Страница:
– Мы забрались сюда не для того, чтобы спать.
– А для чего? – Она почувствовала, как он прислонился к ее груди. Ей захотелось уткнуться носом ему в волосатую грудь и вдохнуть только ему свойственный аромат. А он брызнул водой на нее и очень тихо и ласково произнес:
– Ты заставляешь меня радоваться тому, что я живу.
Она замерла, не открывая глаз, прислушиваясь к каждому его слову.
– Ведь ты знаешь, что я всегда буду любить Сабрину. – Ей показалось, что в его голосе звучало сожаление. – Но у меня было достаточно времени, чтобы обдумать все, что связано с ее смертью. Видит Бог, у человека, перегоняющего быков, есть много времени для размышлений.
– У меня тоже было достаточно времени, чтобы осмыслить все. – У нее появилось желание рассказать ему, что она решилась покинуть его на железнодорожной станции, но мужества для этого у нее не хватило.
Если он и слышал ее слова, то сделал вид, что не обратил на них внимания.
– Мне пришлось смириться с тем, что она умерла... а мы нет. Что я женат на тебе, а не на Сабрине.
Анджела не открывала глаз, опасаясь, что он увидит в них невероятную печаль. Неужели он не понимает, какую боль он причиняет ей каждый раз этими словами?
– Это не твоя вина, что Сабрина умерла. И я никогда не пойму, почему я позволил нелепым подозрениям О'Брайона проникнуть в мою душу.
– Человек, оплакивающий близких, не всегда может мыслить рационально. – В этот момент ей хотелось пожалеть его.
– Это не оправдывает меня, не оправдывает ни то, как я поступал, ни то, что я говорил тебе. – Он замолчал на минутку, затем продолжил: – Насколько я понимаю, ты не та женщина, на которой мне следовало жениться.
Глаза у Анджелы невероятно расширились. Гордость заставила ее сесть и выпрямиться. Жалость к нему моментально испарилась.
– И я тоже выбрала бы себе другого мужа.
Последний кусок мыла, который лежал у нее на груди, упал в воду, но она постаралась его найти и достать из воды. В воздухе запахло жасмином.
– Я знаю.
От мягкости тона, которым он произнес эти простые слова, глаза ее наполнились слезами. Он осторожно прикоснулся к ее мокрому плечу.
– Наверное, я все говорю не так, как надо. Мы оба знаем, что различные обстоятельства заставили нас пожениться. Но ведь не все было так плохо?
– Нет, – неохотно подтвердила она.
– Я не могу себе представить Сабрину в походных условиях, как бы ни сложились обстоятельства. И я знаю, она никогда не согласилась бы готовить для всех.
Она тоже не могла себе это представить. По привычке не рассказывать ему ничего плохого про Сабрину она не сказала, что та вообще не умела готовить. Вспомнив неудачные опыты сестры по приготовлению пищи, Анджела внутренне улыбнулась.
– Я не хочу плохо говорить об умершей, но у нее не было твоей силы духа. Твоей уверенности, что в конце концов все устроится к лучшему. – Он осторожно и нежно потер ее плечо. – Ты вытерпела и сильные дожди, и бегущих разгневанных быков, и раненых пастухов.
Серьезный тон его голоса заставил ее повернуться к нему лицом. Его внимательные сине-зеленые глаза встретили ее взгляд. А ее сердце готово было выскочить из грудной клетки.
– И когда я видел, как ты готовишь еду, залечиваешь наши раны, улыбаешься своей прекрасной улыбкой, у меня появлялась надежда. – Он взял ее левую руку в свою. – И я верил, что все окончится хорошо.
Рэнсом поцеловал ее мозолистую ладонь, сложил ее пальцы как будто в кулак и проникновенно произнес:
– Спасибо тебе за все.
Радость захлестнула ее душу, подавив все сомнения. Наверное, тетя Джулия все-таки была права. Возможно, его настоящее и будущее действительно принадлежит ей. Она крепко сжала лежавший у нее в правой руке кусок мыла, и ей так хотелось, чтобы надежда ее оказалась реальностью.
Он прижал ее к себе, волосы его щекотали ее спину. Уткнувшись носом в ее ухо, он прошептал:
– А не пришла ли моя очередь мыться?
Зародившаяся в сердце улыбка появилась у нее на лице. А он правой рукой погладил ее по животу, и рука его находилась совсем близко от его ребенка. Анджела вспомнила сказанные им слова: «я понял, что хочу иметь ребенка», и улыбка растаяла. Она чувствовала себя виноватой. Был ли это подходящий момент, чтобы сообщить ему о ребенке?
– Конечно, если ты будешь пользоваться этим мылом, все быки разбегутся, когда почуют мой запах.
Его шутка нарушила ее настроение. Анджела верила, что чувства его к ней меняются, но было ли этого достаточно? Сможет он полюбить ее? И может она быть уверенной, что он будет любить ребенка?
Теперь она не будет обращать внимания на то, что в сердце у него все еще существует Сабрина. Теперь она забудет о том, что собиралась покинуть его, когда они попадут на железнодорожную станцию. Теперь она будет наслаждаться каждым моментом близости и радоваться его комплиментам, но она не расскажет ему о своей беременности. Пока что не расскажет.
– Быкам придется разбегаться, – сказала она, стараясь, чтобы голос ее звучал легкомысленно. – У меня нет другого мыла.
Чувствуя его возбуждение и желая отвлечь его, Анджела с невинным видом подняла обе руки и спросила:
– С чего мне следует начать?
Откинув голову назад, Рэнсом громко расхохотался, и его звонкий смех был настолько заразительным, что она тоже рассмеялась.
– Я давно не слышала, как ты смеешься, – тихо проговорила она.
– Боже, это очень приятно. – Он усмехнулся. – Ты, видно, твердо решила вытащить меня в мир, где живут нормальные живые люди.
– Мне недоставало твоего смеха.
В какой-то момент прошлое промелькнуло между ними, эфемерное, как мыльные пузыри, но на этот раз сближавшее, а не разделявшее их. Они оба вспомнили то время, когда он часто смеялся и наслаждался жизнью.
– Я тогда был моложе. – В его голосе слышна была печаль.
– И свободнее.
– Потому что я был молодым. Война отбирает у тебя юность, награждает тяжелым чувством ответственности. И изменяет твою жизнь навсегда.
– Время, проведенное в тюрьме, не добавило ничего хорошего.
– Да... – Он смотрел мимо нее и видел что-то такое, чего она никогда не видела и надеялась, что ей не придется увидеть, – после этого пропадает возможность радоваться.
В его красивых сине-зеленых глазах была невероятная боль. Ей хотелось как-то помочь ему, и она опять помахала покрытыми мыльной пеной руками.
– Ты так и не сказал, с чего мне начать мыть тебя?
Шутка помогла, боль исчезла, он улыбнулся.
– Ты можешь мыть меня везде, где захочешь. И она так и сделала.
– Ты заставляешь меня радоваться, что я живой.
– Что вы сказали, миз Анджела? – спросил Томми.
Анджела затуманенными глазами посмотрела на Томми, не поднимая рук, которые по локоть были в муке и тесте. Не сразу она сообразила, что произнесла вслух слова Рэнсома, которые все время вертелись у нее в голове. Верил ли он сам в то, что сможет полюбить ее?
Должна ли она пожертвовать своим будущим, своей мечтой стать врачом ради такой возможности?
– Да нет, ничего, – сказала она и постаралась избавиться от тревожных мыслей. – Хотела убедиться, что положила в тесто все ингредиенты.
Она вытерла рукавом влажный лоб и постаралась переключить внимание Томми.
– Как идут дела со смородиной?
Джон Шогорн обнаружил недалеко целые заросли смородины, и, потратив на сбор ягод несколько часов, Анджела готовилась испечь пироги со смородиной.
– Начинка для пирогов уже почти готова, – сообщил Томми.
Положив бисквитное тесто на стол, она начала раскатывать его. Пять миль диких прерий и огромное стадо диких быков отделяли ее от железнодорожной станции Бакстер. Иногда ей казалось, что все это стадо помчалось бы обратно в Техас, если бы была такая возможность.
– Мне кажется, сегодня нам предстоит опять быть свидетелями стихийного бегства быков, – сказал Томми, указывая ложкой, с которой стекал сок смородины, вверх. – Посмотрите сами.
Анджела посмотрела, и от величественной картины у нее захватило дух. На западе садилось солнце, окруженное причудливыми темными облаками, которые освещались вспышками молнии. На востоке радуга розового, золотистого и фиолетового цветов освещала весь бесконечный небосвод. Природа обещала захватывающее зрелище на предстоящую ночь.
– Я чую запах беды, – взволнованно проговорил Томми.
– Наклонись сюда – и почувствуешь запах смородины, – улыбнулась Анджела.
– О, миз Анджела, не шутите, вы ведь понимаете, о чем я говорю.
Она очень хорошо понимала. От напряжения, которое чувствовалось в атмосфере, волосы вставали дыбом. Этой ночью быки вряд ли будут спать, безусловно, они будут разбегаться. Неясно было только, когда это начнется.
– Нам предстоит длинная и трудная ночь, – сказала она. – Мы будем поддерживать огонь в костре и держать пищу разогретой. Если у них будет время, люди должны иметь возможность поесть.
Когда тени удлинились и наступила ночь, пастухи остались у стада, тихими песнями стараясь успокоить взволнованных животных. По одному они приходили в лагерь поесть. Молнии по-прежнему сверкали в небе, но дождя не было. Большую часть ночи Анджела провела, поддерживая огонь в костре и сохраняя кофе и пищу горячими. К утру усталость сморила ее, и она прилегла.
– Беда, все стадо пришло в движение! Вставайте, ребята! – От этого крика Анджела вскочила с постели, схватив свои мокасины.
– Шевелитесь побыстрее, быки направляются в эту сторону.
Спавшие у костра пастухи вскакивали, влезали в ботинки и, схватив пистолеты и шпоры, мчались к своим оседланным лошадям. Через минуту все они растворились в темноте.
Вспышки молний освещали пространство, гром гремел, Анджеле казалось, что земля дрожит у нее под ногами. Обернувшись, она замерла, прижав мокасины к груди. Стена разъяренных быков в панике двигалась прямо на нее.
– Миз Анджела, идите скорее в повозку, – закричал Томми.
Она слышала его крик, но не в состоянии была сдвинуться с места, ноги не слушались ее.
Как будто несколько тысяч животных гнались именно за ней. Томми схватил ее за руку и потянул к повозке. Загипнотизированная видом огромной темной движущейся массы, она различала только сверкающие верхушки их длинных рогов.
А когда опять сверкнула молния, она увидела глаза бегущих впереди быков. Страх придал ей силы, теперь уже она тянула за собой Томми.
– А где лошади? – громко крикнула Анджела, стараясь перекричать топот тысяч копыт.
– Они, наверное, перепуганы.
Быки пронеслись по тому месту, где была ее постель. Протянув руку, она постаралась влезть в повозку, Томми подталкивал ее сзади, и она наконец оказалась на дне повозки. В воздухе был слышен топот копыт, треск трущихся друг о друга бычьих рогов, и можно было почувствовать запах разгоряченных животных. Стараясь повернуться, она схватила Томми за руку.
– Вы самые противные в мире живые существа, – говорила Анджела, обращаясь к стервятникам, парившим над ней высоко в небе.
Она сомневалась в том, что они могут услышать ее слабый голос, но ничего не могла поделать, на жарком солнце во рту у нее совершенно пересохло.
Боль оказалась сильнее, чем чувство жажды. Она мешала ей насладиться солнечным днем после дождя. Анджела страдала не только от боли и жажды, но и от того, что не могла пошевелиться, остатки повозки придавили ее к земле. И она не могла обнаружить Томми. Она пыталась позвать его, но в глубине души понимала, что, только находясь совсем близко, он мог бы услышать ее. И он не отзывался. Аскосив глаза вправо, она видела его смятую шляпу, лежавшую рядом с раздавленным кофейником.
Стервятники между тем опустились ниже.
– Не радуйтесь, вы, несчастная пародия на птиц, я еще живая, – сказала она.
Неужели они действительно ждут, пока их жертва скончается? И если помощь не придет вскоре, подумала она, они своего дождутся.
Еще одна хищная птица появилась в поле ее зрения. Она надеялась, что развалившаяся повозка обрушится на птиц, когда те захотят полакомиться ею. В отчаянии Анджела хотела вытянуться, сдвинуть сжимавшие ее деревяшки, оттолкнуть их, каким-то образом освободиться. Но предыдущие ее попытки оканчивались только мучительной болью.
От ее усилий остатки повозки наклонились, и теперь бочонок с водой висел почти над ее головой, из его трещин капала вода и попадала прямо ей на живот. Но эта вода была для нее так же недостижима, как река в Китае. Руки ее были придавлены, и она могла погибнуть от жажды, хотя вода находилась совсем близко от нее.
Парящие в небе птицы опускались все ниже. У нее задрожала правая нога. Вода продолжала капать ей на живот, а она облизывала потрескавшиеся от жажды губы.
Она не хотела умирать.
Глядя на карауливших ее хищных птиц, она особенно остро почувствовала, что хочет жить. Ей надо сделать еще очень много дел. Она должна сказать Рэнсому, что любит его, поступить в медицинскую школу, доказать свою невиновность в смерти Сабрины, родить ребенка. Время было совершенно не подходящим для того, чтобы умереть.
– Сеньора Шампьон?
Мелодичные звуки человеческого голоса проникли в ее мечты. Анджела открыла глаза и убедилась, что ее веки не были разорваны хищными птицами. Вокруг мало что изменилось, хотя обломки повозки теперь защищали от послеполуденного солнца. Зловещие птицы все так же кружились высоко в небе. Она скосила глаза, стараясь выяснить, не стало ли птиц больше. Бочонок с водой куда-то исчез.
– Сеньора Шампьон, – опять услышала она знакомый голос.
– Хоколинши? – Мысленно она произнесла это имя раньше, чем смогла его выговорить.
Почувствовав облегчение, попыталась улыбнуться. Теперь она уже не погибнет одна в диких прериях.
– Да, сеньора. – Улыбаясь, он наклонился над ней. Во рту у него недоставало нескольких зубов. – Воды?
Глазами она сказала ему «пожалуйста». Сильные обветренные руки приподняли ее голову, подложили что-то под нее и поднесли к губам металлическую кружку. Сквозь потрескавшиеся губы и распухший язык холодная вода проникла в ее пересохшее горло. Если бы весь ее организм не был так обезвожен, она заплакала бы от счастья. Он протер ей лицо влажной тряпкой.
– Вы сможете мне помочь? – Она повторила свой вопрос по-испански.
– Нет, сеньора, – печальным тоном ответил индеец и руками показал ей, что надо поднять обломки повозки. Она поняла его и кивнула. Он дал ей еще один глоток воды и ушел, и только несколько секунд она слышала топот копыт его маленького пони.
Три хищные птицы бродили по остаткам лагеря у потухшего костра.
– Боже мой, – проговорил Рэнсом и остановил измученного коня. То, что рассказал ему индеец на своем ломаном английском, не могло подготовить его к картине, которую он увидел. Какое-то время его усталый мозг не мог осознать то, что видели его глаза. И когда одна из птиц захлопала крыльями, он вытащил пистолет и расстрелял все пули, которые в нем были. Только одна из птиц смогла подняться в воздух, но Рэнсом даже не смотрел на них.
Он видел только темноволосую женщину, в странной позе прижатую к земле обломками повозки. Ужас и злость наполнили его душу. Глубина его собственных чувств даже испугала его, но сейчас не время было думать об этом. Он должен был выяснить, жива ли она.
Соскочив с лошади, он опустился возле нее на колени.
– Анджела!
– Проклятие... Рэнсом. – От боли она говорила еще более глухим голосом, чем всегда. – Ты напугал меня до смерти.
– Мне кажется, старый индеец преувеличил. – Он пытался спрятать свое беспокойство за легкомысленным тоном и шутками. – Судя по тому, что ты говоришь, не похоже, что ты на пороге смерти.
Он убрал прядь волос с ее потемневшего на солнце лица.
– Я бы чувствовала себя гораздо лучше, если бы ты снял с меня эту повозку.
Рэнсом достал флягу и поднес к ее растрескавшимся губам.
– Ваше желание закон для меня, мадам, – пошутил он.
В это время к ним подошли пастухи, которых Гаррисон собрал, чтобы помочь разобрать обломки повозки.
Когда он убрал флягу, она облизнула губы и спросила:
– Это Хоколинши?
– Да, это он и еще шестеро мужчин.
– Пусть он полечит меня.
– Ты уверена, что хочешь? Он ведь индеец, а они делают все не так, как мы.
– Доверься ему.
Рэнсому совсем не хотелось просить индейца ухаживать за его женой, но Анджела больше, чем кто бы то ни было, знала о том, как надо лечить пострадавших, и с ее мнением следовало считаться.
– Хорошо, пусть это будет Хоколинши, – согласился он и постарался улыбнуться.
Но Анджела не увидела его улыбку, так как потеряла сознание.
Только усилиями всех пришедших мужчин удалось высвободить ее из-под обломков. Хоколинши осматривал ее, пока мужчины делали вид, что приводят в порядок лагерь. Рэнсом ходил взад и вперед, даже не пытаясь чем-нибудь заняться, с нетерпением ожидая, что скажет старый индеец. Когда он думал о том, что она может умереть, то понял, что даже не представляет себе жизни без Анджелы.
В эти моменты неопределенности он осознал глубину своих чувств. Его любовь к Анджеле обрушилась на него как раз в то время, когда он уговаривал себя, что потерял самую изумительную любовь. А если говорить правду, думал он, то следует признать, что с Сабриной он провел не так уж много времени. А с Анджелой он провел не часы, не дни, а недели и месяцы.
Его эгоистическое поведение заставляло мучиться угрызениями совести. Чувства, которые он испытывал к Анджеле, превосходили все то, что он таил в себе для Сабрины все эти годы.
– Простите, что мы беспокоим вас, майор, но мы обнаружили Томми.
– Томми? – переспросил Рэнсом, с трудом отвлекаясь от своих мыслей. Боже, он совсем забыл про мальчика. – Он в порядке?
– Он мертв, его раздавили быки.
Рэнсом потер лоб, с ужасом думая о том, как он сообщит об этом Анджеле.
– Найдите хорошее место, чтобы похоронить его. Я скажу пару слов.
Хоколинши встал и отряхнул пыль со своей одежды.
– Найдите Серхио, мне нужен переводчик.
Через десять минут Рэнсом уже знал все о состоянии Анджелы. К счастью, у нее не было переломов костей. Несколько глубоких царапин, рваная рана и огромные синяки на ногах. Старый индеец сказал, что она какое-то время не сможет ни ходить, ни ездить на лошади. Но больше всего его беспокоило то, что она много времени провела под дождем и под палящим солнцем.
Рэнсом видел множество раненых, пострадавших после битв, и поэтому хорошо понимал, чтб беспокоит Хоколинши. К вечеру Анджела была вся как в огне. Она безудержно металась по постели, и от этих беспорядочных движений могли разойтись швы, наложенные индейцем, и сдвинуться повязки.
Когда Хоколинши ушел за травами, которые могли бы облегчить ее состояние, Рэнсом занял его место. Поздно вечером, когда огонь в костре почти погас, Анджела сдвинула влажную тряпку, которую Рэнсом держал у нее на лбу, и неожиданно заговорила:
– Перестань уверять меня, что мы не сможем помочь отцу в госпитале, Сабрина.
– Тише, тише, детка, тебе надо отдохнуть, – пытался успокоить ее Рэнсом.
– Я нужна этим бедным солдатам, я отдохну потом. А сейчас я должна вернуться к своей работе.
– Ты должна думать только о том, чтобы выздороветь, – уговаривал он, проводя влажной материей по ее рукам, как показывал ему старый индеец.
Она приподняла голову и посмотрела на небо.
– Боже, почему они все умирают? – В ее голосе звучали обида и раздражение, которых он никогда не слышал раньше. – Я стараюсь изо всех сил, чтобы помочь им, и ничего не получается.
– Ложись, Анджела, и тебе будет лучше.
Она посмотрела на него, но он прекрасно понимал, что она его не видела.
– Да, Дозье, я здесь. Конечно, я скажу Мэри, что вы ее любите. Вот, держите мою руку, я не оставлю вас одного.
Ее бормотание прекратилось так же неожиданно, как возникло. Глядя на ее обмякшее тело, он не мог понять, заснула ли она или потеряла сознание. Когда он прикоснулся к ее лбу, то почувствовал невероятный жар.
Приближалось утро, но он не отходил от нее. Много раз он протирал влажной тряпкой ее руки, шею, лицо, надеясь, что она узнает его. Измученный двумя сутками без сна, он опустил голову ей на ноги и задремал. И вдруг раздался ее сердитый голос:
– Прекратите сейчас же, я не хочу, чтобы вы отрезали мне ногу, черт вас возьми!
Испуганный, он открыл глаза, не соображая, что происходит.
– Мясники, все вы мясники. Лучше застрелите меня, но оставьте мои ноги в покое.
Еще до того, как он успел поднять голову, она столкнула его и сильно ударила кулаком в плечо. Он схватил ее за ноги. Черт, если ему не удастся остановить ее, все швы разойдутся!
– Все вы сукины сыны! – Она с силой размахивала правым кулаком, так что он еле успел увернуться. – Отпустите мои ноги, дайте мне умереть с неотрезанными ногами!
Услышав ее крики, Гаррисон пришел, чтобы помочь. Через минуту Анджела замолчала и моментально уснула.
– Бедная мисс Анджела, – проговорил Гаррисон. – Перед ее глазами такие ужасные картины. Но она была всегда такой смелой и решительной. – Он переводил взгляд от лежавшей молодой женщины на сидящего рядом мужчину. – Но она поправится?
Рэнсом окунул кусок материи в кастрюлю с водой, выжал его и положил Анджеле на лоб.
– Я сам не знаю, – тихо ответил он.
Глава 16
– А для чего? – Она почувствовала, как он прислонился к ее груди. Ей захотелось уткнуться носом ему в волосатую грудь и вдохнуть только ему свойственный аромат. А он брызнул водой на нее и очень тихо и ласково произнес:
– Ты заставляешь меня радоваться тому, что я живу.
Она замерла, не открывая глаз, прислушиваясь к каждому его слову.
– Ведь ты знаешь, что я всегда буду любить Сабрину. – Ей показалось, что в его голосе звучало сожаление. – Но у меня было достаточно времени, чтобы обдумать все, что связано с ее смертью. Видит Бог, у человека, перегоняющего быков, есть много времени для размышлений.
– У меня тоже было достаточно времени, чтобы осмыслить все. – У нее появилось желание рассказать ему, что она решилась покинуть его на железнодорожной станции, но мужества для этого у нее не хватило.
Если он и слышал ее слова, то сделал вид, что не обратил на них внимания.
– Мне пришлось смириться с тем, что она умерла... а мы нет. Что я женат на тебе, а не на Сабрине.
Анджела не открывала глаз, опасаясь, что он увидит в них невероятную печаль. Неужели он не понимает, какую боль он причиняет ей каждый раз этими словами?
– Это не твоя вина, что Сабрина умерла. И я никогда не пойму, почему я позволил нелепым подозрениям О'Брайона проникнуть в мою душу.
– Человек, оплакивающий близких, не всегда может мыслить рационально. – В этот момент ей хотелось пожалеть его.
– Это не оправдывает меня, не оправдывает ни то, как я поступал, ни то, что я говорил тебе. – Он замолчал на минутку, затем продолжил: – Насколько я понимаю, ты не та женщина, на которой мне следовало жениться.
Глаза у Анджелы невероятно расширились. Гордость заставила ее сесть и выпрямиться. Жалость к нему моментально испарилась.
– И я тоже выбрала бы себе другого мужа.
Последний кусок мыла, который лежал у нее на груди, упал в воду, но она постаралась его найти и достать из воды. В воздухе запахло жасмином.
– Я знаю.
От мягкости тона, которым он произнес эти простые слова, глаза ее наполнились слезами. Он осторожно прикоснулся к ее мокрому плечу.
– Наверное, я все говорю не так, как надо. Мы оба знаем, что различные обстоятельства заставили нас пожениться. Но ведь не все было так плохо?
– Нет, – неохотно подтвердила она.
– Я не могу себе представить Сабрину в походных условиях, как бы ни сложились обстоятельства. И я знаю, она никогда не согласилась бы готовить для всех.
Она тоже не могла себе это представить. По привычке не рассказывать ему ничего плохого про Сабрину она не сказала, что та вообще не умела готовить. Вспомнив неудачные опыты сестры по приготовлению пищи, Анджела внутренне улыбнулась.
– Я не хочу плохо говорить об умершей, но у нее не было твоей силы духа. Твоей уверенности, что в конце концов все устроится к лучшему. – Он осторожно и нежно потер ее плечо. – Ты вытерпела и сильные дожди, и бегущих разгневанных быков, и раненых пастухов.
Серьезный тон его голоса заставил ее повернуться к нему лицом. Его внимательные сине-зеленые глаза встретили ее взгляд. А ее сердце готово было выскочить из грудной клетки.
– И когда я видел, как ты готовишь еду, залечиваешь наши раны, улыбаешься своей прекрасной улыбкой, у меня появлялась надежда. – Он взял ее левую руку в свою. – И я верил, что все окончится хорошо.
Рэнсом поцеловал ее мозолистую ладонь, сложил ее пальцы как будто в кулак и проникновенно произнес:
– Спасибо тебе за все.
Радость захлестнула ее душу, подавив все сомнения. Наверное, тетя Джулия все-таки была права. Возможно, его настоящее и будущее действительно принадлежит ей. Она крепко сжала лежавший у нее в правой руке кусок мыла, и ей так хотелось, чтобы надежда ее оказалась реальностью.
Он прижал ее к себе, волосы его щекотали ее спину. Уткнувшись носом в ее ухо, он прошептал:
– А не пришла ли моя очередь мыться?
Зародившаяся в сердце улыбка появилась у нее на лице. А он правой рукой погладил ее по животу, и рука его находилась совсем близко от его ребенка. Анджела вспомнила сказанные им слова: «я понял, что хочу иметь ребенка», и улыбка растаяла. Она чувствовала себя виноватой. Был ли это подходящий момент, чтобы сообщить ему о ребенке?
– Конечно, если ты будешь пользоваться этим мылом, все быки разбегутся, когда почуют мой запах.
Его шутка нарушила ее настроение. Анджела верила, что чувства его к ней меняются, но было ли этого достаточно? Сможет он полюбить ее? И может она быть уверенной, что он будет любить ребенка?
Теперь она не будет обращать внимания на то, что в сердце у него все еще существует Сабрина. Теперь она забудет о том, что собиралась покинуть его, когда они попадут на железнодорожную станцию. Теперь она будет наслаждаться каждым моментом близости и радоваться его комплиментам, но она не расскажет ему о своей беременности. Пока что не расскажет.
– Быкам придется разбегаться, – сказала она, стараясь, чтобы голос ее звучал легкомысленно. – У меня нет другого мыла.
Чувствуя его возбуждение и желая отвлечь его, Анджела с невинным видом подняла обе руки и спросила:
– С чего мне следует начать?
Откинув голову назад, Рэнсом громко расхохотался, и его звонкий смех был настолько заразительным, что она тоже рассмеялась.
– Я давно не слышала, как ты смеешься, – тихо проговорила она.
– Боже, это очень приятно. – Он усмехнулся. – Ты, видно, твердо решила вытащить меня в мир, где живут нормальные живые люди.
– Мне недоставало твоего смеха.
В какой-то момент прошлое промелькнуло между ними, эфемерное, как мыльные пузыри, но на этот раз сближавшее, а не разделявшее их. Они оба вспомнили то время, когда он часто смеялся и наслаждался жизнью.
– Я тогда был моложе. – В его голосе слышна была печаль.
– И свободнее.
– Потому что я был молодым. Война отбирает у тебя юность, награждает тяжелым чувством ответственности. И изменяет твою жизнь навсегда.
– Время, проведенное в тюрьме, не добавило ничего хорошего.
– Да... – Он смотрел мимо нее и видел что-то такое, чего она никогда не видела и надеялась, что ей не придется увидеть, – после этого пропадает возможность радоваться.
В его красивых сине-зеленых глазах была невероятная боль. Ей хотелось как-то помочь ему, и она опять помахала покрытыми мыльной пеной руками.
– Ты так и не сказал, с чего мне начать мыть тебя?
Шутка помогла, боль исчезла, он улыбнулся.
– Ты можешь мыть меня везде, где захочешь. И она так и сделала.
– Ты заставляешь меня радоваться, что я живой.
– Что вы сказали, миз Анджела? – спросил Томми.
Анджела затуманенными глазами посмотрела на Томми, не поднимая рук, которые по локоть были в муке и тесте. Не сразу она сообразила, что произнесла вслух слова Рэнсома, которые все время вертелись у нее в голове. Верил ли он сам в то, что сможет полюбить ее?
Должна ли она пожертвовать своим будущим, своей мечтой стать врачом ради такой возможности?
– Да нет, ничего, – сказала она и постаралась избавиться от тревожных мыслей. – Хотела убедиться, что положила в тесто все ингредиенты.
Она вытерла рукавом влажный лоб и постаралась переключить внимание Томми.
– Как идут дела со смородиной?
Джон Шогорн обнаружил недалеко целые заросли смородины, и, потратив на сбор ягод несколько часов, Анджела готовилась испечь пироги со смородиной.
– Начинка для пирогов уже почти готова, – сообщил Томми.
Положив бисквитное тесто на стол, она начала раскатывать его. Пять миль диких прерий и огромное стадо диких быков отделяли ее от железнодорожной станции Бакстер. Иногда ей казалось, что все это стадо помчалось бы обратно в Техас, если бы была такая возможность.
– Мне кажется, сегодня нам предстоит опять быть свидетелями стихийного бегства быков, – сказал Томми, указывая ложкой, с которой стекал сок смородины, вверх. – Посмотрите сами.
Анджела посмотрела, и от величественной картины у нее захватило дух. На западе садилось солнце, окруженное причудливыми темными облаками, которые освещались вспышками молнии. На востоке радуга розового, золотистого и фиолетового цветов освещала весь бесконечный небосвод. Природа обещала захватывающее зрелище на предстоящую ночь.
– Я чую запах беды, – взволнованно проговорил Томми.
– Наклонись сюда – и почувствуешь запах смородины, – улыбнулась Анджела.
– О, миз Анджела, не шутите, вы ведь понимаете, о чем я говорю.
Она очень хорошо понимала. От напряжения, которое чувствовалось в атмосфере, волосы вставали дыбом. Этой ночью быки вряд ли будут спать, безусловно, они будут разбегаться. Неясно было только, когда это начнется.
– Нам предстоит длинная и трудная ночь, – сказала она. – Мы будем поддерживать огонь в костре и держать пищу разогретой. Если у них будет время, люди должны иметь возможность поесть.
Когда тени удлинились и наступила ночь, пастухи остались у стада, тихими песнями стараясь успокоить взволнованных животных. По одному они приходили в лагерь поесть. Молнии по-прежнему сверкали в небе, но дождя не было. Большую часть ночи Анджела провела, поддерживая огонь в костре и сохраняя кофе и пищу горячими. К утру усталость сморила ее, и она прилегла.
– Беда, все стадо пришло в движение! Вставайте, ребята! – От этого крика Анджела вскочила с постели, схватив свои мокасины.
– Шевелитесь побыстрее, быки направляются в эту сторону.
Спавшие у костра пастухи вскакивали, влезали в ботинки и, схватив пистолеты и шпоры, мчались к своим оседланным лошадям. Через минуту все они растворились в темноте.
Вспышки молний освещали пространство, гром гремел, Анджеле казалось, что земля дрожит у нее под ногами. Обернувшись, она замерла, прижав мокасины к груди. Стена разъяренных быков в панике двигалась прямо на нее.
– Миз Анджела, идите скорее в повозку, – закричал Томми.
Она слышала его крик, но не в состоянии была сдвинуться с места, ноги не слушались ее.
Как будто несколько тысяч животных гнались именно за ней. Томми схватил ее за руку и потянул к повозке. Загипнотизированная видом огромной темной движущейся массы, она различала только сверкающие верхушки их длинных рогов.
А когда опять сверкнула молния, она увидела глаза бегущих впереди быков. Страх придал ей силы, теперь уже она тянула за собой Томми.
– А где лошади? – громко крикнула Анджела, стараясь перекричать топот тысяч копыт.
– Они, наверное, перепуганы.
Быки пронеслись по тому месту, где была ее постель. Протянув руку, она постаралась влезть в повозку, Томми подталкивал ее сзади, и она наконец оказалась на дне повозки. В воздухе был слышен топот копыт, треск трущихся друг о друга бычьих рогов, и можно было почувствовать запах разгоряченных животных. Стараясь повернуться, она схватила Томми за руку.
– Вы самые противные в мире живые существа, – говорила Анджела, обращаясь к стервятникам, парившим над ней высоко в небе.
Она сомневалась в том, что они могут услышать ее слабый голос, но ничего не могла поделать, на жарком солнце во рту у нее совершенно пересохло.
Боль оказалась сильнее, чем чувство жажды. Она мешала ей насладиться солнечным днем после дождя. Анджела страдала не только от боли и жажды, но и от того, что не могла пошевелиться, остатки повозки придавили ее к земле. И она не могла обнаружить Томми. Она пыталась позвать его, но в глубине души понимала, что, только находясь совсем близко, он мог бы услышать ее. И он не отзывался. Аскосив глаза вправо, она видела его смятую шляпу, лежавшую рядом с раздавленным кофейником.
Стервятники между тем опустились ниже.
– Не радуйтесь, вы, несчастная пародия на птиц, я еще живая, – сказала она.
Неужели они действительно ждут, пока их жертва скончается? И если помощь не придет вскоре, подумала она, они своего дождутся.
Еще одна хищная птица появилась в поле ее зрения. Она надеялась, что развалившаяся повозка обрушится на птиц, когда те захотят полакомиться ею. В отчаянии Анджела хотела вытянуться, сдвинуть сжимавшие ее деревяшки, оттолкнуть их, каким-то образом освободиться. Но предыдущие ее попытки оканчивались только мучительной болью.
От ее усилий остатки повозки наклонились, и теперь бочонок с водой висел почти над ее головой, из его трещин капала вода и попадала прямо ей на живот. Но эта вода была для нее так же недостижима, как река в Китае. Руки ее были придавлены, и она могла погибнуть от жажды, хотя вода находилась совсем близко от нее.
Парящие в небе птицы опускались все ниже. У нее задрожала правая нога. Вода продолжала капать ей на живот, а она облизывала потрескавшиеся от жажды губы.
Она не хотела умирать.
Глядя на карауливших ее хищных птиц, она особенно остро почувствовала, что хочет жить. Ей надо сделать еще очень много дел. Она должна сказать Рэнсому, что любит его, поступить в медицинскую школу, доказать свою невиновность в смерти Сабрины, родить ребенка. Время было совершенно не подходящим для того, чтобы умереть.
– Сеньора Шампьон?
Мелодичные звуки человеческого голоса проникли в ее мечты. Анджела открыла глаза и убедилась, что ее веки не были разорваны хищными птицами. Вокруг мало что изменилось, хотя обломки повозки теперь защищали от послеполуденного солнца. Зловещие птицы все так же кружились высоко в небе. Она скосила глаза, стараясь выяснить, не стало ли птиц больше. Бочонок с водой куда-то исчез.
– Сеньора Шампьон, – опять услышала она знакомый голос.
– Хоколинши? – Мысленно она произнесла это имя раньше, чем смогла его выговорить.
Почувствовав облегчение, попыталась улыбнуться. Теперь она уже не погибнет одна в диких прериях.
– Да, сеньора. – Улыбаясь, он наклонился над ней. Во рту у него недоставало нескольких зубов. – Воды?
Глазами она сказала ему «пожалуйста». Сильные обветренные руки приподняли ее голову, подложили что-то под нее и поднесли к губам металлическую кружку. Сквозь потрескавшиеся губы и распухший язык холодная вода проникла в ее пересохшее горло. Если бы весь ее организм не был так обезвожен, она заплакала бы от счастья. Он протер ей лицо влажной тряпкой.
– Вы сможете мне помочь? – Она повторила свой вопрос по-испански.
– Нет, сеньора, – печальным тоном ответил индеец и руками показал ей, что надо поднять обломки повозки. Она поняла его и кивнула. Он дал ей еще один глоток воды и ушел, и только несколько секунд она слышала топот копыт его маленького пони.
Три хищные птицы бродили по остаткам лагеря у потухшего костра.
– Боже мой, – проговорил Рэнсом и остановил измученного коня. То, что рассказал ему индеец на своем ломаном английском, не могло подготовить его к картине, которую он увидел. Какое-то время его усталый мозг не мог осознать то, что видели его глаза. И когда одна из птиц захлопала крыльями, он вытащил пистолет и расстрелял все пули, которые в нем были. Только одна из птиц смогла подняться в воздух, но Рэнсом даже не смотрел на них.
Он видел только темноволосую женщину, в странной позе прижатую к земле обломками повозки. Ужас и злость наполнили его душу. Глубина его собственных чувств даже испугала его, но сейчас не время было думать об этом. Он должен был выяснить, жива ли она.
Соскочив с лошади, он опустился возле нее на колени.
– Анджела!
– Проклятие... Рэнсом. – От боли она говорила еще более глухим голосом, чем всегда. – Ты напугал меня до смерти.
– Мне кажется, старый индеец преувеличил. – Он пытался спрятать свое беспокойство за легкомысленным тоном и шутками. – Судя по тому, что ты говоришь, не похоже, что ты на пороге смерти.
Он убрал прядь волос с ее потемневшего на солнце лица.
– Я бы чувствовала себя гораздо лучше, если бы ты снял с меня эту повозку.
Рэнсом достал флягу и поднес к ее растрескавшимся губам.
– Ваше желание закон для меня, мадам, – пошутил он.
В это время к ним подошли пастухи, которых Гаррисон собрал, чтобы помочь разобрать обломки повозки.
Когда он убрал флягу, она облизнула губы и спросила:
– Это Хоколинши?
– Да, это он и еще шестеро мужчин.
– Пусть он полечит меня.
– Ты уверена, что хочешь? Он ведь индеец, а они делают все не так, как мы.
– Доверься ему.
Рэнсому совсем не хотелось просить индейца ухаживать за его женой, но Анджела больше, чем кто бы то ни было, знала о том, как надо лечить пострадавших, и с ее мнением следовало считаться.
– Хорошо, пусть это будет Хоколинши, – согласился он и постарался улыбнуться.
Но Анджела не увидела его улыбку, так как потеряла сознание.
Только усилиями всех пришедших мужчин удалось высвободить ее из-под обломков. Хоколинши осматривал ее, пока мужчины делали вид, что приводят в порядок лагерь. Рэнсом ходил взад и вперед, даже не пытаясь чем-нибудь заняться, с нетерпением ожидая, что скажет старый индеец. Когда он думал о том, что она может умереть, то понял, что даже не представляет себе жизни без Анджелы.
В эти моменты неопределенности он осознал глубину своих чувств. Его любовь к Анджеле обрушилась на него как раз в то время, когда он уговаривал себя, что потерял самую изумительную любовь. А если говорить правду, думал он, то следует признать, что с Сабриной он провел не так уж много времени. А с Анджелой он провел не часы, не дни, а недели и месяцы.
Его эгоистическое поведение заставляло мучиться угрызениями совести. Чувства, которые он испытывал к Анджеле, превосходили все то, что он таил в себе для Сабрины все эти годы.
– Простите, что мы беспокоим вас, майор, но мы обнаружили Томми.
– Томми? – переспросил Рэнсом, с трудом отвлекаясь от своих мыслей. Боже, он совсем забыл про мальчика. – Он в порядке?
– Он мертв, его раздавили быки.
Рэнсом потер лоб, с ужасом думая о том, как он сообщит об этом Анджеле.
– Найдите хорошее место, чтобы похоронить его. Я скажу пару слов.
Хоколинши встал и отряхнул пыль со своей одежды.
– Найдите Серхио, мне нужен переводчик.
Через десять минут Рэнсом уже знал все о состоянии Анджелы. К счастью, у нее не было переломов костей. Несколько глубоких царапин, рваная рана и огромные синяки на ногах. Старый индеец сказал, что она какое-то время не сможет ни ходить, ни ездить на лошади. Но больше всего его беспокоило то, что она много времени провела под дождем и под палящим солнцем.
Рэнсом видел множество раненых, пострадавших после битв, и поэтому хорошо понимал, чтб беспокоит Хоколинши. К вечеру Анджела была вся как в огне. Она безудержно металась по постели, и от этих беспорядочных движений могли разойтись швы, наложенные индейцем, и сдвинуться повязки.
Когда Хоколинши ушел за травами, которые могли бы облегчить ее состояние, Рэнсом занял его место. Поздно вечером, когда огонь в костре почти погас, Анджела сдвинула влажную тряпку, которую Рэнсом держал у нее на лбу, и неожиданно заговорила:
– Перестань уверять меня, что мы не сможем помочь отцу в госпитале, Сабрина.
– Тише, тише, детка, тебе надо отдохнуть, – пытался успокоить ее Рэнсом.
– Я нужна этим бедным солдатам, я отдохну потом. А сейчас я должна вернуться к своей работе.
– Ты должна думать только о том, чтобы выздороветь, – уговаривал он, проводя влажной материей по ее рукам, как показывал ему старый индеец.
Она приподняла голову и посмотрела на небо.
– Боже, почему они все умирают? – В ее голосе звучали обида и раздражение, которых он никогда не слышал раньше. – Я стараюсь изо всех сил, чтобы помочь им, и ничего не получается.
– Ложись, Анджела, и тебе будет лучше.
Она посмотрела на него, но он прекрасно понимал, что она его не видела.
– Да, Дозье, я здесь. Конечно, я скажу Мэри, что вы ее любите. Вот, держите мою руку, я не оставлю вас одного.
Ее бормотание прекратилось так же неожиданно, как возникло. Глядя на ее обмякшее тело, он не мог понять, заснула ли она или потеряла сознание. Когда он прикоснулся к ее лбу, то почувствовал невероятный жар.
Приближалось утро, но он не отходил от нее. Много раз он протирал влажной тряпкой ее руки, шею, лицо, надеясь, что она узнает его. Измученный двумя сутками без сна, он опустил голову ей на ноги и задремал. И вдруг раздался ее сердитый голос:
– Прекратите сейчас же, я не хочу, чтобы вы отрезали мне ногу, черт вас возьми!
Испуганный, он открыл глаза, не соображая, что происходит.
– Мясники, все вы мясники. Лучше застрелите меня, но оставьте мои ноги в покое.
Еще до того, как он успел поднять голову, она столкнула его и сильно ударила кулаком в плечо. Он схватил ее за ноги. Черт, если ему не удастся остановить ее, все швы разойдутся!
– Все вы сукины сыны! – Она с силой размахивала правым кулаком, так что он еле успел увернуться. – Отпустите мои ноги, дайте мне умереть с неотрезанными ногами!
Услышав ее крики, Гаррисон пришел, чтобы помочь. Через минуту Анджела замолчала и моментально уснула.
– Бедная мисс Анджела, – проговорил Гаррисон. – Перед ее глазами такие ужасные картины. Но она была всегда такой смелой и решительной. – Он переводил взгляд от лежавшей молодой женщины на сидящего рядом мужчину. – Но она поправится?
Рэнсом окунул кусок материи в кастрюлю с водой, выжал его и положил Анджеле на лоб.
– Я сам не знаю, – тихо ответил он.
Глава 16
– Я смогу дать вам деньги после того, как продам стадо, миссис Оутс. Или я могу оставить молодого бычка. Если вы хотите, мы можем заколоть его для вас.
Рэнсому очень не хотелось оставлять Анджелу, но Хоколинши советовал, чтобы она неделю отдохнула. Потом Гаррисон нашел жену фермера, которая согласилась ухаживать за Анджелой, пока они не доставят стадо на железнодорожную станцию. То, что вчера казалось удачной идеей, потеряло свою привлекательность сегодня, когда Рэнсом стоял посреди двора.
– Я с удовольствием возьму бычка, но вам надо зарезать его сейчас же. – Миссис Оутс указала рукой на стоявшего недалеко животного. – Я слышала, что у ваших быков техасская лихорадка, и я не хочу, чтобы моя корова, которая дает молоко, заразилась.
– Я понимаю вас, миссис Оутс. Серхио, приведи кого-нибудь, кто сможет зарезать бычка.
– Хорошо, сеньор майор.
– Майор? – переспросила миссис Оутс, усмехнувшись.
– Это случайная оговорка, мадам. Моя военная служба давно окончилась.
– Без сомнения, вы принадлежали к конфедератам. – Губы миссис Оутс сжались в тонкую полоску. – А теперь привели быков из Техаса?
Рэнсом слегка наклонил голову, соглашаясь с ней.
– Вряд ли вас ждет теплый прием у нас.
– Война уже давно окончилась, миссис Оутс.
– Не только потому, что вы бывший конфедерат. Они боятся техасской лихорадки, которую могут принести ваши быки.
– Весьма благодарен за предупреждение, мадам.
Уже в течение нескольких недель мысль о том, как канзасские фермеры отнесутся к угрозе техасской лихорадки, беспокоила Рэнсома. Он не мог предсказать, какова будет их реакция на появление нескольких тысяч животных, движущихся к железнодорожной станции.
В данный момент он постарался отвлечься от этих забот, беспокоясь о том, что будет с Анджелой. Ему очень не хотелось оставлять ее на ферме, которая выглядела невероятно запущенной. Не очень нравилась ему и сама миссис Оутс, чьи карие глаза были такие же вылинявшие, как выгоревшие на солнце ленточки от ее шляпки.
– Хорошо было бы, если бы вы оставили мешок муки, – проговорила миссис Оутс. – Если, конечно, у вас есть. Вашей жене надо будет что-нибудь испечь. И свежие бисквиты обрадуют мистера Оутса, когда он с детьми вернется из города.
– Я думаю, тут есть немного муки. – Рэнсом указал на нагруженную лошадь.
Поскольку до железнодорожной станции было всего несколько миль, Сойер предложил оставить на ферме как можно больше продуктов, чтобы хозяйка хорошо ухаживала за Анджелой. Изможденный вид миссис Оутс заставлял сомневаться в том, что у нее было достаточно еды.
– Боюсь, что разгневанные быки, от которых пострадала моя жена, уничтожили и наши запасы, – сказал Рэнсом. – Кое-что нам удалось спасти, и все это находится здесь. Если вы покажете, куда нужно сложить продукты, мистер Крейтон снимет эти мешки с лошади.
– Вот сюда, мистер Крейтон, – с удовлетворением указала миссис Оутс.
Рэнсом присел рядом с носилками, которые Хоколинши соорудил специально для того, чтобы перевезти Анджелу. Завернутая в это хитрое приспособление, она спала. Рэнсому не хотелось ее будить, но он не мог уехать, не попрощавшись.
Проведя пальцем по ее подбородку, он с трудом сдержал свое желание поцеловать каждую ранку на ее лице. Ему хотелось сказать ей много хороших слов, но ни время, ни место не были подходящими. Он никогда в жизни не забудет ужас, который им овладел, когда он увидел массу разъяренных животных, мчащихся к лагерю, где была Анджела. Находясь на дальнем конце стада, он не мог ни остановить быков, ни пробраться сквозь них и увезти ее в другое место. Он мог только еще сильнее прижаться к своей лошади и молить Бога о том, чтобы он дал ему возможность прожить достаточно долго и успеть рассказать своей жене, как сильно он любит ее. И еще он должен был молить Бога о том, чтобы Анджела дожила и смогла услышать его слова. В какой-то момент в эту страшную ночь Рэнсом понял, что мысли о Сабрине больше не преследуют его.
Он осторожно приложил руку к ее уху, потом просунул пальцы сквозь ее темные волосы, волосы, которые несколько недель назад он с болью отрезал.
Рэнсому очень не хотелось оставлять Анджелу, но Хоколинши советовал, чтобы она неделю отдохнула. Потом Гаррисон нашел жену фермера, которая согласилась ухаживать за Анджелой, пока они не доставят стадо на железнодорожную станцию. То, что вчера казалось удачной идеей, потеряло свою привлекательность сегодня, когда Рэнсом стоял посреди двора.
– Я с удовольствием возьму бычка, но вам надо зарезать его сейчас же. – Миссис Оутс указала рукой на стоявшего недалеко животного. – Я слышала, что у ваших быков техасская лихорадка, и я не хочу, чтобы моя корова, которая дает молоко, заразилась.
– Я понимаю вас, миссис Оутс. Серхио, приведи кого-нибудь, кто сможет зарезать бычка.
– Хорошо, сеньор майор.
– Майор? – переспросила миссис Оутс, усмехнувшись.
– Это случайная оговорка, мадам. Моя военная служба давно окончилась.
– Без сомнения, вы принадлежали к конфедератам. – Губы миссис Оутс сжались в тонкую полоску. – А теперь привели быков из Техаса?
Рэнсом слегка наклонил голову, соглашаясь с ней.
– Вряд ли вас ждет теплый прием у нас.
– Война уже давно окончилась, миссис Оутс.
– Не только потому, что вы бывший конфедерат. Они боятся техасской лихорадки, которую могут принести ваши быки.
– Весьма благодарен за предупреждение, мадам.
Уже в течение нескольких недель мысль о том, как канзасские фермеры отнесутся к угрозе техасской лихорадки, беспокоила Рэнсома. Он не мог предсказать, какова будет их реакция на появление нескольких тысяч животных, движущихся к железнодорожной станции.
В данный момент он постарался отвлечься от этих забот, беспокоясь о том, что будет с Анджелой. Ему очень не хотелось оставлять ее на ферме, которая выглядела невероятно запущенной. Не очень нравилась ему и сама миссис Оутс, чьи карие глаза были такие же вылинявшие, как выгоревшие на солнце ленточки от ее шляпки.
– Хорошо было бы, если бы вы оставили мешок муки, – проговорила миссис Оутс. – Если, конечно, у вас есть. Вашей жене надо будет что-нибудь испечь. И свежие бисквиты обрадуют мистера Оутса, когда он с детьми вернется из города.
– Я думаю, тут есть немного муки. – Рэнсом указал на нагруженную лошадь.
Поскольку до железнодорожной станции было всего несколько миль, Сойер предложил оставить на ферме как можно больше продуктов, чтобы хозяйка хорошо ухаживала за Анджелой. Изможденный вид миссис Оутс заставлял сомневаться в том, что у нее было достаточно еды.
– Боюсь, что разгневанные быки, от которых пострадала моя жена, уничтожили и наши запасы, – сказал Рэнсом. – Кое-что нам удалось спасти, и все это находится здесь. Если вы покажете, куда нужно сложить продукты, мистер Крейтон снимет эти мешки с лошади.
– Вот сюда, мистер Крейтон, – с удовлетворением указала миссис Оутс.
Рэнсом присел рядом с носилками, которые Хоколинши соорудил специально для того, чтобы перевезти Анджелу. Завернутая в это хитрое приспособление, она спала. Рэнсому не хотелось ее будить, но он не мог уехать, не попрощавшись.
Проведя пальцем по ее подбородку, он с трудом сдержал свое желание поцеловать каждую ранку на ее лице. Ему хотелось сказать ей много хороших слов, но ни время, ни место не были подходящими. Он никогда в жизни не забудет ужас, который им овладел, когда он увидел массу разъяренных животных, мчащихся к лагерю, где была Анджела. Находясь на дальнем конце стада, он не мог ни остановить быков, ни пробраться сквозь них и увезти ее в другое место. Он мог только еще сильнее прижаться к своей лошади и молить Бога о том, чтобы он дал ему возможность прожить достаточно долго и успеть рассказать своей жене, как сильно он любит ее. И еще он должен был молить Бога о том, чтобы Анджела дожила и смогла услышать его слова. В какой-то момент в эту страшную ночь Рэнсом понял, что мысли о Сабрине больше не преследуют его.
Он осторожно приложил руку к ее уху, потом просунул пальцы сквозь ее темные волосы, волосы, которые несколько недель назад он с болью отрезал.