разговаривая в своем русле. Туч на небе становилось все меньше, но солнце
не появлялось.
С серой коряги перед ним взлетел орел. Он поднялся в воздух над
речной долиной, закружился над ней. Дэвид уставился на птицу, желая, чтобы
его мысли взлетели так же высоко, но ноги его все так же оставались на
камнях речного берега.
"Орел - скопа."
Дэвид вспомнил, как Катсук описывал племенных вождей древних времен:
накидка из собачьей шерсти, прическа в виде воронова клюва и корона из
орлиных перьев на голове.
Река сворачивала налево широкой дугой, нарушенной сваленной ветром
елкой, лежащей на полянке, поросшей голубыми цветами.
Дэвид остановился под сенью деревьев.
Здесь река становилась шире и замедляла свой бег, петляя через
поляну, прежде чем вонзиться в зелень леса на дальнем краю поляны. На
ближнем берегу был вал песка, принесенный паводком. На нем волны реки
оставляли свой меняющийся узор.
Дэвид окинул взглядом всю поляну, справа налево, опасаясь увидеть
какой-нибудь знак. Поляну пересекал ручеек, впадающий в реку. Через него
был переброшен сделанный человеческими руками мостик. Большие буквы на
табличке рядом с мостиком извещали: "УБЕЖИЩЕ КИЛКЕЛЛИ - 2 мили".
"Убежище!"
Дэвид почувствовал, как сильнее забилось сердце. Вместе с Катсуком он
уже останавливался в убежищах и приютах. Одно из них было в кедровой роще,
вода бежала по тропе за ним. Там был сырой запах золы, кострище под
навесом. Нижние венцы приюта сгнили и были ободранны туристами в поисках
сухого трута.
Стрелка на табличке указывала направо, вниз по течению. Дэвид
подумал: "Там могут быть туристы!"
Он вышел из тени деревьев и тут же обескураженно остановился, когда
над ним захлопали крылья, и раздалось воронье карканье.
Увидав его, целая туча воронов поднялась в небо, наполнив воздух
своим гомоном. Дэвид в ужасе застыл на месте.
"Вороны! Несколько сотен!"
Небо потемнело от кружащихся птиц.
И, как будто бы птицы позвали его, из-за деревьев на дальнем краю
поляны через реку вышел Катсук. На какой-то миг он остановился рядом с
огромной елью. На голове та же темно-красная полоска кедровой коры, черное
перо в волосах. Он направился прямо к реке, оцарапав руку осокой на
берегу. Остановился он лишь когда зашел глубоко в реку. Так он и стоял в
мутной от талого снега воде.
Дэвид глядел на Катсука и не мог пошевелиться.
Вороны продолжали кружиться в небе и орать.
Катсук все так же оставался в воде. Он высоко поднял свой лук и
стрелу и, задрав голову, глядел на птиц.
"Чего он ждет?" - удивлялся Дэвид.
Индеец стоял в реке будто затаившийся зверь, не знающий, на что
решиться, куда прыгнуть, куда свернуть.
"Почему он не идет?"
Вдруг, с оглушительным шумом, все вороны свернули к деревьям,
окружающим поляну и затихли, рассевшись на ветвях.
Как только затих птичий гвалт, Катсук пошевелился и перешел реку. Он
направлялся прямо к тому месту, где стоял Дэвид, идя как-то неуверенно и
медленно. В левой руке он держал натянутый лук, двумя пальцами придерживая
стрелу. В веревочной петле на поясе висел обсидиановый нож. Набедренная
повязка вся была в коричневых грязных пятнах. С нее по ногам стекала вода.
Катсук остановился в шаге от Дэвида, не отводя глаз от его лица.
Мальчик дрожал, не зная, что ему делать, что говорить. Он знал
только, что не сможет убежать от Катсука. К тому же у того были
приготовлены лук и стрела.
- Ворон сказал мне, где ты можешь находиться, - сказал Катсук. - Я
шел прямо за тобой, когда сделал стрелу. Ты шел по течению реки, так
рассказывал мне Ворон. Ты проделал долгий путь.
От холода и страха Дэвид начал стучать зубами. Это придавало словам
Катсука дополнительный, леденящий душу подтекст.
Катсук поднял лук и стрелу.
- Видишь, я их закончил. Но я не чувствовал этого, когда ты навел
меня на дерево для стрелы. Я почувствовал, что это дар и взял его. Я
благодарил Кедр. Но ты меня обманул.
Катсук зашелся в лающем кашле. Когда приступ прошел, он весь дрожал.
Кожа на лице была смертельно-бледной.
"Что это с ним?" - удивлялся Дэвид.
- Это ты наслал на меня немочь Кедра, - сказал Катсук. - Ты и
Тсканай.
"Он и вправду болен", - понял Дэвид.
- Я замерз. Нам надо найти место, где будет тепло. Кедр уберет
горячку из моего тела и отправит ее на небо.
Дэвид покачал головой, пытаясь сдержать дрожь зубов. Катсук со своими
птицами ожидал его на поляне. Но он говорил так... странно. Болезнь так
сильно изменила его.
- Сними с меня эту немочь, - попросил Катсук.
Дэвид прикусил губу, чтобы хотя бы болью унять дрожь. Он показал
рукой на табличку.
- Там есть убежище. Мы могли бы...
- Нет, мы не можем туда идти. Люди придут. - Катсук уставился на
елку, под которой стоял мальчик. - Тут тоже есть... одно место.
- Я только что пришел оттуда, - ответил Дэвид. - Там нет...
- Есть одно место, - настаивал Катсук. - Пошли.
Идя странно, будто он тянул обе ноги, Катсук обошел мальчика и
углубился в лес. Дэвид пошел за ним, чувствуя, будто и сам впадает в
горячку индейца.
И вновь Катсук зашелся в кашле.
Возле лесного завала, у которого Дэвид отдыхал, Катсук остановился.
Он глядел на серо-голубую реку, перекатывающуюся через поваленные стволы.
Да, это было здесь!
Он стал переходить реку, перепрыгивая с дерева на дерево. Дэвид
следовал за ним.
На другом берегу мальчик увидал то, что ранее не заметил: заброшенный
парковый приют, с частично завалившейся крышей. Деревянные стенки и
подпорные столбы покрылись мхом и лишайником. Катсук зашел вовнутрь. Дэвид
слышал, как он там что-то копает.
Мальчик ожидал индейца на берегу.
"Придут люди?" Катсук так и сказал.
Воздух был прохладным, а безумие индейца и так добавляло леденящего
страха. Катсук болен. Я мог бы убежать на поляну. Но он может схватить
меня или подстрелить из лука.
Небо потемнело. Снизу черной полосой шел дождь. Его подгонял сильный
ветер, взъерошивший листву на деревьях.
Катсук позвал из приюта.
- Быстрее сюда. Начинается дождь.
Индеец снова закашлялся.
Дэвид вошел под крышу, в нос сразу же ударили запах свежеразрытой
земли и вонь гниющего дерева.
В углу Катсук выкопал большую яму. Оттуда он вытащил небольшой
металлический бочонок. Крышка почти полностью заржавела. Из бочонка Катсук
извлек два одеяла и небольшой, тщательно завернутый пакет.
- Это растопка, - сказал Катсук, передавая сверток мальчику.
Индеец повернулся к выходу из укрытия. Дэвид видел, что он шатается
на каждом шагу.
- Ты думал убить меня Кедровой немочью, - сказал Катсук. - Но я еще
хочу сделать то, что я должен. Ворон даст мне силу.
Для этого времени года пришли необычные холода. Снег
и дождь выпадают больше обыкновенного. Линия снегов
опустилась гораздо ниже многолетнего уровня. Я слышал, что
индийские факиры делают такой фокус, сохраняя внутреннее
тепло без всякой одежды или огня, но ведь этот ваш Хобухет
индеец, а не индиец! Сомневаюсь, чтобы он умел делать
такой фокус. Если он с мальчиком находится здесь, они
будут искать какое-нибудь укрытие, постоянно поддерживая в
нем огонь. Только так, иначе они умрут. Если вы постоянно
теряете тепло, здешняя природа убьет вас.
Главный лесничий Национального Парка, Уильям Ридек
Катсук лежал между двумя бревнами на постели из мха, сознание
погружено в горячечный бред. И в этом бреду был деревянный путь, стрела.
Она балансировала, но летела прямо. Катсук сам нашел материал для этой
стрелы: высокий кедр на перепаханной каменной лавиной земле. Все было
обманом, и это тоже было обманом. Он владел этой стрелой, но и стрела
владела им. В этом бреду Катсук вел процессию по деревянному мосту,
соединяющему самые древние времена с настоящими. Все его сознание было
буквально затоплено всеми теми людьми, которые жили до него, и которых он
сейчас вел за собой.
В его мыслях дух кричал: "Земля не знает, кто владеет ею!"
Катсук нахмурился.
Горячка направляла его стопы по деревянному мосту. Он пел имена своих
мертвых, но каждое новое имя вносило изменения в кошмар. Когда он пропел
имя Яниктахт, то вдруг увидал бегущего Хоквата, чьи волосы развевались
будто взлохмаченные ветром листья.
Следующее имя: "Окхутсэ".
Он был на поле, засаженном желтыми цветами, рядом весело журчал
ручей. Он напился из него, но вода исчезла, оставив его горло пересохшим
будто пустыня.
Другое имя: "Дед Хобухет".
Он очутился прямо в штормовой волне с белыми барашками, вспенившими
зеленую воду. Из воды поднялся мертвый кит и сказал: "Ты осмелился
побеспокоить меня!"
Еще одно имя: "Тскулдик".
"Отец... отец... отец..."
Он назвал неназываемое имя и тут же очутился на кошмарной тропе
своего испытания. Он слышал погребальную песнь деревьев, чувствовал, что
вся его грудь мокра. Он шел домой, в родные стороны, из хокватских мест.
Рядом с дорогой стояла грязно-желтая вышка, за которой стояла могучая ель.
Боковые тропки исчезали в стене деревьев. В живой зелени торчали мертвые,
сухие пни.
И тут же стоял знак: "ОСТОРОЖНО! ПОДЗЕМНЫЕ СИЛОВЫЕ И ТЕЛЕФОННЫЕ
КАБЕЛЯ."
Катсук прочел эту табличку и почувствовал, что все его сознание
погружается в холодную реку. Он увидал, как вибрируют в воде покрытые мхом
ветви. Он превратился в одну из таких веток.
Индеец подумал: "Я превратился в водного духа".
В горячечном бреду он возопил к Ворону, чтобы тот спас его. И Ворон
пришел к нему из воды, превратившись в рыбу, в куллт'копэ...
Катсук пришел в сознание, весь дрожа от ужаса. Судорога свела все его
тело. Он чувствовал себя слабым и истощенным. Серый рассвет заглядывал к
ним в укрытие. Индеец буквально плавал в собственном поту и теперь трясся
еще и от пронизывающего холода. Одеяла были разбросаны по сторонам, потому
что он сам скинул их с себя.
Его колени болели от Кедровой немочи, но он все же попробовал встать,
силой заставив себя дойти до выхода из приюта. Он вцепился в подпорный
столб, еле-еле ощущая необходимость, которую даже затруднялся назвать.
Ах, да... Куда подевался Хокват?
Справа от него затрещала поломанная ветка. Из-за деревьев вышел
мальчик с полной охапкой хвороста. Он сбросил его рядом с серой золой
кострища.
Катсук уставился на мальчика, на костер, пытаясь связать в голове эти
два явления вместе.
Дэвиду была заметна слабость Катсука. Он сказал:
- В этом бочонке я нашел банку с консервированными бобами и подогрел
их. Большую часть я оставил тебе.
Воспользовавшись длинной палкой, он вытащил банку из золы и поставил
ее к ногам Катсука. Вместо ложки из жестянки торчала плоская дощечка.
Катсук присел на корточки и стал жадно есть, поскольку тело требовало
скорее горячего, чем питательного. Бобы отдавали золой. Они обожгли его
язык, но он проглотил первую порцию и почувствовал в желудке желанное
тепло.
Мальчик, занимаясь разведением огня, сказал:
- Ночью ты бредил, ворочался и стонал. Я поддерживал огонь почти до
утра.
По сушняку, принесенному мальчиком, побежали язычки пламени.
Катсук осоловело кивнул. Он слыхал, как буквально в нескольких шагах
от убежища по камням плещет вода, но он не мог найти в себе силы, чтобы
пройти туда. Сухость жгла глотку.
- Во-ды! - прохрипел он.
Мальчик бросил костер и побежал с консервной банкой к реке.
Преломившиеся в листве солнечные лучи, осветившие голову мальчика и
его волосы, напомнили Катсуку льва, которого он видел в зоопарке: лев,
окутанный тенями и солнечным светом. Он подумал: "Неужели Хокват нашел
другого духа? Духа Льва? Такой дух мне неизвестен."
Дэвид вернулся с речки, неся банку с ледяной водой. Он видел мольбу в
глазах Катсука. Индеец схватил банку обеими руками, осушил ее и сказал:
- Еще!
Мальчик снова наполнил банку водой и принес Катсуку. Тот выпил и ее.
По долине разнесся далекий звук авиадвигателя, заглушая даже близкую
песню речки. Звук становился все громче и громче: самолет летел низко, над
самой горной грядой. Потом звук ушел совершенно в другое место.
Задрав голову, Дэвид надеялся увидать самолет. Но ему это не удалось.
Катсук совершенно не обратил внимания на шум мотора. Было похоже, что
он снова собирается заснуть, причем, прямо у входа в приют.
Дэвид принес сушняка для костра и обложил горящие ветки камнями,
чтобы нагреть их.
- Похоже, что снова пойдет дождь, - сказал он.
Полузакрытыми глазами Катсук поглядел на мальчика. Он подумал:
"Жертва находится здесь, но она обязана пожелать мою стрелу. Невинный
должен просить смерти."
Низким, хриплым голосом Катсук начал петь на древнем языке: "Тело
твое воспримет в себя освященную стрелу. Гордость наполняет душу твою при
встрече с ее смертоносным, разящим наповал острием. Твоя душа обратится к
солнцу, и люди скажут, один другому: "С какой гордостью он умер!" Вороны
будут летать над твоим телом, но не осмелятся никогда коснуться плоти
твоей. Гордость твоя извлечет тебя из твоего тела. Ты превратишься в
громадную птицу и сможешь летать с одного конца света в другой. Вот что
произойдет, когда ты примешь в себя стрелу."
Дэвид слушал, пока песня не закончилась, и сказал:
- В этом бочонке я нашел еще несколько банок с бобами. Ты не хочешь?
- Почему ты не убегаешь? - спросил его Катсук. - Ты послал на меня
Кедровую немочь. Я не могу остановить тебя.
Мальчик пожал плечами.
- Ты же заболел, - только и ответил он.
Катсук ощупывал пояс в поисках своего обсидианового ножа. Тот исчез!
Он стал повсюду выискивать его взглядом. Его сумка с освященным пухом,
который следует оставить на теле жертвы - она тоже исчезла. Индеец с
трудом поднялся на ноги и, еле переставляя их, обошел вокруг костра.
Дэвид подскочил, подставил плечо.
- Нож, - прошептал Катсук.
- Твой нож? Я боялся, что ты порежешься, когда ворочался и метался в
бреду. Я подвесил нож и твою сумку в углу, на столбе - там же, где ты
оставил лук и стрелу.
Катсук попытался было повернуть голову, но шея болела.
- Тебе надо лечь, - сказал Дэвид. - Я уже нагрел камни. Пошли.
Он помог Катсуку вернуться на его постель из мха между двумя
бревнами, набросил одеяла. Катсук позволил, чтобы мальчик подоткнул одеяла
ему под тело, и спросил:
- Почему ты помогаешь мне, раз сам и наслал на меня болезнь?
- Ты бредишь.
- Э, нет. Я же знаю, что это ты наслал на меня немочь. Я видел это в
своем сне. Ты подложил ее в эти одеяла!
- Но ведь это же _т_в_о_и_ одеяла! Ты их сам вынул из бочонка.
- Ты мог подменить одеяла. Вы, хокваты, и раньше давали нам
зараженные болезнями одеяла. Через одеяла вы заражали нас оспой. Вы
убивали нас своими хокватскими болезнями. Почему и ты поступил со мной так
же?
- Ты будешь кушать или нет?
- Хокват, я видел сон о своей смерти. Мне снилось, как это
произойдет.
- Все это только глупые слова!
- Нет! Все это мне приснилось. Я уйду в море, я стану рыбой. И вы,
хокваты, изловите меня.
Мальчик только покачал головой и ушел к костру. Он подбросил в него
побольше дров, опять обложив кострище камнями, чтобы нагреть их.
Под деревьями стало совсем темно, и совершено неожиданно опять пошел
дождь. Холодный ветер мчал по речной долине, гоня перед собою крупные
капли, с силой барабаня ими по деревьям и покрытой мхом крыше убежища.
Вода стекала с досок и попадала в костер. Раскаленные камни сердито
зашипели.
Катсук почувствовал, как к нему снова возвращается кошмар. Он
попробовал закричать, но понял, что не может издать ни звука. "Водяной
Ребенок схватил меня! - подумал он. - Только вот откуда он узнал мое имя?"
После этого приступа, продолжавшегося несколько мгновений, Катсук
почувствовал, что к его ногам приложили горячие камни. В сыром воздухе
разнесся запах жженой шерсти. С темного неба продолжал лить дождь.
Мальчик вернулся и приложил к ногам индейца новые камни. Для того,
чтобы переносить их, он воспользовался согнутой зеленой веткой. Катсук
опять почувствовал желанное тепло.
- Ты проспал почти весь день, - сказал мальчик. - Хочешь есть? Я
подогрел бобы.
Голова Катсука была совершенно пустая, глотку будто бы кто песком
натер. Он мог только хрипеть и кивать.
Мальчик принес ему воды в банке. Катсук жадно выпил и тут же позволил
накормить себя. Для каждого глотка он разевал рот будто громадный птенец.
- Еще водички?
- Да.
Мальчик принес. Катсук выпил, снова улегся.
- Еще?
- Не надо.
Катсук опять погружался в себя, только все было не так, как
следовало. Он снова вернулся в первобытный мир, только теперь все его
куски поменялись местами, линии искривились. Если бы он смог сейчас
заглянуть в зеркало, то увидал бы совершенно незнакомое лицо, и он сам
знал об этом. Он мог отказаться от этого лица, сбросить его. Но и все
рано, его глаза были бы глазами чужого. Ему хотелось спокойного сна, но он
знал, что где-то рядом таятся кошмары. Со своими требованиями его ожидали
духи, и их, хочешь - не хочешь, надо было выполнять. В его голове как
будто гудел огромный колокол.
"Духи извратили меня!" - думал он.
Дэвид принес воды. Катсук поднял голову, чтобы напиться. Вода
полилась по подбородку. Катсук откинулся. Вода тяготила его, тело
сделалось неподъемным.
"Он отравил меня!" - перепугался индеец.
По крыше барабанил дождь, сначала еле тихо, потом все громче. Катсуку
показалось, что он слышит барабан и свирель - музыка жалостливая и
чудесная. Его жизнь танцевала под мелодию свирели, готовая умереть
бабочка-однодневка.
"Я становлюсь душою этого места, - думал он. - Зачем Ловец Душ привел
меня сюда?"
Он проснулся в полной темноте. Тишина резонировала в нем, та тишина,
что наступает после гулкого барабанного боя. Дождь закончился, только
отдельные, нерегулярные капли падали с веток. Костер едва теплился. Тень у
костра подсказала индейцу, что это спит мальчик, спит, свернувшись
клубочком возле теплых камней. Едва Катсук зашевелился, мальчик тут же сел
и поглядел в темноту приюта.
- Это ты, Катсук?
- Я здесь.
- Как ты себя чувствуешь?
Катсук ощущал, что голова у него ясная. Кедровая немочь оставила его.
Правда, он чувствовал слабость, но сухие клочья страха унеслись в
забвение.
- Болезнь ушла от меня, - сказал Катсук.
- Ты хочешь пить?
- Да.
Мальчик принес целую банку воды. Катсук взял ее, руки его не
тряслись.
- Еще?
- Не надо.
Катсук все еще ощущал сложность и многогранность своей вселенной, но
он знал, что духи его не оставили. Он спросил:
- Хокват, ты снял хворь с моего тела. Зачем?
- Катсук, просто я не мог оставить тебя. Ты был болен.
- Да, я был болен.
- Мне можно сейчас прийти к тебе под одеяло?
- Ты замерз?
- Да.
- Здесь тепло. - Катсук раскрыл одеяла.
Мальчик перелез через бревна, между которыми был набросан мох, и
прополз под одеяла. Катсук ощущал, как дрожит все его тельце.
Помолчав, Катсук заявил:
- Ничего не изменилось, Хокват.
- Что именно?
- Все равно, я должен провести священное злое дело.
- Спи, Катсук, - устало сказал мальчик.
- Мы идем уже тринадцать ночей, - сказал Катсук.
Но мальчик уже не ответил. Дрожь его понемногу стихала. Мягкое,
ровное дыхание говорило о том, что он спит.
"Ничего не изменилось, - думал Катсук. - Я должен выпустить в этот
мир кошмар, о котором будут думать и когда проснутся."
Мне дали всего тридцать пять человек и один самолет,
чтобы обследовать все эти проклятые Дикие Земли! А ведь
там сам черт ногу сломит! У меня гудят ноги. Вы только
посмотрите, как я их сбил! Но я все равно найду этих
двоих. Они здесь, и я найду-таки их!
Шериф Паллатт
Дэвид открыл глаза в белую пустоту, столкнулся с ней взглядом. Только
через какое-то мгновение, после нескольких ударов сердца, он понял, что
смотрит на луну, полумесяц, объеденный Бобром уже с другой стороны. Было
холодно. Лунный свет падал на деревья, окружившие убежище. Река что-то
нашептывала мальчику, напоминая про дождь и тишину. Над верхушками
деревьев молчаливо вздымалась гора. Она всегда была здесь, но сейчас
демонстрировала себя во всей красе, залитая лунным светом будто снегом. Ее
вершину покрывала накидка из звезд.
С неожиданным страхом Дэвид осознал, что Катсука рядом нет.
- Катсук? - тихим голосом решился спросить он.
Ответа не было.
Катсук подбросил сушняка в костер. Угли ярко светились в золе.
Мальчик поплотнее закутался в одеяло. Дым костра нарушал бледное
колдовство луны. Все небо было усыпано звездами! Дэвид вспомнил, что
Катсук называл звезды дырками в черной оленьей шкуре. Что с него взять?
Сумасшедший! Но где он мог быть?
Катсук в это время молился:
"О, звездная сеть, небесные Олень и Медведь - я боюсь за вас!
И за луну - глаз Квахоутце!"
Дэвид позвал снова:
- Катсук?
И снова не было ответа на его зов - только ветер в деревьях, только
шум реки.
Дэвид уставился в темноту, высматривая в ней. Где же Катсук?
И тут в зеленоватом мраке переместилась тень. Катсук встал у костра,
будто прилетел сюда по воздуху.
- Я здесь, Хокват.
Катсук глядел в темноту приюта, видя и не видя там мальчика. Так уже
было, когда он заглядывал в сон пленника, а дух говорил:
"Ты еще не готов. Когда будешь, я приду за тобой. Проси тогда, и твое
желание будет исполнено."
Такими были слова духа.
- Где ты был? - спросил Дэвид. Он сказал это так, будто обвинял в
чем-то. Он видел перемену, произошедшую в Катсуке, но не имел возможности
уловить суть этих изменений.
Катсук услыхал этот вопрос, как будто голос раздался у него прямо в
голове, и удивился: "Смогу ли я сказать ему, где я был? Или этого требует
его дух?"
Этот вопрос обеспокоил Катсука, снова напомнив о сумятице в
собственных мыслях. Он вспомнил о том, как Ворон разбудил его ночью,
напомнив про сон, где соединялись два мира. Ворон приказал ему пройтись
вниз по течению реки к большой поляне, предупреждая, что там таится
опасность для него. Сейчас там стояла лагерем большая группа поисковиков -
с палатками, ружьями, рациями.
Катсук вспомнил о своем тайном походе в лагерь. Он полз в высокой
траве и приблизился к поисковикам совсем близко, достаточно близко, чтобы
услыхать, как просыпались они и готовились к охоте на человеческую добычу.
Но пока они выглядели сонными. Их слова многое объяснили. Вчера, поздно
вечером, поисковый самолет заметил дым у заброшенного паркового убежища на
Сэм Ривер. Можно ли было ругать Хоквата за то, что он развел этот костер?
Было ли в этом нарушение его Невинности? Катсук подумал, что нет. Просто
мальчика беспокоила болезнь его тюремщика, он знал, как тому нужно тепло.
Раз их цель - добраться до костра, значит они прибудут скоро. Даже
сейчас они могли быть в окружающих холмах, ожидая рассвета.
- Так где ты был? - настаивал мальчик.
- Я ходил по своему лесу.
Дэвид почувствовал в ответе увертку и спросил:
- Рассвет скоро?
- Да.
- А зачем ты ходил в лес?
- Меня позвал туда Ворон.
Дэвид чувствовал отстраненность в голосе Катсука и понял, что тот
наполовину в мире духов, в месте своих снов и видений.
- Мы будем оставаться здесь на день? - спросил он.
- Да, мы остаемся.
- Хорошо. Тебе надо отдохнуть после болезни.
И Дэвид подумал: "А может, если говорить с ним спокойно, все
обойдется?"
Катсук почувствовал, что в мальчике открылось нечто новое, с которым
он уже сжился, то, что влияет на него, понимает его. Неизменность внешнего
вида мальчика нельзя было принимать за его мирные намерения. Больше уже
дух Хоквата не прятался. И Катсук спросил сам себя: "Как это с Хокватом не
произошло то, что случилось со мной?"
Почему, скажем, Хокват ухаживал за своим похитителем, когда тот
страдал Кедровой немочью? По логике мальчишка должен был сбежать, но он
остался.
Дэвид чувствовал напряженность в молчании Катсука и спросил:
- Тебе ничего не надо? Я могу и встать.
Катсук поколебался, потом сказал:
- Нет необходимости. Хотя и мало, но время у нас есть.
Катсук снова подумал про лук и единственную стрелу, спрятанные на
дереве позади него. Прошлое и настоящее уже были связаны вместе, но
великий круг еще не был доделан. Он чувствовал сумку на поясе, сверток с
пухом морской утки, которым следовало осыпать жертву или приколоть к
убитому, как делалось это во все времена. Он знал, что его сознание уже
свободно от старых шор. Он ощущал Похитителя Душ, который говорил с ним и
через него. Страстная простота Пчелы вовлекла его в полнейшее осознание
смерти и мира-тишины. Смерть он чувствовал теперь не как отрицание, но как
дополнение ко всей своей жизни. Вот почему он стоял здесь, на этом месте.
Вот почему он изготовил лук, касаясь дерева только каменным ножом. Вот
зачем он привязал древний каменный наконечник с океанского побережья к
новому древку, изготавливая стрелу, которая понесет смерть.
Духи питали его энергией. Это были духи без формы, голоса, запаха -
но они двигали этот мир. Именно они! Они привели искателей в лагерь на
поляне. Они перемещали все эти машины и самолеты, противодействующие
Катсуку. Они двигали Невинным, который должен умереть. И они же двигали
Катсуком, который уже стал более духом, чем человеком.
Индеец думал: "Я должен совершить это со всем совершенством, которое
наказали мне древние боги. Я должен создать тот безупречный духовный
образ, что будет понятен всем - добро и зло, объединенные в единую,
нерушимую форму, завершенный круг. Я должен быть верен своему прошлому.
не появлялось.
С серой коряги перед ним взлетел орел. Он поднялся в воздух над
речной долиной, закружился над ней. Дэвид уставился на птицу, желая, чтобы
его мысли взлетели так же высоко, но ноги его все так же оставались на
камнях речного берега.
"Орел - скопа."
Дэвид вспомнил, как Катсук описывал племенных вождей древних времен:
накидка из собачьей шерсти, прическа в виде воронова клюва и корона из
орлиных перьев на голове.
Река сворачивала налево широкой дугой, нарушенной сваленной ветром
елкой, лежащей на полянке, поросшей голубыми цветами.
Дэвид остановился под сенью деревьев.
Здесь река становилась шире и замедляла свой бег, петляя через
поляну, прежде чем вонзиться в зелень леса на дальнем краю поляны. На
ближнем берегу был вал песка, принесенный паводком. На нем волны реки
оставляли свой меняющийся узор.
Дэвид окинул взглядом всю поляну, справа налево, опасаясь увидеть
какой-нибудь знак. Поляну пересекал ручеек, впадающий в реку. Через него
был переброшен сделанный человеческими руками мостик. Большие буквы на
табличке рядом с мостиком извещали: "УБЕЖИЩЕ КИЛКЕЛЛИ - 2 мили".
"Убежище!"
Дэвид почувствовал, как сильнее забилось сердце. Вместе с Катсуком он
уже останавливался в убежищах и приютах. Одно из них было в кедровой роще,
вода бежала по тропе за ним. Там был сырой запах золы, кострище под
навесом. Нижние венцы приюта сгнили и были ободранны туристами в поисках
сухого трута.
Стрелка на табличке указывала направо, вниз по течению. Дэвид
подумал: "Там могут быть туристы!"
Он вышел из тени деревьев и тут же обескураженно остановился, когда
над ним захлопали крылья, и раздалось воронье карканье.
Увидав его, целая туча воронов поднялась в небо, наполнив воздух
своим гомоном. Дэвид в ужасе застыл на месте.
"Вороны! Несколько сотен!"
Небо потемнело от кружащихся птиц.
И, как будто бы птицы позвали его, из-за деревьев на дальнем краю
поляны через реку вышел Катсук. На какой-то миг он остановился рядом с
огромной елью. На голове та же темно-красная полоска кедровой коры, черное
перо в волосах. Он направился прямо к реке, оцарапав руку осокой на
берегу. Остановился он лишь когда зашел глубоко в реку. Так он и стоял в
мутной от талого снега воде.
Дэвид глядел на Катсука и не мог пошевелиться.
Вороны продолжали кружиться в небе и орать.
Катсук все так же оставался в воде. Он высоко поднял свой лук и
стрелу и, задрав голову, глядел на птиц.
"Чего он ждет?" - удивлялся Дэвид.
Индеец стоял в реке будто затаившийся зверь, не знающий, на что
решиться, куда прыгнуть, куда свернуть.
"Почему он не идет?"
Вдруг, с оглушительным шумом, все вороны свернули к деревьям,
окружающим поляну и затихли, рассевшись на ветвях.
Как только затих птичий гвалт, Катсук пошевелился и перешел реку. Он
направлялся прямо к тому месту, где стоял Дэвид, идя как-то неуверенно и
медленно. В левой руке он держал натянутый лук, двумя пальцами придерживая
стрелу. В веревочной петле на поясе висел обсидиановый нож. Набедренная
повязка вся была в коричневых грязных пятнах. С нее по ногам стекала вода.
Катсук остановился в шаге от Дэвида, не отводя глаз от его лица.
Мальчик дрожал, не зная, что ему делать, что говорить. Он знал
только, что не сможет убежать от Катсука. К тому же у того были
приготовлены лук и стрела.
- Ворон сказал мне, где ты можешь находиться, - сказал Катсук. - Я
шел прямо за тобой, когда сделал стрелу. Ты шел по течению реки, так
рассказывал мне Ворон. Ты проделал долгий путь.
От холода и страха Дэвид начал стучать зубами. Это придавало словам
Катсука дополнительный, леденящий душу подтекст.
Катсук поднял лук и стрелу.
- Видишь, я их закончил. Но я не чувствовал этого, когда ты навел
меня на дерево для стрелы. Я почувствовал, что это дар и взял его. Я
благодарил Кедр. Но ты меня обманул.
Катсук зашелся в лающем кашле. Когда приступ прошел, он весь дрожал.
Кожа на лице была смертельно-бледной.
"Что это с ним?" - удивлялся Дэвид.
- Это ты наслал на меня немочь Кедра, - сказал Катсук. - Ты и
Тсканай.
"Он и вправду болен", - понял Дэвид.
- Я замерз. Нам надо найти место, где будет тепло. Кедр уберет
горячку из моего тела и отправит ее на небо.
Дэвид покачал головой, пытаясь сдержать дрожь зубов. Катсук со своими
птицами ожидал его на поляне. Но он говорил так... странно. Болезнь так
сильно изменила его.
- Сними с меня эту немочь, - попросил Катсук.
Дэвид прикусил губу, чтобы хотя бы болью унять дрожь. Он показал
рукой на табличку.
- Там есть убежище. Мы могли бы...
- Нет, мы не можем туда идти. Люди придут. - Катсук уставился на
елку, под которой стоял мальчик. - Тут тоже есть... одно место.
- Я только что пришел оттуда, - ответил Дэвид. - Там нет...
- Есть одно место, - настаивал Катсук. - Пошли.
Идя странно, будто он тянул обе ноги, Катсук обошел мальчика и
углубился в лес. Дэвид пошел за ним, чувствуя, будто и сам впадает в
горячку индейца.
И вновь Катсук зашелся в кашле.
Возле лесного завала, у которого Дэвид отдыхал, Катсук остановился.
Он глядел на серо-голубую реку, перекатывающуюся через поваленные стволы.
Да, это было здесь!
Он стал переходить реку, перепрыгивая с дерева на дерево. Дэвид
следовал за ним.
На другом берегу мальчик увидал то, что ранее не заметил: заброшенный
парковый приют, с частично завалившейся крышей. Деревянные стенки и
подпорные столбы покрылись мхом и лишайником. Катсук зашел вовнутрь. Дэвид
слышал, как он там что-то копает.
Мальчик ожидал индейца на берегу.
"Придут люди?" Катсук так и сказал.
Воздух был прохладным, а безумие индейца и так добавляло леденящего
страха. Катсук болен. Я мог бы убежать на поляну. Но он может схватить
меня или подстрелить из лука.
Небо потемнело. Снизу черной полосой шел дождь. Его подгонял сильный
ветер, взъерошивший листву на деревьях.
Катсук позвал из приюта.
- Быстрее сюда. Начинается дождь.
Индеец снова закашлялся.
Дэвид вошел под крышу, в нос сразу же ударили запах свежеразрытой
земли и вонь гниющего дерева.
В углу Катсук выкопал большую яму. Оттуда он вытащил небольшой
металлический бочонок. Крышка почти полностью заржавела. Из бочонка Катсук
извлек два одеяла и небольшой, тщательно завернутый пакет.
- Это растопка, - сказал Катсук, передавая сверток мальчику.
Индеец повернулся к выходу из укрытия. Дэвид видел, что он шатается
на каждом шагу.
- Ты думал убить меня Кедровой немочью, - сказал Катсук. - Но я еще
хочу сделать то, что я должен. Ворон даст мне силу.
Для этого времени года пришли необычные холода. Снег
и дождь выпадают больше обыкновенного. Линия снегов
опустилась гораздо ниже многолетнего уровня. Я слышал, что
индийские факиры делают такой фокус, сохраняя внутреннее
тепло без всякой одежды или огня, но ведь этот ваш Хобухет
индеец, а не индиец! Сомневаюсь, чтобы он умел делать
такой фокус. Если он с мальчиком находится здесь, они
будут искать какое-нибудь укрытие, постоянно поддерживая в
нем огонь. Только так, иначе они умрут. Если вы постоянно
теряете тепло, здешняя природа убьет вас.
Главный лесничий Национального Парка, Уильям Ридек
Катсук лежал между двумя бревнами на постели из мха, сознание
погружено в горячечный бред. И в этом бреду был деревянный путь, стрела.
Она балансировала, но летела прямо. Катсук сам нашел материал для этой
стрелы: высокий кедр на перепаханной каменной лавиной земле. Все было
обманом, и это тоже было обманом. Он владел этой стрелой, но и стрела
владела им. В этом бреду Катсук вел процессию по деревянному мосту,
соединяющему самые древние времена с настоящими. Все его сознание было
буквально затоплено всеми теми людьми, которые жили до него, и которых он
сейчас вел за собой.
В его мыслях дух кричал: "Земля не знает, кто владеет ею!"
Катсук нахмурился.
Горячка направляла его стопы по деревянному мосту. Он пел имена своих
мертвых, но каждое новое имя вносило изменения в кошмар. Когда он пропел
имя Яниктахт, то вдруг увидал бегущего Хоквата, чьи волосы развевались
будто взлохмаченные ветром листья.
Следующее имя: "Окхутсэ".
Он был на поле, засаженном желтыми цветами, рядом весело журчал
ручей. Он напился из него, но вода исчезла, оставив его горло пересохшим
будто пустыня.
Другое имя: "Дед Хобухет".
Он очутился прямо в штормовой волне с белыми барашками, вспенившими
зеленую воду. Из воды поднялся мертвый кит и сказал: "Ты осмелился
побеспокоить меня!"
Еще одно имя: "Тскулдик".
"Отец... отец... отец..."
Он назвал неназываемое имя и тут же очутился на кошмарной тропе
своего испытания. Он слышал погребальную песнь деревьев, чувствовал, что
вся его грудь мокра. Он шел домой, в родные стороны, из хокватских мест.
Рядом с дорогой стояла грязно-желтая вышка, за которой стояла могучая ель.
Боковые тропки исчезали в стене деревьев. В живой зелени торчали мертвые,
сухие пни.
И тут же стоял знак: "ОСТОРОЖНО! ПОДЗЕМНЫЕ СИЛОВЫЕ И ТЕЛЕФОННЫЕ
КАБЕЛЯ."
Катсук прочел эту табличку и почувствовал, что все его сознание
погружается в холодную реку. Он увидал, как вибрируют в воде покрытые мхом
ветви. Он превратился в одну из таких веток.
Индеец подумал: "Я превратился в водного духа".
В горячечном бреду он возопил к Ворону, чтобы тот спас его. И Ворон
пришел к нему из воды, превратившись в рыбу, в куллт'копэ...
Катсук пришел в сознание, весь дрожа от ужаса. Судорога свела все его
тело. Он чувствовал себя слабым и истощенным. Серый рассвет заглядывал к
ним в укрытие. Индеец буквально плавал в собственном поту и теперь трясся
еще и от пронизывающего холода. Одеяла были разбросаны по сторонам, потому
что он сам скинул их с себя.
Его колени болели от Кедровой немочи, но он все же попробовал встать,
силой заставив себя дойти до выхода из приюта. Он вцепился в подпорный
столб, еле-еле ощущая необходимость, которую даже затруднялся назвать.
Ах, да... Куда подевался Хокват?
Справа от него затрещала поломанная ветка. Из-за деревьев вышел
мальчик с полной охапкой хвороста. Он сбросил его рядом с серой золой
кострища.
Катсук уставился на мальчика, на костер, пытаясь связать в голове эти
два явления вместе.
Дэвиду была заметна слабость Катсука. Он сказал:
- В этом бочонке я нашел банку с консервированными бобами и подогрел
их. Большую часть я оставил тебе.
Воспользовавшись длинной палкой, он вытащил банку из золы и поставил
ее к ногам Катсука. Вместо ложки из жестянки торчала плоская дощечка.
Катсук присел на корточки и стал жадно есть, поскольку тело требовало
скорее горячего, чем питательного. Бобы отдавали золой. Они обожгли его
язык, но он проглотил первую порцию и почувствовал в желудке желанное
тепло.
Мальчик, занимаясь разведением огня, сказал:
- Ночью ты бредил, ворочался и стонал. Я поддерживал огонь почти до
утра.
По сушняку, принесенному мальчиком, побежали язычки пламени.
Катсук осоловело кивнул. Он слыхал, как буквально в нескольких шагах
от убежища по камням плещет вода, но он не мог найти в себе силы, чтобы
пройти туда. Сухость жгла глотку.
- Во-ды! - прохрипел он.
Мальчик бросил костер и побежал с консервной банкой к реке.
Преломившиеся в листве солнечные лучи, осветившие голову мальчика и
его волосы, напомнили Катсуку льва, которого он видел в зоопарке: лев,
окутанный тенями и солнечным светом. Он подумал: "Неужели Хокват нашел
другого духа? Духа Льва? Такой дух мне неизвестен."
Дэвид вернулся с речки, неся банку с ледяной водой. Он видел мольбу в
глазах Катсука. Индеец схватил банку обеими руками, осушил ее и сказал:
- Еще!
Мальчик снова наполнил банку водой и принес Катсуку. Тот выпил и ее.
По долине разнесся далекий звук авиадвигателя, заглушая даже близкую
песню речки. Звук становился все громче и громче: самолет летел низко, над
самой горной грядой. Потом звук ушел совершенно в другое место.
Задрав голову, Дэвид надеялся увидать самолет. Но ему это не удалось.
Катсук совершенно не обратил внимания на шум мотора. Было похоже, что
он снова собирается заснуть, причем, прямо у входа в приют.
Дэвид принес сушняка для костра и обложил горящие ветки камнями,
чтобы нагреть их.
- Похоже, что снова пойдет дождь, - сказал он.
Полузакрытыми глазами Катсук поглядел на мальчика. Он подумал:
"Жертва находится здесь, но она обязана пожелать мою стрелу. Невинный
должен просить смерти."
Низким, хриплым голосом Катсук начал петь на древнем языке: "Тело
твое воспримет в себя освященную стрелу. Гордость наполняет душу твою при
встрече с ее смертоносным, разящим наповал острием. Твоя душа обратится к
солнцу, и люди скажут, один другому: "С какой гордостью он умер!" Вороны
будут летать над твоим телом, но не осмелятся никогда коснуться плоти
твоей. Гордость твоя извлечет тебя из твоего тела. Ты превратишься в
громадную птицу и сможешь летать с одного конца света в другой. Вот что
произойдет, когда ты примешь в себя стрелу."
Дэвид слушал, пока песня не закончилась, и сказал:
- В этом бочонке я нашел еще несколько банок с бобами. Ты не хочешь?
- Почему ты не убегаешь? - спросил его Катсук. - Ты послал на меня
Кедровую немочь. Я не могу остановить тебя.
Мальчик пожал плечами.
- Ты же заболел, - только и ответил он.
Катсук ощупывал пояс в поисках своего обсидианового ножа. Тот исчез!
Он стал повсюду выискивать его взглядом. Его сумка с освященным пухом,
который следует оставить на теле жертвы - она тоже исчезла. Индеец с
трудом поднялся на ноги и, еле переставляя их, обошел вокруг костра.
Дэвид подскочил, подставил плечо.
- Нож, - прошептал Катсук.
- Твой нож? Я боялся, что ты порежешься, когда ворочался и метался в
бреду. Я подвесил нож и твою сумку в углу, на столбе - там же, где ты
оставил лук и стрелу.
Катсук попытался было повернуть голову, но шея болела.
- Тебе надо лечь, - сказал Дэвид. - Я уже нагрел камни. Пошли.
Он помог Катсуку вернуться на его постель из мха между двумя
бревнами, набросил одеяла. Катсук позволил, чтобы мальчик подоткнул одеяла
ему под тело, и спросил:
- Почему ты помогаешь мне, раз сам и наслал на меня болезнь?
- Ты бредишь.
- Э, нет. Я же знаю, что это ты наслал на меня немочь. Я видел это в
своем сне. Ты подложил ее в эти одеяла!
- Но ведь это же _т_в_о_и_ одеяла! Ты их сам вынул из бочонка.
- Ты мог подменить одеяла. Вы, хокваты, и раньше давали нам
зараженные болезнями одеяла. Через одеяла вы заражали нас оспой. Вы
убивали нас своими хокватскими болезнями. Почему и ты поступил со мной так
же?
- Ты будешь кушать или нет?
- Хокват, я видел сон о своей смерти. Мне снилось, как это
произойдет.
- Все это только глупые слова!
- Нет! Все это мне приснилось. Я уйду в море, я стану рыбой. И вы,
хокваты, изловите меня.
Мальчик только покачал головой и ушел к костру. Он подбросил в него
побольше дров, опять обложив кострище камнями, чтобы нагреть их.
Под деревьями стало совсем темно, и совершено неожиданно опять пошел
дождь. Холодный ветер мчал по речной долине, гоня перед собою крупные
капли, с силой барабаня ими по деревьям и покрытой мхом крыше убежища.
Вода стекала с досок и попадала в костер. Раскаленные камни сердито
зашипели.
Катсук почувствовал, как к нему снова возвращается кошмар. Он
попробовал закричать, но понял, что не может издать ни звука. "Водяной
Ребенок схватил меня! - подумал он. - Только вот откуда он узнал мое имя?"
После этого приступа, продолжавшегося несколько мгновений, Катсук
почувствовал, что к его ногам приложили горячие камни. В сыром воздухе
разнесся запах жженой шерсти. С темного неба продолжал лить дождь.
Мальчик вернулся и приложил к ногам индейца новые камни. Для того,
чтобы переносить их, он воспользовался согнутой зеленой веткой. Катсук
опять почувствовал желанное тепло.
- Ты проспал почти весь день, - сказал мальчик. - Хочешь есть? Я
подогрел бобы.
Голова Катсука была совершенно пустая, глотку будто бы кто песком
натер. Он мог только хрипеть и кивать.
Мальчик принес ему воды в банке. Катсук жадно выпил и тут же позволил
накормить себя. Для каждого глотка он разевал рот будто громадный птенец.
- Еще водички?
- Да.
Мальчик принес. Катсук выпил, снова улегся.
- Еще?
- Не надо.
Катсук опять погружался в себя, только все было не так, как
следовало. Он снова вернулся в первобытный мир, только теперь все его
куски поменялись местами, линии искривились. Если бы он смог сейчас
заглянуть в зеркало, то увидал бы совершенно незнакомое лицо, и он сам
знал об этом. Он мог отказаться от этого лица, сбросить его. Но и все
рано, его глаза были бы глазами чужого. Ему хотелось спокойного сна, но он
знал, что где-то рядом таятся кошмары. Со своими требованиями его ожидали
духи, и их, хочешь - не хочешь, надо было выполнять. В его голове как
будто гудел огромный колокол.
"Духи извратили меня!" - думал он.
Дэвид принес воды. Катсук поднял голову, чтобы напиться. Вода
полилась по подбородку. Катсук откинулся. Вода тяготила его, тело
сделалось неподъемным.
"Он отравил меня!" - перепугался индеец.
По крыше барабанил дождь, сначала еле тихо, потом все громче. Катсуку
показалось, что он слышит барабан и свирель - музыка жалостливая и
чудесная. Его жизнь танцевала под мелодию свирели, готовая умереть
бабочка-однодневка.
"Я становлюсь душою этого места, - думал он. - Зачем Ловец Душ привел
меня сюда?"
Он проснулся в полной темноте. Тишина резонировала в нем, та тишина,
что наступает после гулкого барабанного боя. Дождь закончился, только
отдельные, нерегулярные капли падали с веток. Костер едва теплился. Тень у
костра подсказала индейцу, что это спит мальчик, спит, свернувшись
клубочком возле теплых камней. Едва Катсук зашевелился, мальчик тут же сел
и поглядел в темноту приюта.
- Это ты, Катсук?
- Я здесь.
- Как ты себя чувствуешь?
Катсук ощущал, что голова у него ясная. Кедровая немочь оставила его.
Правда, он чувствовал слабость, но сухие клочья страха унеслись в
забвение.
- Болезнь ушла от меня, - сказал Катсук.
- Ты хочешь пить?
- Да.
Мальчик принес целую банку воды. Катсук взял ее, руки его не
тряслись.
- Еще?
- Не надо.
Катсук все еще ощущал сложность и многогранность своей вселенной, но
он знал, что духи его не оставили. Он спросил:
- Хокват, ты снял хворь с моего тела. Зачем?
- Катсук, просто я не мог оставить тебя. Ты был болен.
- Да, я был болен.
- Мне можно сейчас прийти к тебе под одеяло?
- Ты замерз?
- Да.
- Здесь тепло. - Катсук раскрыл одеяла.
Мальчик перелез через бревна, между которыми был набросан мох, и
прополз под одеяла. Катсук ощущал, как дрожит все его тельце.
Помолчав, Катсук заявил:
- Ничего не изменилось, Хокват.
- Что именно?
- Все равно, я должен провести священное злое дело.
- Спи, Катсук, - устало сказал мальчик.
- Мы идем уже тринадцать ночей, - сказал Катсук.
Но мальчик уже не ответил. Дрожь его понемногу стихала. Мягкое,
ровное дыхание говорило о том, что он спит.
"Ничего не изменилось, - думал Катсук. - Я должен выпустить в этот
мир кошмар, о котором будут думать и когда проснутся."
Мне дали всего тридцать пять человек и один самолет,
чтобы обследовать все эти проклятые Дикие Земли! А ведь
там сам черт ногу сломит! У меня гудят ноги. Вы только
посмотрите, как я их сбил! Но я все равно найду этих
двоих. Они здесь, и я найду-таки их!
Шериф Паллатт
Дэвид открыл глаза в белую пустоту, столкнулся с ней взглядом. Только
через какое-то мгновение, после нескольких ударов сердца, он понял, что
смотрит на луну, полумесяц, объеденный Бобром уже с другой стороны. Было
холодно. Лунный свет падал на деревья, окружившие убежище. Река что-то
нашептывала мальчику, напоминая про дождь и тишину. Над верхушками
деревьев молчаливо вздымалась гора. Она всегда была здесь, но сейчас
демонстрировала себя во всей красе, залитая лунным светом будто снегом. Ее
вершину покрывала накидка из звезд.
С неожиданным страхом Дэвид осознал, что Катсука рядом нет.
- Катсук? - тихим голосом решился спросить он.
Ответа не было.
Катсук подбросил сушняка в костер. Угли ярко светились в золе.
Мальчик поплотнее закутался в одеяло. Дым костра нарушал бледное
колдовство луны. Все небо было усыпано звездами! Дэвид вспомнил, что
Катсук называл звезды дырками в черной оленьей шкуре. Что с него взять?
Сумасшедший! Но где он мог быть?
Катсук в это время молился:
"О, звездная сеть, небесные Олень и Медведь - я боюсь за вас!
И за луну - глаз Квахоутце!"
Дэвид позвал снова:
- Катсук?
И снова не было ответа на его зов - только ветер в деревьях, только
шум реки.
Дэвид уставился в темноту, высматривая в ней. Где же Катсук?
И тут в зеленоватом мраке переместилась тень. Катсук встал у костра,
будто прилетел сюда по воздуху.
- Я здесь, Хокват.
Катсук глядел в темноту приюта, видя и не видя там мальчика. Так уже
было, когда он заглядывал в сон пленника, а дух говорил:
"Ты еще не готов. Когда будешь, я приду за тобой. Проси тогда, и твое
желание будет исполнено."
Такими были слова духа.
- Где ты был? - спросил Дэвид. Он сказал это так, будто обвинял в
чем-то. Он видел перемену, произошедшую в Катсуке, но не имел возможности
уловить суть этих изменений.
Катсук услыхал этот вопрос, как будто голос раздался у него прямо в
голове, и удивился: "Смогу ли я сказать ему, где я был? Или этого требует
его дух?"
Этот вопрос обеспокоил Катсука, снова напомнив о сумятице в
собственных мыслях. Он вспомнил о том, как Ворон разбудил его ночью,
напомнив про сон, где соединялись два мира. Ворон приказал ему пройтись
вниз по течению реки к большой поляне, предупреждая, что там таится
опасность для него. Сейчас там стояла лагерем большая группа поисковиков -
с палатками, ружьями, рациями.
Катсук вспомнил о своем тайном походе в лагерь. Он полз в высокой
траве и приблизился к поисковикам совсем близко, достаточно близко, чтобы
услыхать, как просыпались они и готовились к охоте на человеческую добычу.
Но пока они выглядели сонными. Их слова многое объяснили. Вчера, поздно
вечером, поисковый самолет заметил дым у заброшенного паркового убежища на
Сэм Ривер. Можно ли было ругать Хоквата за то, что он развел этот костер?
Было ли в этом нарушение его Невинности? Катсук подумал, что нет. Просто
мальчика беспокоила болезнь его тюремщика, он знал, как тому нужно тепло.
Раз их цель - добраться до костра, значит они прибудут скоро. Даже
сейчас они могли быть в окружающих холмах, ожидая рассвета.
- Так где ты был? - настаивал мальчик.
- Я ходил по своему лесу.
Дэвид почувствовал в ответе увертку и спросил:
- Рассвет скоро?
- Да.
- А зачем ты ходил в лес?
- Меня позвал туда Ворон.
Дэвид чувствовал отстраненность в голосе Катсука и понял, что тот
наполовину в мире духов, в месте своих снов и видений.
- Мы будем оставаться здесь на день? - спросил он.
- Да, мы остаемся.
- Хорошо. Тебе надо отдохнуть после болезни.
И Дэвид подумал: "А может, если говорить с ним спокойно, все
обойдется?"
Катсук почувствовал, что в мальчике открылось нечто новое, с которым
он уже сжился, то, что влияет на него, понимает его. Неизменность внешнего
вида мальчика нельзя было принимать за его мирные намерения. Больше уже
дух Хоквата не прятался. И Катсук спросил сам себя: "Как это с Хокватом не
произошло то, что случилось со мной?"
Почему, скажем, Хокват ухаживал за своим похитителем, когда тот
страдал Кедровой немочью? По логике мальчишка должен был сбежать, но он
остался.
Дэвид чувствовал напряженность в молчании Катсука и спросил:
- Тебе ничего не надо? Я могу и встать.
Катсук поколебался, потом сказал:
- Нет необходимости. Хотя и мало, но время у нас есть.
Катсук снова подумал про лук и единственную стрелу, спрятанные на
дереве позади него. Прошлое и настоящее уже были связаны вместе, но
великий круг еще не был доделан. Он чувствовал сумку на поясе, сверток с
пухом морской утки, которым следовало осыпать жертву или приколоть к
убитому, как делалось это во все времена. Он знал, что его сознание уже
свободно от старых шор. Он ощущал Похитителя Душ, который говорил с ним и
через него. Страстная простота Пчелы вовлекла его в полнейшее осознание
смерти и мира-тишины. Смерть он чувствовал теперь не как отрицание, но как
дополнение ко всей своей жизни. Вот почему он стоял здесь, на этом месте.
Вот почему он изготовил лук, касаясь дерева только каменным ножом. Вот
зачем он привязал древний каменный наконечник с океанского побережья к
новому древку, изготавливая стрелу, которая понесет смерть.
Духи питали его энергией. Это были духи без формы, голоса, запаха -
но они двигали этот мир. Именно они! Они привели искателей в лагерь на
поляне. Они перемещали все эти машины и самолеты, противодействующие
Катсуку. Они двигали Невинным, который должен умереть. И они же двигали
Катсуком, который уже стал более духом, чем человеком.
Индеец думал: "Я должен совершить это со всем совершенством, которое
наказали мне древние боги. Я должен создать тот безупречный духовный
образ, что будет понятен всем - добро и зло, объединенные в единую,
нерушимую форму, завершенный круг. Я должен быть верен своему прошлому.