Ты собираешься взять за него потлач, выкуп?
Катсук нахмурился.
- Что? - Что-то не понравилось ему в голосе тетки. Была в нем
какая-то хитрость.
- Ты говорил, - продолжила Кэлли, - что он связан с тобой, что только
ты можешь его освободить. Ты собираешься отпустить его к своим?
Катсук отрицательно покачал головой и впервые увидел, что тетка
сердится. Что это она задумала? Она разговаривала не с Катсуком. Она
пробует воскресить Чарлза Хобухета! Он подавил в себе вскипающую ярость и
сказал:
- Успокойся. Это не твое дело.
Но даже сказав так, он знал, что это не конец, не выход. Эти слова он
адресовал самому себе, чтобы предупредить случайную грубость. "Это была
его тетка", - сказал он про себя. "У Катсука нет родных. Эта женщина была
теткой Чарлза Хобухета."
- Ведь это будет самый большой подарок, который когда-либо делали, -
сказала Кэлли. - Они будут обязаны тебе.
Катсук размышлял:
"Вот ведь какая хитрая. Теперь она говорит о предках. Потлач! Но ведь
это же не мои предки. Я из рода Похитителя Душ."
- Так как насчет этого? - настаивала Кэлли.
Дэвид пытался смочить пересохшее горло. Он чувствовал, что между этой
женщиной и Катсуком идет сражение. Но она не пробовала спасти пленника.
Тогда, к чему она ведет?
- Ты хочешь, чтобы я обменял свою жизнь за его? - спросил Катсук.
Это прозвучало как обвинение.
Дэвид видел, что Катсук прав. Женщина попросту пыталась спасти своего
племянника. Ее совершенно не волновал какой-то чертов хокват. Дэвид
почувствовал это, как будто бы старуха лягнула его и возненавидел ее.
- А ничто другое не имеет смысла, - сказала Кэлли.
Дэвид услыхал достаточно. Он закричал, сжав кулаки:
- Тебе не удастся его спасти! Он сумасшедший!
Даже не повернувшись к мальчику, Катсук расхохотался.
Кэлли же наорала на Дэвида:
- А ты не лезь не в свое дело!
- Нет, пусть говорит, - сказал Катсук. - Послушай моего Невинного. Он
знает. Тебе не удастся спасти меня. - Теперь он обратился к Ишу: - Слыхал
его, Иш? Он знает меня. Он знает и то, что я уже сделал. Ему известно и
то, что я еще должен сделать.
Старик кивнул.
Дэвид перепугался того, что он сказал. Ведь он чуть не проболтался о
смерти путешественника, и Катсук понял это. "Он знает то, что я уже
сделал." Но может все эти люди уже знают про убийство? Может потому они и
напуганы? Нет. Они страшились могущества Катсука в мире духов. Пускай даже
не все они принимали это, верили в это, но боялись все.
Катсук глянул на Кэлли, спросил:
- Как мы можем сделать, чтобы хокваты были нам обязаны больше, чем
было ранее?
Дэвид видел, что старуха рассердилась, борясь против своей же
гордости.
- Нет смысла плакать по прошлому! - сказала она.
- Если мы не будем плакать по нему, то кто? - спросил Катсук. Ему
нравилось бить ее в слабое место.
- Прошлое умерло! - ответила она. - И пусть так и остается.
- Пока я жив, оно не умерло, - возразил ей Катсук. - А я живу вечно.
- Парнишка прав, - просопела Кэлли. - Ты сошел с ума.
Катсук ухмыльнулся.
- Я этого и не отрицаю.
- Ты не сможешь сделать, что задумал, - попробовала она спорить.
Спокойным, рассудительным тоном Катсук спросил у нее:
- Что я задумал?
- Ты знаешь, что я имею в виду.
"Она знает, но не может сказать, - думал Катсук. - Ох, бедная Кэлли.
Когда-то наши женщины были сильными. Теперь они слабы."
- Никто из людей не сможет остановить меня.
- Посмотрим, - сказала она. С гневом и разочарованием,
проглядывающими в каждом движении, она схватила Дэвида за руку и потащила
в сторону хижины на дальнем конце вырубки. - Пошли, - приказала старуха. -
Снимешь одежду и отдашь мне.
Катсук позвал ее:
- Думаю, мы еще увидимся, Кэлли.
- Зачем тебе моя одежда? - спросил Дэвид.
- Я собираюсь ее постирать. Проходи сюда. Тут есть одеяла. Можешь
закутаться, пока одежда не высохнет.
Дверь из потрескавшихся досок заскрипела, когда Дэвид открыл ее. Он
думал, что, возможно, успокоившись, Кэлли еще пытается спасти его. В
хижине не было окон. Свет проникал только из двери. Мальчик ступил на
грязный пол. Здесь воняло рыбьим жиром и еще чем-то кислым, заплесневелым
от свежеснятой шкуры горной пумы, растянутой на стене напротив двери. Со
стропил свисали какие-то темные тряпки. На полу повсюду валялись сети,
полусгнившие, заскорузлые мешки, ржавые банки и ящики. В углу лежала целая
стопка зеленых с коричневым одеял.
- Раздевайся побыстрей, - сказала Кэлли из-за двери. - Или ты
сдохнешь в этих мокрых тряпках.
Дэвид неуверенно разглядывался. Хижина была ему противна. Ему
хотелось бежать отсюда, чтобы найти людей, способных его освободить. Но
вместо этого он разделся до трусов и просунул одежду в дверь.
- Трусы тоже, - сказала старуха.
Мальчик закутался в одеяло, стянул с себя трусы и выбросил их в
дверной проем.
Стирка займет несколько часов, - сказала Кэлли. - Закутайся получше и
отдыхай.
Она закрыла дверь.
Дэвид стоял в абсолютной темноте. По щекам побежали слезы. Все - и
природа, и люди - повернулось против него. Девушка хотела, чтобы он
убежал. Старая Кэлли тоже вроде бы хотела помочь ему. Но только никто из
них не мог по-настоящему противостоять Катсуку. Дух Катсука был слишком
могущественным. Дэвид вытер лицо уголком одеяла и тут же споткнулся о
стоящую на полу раскладушку. Укутавшись в одеяло поплотнее, он сел на нее,
и раскладушка тут же закряхтела.
Когда глаза немного попривыкли к темноте, он заметил, что дверь
закрыта неплотно. В ней были трещины и дыры, через которые проходил свет.
Мальчик неясно слышал голоса проходивших мимо индейцев. Откуда-то доходили
отзвуки детской игры: удары палкой по жестянке.
Слезы продолжали катиться по щекам Дэвида. Он едва сдерживался, чтобы
не разреветься во весь голос. Потом он разозлился на свою же слабость. "Я
даже не смог убежать."
Катсук повелевал птицами, людьми и всеми лесными духами. Здесь не
было ни единого места, где можно было бы спрятаться. Все в лесу шпионило
для безумного индейца. Его соплеменники знали это и потому боялись.
Сейчас же они держали у себя пленника, которого привел Катсук,
отобрав у него одежду.
Дэвид учуял дым, запах варящегося мяса. Снаружи раздался взрыв смеха,
но быстро и затих. Мальчик слышал, как шумит в деревьях ветер, как мимо
ходят люди и обмениваются непонятными словами. Одеяло, в которое он
закутался, пахло застарелым потом и было очень грубым. Слезы отчаяния
продолжали течь из глаз мальчика. Звуки внешней активности постепенно
замолкали, все чаще и чаще наступали периоды полной тишины. Что они там
делают? Куда подевался Катсук? Дэвид услыхал направляющиеся к хижине шаги.
Застонала открытая дверь. На пороге была Тсканай, неся в руках миску. В ее
движениях была какая-то злобная решимость.
Когда дверь раскрылась пошире, и девушка зашла вовнутрь, дневной свет
помог заметить на ее челюсти большой синяк. Тсканай закрыла дверь, села
рядом с Дэвидом на раскладушку и протянула ему миску.
- Что это?
- Копченая форель. Очень вкусно. Попробуй.
Дэвид взял миску. Она была холодной и гладкой. Но мальчик продолжал
глядеть на синяк. Свет из щели лег полосой на челюсти девушки. Было видно,
что Тсканай чувствует себя неуютно и беспокойно.
- Все-таки он бил тебя? - спросил мальчик.
- Просто я упала. Ешь рыбу. - В ее голосе прозвучала злость.
Дэвид занялся форелью. Она была жесткая, с легким привкусом жира.
Взяв в рот первый же кусочек, мальчик почувствовал, как от голода скрутило
желудок. Дэвид не остановился, пока не съел всю рыбину, потом спросил:
- Где моя одежда?
- Кэлли стирает ее в большом доме. Закончит где-то через час. Чарли,
Иш и другие мужчины ушли на охоту.
Дэвид слушал, что она говорит и дивился про себя: девушка говорила
одно, пытаясь сказать что-то еще. Он перебил ее:
- Ему не нравилось, что ты называла его Чарли. Это потому он бил
тебя?
- Катсук, - пробормотала она. - Тоже мне, шишка. - При этом она
поглядела в сторону двери.
Дэвид съел вторую рыбу, облизал пальцы. Все это время девушка
проявляла беспокойство, ерзая на раскладушке.
- Почему вы все так боитесь его? - спросил мальчик.
- Я ему покажу, - прошептала она.
- Что покажешь?
Не отвечая, Тсканай забрала миску и отшвырнула в сторону. Дэвид
услыхал лишь, как та загрохотала по полу.
- Зачем ты так?
- Я хочу показать _К_а_т_с_у_к_у_! - Это имя прозвучало как
ругательство.
Дэвид почувствовал, как вспыхнула, но тут же погасла в нем надежда.
Что могла сделать Тсканай? Он сказал:
- Никто из вас не собирается мне помочь. Он сошел с ума, а вы все его
боитесь.
- Он бешеный зверь, - сказала она. - Он хочет быть один. Он хочет
смерти. Это безумие! А я хочу быть с кем-нибудь. Я хочу жизни! Вот это не
сумасшествие. Никогда я не думала, что он станет твердолобым индейцем.
- Катсук не любит, когда его называют индейцем.
Она так замотала головой, что косички разлетелись в стороны.
- Он трахнутый, твой Катсук. - Тихим, горьким голосом.
Дэвид был шокирован. Он никогда не слышал, чтобы взрослые говорили
настолько откровенно. Кое-кто из его приятелей пробовал ругаться, но все
же не так, как эта девушка. А ей было, самое малое, лет двадцать.
- Что, я тебя шокировала, так? - спросила она. - Ты и вправду
невинный. Хотя, ты знаешь, что это означает, иначе на тебя так бы не
подействовало.
Дэвид сглотнул.
- Большое дело, - сказала Тсканай. - Придурошный индеец думает, будто
у него есть невинный. Ну ладно, мы ему еще покажем!
Она поднялась, подошла к двери и закрыла ее.
Дэвид услыхал, как она возвращается к нему, шелест ее одежды.
- Что ты делаешь? - прошептал он.
Она ответила тем, что села рядом, нашла его левую руку и прижала к
своей обнаженной груди.
От изумления Дэвид даже свистнул. Она была голая! Как только его
глаза привыкли к темноте, он мог видеть ее всю, сидящую рядом.
- Мы поиграемся, - сказала она. - Мужчины и женщины часто играются в
эту игру. Она очень веселая. - Она влезла рукой под его одеяло, пошарила
там и нащупала его пенис. - О, у тебя уже есть волосы. Ты уже достаточно
взрослый, чтобы играть в эту игру.
Дэвид попытался оттолкнуть ее руку.
- Не надо.
- Почему не надо?
Она поцеловала его в ухо.
- Потому что.
- Разве тебе не хочется избавиться от Чарли-Катсука?
- Хочется.
У нее была мягкая, возбуждающая кожа. В низу живота мальчик
почувствовал странное ощущение: что-то поднялось и затвердело. Ему
хотелось остановить девушку, но и прекращать этого не хотелось.
- Он хочет тебя невинного, - прошептала девушка. Дыхание ее
участилось.
- А он меня отпустит? - тоже прошептал Дэвид. От девушки исходил
какой-то странный, молочный запах, из-за чего кровь начала быстрее биться
в жилах.
- Ты же слыхал, как он говорил. - Она взяла его руку и прижала к
треугольнику волос между своими ногами. - Разве тебе не хорошо?
- Хорошо. Но откуда ты знаешь, что он меня...
- Он сам говорил, что ему нужна твоя невинность.
Немного перепуганный, но и возбужденный, Дэвид позволил ей уложить
себя на раскладушку. Та затрещала и зашаталась. Теперь он делал все то,
что она подсказывала, с желанием. Они покажут этому Катсуку! Придурошному,
траханному Катсуку!
- Так, сюда... - шептала она. - Сюда! Аааах!... - Потом: - А у тебя
хорошая штучка. Ты и сам молодчина. Не так быстро... Сюда... правильно...
вот так... ааааах!...
Осознание случившегося пришло к Дэвиду уже позднее. Тсканай вытирала
его, потного, возбужденного, дрожащего, но в то же время успокоенного и
довольного. Он думал: "Я сделал это!" Он чувствовал пульсирующую в себе
жизнь. "Милая Тсканай!" Он даже расхрабрился и коснулся ее левой груди.
- Тебе понравилось, - сказала она. - Я же говорила, что это весело. -
Она потрепала его за щеку. - Теперь ты уже мужчина, а не маленький
Невинный, которого таскает за собой Катсук.
При воспоминании о Катсуке Дэвид почувствовал, как сжался желудок. Он
прошептал:
- А как Катсук узнает?
- Узнает, - захихикала она.
- У него есть нож, - сказал Дэвид.
Она повернулась к нему лицом, положив ему руку на грудь.
- Ну и что?
Дэвид подумал об убитом туристе. Он оттолкнул руку Тсканай и сел на
раскладушке.
- Ты же знаешь, что он сумасшедший.
Потом он подумал, а не рассказать ли девушке про убийство.
- Я с трудом могу дождаться, чтобы увидеть его лицо... - как-то
апатично, даже со скукой сказала она.
Перебив ее, дверь заскрипела и распахнулась от удара.
В хижину вошел Катсук, его лицо против света оставалось в тени. Он
нес охапку одежды Дэвида и его кроссовки. Когда солнечные лучи из дверного
проема высветили две обнаженные фигуры на раскладушке, Катсук остановился.
Тсканай начала смеяться.
- Хей, Чарли-бэби. А у него уже нет невинности! Что ты на это?!
Катсук уставился на них, от шока у него перехватило у него
перехватило дыхание. Его рука потянулась к рукояти ножа на поясе, он уже
почти вытащил его из ножен. Почти. А потом в нем заговорила мудрость Ловца
Душ, он прозрел ее женскую хитрость. Ей хотелось этого ножа! Ей хотелось
смерти и того, чтобы смерть эта прикончила его. Ей хотелось отменить
древний обряд. Ах, это женское хитроумие! Он бросил Дэвиду его одежду и
сделал шаг вперед. Его лицо все так же оставалось в тени, и на нем ничего
нельзя было прочесть.
- Ты собираешься прирезать нас, Чарли-бэби? - спросила Тсканай.
Дэвид сидел и не мог пошевелиться от страха. Он и сам предполагал,
что дело закончится ножом. Это было бы логичным решением -
п_р_а_в_и_л_ь_н_ы_м_. У него заболела грудь. Его тело ожидало ножа, и
сейчас даже собственная нагота не смущала его. Теперь уже не было никакой
возможности уйти от удара.
- Неужели ты, Тсканай, считала, что _т_а_к_и_м _о_б_р_а_з_о_м
овладеешь моим духом? - спросил Катсук.
- Зато теперь он уже не твой невинный хокватик.
Но голос ее звучал озадаченно. Катсук не отреагировал так, как она
рассчитывала. Она и сама точно не знала, на что рассчитывать, но уж явно
не на его спокойствие. Он должен был тут все разнести вдребезги.
Катсук мельком глянул на перепуганного мальчишку. _Н_е_в_и_н_н_ы_й_?
Да разве мог секс повлиять на это? Нет! Понятие невинности заключалось в
чем-то ином. Оно было связано с чувственностью и намерениями. Связано с
тем, был ли в этом хоквате эгоизм. Был ли он нечувствителен к страданиям
других. Способен ли он был на самопожертвование.
- Так ты уверена, что он потерял невинность? - спросил Катсук.
Тсканай села на раскладушке, потом поднялась на ноги, злобно дерзкая
в своей наготе, насмехаясь ею над своим противником.
- Черт подери, конечно же уверена!
- А я - нет! - ответил индеец.
- Тебе нужны какие-то другие доказательства? - напирала она.
Медленно, очень медленно Дэвид спустил ноги с раскладушки. Он ощущал,
что Катсук в этой хижине находится не весь, что мужчина прислушивается к
голосам из другого мира. А вот Тсканай никак не могла увидеть этого. Или
же Катсук послушается духов, или же вытащит нож полностью. Он мог ударить
Тсканай, если та будет продолжать свои насмешки, но для этого вовсе не
обязательно было пользоваться ножом.
- Катсук, не надо ее бить. Тсканай только пыталась мне помочь, -
сказал Дэвид.
- Вот видишь, Тсканай, - заявил Катсук, - ты пыталась воспользоваться
им против меня, а он просит, чтобы я тебе ничего не сделал. Да разве это
не невинность?
- Да нет же! - заорала она. - Он уже потерял ее, будь ты проклят!
- Она не понимает, Катсук, - сказал Дэвид.
Удивительно мягким голосом Катсук ответил:
- Я знаю, Хокват. Одевайся. Кэлли все выстирала и высушила.
- Да нет у него невинности, говорю тебе! Нету! - шептала Тсканай.
- Он такой же Невинный, - перебил ее Катсук.
Дэвид взял одежду, которую Катсук бросил на раскладушку. Ну почему
Тсканай не замолчит? Ведь это же были глупые слова. Он чувствовал, что его
связь с Катсуком стала даже крепче. Тсканай не следовало помогать ему. Она
попыталась вернуться к Катсуку, но не смогла встретить ту его часть, что
жила в мире духов.
Девушка стояла, вся дрожа, сжав кулаки, ее лицо застыло. Все ее тело
говорило о постигшей ее неудаче. Она была связана с чем-то, утраченным в
этой хижине, и теперь ей нужно было нести знак этого всю оставшуюся жизнь,
и она знала об этом.
- Вот теперь, Хокват, мы по-настоящему вместе. Возможно, мы даже
братья. Только вот кто из нас Каин, а кто Авель?
Катсук повернулся и вышел, оставив дверь открытой.
Уже на поляне он остановился, задумавшись:
"Невинность не дается, чтобы ею пользовались."
Он поглядел на свою правую руку, руку, которой он еще раньше ударил
Тсканай.
"Не надо было бить ее. Это было ошибкой. Это во мне все еще
оставалась частичка Чарлза Хобухета. Вот кто ее ударил! Это было так
по-хокватски, ударить ее. А она тоже хотела поступить по-хокватски, но
только лишь укрепила невинность избранной мною жертвы. Я - Катсук - могу
смеяться над сделанным ею и лишь оценивать важность этого поступка для
меня."
А в хижине Тсканай все повторяла:
- Будь он проклят! Будь он проклят! Будь он проклят!
Она уже плакала.
Дэвид положил руку на ее ногу.
- Не надо плакать!
Она же закрыла лицо руками, рыдая еще громче.
Дэвид умолял:
- Пожалуйста, Тсканай, не плачь!
Она отшатнулась, убрала руки от лица.
- Меня зовут Мэри.
Продолжая плакать, она нашла свое платье и натянула на себя, не
заботясь о том, чтобы поправить его и застегнуться. Она направилась к
двери и, не обернувшись, сказала:
- Ты же слышал его. Одевайся!
Да, Дэвид один из моих учеников. Я потрясен всем
случившимся. Он очень хороший ученик, один из лучших в
классе. Знаете, у нас здесь британская система. Дэвид
весьма тщательно подходит к каждому предмету. Его ответы и
письменные работы часто говорят об этом. Но иногда он
говорит и странные вещи. Как-то он заметил, что Роберт
Кеннеди слишком уж старается быть героем. Когда я спросил,
что он имеет в виду, Дэвид смог сказать лишь: "Поглядите,
он еще не сделал ни единой ошибки". Вы не считаете, что
для мальчишки это все же странные разговоры?
Харлоу Б.Уоттс, преподаватель в
Пэсифик Дэй Скул, Кармел, Калифорния
После полудня небо затянуло плотными тучами. С юго-запада подул
холодный, пронзительный ветер. Дэвид стоял на берегу озера, под самыми
хижинами, и ему стало зябко. В кармане он перебирал шесть камушков. Шесть
дней!
Большая часть пребывающих в лагере индейцев, человек двадцать, а то и
больше, собрались в Большом Доме и развели там огонь, над которым
поджаривались два лосиных окорока.
Дэвид чувствовал, что каждый здесь знает, что они делали вместе с
Тсканай. Каждый раз, когда он думал об этом, щеки его покрывались краской.
У самой опушки леса сидели два мальчика и наблюдали за ним. Тсканай
уже не была его охранником. Дэвид не видел ее с тех пор, как она вышла из
маленькой хижины. Теперь за ним следили эти два подростка. Дэвид пробовал
заговорить с ними, но они уклонялись и даже отвернулись спиной, когда он
попытался заговорить еще раз. Он слышал, как они тихо переговаривались
друг с другом.
Мальчика охватило чувство полнейшей растерянности. И снова он подумал
о Тсканай. Она ничего не изменила. Хуже того, его связь с Катсуком стала
еще крепче.
"Возможно, сейчас мы братья."
Катсук так и сказал.
Своим прощением, отказом сердиться, Катсук накинул новое бремя на
своего пленника. Связующие их цепи стали толще.
Дэвид попытался представить Катсука и Тсканай, занимающихся любовью.
А ведь такое было! Тсканай сама признавалась в этом. Но Дэвид не мог
представить, чтобы такое было. Ведь тогда они были совсем другими людьми -
Мэри и Чарли.
Темнело. Закат наколдовал целое озеро крови на краю темной зелени
леса. Ветер еще сильнее зашелестел в тростниках, отгоняя тучи. Вышел
месяц, и Дэвид внезапно увидал его глазами Катсука: откушенный диск,
небольшой кусочек, оставленный Бобром. И в озере был месяц-Луна. Мальчик
следил за ним, пока тот не проплыл в тростниковые заросли и не исчез.
Остался только тростник.
Один из подростков за спиной у Дэвида закашлялся. Почему бы им не
поговорить с ним? Дэвид никак не мог этого понять. Или это Катсук так
распорядился?
Мальчик услыхал далекий гул пролетающего самолета. Зеленые огни на
крыльях машины плыли на север. Вместе с огнями передвигался и шум моторов,
спокойный, отстраненный звук с небес. Поначалу, огни и шум разбудили
надежды мальчика, потом они исчезли. Дэвид стал жевать свою нижнюю губу.
Сейчас он чувствовал, как сам падает в пустоту, небо раскрылось, чтобы
поглотить его. А этот самолет, тепло, свет, люди - все исчезло в каком-то
ином измерении.
В Большом Доме Катсук держал речь, голос его то подымался, то
становился еле слышимым. Завеса из лосиной шкуры была поднята. Свет костра
в доме падал на прогалину. Дэвид повернулся спиной к озеру и пошел на
свет. В темноте он прошел мимо двух караулящих его парнишек, но те не дали
никакого знака, что заметили его уход. Дэвид остановился на самой границе
света и тьмы, прислушался.
На мускулистом теле Катсука была только набедренная повязка, на ногах
- мокасины, голова опоясана полоской красной кедровой коры, в волосах
торчало вороново перо. Индеец стоял спиной к входу. Пламя отсвечивало
каждое его движение, кожа становилась то янтарной, то кроваво-красной.
- Разве я нашел Невинного как женщина, в своем лоне? - напирал
Катсук. - Посмотрите! Я - Катсук. Я есть сосредоточие. Я живу повсюду. Я
мог бы надеть знаки вождя. Чего вы боитесь? Хокватов? Это не они покорили
нас. Нас покорили их ружья, ножи, топоры, иглы, колеса. Но поглядите! Я
одет в набедренную повязку из шерсти и мокасины, сделанные женщинами
нашего племени.
Он медленно повернулся, всматриваясь в каждое лицо.
- По вашим лицам я могу видеть, что вы мне верите. Ваша вера делает
меня сильнее, но этого еще недостаточно. Мы были племенем Хох. А что мы
теперь? Может кто-нибудь из вас назвать себя христианином и посмеяться
надо мной?
Его голос окреп.
- Мы жили на этих побережьях более пятнадцати тысяч лет. Потом пришли
хокваты. И теперь на этой земле почти не осталось наших домов. Мы прячемся
в лесах, в этих несчастных хижинах. Наши реки, в которых мы ловили
лососей, умирают. И я должен говорить об этом на английском языке, потому
что никто из вас на родном языке не говорит.
Он отвернулся от огня, поглядел в темноту, затем повернулся обратно.
- А ведь у нас чудесный язык. По сравнению с ним, английский прост и
беден. В нашем языке все вещи реальны! Говоря на родном языке, я перехожу
от одного состояния к другому и чувствую каждое из них. Говоря на
английском, я мало чего чувствую.
Он замолчал, уставившись в огонь.
Сидящая справа от него женщина подвинулась поближе к костру, и Дэвиду
сразу почудилось, будто это Тсканай, столько грации и молодости было в ее
движении. Но потом она повернулась, огонь ярче осветил ее, и мальчик
увидал, что это старая Кэлли. Вместо лица была мрачная, отталкивающая
маска. Вид ее потряс мальчика.
- Поглядите на все те приготовления, которые вы сделали для меня. Вы
нанесли на тела раскраску и принесли погремушки Ловца Душ. Зачем вы
сделали так, если не ради того, чтобы оказать мне честь?
Он положил руку на рукояти висящего на поясе ножа.
- Я - Друквара, несущий войну по всему миру. У меня есть всего два
танца. И один из них - Пчелы.
Кто-то, сидящий в круге у костра, закашлялся.
- Иш, ответь ему. Ему должен ответить мужчина, - сказала Кэлли.
Иш встал напротив Катсука, их разделял костер. Долговязое тело
старика в отсветах пламени казалось еще выше, в глазах отражались языки
огня.
- Ты говоришь о прошлом, но ведь сейчас не давние времена, -
неуверенно сказал он, в его голосе чувствовался страх.
- Ты хочешь сказать, что мы больше не барабаним в сухие деревья при
восходе луны, - ответил Катсук. Он указал на место, где перед тем сидел
Иш. - Но ты принес свирель и эту деревянную погремушку, украшенную
орлиными перьями. Зачем?
- Кое-какие древние способы действуют, - ответил ему Иш. - Но те
племена, те люди были дикарями.
- Дикарями? - Катсук покачал головой. - У них была своя верность. Их
мир имел определенность. Они его так понимали.
- И все же, они были дикарями.
- Это хокватское слово! Наши деревья, наши звери, наши родичи имели
свою верность и свою действительность.
- Действительность? - Иш тоже покачал головой.
- Вы прибыли сюда по Хох Роад. Черт подери, на автомобилях! Вы
поставили свои машины рядом с хокватскими, а потом пришли сюда. Вы видели
по дороге знаки новой действительности: ОСТОРОЖНО! МАШИНЫ! ВНИМАНИЕ! ДИКИЕ
ЖИВОТНЫЕ! Чьи это машины? Чьи животные? Мы садимся за руль их машин, чтобы
помогать уничтожить нашу землю! Эта пилорама внизу на реке, где они дают
вам работу... иногда! Вот какая теперь действительность!
- Так вот чему ты выучился в университете?
- Ты даже представить не можешь, насколько ты прав, дядя. Я -
последний избранный из материнского клана. Когда-то мы были сильными и
могли противостоять любой беде. Мы помогали нашим соплеменникам. Сейчас
же...
- А сейчас ты навлек беду на всех нас, - сказал Иш.
- Разве я? А может это мы сами навлекли на себя хокватские
неприятности? - Катсук указал на запад. - Следы килей наших каноэ, на
которых мы выходили охотиться на китов, за тысячи лет изменили очертания
берегов. А теперь мы должны посылать прошения в конгресс хокватов, чтобы
нам ответили, можно ли нам пользоваться маленьким клочком этой земли?
Нашей земли!
- Если ты говоришь о старом поселении на побережье, - сказал Иш, - то
Катсук нахмурился.
- Что? - Что-то не понравилось ему в голосе тетки. Была в нем
какая-то хитрость.
- Ты говорил, - продолжила Кэлли, - что он связан с тобой, что только
ты можешь его освободить. Ты собираешься отпустить его к своим?
Катсук отрицательно покачал головой и впервые увидел, что тетка
сердится. Что это она задумала? Она разговаривала не с Катсуком. Она
пробует воскресить Чарлза Хобухета! Он подавил в себе вскипающую ярость и
сказал:
- Успокойся. Это не твое дело.
Но даже сказав так, он знал, что это не конец, не выход. Эти слова он
адресовал самому себе, чтобы предупредить случайную грубость. "Это была
его тетка", - сказал он про себя. "У Катсука нет родных. Эта женщина была
теткой Чарлза Хобухета."
- Ведь это будет самый большой подарок, который когда-либо делали, -
сказала Кэлли. - Они будут обязаны тебе.
Катсук размышлял:
"Вот ведь какая хитрая. Теперь она говорит о предках. Потлач! Но ведь
это же не мои предки. Я из рода Похитителя Душ."
- Так как насчет этого? - настаивала Кэлли.
Дэвид пытался смочить пересохшее горло. Он чувствовал, что между этой
женщиной и Катсуком идет сражение. Но она не пробовала спасти пленника.
Тогда, к чему она ведет?
- Ты хочешь, чтобы я обменял свою жизнь за его? - спросил Катсук.
Это прозвучало как обвинение.
Дэвид видел, что Катсук прав. Женщина попросту пыталась спасти своего
племянника. Ее совершенно не волновал какой-то чертов хокват. Дэвид
почувствовал это, как будто бы старуха лягнула его и возненавидел ее.
- А ничто другое не имеет смысла, - сказала Кэлли.
Дэвид услыхал достаточно. Он закричал, сжав кулаки:
- Тебе не удастся его спасти! Он сумасшедший!
Даже не повернувшись к мальчику, Катсук расхохотался.
Кэлли же наорала на Дэвида:
- А ты не лезь не в свое дело!
- Нет, пусть говорит, - сказал Катсук. - Послушай моего Невинного. Он
знает. Тебе не удастся спасти меня. - Теперь он обратился к Ишу: - Слыхал
его, Иш? Он знает меня. Он знает и то, что я уже сделал. Ему известно и
то, что я еще должен сделать.
Старик кивнул.
Дэвид перепугался того, что он сказал. Ведь он чуть не проболтался о
смерти путешественника, и Катсук понял это. "Он знает то, что я уже
сделал." Но может все эти люди уже знают про убийство? Может потому они и
напуганы? Нет. Они страшились могущества Катсука в мире духов. Пускай даже
не все они принимали это, верили в это, но боялись все.
Катсук глянул на Кэлли, спросил:
- Как мы можем сделать, чтобы хокваты были нам обязаны больше, чем
было ранее?
Дэвид видел, что старуха рассердилась, борясь против своей же
гордости.
- Нет смысла плакать по прошлому! - сказала она.
- Если мы не будем плакать по нему, то кто? - спросил Катсук. Ему
нравилось бить ее в слабое место.
- Прошлое умерло! - ответила она. - И пусть так и остается.
- Пока я жив, оно не умерло, - возразил ей Катсук. - А я живу вечно.
- Парнишка прав, - просопела Кэлли. - Ты сошел с ума.
Катсук ухмыльнулся.
- Я этого и не отрицаю.
- Ты не сможешь сделать, что задумал, - попробовала она спорить.
Спокойным, рассудительным тоном Катсук спросил у нее:
- Что я задумал?
- Ты знаешь, что я имею в виду.
"Она знает, но не может сказать, - думал Катсук. - Ох, бедная Кэлли.
Когда-то наши женщины были сильными. Теперь они слабы."
- Никто из людей не сможет остановить меня.
- Посмотрим, - сказала она. С гневом и разочарованием,
проглядывающими в каждом движении, она схватила Дэвида за руку и потащила
в сторону хижины на дальнем конце вырубки. - Пошли, - приказала старуха. -
Снимешь одежду и отдашь мне.
Катсук позвал ее:
- Думаю, мы еще увидимся, Кэлли.
- Зачем тебе моя одежда? - спросил Дэвид.
- Я собираюсь ее постирать. Проходи сюда. Тут есть одеяла. Можешь
закутаться, пока одежда не высохнет.
Дверь из потрескавшихся досок заскрипела, когда Дэвид открыл ее. Он
думал, что, возможно, успокоившись, Кэлли еще пытается спасти его. В
хижине не было окон. Свет проникал только из двери. Мальчик ступил на
грязный пол. Здесь воняло рыбьим жиром и еще чем-то кислым, заплесневелым
от свежеснятой шкуры горной пумы, растянутой на стене напротив двери. Со
стропил свисали какие-то темные тряпки. На полу повсюду валялись сети,
полусгнившие, заскорузлые мешки, ржавые банки и ящики. В углу лежала целая
стопка зеленых с коричневым одеял.
- Раздевайся побыстрей, - сказала Кэлли из-за двери. - Или ты
сдохнешь в этих мокрых тряпках.
Дэвид неуверенно разглядывался. Хижина была ему противна. Ему
хотелось бежать отсюда, чтобы найти людей, способных его освободить. Но
вместо этого он разделся до трусов и просунул одежду в дверь.
- Трусы тоже, - сказала старуха.
Мальчик закутался в одеяло, стянул с себя трусы и выбросил их в
дверной проем.
Стирка займет несколько часов, - сказала Кэлли. - Закутайся получше и
отдыхай.
Она закрыла дверь.
Дэвид стоял в абсолютной темноте. По щекам побежали слезы. Все - и
природа, и люди - повернулось против него. Девушка хотела, чтобы он
убежал. Старая Кэлли тоже вроде бы хотела помочь ему. Но только никто из
них не мог по-настоящему противостоять Катсуку. Дух Катсука был слишком
могущественным. Дэвид вытер лицо уголком одеяла и тут же споткнулся о
стоящую на полу раскладушку. Укутавшись в одеяло поплотнее, он сел на нее,
и раскладушка тут же закряхтела.
Когда глаза немного попривыкли к темноте, он заметил, что дверь
закрыта неплотно. В ней были трещины и дыры, через которые проходил свет.
Мальчик неясно слышал голоса проходивших мимо индейцев. Откуда-то доходили
отзвуки детской игры: удары палкой по жестянке.
Слезы продолжали катиться по щекам Дэвида. Он едва сдерживался, чтобы
не разреветься во весь голос. Потом он разозлился на свою же слабость. "Я
даже не смог убежать."
Катсук повелевал птицами, людьми и всеми лесными духами. Здесь не
было ни единого места, где можно было бы спрятаться. Все в лесу шпионило
для безумного индейца. Его соплеменники знали это и потому боялись.
Сейчас же они держали у себя пленника, которого привел Катсук,
отобрав у него одежду.
Дэвид учуял дым, запах варящегося мяса. Снаружи раздался взрыв смеха,
но быстро и затих. Мальчик слышал, как шумит в деревьях ветер, как мимо
ходят люди и обмениваются непонятными словами. Одеяло, в которое он
закутался, пахло застарелым потом и было очень грубым. Слезы отчаяния
продолжали течь из глаз мальчика. Звуки внешней активности постепенно
замолкали, все чаще и чаще наступали периоды полной тишины. Что они там
делают? Куда подевался Катсук? Дэвид услыхал направляющиеся к хижине шаги.
Застонала открытая дверь. На пороге была Тсканай, неся в руках миску. В ее
движениях была какая-то злобная решимость.
Когда дверь раскрылась пошире, и девушка зашла вовнутрь, дневной свет
помог заметить на ее челюсти большой синяк. Тсканай закрыла дверь, села
рядом с Дэвидом на раскладушку и протянула ему миску.
- Что это?
- Копченая форель. Очень вкусно. Попробуй.
Дэвид взял миску. Она была холодной и гладкой. Но мальчик продолжал
глядеть на синяк. Свет из щели лег полосой на челюсти девушки. Было видно,
что Тсканай чувствует себя неуютно и беспокойно.
- Все-таки он бил тебя? - спросил мальчик.
- Просто я упала. Ешь рыбу. - В ее голосе прозвучала злость.
Дэвид занялся форелью. Она была жесткая, с легким привкусом жира.
Взяв в рот первый же кусочек, мальчик почувствовал, как от голода скрутило
желудок. Дэвид не остановился, пока не съел всю рыбину, потом спросил:
- Где моя одежда?
- Кэлли стирает ее в большом доме. Закончит где-то через час. Чарли,
Иш и другие мужчины ушли на охоту.
Дэвид слушал, что она говорит и дивился про себя: девушка говорила
одно, пытаясь сказать что-то еще. Он перебил ее:
- Ему не нравилось, что ты называла его Чарли. Это потому он бил
тебя?
- Катсук, - пробормотала она. - Тоже мне, шишка. - При этом она
поглядела в сторону двери.
Дэвид съел вторую рыбу, облизал пальцы. Все это время девушка
проявляла беспокойство, ерзая на раскладушке.
- Почему вы все так боитесь его? - спросил мальчик.
- Я ему покажу, - прошептала она.
- Что покажешь?
Не отвечая, Тсканай забрала миску и отшвырнула в сторону. Дэвид
услыхал лишь, как та загрохотала по полу.
- Зачем ты так?
- Я хочу показать _К_а_т_с_у_к_у_! - Это имя прозвучало как
ругательство.
Дэвид почувствовал, как вспыхнула, но тут же погасла в нем надежда.
Что могла сделать Тсканай? Он сказал:
- Никто из вас не собирается мне помочь. Он сошел с ума, а вы все его
боитесь.
- Он бешеный зверь, - сказала она. - Он хочет быть один. Он хочет
смерти. Это безумие! А я хочу быть с кем-нибудь. Я хочу жизни! Вот это не
сумасшествие. Никогда я не думала, что он станет твердолобым индейцем.
- Катсук не любит, когда его называют индейцем.
Она так замотала головой, что косички разлетелись в стороны.
- Он трахнутый, твой Катсук. - Тихим, горьким голосом.
Дэвид был шокирован. Он никогда не слышал, чтобы взрослые говорили
настолько откровенно. Кое-кто из его приятелей пробовал ругаться, но все
же не так, как эта девушка. А ей было, самое малое, лет двадцать.
- Что, я тебя шокировала, так? - спросила она. - Ты и вправду
невинный. Хотя, ты знаешь, что это означает, иначе на тебя так бы не
подействовало.
Дэвид сглотнул.
- Большое дело, - сказала Тсканай. - Придурошный индеец думает, будто
у него есть невинный. Ну ладно, мы ему еще покажем!
Она поднялась, подошла к двери и закрыла ее.
Дэвид услыхал, как она возвращается к нему, шелест ее одежды.
- Что ты делаешь? - прошептал он.
Она ответила тем, что села рядом, нашла его левую руку и прижала к
своей обнаженной груди.
От изумления Дэвид даже свистнул. Она была голая! Как только его
глаза привыкли к темноте, он мог видеть ее всю, сидящую рядом.
- Мы поиграемся, - сказала она. - Мужчины и женщины часто играются в
эту игру. Она очень веселая. - Она влезла рукой под его одеяло, пошарила
там и нащупала его пенис. - О, у тебя уже есть волосы. Ты уже достаточно
взрослый, чтобы играть в эту игру.
Дэвид попытался оттолкнуть ее руку.
- Не надо.
- Почему не надо?
Она поцеловала его в ухо.
- Потому что.
- Разве тебе не хочется избавиться от Чарли-Катсука?
- Хочется.
У нее была мягкая, возбуждающая кожа. В низу живота мальчик
почувствовал странное ощущение: что-то поднялось и затвердело. Ему
хотелось остановить девушку, но и прекращать этого не хотелось.
- Он хочет тебя невинного, - прошептала девушка. Дыхание ее
участилось.
- А он меня отпустит? - тоже прошептал Дэвид. От девушки исходил
какой-то странный, молочный запах, из-за чего кровь начала быстрее биться
в жилах.
- Ты же слыхал, как он говорил. - Она взяла его руку и прижала к
треугольнику волос между своими ногами. - Разве тебе не хорошо?
- Хорошо. Но откуда ты знаешь, что он меня...
- Он сам говорил, что ему нужна твоя невинность.
Немного перепуганный, но и возбужденный, Дэвид позволил ей уложить
себя на раскладушку. Та затрещала и зашаталась. Теперь он делал все то,
что она подсказывала, с желанием. Они покажут этому Катсуку! Придурошному,
траханному Катсуку!
- Так, сюда... - шептала она. - Сюда! Аааах!... - Потом: - А у тебя
хорошая штучка. Ты и сам молодчина. Не так быстро... Сюда... правильно...
вот так... ааааах!...
Осознание случившегося пришло к Дэвиду уже позднее. Тсканай вытирала
его, потного, возбужденного, дрожащего, но в то же время успокоенного и
довольного. Он думал: "Я сделал это!" Он чувствовал пульсирующую в себе
жизнь. "Милая Тсканай!" Он даже расхрабрился и коснулся ее левой груди.
- Тебе понравилось, - сказала она. - Я же говорила, что это весело. -
Она потрепала его за щеку. - Теперь ты уже мужчина, а не маленький
Невинный, которого таскает за собой Катсук.
При воспоминании о Катсуке Дэвид почувствовал, как сжался желудок. Он
прошептал:
- А как Катсук узнает?
- Узнает, - захихикала она.
- У него есть нож, - сказал Дэвид.
Она повернулась к нему лицом, положив ему руку на грудь.
- Ну и что?
Дэвид подумал об убитом туристе. Он оттолкнул руку Тсканай и сел на
раскладушке.
- Ты же знаешь, что он сумасшедший.
Потом он подумал, а не рассказать ли девушке про убийство.
- Я с трудом могу дождаться, чтобы увидеть его лицо... - как-то
апатично, даже со скукой сказала она.
Перебив ее, дверь заскрипела и распахнулась от удара.
В хижину вошел Катсук, его лицо против света оставалось в тени. Он
нес охапку одежды Дэвида и его кроссовки. Когда солнечные лучи из дверного
проема высветили две обнаженные фигуры на раскладушке, Катсук остановился.
Тсканай начала смеяться.
- Хей, Чарли-бэби. А у него уже нет невинности! Что ты на это?!
Катсук уставился на них, от шока у него перехватило у него
перехватило дыхание. Его рука потянулась к рукояти ножа на поясе, он уже
почти вытащил его из ножен. Почти. А потом в нем заговорила мудрость Ловца
Душ, он прозрел ее женскую хитрость. Ей хотелось этого ножа! Ей хотелось
смерти и того, чтобы смерть эта прикончила его. Ей хотелось отменить
древний обряд. Ах, это женское хитроумие! Он бросил Дэвиду его одежду и
сделал шаг вперед. Его лицо все так же оставалось в тени, и на нем ничего
нельзя было прочесть.
- Ты собираешься прирезать нас, Чарли-бэби? - спросила Тсканай.
Дэвид сидел и не мог пошевелиться от страха. Он и сам предполагал,
что дело закончится ножом. Это было бы логичным решением -
п_р_а_в_и_л_ь_н_ы_м_. У него заболела грудь. Его тело ожидало ножа, и
сейчас даже собственная нагота не смущала его. Теперь уже не было никакой
возможности уйти от удара.
- Неужели ты, Тсканай, считала, что _т_а_к_и_м _о_б_р_а_з_о_м
овладеешь моим духом? - спросил Катсук.
- Зато теперь он уже не твой невинный хокватик.
Но голос ее звучал озадаченно. Катсук не отреагировал так, как она
рассчитывала. Она и сама точно не знала, на что рассчитывать, но уж явно
не на его спокойствие. Он должен был тут все разнести вдребезги.
Катсук мельком глянул на перепуганного мальчишку. _Н_е_в_и_н_н_ы_й_?
Да разве мог секс повлиять на это? Нет! Понятие невинности заключалось в
чем-то ином. Оно было связано с чувственностью и намерениями. Связано с
тем, был ли в этом хоквате эгоизм. Был ли он нечувствителен к страданиям
других. Способен ли он был на самопожертвование.
- Так ты уверена, что он потерял невинность? - спросил Катсук.
Тсканай села на раскладушке, потом поднялась на ноги, злобно дерзкая
в своей наготе, насмехаясь ею над своим противником.
- Черт подери, конечно же уверена!
- А я - нет! - ответил индеец.
- Тебе нужны какие-то другие доказательства? - напирала она.
Медленно, очень медленно Дэвид спустил ноги с раскладушки. Он ощущал,
что Катсук в этой хижине находится не весь, что мужчина прислушивается к
голосам из другого мира. А вот Тсканай никак не могла увидеть этого. Или
же Катсук послушается духов, или же вытащит нож полностью. Он мог ударить
Тсканай, если та будет продолжать свои насмешки, но для этого вовсе не
обязательно было пользоваться ножом.
- Катсук, не надо ее бить. Тсканай только пыталась мне помочь, -
сказал Дэвид.
- Вот видишь, Тсканай, - заявил Катсук, - ты пыталась воспользоваться
им против меня, а он просит, чтобы я тебе ничего не сделал. Да разве это
не невинность?
- Да нет же! - заорала она. - Он уже потерял ее, будь ты проклят!
- Она не понимает, Катсук, - сказал Дэвид.
Удивительно мягким голосом Катсук ответил:
- Я знаю, Хокват. Одевайся. Кэлли все выстирала и высушила.
- Да нет у него невинности, говорю тебе! Нету! - шептала Тсканай.
- Он такой же Невинный, - перебил ее Катсук.
Дэвид взял одежду, которую Катсук бросил на раскладушку. Ну почему
Тсканай не замолчит? Ведь это же были глупые слова. Он чувствовал, что его
связь с Катсуком стала даже крепче. Тсканай не следовало помогать ему. Она
попыталась вернуться к Катсуку, но не смогла встретить ту его часть, что
жила в мире духов.
Девушка стояла, вся дрожа, сжав кулаки, ее лицо застыло. Все ее тело
говорило о постигшей ее неудаче. Она была связана с чем-то, утраченным в
этой хижине, и теперь ей нужно было нести знак этого всю оставшуюся жизнь,
и она знала об этом.
- Вот теперь, Хокват, мы по-настоящему вместе. Возможно, мы даже
братья. Только вот кто из нас Каин, а кто Авель?
Катсук повернулся и вышел, оставив дверь открытой.
Уже на поляне он остановился, задумавшись:
"Невинность не дается, чтобы ею пользовались."
Он поглядел на свою правую руку, руку, которой он еще раньше ударил
Тсканай.
"Не надо было бить ее. Это было ошибкой. Это во мне все еще
оставалась частичка Чарлза Хобухета. Вот кто ее ударил! Это было так
по-хокватски, ударить ее. А она тоже хотела поступить по-хокватски, но
только лишь укрепила невинность избранной мною жертвы. Я - Катсук - могу
смеяться над сделанным ею и лишь оценивать важность этого поступка для
меня."
А в хижине Тсканай все повторяла:
- Будь он проклят! Будь он проклят! Будь он проклят!
Она уже плакала.
Дэвид положил руку на ее ногу.
- Не надо плакать!
Она же закрыла лицо руками, рыдая еще громче.
Дэвид умолял:
- Пожалуйста, Тсканай, не плачь!
Она отшатнулась, убрала руки от лица.
- Меня зовут Мэри.
Продолжая плакать, она нашла свое платье и натянула на себя, не
заботясь о том, чтобы поправить его и застегнуться. Она направилась к
двери и, не обернувшись, сказала:
- Ты же слышал его. Одевайся!
Да, Дэвид один из моих учеников. Я потрясен всем
случившимся. Он очень хороший ученик, один из лучших в
классе. Знаете, у нас здесь британская система. Дэвид
весьма тщательно подходит к каждому предмету. Его ответы и
письменные работы часто говорят об этом. Но иногда он
говорит и странные вещи. Как-то он заметил, что Роберт
Кеннеди слишком уж старается быть героем. Когда я спросил,
что он имеет в виду, Дэвид смог сказать лишь: "Поглядите,
он еще не сделал ни единой ошибки". Вы не считаете, что
для мальчишки это все же странные разговоры?
Харлоу Б.Уоттс, преподаватель в
Пэсифик Дэй Скул, Кармел, Калифорния
После полудня небо затянуло плотными тучами. С юго-запада подул
холодный, пронзительный ветер. Дэвид стоял на берегу озера, под самыми
хижинами, и ему стало зябко. В кармане он перебирал шесть камушков. Шесть
дней!
Большая часть пребывающих в лагере индейцев, человек двадцать, а то и
больше, собрались в Большом Доме и развели там огонь, над которым
поджаривались два лосиных окорока.
Дэвид чувствовал, что каждый здесь знает, что они делали вместе с
Тсканай. Каждый раз, когда он думал об этом, щеки его покрывались краской.
У самой опушки леса сидели два мальчика и наблюдали за ним. Тсканай
уже не была его охранником. Дэвид не видел ее с тех пор, как она вышла из
маленькой хижины. Теперь за ним следили эти два подростка. Дэвид пробовал
заговорить с ними, но они уклонялись и даже отвернулись спиной, когда он
попытался заговорить еще раз. Он слышал, как они тихо переговаривались
друг с другом.
Мальчика охватило чувство полнейшей растерянности. И снова он подумал
о Тсканай. Она ничего не изменила. Хуже того, его связь с Катсуком стала
еще крепче.
"Возможно, сейчас мы братья."
Катсук так и сказал.
Своим прощением, отказом сердиться, Катсук накинул новое бремя на
своего пленника. Связующие их цепи стали толще.
Дэвид попытался представить Катсука и Тсканай, занимающихся любовью.
А ведь такое было! Тсканай сама признавалась в этом. Но Дэвид не мог
представить, чтобы такое было. Ведь тогда они были совсем другими людьми -
Мэри и Чарли.
Темнело. Закат наколдовал целое озеро крови на краю темной зелени
леса. Ветер еще сильнее зашелестел в тростниках, отгоняя тучи. Вышел
месяц, и Дэвид внезапно увидал его глазами Катсука: откушенный диск,
небольшой кусочек, оставленный Бобром. И в озере был месяц-Луна. Мальчик
следил за ним, пока тот не проплыл в тростниковые заросли и не исчез.
Остался только тростник.
Один из подростков за спиной у Дэвида закашлялся. Почему бы им не
поговорить с ним? Дэвид никак не мог этого понять. Или это Катсук так
распорядился?
Мальчик услыхал далекий гул пролетающего самолета. Зеленые огни на
крыльях машины плыли на север. Вместе с огнями передвигался и шум моторов,
спокойный, отстраненный звук с небес. Поначалу, огни и шум разбудили
надежды мальчика, потом они исчезли. Дэвид стал жевать свою нижнюю губу.
Сейчас он чувствовал, как сам падает в пустоту, небо раскрылось, чтобы
поглотить его. А этот самолет, тепло, свет, люди - все исчезло в каком-то
ином измерении.
В Большом Доме Катсук держал речь, голос его то подымался, то
становился еле слышимым. Завеса из лосиной шкуры была поднята. Свет костра
в доме падал на прогалину. Дэвид повернулся спиной к озеру и пошел на
свет. В темноте он прошел мимо двух караулящих его парнишек, но те не дали
никакого знака, что заметили его уход. Дэвид остановился на самой границе
света и тьмы, прислушался.
На мускулистом теле Катсука была только набедренная повязка, на ногах
- мокасины, голова опоясана полоской красной кедровой коры, в волосах
торчало вороново перо. Индеец стоял спиной к входу. Пламя отсвечивало
каждое его движение, кожа становилась то янтарной, то кроваво-красной.
- Разве я нашел Невинного как женщина, в своем лоне? - напирал
Катсук. - Посмотрите! Я - Катсук. Я есть сосредоточие. Я живу повсюду. Я
мог бы надеть знаки вождя. Чего вы боитесь? Хокватов? Это не они покорили
нас. Нас покорили их ружья, ножи, топоры, иглы, колеса. Но поглядите! Я
одет в набедренную повязку из шерсти и мокасины, сделанные женщинами
нашего племени.
Он медленно повернулся, всматриваясь в каждое лицо.
- По вашим лицам я могу видеть, что вы мне верите. Ваша вера делает
меня сильнее, но этого еще недостаточно. Мы были племенем Хох. А что мы
теперь? Может кто-нибудь из вас назвать себя христианином и посмеяться
надо мной?
Его голос окреп.
- Мы жили на этих побережьях более пятнадцати тысяч лет. Потом пришли
хокваты. И теперь на этой земле почти не осталось наших домов. Мы прячемся
в лесах, в этих несчастных хижинах. Наши реки, в которых мы ловили
лососей, умирают. И я должен говорить об этом на английском языке, потому
что никто из вас на родном языке не говорит.
Он отвернулся от огня, поглядел в темноту, затем повернулся обратно.
- А ведь у нас чудесный язык. По сравнению с ним, английский прост и
беден. В нашем языке все вещи реальны! Говоря на родном языке, я перехожу
от одного состояния к другому и чувствую каждое из них. Говоря на
английском, я мало чего чувствую.
Он замолчал, уставившись в огонь.
Сидящая справа от него женщина подвинулась поближе к костру, и Дэвиду
сразу почудилось, будто это Тсканай, столько грации и молодости было в ее
движении. Но потом она повернулась, огонь ярче осветил ее, и мальчик
увидал, что это старая Кэлли. Вместо лица была мрачная, отталкивающая
маска. Вид ее потряс мальчика.
- Поглядите на все те приготовления, которые вы сделали для меня. Вы
нанесли на тела раскраску и принесли погремушки Ловца Душ. Зачем вы
сделали так, если не ради того, чтобы оказать мне честь?
Он положил руку на рукояти висящего на поясе ножа.
- Я - Друквара, несущий войну по всему миру. У меня есть всего два
танца. И один из них - Пчелы.
Кто-то, сидящий в круге у костра, закашлялся.
- Иш, ответь ему. Ему должен ответить мужчина, - сказала Кэлли.
Иш встал напротив Катсука, их разделял костер. Долговязое тело
старика в отсветах пламени казалось еще выше, в глазах отражались языки
огня.
- Ты говоришь о прошлом, но ведь сейчас не давние времена, -
неуверенно сказал он, в его голосе чувствовался страх.
- Ты хочешь сказать, что мы больше не барабаним в сухие деревья при
восходе луны, - ответил Катсук. Он указал на место, где перед тем сидел
Иш. - Но ты принес свирель и эту деревянную погремушку, украшенную
орлиными перьями. Зачем?
- Кое-какие древние способы действуют, - ответил ему Иш. - Но те
племена, те люди были дикарями.
- Дикарями? - Катсук покачал головой. - У них была своя верность. Их
мир имел определенность. Они его так понимали.
- И все же, они были дикарями.
- Это хокватское слово! Наши деревья, наши звери, наши родичи имели
свою верность и свою действительность.
- Действительность? - Иш тоже покачал головой.
- Вы прибыли сюда по Хох Роад. Черт подери, на автомобилях! Вы
поставили свои машины рядом с хокватскими, а потом пришли сюда. Вы видели
по дороге знаки новой действительности: ОСТОРОЖНО! МАШИНЫ! ВНИМАНИЕ! ДИКИЕ
ЖИВОТНЫЕ! Чьи это машины? Чьи животные? Мы садимся за руль их машин, чтобы
помогать уничтожить нашу землю! Эта пилорама внизу на реке, где они дают
вам работу... иногда! Вот какая теперь действительность!
- Так вот чему ты выучился в университете?
- Ты даже представить не можешь, насколько ты прав, дядя. Я -
последний избранный из материнского клана. Когда-то мы были сильными и
могли противостоять любой беде. Мы помогали нашим соплеменникам. Сейчас
же...
- А сейчас ты навлек беду на всех нас, - сказал Иш.
- Разве я? А может это мы сами навлекли на себя хокватские
неприятности? - Катсук указал на запад. - Следы килей наших каноэ, на
которых мы выходили охотиться на китов, за тысячи лет изменили очертания
берегов. А теперь мы должны посылать прошения в конгресс хокватов, чтобы
нам ответили, можно ли нам пользоваться маленьким клочком этой земли?
Нашей земли!
- Если ты говоришь о старом поселении на побережье, - сказал Иш, - то