Страница:
Айдахо обеими руками закрыл лицо.
— Посмотри, что ты сделала с бедным Данканом, — проговорил Лито.
— Он найдет других любимых, — какая же черствость в ее голосе — эхо его собственной гневной юности.
— Ты не знаешь, что такое любить, — сказал он. — Что ты когда-либо отдавала? — он мог только заломить то, что было его руками. — Великие боги! Что я отдал!
Она подползла поближе, протянула к нему руку — и отдернула ее.
— Я — реальность, Сиона. Погляди на меня. Я существую. Ты можешь коснуться меня, если осмелишься. Протяни свою руку. Коснись!
Она медленно протянула руку к тому, что было его передним сегментом — к тому месту, на котором она спала в Сарьере. Когда она убрала руку, та была окрашена синевой.
— Ты коснулась меня и почувствовала мое тело, — произнес он. — Разве это не самое странное в нашем мироздании?
Она стала отворачиваться.
— Нет! Не отворачивайся от меня! Смотри на то, что сделано тобой, Сиона. Как тебе, что ты можешь коснуться меня, но не можешь коснуться себя?
Она всем телом отвернулась от него.
— Вот в этом-то и разница между нами, — договорил он. — Ты — воплощенный бог. Ты идешь внутри величайшего чуда нашего мироздания, и все же отказываешься его коснуться, увидеть, почувствовать, или просто поверить.
Затем мысли Лито унеслись к затерянному в ночи месту, откуда ему послышался звук печатающих устройств, пощелкивающих в темном света помещении. В этом икшианском не-творении полностью отсутствует радиация Это место превращено в место муки и духовного отчуждения, потому что не имеет никаких связей с остальным мирозданием.
«Но оно обретет эту связь.»
И тут он ощутил, что икшианские принтеры пришли в движение, что они записывают его мысли без какой-либо особой команды.
«Помните, что я сделал! Помните меня! Я опять буду невинным!»
Пламень его зрения разомкнулся, чтобы открыть ему Айдахо там, где прежде стояла Сиона. Он уловил движение где-то позади Айдахо… Ах, да, Сиона взмахом руки показывает на кого-то на Барьерной Стене.
— Ты все еще жив? — спросил Айдахо.
Голос Лито вырывался с одышливым присвистом:
— Позволь им рассеяться, Данкан. Позволь им бежать куда угодно по своему выбору.
— Черт тебя побери! О чем ты говоришь? Я бы скорей позволил жить тебе, чтоб жила она!
— Позволил? А я ничему не препятствовал.
— Почему ты позволил Хви умереть? — простонал Айдахо. — Мы не знали, что она там, с тобой.
Голова Айдахо поникла.
— Ты будешь вознагражден, — просипел Лито. — Мои Рыбословши предпочтут тебя Сионе. Будь добр с ней, Данкан. Она более, чем Атридес, и она несет в себе семя вашего выживания.
Лито погрузился в свои жизни-памяти. Они теперь стали нежными мифами, порхающими в его сознании. Он ощутил, что может провалиться во время, самим своим существованием изменившим прошлое. Однако, до него доносились и внешние звуки, которые силился он понять. Кто-то скребется о скалы? Языки пламени раздвинулись, и он увидел, что Сиона стоит рядом с Айдахо. Они стояли, взявшись за руки, как двое детей, подбодряющих друг друга перед тем, как рискнуть пуститься в незнакомое место.
— Как он может вот так жить? — прошептала Сиона.
Лито ответил не сразу, накапливая силы для ответа.
— Мне помогает Хви, — проговорил он. — У нас был кое-какой опыт. Мы слили воедино то, чем были сильны, а не то, чем слабы.
— И погляди, к чему это тебя привело! — насмешливо проговорила Сиона.
— Да, и молись, чтобы ты получила то же самое, — просипел он. — Может быть, спайс даст тебе время.
— Где твой спайс? — вопросила она.
— Глубоко в сьетче Табр, — ответил он. — Данкан его найдет. Ты знаешь это место, Данкан. Его теперь называют Табур. Очертания прежнего сьетча сохранились.
— Почему ты это делаешь? — прошептал Айдахо.
— Мой дар, — ответил Лито. — Никто не найдет потомков Сионы. Оракул не способен их видеть.
— Что? — Они проговорили одновременно, наклонясь поближе ближе, чтобы слышать его слабеющий голос.
— Я дарую ей новый вид времени, без параллелей, — проговорил он. — Оно будет вечно разбегаться в стороны. На его изгибах не будет точек временных совпадений. Я даю вам Золотую Тропу. Таков мой дар. Никогда у вас больше не будет той временной согласованности, что прежде.
Языки пламени затмили его зрение. Агония слабела, но он все еще чувствовал запахи и с жестокой резкостью слышал звуки. И Айдахо, и Сиона дышали быстро, неглубоко и прерывисто. Странные ощущения извилисто заструились сквозь Лито — физическое ощущение костей и суставов, более в нем не существующих.
— Смотри! — сказала Сиона.
— Он распадается, — это голос Айдахо.
— Нет, — это голос Сионы. — Внешнее спадает. Смотри! Червь!
Лито почувствовал, как его отпускает мучительная боль, как частями его тела овладевает мягкая теплота.
— Что это за дырки в нем? — это голос Сионы.
— По-моему, там была песчаная форель. Видишь, какие у них очертания?
— Я здесь, чтобы доказать, что один из моих предков не прав, — проговорил Лито (или подумал, что проговорил, что было одно и то же, поскольку дело касалось его дневников). — Я рожден человеком, но умру я не как человек.
— Я не могу смотреть, — сказала Сиона.
Лито услышал, как она отворачивается, как скрипнули камешки.
— Ты все еще здесь, Данкан?
— Да.
«Значит у меня все еще есть голос.»
— Посмотри на меня, — сказал Лито. — Я — кровавый кусочек пульпы в человечьем чреве, кусочек не больше ягоды. Посмотри на меня, говорю я!
— Я смотрю, — судя по голосу Айдахо был близок к обмороку.
— Ты ожидал великана, а нашел — карлика, — проговорил Лито. Теперь ты начинаешь понимать, какая ответственность за сделанное ложится на тебя. Что ты сделаешь со своей новой властью?
Затем долгое молчание, затем голос Сионы:
— Не слушай его! Он сумасшедший!
— Разумеется, — ответил Лито. — Когда в сумасшествии есть своя система, то это — гениальность.
— Сиона, ты это понимаешь? — спросил Айдахо. Какой он жалобный — голос гхолы.
— Она понимает, — ответил Лито. — Это по-человечески, повергать свою душу в кризис, которого не предвидел. Это путь, по которому всегда идут люди. Монео под конец это понял.
— Хотелось бы мне, чтоб он поскорее умер! — голос Сионы.
— Я — Расчлененный Бог и вы не можете собрать меня в единое целое, — сказал Лито. — Данкан! По-моему, из всех моих Данканов, я
ОДОБРЯЮтебя больше всего.
—
ОДОБРЯЕШЬ? — что-то от прежней ярости опять прорезалось в голосе Айдахо.
— Есть магия в моем
ОДОБРЕНИИ, — сказал Лито. — В волшебном мироздании все возможно над твоей жизнью будет довлеть гибель Оракула, а не моя. А теперь, видя причудливые формы таинств, попросишь ли ты, чтобы я их развеял? Я бы хотел это только усилить.
ДРУГИЕвнутри Лито начали заново себя утверждать. Он начал терять свое место среди них, потому что терялась та общность взаимоподчиненного множества, на которую опиралось его собственное «я». Они заговорили языком постоянных «
ЕСЛИ». «Если бы только…», «если бы мы всего лишь…». Он хотел окликнуть их, чтобы они замолчали.
— Только дураки предпочитают прошлое!
Лито не знал, выкрикнул он это на самом деле или только мысленно. В ответ наступила мгновенная внутренняя тишина, соответствующая внешней тишине и он почувствовал, что некоторые нити его прежнего «я» до сих пор не повреждены. Он попытался заговорить и понял, что у него это действительно получается, когда Айдахо сказал:
— Слушай, он старается нам что-то сказать.
— Не бойтесь икшианцев, — проговорил Лито, сам услышав, что голос его звучит. — Они способны делать машины, но они больше не способны сделать
АРАФЕЛ. Я знаю. Я там был.
Он умолк, чтобы собраться с силами, но чувствовал, что его энергия иссякает, как он ни старается ее удержать. И опять внутри него поднялась разноголосица — голоса умоляющие и кричащие.
— Прекратите это дураковаляние! — окликнул он их — или подумал, что окликнул.
Айдахо и Сиона услышали только задыхающееся шипение. Вскоре Сиона сказала:
— По-моему, он мертв.
— А все считали, будто он бессмертен, — сказал Айдахо.
— Ты знаешь, что говорит Устная История? — спросила Сиона. Если ты хочешь бессмертия, тогда отрицай форму. Любая конкретная форма — это смерть. Вне формы
СУЩЕСТВУЕТбесформенное, бессмертное.
— Это звучит слишком похоже на
НЕГО, — обвинил Айдахо.
— По-моему, да, — сказала она.
— Что он имел ввиду, говоря о твоих потомках… о том, что они спрячутся и нельзя будет их найти? — спросил Айдахо.
— Он создал новый вид мимезиса, — сказала она, — новую биологическую имитацию. Он понимал, чего он достиг. Он не способен был увидеть меня среди своих будущих.
— Кто ты? — спросил Айдахо.
— Я — новые Атридесы.
— Атридесы! — в голосе Айдахо прозвучало проклятие.
Сиона поглядела на распадающуюся тушу, которая некогда была Лито Атридесом II… и чем-то еще. Это
НЕЧТО ЕЩЕслезало прочь слабыми струйками голубого дымка, источавшими сильнейший запах меланжа. Лужицы голубой жидкости образовывались в скалах под тающей тушей. Только слабые смутные очертания того, что когда-то могло напоминать человека — разрушенные пенящиеся розовости, кусочек красного — кости, на которых, возможно, формировались щеки и лоб…
Сиона сказала:
— Я отличаюсь от него, но, все равно я — то же самое, кем был он.
Айдахо проговорил сдавленным шепотом:
— Предки, все из…
— Все множество — во мне, но я иду среди них безмолвно, никто меня не видит. Старые образы ушли, только самая суть остается, чтобы освещать Золотую Тропу.
Она повернулась и взяла холодные руки Айдахо в свои. Она осторожно вывела его из пещеры на свет, где все еще болталась веревка, свисающая с Барьерной Стены, где их ждали перепуганные Музейные Свободные.
«Жалкий материал для созидания нового мироздания», — подумала она, — «оно и они должны будут пойти в дело. Айдахо требует мягкого соблазнения, заботы, из которой,
ВОЗМОЖНО, появится любовь.»
Когда она поглядела вниз на реку, туда, где поток вырывался из рукотворного ущелья и растекался по зеленым землям, она увидела, как ветер с юга гонит в их направлении темные облака.
Айдахо убрал руки из ее рук, но, вроде бы, присмирел.
— Контролеры погоды становятся все ненадежнее, — сказал он. Монео считал, что это работа Космического Союза.
— Насчет такого мой отец редко ошибался, — сказала она. — Ты должен будешь в этом разобраться.
В Айдахо внезапно вспыхнула память о серебряных кусочках песчаной форели, убегающих с тела Лито в реку.
— Я слышала Червя, — сказала Сиона. — Рыбословши последуют за тобой, а не за мной.
И опять Айдахо ощутил это искушение, испытанное им на обряде Сиайнока.
— Еще посмотрим, — сказал он. Он повернулся и поглядел на Сиону. — Что он имел ввиду, когда говорил, что икшианцы не способны сотворить арафел?
— Ты не прочел всех его дневников, — сказала она. — Я покажу их тебе, когда мы вернемся в Туоно.
— Но, что это такое арафел?
— Облака Тьмы святого страшного суда. Старая история. Ты найдешь все это в моих дневниках.
— Посмотри, что ты сделала с бедным Данканом, — проговорил Лито.
— Он найдет других любимых, — какая же черствость в ее голосе — эхо его собственной гневной юности.
— Ты не знаешь, что такое любить, — сказал он. — Что ты когда-либо отдавала? — он мог только заломить то, что было его руками. — Великие боги! Что я отдал!
Она подползла поближе, протянула к нему руку — и отдернула ее.
— Я — реальность, Сиона. Погляди на меня. Я существую. Ты можешь коснуться меня, если осмелишься. Протяни свою руку. Коснись!
Она медленно протянула руку к тому, что было его передним сегментом — к тому месту, на котором она спала в Сарьере. Когда она убрала руку, та была окрашена синевой.
— Ты коснулась меня и почувствовала мое тело, — произнес он. — Разве это не самое странное в нашем мироздании?
Она стала отворачиваться.
— Нет! Не отворачивайся от меня! Смотри на то, что сделано тобой, Сиона. Как тебе, что ты можешь коснуться меня, но не можешь коснуться себя?
Она всем телом отвернулась от него.
— Вот в этом-то и разница между нами, — договорил он. — Ты — воплощенный бог. Ты идешь внутри величайшего чуда нашего мироздания, и все же отказываешься его коснуться, увидеть, почувствовать, или просто поверить.
Затем мысли Лито унеслись к затерянному в ночи месту, откуда ему послышался звук печатающих устройств, пощелкивающих в темном света помещении. В этом икшианском не-творении полностью отсутствует радиация Это место превращено в место муки и духовного отчуждения, потому что не имеет никаких связей с остальным мирозданием.
«Но оно обретет эту связь.»
И тут он ощутил, что икшианские принтеры пришли в движение, что они записывают его мысли без какой-либо особой команды.
«Помните, что я сделал! Помните меня! Я опять буду невинным!»
Пламень его зрения разомкнулся, чтобы открыть ему Айдахо там, где прежде стояла Сиона. Он уловил движение где-то позади Айдахо… Ах, да, Сиона взмахом руки показывает на кого-то на Барьерной Стене.
— Ты все еще жив? — спросил Айдахо.
Голос Лито вырывался с одышливым присвистом:
— Позволь им рассеяться, Данкан. Позволь им бежать куда угодно по своему выбору.
— Черт тебя побери! О чем ты говоришь? Я бы скорей позволил жить тебе, чтоб жила она!
— Позволил? А я ничему не препятствовал.
— Почему ты позволил Хви умереть? — простонал Айдахо. — Мы не знали, что она там, с тобой.
Голова Айдахо поникла.
— Ты будешь вознагражден, — просипел Лито. — Мои Рыбословши предпочтут тебя Сионе. Будь добр с ней, Данкан. Она более, чем Атридес, и она несет в себе семя вашего выживания.
Лито погрузился в свои жизни-памяти. Они теперь стали нежными мифами, порхающими в его сознании. Он ощутил, что может провалиться во время, самим своим существованием изменившим прошлое. Однако, до него доносились и внешние звуки, которые силился он понять. Кто-то скребется о скалы? Языки пламени раздвинулись, и он увидел, что Сиона стоит рядом с Айдахо. Они стояли, взявшись за руки, как двое детей, подбодряющих друг друга перед тем, как рискнуть пуститься в незнакомое место.
— Как он может вот так жить? — прошептала Сиона.
Лито ответил не сразу, накапливая силы для ответа.
— Мне помогает Хви, — проговорил он. — У нас был кое-какой опыт. Мы слили воедино то, чем были сильны, а не то, чем слабы.
— И погляди, к чему это тебя привело! — насмешливо проговорила Сиона.
— Да, и молись, чтобы ты получила то же самое, — просипел он. — Может быть, спайс даст тебе время.
— Где твой спайс? — вопросила она.
— Глубоко в сьетче Табр, — ответил он. — Данкан его найдет. Ты знаешь это место, Данкан. Его теперь называют Табур. Очертания прежнего сьетча сохранились.
— Почему ты это делаешь? — прошептал Айдахо.
— Мой дар, — ответил Лито. — Никто не найдет потомков Сионы. Оракул не способен их видеть.
— Что? — Они проговорили одновременно, наклонясь поближе ближе, чтобы слышать его слабеющий голос.
— Я дарую ей новый вид времени, без параллелей, — проговорил он. — Оно будет вечно разбегаться в стороны. На его изгибах не будет точек временных совпадений. Я даю вам Золотую Тропу. Таков мой дар. Никогда у вас больше не будет той временной согласованности, что прежде.
Языки пламени затмили его зрение. Агония слабела, но он все еще чувствовал запахи и с жестокой резкостью слышал звуки. И Айдахо, и Сиона дышали быстро, неглубоко и прерывисто. Странные ощущения извилисто заструились сквозь Лито — физическое ощущение костей и суставов, более в нем не существующих.
— Смотри! — сказала Сиона.
— Он распадается, — это голос Айдахо.
— Нет, — это голос Сионы. — Внешнее спадает. Смотри! Червь!
Лито почувствовал, как его отпускает мучительная боль, как частями его тела овладевает мягкая теплота.
— Что это за дырки в нем? — это голос Сионы.
— По-моему, там была песчаная форель. Видишь, какие у них очертания?
— Я здесь, чтобы доказать, что один из моих предков не прав, — проговорил Лито (или подумал, что проговорил, что было одно и то же, поскольку дело касалось его дневников). — Я рожден человеком, но умру я не как человек.
— Я не могу смотреть, — сказала Сиона.
Лито услышал, как она отворачивается, как скрипнули камешки.
— Ты все еще здесь, Данкан?
— Да.
«Значит у меня все еще есть голос.»
— Посмотри на меня, — сказал Лито. — Я — кровавый кусочек пульпы в человечьем чреве, кусочек не больше ягоды. Посмотри на меня, говорю я!
— Я смотрю, — судя по голосу Айдахо был близок к обмороку.
— Ты ожидал великана, а нашел — карлика, — проговорил Лито. Теперь ты начинаешь понимать, какая ответственность за сделанное ложится на тебя. Что ты сделаешь со своей новой властью?
Затем долгое молчание, затем голос Сионы:
— Не слушай его! Он сумасшедший!
— Разумеется, — ответил Лито. — Когда в сумасшествии есть своя система, то это — гениальность.
— Сиона, ты это понимаешь? — спросил Айдахо. Какой он жалобный — голос гхолы.
— Она понимает, — ответил Лито. — Это по-человечески, повергать свою душу в кризис, которого не предвидел. Это путь, по которому всегда идут люди. Монео под конец это понял.
— Хотелось бы мне, чтоб он поскорее умер! — голос Сионы.
— Я — Расчлененный Бог и вы не можете собрать меня в единое целое, — сказал Лито. — Данкан! По-моему, из всех моих Данканов, я
ОДОБРЯЮтебя больше всего.
—
ОДОБРЯЕШЬ? — что-то от прежней ярости опять прорезалось в голосе Айдахо.
— Есть магия в моем
ОДОБРЕНИИ, — сказал Лито. — В волшебном мироздании все возможно над твоей жизнью будет довлеть гибель Оракула, а не моя. А теперь, видя причудливые формы таинств, попросишь ли ты, чтобы я их развеял? Я бы хотел это только усилить.
ДРУГИЕвнутри Лито начали заново себя утверждать. Он начал терять свое место среди них, потому что терялась та общность взаимоподчиненного множества, на которую опиралось его собственное «я». Они заговорили языком постоянных «
ЕСЛИ». «Если бы только…», «если бы мы всего лишь…». Он хотел окликнуть их, чтобы они замолчали.
— Только дураки предпочитают прошлое!
Лито не знал, выкрикнул он это на самом деле или только мысленно. В ответ наступила мгновенная внутренняя тишина, соответствующая внешней тишине и он почувствовал, что некоторые нити его прежнего «я» до сих пор не повреждены. Он попытался заговорить и понял, что у него это действительно получается, когда Айдахо сказал:
— Слушай, он старается нам что-то сказать.
— Не бойтесь икшианцев, — проговорил Лито, сам услышав, что голос его звучит. — Они способны делать машины, но они больше не способны сделать
АРАФЕЛ. Я знаю. Я там был.
Он умолк, чтобы собраться с силами, но чувствовал, что его энергия иссякает, как он ни старается ее удержать. И опять внутри него поднялась разноголосица — голоса умоляющие и кричащие.
— Прекратите это дураковаляние! — окликнул он их — или подумал, что окликнул.
Айдахо и Сиона услышали только задыхающееся шипение. Вскоре Сиона сказала:
— По-моему, он мертв.
— А все считали, будто он бессмертен, — сказал Айдахо.
— Ты знаешь, что говорит Устная История? — спросила Сиона. Если ты хочешь бессмертия, тогда отрицай форму. Любая конкретная форма — это смерть. Вне формы
СУЩЕСТВУЕТбесформенное, бессмертное.
— Это звучит слишком похоже на
НЕГО, — обвинил Айдахо.
— По-моему, да, — сказала она.
— Что он имел ввиду, говоря о твоих потомках… о том, что они спрячутся и нельзя будет их найти? — спросил Айдахо.
— Он создал новый вид мимезиса, — сказала она, — новую биологическую имитацию. Он понимал, чего он достиг. Он не способен был увидеть меня среди своих будущих.
— Кто ты? — спросил Айдахо.
— Я — новые Атридесы.
— Атридесы! — в голосе Айдахо прозвучало проклятие.
Сиона поглядела на распадающуюся тушу, которая некогда была Лито Атридесом II… и чем-то еще. Это
НЕЧТО ЕЩЕслезало прочь слабыми струйками голубого дымка, источавшими сильнейший запах меланжа. Лужицы голубой жидкости образовывались в скалах под тающей тушей. Только слабые смутные очертания того, что когда-то могло напоминать человека — разрушенные пенящиеся розовости, кусочек красного — кости, на которых, возможно, формировались щеки и лоб…
Сиона сказала:
— Я отличаюсь от него, но, все равно я — то же самое, кем был он.
Айдахо проговорил сдавленным шепотом:
— Предки, все из…
— Все множество — во мне, но я иду среди них безмолвно, никто меня не видит. Старые образы ушли, только самая суть остается, чтобы освещать Золотую Тропу.
Она повернулась и взяла холодные руки Айдахо в свои. Она осторожно вывела его из пещеры на свет, где все еще болталась веревка, свисающая с Барьерной Стены, где их ждали перепуганные Музейные Свободные.
«Жалкий материал для созидания нового мироздания», — подумала она, — «оно и они должны будут пойти в дело. Айдахо требует мягкого соблазнения, заботы, из которой,
ВОЗМОЖНО, появится любовь.»
Когда она поглядела вниз на реку, туда, где поток вырывался из рукотворного ущелья и растекался по зеленым землям, она увидела, как ветер с юга гонит в их направлении темные облака.
Айдахо убрал руки из ее рук, но, вроде бы, присмирел.
— Контролеры погоды становятся все ненадежнее, — сказал он. Монео считал, что это работа Космического Союза.
— Насчет такого мой отец редко ошибался, — сказала она. — Ты должен будешь в этом разобраться.
В Айдахо внезапно вспыхнула память о серебряных кусочках песчаной форели, убегающих с тела Лито в реку.
— Я слышала Червя, — сказала Сиона. — Рыбословши последуют за тобой, а не за мной.
И опять Айдахо ощутил это искушение, испытанное им на обряде Сиайнока.
— Еще посмотрим, — сказал он. Он повернулся и поглядел на Сиону. — Что он имел ввиду, когда говорил, что икшианцы не способны сотворить арафел?
— Ты не прочел всех его дневников, — сказала она. — Я покажу их тебе, когда мы вернемся в Туоно.
— Но, что это такое арафел?
— Облака Тьмы святого страшного суда. Старая история. Ты найдешь все это в моих дневниках.
* * * *
Выдержка из тайного резюме Хади Бенота об открытиях в Дар-эс-Балате:
Здесь предлагается доклад Меньшинства. Мы, разумеется, подчинимся решению Большинства. Для дневников из Дар-эс-Балата необходимы тщательный отбор предназначенного к публикации, редактирование и цензура, но наши доводы должны быть услышаны. Мы понимаем какие интересы Святой Церкви здесь затронуты, не забываем и о политических опасностях. Мы солидарны с желанием Церкви, чтобы Ракис и Святой Заповедник Расчлененного Бога не стали «аттракционом для глазеющих туристов».
Однако, теперь, когда все эти дневники находятся в наших руках, когда их подлинность подтверждена и они переведены, проступает ясная форма «Проекта „Атридесы“». Поскольку Бене Джессерит специально развил во мне способность понимать моих предков, я испытываю естественное желание приобщиться к обнаруженной нами модели — которая не просто отражает путь от Дюны до Арракиса и обратно к Дюне, а затем до Ракиса.
Интересы истории и науки должны быть соблюдены. Дневники проливают новый свет на наше собрание личных воспоминаний и биографий с Дней Данкана, и Сторожевой Библии. Мы не можем оставить без внимания такие привычные клятвы, как: «Клянусь тысячью сыновей Айдахо!» и «Клянусь девятью дочерьми Сионы!» В свете открывшегося из этих дневников приобретает новое значение устойчивый культ сестры Чинаэ. И, разумеется, церковная характеристика Иуды-Найлы заслуживает тщательной переоценки.
Мы, представители Меньшинства, должны напомнить политическим цензорам, что песчаные черви в их ракианском заповеднике производят слишком мало спайса, для нашего снабжения, чтобы это стало альтернативой икшианской навигационной машине, а крохотное количество контролируемого Церковью меланжа не может составить реальную коммерческую угрозу продуктам тлейлаксанских чанов. Нет! Мы доказываем, что миф Устной Истории, Сторожевая Библия и даже святые книги Разделенного Бога должны быть сравнены с дневниками из Дар-эс-Балата. Каждая историческая ссылка на Рассеяние и на времена Голода, должна быть пересмотрена в новом контексте! Чего нам бояться? Ни одна икшианская машина не может сравниться в способности с потомками Данкана Айдахо и Сионы. Сколь многие мироздания мы заселили? Никто даже догадаться не может. Ни один человек никогда не узнает. Страшится ли Церковь случайного пророка? Мы знаем, что провидцы не могут ни
ВИДЕТЬнас, ни предсказать наши решения. Никакая смерть не может постичь все человечество разом. Должны ли мы, Меньшинство присоединиться к нашим собратьям по Рассеянию, прежде, чем нас расслышат? Должны ли мы покинуть родной для человечества космос, оставив его в невежестве и без знаний? Если Большинство заставит нас удалиться — вы знаете, нас никогда больше нельзя будет отыскать!
Мы не хотим уходить. Нас удерживают здесь
ЖЕМЧУЖИНЫв песке. Нас восхищает то, что Церковь в своих ритуалах трактует эти жемчужины как «солнце понимания». Разумеется, ни один разумный человек не может избежать в этом отношении откровений дневников. Предположительно мимолетные, но жизненно важные достижения археологии должны дождаться своего дня! Точно так же, как примитивная машина, с помощью которой Лито II спрятал свои дневники, может научить нас лишь эволюции наших машин, точно так же древнему сознанию можно позволить обращаться к нам. Было бы преступлением и против исторической точности и против науки, если бы мы отказались от попыток установить контакт с теми «жемчужинами сознания», на которые указали нам эти дневники. Затерян ли Лито II в бесконечном сне или его можно пробудить в наше время, полностью восстановить его самосознание — хранилище исторической точности? Как может Святая Церковь страшиться такой правды?
Мы, Меньшинство, не испытываем сомнений, что историки должны прислушаться к этому голосу, исходящему из самых наших начал. Пусть нам останутся лишь дневники, мы их должны выслушать. Мы должны прослушивать их по меньшей мере столько же лет, сколько эти журналы были сокрыты от нас. Не будем делать попыток предсказывать открытия, которые еще могут быть сделаны на этих страницах. Мы можем только сказать, что они, наверняка, будут сделаны. Как можем мы повернуться спиной к такому важнейшему наследству? Как сказал поэт Лон Брамлис: «Мы — фонтаны сюрпризов!».