Страница:
— Я властвую по праву одиночества, Сиона. Мое одиночество — это частично свобода, частично рабство. Оно означает, что я не могу быть пленен ни одной человеческой группировкой. Мое рабство перед вами говорит, что я буду служить из всех моих наилучших способностей Владыки.
— Но икшианцы Тебя поймали! — сказала она.
— Нет. Они преподнесли мне дар, который меня усиливает.
— Он ослабляет тебя!
— И это тоже, — согласился он. — Но очень могущественные силы до сих пор мне подчиняются.
— О, да, — она кивнула. — Это я понимаю.
— Нет, ты этого не понимаешь.
— Тогда, я уверена, Ты мне это объяснишь, — язвительно усмехнулась она.
Он заговорил так тихо, что ей пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать:
— Нет никого другого, нигде, кто мог бы хоть с чем-то ко мне апеллировать — ни ради причастности к власти, ни ради компромисса, ни даже ради малейших зачатков другого правительства. Я — единственный.
— И даже эта икшианка не может…
— Она настолько на меня похожа, что не ослабит меня подобным образом.
— Но при нападении на икшианское посольство…
— Меня все еще может раздражать твоя тупость, — сказал он. Она поглядела на него угрюмым, насупленным взглядом.
Лито этот жест, да еще в этом освещении, показался просто замечательным, во всей его бессознательности. Он знал, что заставил ее задуматься. Он был уверен, что она никогда прежде не задумывалась, какие права могут быть присущи уникальному.
Он обратился к ее молчаливой угрюмости:
— Никогда прежде не было правительства в точности такого же, как мое, никогда во всей нашей истории. Я ответственен только за самого себя, в точности плачу полную меру за то, чем я пожертвовал.
— Пожертвовал! — насмешливо хмыкнула она, но в ее голосе он услышал сомнение. — Всякий деспот говорит что-нибудь вроде этого. Ты ответственен только перед самим собой!
— Что делает меня ответственным за все живое. Я берегу вас, проводя сквозь многие времена.
— Какие времена?
— Времена, которые могли бы наступить и все-таки не наступили.
Он увидел в ней нерешительность. Она не доверяла своим
ИНСТИНКТАМ, своим нетренированным способностям в предвидении. Она могла случайно угодить в цель, как это с ней случилось, когда она захватила его дневники, но почему именно она попала в яблочко — сразу затерялось за последующими событиями, так много ей поведавшими.
— Мой отец говорит, что Ты можешь слишком хорошо жонглировать словами, — сказала она.
— Он-то знает, что говорит. Но есть знание, которое можно приобрести, лишь приобщаясь к нему. Нет способа усвоить его, стоя в стороне, глазея и разговаривая.
— Это то самое, что имеет в виду он, — сказала она.
— Ты совершенно права, — согласился Лито. — Это не логично. Но это свет для глаз, дающий возможность видеть, но сам по себе зрением не являющийся.
— Я устала от разговоров, — сказала она.
— И я тоже, — и ему подумалось: «Я увидел достаточно и сделал достаточно. Она широко распахнута навстречу сомнениям. До чего же они уязвимы в своем невежестве!»
— Ты ни в чем меня не убедил, — проговорила она.
— Это не было целью нашей встречи.
— В чем же была цель?
— Увидеть, готова ли ты, для того, чтобы подвергнуться испытанию.
— Испытанию… — Она чуть вздернула голову направо и поглядела на него.
— Не играй со мной в невинность, — сказал Лито. — Монео тебя уведомил, а я говорю тебе, что ты готова!
Она попробовала сглотнуть, затем сказала:
— Что это…
— Я послал Монео, вернуть тебя в Твердыню, — сказал он. Когда мы встретимся снова, по-настоящему узнаем, из чего ты сделана.
Айдахо, трепеща от гнева, широкими шагами шагал по коридорам серого пласткамня по направлению к своим апартаментам в Твердыне. Все часовые Рыбословши, мимо которых он проходил, щелкали каблуками, приветствуя его по рангу, он не обращал на них внимания. Айдахо понимал, что сеет среди них беспокойство. Нельзя ошибиться, в каком настроении сейчас командующий. Но он не убавлял своего целенаправленного шага. Тяжелый топот его сапог отдавался вдоль стен.
Но и это настроение не отбило у него вкуса во время полдневной трапезы — странно знакомая атридесовская пища, которую едят палочками, смесь зерновых, сдобренных травами, запеченных вокруг пряного куска псевдомяса, залитых чистым
СИТРИТНЫМсоком. Когда Монео нашел его в воинской столовой, Айдахо одиноко сидел в углу, региональная операционная сводка приткнута рядом с его тарелкой.
Монео без приглашения уселся за тот же стол и отодвинул в сторону график операций.
— У меня есть послание для тебя от Бога-Императора, проговорил Монео.
По жестким интонациям голоса Монео, Айдахо понял, что это не случайная встреча. И другие это почувствовали. Среди женщин за соседними столиками воцарилась тишина, разлившаяся затем по всей прислушивавшейся столовой.
Айдахо положил свои палочки.
— Ну?
— Вот каковы слова Бога-Императора, — проговорил Монео. — По несчастному для меня случаю, Данкан Айдахо оказался подверженным любовным чарам Хви Нори. Это не должно продолжаться.
От гнева губы Айдахо плотно поджались, но он промолчал.
— Эта глупость подвергает опасности нас всех, — проговорил Монео. — Нори — избранница Бога-Императора.
Айдахо постарался совладать со своим гневом, но он чувствовался в каждом его слове:
— Он не может на ней жениться!
— Почему бы и нет?
— В какую игру он играет, Монео?
— Я всего лишь посыльный, передающий только эти слова, и ничего более, — ответил Монео.
Голос Айдахо стал тих и угрожающ.
— Но он доверяет тебе.
— Бог-Император сочувствует тебе, — солгал Монео.
— Сочувствует! — Айдахо выкрикнул это слово, и в помещении наступила еще большая тишина.
— Нори — женщина явно привлекательная, — сказал Монео. — Но она не для Тебя.
— Так сказал Бог-Император, — глумливо отозвался Айдахо, — и нечего взывать к нему.
— Я вижу, ты понимаешь мое послание, — сказал Монео.
Айдахо резко приподнялся из-за стола.
— Куда ты направляешься? — вопросил Монео.
— Я собираюсь разобраться с этим прямо сейчас!
— Это верное самоубийство, — сказал Монео.
Айдахо бросил на него полыхающий гневом взгляд и внезапно осознал, с какой напряженностью слушают женщины за столиками вокруг. Выражение, которое Муад Диб опознал бы, немедленно появилось на лице Айдахо: «Пускание пыли в глаза дьяволу», вот как называл это выражение Муад Диб.
— Ты знаешь, что говорили первоначальные герцоги Атридесы? осведомился Айдахо, в его голосе звучала насмешка.
— Это что, относится к делу?
— Они говорили, что все твои вольности исчезают, если слишком считаешься с абсолютным правителем.
Окоченев от страха, Монео наклонился к Айдахо. Губы Монео едва шевелились. Его голос упал почти до шепота.
— Не говори так.
— Потому что одна из этих женщин донесет?
Монео недоверчиво покачал головой.
— Ты безрассуднее всех остальных.
— Да ну?
— Пожалуйста! Такой подход до крайности опасен.
Айдахо услышал, как по столовой прокатилось нервное шевеление. — Он может всего лишь только нас убить, — сказал Айдахо. Монео проговорил сдавленным шепотом:
— Дурак ты! При малейшей провокации им может овладеть Червь!
— Червь, говоришь? — голос Айдахо был нарочито громким.
— Ты должен доверять ему, — сказал Монео.
Айдахо поглядел направо и налево.
— Да, по-моему, они это слышали.
— Он — миллиарды и миллиарды людей, объединенных в одном теле, — сказал Монео.
— Так мне говорили.
— Он — Бог, а мы — смертные, — сказал Монео.
— Как же это так, бог — и творит зло? — осведомился Айдахо. Монео оттолкнулся на стуле и вскочил на ноги.
— Делай что хочешь, я умываю руки! — повернувшись всем телом, он опрометью выбежал из помещения.
Айдахо оглядел столовую и обнаружил, что находится в центре внимания, лица всех стражниц обращены к нему.
— Монео не судит, но я сужу, — проговорил Айдахо.
Его удивило, что в ответ на лицах женщин мелькнуло несколько кривых улыбок. Затем все женщины вернулись к своей трапезе.
Проходя через большой зал Твердыни, Айдахо проигрывал в памяти этот разговор, припоминая все новые и новые странности в поведении Монео. Его ужас было легко увидеть и даже понять, но, за этим стояло нечто много большее страха смерти… Намного, намного большее.
«Им может овладеть Червь!».
Айдахо чувствовал, что эти слова, вырвались из Монео случайно и не были умышленным ходом. Что они могут означать?
«Безрассудней всех остальных».
У Айдахо желчь закипала от того, что его сравнивали с самим собой, ему незнакомым. Насколько осторожны были эти
Я — ДРУГИЕ?
Айдахо подошел к своим дверям, положил руку на запор и заколебался. Он ощутил себя затравленным животным, убегающим в свое логово. Наверняка стража в трапезной уже доложила Лито об этом разговоре. Что сделает Бог-Император? Айдахо провел рукой по замку. Дверь отворилась. Он вошел в переднюю и запер дверь, просто взглянув на нее.
«Пошлет ли он за мной своих Рыбословш?»
Айдахо оглядел переднюю. Это было удобное помещение — вешалки для одежды, стойки для ботинок, зеркало в полный рост, стенной шкаф с оружием. Он поглядел на закрытые дверцы стенного шкафа. Ни одно оружие в этом шкафу не представляет угрозы для Бога-Императора. Там не было даже лазерного пистолета… Хотя, даже лазерные пистолеты не действенны против
ЧЕРВЯ, согласно всем отчетам.
«Он знает, что я брошу ему вызов».
Айдахо вздохнул и поглядел на дверную арку в гостиную. Монео заменил мягкую мебель более тяжелыми и прочными предметами обстановки, некоторые из них были извлечены из запасников музея Свободных.
«Музейные Свободные!».
Айдахо сплюнул и прошел в гостиную. Пройдя пару шагов в комнату, он потрясенно остановился — мягкий свет из северных окон лился на Хви Нори, сидевшую на низком подвесном диване. На ней было посверкивающее голубое платье, откровенно подчеркивавшее очертания ее фигуры. Когда он вошел, Хви подняла взгляд.
— Слава богам, ты не пострадал, — сказала она.
Айдахо оглянулся на вход, на дверной замок, открывающийся только если он приложит собственную ладонь. Затем он бросил задумчивый взгляд на Хви. Никто, кроме нескольких избранных стражей, не был в состоянии открыть эту дверь.
Она улыбнулась его замешательству.
— Эти замки делаем мы, икшианцы, — сказала она.
Его стал заполнять страх за нее.
— Что ты здесь делаешь?
— Мы должны поговорить.
— О чем?
— Данкан… — она покачала головой. — О нас.
— Тебя предостерегли, — сказал он.
— Мне велено бросить Тебя.
— Тебя послал Монео!
— Две стражницы, услышавшие тебя в трапезной, вот кто меня привел. Они считают, что ты в ужасной опасности.
— И вот почему ты здесь?
Она встала — одним грациозным движением, напомнившем ему о том, как двигалась Джессика, бабушка Лито — такое же текучее владение своими мускулами, каждое движение прекрасно. Понимание обрушилось на него, как шок.
— Ты бенеджессеритка…
— Нет, они были среди моих учителей, но я не бенеджессеритка.
Подозрения затмили его ум. Какие вассальные зависимости работают сейчас в империи Лито? Что знает гхола о таких вещах?
«Изменения, произошедшие с тех пор, как я жил…».
— По-моему, ты остаешься всего лишь простой икшианкой, — сказал он.
— Пожалуйста, не насмехайся надо мной, Данкан.
— Кто ты?
— Я невеста, предназначенная Богу-Императору.
— И ты будешь верно ему служить!
— Да, буду.
— Тогда нам не о чем говорить.
— Кроме того, что есть между нами.
Он кашлянул.
— А что между нами есть?
— Это — взаимопритяжение, — она подняла руку, когда он попробовал заговорить. — Мне хочется заснуть в твоих объятиях, найти любовь и защиту в них. Я знаю, ты тоже этого хочешь.
Он сохранял жесткость.
— Бог-Император запрещает!
— Но я здесь, — она сделала два шага к нему, по одежде пробежала рябь вдоль всего ее тела.
— Хви… — он судорожно сглотнул сухим горлом. — тебе лучше всего уйти.
— Благоразумней всего, но не лучше всего, — ответила она.
— Если он обнаружит, что ты была здесь…
— Это не мой путь, покинуть тебя вот так, — опять она подняла руку, не давая ему ответить. — Я была выведена и воспитана только для одной цели.
Ее слова наполнили его ледяной осторожностью.
— Для какой цели?
— Обольстить Бога-Императора. О, он это знает. И не способен ничего тут изменить.
— И я не способен.
Она подошла еще на шаг. Он ощутил молочное тепло ее дыхания.
— Они слишком хорошо меня сделали, — сказала она. — Я создана для того, чтобы услаждать Атридесов. Лито говорит, что его Данкан больше Атридес, чем многие, рожденные с этим именем.
— Лито?
— Как еще мне называть того, за кого я выйду замуж?
Еще даже не договорив эту фразу, Хви наклонилась к Айдахо. Словно оказавшись в критической точке взаимного магнитного притяжения, они двинулись навстречу друг другу. Хви прижала свою щеку к его тунике, ее руки обвили его, ощупывая его твердые мускулы. Айдахо погрузил подбородок в ее волосы, весь во власти ее мускусного запаха.
— Это безумие, — прошептал он.
Он поднял ее подбородок и поцеловал.
Она прижалась к нему.
Никто из них не сомневался, к чему это должно привести. Она не сопротивлялась, когда он поднял ее на руки и перенес в спальню.
Лишь однажды Айдахо заговорил.
— Ты не девственница.
— Но и ты не девственник, любимый.
— Любимая, — прошептал он. — Любимая, любимая…
— Да… Да!
Умиротворенная после совокупления, Хви положила обе руки за голову и вытянулась, подрагивая на разворошенной постели. Айдахо присел спиной к ней, глядя в окно.
— Кто были твои другие любовники? — спросил он.
Она приподнялась на локте.
— У меня не было других любовников.
— Но… — он повернулся и поглядел на нее.
— Когда я была подростком, мне встретился молодой человек, которому я была очень нужна, — она улыбнулась. — Впоследствии я очень стыдилась, до чего же я была доверчивой! Я считала, что подвела полагавшихся на меня учителей, но они, узнав об этом, пришли в восторг. Ты знаешь, по-моему, меня испытывали.
Айдахо угрюмо насупился.
— Не то ли это, что происходит сейчас со мной? Я нуждался в тебе?
— Нет, Данкан, — ее лицо было донельзя серьезным. — Мы подарили радость друг другу, потому что именно так это и происходит с любовью.
— Любовь! — с горечью в голосе проговорил он.
Она сказала:
— Мой дядя Молки частенько говаривал, что любовь — это плохая сделка, потому что ты не получаешь никаких гарантий.
— Твой дядя Молки был мудрецом.
— Он был глупцом! Любовь и
НЕ НУЖДАЕТСЯни в каких гарантиях.
Непроизвольная улыбка тронула уголки рта Айдахо.
Хви широко улыбнулась ему.
— Ты узнаешь любовь, потому что ты хочешь дарить радость и тебе наплевать на все последствия.
Он кивнул.
— Я думаю только об опасности для Тебя.
— Мы такие, какие мы есть, — сказала она.
— Что мы будем делать?
— Пока мы живы, мы будем лелеять память об этом.
— Ты говоришь… так окончательно.
— Да.
— Но мы будем видеться каждый…
— Никогда больше не будет такого, как сейчас.
— Хви! — он метнулся на кровать и спрятал лицо на ее груди. Она погладила его волосы. Его голос зазвучал приглушенно, когда он заговорил:
— Что, если я оплодо…
— Тс-с! Если суждено быть ребенку, то пусть будет ребенок.
Айдахо поднял голову и поглядел на нее.
— Но ведь тогда он узнает наверняка!
— Он в любом случае узнает.
— По-твоему, он и вправду всеведущ?
— Не все, но это узнает.
— Как?
— Я ему расскажу.
Айдахо оттолкнулся от нее и присел на кровать, на лице его отразился гнев, борющийся со смятением.
— Я должна, — сказала она.
— Если это обернется против тебя… Всякое рассказывают, Хви, ты можешь оказаться в смертельной опасности!
— Нет. У меня есть свои потребности. Он это знает. И не причинит вреда никому из нас.
— Но он…
— Он не уничтожит
МЕНЯ. И поймет, что если он причинит какой-нибудь вред тебе, то это будет уничтожением меня.
— Как ты можешь выходить за него замуж?
— Милый Данкан, разве ты не понял, что он нуждается во мне больше, чем ты?
— Но он не способен… я имею ввиду, не можешь же ты на самом деле…
— Для меня будет не возможно испытать с Лито такую же радость, которую мы нашли друг в друге. Для него это не возможно. Он мне в этом признался.
— Тогда почему нельзя… если он тебя любит…
— У него более великие планы и более великие нужды, — она потянулась и взяла правую руку Айдахо в свои. — Я поняла это с тех пор, как впервые начала изучать его. Нужды более великие, чем есть у любого из нас.
— Какие планы? Какие нужды?
— Спроси его.
— А
ТЫзнаешь?
— Да.
— Ты имеешь ввиду, что веришь в эти истории о…
— В нем есть честность и доброта. Я знаю это по тому, что мне подсказывают о нем мои чувства. Сотворенное из меня моими икшианскими хозяевами, превратило меня, по-моему, в особый реагент, позволяя мне узнавать больше, больше, чем им даже хотелось бы.
— Значит, ты веришь ему! — обвиняющим голосом сказал Айдахо. Он попытался высвободить свою руку.
— Если ты пойдешь к нему, Данкан, и…
— Он никогда больше меня не увидит!
— Увидит.
Она притянула его руку к своему рту и стала целовать пальцы.
— Я заложник, — сказал он. — ты заставляешь меня страшиться… вы двое вместе…
— Я никогда не думала, что Богу будет легко служить, — проговорила она. — Но просто не думала, что это может оказаться настолько трудно.
— Я призвал Тебя, Монео, по поводу донесений, поступивших ко мне от охраны, — сказал Лито.
Они находились в промозглом подземелье, месте, где, напомнил себе Монео, зарождались кой-какие самые болезненные решений Бога-Императора. Монео тоже слышал доклады. Он ожидал вызова весь день, и когда, вскоре после вечерней трапезы, этот вызов поступил, его на секунду охватил ужас.
— Это… это насчет Данкана, Владыка?
— Разумеется, насчет Данкана!
— Мне говорили, Владыка… его поведение…
— Поведение по повторяющемуся образцу, Монео?
Монео склонил голову.
— Если Ты так говоришь, Владыка.
— Сколько времени нужно Тлейлаксу, чтобы поставить нам другого?
— Они говорят, у них есть проблемы, Владыка. Может понадобится аж до двух лет.
— Ты знаешь, что рассказывают мне мои охранницы, Монео?
Монео задержал дыхание. Если Бог-Император проведал о последнем… нет! Даже Рыбословши были приведены в ужас этой дерзкой выходкой. С кем нибудь другим, кроме Данкана, женщины расправились бы по-своему.
— Ну, Монео?
— Мне сказали, Владыка, что он созвал всех поголовно и расспрашивал об их происхождении. На каких планетах они рождены? Кто их родители и как проходило их детство?
— Ответы его не устроили.
— Он напугал их, Владыка. Он был очень настойчив.
— Понимаю. Словно, без конца возвращаясь к одному и тому же, можно в итоге выдавить правду.
Монео было понадеялся, что это, возможно, все, озаботившее Владыку.
— Почему Данканы всегда это делают, Владыка?
— Так изначально был воспитан Атридесами их оригинал.
— Но как это отличается от…
— Атридесы состояли на службе у людей, которыми они правили. Мера их управления была в жизни тех, кем они управляли. Отсюда, Данканы всегда хотят знать, как живут люди.
— Он провел ночь в одной деревеньке, Владыка. Он побывал в некоторых городах. Он видел…
— Все дело в истолковании результатов, Монео. Без вывода свидетельство ничего не значит.
— По моим наблюдениям, он судит, Владыка.
— Мы все судим, но Данканы склонны верить, что это мироздание является заложником моей воли. И они знают, что нельзя творить неправедное во имя правоты.
— Если это то, что он говорит, Ты…
— Это то, что говорю Я, то, что говорят все Атридесы внутри меня. Мироздание этого не позволит.
— Но, Владыка! Ты не творишь неправедного!
— Бедный Монео. Ты не способен увидеть, что я сотворил бездну несправедливости.
Монео лишился дара речи. Он понял, что обманулся кажущимся возвращением Бога-Императора к мягкому спокойствию. Но теперь Монео заметил брожение изменений в этом огромном теле, то, насколько близок… Монео быстро оглядел центральную палату подземелья, припоминая многие смерти, произошедшие здесь, тех, кто здесь был похоронен.
«Пришло ли мое время?»
Лито задумчиво проговорил:
— Нельзя преуспеть, беря заложников. Это — форма порабощения. Один человек не может владеть другим. Мироздание этого не позволит.
Смысл этих слов проникал в сознание Монео — словно закипал на медленном огне — ужасающим контрастом с рокотом преображения, ощущаемого им в своем Владыке.
«Червь на подходе!»
Монео опять оглядел палату подземелья. Насколько же здесь хуже, чем в верхнем помещении башни! До безопасного убежища слишком далеко.
— Ну, Монео, у тебя есть, что ответить? — спросил Лито. Монео отважился прошептать:
— Слова Владыки просвещают меня.
— Просвещают? Ты не просвещен!
— Но я служу моему Владыке! — В отчаянии проговорил Монео.
— Ты провозглашаешь службу Богу?
— Да, Владыка.
— Кто создал твою религию, Монео?
— Ты, Владыка.
— Разумный ответ.
— Благодарю Тебя, Владыка.
— Не благодари меня! Скажи мне, что увековечивает религии!
Монео отступил на четыре шага.
— Стой, где стоишь! — приказал Лито.
Трепеща всем телом, Монео онемело покачал головой. Вот он и нарвался на не имеющий ответа вопрос. А не дать ответа накликать быструю смерть. И он ждал смерти, склонив голову.
— Тогда я тебе скажу, бедный слуга, — сказал Лито.
У Монео мелькнула робкая надежда. Он поднял взгляд на лицо Бога-Императора, заметил, что глаза у него не стекленеют… руки не подергиваются — возможно, Червь не так близко.
— Религии увековечивают смертную взаимосвязь: хозяин-слуга, — сказал Лито. — Они создают арену, привлекающую падких до власти гордецов, со всеми их недалекими предубеждениями!
Монео мог только кивнуть. Не трепещут ли руки Бога-Императора? Не скрывается ли потихоньку это ужасное лицо внутри своей рясы?..
— Тайные откровения бесславия, вот на что напрашиваются все Данканы, — проговорил Лито. — В Данканах слишком много сочувствия своим собратьям и слишком мало тех, кого можно так назвать.
Монео изучал голографические изображения древних песчаных червей Дюны, их гигантские рты, полные зубов — крисножей, вокруг пожирающего огня. Он обратил внимание на припухлости зачаточных колец на рубчатом теле Лито. Не увеличились ли они? Не откроется ли новый рот под укрытым рясой лицом?
— В сердце своем Данканы знают, — проговорил Лито, — что я умышленно пренебрег предостережениями Магомета и Моисея. Даже ты это знаешь, Монео!
Это было обвинение, Монео начал было кивать, затем замотал головой из стороны в сторону. Он подумывал, не попытаться ли ему снова попробовать отступление. Он уже знал по опыту, что назидания, произносимые таким тенорком, не обходя без очень скорого появления Червя.
— И какое же это могло быть предостережение? — спросил Лито. В его голосе звучала насмешливая беспечность.
Монео позволил себе чуть пожать плечами.
Голос Лито вдруг наполнил палату раскатистым баритоном, древний голос, говоривший сквозь века:
— Но икшианцы Тебя поймали! — сказала она.
— Нет. Они преподнесли мне дар, который меня усиливает.
— Он ослабляет тебя!
— И это тоже, — согласился он. — Но очень могущественные силы до сих пор мне подчиняются.
— О, да, — она кивнула. — Это я понимаю.
— Нет, ты этого не понимаешь.
— Тогда, я уверена, Ты мне это объяснишь, — язвительно усмехнулась она.
Он заговорил так тихо, что ей пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать:
— Нет никого другого, нигде, кто мог бы хоть с чем-то ко мне апеллировать — ни ради причастности к власти, ни ради компромисса, ни даже ради малейших зачатков другого правительства. Я — единственный.
— И даже эта икшианка не может…
— Она настолько на меня похожа, что не ослабит меня подобным образом.
— Но при нападении на икшианское посольство…
— Меня все еще может раздражать твоя тупость, — сказал он. Она поглядела на него угрюмым, насупленным взглядом.
Лито этот жест, да еще в этом освещении, показался просто замечательным, во всей его бессознательности. Он знал, что заставил ее задуматься. Он был уверен, что она никогда прежде не задумывалась, какие права могут быть присущи уникальному.
Он обратился к ее молчаливой угрюмости:
— Никогда прежде не было правительства в точности такого же, как мое, никогда во всей нашей истории. Я ответственен только за самого себя, в точности плачу полную меру за то, чем я пожертвовал.
— Пожертвовал! — насмешливо хмыкнула она, но в ее голосе он услышал сомнение. — Всякий деспот говорит что-нибудь вроде этого. Ты ответственен только перед самим собой!
— Что делает меня ответственным за все живое. Я берегу вас, проводя сквозь многие времена.
— Какие времена?
— Времена, которые могли бы наступить и все-таки не наступили.
Он увидел в ней нерешительность. Она не доверяла своим
ИНСТИНКТАМ, своим нетренированным способностям в предвидении. Она могла случайно угодить в цель, как это с ней случилось, когда она захватила его дневники, но почему именно она попала в яблочко — сразу затерялось за последующими событиями, так много ей поведавшими.
— Мой отец говорит, что Ты можешь слишком хорошо жонглировать словами, — сказала она.
— Он-то знает, что говорит. Но есть знание, которое можно приобрести, лишь приобщаясь к нему. Нет способа усвоить его, стоя в стороне, глазея и разговаривая.
— Это то самое, что имеет в виду он, — сказала она.
— Ты совершенно права, — согласился Лито. — Это не логично. Но это свет для глаз, дающий возможность видеть, но сам по себе зрением не являющийся.
— Я устала от разговоров, — сказала она.
— И я тоже, — и ему подумалось: «Я увидел достаточно и сделал достаточно. Она широко распахнута навстречу сомнениям. До чего же они уязвимы в своем невежестве!»
— Ты ни в чем меня не убедил, — проговорила она.
— Это не было целью нашей встречи.
— В чем же была цель?
— Увидеть, готова ли ты, для того, чтобы подвергнуться испытанию.
— Испытанию… — Она чуть вздернула голову направо и поглядела на него.
— Не играй со мной в невинность, — сказал Лито. — Монео тебя уведомил, а я говорю тебе, что ты готова!
Она попробовала сглотнуть, затем сказала:
— Что это…
— Я послал Монео, вернуть тебя в Твердыню, — сказал он. Когда мы встретимся снова, по-настоящему узнаем, из чего ты сделана.
~ ~ ~
Вы знаете миф о Великом Хранилище Спайса? Да, и мне тоже знакома эта история. Она гласит, будто существует запас спайса, гигантский запас, огромный, как гора. Запас этот спрятан в глубинах отдаленной планеты. Она не Арракис, эта планета. Не Дюна. Спайс был спрятан там давным-давно, еще до Первой Империи и Космического Союза. Легенда гласит, что туда удалился Пол Муад Диб и все еще живет там, рядом с этим запасом, поддерживающим его жизнь, выжидает. Мой мажордом не может понять, почему эта легенда тревожит меня.
Украденные дневники
Айдахо, трепеща от гнева, широкими шагами шагал по коридорам серого пласткамня по направлению к своим апартаментам в Твердыне. Все часовые Рыбословши, мимо которых он проходил, щелкали каблуками, приветствуя его по рангу, он не обращал на них внимания. Айдахо понимал, что сеет среди них беспокойство. Нельзя ошибиться, в каком настроении сейчас командующий. Но он не убавлял своего целенаправленного шага. Тяжелый топот его сапог отдавался вдоль стен.
Но и это настроение не отбило у него вкуса во время полдневной трапезы — странно знакомая атридесовская пища, которую едят палочками, смесь зерновых, сдобренных травами, запеченных вокруг пряного куска псевдомяса, залитых чистым
СИТРИТНЫМсоком. Когда Монео нашел его в воинской столовой, Айдахо одиноко сидел в углу, региональная операционная сводка приткнута рядом с его тарелкой.
Монео без приглашения уселся за тот же стол и отодвинул в сторону график операций.
— У меня есть послание для тебя от Бога-Императора, проговорил Монео.
По жестким интонациям голоса Монео, Айдахо понял, что это не случайная встреча. И другие это почувствовали. Среди женщин за соседними столиками воцарилась тишина, разлившаяся затем по всей прислушивавшейся столовой.
Айдахо положил свои палочки.
— Ну?
— Вот каковы слова Бога-Императора, — проговорил Монео. — По несчастному для меня случаю, Данкан Айдахо оказался подверженным любовным чарам Хви Нори. Это не должно продолжаться.
От гнева губы Айдахо плотно поджались, но он промолчал.
— Эта глупость подвергает опасности нас всех, — проговорил Монео. — Нори — избранница Бога-Императора.
Айдахо постарался совладать со своим гневом, но он чувствовался в каждом его слове:
— Он не может на ней жениться!
— Почему бы и нет?
— В какую игру он играет, Монео?
— Я всего лишь посыльный, передающий только эти слова, и ничего более, — ответил Монео.
Голос Айдахо стал тих и угрожающ.
— Но он доверяет тебе.
— Бог-Император сочувствует тебе, — солгал Монео.
— Сочувствует! — Айдахо выкрикнул это слово, и в помещении наступила еще большая тишина.
— Нори — женщина явно привлекательная, — сказал Монео. — Но она не для Тебя.
— Так сказал Бог-Император, — глумливо отозвался Айдахо, — и нечего взывать к нему.
— Я вижу, ты понимаешь мое послание, — сказал Монео.
Айдахо резко приподнялся из-за стола.
— Куда ты направляешься? — вопросил Монео.
— Я собираюсь разобраться с этим прямо сейчас!
— Это верное самоубийство, — сказал Монео.
Айдахо бросил на него полыхающий гневом взгляд и внезапно осознал, с какой напряженностью слушают женщины за столиками вокруг. Выражение, которое Муад Диб опознал бы, немедленно появилось на лице Айдахо: «Пускание пыли в глаза дьяволу», вот как называл это выражение Муад Диб.
— Ты знаешь, что говорили первоначальные герцоги Атридесы? осведомился Айдахо, в его голосе звучала насмешка.
— Это что, относится к делу?
— Они говорили, что все твои вольности исчезают, если слишком считаешься с абсолютным правителем.
Окоченев от страха, Монео наклонился к Айдахо. Губы Монео едва шевелились. Его голос упал почти до шепота.
— Не говори так.
— Потому что одна из этих женщин донесет?
Монео недоверчиво покачал головой.
— Ты безрассуднее всех остальных.
— Да ну?
— Пожалуйста! Такой подход до крайности опасен.
Айдахо услышал, как по столовой прокатилось нервное шевеление. — Он может всего лишь только нас убить, — сказал Айдахо. Монео проговорил сдавленным шепотом:
— Дурак ты! При малейшей провокации им может овладеть Червь!
— Червь, говоришь? — голос Айдахо был нарочито громким.
— Ты должен доверять ему, — сказал Монео.
Айдахо поглядел направо и налево.
— Да, по-моему, они это слышали.
— Он — миллиарды и миллиарды людей, объединенных в одном теле, — сказал Монео.
— Так мне говорили.
— Он — Бог, а мы — смертные, — сказал Монео.
— Как же это так, бог — и творит зло? — осведомился Айдахо. Монео оттолкнулся на стуле и вскочил на ноги.
— Делай что хочешь, я умываю руки! — повернувшись всем телом, он опрометью выбежал из помещения.
Айдахо оглядел столовую и обнаружил, что находится в центре внимания, лица всех стражниц обращены к нему.
— Монео не судит, но я сужу, — проговорил Айдахо.
Его удивило, что в ответ на лицах женщин мелькнуло несколько кривых улыбок. Затем все женщины вернулись к своей трапезе.
Проходя через большой зал Твердыни, Айдахо проигрывал в памяти этот разговор, припоминая все новые и новые странности в поведении Монео. Его ужас было легко увидеть и даже понять, но, за этим стояло нечто много большее страха смерти… Намного, намного большее.
«Им может овладеть Червь!».
Айдахо чувствовал, что эти слова, вырвались из Монео случайно и не были умышленным ходом. Что они могут означать?
«Безрассудней всех остальных».
У Айдахо желчь закипала от того, что его сравнивали с самим собой, ему незнакомым. Насколько осторожны были эти
Я — ДРУГИЕ?
Айдахо подошел к своим дверям, положил руку на запор и заколебался. Он ощутил себя затравленным животным, убегающим в свое логово. Наверняка стража в трапезной уже доложила Лито об этом разговоре. Что сделает Бог-Император? Айдахо провел рукой по замку. Дверь отворилась. Он вошел в переднюю и запер дверь, просто взглянув на нее.
«Пошлет ли он за мной своих Рыбословш?»
Айдахо оглядел переднюю. Это было удобное помещение — вешалки для одежды, стойки для ботинок, зеркало в полный рост, стенной шкаф с оружием. Он поглядел на закрытые дверцы стенного шкафа. Ни одно оружие в этом шкафу не представляет угрозы для Бога-Императора. Там не было даже лазерного пистолета… Хотя, даже лазерные пистолеты не действенны против
ЧЕРВЯ, согласно всем отчетам.
«Он знает, что я брошу ему вызов».
Айдахо вздохнул и поглядел на дверную арку в гостиную. Монео заменил мягкую мебель более тяжелыми и прочными предметами обстановки, некоторые из них были извлечены из запасников музея Свободных.
«Музейные Свободные!».
Айдахо сплюнул и прошел в гостиную. Пройдя пару шагов в комнату, он потрясенно остановился — мягкий свет из северных окон лился на Хви Нори, сидевшую на низком подвесном диване. На ней было посверкивающее голубое платье, откровенно подчеркивавшее очертания ее фигуры. Когда он вошел, Хви подняла взгляд.
— Слава богам, ты не пострадал, — сказала она.
Айдахо оглянулся на вход, на дверной замок, открывающийся только если он приложит собственную ладонь. Затем он бросил задумчивый взгляд на Хви. Никто, кроме нескольких избранных стражей, не был в состоянии открыть эту дверь.
Она улыбнулась его замешательству.
— Эти замки делаем мы, икшианцы, — сказала она.
Его стал заполнять страх за нее.
— Что ты здесь делаешь?
— Мы должны поговорить.
— О чем?
— Данкан… — она покачала головой. — О нас.
— Тебя предостерегли, — сказал он.
— Мне велено бросить Тебя.
— Тебя послал Монео!
— Две стражницы, услышавшие тебя в трапезной, вот кто меня привел. Они считают, что ты в ужасной опасности.
— И вот почему ты здесь?
Она встала — одним грациозным движением, напомнившем ему о том, как двигалась Джессика, бабушка Лито — такое же текучее владение своими мускулами, каждое движение прекрасно. Понимание обрушилось на него, как шок.
— Ты бенеджессеритка…
— Нет, они были среди моих учителей, но я не бенеджессеритка.
Подозрения затмили его ум. Какие вассальные зависимости работают сейчас в империи Лито? Что знает гхола о таких вещах?
«Изменения, произошедшие с тех пор, как я жил…».
— По-моему, ты остаешься всего лишь простой икшианкой, — сказал он.
— Пожалуйста, не насмехайся надо мной, Данкан.
— Кто ты?
— Я невеста, предназначенная Богу-Императору.
— И ты будешь верно ему служить!
— Да, буду.
— Тогда нам не о чем говорить.
— Кроме того, что есть между нами.
Он кашлянул.
— А что между нами есть?
— Это — взаимопритяжение, — она подняла руку, когда он попробовал заговорить. — Мне хочется заснуть в твоих объятиях, найти любовь и защиту в них. Я знаю, ты тоже этого хочешь.
Он сохранял жесткость.
— Бог-Император запрещает!
— Но я здесь, — она сделала два шага к нему, по одежде пробежала рябь вдоль всего ее тела.
— Хви… — он судорожно сглотнул сухим горлом. — тебе лучше всего уйти.
— Благоразумней всего, но не лучше всего, — ответила она.
— Если он обнаружит, что ты была здесь…
— Это не мой путь, покинуть тебя вот так, — опять она подняла руку, не давая ему ответить. — Я была выведена и воспитана только для одной цели.
Ее слова наполнили его ледяной осторожностью.
— Для какой цели?
— Обольстить Бога-Императора. О, он это знает. И не способен ничего тут изменить.
— И я не способен.
Она подошла еще на шаг. Он ощутил молочное тепло ее дыхания.
— Они слишком хорошо меня сделали, — сказала она. — Я создана для того, чтобы услаждать Атридесов. Лито говорит, что его Данкан больше Атридес, чем многие, рожденные с этим именем.
— Лито?
— Как еще мне называть того, за кого я выйду замуж?
Еще даже не договорив эту фразу, Хви наклонилась к Айдахо. Словно оказавшись в критической точке взаимного магнитного притяжения, они двинулись навстречу друг другу. Хви прижала свою щеку к его тунике, ее руки обвили его, ощупывая его твердые мускулы. Айдахо погрузил подбородок в ее волосы, весь во власти ее мускусного запаха.
— Это безумие, — прошептал он.
Он поднял ее подбородок и поцеловал.
Она прижалась к нему.
Никто из них не сомневался, к чему это должно привести. Она не сопротивлялась, когда он поднял ее на руки и перенес в спальню.
Лишь однажды Айдахо заговорил.
— Ты не девственница.
— Но и ты не девственник, любимый.
— Любимая, — прошептал он. — Любимая, любимая…
— Да… Да!
Умиротворенная после совокупления, Хви положила обе руки за голову и вытянулась, подрагивая на разворошенной постели. Айдахо присел спиной к ней, глядя в окно.
— Кто были твои другие любовники? — спросил он.
Она приподнялась на локте.
— У меня не было других любовников.
— Но… — он повернулся и поглядел на нее.
— Когда я была подростком, мне встретился молодой человек, которому я была очень нужна, — она улыбнулась. — Впоследствии я очень стыдилась, до чего же я была доверчивой! Я считала, что подвела полагавшихся на меня учителей, но они, узнав об этом, пришли в восторг. Ты знаешь, по-моему, меня испытывали.
Айдахо угрюмо насупился.
— Не то ли это, что происходит сейчас со мной? Я нуждался в тебе?
— Нет, Данкан, — ее лицо было донельзя серьезным. — Мы подарили радость друг другу, потому что именно так это и происходит с любовью.
— Любовь! — с горечью в голосе проговорил он.
Она сказала:
— Мой дядя Молки частенько говаривал, что любовь — это плохая сделка, потому что ты не получаешь никаких гарантий.
— Твой дядя Молки был мудрецом.
— Он был глупцом! Любовь и
НЕ НУЖДАЕТСЯни в каких гарантиях.
Непроизвольная улыбка тронула уголки рта Айдахо.
Хви широко улыбнулась ему.
— Ты узнаешь любовь, потому что ты хочешь дарить радость и тебе наплевать на все последствия.
Он кивнул.
— Я думаю только об опасности для Тебя.
— Мы такие, какие мы есть, — сказала она.
— Что мы будем делать?
— Пока мы живы, мы будем лелеять память об этом.
— Ты говоришь… так окончательно.
— Да.
— Но мы будем видеться каждый…
— Никогда больше не будет такого, как сейчас.
— Хви! — он метнулся на кровать и спрятал лицо на ее груди. Она погладила его волосы. Его голос зазвучал приглушенно, когда он заговорил:
— Что, если я оплодо…
— Тс-с! Если суждено быть ребенку, то пусть будет ребенок.
Айдахо поднял голову и поглядел на нее.
— Но ведь тогда он узнает наверняка!
— Он в любом случае узнает.
— По-твоему, он и вправду всеведущ?
— Не все, но это узнает.
— Как?
— Я ему расскажу.
Айдахо оттолкнулся от нее и присел на кровать, на лице его отразился гнев, борющийся со смятением.
— Я должна, — сказала она.
— Если это обернется против тебя… Всякое рассказывают, Хви, ты можешь оказаться в смертельной опасности!
— Нет. У меня есть свои потребности. Он это знает. И не причинит вреда никому из нас.
— Но он…
— Он не уничтожит
МЕНЯ. И поймет, что если он причинит какой-нибудь вред тебе, то это будет уничтожением меня.
— Как ты можешь выходить за него замуж?
— Милый Данкан, разве ты не понял, что он нуждается во мне больше, чем ты?
— Но он не способен… я имею ввиду, не можешь же ты на самом деле…
— Для меня будет не возможно испытать с Лито такую же радость, которую мы нашли друг в друге. Для него это не возможно. Он мне в этом признался.
— Тогда почему нельзя… если он тебя любит…
— У него более великие планы и более великие нужды, — она потянулась и взяла правую руку Айдахо в свои. — Я поняла это с тех пор, как впервые начала изучать его. Нужды более великие, чем есть у любого из нас.
— Какие планы? Какие нужды?
— Спроси его.
— А
ТЫзнаешь?
— Да.
— Ты имеешь ввиду, что веришь в эти истории о…
— В нем есть честность и доброта. Я знаю это по тому, что мне подсказывают о нем мои чувства. Сотворенное из меня моими икшианскими хозяевами, превратило меня, по-моему, в особый реагент, позволяя мне узнавать больше, больше, чем им даже хотелось бы.
— Значит, ты веришь ему! — обвиняющим голосом сказал Айдахо. Он попытался высвободить свою руку.
— Если ты пойдешь к нему, Данкан, и…
— Он никогда больше меня не увидит!
— Увидит.
Она притянула его руку к своему рту и стала целовать пальцы.
— Я заложник, — сказал он. — ты заставляешь меня страшиться… вы двое вместе…
— Я никогда не думала, что Богу будет легко служить, — проговорила она. — Но просто не думала, что это может оказаться настолько трудно.
~ ~ ~
Память имеет для меня занятный смысл — к которому, я надеялся, смогут приобщится и другие. Меня постоянно изумляет, до чего же люди прячутся от жизней-памятей своих предков, укрываясь от них за толстыми заслонами мифов. О нет, я не рассчитываю, что они будут стремиться к жестокой непосредственности всех до последнего моментов жизней — то, что должен испытывать я. Вполне способен понять, что они могут и не желать погрузиться во множество мелочных подробностей о жизни предков. У вас есть основания боятся, что моменты вашей жизни могут быть присвоены другими. Да, смысл там, внутри этих памятей. Мы несем с собой в будущее всех наших предков, словно живая волна, все надежды, радости и печали, муки и восторги нашего прошлого. Ничто внутри этих памятей не пребывает совершенно лишенным смысла или его влияния, до тех пор, пока хоть где-то существует хоть один человек. И всюду вокруг нас мы имеем эту светлую Бесконечность, навечно данную Золотую Тропу, которой мы можем постоянно клясться в нашей ничтожной, но вдохновенной преданности.
Украденные дневники
— Я призвал Тебя, Монео, по поводу донесений, поступивших ко мне от охраны, — сказал Лито.
Они находились в промозглом подземелье, месте, где, напомнил себе Монео, зарождались кой-какие самые болезненные решений Бога-Императора. Монео тоже слышал доклады. Он ожидал вызова весь день, и когда, вскоре после вечерней трапезы, этот вызов поступил, его на секунду охватил ужас.
— Это… это насчет Данкана, Владыка?
— Разумеется, насчет Данкана!
— Мне говорили, Владыка… его поведение…
— Поведение по повторяющемуся образцу, Монео?
Монео склонил голову.
— Если Ты так говоришь, Владыка.
— Сколько времени нужно Тлейлаксу, чтобы поставить нам другого?
— Они говорят, у них есть проблемы, Владыка. Может понадобится аж до двух лет.
— Ты знаешь, что рассказывают мне мои охранницы, Монео?
Монео задержал дыхание. Если Бог-Император проведал о последнем… нет! Даже Рыбословши были приведены в ужас этой дерзкой выходкой. С кем нибудь другим, кроме Данкана, женщины расправились бы по-своему.
— Ну, Монео?
— Мне сказали, Владыка, что он созвал всех поголовно и расспрашивал об их происхождении. На каких планетах они рождены? Кто их родители и как проходило их детство?
— Ответы его не устроили.
— Он напугал их, Владыка. Он был очень настойчив.
— Понимаю. Словно, без конца возвращаясь к одному и тому же, можно в итоге выдавить правду.
Монео было понадеялся, что это, возможно, все, озаботившее Владыку.
— Почему Данканы всегда это делают, Владыка?
— Так изначально был воспитан Атридесами их оригинал.
— Но как это отличается от…
— Атридесы состояли на службе у людей, которыми они правили. Мера их управления была в жизни тех, кем они управляли. Отсюда, Данканы всегда хотят знать, как живут люди.
— Он провел ночь в одной деревеньке, Владыка. Он побывал в некоторых городах. Он видел…
— Все дело в истолковании результатов, Монео. Без вывода свидетельство ничего не значит.
— По моим наблюдениям, он судит, Владыка.
— Мы все судим, но Данканы склонны верить, что это мироздание является заложником моей воли. И они знают, что нельзя творить неправедное во имя правоты.
— Если это то, что он говорит, Ты…
— Это то, что говорю Я, то, что говорят все Атридесы внутри меня. Мироздание этого не позволит.
— Но, Владыка! Ты не творишь неправедного!
— Бедный Монео. Ты не способен увидеть, что я сотворил бездну несправедливости.
Монео лишился дара речи. Он понял, что обманулся кажущимся возвращением Бога-Императора к мягкому спокойствию. Но теперь Монео заметил брожение изменений в этом огромном теле, то, насколько близок… Монео быстро оглядел центральную палату подземелья, припоминая многие смерти, произошедшие здесь, тех, кто здесь был похоронен.
«Пришло ли мое время?»
Лито задумчиво проговорил:
— Нельзя преуспеть, беря заложников. Это — форма порабощения. Один человек не может владеть другим. Мироздание этого не позволит.
Смысл этих слов проникал в сознание Монео — словно закипал на медленном огне — ужасающим контрастом с рокотом преображения, ощущаемого им в своем Владыке.
«Червь на подходе!»
Монео опять оглядел палату подземелья. Насколько же здесь хуже, чем в верхнем помещении башни! До безопасного убежища слишком далеко.
— Ну, Монео, у тебя есть, что ответить? — спросил Лито. Монео отважился прошептать:
— Слова Владыки просвещают меня.
— Просвещают? Ты не просвещен!
— Но я служу моему Владыке! — В отчаянии проговорил Монео.
— Ты провозглашаешь службу Богу?
— Да, Владыка.
— Кто создал твою религию, Монео?
— Ты, Владыка.
— Разумный ответ.
— Благодарю Тебя, Владыка.
— Не благодари меня! Скажи мне, что увековечивает религии!
Монео отступил на четыре шага.
— Стой, где стоишь! — приказал Лито.
Трепеща всем телом, Монео онемело покачал головой. Вот он и нарвался на не имеющий ответа вопрос. А не дать ответа накликать быструю смерть. И он ждал смерти, склонив голову.
— Тогда я тебе скажу, бедный слуга, — сказал Лито.
У Монео мелькнула робкая надежда. Он поднял взгляд на лицо Бога-Императора, заметил, что глаза у него не стекленеют… руки не подергиваются — возможно, Червь не так близко.
— Религии увековечивают смертную взаимосвязь: хозяин-слуга, — сказал Лито. — Они создают арену, привлекающую падких до власти гордецов, со всеми их недалекими предубеждениями!
Монео мог только кивнуть. Не трепещут ли руки Бога-Императора? Не скрывается ли потихоньку это ужасное лицо внутри своей рясы?..
— Тайные откровения бесславия, вот на что напрашиваются все Данканы, — проговорил Лито. — В Данканах слишком много сочувствия своим собратьям и слишком мало тех, кого можно так назвать.
Монео изучал голографические изображения древних песчаных червей Дюны, их гигантские рты, полные зубов — крисножей, вокруг пожирающего огня. Он обратил внимание на припухлости зачаточных колец на рубчатом теле Лито. Не увеличились ли они? Не откроется ли новый рот под укрытым рясой лицом?
— В сердце своем Данканы знают, — проговорил Лито, — что я умышленно пренебрег предостережениями Магомета и Моисея. Даже ты это знаешь, Монео!
Это было обвинение, Монео начал было кивать, затем замотал головой из стороны в сторону. Он подумывал, не попытаться ли ему снова попробовать отступление. Он уже знал по опыту, что назидания, произносимые таким тенорком, не обходя без очень скорого появления Червя.
— И какое же это могло быть предостережение? — спросил Лито. В его голосе звучала насмешливая беспечность.
Монео позволил себе чуть пожать плечами.
Голос Лито вдруг наполнил палату раскатистым баритоном, древний голос, говоривший сквозь века: