Страница:
— По-твоему, у меня не бывает нежных мыслей?
— Это не так, Владыка, но…
— По-твоему, у меня, значит, нет воспоминаний о любви и спаривании? — Тележка вильнула в сторону Монео, заставив его отпрянуть, напуганного полыхающим взглядом Владыки Лито.
— Владыка, я умоляю…
— Это тело может никогда и не знало такой нежности, но все жизни-памяти принадлежат мне!
Монео увидел, что в теле Бога-Императора все нарастают и становятся все более довлеющими признаки Червя, и невозможно было закрыть на это глаза.
«Я в серьезной опасности, мы все в серьезной опасности».
Монео осознавал каждый звук, раздающийся вокруг него поскрипывание королевской тележки, покашливание и тихие разговоры в свите, шаги по дороге. От Бога-Императора доносился сильный запах корицы. Воздух здесь в ущелье, отгороженном скалистыми стенами, до сих пор сохранял утренний холод и сырость, дошедшую от реки. Не сырость ли провоцирует Червя?
— Монео, слушай меня так, как будто твоя жизнь зависит от этого.
— Да, Владыка, — прошептал Монео. Он знал, что жизнь его сейчас если уж от чего и зависит, так это от осторожности, с которой он будет ко всему относиться, не только от слушания, но и от внимательного наблюдения.
— Часть меня — вечная обитательница подземелья, ни о чем не думающая, — сказал Лито. — Эта часть просто реагирует. Она совершает поступки, не заботясь о знании или логике.
Монео кивнул, взгляд его был прикован к лицу Бога-Императора. Не начинают ли стекленеть его глаза?
— Я вынужден стоять в стороне, просто наблюдая ее действия больше ничего, — говорил Лито. — Такая реакция может вызвать твою смерть, выбор тут не за мной, ты слышишь?
— Слышу, Владыка, — прошептал Монео.
— Когда происходит такое, то не существует никакого выбора! Ты принимаешь это, просто принимаешь. Ты никогда этого не поймешь и не узнаешь. Что ты на это скажешь?
— Я страшусь неизвестного, Владыка.
— Я его не страшусь. Объясни мне, почему!
Монео ожидал кризиса, подобного этому и теперь, когда кризис подошел, он ему чуть ли не обрадовался. Он знал, что его жизнь зависит от его ответа. Он поглядел на Бога-Императора, мысли бешено проносились у него в голове.
— Из-за всех Твоих жизней-памятей, Владыка.
— Да?
Значит неполный ответ. Монео ухватился за слова.
— Ты видишь все, что мы знаем… и все это было некогда неизвестным! Удивить тебя… удивление должно быть чем-то новым, чего ты еще не знаешь?
— говоря, Монео осознал, что он произнес в защитной вопросительной интонации то, чему следовало бы быть смелым заявлением, но Бог-Император только улыбнулся.
— За такую мудрость я дарую тебе милость, Монео. Чего ты желаешь?
Внезапное облегчение только откупорило новые страхи с новой силой вспыхнувшие в Монео.
— Можно ли мне привезти Сиону назад в Твердыню?
— Но это приблизит ее испытание.
— Она должна быть отделена от своих соратников, Владыка.
— Очень хорошо.
— Мой государь милосерден.
— Я эгоистичен.
На этом Бог-Император отвернулся от Монео и погрузился в молчание. Глядя на сегменты огромного тела, Монео заметил, что признаки Червя несколько отступили. Значит, все, в конце концов, обернулось благополучно. Затем он подумал о Свободных с их петицией — и его страх вернулся.
«Это была ошибка. Они только вызовут Его. Зачем я им только сказал, что они могут подать свою петицию?»
Свободные будут ждать впереди, выстроясь на этой стороне реки и размахивая своими бумажонками.
Монео шел в молчании, его дурные предчувствия возрастали с каждым шагом.
Отчет сестры Чинаэ, найденный среди ее бумаг после ее смерти:
Внутри рукотворного ущелья, проложенного Королевской Дорогой, выводившей оттуда на ровную местность перед мостом через реку Айдахо, воздух был затхлым. От необъятности скал и земли Дорога поворачивала направо. Монео, шедший рядом с королевской тележкой, увидел мощеную ленту, идущую через узкий перевал к пластальным кружевам — мосту, находящемуся на расстоянии приблизительно километра.
Все еще протекая в глубоком ущелье, река делала правый поворот в сторону Королевской Дороги, а затем напрямую текла через многоступенчатые каскады к дальней стороне Заповедного Леса, где ограничивающие откосы спускались почти до уровня воды. Это уже предместья Онна, там находились сады и овощные посадки, снабжавшие город.
Монео, проследовав взглядом вдоль отдаленной ленты реки, заметил, что вершина каньона купается в солнечном свете, а вода до сих пор течет в тенях, нарушаемых только слабым серебряным трепетанием каскадов.
Прямо перед ним дорога к мосту была ярко освещена солнечным светом, темные тени эрозийных оврагов по обеим сторонам от нее лежали как стрелы, указывающие правильный путь. Восходящее солнце уже прогрело дорогу. Воздух над ней трепетал, предвещая до невозможности жаркий день.
«Мы благополучно доберемся в город до наибольшей жары», подумал Монео. Он трусил по дороге с нетерпением, которое всегда одолевало его на этой точке. Взгляд устремлен вперед — в ожидании Музейных Свободных с их петицией. Они появятся из одного из этих оврагов, где-то по эту сторону моста. Таково было соглашение, на которое он пошел с ними. Теперь их никак не остановишь, а Бог-Император до сих пор проявляет признаки Червя.
Лито услышал Свободных раньше всех остальных.
— Слушайте! — воззвал он.
Монео встрепенулся.
Лито перекатил свое тело по тележке, поднял дугой передние сегменты над прикрывающим колпаком и поглядел вперед.
Монео хорошо это было знакомо. Бог-Император своим безмерно чутким и острым восприятием первым уловил растревоженные тишь и неподвижность впереди. Свободные стали вылезать на дорогу.
Монео позволил себе отстать на один шаг и идти на самом большом расстоянии, дозволяемом этикетом. Затем он сам их услышал.
Донесся звук осыпающегося гравия.
Появился первый Свободный, затем они стали вылезать из оврага по обе стороны дороги, не более, чем в ста метрах впереди королевского шествия.
Данкан Айдахо рванулся вперед и перешел на легкую рысцу рядом с Монео.
— Это и есть Свободные? — спросил Айдахо.
— Да, — ответил Монео, не отрывая взгляда от Бога-Императора, опять опустившего громаду своего тела на повозку.
Музейные Свободные собирались на дороге, сбрасывая свои внешние накидки, чтобы открыть под ними внутренние, красно-фиолетовые. У Монео перехватило дыхание. Свободные были одеты как пилигримы, под их красочными одеждами виднелась что-то черное. Находившиеся в передних рядах размахивали свитками бумаги — вся группа Свободных с пением и танцами двинулась навстречу королевскому шествию.
— Петиция, Владыка, — закричали вожаки. — Выслушай нашу петицию!
— Данкан! — закричал Лито. — Очисти от них дорогу!
При этом крике Владыки, Рыбословши хлынули мимо придворных вперед, куда взмахом руки послал их Айдахо, и сам он бегом устремился к накапливающейся толпе. Гвардия составила фалангу, осью которой стал Айдахо.
Лито хлопнул по закрытому колпаку своей тележки, увеличил скорость и заревел усиленным динамиками голосом:
— Очистить дорогу! Убирайтесь! Убирайтесь с дороги!
Музейные Свободные, увидев, что охранники бегут к ним, а тележка набирает скорость, при крике Лито раздвинулись — как бы освобождая середину дороги. Монео вынужден был бежать с той же скоростью, что и тележка, и внимание его на мгновение отвлек звук шагов бегущих позади придворных, а потом он увидел первое непредвиденное изменение в действиях Свободных.
Все, как один, в скандирующей толпе сбросили одежды пилигримов и оказались в черных мундирах — абсолютно таких же, как на Айдахо.
«Что они делают?» — удивился Монео.
Монео и вопрос этот задать себе не успел, как увидел, что лица приближающихся к ним людей издевательски тают — текучие формы Лицевых Танцоров, каждое лицо обретает полное сходство с Данканом Айдахо.
— Лицевые Танцоры! — закричал кто-то.
Наступившее смятение отвлекло сперва и Лито: звуки множества шагов, топающих по дороге, хриплые приказания, когда Рыбословши составляли свою фалангу. Он, увеличив скорость своей тележки, промчался все расстояние, отделявшее его от гвардии, давя на клаксон. Резкий звук разнесся по всей округе, дезориентировав даже Рыбословш, привычных к нему.
Под звуки этого гудка мнимые Свободные сбрасывали одежды пилигримов, начав свое превращение, их лица мгновенно обретали полное сходство с Данканом Айдахо. Лито услышал крик: «Лицевые Танцоры!», узнал кто кричит — муж одной из Рыбословш, клерк из королевской бухгалтерии.
Первоначальной реакцией Лито была веселость.
Охрана и Лицевые Танцоры смешались. Крики и вопли сменили скандирование фальшивых просителей. Лито узнал боевые команды Тлейлакса. Плотное кольцо Рыбословш сформировалось вокруг облаченной в черное фигуры Данкана. Охрана повиновалась не раз повторявшемуся приказу Лито — беречь своего командующего, гхолу.
«Но как они отличат его от других?»
Лито сбавил скорость своей тележки, почти ее остановив. Ему было видно, как слева Рыбословши размахивают своим боевыми дубинками. На ножах вспыхивал солнечный свет. Затем послышалось жужжание лазерных пистолетов, звук, который бабушка Лито однажды назвала «самым ужасным в нашем мироздании». От авангарда донеслось еще больше хриплых криков и воплей.
Лито отреагировал на первый же звук лазерных пистолетов. Он резко свернул с дороги вправо, перейдя с колес на суспензоры и направив свою повозку, словно всесокрушающий таран в самую гущу Лицевых Танцоров, стараясь избежать схватки, шедшей с его стороны. Сделав крутую дугу, он обрушился на них и с другой стороны, ощутил, как пласталь его тележки сокрушает тела, увидел красные фонтаны крови, затем свернул с дороги в овраг. Коричневые иззубренные края оврага промелькнули мимо него. Он, резко подав вперед и ввысь, спикировал через речной каньон на высокую скалу, с которой открывался широкий вид на Королевскую Дорогу. Там он остановился и обернулся, далеко вне досягаемости ручных лазерных пистолетов.
«Ну и неожиданность!»
Смех сотряс его огромное тело прихрюкивающими содрогающимися конвульсиями. Потом его веселость медленно угасла.
Со своей великолепной обзорной точки Лито мог видеть мост и все место нападения. По всему пространству боя беспорядочно перемешанные тела валились в придорожные овраги. Он видел щегольские одеяния придворных, мундиры Рыбословш, запятнанные кровью черные мундиры переодетых Лицевых Танцоров. Спасшиеся придворные сгрудились сзади, в то время как Рыбословши метались среди поверженных врагов, быстрым ударом ножа пронзая каждое тело, чтобы в смерти уже не было никаких сомнений.
Лито окинул взглядом всю сцену, ища черный мундир своего Данкана, но его нигде не было видно. В Лито поднялась волна разочарования, затем он увидел группу Рыбословш среди придворных и… и среди них обнаженную фигуру.
Обнаженную!
Это был его Данкан! Обнаженный! Ну разумеется! Данкан Айдахо без мундира никак не может быть Лицевым Танцором.
Его опять сотряс смех. Неожиданности с обеих сторон! Какой же это, должно быть, шок для нападающих! Они явно вовсе не были готовы к подобному ответному ходу.
Лито легко спустился на дорогу, опять перешел на колеса и покатил к мосту. Он пересек мост с некоторым ощущением deja vu,
[3]в его жизнях-памятях не счесть было переходов через мосты, видов на поля сражений, открывавшихся с этих мостов. Когда Лито оказался на мосту, Айдахо вырвался из плотного кольца охранниц и побежал к нему, виляя и шныряя между телами. Лито остановил повозку и поглядел на обнаженного бегуна. Данкан был в точности как древнегреческий воин, посланец, стремящийся к своему командиру, чтобы доложить об исходе битвы. Эта сконцентрированность истории, всплывшая из воспоминаний Лито, ошеломила его.
Айдахо остановился возле тележки. Лито откинул защитный колпак.
— Чертовы Лицевые Танцоры, все до одного! — выдохнул Айдахо.
Не стараясь скрыть своей радости, Лито спросил:
— Чья это была идея — скинуть твой мундир?
— Моя! Но они не позволили мне сражаться!
Подбежал Монео вместе с группой охранниц. Одна из Рыбословш кинув Айдахо голубой плащ гвардейца, окликнула его:
— Мы стараемся снять неповрежденный мундир с одного из тел.
— Свой я просто распорол, — объяснил Айдахо.
— Спасся ли кто-нибудь из Лицевых Танцоров? — спросил Монео.
— Ни одного, — ответил Айдахо. — Признаю, твои женщины хорошие бойцы, но почему они не позволили мне самому…
— Потому что им даны наставления охранять тебя, — сказал Лито. — Они всегда защищают самых ценных…
— Четверо из них умерли, вытаскивая меня из битвы! — сказал Айдахо.
— Всего мы потеряли более тридцати человек, Владыка, — сказал Монео.
— Точный подсчет еще только заканчивается.
— А сколько Лицевых Танцоров? — спросил Лито.
— Похоже на то, что их было ровно пятьдесят, Владыка, — сказал Монео. Говорил он спокойно, но на лице его было выражение потрясения.
Лито захихикал.
— Почему ты смеешься? — требовательно спросил Айдахо. — Более тридцати твоих людей…
— Но тлейлаксанцы были так бездарны, — ответил Лито. — Разве ты сам не понимаешь, пять сотен лет тому назад они были намного действеннее, намного опаснее. Вообрази только, что они затевают такой дурацкий маскарад! И даже не предвидят твоего блестящего ответного хода!
— У них были лазерные пистолеты, — сказал Айдахо.
Лито развернул свои увесистые передние сегменты и указал на дырку, прожженную в его колпаке почти в середине тележки. Эту дырку окаймляли оплавившиеся, расходящиеся звездой следы ожога.
— Они еще и снизу пробили в нескольких местах, — сказал Лито. — К счастью, они не повредили ни суспензоров, ни колес.
Айдахо поглядел на дырку в колпаке, отметив, что луч лазера должен был прийтись точно в тело Лито.
— Разве они в тебя не попали? — спросил он.
— Как же, попали, — ответил Лито.
— Ты ранен?
— Я неуязвим для лазерных пистолетов, — солгал ему Лито. — Когда у нас будет время, я тебе продемонстрирую.
— Что ж, я для них не неуязвим, — сказал Айдахо. — И никто из твоей гвардии тоже. Каждому из нас следовало бы иметь пояс защитного поля.
— Защитные поля запрещены по всей Империи, — сказал Лито. — Ношение такого пояса является серьезнейшим преступлением.
— Это не так, Владыка, но…
— По-твоему, у меня, значит, нет воспоминаний о любви и спаривании? — Тележка вильнула в сторону Монео, заставив его отпрянуть, напуганного полыхающим взглядом Владыки Лито.
— Владыка, я умоляю…
— Это тело может никогда и не знало такой нежности, но все жизни-памяти принадлежат мне!
Монео увидел, что в теле Бога-Императора все нарастают и становятся все более довлеющими признаки Червя, и невозможно было закрыть на это глаза.
«Я в серьезной опасности, мы все в серьезной опасности».
Монео осознавал каждый звук, раздающийся вокруг него поскрипывание королевской тележки, покашливание и тихие разговоры в свите, шаги по дороге. От Бога-Императора доносился сильный запах корицы. Воздух здесь в ущелье, отгороженном скалистыми стенами, до сих пор сохранял утренний холод и сырость, дошедшую от реки. Не сырость ли провоцирует Червя?
— Монео, слушай меня так, как будто твоя жизнь зависит от этого.
— Да, Владыка, — прошептал Монео. Он знал, что жизнь его сейчас если уж от чего и зависит, так это от осторожности, с которой он будет ко всему относиться, не только от слушания, но и от внимательного наблюдения.
— Часть меня — вечная обитательница подземелья, ни о чем не думающая, — сказал Лито. — Эта часть просто реагирует. Она совершает поступки, не заботясь о знании или логике.
Монео кивнул, взгляд его был прикован к лицу Бога-Императора. Не начинают ли стекленеть его глаза?
— Я вынужден стоять в стороне, просто наблюдая ее действия больше ничего, — говорил Лито. — Такая реакция может вызвать твою смерть, выбор тут не за мной, ты слышишь?
— Слышу, Владыка, — прошептал Монео.
— Когда происходит такое, то не существует никакого выбора! Ты принимаешь это, просто принимаешь. Ты никогда этого не поймешь и не узнаешь. Что ты на это скажешь?
— Я страшусь неизвестного, Владыка.
— Я его не страшусь. Объясни мне, почему!
Монео ожидал кризиса, подобного этому и теперь, когда кризис подошел, он ему чуть ли не обрадовался. Он знал, что его жизнь зависит от его ответа. Он поглядел на Бога-Императора, мысли бешено проносились у него в голове.
— Из-за всех Твоих жизней-памятей, Владыка.
— Да?
Значит неполный ответ. Монео ухватился за слова.
— Ты видишь все, что мы знаем… и все это было некогда неизвестным! Удивить тебя… удивление должно быть чем-то новым, чего ты еще не знаешь?
— говоря, Монео осознал, что он произнес в защитной вопросительной интонации то, чему следовало бы быть смелым заявлением, но Бог-Император только улыбнулся.
— За такую мудрость я дарую тебе милость, Монео. Чего ты желаешь?
Внезапное облегчение только откупорило новые страхи с новой силой вспыхнувшие в Монео.
— Можно ли мне привезти Сиону назад в Твердыню?
— Но это приблизит ее испытание.
— Она должна быть отделена от своих соратников, Владыка.
— Очень хорошо.
— Мой государь милосерден.
— Я эгоистичен.
На этом Бог-Император отвернулся от Монео и погрузился в молчание. Глядя на сегменты огромного тела, Монео заметил, что признаки Червя несколько отступили. Значит, все, в конце концов, обернулось благополучно. Затем он подумал о Свободных с их петицией — и его страх вернулся.
«Это была ошибка. Они только вызовут Его. Зачем я им только сказал, что они могут подать свою петицию?»
Свободные будут ждать впереди, выстроясь на этой стороне реки и размахивая своими бумажонками.
Монео шел в молчании, его дурные предчувствия возрастали с каждым шагом.
~ ~ ~
Здесь взвевает песок, и там взвевает песок.
Там ждет богач, а здесь жду я.
Голос Шаи-Хулуда из Устной Истории
Отчет сестры Чинаэ, найденный среди ее бумаг после ее смерти:
Повинуясь догматам Бене Джессерит и приказаниям Бога-Императора, я изымаю это сообщение из предоставляемого мною отчета, сохраняя его в тайном месте, где его смогут найти после моей смерти, поскольку Владыка Лито сказал мне: «Ты вернешься к своим вышестоящим с моим посланием, но эти слова ты пока что сохранишь в тайне. Я обрушу мою ярость на Орден, если ты нарушишь этот мой приказ.»
Как предостерегала меня перед отъездом Преподобная Мать Сайкса: «Ты не должна делать ничего, что навлечет на нас Его гнев».
Когда я шла рядом с Владыкой Лито в том коротком шествии, о котором рассказывала, то решила спросить, что роднит его с Преподобной Матерью. Я сказала:
— Владыка, я знаю как Преподобная Мать приобретает память своих предков и других людей. Как это было с Тобой?
— Это было запроектировано нашей генетической Историей и, к тому же, сказалось воздействие спайса. Моя сестра-близнец Ганима и я проснулись в чреве матери, разбуженные еще до рождения присутствием наших жизней-памятей.
— Владыка… Мой Орден называет это Богомерзостью.
— И правильно делает, — ответил Владыка Лито. — Жизни-памяти твоих предков могут взять верх над тобой. И как знать заранее, что обретет власть над всей этой ордой — добро или зло?
— Владыка, как Ты одолел такую силу?
— Я ее не одолел, — сказал Владыка Лито. — Но упрямое исследование фараоновой модели спасло и Гани, и меня. Ты знакома с этой моделью, сестра Чинаэ?
— Мы, члены Ордена, хорошо образованы в истории, Владыка.
— Да, но ты не думаешь об истории так, как думаю я, — сказал Владыка Лито. — Я говорю о заразе правления, которая была подхвачена греками, которые передали ее римлянам, а от римлян она разошлась так далеко и широко, что никогда полностью не отмирала.
— Говорит ли Государь загадками?
— Никаких загадок. Я ненавижу это, но это нас спасло. Гани и я заключили мощные внутренние союзы с предками, которые следовали фараоновой модели. Они помогли нам создать смешанную личность внутри погруженной в долгую спячку толпы.
— Я нахожу это смущающим, Владыка.
— Очень правильно делаешь.
— Почему Ты мне это все сейчас рассказываешь, Владыка? Ты никогда не отвечал подобным образом ни одной из нас — во всяком случае мне такое не известно.
— Потому что ты хорошо слушаешь, сестра Чинаэ, потому что ты будешь повиноваться мне и потому, что я никогда больше снова тебя не увижу.
Сказав мне эти странные слова, Владыка Лито затем спросил:
— Почему ты не спрашиваешь меня о том, что ваш Орден называет моей безумной тиранией?
Подбодренная его обращением, я рискнула заметить:
— Владыка, мы знаем о некоторых из Твоих кровавых казнях. Они нас тревожат.
И тогда Владыка Лито сделал странную вещь. Он закрыл глаза и проговорил:
— Поскольку я знаю, что ты владеешь мнемотехникой, точно запоминаешь и воспроизводишь любые слова, какие только услышишь, я буду говорить с тобой так, сестра Чинаэ, как будто ты одна из страниц моих дневников. Как следует сбереги эти слова, поскольку я не хочу, чтобы они были утрачены.
Теперь я заверяю мой Орден, что дальше следуют именно те слова, которые произнес Владыка Лито, воспроизводимые без малейших изменений:
— Я определенно знаю, что когда не буду больше осознанно присутствовать среди вас, когда стану лишь устрашающим творением пустыни, люди, оглядываясь на прошлое, будут видеть во мне тирана.
Вполне справедливо. Я был тираничен.
Тиран, не совсем человек, не совсем безумный, просто тиран. Но даже обычный тиран имеет мотивы и чувства больше тех, которые обычно приписываются ему поверхностными историками, а обо мне будут думать, как о великом тиране. Таким образом, мои чувства и мотивы являются наследством, которое я бы сохранил, если история не исказит их слишком сильно. История обладает способностью усиливать одни характеристики, отбрасывая другие.
Люди будут стараться понять меня, определить доступными им словами. Они будут доискиваться правды. Но правда всегда несет в себе двусмысленность тех слов, которыми ее выражают.
Вы меня не поймете. Чем больше вы будете стараться, тем больше я буду отдаляться от вас, пока, наконец, не исчезну, превратясь в вечный миф — став, наконец, Живым Богом!
Вот так-то, понимаешь. Я не вождь, я даже не поводырь. Бог. Запомни это. Я полностью отличаюсь от вождей и поводырей. Богам не нужно нести ответственность ни за что, кроме акта творения. Боги принимают все и, таким образом, не принимают ничего. Боги могут быть опознаваемы и притом оставаться безымянными. Богам не нужен духовный мир. Мои души обитают внутри меня, отвечая на мой малейший призыв. Я делюсь с тобой, поскольку это доставляет мне удовольствие, тем, что я о них и благодаря им узнал. Они и есть моя правда.
Остерегайся правды, нежная сестра. Хотя многие ее доискиваются, правда может быть опасной для того, кто ее ищет. Мифы и успокаивающую ложь намного легче найти и поверить в них. Если ты найдешь правду, даже временную, она может потребовать, чтобы ты пошла на болезненные перемены. Скрывай свою правду в словах. Естественная двусмысленность слов тогда тебя защитит. Слова намного легче усваивать, чем острые уколы бессловесных знамений дельфийского оракула. Имея слова, ты можешь кричать вместе с хором: «Почему меня никто не предостерег?». Но я предостерег вас. Я предостерег вас своим примером, а не словами.
Слов неизбежно бывает больше, чем достаточно. Даже сейчас ты записываешь их в своей изумительной памяти. Однажды будут открыты мои дневники — еще и еще слова. Я предостерегаю вас, что вы будете читать мои слова на свой собственный риск. Бессловесные движения жестоких событий скрываются под их поверхностью. Будьте глухи! Вам не нужно слышать, а слыша, вам не нужно запоминать. Как умиротворяюще — забывать. И как же опасно!
За словами, подобными моим, давно признана их таинственная власть. Здесь тайное знание, которое может быть использовано, чтобы управлять забывчивыми. Моя правда — это субстанции мифов и лжи, на которые тираны всегда рассчитывали, чтобы управлять массами ради эгоистических замыслов.
Ты понимаешь? Я доверяю все это тебе, даже величайшую тайну всех времен, тайну, от коей я выстроил свою жизнь. Я открою ее тебе в словах:
Единственное прошлое, которое сохраняется — это бессловесно покоящееся внутри тебя.
И тут Бог-Император замолк. Я решилась спросить:
— Это все те слова, которые мой Владыка желал бы сохранить?
— Это те самые слова, — ответил Бог-Император и мне подумалось, что голос у него усталый и обескураженный. Это был голос того, кто диктует свое завещание. Я припомнила, что он сказал, что мы с ним никогда больше не увидимся, испугалась, но восхвалила моих учителей, потому что страх не проявился в моем голосе.
— Владыка Лито, — спросила я. — Это дневники, о которых Ты говоришь, для кого они написаны?
— Для тех потомков, что придут после тысячелетий. Я персонализирую этих дальних читателей, сестра Чинаэ. Я думаю о них как о дальних кузенах, наполненных семейным любопытством. Они намереваются найти истолкование тем драмам, о которых только я могу им дать отчет. Они хотят достичь личной связи со своими собственными жизнями. Они хотят смысла, хотят правды!
— Но Ты остерегаешь нас против правды, Владыка, — сказала я.
— Разумеется. Вся история — это послушный инструмент в моих руках. О, я аккумулировал в себе все эти прошлые, я владею всеми фактами — но, хоть мне и доступны все факты, чтобы обращаться к ним по своей воле, я, даже используя их правдиво, все равно их меняю. О чем я сейчас с тобой говорю? Что такое дневник, хроника? Слова.
И опять Владыка Лито умолк. Я взвесила значимость того, что он сказал, сопоставляя это с предостережением Преподобной Матери Сайксы и с тем, что говорил мне раньше сам Бог-Император. Он сказал, что я его посланница и, таким образом, я почувствовала себя под его защитой и решилась зайти дальше, чем любой другой. Поэтому я и спросила:
— Владыка Лито, Ты сказал, что мы с Тобой больше не увидимся. Значит ли это, что Ты близок к смерти?
Клянусь здесь, давая отчет об этом разговоре, что Владыка Лито рассмеялся! Затем он сказал:
— Нет, нежная сестра, это ты умрешь. Ты не доживешь до того, чтобы стать Преподобной Матерью. Не печалься из-за этого, поскольку, благодаря твоему сегодняшнему общению со мной, посланию, которое ты отвезешь Ордену, а также благодаря тому, что ты сохранишь мои тайные слова, ты достигнешь положения намного более величественного. Ты станешь неотъемлемой частью моего мифа. Наши дальние кузены будут молиться тебе — из-за того, что состоялась наша встреча!
И опять Владыка Лито рассмеялся, но это был ласковый смех и улыбнулся он мне тепло. Мне трудно воспроизводить здесь происходившее с той точностью, которую мне должно соблюдать, давая отчеты подобные этому, поскольку в тот момент, когда Владыка Лито произносил эти ужасные для меня слова, я почувствовала себя связанной с ним глубинными узами дружбы, словно бы нечто материальное проскочило между нами, связав нас таким образом, который невозможно полностью описать словами. Именно в момент этого странного ощущения я поняла, и только тогда, что он имел ввиду под бессловесной правдой. Это произошло, но я не способна это описать.
Примечание архивариуса:
Из-за имевших место событий, открытие этой утаенной записи сейчас является не просто сноской к истории, интересной, лишь потому, что содержит одну из самых ранних отсылок к тайным дневникам Бога-Императора. Желающим изучить этот отчет подробнее, следует обращаться с запросами в отдел архивных документов, подзаголовки: «Чинаэ, святая сестра Квентиниус Лайолет: доклад Чинаэ», «Несовместимость с меланжем, ее медицинские аспекты».
(
Примечание:сестра Квентиниус Лайолет Чинаэ умерла на пятьдесят третьем году своего пребывания в Ордене, и смерть ее приписывается несовместимости ее организма с меланжем во время ее попытки достичь статуса Преподобной Матери.)
~ ~ ~
Наш предок, Ассур-назир-апли, известный как жесточайший среди жестоких, завладел троном, зарезав собственного отца и положив начало царству меча. Его завоевания охватили всю область озера Урумия, а оттуда ему открылся путь на Коммаген и Хабур. Его сыну платили дань шуиты, Тир, Сидон, Гобель, даже Джех, сын Омри, самое имя которого и через тысячелетия наводило ужас. Завоевания, начавшиеся с Ассур-назир-апли, привели вооруженные армии в Израиль, Дамаск, Эдом, Арпад, Вавилон и Умлиас. Помнит ли теперь кто-нибудь эти названия и местности? Я дал вам довольно подсказок. Постарайтесь назвать планету.
Украденные дневники
Внутри рукотворного ущелья, проложенного Королевской Дорогой, выводившей оттуда на ровную местность перед мостом через реку Айдахо, воздух был затхлым. От необъятности скал и земли Дорога поворачивала направо. Монео, шедший рядом с королевской тележкой, увидел мощеную ленту, идущую через узкий перевал к пластальным кружевам — мосту, находящемуся на расстоянии приблизительно километра.
Все еще протекая в глубоком ущелье, река делала правый поворот в сторону Королевской Дороги, а затем напрямую текла через многоступенчатые каскады к дальней стороне Заповедного Леса, где ограничивающие откосы спускались почти до уровня воды. Это уже предместья Онна, там находились сады и овощные посадки, снабжавшие город.
Монео, проследовав взглядом вдоль отдаленной ленты реки, заметил, что вершина каньона купается в солнечном свете, а вода до сих пор течет в тенях, нарушаемых только слабым серебряным трепетанием каскадов.
Прямо перед ним дорога к мосту была ярко освещена солнечным светом, темные тени эрозийных оврагов по обеим сторонам от нее лежали как стрелы, указывающие правильный путь. Восходящее солнце уже прогрело дорогу. Воздух над ней трепетал, предвещая до невозможности жаркий день.
«Мы благополучно доберемся в город до наибольшей жары», подумал Монео. Он трусил по дороге с нетерпением, которое всегда одолевало его на этой точке. Взгляд устремлен вперед — в ожидании Музейных Свободных с их петицией. Они появятся из одного из этих оврагов, где-то по эту сторону моста. Таково было соглашение, на которое он пошел с ними. Теперь их никак не остановишь, а Бог-Император до сих пор проявляет признаки Червя.
Лито услышал Свободных раньше всех остальных.
— Слушайте! — воззвал он.
Монео встрепенулся.
Лито перекатил свое тело по тележке, поднял дугой передние сегменты над прикрывающим колпаком и поглядел вперед.
Монео хорошо это было знакомо. Бог-Император своим безмерно чутким и острым восприятием первым уловил растревоженные тишь и неподвижность впереди. Свободные стали вылезать на дорогу.
Монео позволил себе отстать на один шаг и идти на самом большом расстоянии, дозволяемом этикетом. Затем он сам их услышал.
Донесся звук осыпающегося гравия.
Появился первый Свободный, затем они стали вылезать из оврага по обе стороны дороги, не более, чем в ста метрах впереди королевского шествия.
Данкан Айдахо рванулся вперед и перешел на легкую рысцу рядом с Монео.
— Это и есть Свободные? — спросил Айдахо.
— Да, — ответил Монео, не отрывая взгляда от Бога-Императора, опять опустившего громаду своего тела на повозку.
Музейные Свободные собирались на дороге, сбрасывая свои внешние накидки, чтобы открыть под ними внутренние, красно-фиолетовые. У Монео перехватило дыхание. Свободные были одеты как пилигримы, под их красочными одеждами виднелась что-то черное. Находившиеся в передних рядах размахивали свитками бумаги — вся группа Свободных с пением и танцами двинулась навстречу королевскому шествию.
— Петиция, Владыка, — закричали вожаки. — Выслушай нашу петицию!
— Данкан! — закричал Лито. — Очисти от них дорогу!
При этом крике Владыки, Рыбословши хлынули мимо придворных вперед, куда взмахом руки послал их Айдахо, и сам он бегом устремился к накапливающейся толпе. Гвардия составила фалангу, осью которой стал Айдахо.
Лито хлопнул по закрытому колпаку своей тележки, увеличил скорость и заревел усиленным динамиками голосом:
— Очистить дорогу! Убирайтесь! Убирайтесь с дороги!
Музейные Свободные, увидев, что охранники бегут к ним, а тележка набирает скорость, при крике Лито раздвинулись — как бы освобождая середину дороги. Монео вынужден был бежать с той же скоростью, что и тележка, и внимание его на мгновение отвлек звук шагов бегущих позади придворных, а потом он увидел первое непредвиденное изменение в действиях Свободных.
Все, как один, в скандирующей толпе сбросили одежды пилигримов и оказались в черных мундирах — абсолютно таких же, как на Айдахо.
«Что они делают?» — удивился Монео.
Монео и вопрос этот задать себе не успел, как увидел, что лица приближающихся к ним людей издевательски тают — текучие формы Лицевых Танцоров, каждое лицо обретает полное сходство с Данканом Айдахо.
— Лицевые Танцоры! — закричал кто-то.
Наступившее смятение отвлекло сперва и Лито: звуки множества шагов, топающих по дороге, хриплые приказания, когда Рыбословши составляли свою фалангу. Он, увеличив скорость своей тележки, промчался все расстояние, отделявшее его от гвардии, давя на клаксон. Резкий звук разнесся по всей округе, дезориентировав даже Рыбословш, привычных к нему.
Под звуки этого гудка мнимые Свободные сбрасывали одежды пилигримов, начав свое превращение, их лица мгновенно обретали полное сходство с Данканом Айдахо. Лито услышал крик: «Лицевые Танцоры!», узнал кто кричит — муж одной из Рыбословш, клерк из королевской бухгалтерии.
Первоначальной реакцией Лито была веселость.
Охрана и Лицевые Танцоры смешались. Крики и вопли сменили скандирование фальшивых просителей. Лито узнал боевые команды Тлейлакса. Плотное кольцо Рыбословш сформировалось вокруг облаченной в черное фигуры Данкана. Охрана повиновалась не раз повторявшемуся приказу Лито — беречь своего командующего, гхолу.
«Но как они отличат его от других?»
Лито сбавил скорость своей тележки, почти ее остановив. Ему было видно, как слева Рыбословши размахивают своим боевыми дубинками. На ножах вспыхивал солнечный свет. Затем послышалось жужжание лазерных пистолетов, звук, который бабушка Лито однажды назвала «самым ужасным в нашем мироздании». От авангарда донеслось еще больше хриплых криков и воплей.
Лито отреагировал на первый же звук лазерных пистолетов. Он резко свернул с дороги вправо, перейдя с колес на суспензоры и направив свою повозку, словно всесокрушающий таран в самую гущу Лицевых Танцоров, стараясь избежать схватки, шедшей с его стороны. Сделав крутую дугу, он обрушился на них и с другой стороны, ощутил, как пласталь его тележки сокрушает тела, увидел красные фонтаны крови, затем свернул с дороги в овраг. Коричневые иззубренные края оврага промелькнули мимо него. Он, резко подав вперед и ввысь, спикировал через речной каньон на высокую скалу, с которой открывался широкий вид на Королевскую Дорогу. Там он остановился и обернулся, далеко вне досягаемости ручных лазерных пистолетов.
«Ну и неожиданность!»
Смех сотряс его огромное тело прихрюкивающими содрогающимися конвульсиями. Потом его веселость медленно угасла.
Со своей великолепной обзорной точки Лито мог видеть мост и все место нападения. По всему пространству боя беспорядочно перемешанные тела валились в придорожные овраги. Он видел щегольские одеяния придворных, мундиры Рыбословш, запятнанные кровью черные мундиры переодетых Лицевых Танцоров. Спасшиеся придворные сгрудились сзади, в то время как Рыбословши метались среди поверженных врагов, быстрым ударом ножа пронзая каждое тело, чтобы в смерти уже не было никаких сомнений.
Лито окинул взглядом всю сцену, ища черный мундир своего Данкана, но его нигде не было видно. В Лито поднялась волна разочарования, затем он увидел группу Рыбословш среди придворных и… и среди них обнаженную фигуру.
Обнаженную!
Это был его Данкан! Обнаженный! Ну разумеется! Данкан Айдахо без мундира никак не может быть Лицевым Танцором.
Его опять сотряс смех. Неожиданности с обеих сторон! Какой же это, должно быть, шок для нападающих! Они явно вовсе не были готовы к подобному ответному ходу.
Лито легко спустился на дорогу, опять перешел на колеса и покатил к мосту. Он пересек мост с некоторым ощущением deja vu,
[3]в его жизнях-памятях не счесть было переходов через мосты, видов на поля сражений, открывавшихся с этих мостов. Когда Лито оказался на мосту, Айдахо вырвался из плотного кольца охранниц и побежал к нему, виляя и шныряя между телами. Лито остановил повозку и поглядел на обнаженного бегуна. Данкан был в точности как древнегреческий воин, посланец, стремящийся к своему командиру, чтобы доложить об исходе битвы. Эта сконцентрированность истории, всплывшая из воспоминаний Лито, ошеломила его.
Айдахо остановился возле тележки. Лито откинул защитный колпак.
— Чертовы Лицевые Танцоры, все до одного! — выдохнул Айдахо.
Не стараясь скрыть своей радости, Лито спросил:
— Чья это была идея — скинуть твой мундир?
— Моя! Но они не позволили мне сражаться!
Подбежал Монео вместе с группой охранниц. Одна из Рыбословш кинув Айдахо голубой плащ гвардейца, окликнула его:
— Мы стараемся снять неповрежденный мундир с одного из тел.
— Свой я просто распорол, — объяснил Айдахо.
— Спасся ли кто-нибудь из Лицевых Танцоров? — спросил Монео.
— Ни одного, — ответил Айдахо. — Признаю, твои женщины хорошие бойцы, но почему они не позволили мне самому…
— Потому что им даны наставления охранять тебя, — сказал Лито. — Они всегда защищают самых ценных…
— Четверо из них умерли, вытаскивая меня из битвы! — сказал Айдахо.
— Всего мы потеряли более тридцати человек, Владыка, — сказал Монео.
— Точный подсчет еще только заканчивается.
— А сколько Лицевых Танцоров? — спросил Лито.
— Похоже на то, что их было ровно пятьдесят, Владыка, — сказал Монео. Говорил он спокойно, но на лице его было выражение потрясения.
Лито захихикал.
— Почему ты смеешься? — требовательно спросил Айдахо. — Более тридцати твоих людей…
— Но тлейлаксанцы были так бездарны, — ответил Лито. — Разве ты сам не понимаешь, пять сотен лет тому назад они были намного действеннее, намного опаснее. Вообрази только, что они затевают такой дурацкий маскарад! И даже не предвидят твоего блестящего ответного хода!
— У них были лазерные пистолеты, — сказал Айдахо.
Лито развернул свои увесистые передние сегменты и указал на дырку, прожженную в его колпаке почти в середине тележки. Эту дырку окаймляли оплавившиеся, расходящиеся звездой следы ожога.
— Они еще и снизу пробили в нескольких местах, — сказал Лито. — К счастью, они не повредили ни суспензоров, ни колес.
Айдахо поглядел на дырку в колпаке, отметив, что луч лазера должен был прийтись точно в тело Лито.
— Разве они в тебя не попали? — спросил он.
— Как же, попали, — ответил Лито.
— Ты ранен?
— Я неуязвим для лазерных пистолетов, — солгал ему Лито. — Когда у нас будет время, я тебе продемонстрирую.
— Что ж, я для них не неуязвим, — сказал Айдахо. — И никто из твоей гвардии тоже. Каждому из нас следовало бы иметь пояс защитного поля.
— Защитные поля запрещены по всей Империи, — сказал Лито. — Ношение такого пояса является серьезнейшим преступлением.