Страница:
— Разумеется, нет! — она медленно покачала головой.
Зачем он принял это ужасное превращение? Неужели нет выхода?
Вскоре она проговорила:
— Этот аппарат, записывающий Твои мысли, нельзя ли его настроить на…
— На миллион меня? На миллиард? На еще большее количество? Моя дорогая Хви, ни одна из этих капель сознания не будет истинным мной.
Ее глаза заволокло слезами. Она моргнула и глубоко вздохнула. Лито узнал в этом упражнении бенеджессеритский метод обретения внутреннего спокойствия.
— Владыка, Ты меня ужасно напугал.
— И ты не понимаешь, почему я это сделал.
— Могу ли я это понять?
— О, да. Понять это могли бы многие. Что люди делают с таким пониманием — уже другой вопрос.
— Научишь ли Ты меня, что делать?
— Ты уже знаешь.
Она безмолвно это приняла, затем сказала:
— Это что-то, что надо сделать с твоей религией. Я это чувствую.
Лито улыбнулся.
— Я почти все могу простить твоим икшианским хозяевам, за то, что они преподнесли мне тебя, такой драгоценный дар. Проси и дастся тебе.
Она качнулась вперед на своей подушке, наклоняясь к нему.
— Расскажи мне о внутренних механизмах работы твоей религии.
— Ты достаточно скоро все обо мне узнаешь, Хви. Обещаю. Просто помни, что солнцепоклонники среди наших примитивных предков не так уж далеко сбивались с пути.
— Солнце… поклонники? — она качнулась назад.
— Солнце, контролирующее всякое движение, но которого нельзя коснуться. Такое солнце является смертью.
— Твоей… смертью?
— Всякая религия вращается подобно планете вокруг своего солнца, энергию которого она обязана использовать и от которого зависит само ее существование.
Ее голос стал почти шепотом:
— Что ты видишь
В СВОЕМ СОЛНЦЕ, Владыка?
— Мироздание со многими окошечками, через которые я могу подглядывать. Что открывается в окне, то я и вижу.
— Будущее?
— Мироздание в корне своем безвременно и, отсюда, содержит все времена и все будущие.
— Понятно. Значит, Ты воистину разглядел то, что это… — она указала на длинное сегментированное тело, — предотвратит.
— И этого понимания тебе достаточно, чтобы проникнуться верой в святость — хотя бы на малую долю — того, чем я стал? — спросил он.
Она смогла лишь кивнуть.
— Если ты все это разделишь со мной, то, предупреждаю тебя, это будет ужасное бремя, — проговорил он.
— Сделает ли это твою ношу легче, Владыка?
— Не менее весомой, но ее легче будет принимать.
— Тогда я разделю это с Тобой. Только скажи мне, Владыка. — Пока еще нет, Хви. Ты должна проявить немного терпения. Она со вздохом подавила разочарование.
— Вот только мой Данкан Айдахо становится все неугомоннее, — сказал Лито. — Я должен разобраться с ним.
Она оглянулась, но никто в палату не вошел.
— Ты хочешь, чтобы я сейчас удалилась?
— Я бы хотел, чтоб ты никогда меня не покидала.
Она пристально поглядела на него, отметив — с какой же напряженностью он ее созерцает! — и голодная пустота его взгляда наполнила ее печалью.
— Владыка, почему Ты
МНЕрассказываешь свои секреты?
— Сам я не решился бы просить тебя стать невестой Бога.
Ее глаза широко и потрясенно раскрылись.
— Не отвечай, — сказал он.
Едва двинув головой, она окинула взглядом всю скрытую тенями длину его тела.
— Не ищи тех частей меня, которых больше не существует, — сказал он. — Некоторые формы физической близости для меня уже недоступны.
Она опять внимательно посмотрела на его утопленное в чужеродной плоти лицо, заметила, как розова кожа его щек, и насколько же впечатляюще
ЧЕЛОВЕЧЕСКИМоно кажется в этом чужеродном обрамлении.
— Если ты захочешь иметь детей, — сказал он, — я буду просить лишь, чтобы ты позволила мне самому выбрать их отца. Я еще ни о чем тебя не попросил.
Голос ее был еле слышен.
— Владыка, я не знаю, что…
— Скоро я вернусь в Твердыню, — сказал Лито. — Ты отправишься туда со мной, и мы поговорим. Там я расскажу тебе о том, что я предотвращаю.
— Я напугана, Владыка, напугана больше, чем когда-либо думала, что смогу быть напугана.
— Не бойся меня. Я не могу быть иначе, как нежным с моей Хви. Что до прочих опасностей, мои Рыбословши заслонят тебя от них своими телами. Они не осмелятся допустить, чтобы у тебя хоть волос с головы упал!
Хви, поднявшаяся на ноги, вся дрожала.
Лито увидел, как глубоко подействовали на нее его слова, от этого ему стало больно. В глазах Хви блестели слезы. Она крепко стиснула руки, чтобы унять их дрожь. Он знал, что она по своей воле последует в Твердыню. Неважно, о чем он попросит, ее ответ будет таким же, как ответ Рыбословш:
— Да, Владыка.
И Лито вдруг понял, что, если бы она могла обменяться с ним местами, принять на себя его ношу, то она бы это предложила. То, что она не могла это сделать, делало ее боль еще горше. Ее высокая разумность происходила от проникновенной чуткости, и без гедонистических слабостей Молки. Она была устрашающа в своем совершенстве. Все в ней снова и снова убеждало в том, что она — именно тот тип женщины, которую, если бы ему удалось превратиться в нормального мужчину, он пожелал бы (
НЕТ! ПОТРЕБОВАЛ БЫ!) себе в супруги.
И икшианцы это знали.
— Теперь оставь меня, — прошептал он.
— Мои Рыбословши сообщили, что ты сразу же после Сиайнока отправился в Твердыню, — сказал Лито.
Он обвиняюще поглядел на Айдахо, стоявшего рядом с тем местом, где час назад сидела Хви. Так мало прошло времени, а у Лито было чувство, будто между этими двумя событиями пустота столетий.
— Мне нужно было время подумать, — ответил Айдахо. Он поглядел на затемненную яму, где покоилась тележка Лито.
— И поговорить с Сионой?
— Да, — Айдахо поднял свой взор на лицо Лито.
— Но ты искал Монео, — сказал Лито.
— Тебе что, докладывают о каждом моем шаге? — осведомился Айдахо.
— Не о каждом.
— Порой человеку нужно побыть одному.
— Разумеется. Но не обвиняй Рыбословш за то, что они заботятся о тебе.
— Сиона сказала, ей предстоит испытание!
— Вот почему ты искал Монео!
— Что это за испытание?
— Монео знает. Я предположил, что именно поэтому ты и хотел с ним повидаться.
— Ты ничего не предполагаешь! Ты
ЗНАЕШЬ!
— Сиайнок выбил тебя из колеи, Данкан. Я сожалею.
— Да имеешь ли ты хоть какое-нибудь понятие, на что это для меня похоже… быть здесь?
— Жребий гхолы нелегок, — сказал Лито. — Некоторые жизни труднее других.
— Мне не нужно никакой философии для малолетних!
— Чего же тебе надо, Данкан?
— Мне надо кое-что знать.
— Например?
— Я не понимаю никого из, окружающих тебя людей! Ничуть не смущаясь, Монео рассказывает мне, что Сиона входит в число мятежников против тебя. Его собственная дочь!
— В свое время Монео тоже был мятежником.
— Ага, понимаешь, что я имею в виду? Ты и его испытывал? — Да.
— Ты и меня испытаешь?
— Я и сейчас тебя испытываю.
Айдахо обдал его жгучим взглядом, затем сказал:
— Я не понимаю твоего управления, твоей Империи, ничего не понимаю. Чем больше мне открывается, тем меньше я понимаю, что происходит.
— Как удачно, что ты открыл для себя дорогу к мудрости, — сказал Лито.
— Что? — ярость оскорбленного, которую Айдахо не мог сдержать, возвысила его голос до боевого рыка, заполнившего небольшое помещение.
Лито улыбнулся.
— Данкан, разве я не говорил тебе, что думать, будто что-то знаешь, — самое идеальное препятствие против того, чтобы учиться чему-нибудь?
— Тогда, объясни мне, что происходит.
— Мой друг Данкан Айдахо приобретает новую привычку. Он учится всегда глядеть за пределы того, что, по его мнению, он знает.
— Ладно, ладно, — Айдахо медленно покачал головой в такт этим словам.
— Так что же скрывается за тем, что мне дозволено было принять участие в этом Сиайноке?
— Я привязываю Рыбословш к командующему моей гвардией.
— Я должен отбиваться от них! Эта свита, что сопровождала меня в Твердыню, хотела сделать привал, устроить оргию. И те, что везли меня сюда, назад, когда ты…
— Они знают, как я радуюсь, когда вижу детей от Данкана Айдахо.
— Черт тебя побери! Я не твой племенной жеребец!
— Кричать нет надобности, Данкан.
Айдахо несколько раз глубоко вздохнул, затем сказал:
— Когда я отвечаю им «нет», они сперва напускают на себя обиженный вид, потом обращаются со мной, как с каким-нибудь чертовым, — он покачал головой, — святым или вроде этого.
— Разве они тебе не повинуются?
— Они не задают никаких вопросов… если только это не противоречит твоим приказам. Я не хотел возвращаться сюда.
— И все же они тебя сюда доставили.
— Ты чертовски хорошо знаешь, что у тебя-то они из повиновения не выйдут!
— Я рад, что ты вернулся, Данкан.
— Мне и заметно!
— Рыбословши знают мое особое отношение к тебе, как я тебя люблю, сколь многим я тебе обязан. Это никогда не вопрос повиновения или неповиновения мне, когда дело касается тебя или меня.
— Вопрос чего же это тогда?
— Верности.
Айдахо погрузился в задумчивое молчание.
— Ты ведь ощутил силу Сиайнока? — спросил Лито.
— Мумба Юмба.
— Тогда почему же тебя это тревожит?
— Твои Рыбословши не армия, это полицейская сила.
— Именем моим заверяю тебя, что это не так. Полиция неизбежно развращена.
— Ты искушал меня силой, — обвинил Айдахо.
— Таковы испытания, Данкан.
— Ты мне не доверяешь?
— Я безоговорочно доверяю твоей верности Атридесам, без всяких вопросов.
— Тогда зачем же этот разговор о развращенности и испытаниях?
— Никто иной, как ты, обвинил меня, что я имею полицию. У полицейского всегда перед глазами, что преступники преуспевают. Только самый тупой полицейский не способен понять, что позиция власти — самая выгодная позиция, достижимая для преступника.
Айдахо облизал губы и с явной озадаченностью поглядел на Лито.
— Но есть же моральная подготовка… я имею в виду, юрисдикция… тюрьмы для…
— Что хорошего в законах и тюрьмах, когда нарушение закона не является грехом? Айдахо чуть склонил голову направо.
— Ты что, пытаешь убедить меня, будто твоя чертова религия…
— Кара за грехи может быть весьма экстравагантной.
Айдахо ткнул большим пальцем через плечо, в сторону двери, за которой находился внешний мир.
— Все эти разговоры о смертных приговорах… эта порка и…
— Где это только возможно, я стараюсь обходиться без временных законов и тюрем.
— Но у тебя ведь должны быть хоть какие-то тюрьмы!
— Неужели? Тюрьмы нужны только для создания иллюзии эффективной работы судов и полиции. Они нечто вроде страховки от безработицы.
Айдахо чуть повернулся и указующе ткнул пальцем в сторону входной двери.
— У тебя целые планеты стали тюрьмами!
— Я так полагаю, любое место можно воспринимать как тюрьму, если именно так сориентированы твои иллюзии.
— Иллюзии! — Айдахо ошарашенно уронил руку.
— Да. Ты говоришь о тюрьмах, полиции, юрисдикции, о чистейших иллюзиях, скрываясь за которыми власть может успешно притворяться — в то же время вполне четко зная, что это ниже ее собственных законов.
— И, по-твоему, с преступлениями можно справиться с помощью…
— Не с преступлениями, Данкан, с грехами.
— Значит, по-твоему, твоя религия способна…
— Обратил ли ты внимание, что у нас является основными грехами?
— Что?
— Попытка развратить члена моего правительства, либо развращение, исходящее от члена моего правительства.
— В чем выражается это развращение?
— По сути своей, это нежелание признавать и поклоняться святости Бога Лито.
— Тебе?
— Мне.
— Но ты говорил мне в самом начале, что…
— По-твоему, я не верю в свою собственную божественность? Осторожней, Данкан.
Голос Айдахо прозвучал с той бесстрастностью, которая является свидетельством гнева.
— Ты говорил мне, одной из моих задач является хранить твой секрет, что ты…
— Ты не знаешь моего секрета.
— Что ты тиран? Это не…
— У богов больше власти, чем у тиранов.
— Мне не нравится то, что я слышу.
— Разве Атридесы когда-нибудь тебя спрашивали, нравятся ли тебе твоя работа?
— Ты просишь меня командовать твоими Рыбословшами, которые и судьи, и суд присяжных, и палачи, и… — Айдахо осекся.
— И что?
Айдахо промолчал.
Лито поглядел через пробирающее холодом расстояние, разделявшее их, такое короткое и такое большое.
«Словно водишь рыбу на крючке», — подумал Лито. — «В таком состязании ты обязан просчитывать крепость каждой части твоей рыболовной снасти.»
Проблема с Айдахо была в том, что завести его в сеть — всегда ускоряло его конец. И на сей раз все происходило слишком быстро. Лито опечалился.
— Я не буду тебе поклоняться, — сказал Айдахо.
— Рыбословши знают, что у тебя специальное назначение, — сказал Лито.
— Как у Монео и Сионы?
— Совершенно другое.
— Так и бунтовщики тоже являются особым случаем.
Лито ухмыльнулся.
— Все мои самые доверенные управляющие в свое время были бунтовщиками.
— Я не был…
— Ты был великолепным бунтовщиком! Ты помог Атридесам отнять Империю у царствующего монарха.
Айдахо погрузился в свои мысли, взгляд его стал невидящим.
— Да, я это сделал, — он резко встряхнул головой, будто вытрясая что-то из волос. — И посмотри, во что ты превратил эту Империю!
— Я заложил в нее твердую схему, модель всех моделей.
— Это ты так называешь.
— Информация заморожена в схемах, Данкан. Мы можем использовать одну схему, чтобы найти решение для другой. Текучие схемы труднее всего распознать и понять.
— Опять Мумба Юмба.
— Ты уже однажды совершил такую ошибку.
— Почему ты позволяешь Тлейлаксу все время возвращать меня к жизни — одного гхолу за другим? В чем здесь основополагающая схема?
— Из-за твоих качеств, которые есть у тебя в избытке. Но пусть об этом скажет мой отец.
Губы Айдахо угрюмо поджались.
Лито заговорил голосом Муад Диба, и даже лица его, окаймленное серой рясой нечеловеческой плоти, обрело сходство с чертами отца.
— Ты самый подлинный из всех моих друзей, Данкан, даже лучше, чем Гурни Хэллек. Но я — прошлое.
Айдахо тяжело сглотнул.
— Все то, что ты делаешь!
— Что, все это не по-Атридесовски?
— Ты чертовски прав!
Лито вернулся к своему обычному голосу.
— И все же я до сих пор Атридес.
— Действительно?
— А кем еще я могу быть?
— Хотелось бы мне знать!
— По-твоему, все эти мои игры со словами и голосами, все это просто фокусы?
— Ради всех Семи Холмов, что ты делаешь на самом деле?
— Я сберегаю жизнь, готовя основу для следующего цикла.
— Ты сберегаешь ее убийством?
— Смерть часто бывала полезна для жизни.
— Это не по-Атридесовски!
— Нет, по-Атридесовски. Ценность смерти часто бывала нам ясна. А вот икшианцы никогда этой ценности не понимали.
— Да что эти икшианцы имеют с…
— Все. Они способны создать машину, чтобы скрыть другие свои махинации.
Айдахо призадумался и проговорил:
— Вот почему здесь находится икшианский посол?
— Ты видел Хви Нори, — заявил Лито.
Айдахо указал на дверь.
— Она выходила отсюда, когда я прибыл.
— Ты разговаривал с ней?
— Я спросил ее, что она здесь делает. Она ответила, что выбирает, на какую сторону встать.
Лито сотряс взрыв смеха.
— О боже, — проговорил он. — Она такая славная. И она сообщила тебе свой выбор.
— Она сказала, что служит теперь Богу-Императору. Я ей, конечно, не поверил.
— Но тебе следует верить ей.
— Почему?
— Ах да, я забыл, что однажды ты усомнился даже в моей бабушке, в леди Джессике.
— У меня была на то веская причина!
— Ты также сомневаешься и в Сионе?
— Я начинаю сомневаться во всех!
— А ты еще утверждаешь, будто не знаешь, чем для меня ценен, — обвинил Лито.
— А что насчет Сионы? — вопросил Айдахо. — Она говорит, ты хочешь, чтобы мы… я имею в виду, черт побери…
— Чему ты должен всегда верить в Сионе — это ее творческим способностям. Она способна творить новое и прекрасное. Всегда следует доверять истинно творческому началу.
— Даже махинациям икшианцев?
— Это не творческое. Ты всегда узнаешь творческое, потому что оно — все наружу, все без утайки. Сокрытие чего-нибудь свидетельствует о наличии совсем другой силы.
— Значит, ты не доверяешь Хви Нори, но ты…
— Нет, доверяю, именно по тем самым причинам, которые я только что тебе изложил.
Айдахо нахмурился, затем расслабился и вздохнул.
— Лучше мне поддерживать знакомство с ней. Если она кто-то из тех…
— Нет! Держись подальше от Хви Нори. У меня для нее есть особое предназначение.
Монео в явном возбуждении вошел в малую палату аудиенций Лито, которая больше других нравилась ему для бесед с Богом-Императором, потому что тележка Лито стояла в углублении, а значит, смертоносный Червь не мог напасть беспрепятственно. К тому же, Лито дозволял своему мажордому спускаться на икшианском лифте, а не идти по этому бесконечному спуску. Но Монео чувствовал, что новости, принесенные им сегодня утром, почти наверняка пробудят
ЧЕРВЯ, КОТОРЫЙ ЕСТЬ БОГ.
«Как же их преподнести?»
Всего лишь час, как рассвело, наступил четвертый день Фестиваля, и Монео лишь потому хладнокровно взирал на тяготы предстоящего дня, что каждая протекающая минута все больше приближала конец всех фестивальных злосчастий.
Лито шевельнулся, когда Монео вошел в помещение. Сразу же по этому сигналу включился свет, сфокусировавшись только на лице Лито.
— Доброе утро, Монео, — сказал он. — Часовая известила меня, что ты настаиваешь на немедленной встрече. Почему?
Монео знал по опыту, что в искушении слишком быстро открыть заложена большая опасность.
— Я провел время с Преподобной Матерью Антеак, — сказал он. Хотя она и хорошо это скрывает, но я уверен, что она — ментат.
— Да. Должен же Бене Джессерит иногда мне не повиноваться. Эта форма непокорства меня забавляет.
— Значит, Ты их не накажешь?
— Монео, как ни крути, я — единственный родитель, которого имеют мои подданные. Родитель должен быть великодушен не менее, чем суров.
«Он в хорошем настроении», — подумал Монео. У него вырвался легкий вздох, и Лито, заметив это, улыбнулся.
— Антеак возражала, когда я сообщил ей, что Ты приказал амнистировать нескольких Лицевых Танцоров из наших пленников.
— Они мне нужны для Фестиваля, — сказал Лито.
— Владыка!
— Я объясню тебе потом. Давай перейдем к тем новостям, которые заставили тебя ворваться сюда в такой час.
— Я… э… — Монео закусил верхнюю губу. — Тлейлакс был до невозможности болтлив в своей попытке втереться ко мне в расположение.
— Да, разумеется, так и следовало ожидать. И что тебе в результате открылось?
— Они… э… снабдили икшианцев достаточными консультациями и оборудованием, чтобы те могли создать… э… не совсем гхолу, и даже не клона. Может быть, нам следует использовать термин Тлейлакса:
КЛЕТОЧНАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ. Этот… э… эксперимент проводится внутри какого-то устройства с защитным полем, непроницаемым, как заверили их представители Космического Союза, даже для Твоего ясновидения.
— И результат? — у Лито появилось ощущение, что он задает этот вопрос в холодном вакууме.
— Они не уверены. Тлейлаксу не позволили быть свидетелями. Однако, они видели, как Молки вошел в эту… э… камеру, как он вышел потом оттуда с младенцем.
— Да! Я знаю!
— Знаешь? — Монео был озадачен.
— Путем умозаключений. Все это произошло приблизительно двадцать шесть лет назад?
— Верно, Владыка.
— И они отождествляют этого младенца с Хви Нори?
— Они не уверены, Владыка, но… — Монео пожал плечами.
— Ну, разумеется. И какие ты отсюда делаешь выводы, Монео?
— Новый икшианский посол генетически запрограммирована на что-то весьма специфическое.
— Разумеется, запрограммирована. Разве тебя не поражало, Монео, насколько Хви, нежная Хви, до странности во всем противоположна грозному Молки? Она — его обратное отражение во всем, включая пол.
— Я не думал об этом, Владыка.
— А я думал.
— Я ее немедленно отошлю назад, к икшианцам, — заявил Монео.
— Ты не сделаешь ничего подобного!
— Но, Владыка, если они…
— Монео, я уже замечал, что ты редко поворачиваешься спиной к опасности. Другие поступают так часто, но ты очень редко. С чего бы тебе подначивать меня на столь очевидную глупость?
Монео сглотнул.
— Вот и хорошо. Мне нравится, когда ты понимаешь ошибочность своих решений, — сказал Лито.
— Благодарю, Владыка.
— А еще мне нравится, когда ты благодарить искренне, вот как сейчас. А теперь, была ли с тобой Антеак, когда ты услышал эти откровения?
— Как ты приказал, Владыка.
— Превосходно. Это немножко все расшевелит. Теперь уходи и ступай к леди Хви. Скажи ей, я желаю немедленно ее видеть. Это ее обеспокоит. Она полагает, мы не встретимся вновь до тех пор, пока я не призову ее в Твердыню. Тебе я поручаю унять ее страх.
— Каким образом, Владыка?
Лито печально проговорил:
— Монео, зачем ты просишь совета в том, в чем и сам знаток? Успокой ее и приведи сюда заверенной в моих добрых намерениях относительно нее.
— Да, Владыка, — Монео поклонился и сделал шаг назад.
— Один момент, Монео!
Монео застыл, взгляд его устремился на лицо Лито.
— Ты озадачен, Монео, — сказал Лито. — Порой ты не знаешь, что обо мне думать. Действительно ли я всесилен и всепредвидящ? Ты приносишь мне эти крохи сведений и гадаешь: «Знает ли он уже это? Если знает, то зачем я из-за этого хлопочу?» Но я приказал тебе докладывать мне о подобных вещах. Разве само то, что ты должен мне повиноваться, не достаточное основание знать, как себя вести?
Монео, в глубокой задумчивости, пожал плечами. Его губы дрожали.
— Время может быть также и местом, Монео, — сказал Лито. — Все зависит от того, где ты стоишь, куда глядишь или что ты слышишь. Мерило тому — само сознание.
После долгого молчания, Монео рискнул заговорить:
— Это все, Владыка?
— Нет,
ЭТОне все. Сиона получит сегодня пакет, доставленный ей с курьером Космического Союза. Ничто не должно препятствовать ей получить этот пакет. Ты понимаешь?
— Что в… что в этом пакете?
— Кой-какие переводы — чтиво, мне было бы очень желательно, чтобы она это прочла. Смотри, чтобы не было никаких помех.
В этом пакете нет меланжа.
— Почему… откуда Ты знаешь, что я боюсь, будто в пакете…
— По тому, что ты боишься спайса. Он мог бы продлить твою жизнь, но ты избегаешь его употреблять.
— Я боюсь
ДРУГИХего эффектов.
— Щедрая природа дала нам меланж, чтобы он отворил нам некоторые неожиданные глубины нашей психики, и все же ты его боишься?
— Я —
АТРИДЕС, Владыка!
— О да, у Атридесов меланж разматывает клубочек особого процесса внутреннего откровения, ведущий сквозь тайну Времени.
— Я должен только вспомнить тот способ, которым Ты испытал меня, Владыка.
— Разве не очевидна для тебя необходимость ощущать Золотую Тропу?
— Это не то, чего я боюсь, Владыка.
— Ты был изумлен открывшимся тебе при испытании. Теперь ты страшишься других изумляющих открытий, страшишься познать то, что заставило меня сделать
Зачем он принял это ужасное превращение? Неужели нет выхода?
Вскоре она проговорила:
— Этот аппарат, записывающий Твои мысли, нельзя ли его настроить на…
— На миллион меня? На миллиард? На еще большее количество? Моя дорогая Хви, ни одна из этих капель сознания не будет истинным мной.
Ее глаза заволокло слезами. Она моргнула и глубоко вздохнула. Лито узнал в этом упражнении бенеджессеритский метод обретения внутреннего спокойствия.
— Владыка, Ты меня ужасно напугал.
— И ты не понимаешь, почему я это сделал.
— Могу ли я это понять?
— О, да. Понять это могли бы многие. Что люди делают с таким пониманием — уже другой вопрос.
— Научишь ли Ты меня, что делать?
— Ты уже знаешь.
Она безмолвно это приняла, затем сказала:
— Это что-то, что надо сделать с твоей религией. Я это чувствую.
Лито улыбнулся.
— Я почти все могу простить твоим икшианским хозяевам, за то, что они преподнесли мне тебя, такой драгоценный дар. Проси и дастся тебе.
Она качнулась вперед на своей подушке, наклоняясь к нему.
— Расскажи мне о внутренних механизмах работы твоей религии.
— Ты достаточно скоро все обо мне узнаешь, Хви. Обещаю. Просто помни, что солнцепоклонники среди наших примитивных предков не так уж далеко сбивались с пути.
— Солнце… поклонники? — она качнулась назад.
— Солнце, контролирующее всякое движение, но которого нельзя коснуться. Такое солнце является смертью.
— Твоей… смертью?
— Всякая религия вращается подобно планете вокруг своего солнца, энергию которого она обязана использовать и от которого зависит само ее существование.
Ее голос стал почти шепотом:
— Что ты видишь
В СВОЕМ СОЛНЦЕ, Владыка?
— Мироздание со многими окошечками, через которые я могу подглядывать. Что открывается в окне, то я и вижу.
— Будущее?
— Мироздание в корне своем безвременно и, отсюда, содержит все времена и все будущие.
— Понятно. Значит, Ты воистину разглядел то, что это… — она указала на длинное сегментированное тело, — предотвратит.
— И этого понимания тебе достаточно, чтобы проникнуться верой в святость — хотя бы на малую долю — того, чем я стал? — спросил он.
Она смогла лишь кивнуть.
— Если ты все это разделишь со мной, то, предупреждаю тебя, это будет ужасное бремя, — проговорил он.
— Сделает ли это твою ношу легче, Владыка?
— Не менее весомой, но ее легче будет принимать.
— Тогда я разделю это с Тобой. Только скажи мне, Владыка. — Пока еще нет, Хви. Ты должна проявить немного терпения. Она со вздохом подавила разочарование.
— Вот только мой Данкан Айдахо становится все неугомоннее, — сказал Лито. — Я должен разобраться с ним.
Она оглянулась, но никто в палату не вошел.
— Ты хочешь, чтобы я сейчас удалилась?
— Я бы хотел, чтоб ты никогда меня не покидала.
Она пристально поглядела на него, отметив — с какой же напряженностью он ее созерцает! — и голодная пустота его взгляда наполнила ее печалью.
— Владыка, почему Ты
МНЕрассказываешь свои секреты?
— Сам я не решился бы просить тебя стать невестой Бога.
Ее глаза широко и потрясенно раскрылись.
— Не отвечай, — сказал он.
Едва двинув головой, она окинула взглядом всю скрытую тенями длину его тела.
— Не ищи тех частей меня, которых больше не существует, — сказал он. — Некоторые формы физической близости для меня уже недоступны.
Она опять внимательно посмотрела на его утопленное в чужеродной плоти лицо, заметила, как розова кожа его щек, и насколько же впечатляюще
ЧЕЛОВЕЧЕСКИМоно кажется в этом чужеродном обрамлении.
— Если ты захочешь иметь детей, — сказал он, — я буду просить лишь, чтобы ты позволила мне самому выбрать их отца. Я еще ни о чем тебя не попросил.
Голос ее был еле слышен.
— Владыка, я не знаю, что…
— Скоро я вернусь в Твердыню, — сказал Лито. — Ты отправишься туда со мной, и мы поговорим. Там я расскажу тебе о том, что я предотвращаю.
— Я напугана, Владыка, напугана больше, чем когда-либо думала, что смогу быть напугана.
— Не бойся меня. Я не могу быть иначе, как нежным с моей Хви. Что до прочих опасностей, мои Рыбословши заслонят тебя от них своими телами. Они не осмелятся допустить, чтобы у тебя хоть волос с головы упал!
Хви, поднявшаяся на ноги, вся дрожала.
Лито увидел, как глубоко подействовали на нее его слова, от этого ему стало больно. В глазах Хви блестели слезы. Она крепко стиснула руки, чтобы унять их дрожь. Он знал, что она по своей воле последует в Твердыню. Неважно, о чем он попросит, ее ответ будет таким же, как ответ Рыбословш:
— Да, Владыка.
И Лито вдруг понял, что, если бы она могла обменяться с ним местами, принять на себя его ношу, то она бы это предложила. То, что она не могла это сделать, делало ее боль еще горше. Ее высокая разумность происходила от проникновенной чуткости, и без гедонистических слабостей Молки. Она была устрашающа в своем совершенстве. Все в ней снова и снова убеждало в том, что она — именно тот тип женщины, которую, если бы ему удалось превратиться в нормального мужчину, он пожелал бы (
НЕТ! ПОТРЕБОВАЛ БЫ!) себе в супруги.
И икшианцы это знали.
— Теперь оставь меня, — прошептал он.
~ ~ ~
Я для моих подданных — и отец, и мать. Мне знаком экстаз рождения и экстаз смерти, мне уже ведомо то, что вы еще должны усвоить. Не скитался ли я, одурманенный, через космос очертаний? Да! Я видел ваши четкие силуэты против света. Тот космос, про который вы мните, будто видите и ощущаете его — космос моей грезы. На нем сосредоточена моя энергия, я есмь в каждом царстве и я есмь все царства. Отсюда, вы рождены.
Украденные дневники
— Мои Рыбословши сообщили, что ты сразу же после Сиайнока отправился в Твердыню, — сказал Лито.
Он обвиняюще поглядел на Айдахо, стоявшего рядом с тем местом, где час назад сидела Хви. Так мало прошло времени, а у Лито было чувство, будто между этими двумя событиями пустота столетий.
— Мне нужно было время подумать, — ответил Айдахо. Он поглядел на затемненную яму, где покоилась тележка Лито.
— И поговорить с Сионой?
— Да, — Айдахо поднял свой взор на лицо Лито.
— Но ты искал Монео, — сказал Лито.
— Тебе что, докладывают о каждом моем шаге? — осведомился Айдахо.
— Не о каждом.
— Порой человеку нужно побыть одному.
— Разумеется. Но не обвиняй Рыбословш за то, что они заботятся о тебе.
— Сиона сказала, ей предстоит испытание!
— Вот почему ты искал Монео!
— Что это за испытание?
— Монео знает. Я предположил, что именно поэтому ты и хотел с ним повидаться.
— Ты ничего не предполагаешь! Ты
ЗНАЕШЬ!
— Сиайнок выбил тебя из колеи, Данкан. Я сожалею.
— Да имеешь ли ты хоть какое-нибудь понятие, на что это для меня похоже… быть здесь?
— Жребий гхолы нелегок, — сказал Лито. — Некоторые жизни труднее других.
— Мне не нужно никакой философии для малолетних!
— Чего же тебе надо, Данкан?
— Мне надо кое-что знать.
— Например?
— Я не понимаю никого из, окружающих тебя людей! Ничуть не смущаясь, Монео рассказывает мне, что Сиона входит в число мятежников против тебя. Его собственная дочь!
— В свое время Монео тоже был мятежником.
— Ага, понимаешь, что я имею в виду? Ты и его испытывал? — Да.
— Ты и меня испытаешь?
— Я и сейчас тебя испытываю.
Айдахо обдал его жгучим взглядом, затем сказал:
— Я не понимаю твоего управления, твоей Империи, ничего не понимаю. Чем больше мне открывается, тем меньше я понимаю, что происходит.
— Как удачно, что ты открыл для себя дорогу к мудрости, — сказал Лито.
— Что? — ярость оскорбленного, которую Айдахо не мог сдержать, возвысила его голос до боевого рыка, заполнившего небольшое помещение.
Лито улыбнулся.
— Данкан, разве я не говорил тебе, что думать, будто что-то знаешь, — самое идеальное препятствие против того, чтобы учиться чему-нибудь?
— Тогда, объясни мне, что происходит.
— Мой друг Данкан Айдахо приобретает новую привычку. Он учится всегда глядеть за пределы того, что, по его мнению, он знает.
— Ладно, ладно, — Айдахо медленно покачал головой в такт этим словам.
— Так что же скрывается за тем, что мне дозволено было принять участие в этом Сиайноке?
— Я привязываю Рыбословш к командующему моей гвардией.
— Я должен отбиваться от них! Эта свита, что сопровождала меня в Твердыню, хотела сделать привал, устроить оргию. И те, что везли меня сюда, назад, когда ты…
— Они знают, как я радуюсь, когда вижу детей от Данкана Айдахо.
— Черт тебя побери! Я не твой племенной жеребец!
— Кричать нет надобности, Данкан.
Айдахо несколько раз глубоко вздохнул, затем сказал:
— Когда я отвечаю им «нет», они сперва напускают на себя обиженный вид, потом обращаются со мной, как с каким-нибудь чертовым, — он покачал головой, — святым или вроде этого.
— Разве они тебе не повинуются?
— Они не задают никаких вопросов… если только это не противоречит твоим приказам. Я не хотел возвращаться сюда.
— И все же они тебя сюда доставили.
— Ты чертовски хорошо знаешь, что у тебя-то они из повиновения не выйдут!
— Я рад, что ты вернулся, Данкан.
— Мне и заметно!
— Рыбословши знают мое особое отношение к тебе, как я тебя люблю, сколь многим я тебе обязан. Это никогда не вопрос повиновения или неповиновения мне, когда дело касается тебя или меня.
— Вопрос чего же это тогда?
— Верности.
Айдахо погрузился в задумчивое молчание.
— Ты ведь ощутил силу Сиайнока? — спросил Лито.
— Мумба Юмба.
— Тогда почему же тебя это тревожит?
— Твои Рыбословши не армия, это полицейская сила.
— Именем моим заверяю тебя, что это не так. Полиция неизбежно развращена.
— Ты искушал меня силой, — обвинил Айдахо.
— Таковы испытания, Данкан.
— Ты мне не доверяешь?
— Я безоговорочно доверяю твоей верности Атридесам, без всяких вопросов.
— Тогда зачем же этот разговор о развращенности и испытаниях?
— Никто иной, как ты, обвинил меня, что я имею полицию. У полицейского всегда перед глазами, что преступники преуспевают. Только самый тупой полицейский не способен понять, что позиция власти — самая выгодная позиция, достижимая для преступника.
Айдахо облизал губы и с явной озадаченностью поглядел на Лито.
— Но есть же моральная подготовка… я имею в виду, юрисдикция… тюрьмы для…
— Что хорошего в законах и тюрьмах, когда нарушение закона не является грехом? Айдахо чуть склонил голову направо.
— Ты что, пытаешь убедить меня, будто твоя чертова религия…
— Кара за грехи может быть весьма экстравагантной.
Айдахо ткнул большим пальцем через плечо, в сторону двери, за которой находился внешний мир.
— Все эти разговоры о смертных приговорах… эта порка и…
— Где это только возможно, я стараюсь обходиться без временных законов и тюрем.
— Но у тебя ведь должны быть хоть какие-то тюрьмы!
— Неужели? Тюрьмы нужны только для создания иллюзии эффективной работы судов и полиции. Они нечто вроде страховки от безработицы.
Айдахо чуть повернулся и указующе ткнул пальцем в сторону входной двери.
— У тебя целые планеты стали тюрьмами!
— Я так полагаю, любое место можно воспринимать как тюрьму, если именно так сориентированы твои иллюзии.
— Иллюзии! — Айдахо ошарашенно уронил руку.
— Да. Ты говоришь о тюрьмах, полиции, юрисдикции, о чистейших иллюзиях, скрываясь за которыми власть может успешно притворяться — в то же время вполне четко зная, что это ниже ее собственных законов.
— И, по-твоему, с преступлениями можно справиться с помощью…
— Не с преступлениями, Данкан, с грехами.
— Значит, по-твоему, твоя религия способна…
— Обратил ли ты внимание, что у нас является основными грехами?
— Что?
— Попытка развратить члена моего правительства, либо развращение, исходящее от члена моего правительства.
— В чем выражается это развращение?
— По сути своей, это нежелание признавать и поклоняться святости Бога Лито.
— Тебе?
— Мне.
— Но ты говорил мне в самом начале, что…
— По-твоему, я не верю в свою собственную божественность? Осторожней, Данкан.
Голос Айдахо прозвучал с той бесстрастностью, которая является свидетельством гнева.
— Ты говорил мне, одной из моих задач является хранить твой секрет, что ты…
— Ты не знаешь моего секрета.
— Что ты тиран? Это не…
— У богов больше власти, чем у тиранов.
— Мне не нравится то, что я слышу.
— Разве Атридесы когда-нибудь тебя спрашивали, нравятся ли тебе твоя работа?
— Ты просишь меня командовать твоими Рыбословшами, которые и судьи, и суд присяжных, и палачи, и… — Айдахо осекся.
— И что?
Айдахо промолчал.
Лито поглядел через пробирающее холодом расстояние, разделявшее их, такое короткое и такое большое.
«Словно водишь рыбу на крючке», — подумал Лито. — «В таком состязании ты обязан просчитывать крепость каждой части твоей рыболовной снасти.»
Проблема с Айдахо была в том, что завести его в сеть — всегда ускоряло его конец. И на сей раз все происходило слишком быстро. Лито опечалился.
— Я не буду тебе поклоняться, — сказал Айдахо.
— Рыбословши знают, что у тебя специальное назначение, — сказал Лито.
— Как у Монео и Сионы?
— Совершенно другое.
— Так и бунтовщики тоже являются особым случаем.
Лито ухмыльнулся.
— Все мои самые доверенные управляющие в свое время были бунтовщиками.
— Я не был…
— Ты был великолепным бунтовщиком! Ты помог Атридесам отнять Империю у царствующего монарха.
Айдахо погрузился в свои мысли, взгляд его стал невидящим.
— Да, я это сделал, — он резко встряхнул головой, будто вытрясая что-то из волос. — И посмотри, во что ты превратил эту Империю!
— Я заложил в нее твердую схему, модель всех моделей.
— Это ты так называешь.
— Информация заморожена в схемах, Данкан. Мы можем использовать одну схему, чтобы найти решение для другой. Текучие схемы труднее всего распознать и понять.
— Опять Мумба Юмба.
— Ты уже однажды совершил такую ошибку.
— Почему ты позволяешь Тлейлаксу все время возвращать меня к жизни — одного гхолу за другим? В чем здесь основополагающая схема?
— Из-за твоих качеств, которые есть у тебя в избытке. Но пусть об этом скажет мой отец.
Губы Айдахо угрюмо поджались.
Лито заговорил голосом Муад Диба, и даже лица его, окаймленное серой рясой нечеловеческой плоти, обрело сходство с чертами отца.
— Ты самый подлинный из всех моих друзей, Данкан, даже лучше, чем Гурни Хэллек. Но я — прошлое.
Айдахо тяжело сглотнул.
— Все то, что ты делаешь!
— Что, все это не по-Атридесовски?
— Ты чертовски прав!
Лито вернулся к своему обычному голосу.
— И все же я до сих пор Атридес.
— Действительно?
— А кем еще я могу быть?
— Хотелось бы мне знать!
— По-твоему, все эти мои игры со словами и голосами, все это просто фокусы?
— Ради всех Семи Холмов, что ты делаешь на самом деле?
— Я сберегаю жизнь, готовя основу для следующего цикла.
— Ты сберегаешь ее убийством?
— Смерть часто бывала полезна для жизни.
— Это не по-Атридесовски!
— Нет, по-Атридесовски. Ценность смерти часто бывала нам ясна. А вот икшианцы никогда этой ценности не понимали.
— Да что эти икшианцы имеют с…
— Все. Они способны создать машину, чтобы скрыть другие свои махинации.
Айдахо призадумался и проговорил:
— Вот почему здесь находится икшианский посол?
— Ты видел Хви Нори, — заявил Лито.
Айдахо указал на дверь.
— Она выходила отсюда, когда я прибыл.
— Ты разговаривал с ней?
— Я спросил ее, что она здесь делает. Она ответила, что выбирает, на какую сторону встать.
Лито сотряс взрыв смеха.
— О боже, — проговорил он. — Она такая славная. И она сообщила тебе свой выбор.
— Она сказала, что служит теперь Богу-Императору. Я ей, конечно, не поверил.
— Но тебе следует верить ей.
— Почему?
— Ах да, я забыл, что однажды ты усомнился даже в моей бабушке, в леди Джессике.
— У меня была на то веская причина!
— Ты также сомневаешься и в Сионе?
— Я начинаю сомневаться во всех!
— А ты еще утверждаешь, будто не знаешь, чем для меня ценен, — обвинил Лито.
— А что насчет Сионы? — вопросил Айдахо. — Она говорит, ты хочешь, чтобы мы… я имею в виду, черт побери…
— Чему ты должен всегда верить в Сионе — это ее творческим способностям. Она способна творить новое и прекрасное. Всегда следует доверять истинно творческому началу.
— Даже махинациям икшианцев?
— Это не творческое. Ты всегда узнаешь творческое, потому что оно — все наружу, все без утайки. Сокрытие чего-нибудь свидетельствует о наличии совсем другой силы.
— Значит, ты не доверяешь Хви Нори, но ты…
— Нет, доверяю, именно по тем самым причинам, которые я только что тебе изложил.
Айдахо нахмурился, затем расслабился и вздохнул.
— Лучше мне поддерживать знакомство с ней. Если она кто-то из тех…
— Нет! Держись подальше от Хви Нори. У меня для нее есть особое предназначение.
~ ~ ~
Внутри себя я отделил опыт городской жизни и тщательно его изучил. Идея города меня завораживает. Создание биологического сообщества без функционирующего и поддерживающего социального сообщества приводит к распаду. Целые миры становились единственно биологическими сообществами без взаимосвязанной с ними социальной структуры, и это всегда приводило к краху. Это становится особо драматично назидательным в условиях перенаселения. Гетто — гибельно. Психологический стресс перенаселенности создает давление, которое прорвется наружу. Город — это попытка совладать с подобными силами. Социальные формы, при помощи которых города осуществляют такую попытку, достойны изучения. Помните, что по отношению к формированию любого общественного порядка всегда существует некая злонамеренность. Это борьба за существование, ведомая искусственным образованием. С двух сторон над ним нависают рабство и деспотия. Многие допытываются о природе случайного отсюда, необходимость законов. Закон развивается в собственную силовую структуру, принося новые раны и новые несправедливости. Такая травма может быть исцелена через сотрудничество, а не через конфронтацию. По призыву к сотрудничеству опознается целитель.
Украденные дневники
Монео в явном возбуждении вошел в малую палату аудиенций Лито, которая больше других нравилась ему для бесед с Богом-Императором, потому что тележка Лито стояла в углублении, а значит, смертоносный Червь не мог напасть беспрепятственно. К тому же, Лито дозволял своему мажордому спускаться на икшианском лифте, а не идти по этому бесконечному спуску. Но Монео чувствовал, что новости, принесенные им сегодня утром, почти наверняка пробудят
ЧЕРВЯ, КОТОРЫЙ ЕСТЬ БОГ.
«Как же их преподнести?»
Всего лишь час, как рассвело, наступил четвертый день Фестиваля, и Монео лишь потому хладнокровно взирал на тяготы предстоящего дня, что каждая протекающая минута все больше приближала конец всех фестивальных злосчастий.
Лито шевельнулся, когда Монео вошел в помещение. Сразу же по этому сигналу включился свет, сфокусировавшись только на лице Лито.
— Доброе утро, Монео, — сказал он. — Часовая известила меня, что ты настаиваешь на немедленной встрече. Почему?
Монео знал по опыту, что в искушении слишком быстро открыть заложена большая опасность.
— Я провел время с Преподобной Матерью Антеак, — сказал он. Хотя она и хорошо это скрывает, но я уверен, что она — ментат.
— Да. Должен же Бене Джессерит иногда мне не повиноваться. Эта форма непокорства меня забавляет.
— Значит, Ты их не накажешь?
— Монео, как ни крути, я — единственный родитель, которого имеют мои подданные. Родитель должен быть великодушен не менее, чем суров.
«Он в хорошем настроении», — подумал Монео. У него вырвался легкий вздох, и Лито, заметив это, улыбнулся.
— Антеак возражала, когда я сообщил ей, что Ты приказал амнистировать нескольких Лицевых Танцоров из наших пленников.
— Они мне нужны для Фестиваля, — сказал Лито.
— Владыка!
— Я объясню тебе потом. Давай перейдем к тем новостям, которые заставили тебя ворваться сюда в такой час.
— Я… э… — Монео закусил верхнюю губу. — Тлейлакс был до невозможности болтлив в своей попытке втереться ко мне в расположение.
— Да, разумеется, так и следовало ожидать. И что тебе в результате открылось?
— Они… э… снабдили икшианцев достаточными консультациями и оборудованием, чтобы те могли создать… э… не совсем гхолу, и даже не клона. Может быть, нам следует использовать термин Тлейлакса:
КЛЕТОЧНАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ. Этот… э… эксперимент проводится внутри какого-то устройства с защитным полем, непроницаемым, как заверили их представители Космического Союза, даже для Твоего ясновидения.
— И результат? — у Лито появилось ощущение, что он задает этот вопрос в холодном вакууме.
— Они не уверены. Тлейлаксу не позволили быть свидетелями. Однако, они видели, как Молки вошел в эту… э… камеру, как он вышел потом оттуда с младенцем.
— Да! Я знаю!
— Знаешь? — Монео был озадачен.
— Путем умозаключений. Все это произошло приблизительно двадцать шесть лет назад?
— Верно, Владыка.
— И они отождествляют этого младенца с Хви Нори?
— Они не уверены, Владыка, но… — Монео пожал плечами.
— Ну, разумеется. И какие ты отсюда делаешь выводы, Монео?
— Новый икшианский посол генетически запрограммирована на что-то весьма специфическое.
— Разумеется, запрограммирована. Разве тебя не поражало, Монео, насколько Хви, нежная Хви, до странности во всем противоположна грозному Молки? Она — его обратное отражение во всем, включая пол.
— Я не думал об этом, Владыка.
— А я думал.
— Я ее немедленно отошлю назад, к икшианцам, — заявил Монео.
— Ты не сделаешь ничего подобного!
— Но, Владыка, если они…
— Монео, я уже замечал, что ты редко поворачиваешься спиной к опасности. Другие поступают так часто, но ты очень редко. С чего бы тебе подначивать меня на столь очевидную глупость?
Монео сглотнул.
— Вот и хорошо. Мне нравится, когда ты понимаешь ошибочность своих решений, — сказал Лито.
— Благодарю, Владыка.
— А еще мне нравится, когда ты благодарить искренне, вот как сейчас. А теперь, была ли с тобой Антеак, когда ты услышал эти откровения?
— Как ты приказал, Владыка.
— Превосходно. Это немножко все расшевелит. Теперь уходи и ступай к леди Хви. Скажи ей, я желаю немедленно ее видеть. Это ее обеспокоит. Она полагает, мы не встретимся вновь до тех пор, пока я не призову ее в Твердыню. Тебе я поручаю унять ее страх.
— Каким образом, Владыка?
Лито печально проговорил:
— Монео, зачем ты просишь совета в том, в чем и сам знаток? Успокой ее и приведи сюда заверенной в моих добрых намерениях относительно нее.
— Да, Владыка, — Монео поклонился и сделал шаг назад.
— Один момент, Монео!
Монео застыл, взгляд его устремился на лицо Лито.
— Ты озадачен, Монео, — сказал Лито. — Порой ты не знаешь, что обо мне думать. Действительно ли я всесилен и всепредвидящ? Ты приносишь мне эти крохи сведений и гадаешь: «Знает ли он уже это? Если знает, то зачем я из-за этого хлопочу?» Но я приказал тебе докладывать мне о подобных вещах. Разве само то, что ты должен мне повиноваться, не достаточное основание знать, как себя вести?
Монео, в глубокой задумчивости, пожал плечами. Его губы дрожали.
— Время может быть также и местом, Монео, — сказал Лито. — Все зависит от того, где ты стоишь, куда глядишь или что ты слышишь. Мерило тому — само сознание.
После долгого молчания, Монео рискнул заговорить:
— Это все, Владыка?
— Нет,
ЭТОне все. Сиона получит сегодня пакет, доставленный ей с курьером Космического Союза. Ничто не должно препятствовать ей получить этот пакет. Ты понимаешь?
— Что в… что в этом пакете?
— Кой-какие переводы — чтиво, мне было бы очень желательно, чтобы она это прочла. Смотри, чтобы не было никаких помех.
В этом пакете нет меланжа.
— Почему… откуда Ты знаешь, что я боюсь, будто в пакете…
— По тому, что ты боишься спайса. Он мог бы продлить твою жизнь, но ты избегаешь его употреблять.
— Я боюсь
ДРУГИХего эффектов.
— Щедрая природа дала нам меланж, чтобы он отворил нам некоторые неожиданные глубины нашей психики, и все же ты его боишься?
— Я —
АТРИДЕС, Владыка!
— О да, у Атридесов меланж разматывает клубочек особого процесса внутреннего откровения, ведущий сквозь тайну Времени.
— Я должен только вспомнить тот способ, которым Ты испытал меня, Владыка.
— Разве не очевидна для тебя необходимость ощущать Золотую Тропу?
— Это не то, чего я боюсь, Владыка.
— Ты был изумлен открывшимся тебе при испытании. Теперь ты страшишься других изумляющих открытий, страшишься познать то, что заставило меня сделать