу при этой мысли, Тони. Я совсем не готова к замужеству, однако безумно рада повеселиться на всех этих балах.
— Не в мать ты пошла. Ева в твои годы еще как была готова. Общество только рты разинуло. Скандал был грандиозный.
Эвелин была помолвлена с Робертом Лэмбом, но тогда после смерти отца старший брат Роберта Расселл унаследовал титул и имение Лэмб-холл, она тотчас пере-нетнулась к нему. В свете только и было разговоров, что о ней.
— Мне хочется, чтобы родители вернулись с Цейлона, — задумчиво промолвила Антония. — Я почти не помню, как выглядит мама. Помню только, что у нее светлые волосы и она очень красива.
— То было десять лет назад. В тропиках женщины быстро увядают, — непочтительно заметил Антони.
— Только не Эвелин, — возразила Роз. — Ее способность позаботиться о себе не знает границ,
— Роз! Иногда ты говоришь так, будто не любишь маму, — упрекнула ее Антония.
— М-м-м, — уклонилась от ответа бабушка. — Молли, можешь уложить парик и платье вместе с остальным гардеробом Антонии. Думаю, мы поедем в город днем раньше чтобы у тебя осталось полдня на отдых. Когда начнется сезон, каждый день будешь добираться до постели не раньше утра.
Летний день выдался как нельзя лучше. Теплое солнышко раскрыло растущие в изобилии розы и люпины, и легкий южный ветерок доносил их благоухание в распахнутые окна Лэмб-холла. Антония весело мурлыкала, отдавшись мечтам об ожидавшем ее в Лондоне водовороте увеселений. При мысли о приближавшемся дебюте в груди росло радостное возбуждение, и она чувствовала, что должна быть готова к выходу в свет. По крайней мере, готова для пудры и румян, туфелек на высоких каблуках и глубоких, по моде, вырезов на платье. На балах, раутах, спектаклях, званых вечерах, торжественных празднествах, маскарадах и музыкальных вечерах все ее существо должно было претерпеть метаморфозу.
Ее бабушка позаботилась о том, чтобы она росла в сельской тиши, укрытая от тревог и забот, как гусеница под листом. А теперь пришло время превратиться в бабочку и распахнуть роскошные крылья, привлекая поклонников. Родители отложили деньги на приданое, и она знала, что оно, вкупе с титулом отца, добавляет ей привлекательности. Так что оснований для надежд вполне хватало.
Взгляд ее упал на вырезанные из «Бомонд», модного журнала, стихи. Антония в который раз перечитала умные строки «Советов Джулии» Латтрелла:
Все в этом перечне имеет смысл -
Богатство, слава, моды блеск, любовники, друзья.
Все это или радует, иль мучит
Людей всех званий, возрастов, мужчин и женщин.
Попав в клуб избранных,
Ты, как монарх, безгрешен;
Но изгнанный оттуда как Иуда,
Клянусь Юпитером, ты правды не найдешь. Антония громко рассмеялась. Ей можно смеяться. Благодаря леди Джерси она была вхожа в этот клуб избранных, где дебютантки из высшего света знакомились с будущими мужьями. Из окна виднелись лодочная при-
стань, спускающиеся к речке Медуэй газоны. Из-за деревьев, напугав ее, вылетела цапля и, долетев до реки, зашагала по мелководью. Ее не будет здесь всю осень и зиму. Она будет скучать о многом, что остается здесь, в деревне.
Антония страстно любила Лэмб-холл. Она здесь родилась. Для нее он был больше чем дом. До сегодняшнего дня здесь прошла вся ее жизнь. После отъезда родителей на Цейлон это прекрасное поместье оставалось обителью спокойной, безмятежной жизни. Увитое зеленым плющом теплое кирпичное здание простояло здесь столетие, и Тони знала, что оно всегда будет стоять здесь, давая убежище ей и ее брату, потом спустя поколение перейдет к сыну ее брата, а дальше к сыну сына. Мысль о том, что люди будут приходить и уходить, а дом будет стоять как бастион, укрывая их от жизненных бурь, по крайней мере еще сотню лет, приносила радость и покой.
Она знала, как ей будет не хватать бешеных скачен по лугам и вызывающих пьянящую радость прогулок под парусом по морю, но она также знала, что там ей некогда будет скучать по дому и что она ни за что в мире не откажется от предоставившейся ей возможности.
По посыпанной гравием аллее приближался экипаж. Антония с любопытством следила, как из него вышел джентльмен и направился к парадной двери Лэмб-холла. Он не был похож ни на одного из многочисленных гостей бабушки, так что она направилась к площадке парадной лестницы и уже спускалась, когда господин Бэрке открыл перед незнакомцем дверь.
Она порхала по дому, пребывая в прекрасном настроении, ни намека на дурные предчувствия. Однако когда ее с братом провели в библиотеку, по заострившемуся лицу Роз и дрожащим рукам, державшим какую-то бумагу, она поняла, что незнакомец прибыл из Лондона и что привезенное им известие разрушит ее крошечное счастье.
— Антони… Антония… это мистер Уотсон, поверенный ваших родителей из фирмы «Уотсон и Голдман». Он принес ужасную весть… Боже, не знаю, как сказать. — Роз потянулась рукой к горлу.
Сердце Антонии будто сжало ледяными пальцами. Антони не сводил враждебного взгляда с человека, посмевшего омрачить солнечный покой Лэмб-холла.
— Болен отец, — высказала предчувствие Антония.
— Да, милая, — тихо ответила Роз, — сердце… но болезнь смертельная, родная моя. Боюсь, что он умер.
— Когда? — настойчиво спросил Антони, отвергая нежеланную весть.
— Вероятно, в апреле. Письмо с Цейлона шло несколько месяцев.
Антони протянул руку за письмом. Роз с тревогой увидела, как кровь отхлынула от лица Антонии, ставшего мертвенно-бледным.
Мистер Уотсон, прокашлявшись, обратился к молодому лорду Лэмбу, в отчаянии пробегавшему глазами по изящным строчкам материнского письма.
— Милорд, — почтительно начал адвокат, — я взял на себя смелость снять копии с документов, передающих вам титул и, разумеется, право собственности на Лэмб-холл. В силу того что до совершеннолетия вам остается почти полтора года, ваши средства находятся под опекой. Перед смертью покойный лорд Расселл Лэмб назначил вашим опекуном некоего Адама Сэвиджа.
— Кого? — переспросил Антони, почувствовав в груди тупую боль.
— Мистер Сэвидж, видимо, был другом вашего отца и соседом по плантации на Цейлоне. — Мистер Уотсон снова прокашлялся. — Ваше денежное содержание остается в прежних размерах, но что касается остальных денег, милорд, я с сожалением должен сообщить, что они находятся в распоряжении вашего законного опекуна. От него целиком зависит, будут ли увеличены средства на покрытие расходов по содержанию Лэмб-холла и ферм арендаторов.
В этот момент Антони меньше всего думал о деньгах, посему вместо него вставила слово бабушка:
— Представляется, что распоряжение сие создает явные неудобства. Несомненно, было бы лучше, если бы они были в руках его поверенных здесь, в Лондоне, не так ли?
Мистер Уотсон, естественно, согласился с ней, но все было в строгом соответствии с законом и не оставляло никакой лазейки.
— Мистер Сэвидж в настоящее время строит дом в Грэйвсенде и по его завершении вернется с Цейлона, так что распоряжение, возможно, не окажется неудобным.
Лорд Лэмб, не откажите в любезности поставить свою подпись под документом на право владения Лэмб-холлом, чтобы его можно было зарегистрировать на ваше имя, и, разумеется, на право владения городской усадьбой на Керзон-стрит.
Антони завершил формальности, и мистер Уотсон, как видно, не был склонен задерживаться в доме, где поселилось горе.
— Лорд Лэмб, леди Рэндольф, позвольте мне выразить соболезнования от имени фирмы «Уотсон и Голдман» Мы будем по-прежнему служить вам в любом качестве, в каком вы пожелаете, так же как мы служили покойному лорду Лэмбу. Извещение о смерти помещено в «Лондонской газете».
Мистер Уотсон старался скрыть свое удивление поразительным сходством между лордом Лэмбом и его сестрой. Откланявшись дамам, он покинул дом.
Беспомощно взглянув на брата, Антония прошептала:
— Мама вернется домой?
— Вероятно, нет, — ответил Тони, передавая ей письмо матери, потом глубоко засунул руки в карманы.
Антония прочла письмо и вернула его бабушке. Глаза ее наполнились слезами. Она подошла н брату, и они, не нуждаясь в словах, долго горестно смотрели в глаза друг другу. Потом вместе вышли из библиотеки, ища уединения вне дома.
Розалинд видела из окна, как две темноволосые головы скрылись в прибрежном кустарнике.
— Будь они прокляты, тропики!
Служивший с незапамятных времен дворецкий был в Лэмб-холле незаменимым человеком. Он подставил к удобному креслу с подголовником скамеечку для ног и знаком предложил Розалинд сесть. Она вздохнула.
— Приготовить вам чаю, миледи?
— Бренди… бренди, — решительно ответила Роз, — и заодно налейте себе, мистер Бэрке.
Спустившись в лодочный сарай, близнецы занялись свертыванием тросов и канатов и наведением порядка в своем несколько запущенном убежище; потом, когда уже нечем было заняться, сели в лодку, слушая ритмичный плеск волн о борта.
— Утром ты верно сказала, — горестно заметил Антони. — Я не помню, как оба они выглядят.
— Бедная мама, она там совсем одна. Не представляю, как ей там живется все эти месяцы.
— Проклятье! Мне бы следовало быть там, с ней, — в отчаянии воскликнул Антони. — Боже, только сегодня утром Роз сказала, что я стану наследником всего этого, не пошевелив пальцем. — У него затряслись плечи, в глазах, обращенных к Антонии, была глубокая боль. — Клянусь, я не хочу стать лордом Лэмбом и наследником всего… таким путем!
Антония, утешая его, протянула руку
— У тебя горе смешалось с чувством вины, Тони. — Слезы душили ее. — Но ты же не виноват.
Он благодарно обернулся к ней, будто она была его спасительной нитью, и торопливо вытер глаза рукавом.
— Я презренный эгоист. Рад, что в этом сезоне ты не поедешь в Лондон.
Антония совсем забыла о Лондоне. Теперь, когда они в трауре, о нем не могло быть и речи. Она почувствовала угрызения совести из-за денег, попусту потраченных на наряды, которые она, может быть, никогда не наденет. Когда она появится в свете на будущий год, они, возможно, выйдут из моды. Она отогнала от себя эти мысли, стараясь утешить брата.
— Хорошо, что нас двое. Вдвоем и беда полбеды. Я раньше тебе не говорила, но этот дом — моя защита. Здесь я чувствую себя в безопасности. Когда становится ужасно, как теперь, мне кажется, что сами стены укрывают и утешают меня. Дом станет нашей крепостью, а мы держась друг за друга, будем сильнее.
— Какого черта отец, словно сопляка, отдал меня под опеку этому малому, Сэвиджу!
— Не только тебя, Тони. Адам Сэвидж и мой опекун, — возразила она.
— Кто он такой, черт побери? Мы ничего о нем не знаем! — обиженно воскликнул Антони.
— Нет, знаем. Знаем, что он строится в Грэйвсенде Всего в десяти-двенадцати милях отсюда. Давай на следующей неделе съездим туда.
Намерение предпринять что-то отвлекало от лишавшего сил чувства безысходности. Они оставались снаружи, пока не удлинились тени и холод с моря не прогнал их домой. Оба отказались от приготовленного мистером Бэрке легкого ужина. Антония удалилась в спальню.
Роз зашла к ней удостовериться, что все в порядке.
— Не понимаю, почему не приехала мама, — недоумевала Антония.
— Что тут не понять, милая? — спокойно объяснила Роз. — Лэмб-холл теперь принадлежит Антони. Ева здесь больше не хозяйка. На Цейлоне она живет как императрица, слуги ее почти как рабы, готовы выполнить любое ее приказание. Она — одна из единственной в своем роде группы немногих избранных, белая женщина в условиях примитивной культуры. Скорее всего, цейлонское общество тяготеет к ней, она там и солнце, и луна, и звезды.
— Послушав тебя, я кажусь неумной, — печально заметила Антония.
— Это твоя мамаша в некоторых отношениях не совсем умна, во всем остальном она ой как расчетлива. Во всяком случае, Антония, быть женщиной — нелегкое дело. Этот мир принадлежит мужчинам, и так будет всегда. Заметила, как сегодня мистер Уотсон почти не видел тебя? Не находишь ли ты несколько несправедливым, что, хотя вы с Антони родились в один час и день, от одних родителей, он наследует все, а ты ничего? И все по одной простой причине, что он мужчина, а ты женщина.
— Но титул переходит только по мужской линии, — беззлобно заметила Антония.
— А титулы обычно влекут за собой собственность, землю и богатство. Неплохо придумано, чтобы власть оставалась в мужских руках, — отрубила Роз.
— Я никогда не сомневалась в этом порядке, — серьезно ответила Антония.
— Никто в этом не сомневается, пока это не коснется нас лично. Из-за того что я подарила лорду Рэндольфу дочь, а не сына, его наследником стал племянник, который после смерти твоего деда получил и титул и мой дом. Я лишилась всего, кроме вдовского домика на земле моего поместья.
— О Роз, как несправедливо! Я часто спрашивала себя, зачем ты взвалила на себя бремя воспитания двух близнецов, хотя, по существу, у тебя не было выбора.
— Мне это не доставило ничего, кроме радости, милая. Я могла бы снова выйти замуж, но так или иначе я бы не вынесла, чтобы еще один мужчина распоряжался моей жизнью.
— Должно быть, Это и означает бран, — задумчиво сказала Антония.
— Некоторые женщины бывают счастливы, выйдя замуж за властного мужчину. Другие же предпочитают командовать и, как говорится, ходить в штанах, однако эти женщины мало уважают своих мужей, помыкают ими. И в этом случае женщины тоже оказываются в двусмысленном положении: словом, и так нехорошо, и так плохо!
— Ой, бабушка, ты так смешно говоришь, а смеяться сегодня — это так ужасно.
— Нет, милая, не ужасно. Carpe diem… пользуйся днем! Какая жалость, что в этом сезоне ты не сможешь поехать в Лондон. — Роз, как бы смирившись, глубоко вздохнула. — Женщине в царствование Георгов требуются две вещи: красота и деньги. Если у нее есть красота, она может выйти замуж за деньги. Если же у нее есть деньги, красота ей не нужна.
Антония улыбнулась сквозь слезы:
— Ну и выбор: либо замуж, либо нянчить обезьян в аду. Не такова ли незавидная доля старых дев на том свете?
— Рада, что ты улыбаешься.
Лежа в темноте, Антония пыталась вспомнить отца. Она не могла отчетливо представить черты его лица, но в памяти сохранился высокий темноволосый мужчина, который был неизменно добр и нежен с нею. Всякий раз, когда она падала и ушибалась, отец брал ее на руки и смахивал слезинки. Он научил ее ездить верхом и ходить под парусом и никогда не показывал, что отдает предпочтение брату. Мать же, наоборот, никогда не скрывала, что ее любимцем был сын, Антони. Мать часто резко отчитывала Антонию, и тогда та бежала к отцу и искала утешения у него на коленях. Уткнувшись лицом в подушку, она думала о том, что никогда больше не ощутит его ласковых рук. Внутренний голос подсказывал ей, что она должна выплакать все слезы этой ночью. Завтра она должна быть сильной, ради Антони.
Пришло время взрослеть. Она вдруг почувствовала себя много старше своего брата. Хотя Тони стал теперь лордом Лэмбом и хозяином имения, на самом деле он все еще оставался неопытным подростком. Антония, со своей стороны, чувствовала, что отныне она должна оставить свое девичество позади. Она поняла, что быть женщиной значит быть взрослой и брать на себя ответственность за других. Мужчины могли позволить себе оставаться мечтателями, но женщина должна быть расчетливой, практичной.
Слезы все еще струились из-под ресниц, когда она забылась глубоким сном, перенесшим ее в детство. Она гарцевала на пони, хвастаясь своей ловкостью перед отцом и другими взрослыми, гостями Лэмб-холла. Они смеялись над ее проделками, а у нее под обращенным к ней полным гордости, любящим, подбадривающим взглядом отца голова кружилась от счастья.
Соскочив с седла, она побежала в раскинутые руки отца. Она хохотала, глядя в его смуглое лицо, вдыхая запах крема для бритья, чувствуя, как сильные руки поднимают ее высоко в воздух.
— Кинь ее мне, — смеясь, пошутил кто-то из друзей отца.
Она радостно визжала, чувствуя на себе лестное внимание, потом вдруг увидела лицо появившейся на лужайке матери. На нем было написано неодобрение. Она не любила, когда отец играл с Антонией или ласково прижимал к себе даже в отсутствие гостей.
Антония была тоненькой и темноволосой, как и отец. Мать говорила, что она слишком живая и неуправляемая, как мальчишка. Антония оцепенела в отцовских рунах, и он опустил ее на землю. Солнечный день померк.
— Не надо потворствовать ее развязности, дорогой. Это было бы простительно, если бы она была хорошей девочкой.
Мать взяла под руки двух приятелей отца, чаруя их своей красотой. Остальные потянулись за ней по лужайке, забыв об Антонии. Правда, отец не забыл. Он послал ей воздушный поцелуй, который она поймала и спрятала в карман.
— Пусть я буду такой же красивой, как мама, когда вырасту.
Антония внезапно проснулась. Она вспомнила, что отец умер и что она никогда больше его не увидит, разве что во сне. Воспоминания о нем были светлыми, полными любви и радости, и их никто у нее не отнимет.
Глава 2
А в тридцати милях от Лэмб-холла в тесном холостяцком жилище в лондонском районе Сохо Бернард Лэмб, можно сказать, с нескрываемой радостью читал извещение о кончине своего дядюшки. До сегодняшнего утра его виды на будущее не сулили ничего хорошего.
Понадобился ровно год, чтобы спустить оставшиеся от отца денежки, которых не хватило на жизнь из-за унаследованного от родителя вместе с деньгами пристрастия к азартным играм. Небольшой дом на Клэри-стрит давно сплыл, а сам он по свои красивые брови в долгу, плата за эту грязную дыру на Тотнем-Корт-роуд просрочена.
Извещение в «Газетт», тем не менее, подняло ему настроение. Прищурив глаза, Бернард дал волю воображению. Не было нужды взлетать слишком высоко, чтобы увидеть себя земельным магнатом. Теперь, когда его дядюшка, лорд Расселл Лэмб, откинул копыта, между ним и титулом оставался только двоюродный братец Антони. «Лорд Бернард Лэмб» — это звучало весьма заманчиво.
Он рассмеялся, представив забавную картину. Снова будет чем соблазнить Анджелу, очаровательную актрисочку, которая вот-вот отделается от него. Ореол предстоящего богатства будет магнитом притягивать к нему прекрасный пол. Деньги — это власть. Он будет упиваться властью над этой девицей со сцены с личиком ангела.
Она была такой же пройдохой, как и он сам. Достаточно намека на его будущее, чтобы уложить ее на матрац. Его Обещания превратят этого ангела в его собственную игрушку. Вот тогда уж он отыграется за ее равнодушие в последнее время. Он будет смаковать эротические штучки, которые она станет выкидывать, лишь бы снова угодить ему.
Понадобился ровно год, чтобы спустить оставшиеся от отца денежки, которых не хватило на жизнь из-за унаследованного от родителя вместе с деньгами пристрастия к азартным играм. Небольшой дом на Клэри-стрит давно сплыл, а сам он по свои красивые брови в долгу, плата за эту грязную дыру на Тотнем-Корт-роуд просрочена.
Извещение в «Газетт», тем не менее, подняло ему настроение. Прищурив глаза, Бернард дал волю воображению. Не было нужды взлетать слишком высоко, чтобы увидеть себя земельным магнатом. Теперь, когда его дядюшка, лорд Расселл Лэмб, откинул копыта, между ним и титулом оставался только двоюродный братец Антони. «Лорд Бернард Лэмб» — это звучало весьма заманчиво.
Он рассмеялся, представив забавную картину. Снова будет чем соблазнить Анджелу, очаровательную актрисочку, которая вот-вот отделается от него. Ореол предстоящего богатства будет магнитом притягивать к нему прекрасный пол. Деньги — это власть. Он будет упиваться властью над этой девицей со сцены с личиком ангела.
Она была такой же пройдохой, как и он сам. Достаточно намека на его будущее, чтобы уложить ее на матрац. Его Обещания превратят этого ангела в его собственную игрушку. Вот тогда уж он отыграется за ее равнодушие в последнее время. Он будет смаковать эротические штучки, которые она станет выкидывать, лишь бы снова угодить ему.