Херберт Фрэнк. Бог - император Дюны

   — Ты уверена, абсолютно уверена? — Антеак говорила мягко, чтобы успокоить бедную девушку, все еще дрожавшую под тяжести сообщенного.
   — Да, Преподобная Мать, — она держала взгляд опущенным.
   — Давай-ка еще раз по этому пройдемся, — сказала Антеак и подумала: «Я просто оттягиваю время. Я все слышала правильно.»
   Посланница подняла взгляд на Антеак и поглядела прямо в совершенно синие глаза Преподобной Матери, как полагалось прислужницам и послушницам.
   — Как мне и было приказано, я вошла в контакт с икшианцами в их посольстве и передала ваше приветствие. Затем я спросила, нет ли у них послания для вас, которое они бы хотели передать со мной.
   — Да, да, девочка! Я знаю. Переходи к сути дела.
   Посланница поперхнулась.
   — Представитель икшианцев назвался Отви Яком, временным исполняющим обязанности главы посольства и помощником прежнего посла.
   — Ты уверена, что это не была подмена Лицевым Танцором?
   — Не было ни одного признака тому, Преподобная Мать.
   — Очень хорошо, мы знаем этого Яка. Можешь продолжать.
   — Як сказал, что они ожидают прибытия нового…
   — Хви Нори, нового посла, да. Она должна прибыть сегодня. Посланница облизнула губы.
   Антеак мысленно взяла на заметку: еще раз направить это бедное создание на первый этап обучения. Посланницы должны лучше владеть собой — хотя, можно сделать скидку на серьезность доставленных ей сведений.
   — Затем он попросил меня подождать, — проговорила посланница. — Он покинул комнату и очень быстро вернулся вместе с тлейлаксанцем, Лицевым Танцором, в этом я уверена. Были определенные признаки того, что…
   — Я уверена, что ты права, девочка, — сказала Антеак. — Теперь переходи к… — Антеак осеклась, потому что вошла Луйсеал.
   — Что это я слышу о посланиях от икшианцев и тлейлаксанцев? спросила Луйсеал.
   — Девочка как раз сейчас их повторяет, — сказала Антеак.
   — Почему меня не позвали?
   Антеак поглядела на свою спутницу Видевшую Правду, подумав, что, может быть, Луйсеал одна из тех, кто лучше всего владеет на практике их искусством, но слишком уж заботится о том, чтобы никто и никогда не забывали о ее высоком положении. Луйсеал, однако же, молода, с чувственным овальным лицом типа Джессики, — такие гены часто формируют крутых упрямиц.
   — Твоя послушница сказала, что ты предаешься размышлениям, спокойно проговорила Антеак.
   Луйсеал кивнула, села на матрац и обратилась к посланнице:
   — Продолжай.
   — Лицевой Танцор сказал, что у него есть послание для Преподобных Матерей. Он использовал множественное число, сообщила посланница.
   — Он знал, что на этот раз нас прибыло двое, — сказала Антеак. — Всякий это знает, — заметила Луйсеал.
   Антеак вновь перенесла все свое внимание на посланницу.
   — Не могла бы ты, девочка, погрузиться сейчас в мнемотранс, чтобы передать все дословно?
   Посланница кивнула, присела на корточки, обхватила руками колени. Она три раза глубоко вздохнула, закрыла глаза и опустила плечи. Затем она заговорила, голос ее зазвучал пронзительно и гнусаво.
   — Скажи Преподобным Матерям, что к вечеру Империя будет избавлена от Бога-Императора. Мы сразим его сегодня еще до того, как он достигнет Онна. Мы не можем потерпеть неудачу.
   Из посланницы вырвался глубокий вздох. Она открыла глаза и поглядела на Антеак.
   — Икшианец Як велел мне поспешить к вам назад с этим посланием. Затем он по особому коснулся тыльной стороны моей левой руки, еще больше убедив меня, что он не…
   — Як один из наших, — сказала Антеак. — Сообщи Луйсеал о послании, переданном пальцами.
   Посланница поглядела на Луйсеал.
   — Мы захвачены Лицевыми Танцорами и не можем никуда сдвинуться.
   Когда Луйсеал вздрогнула и стала подниматься с матраца, Антеак сказала:
   — Я уже предприняла соответствующие меры, чтобы обеспечить охрану наших дверей, — Антеак поглядела на посланницу. Теперь ты можешь идти, девочка. Ты была адекватна своей задаче.
   — Да, Преподобная Мать, — посланница не без грации выпрямила свое гибкое тело, но по всем ее движениям было видно, что она поняла значение слов Антеак. Адекватно — не означает хорошо справилась.
   Когда посланница ушла, Луйсеал сказала:
   — Ей бы следовало бы найти какой-нибудь предлог, чтобы осмотреть посольство и выяснить, сколько икшианцев подменены Лицевыми Танцорами.
   — По-моему, нет, — ответила Антеак. — В этом отношении она все сделала правильно. Нет, но было бы лучше, если бы она нашла способ получить более подробное сообщение от Яка. Я боюсь, мы его уже потеряли.
   — Причина, по которой тлейлаксанцы передали нам это послание, разумеется, очевидна, — проговорила Луйсеал.
   — Они и в самом деле собираются на него напасть, — сказала Антеак.
   — Естественно. Это именно то, что сделали бы дураки. Но меня интересует, почему они передали нам это послание.
   Антеак кивнула.
   — Они думают, что теперь у нас нет другого выбора, кроме как присоединиться к ним.
   — А если мы постараемся предостеречь Владыку Лито, тлейлаксанцы узнают о наших связных и об их контактах.
   — А если Тлейлакс преуспеет? — спросила Антеак.
   — Не вероятно.
   — Мы не знаем их истинного плана, только общие временные рамки.
   — Что, если эта девушка, Сиона, принимает в этом участие? осведомилась Луйсеал.
   — Я задаюсь тем же самым вопросом. Ты слышала полный отчет от Космического Союза?
   — Только резюме. Этого достаточно?
   — Да, с высокой вероятностью.
   — Тебе следует поосторожней пользоваться такими терминами, как высокая вероятность, — заметила Луйсеал. — Мы не хотим, чтобы кто-нибудь заподозрил, будто ты ментат.
   — Я полагаю, ты меня не выдашь, — сухим тоном ответила Антеак.
   — По-твоему, Космический Союз прав насчет этой Сионы? спросила Луйсеал.
   — У меня нет достаточной информации. Если они правы, то она — что-то необыкновенное.
   — Как был необыкновенен отец Владыки Лито?
   — Навигатор Союза мог скрыться от пророческого глаза отца Владыки Лито.
   — Но не от Владыки Лито.
   — Я с вниманием читала полный отчет Космического Союза. Она не столько прячется или стремится утаивать происходящее вокруг нее, как…
   — Она просто исчезает, — договорили они обе вместе. — Она исчезает из их видимости.
   — Она единственная, — сказала Антеак.
   — И точно так же она исчезает из видимости Владыки Лито?
   — Они не знают.
   — Отважимся ли мы войти в контакт с ней?
   — А почему бы и нет? — осведомилась Антеак.
   — Все это может оказаться под вопросом, если Тлейлакс… Антеак, нам следует по крайней мере, попытаться предупредить Его.
   — У нас нет средств связи, а у дверей дежурят Рыбословши. Они позволяют нашим людям входить, но не выходить.
   — Может быть, поговорить с одной из них?
   — Я уже об этом подумала. Мы всегда можем сказать, будто испугались, что стражи подменены Лицевыми Танцорами.
   — Охрана у наших дверей, — пробормотала Луйсеал. — Возможно ли, что Он знает?
   — С ним возможно все, что угодно.
   — Это единственное, что можно сказать наверняка, когда дело касается Владыки Лито, — заметила Луйсеал.
   Антеак чуть вздохнула и поднялась со своей табуреточки.
   — Как же я тоскую по прежним дням, когда у нас было столько спайса, сколько надо.
   — Это тоже всего лишь иллюзия, — сказала Луйсеал. — Надеюсь, наш урок мы выучили хорошо. Вне зависимости от того, как там сегодня справятся тлейлаксанцы.
   — Они сделают это несуразно, каким бы ни был исход, проворчала Антеак. — Великие Боги! В наши дни не найдешь уже хороших убийц.
   — Всегда есть гхолы Айдахо, — сказала Луйсеал.
   — Что ты сказала? — Антеак воззрилась на свою компаньонку. — Всегда есть…
   — Да!
   — Гхолы всегда слишком медлительны в физических движениях, сказала Луйсеал.
   — Но мыслят они быстро.
   — О чем ты думаешь?
   — Возможно ли, чтобы тлейлаксанцы… нет, даже они не могли бы быть настолько…
   — Лицевой Танцор в виде Айдахо? — прошептала Луйсеал.
   Антеак безмолвно кивнула.
   — Выбрось это из головы, — сказала Луйсеал. — Они не могут быть настолько глупы.
   — Опасно так судить о тлейлаксанцах, — сказала Антеак. — Мы должны приготовиться к худшему. Позови-ка сюда одну из охраняющих нас Рыбословш!

~ ~ ~

   Непрестанные войны порождают свои собственные социальные условия, которые во все времена были схожими.

   Люди погружаются в постоянное состояние настороженности, готовые к отражению нападения. Вы понимаете абсолютное правило автократии. Все новое становится опасными пограничными рубежами — новые идеи или новые изобретения, посетители — все становится подозрительным. Феодализм берет общество в ежовые рукавицы порой замаскированный под политбюро или схожую структуру, но всегда наличествующую.

   Власть начинает передаваться по наследству. Богатство распределяется вице-регентами небес или их эквивалентами. И они понимают, что должны владеть наследственной преемственностью, или их власть понемногу растает. Теперь вы понимаете Мир Лито?

Украденные дневники

 
   — Представительницы Бене Джессерит поставлены в известность о новом распорядке? — спросил Лито.
   Он и его свита вступили в глубокую выемку прорубленной в скалах дороги, которая будет петлять и резко идти вверх и вниз, приближаясь к мосту через реку Айдахо. Солнце стояло в первой четверти утра, некоторые придворные накинули плащи. Айдахо шел на левом фланге с небольшим отрядом Рыбословш, на его мундире начали появляться следы пыли и пота: идти и бежать рысцой на скорости королевского шествия было тяжелой работой.
   Монео споткнулся и опомнился.
   — Они поставлены в известность, Владыка.
   Нелегко было осуществить изменение в распорядке, но Монео был уже приучен беспорядочной изменчивости фестивалей. У него всегда были наготове запасные варианты.
   — Они до сих пор ходатайствуют об открытии постоянного посольства на Арракисе? — спросил Лито.
   — Да, Владыка. Я дал им обычный ответ.
   — Вполне бы хватило простого «нет», — сказал Лито. — Им больше не надо напоминать, что у меня вызывают отвращение их религиозные претензии.
   — Да, Владыка, — Монео держался как раз на предписанном расстоянии от тележки Лито. Червь сегодня утром был очень заметен — телесные признаки, явственно различимые для глаз Монео. Нет сомнения, из-за влажности воздуха. Влажность, похоже, всегда вызывала Червя.
   — Религия всегда ведет к риторическому деспотизму, — сказал Лито. — До Бене Джессерит лучшими в этом были иезуиты.
   — Иезуиты, Владыка?
   — Ты, наверняка, читал о них в исторических книгах?
   — Не уверен, Владыка. Когда они жили?
   — Неважно. Ты достаточно узнаешь о риторическом деспотизме, если будешь изучать Бене Джессерит. Разумеется, они не начинали с подобного самообмана.
   «Преподобных Матерей ждет тяжелое время», — сказал сам себе Монео. «Он собирается наставлять их на путь истинный. А у них от этого с души воротит. Это могло бы вызвать серьезные неприятности.»
   — Какова была их реакция? — спросил Лито.
   — Как мне сообщили, они были разочарованы, но не настаивали на своем.
   И Монео подумал: «Мне лучше приготовить их к большему разочарованию. Их следует держать подальше от делегаций Икса и Тлейлакса.»
   Монео покачал головой. Все это способно вылиться в какой-нибудь очень неприятный заговор. Лучше предостеречь Данкана.
   — Это ведет к самодовольным пророчествам и оправданиям любых видов непотребства, — сказал Лито.
   — Этот… риторический деспотизм?
   — Да! Он огораживает зло стенами уверенности в своей правоте, непрошибаемыми для всех доводов против зла.
   Монео настороженно следил за телом Лито, замечая, как почти беспорядочно подергиваются руки и содрогаются огромные рубчатые сегменты.
   «Что мне делать, если Червь выйдет из него здесь?» — на лбу у Монео выступил пот.
   — Он активно идет на умышленное искажение значений, ради дискредитации оппозиции, — сказал Лито.
   — Всякий риторический деспотизм, Владыка?
   — Иезуиты называли это «заботой о сохранении основы своей власти». Он напрямую ведет к лицемерию, всегда разоблачаемому пропастью между действиями и их толкованиями. Действие и истолкование никогда не согласуются.
   — Я должен более тщательно это изучить, Владыка.
   — В конечном итоге основой его правления становится общая вина, потому что лицемерие ведет к охоте на ведьм и к требованию козлов отпущения.
   — Возмутительно, Владыка.
   Кортеж миновал поворот, с кручи на секунду открылся вид на отдаленный мост.
   — Монео, ты внимательно следишь за мной?
   — Да, Владыка. Разумеется.
   — Я описываю тебе инструментарий религиозной власти.
   — Я понимаю это, Владыка.
   — Тогда почему же ты так напуган?
   — Разговоры о религиозной власти всегда вызывают у меня беспокойство, Владыка.
   — Потому что ты и Рыбословши завладели ей во имя мое?
   — Да, конечно, Владыка.
   — Основы власти являются очень опасными, потому что они привлекают людей, которые и вправду ненормальные, людей, которые ищут власти только лишь ради самой власти. Ты понимаешь?
   — Да, Владыка. Вот почему Ты редко удовлетворяешь ходатайства о назначении в Твоем правительстве.
   — Великолепно, Монео!
   — Спасибо, Владыка.
   — В тени каждой религии таится Торквемада, — сказал Лито. — Ты никогда не встречал этого имени. Я знаю, потому что именно я велел вычеркнуть все упоминания о нем.
   — Почему так, Владыка?
   — Он был непотребством. Он творил живые факелы из людей, которые расходились с ним во мнениях.
   Монео понизил голос.
   — Как те историки, которые Тебя прогневали, Владыка?
   — Ты сомневаешься в моих действиях, Монео?
   — Нет, Владыка!
   — Вот и хорошо. Историки умерли мирно. Ни один из них не почувствовал пламени. Торквемада, однако, наслаждался тем, чтобы посвящать своему богу агонизирующие крики своих пылающих жертв.
   — Как ужасно и отвратительно, Владыка.
   Кортеж сделал еще один поворот, опять открылся вид на мост. Но расстояние до моста как-будто не сокращалось.
   Монео опять пристально вгляделся в Бога-Императора. Червь вроде бы, немного притих. И, все равно, слишком уж близок сегодня Червь. Монео ощущал угрозу этого непредсказуемого появления Святого Присутствия, способного убивать без предупреждения.
   Монео содрогнулся.
   Каков же смысл этой странной… проповеди? Монео знал, что услышать подобное от Бога-Императора было и привилегией, и тяжелой ношей. Это было частью платы, которую надо было платить за Мир Лито. Поколение за поколением двигались по приказанному им пути, по требованиям этого мира. Только круг приближенных к Твердыне знал о тех частых нарушениях этого мира — инцидентах, когда предвидя насилие на место будущих событий отсылались Рыбословши.
   Предвидение!
   Монео поглядел на притихшего теперь Лито. Глаза Бога-Императора были закрыты, на лице еще один плохой признак близости Червя — выражение меланхолической задумчивости… Монео затрепетал.
   Предвидит ли Лито даже эти свои моменты взрыва безудержной и дикой силы? Как раз предвидение насилия и жестокости заставляло трепетать Империю от благоговения и страха. Лито знал, куда надо направить гвардию, чтобы подавить временное возмущение. Он знал все до того, как это происходило в действительности.
   При одной мысли о подобных делах у Монео пересохло во рту. Монео верил, что временами Император может читать в любом уме.
   О, да, Лито использовал шпионов. Порой наглухо закутанная фигура проходила мимо Рыбословш, чтобы подняться на верхушку башни Лито или спуститься в подземелье. Шпионы, никаких сомнений, но Монео подозревал, что Лито их использует лишь для подтверждения и так ему известного. Словно специально подогревая страхи Монео, Лито сказал:
   — Не старайся заставить себя понять мои пути, Монео. Пусть понимание придет само собой.
   — Я постараюсь, Владыка.
   — Нет, не старайся. Скажи мне пока, объявил ли ты уже, что будут изменения в нашем распределении поставок спайса?
   — Нет еще, Владыка.
   — Повремени с этим объявлением. Я, пожалуй, передумаю. Ты знаешь, конечно, что будут новые предложения взяток.
   Монео вздохнул. Суммы предлагаемых ему взяток достигли просто нелепых высот. Лито, однако, как будто развлекался резким увеличением этих сумм.
   — Отказывайся от них, — велел он перед тем Монео. — Посмотрим, до какой высоты они дойдут. Заставь их поверить, что тебя можно, наконец, подкупить.
   Теперь, когда они еще раз повернули, и опять на короткое время открылся вид на мост, Лито спросил:
   — Дом Коррино предлагал тебе взятку?
   — Да, Владыка.
   — Ты знаешь миф, который говорит, что однажды Дом Коррино вернется к своей древней власти?
   — Я слышал этот миф, Владыка.
   — Пусть Коррино уничтожат. Впрочем, это работа для Данкана. Вот мы его и испытаем.
   — Так быстро, Владыка?
   — До сих пор известно, что меланж способен удлинять человеческую жизнь. Теперь пусть станет известно, что спайс способен ее сокращать.
   — Как прикажешь, Владыка.
   Монео отвечал так тогда, когда не мог выразить вслух испытываемое им резкое неприятие того, что должен исполнить. Он понимал также, что и Владыка Лито понимает его чувства, и что они его забавляют. Эта веселость во Владыке угнетала Монео.
   — Постарайся не быть со мной раздражительным, Монео, — сказал Лито.
   Монео подавил чувство горечи. Горечь приносит опасность. Горечь движет бунтовщиками. Горечь нарастает в Данканах перед тем, как они умирают.
   — Время имеет разное значение для Тебя и для меня, Владыка, сказал Монео. — Хотелось бы мне знать, что оно значит для Тебя.
   — Ты мог бы узнать это, но не узнаешь.
   Монео услышал укор в этих словах и примолк, вместо этого обратясь мыслями к проблемам меланжа. Не часто Владыка Лито заговаривал о спайсе и, обычно, заговаривал о нем только тогда, когда назначал или отнимал меланжевые пайки, выдавал награды или посылал Рыбословш за только что обнаруженным хранилищем. Величайший из остающихся складов спайса, знал Монео, находился в некоем месте, известном только Богу-Императору. Когда Монео был только первые дни на королевской службе, Владыка Лито надел на него капюшон, закрывавший глаза, и провел в тайное место по извивающимся проходам.
   Монео ясно понимал только, что идут они где-то под землей.
   «Когда я снял капюшон, мы были где-то под землей».
   То, что увидел Монео, наполнило его благоговейным трепетом огромные корзины меланжа, ими заставлено гигантское помещение, высеченное в цельной скале и освещенное старинными глоуглобами с металлическими витыми арабесками. Спайс светился ярко-голубым в тусклом серебряном свете. И запах безошибочно узнаваемый, горький запах корицы. Где-то рядом текла вода. Их голоса эхом отдавались в каменном помещении.
   — Однажды все это кончится, — сказал тогда Владыка Лито. Потрясенный, Монео спросил:
   — Что же тогда будут делать Космический Союз и Бене Джессерит?
   — То, что они делают и сейчас, только более яростно.
   Оглядывая гигантскую комнату с ее необъятным запасом меланжа, Монео подумал о том, что происходило в Империи в тот самый момент — кровавые убийства, пиратские налеты, шпионаж и интриги. Бог-Император крепко держал самое худшее под спудом, но даже остававшееся было достаточно дурным.
   — Искушение, — сказал Монео.
   — Разумеется, искушение.
   — А когда-нибудь меланж появится снова, Владыка?
   — Однажды я уйду в песок. Я стану тогда источником спайса.
   — Ты, Владыка?
   — Я произведу кое-что не менее чудесное — иную песчаную форель — гибрид и плодовитую производительницу.
   Трепеща при этом откровении, Монео воззрился на затененную фигуру Бога-Императора, говорившего о таких чудесах.
   — Песчаная форель сцепится между собой большими живыми пузырями, которые впитают всю воду этой планеты и унесут ее далеко вглубь, точно так, как было во времена Дюны, — сказал Владыка Лито.
   — Всю воду, Владыка?
   — Большую часть. За три сотни лет здесь опять воцарится песчаный Червь. Это будет новый вид песчаного Червя, я тебе обещаю.
   — Как это так, Владыка?
   — У него будет животный разум и новая хитрость. Спайс станет намного опасней искать и еще более опасно хранить.
   Монео поглядел на каменный потолок помещения, воображением своим сквозь камень видя поверхность планеты.
   — Всюду опять будет пустыня, Владыка?
   — Водные источники занесет песком, злаки задохнутся и погибнут. Деревья скроются под огромными движущимися дюнами. Песчаная смерть будет распространяться до тех пор, пока… до тех пор, пока не последует неуловимый сигнал, слышимый посреди бесплодных земель.
   — Что за сигнал, Владыка?
   — Сигнал к началу следующего цикла, к приходу Создателя, к приходу Шаи-Хулуда.
   — Это будешь Ты, Владыка?
   — Да! Великий песчаный Червь Дюны опять восстанет из глубин. Эта земля опять станет владением спайса и Червя.
   — Но что с людьми, Владыка? Со всеми этими людьми?
   — Многие умрут. Солнце сожжет кормовые растения и покончит с пышной растительной жизнью на этой земле. Без растительного корма начнут умирать дающие мясо животные.
   — И все будут голодать, Владыка?
   — По этой стране прошествует голод и старые болезни. Выживут только самые закаленные… самые закаленные и самые жестокие. — Должно ли быть так, Владыка?
   — Альтернативы этому еще хуже.
   — Расскажи мне об этих альтернативах, Владыка.
   — Со временем ты о них узнаешь.
   Теперь, в этом шествии к Онну в утреннем свете, идя рядом с Богом-Императором, Монео мог лишь признать, что да, он узнал об этих альтернативах и о зле, которые они принесут.
   Монео знал, что для большинства покорных подданных Империи то знание, которым он так твердо владел, покоилось скрытым в Устной Истории, мифах и безумных россказнях, рассказываемых нечастыми сумасшедшими пророками, возникавшими на той или иной планете, творя недолговечных последователей.
   «Я знаю, что делают Рыбословши».
   Он знал также о грешниках, наблюдавших за муками своих товарищей по людскому роду, сидя за столом и обжираясь редкими деликатесами.
   Пока не пришли Рыбословши и кровь не стерла подобных сцен.
   — Мне понравилось, как твоя дочка наблюдала за мной, — сказал Лито. — Она не осознавала, что мне это заметно.
   — Владыка, я страшусь за нее! Она — моя кровь, моя…
   — Моя тоже, Монео. Разве я не Атридес? Ты бы лучше побаивался за самого себя.
   Монео быстро окинул боязливым взглядом тело Бога-Императора. Признаки Червя оставались слишком явными. Монео поглядел на кортеж, следующий за ними, затем на дорогу впереди. Они были сейчас на крутом спуске, прорезанном петлями дороги и окаймленном высокими стенами рукотворных скал той защитной кручи, что огораживала Сарьер.
   — Сиона не оскорбляет меня, Монео.
   — Но она…
   — Монео! Здесь, в этой загадочной оболочке — одна из величайших тайн жизни. Быть удивленным, увидеть, как случится нечто новое, вот то, чего я жажду больше всего.
   — Владыка, я…!
   — Разве это не лучащееся, не изумительное слово!
   — Как скажешь, Владыка.
   Лито с усилием напомнил себе: «Монео — это мое создание, я его создал».
   — Твое дитя бесценно для меня, Монео. Ты умаляешь ее соратников, но среди них может быть тот, кого она полюбит.
   Монео бросил непроизвольный взгляд на Данкана Айдахо, шедшего вместе с охраной. Айдахо так всматривался вперед, словно старался пронизать взглядом каждый поворот дороги прежде, чем шествие к нему приблизится. Ему не нравилось это место, над которым со всех сторон нависали высокие стены — такое выгодное для нападения сверху. Айдахо послал разведчиков еще ночью, и Монео знал, что некоторые из них до сих пор прячутся на высотах, но впереди еще были овраги, которые надо было миновать, чтобы выйти к реке. А людей было недостаточно, чтобы разместить их повсюду.
   — Мы положимся на Свободных, — успокоил Данкана Монео.
   — Свободных? — Айдахо не нравилось то, что ему довелось слышать о Музейных Свободных.
   — По крайней мере они могут поднять тревогу, если столкнутся с кем-нибудь незваным, — сказал ему Монео.
   — Ты видел их и попросил это сделать?
   — Конечно.
   Монео так и не решился затронуть с Айдахо тему Сионы. Для этого и позже будет достаточно времени. Но Бог-Император сейчас высказался в весьма тревожном для Монео смысле. Не изменил ли он свои планы?
   Монео опять перевел внимательный взгляд на Бога-Императора и понизил голос.
   — Полюбит своего соратника, Владыка? Но Ты говорил, что Данкан…
   — Я сказал полюбит, а не будет скрещена!
   Монео затрепетал, вспомнив, как его самого привлекли к программе выведения Лито, вырвав его из…
   «Нет! Лучше не возвращаться к этим воспоминаниям!»
   Потом были глубокая привязанность и, даже, настоящая любовь… Но позже. В первые дни, однако…
   — Ты опять витаешь в облаках, Монео.
   — Прости меня, Владыка, но, когда Ты говоришь о любви…