НОСОВОЙ ПЛАТОК!
Хокват вытащил из кармана носовой платок и бросил его здесь. И снова
воздушный поток подхватил квадратик ткани, показывая его чужеродную этому
месту натуру.
Эта вещь буквально кричала наблюдателю, что нечто, изготовленное
человеческими руками, валяется здесь, в глуши, вдалеке от обычных дорог. И
такая вещь обязательно разбудит его любопытство.
Снова вертолет пронесся над деревьями, покрывающими вершину обрыва.
Он летел опасно низко, чтобы дать возможность человеку, сидящему рядом с
пилотом, осмотреть эту вещь в бинокль. Катсук видел отражение солнечных
лучей на линзах.
Если искатель направит свой бинокль на тень под елкой, он сможет даже
увидеть очертания человеческой фигуры. Только опытность сработала против
людей, сидящих в летающей машине. Они исследовали возможности подняться на
склон, но видели только поднятую винтом пыль. Склон был для них лишь
сложным барьером для пеших искателей. Они _п_о_с_ч_и_т_а_л_и_, что человек
на эту осыпь вскарабкаться не может.
Пилот пытался парить над склоном, чтобы у наблюдателя появилась
возможность все хорошенько рассмотреть, но воздушные потоки породили
сильнейшую турбулентность. Вертолет заваливался и скользил в опасной
близости от вершин деревьев. Двигатель ревел, когда винтокрылая машина
вздымалась над скалами. Деревья согнулись под ударом воздушного бича.
Катсук спрятался подальше в гущу деревьев.
Пилот храбро искал места для посадки рядом с заинтриговавшим его
белым пятном, но это ему не удавалось. Пришлось воспользоваться
радиосвязью. Ведь можно было хотя бы сообщить о замеченной им странной
вещи, а потом сюда могут прийти пешие искатели.
И снова вертолет очень низко промчался над деревьями, пересекая
осыпь. Воздух звенел от шума мотора и винтов.
Внезапно, чуть ниже того места, где прятался Катсук, раздался тихий,
скрежещущий шорох. Когда вибрация, вызванная шумом и ударной волной
воздуха, сдвинула якорящие осыпь камни из неустойчивого равновесия, склон
начал двигаться. Поначалу медленно, камни покатились вниз с неодолимой
силой. В воздух поднялось облако серой пыли. Камни и обломки неслись со
все большей скоростью, порождая грохот, заглушивший стрекотание
механической птицы. Убегая от пыльной тучи, вертолет взмыл над просекой.
Ноздрей Катсука достигла вонь горящего от трения кремня.
И вдруг стая воронов, до сих пор тихо сидевшая на деревьях позади
Катсука, тоже взмыла в небо. Их крылья перелопачивали воздух. Их клювы
были открыты. Но за грохотом лавины их карканья не было слышно.
Теперь уже в движение пришел весь склон. Настоящий каменный мальстрем
с ревом несся вниз, к деревьям, заваливая обломанные ветви, с силой
выбрасывая в воздух целые бревна. Деревья поменьше и кусты согнулись, но
выдержали бешеную атаку.
Обвал заканчивался так же медленно, как и начался. Несколько
последних камней прокатились по склону сквозь тучу пыли и разбились о
стену деревьев. Сейчас можно было слышать воронье карканье. Они кружили в
небе и грозили нарушителю своих владений.
Вертолета, высоко кружащего над поляной за вороньей стаей почти не
было видно.
Катсук наблюдал за всем этим сквозь ветви деревьев.
Вертолет завалился вправо и еще раз пролетел над тучей пыли,
опадающей на склоне. Платок исчез, захороненный тоннами камней. Катсук
прекрасно видел, как человек в кабине делает какие-то жесты в сторону
вороньей стаи.
Птичий строй развернул фланги и пошел в атаку на пришельца.
Машина исчезла из поля зрения Катсука. Вертолет поднялся над
деревьями, оставляя воронам только вонь выхлопных газов.
Часть птиц расселась на деревьях над Катсуком, в то время как их
товарищи продолжали атаковать вертолет.
Машина полетела на запад и направилась в сторону океана. Звук
двигателя затих.
Катсук вытер вспотевшие руки о набедренную повязку. Рука нащупала
рукоять ножа, и он вспомнил о лежащем в пещере мальчишке.
"Носовой платок!"
Вороны защитили Катсука, даже осыпь встала на его защиту. Духи, если
надо, могут вызвать даже обвал.
Совершенно четко, будто слыша голос, Катсук знал, что искатель,
показывающий на воронью стаю, объяснял, что эти птицы - верный знак того,
что людей поблизости нет. Теперь воздушный искатель полетел в какое-то
другое место. Сидящие внутри люди были уверены в послании воронов.
Склонив голову, Катсук беззвучно благодарил Ворона.
"Это я - Катсук - посылаю тебе благодарность, Дух Ворона. Я
прославляю тебя там, где знают о твоем присутствии..."
Во время молитвы Катсук благодарил бледнолицых за их полнейшее
неведение. Белые не знали, что _П_л_е_м_я_, _л_ю_д_и_ пошли родом от
Ворона. И Ворон всегда опекует своих детей.
Катсук подумал о носовом платке. У Хоквата в кармане один был. И явно
он же был и у подножия склона.
Вместо того, чтобы рассердиться, Катсук вдруг почувствовал, что в нем
появилось чувство одобрения. "Милый... умный... маленький хокватский
дьяволенок!" Даже самый невинный оставался хитрым и предприимчивым. Даже с
завязанными руками, с ужасом, терзающим сердце, он все равно подумал о
том, чтобы оставить знак того, что прошел здесь.
Катсук пробовал на вкус маленькое семечко уважения, которое проросло
в нем. Вот только куда заведет его это чувство? Сможет ли оно
предотвратить смерть Хоквата? Как долго еще духи станут испытывать
Катсука?
Мальчишка чуть ли не достиг своего с этим платком.
Почти.
Так что это не было настоящим испытанием. Это только цветочки,
подготовка к чему-то большему.
Катсук отдавал себе отчет, почему уловка мальчика не удалась. Что-то
в этом месте хотело примирить их - их обоих. Катсук чувствовал, как
меняются его мысли, теперь он подумал, что подобное развитие событий и
ожидалось. Кляксы черных крыльев, истинный вороновый водопад промчался в
его мыслях. За ним следят и охраняют!
Страх искал его повсюду, но теперь оставил.
А что он сделал с мальчиком?
Пыхтение осыпи; туча вздымающейся словно пар пыли, все движения в
этой глуши, во всей природе - все это были новые голоса, которые теперь
Катсук мог понимать.
ТАМАНАВИС, суть его духовной силы, возродилась.
Катсук потер то место на руке, куда он был отмечен Пчелой. Его плоть
восприняла ее послание. И более того, она впитала в себя и силу, которую
невозможно было остановить. Пускай искатели посылают против них самые
сложные машины. Он был Пчелой своего племени, им управляли силы, которые
не могли сломить никакие хокватские машины, пусть даже самые мудреные. Вся
окружающая его природа помогала ему и защищала его. Дикая природа говорила
с ним новым голосом через каждое создание, каждый листок и каждый камушек.
Теперь он вспомнил Яниктахт с абсолютной ясностью.
До этого мгновения Яниктахт была призраком: растрепанной
утопленницей; тайной, пропитанной слезами, пахнущей гнилыми водорослями.
Ее душа бродила в одиночестве, сливаясь с колдовскими чарами ночи.
Но сейчас все страхи были погребены под осыпью. Катсук знал, что это
глаза Чарлза Хобухета видели реальность: мертвая Яниктахт, лежащая на
берегу мокрая и распухшая; в волосах запутались водоросли, плавающие
обломки оставили на коже царапины.
Как бы доводя его откровение до логического конца, из погони за
вертолетом вернулись последние группы воронов. Все они расселись на ветвях
над Катсуком. Даже когда он вышел на солнце из под укрытия еловых ветвей,
чтобы подняться к пещере, где лежал плененный Хокват, вороны оставались
сидеть на месте, болтая друг с другом.
Ваши слова навсегда сохраняют иллюзии. Вы забили мою
голову чужими мнениями, чужой верой. В моем племени учили,
что человек зависит от доброжелательности всех других
животных. Вы запретили обряды, которые учили этому. Вы
говорили, что мы сможем испугаться некоторых мыслей. Я
спрашиваю: кого бояться теперь?
Отрывок из письма, оставленного
в туристическом убежище Сэм Ривер
Когда они спустились по осыпи и открыто шли по лесу, Дэвид говорил
себе, что вертолет обязательно вернется. Сидящие в нем люди увидали его
носовой платок. Катсуку не останется ничего как смириться с этим. И
вообще, какое отношение к реальной жизни имеют его прибацанные разговоры
про воронов. Люди увидали платок и обязательно вернутся.
Из-под руки Дэвид глянул на скалу и увидал над ней маленькое
пятнышко, темной тучкой поднимающееся в ясно-голубое небо.
Вертолет мог вернуться. Могли прийти пешие искатели.
Дэвид настроился услыхать шум винтов.
Катсук завел мальчика в густую тень деревьев, и Дэвид молился, чтобы
вертолет прилетел, когда они будут на открытом месте, не затененном
деревьями.
СУМАСШЕДШИЙ ИНДЕЕЦ!
Катсуку передалась напряженность мыслей мальчика, но он знал, что две
фигуры, стоящие сейчас в полумраке леса - это не люди. Никто из людей не
шел сейчас по этой древней тропе. Они сами были только первичными
элементами, очищающими суть свою от атомов времени, как животные очищают
свою шерсть от колючек. Мысли его летели сейчас как ветерок над травой,
производя шевеление мира лишь после того, как пронеслись в нем. И когда
мысли его пролетали через мир, все позади застывало в молчании, незаметно
изменившись по сравнению с предыдущим моментом.
И еще кое-что изменялось.
Эти мысли изменяли что-то первичное, то, что можно было чувствовать в
самых дальних звездах.
Катсук остановился, осмотрел мальчика и сказал:
- Летящий погибнет от скорости, и сильный не укрепит мощь свою, пока
не поверит он в себя. Вот что говорится в ваших хокватских книгах. Еще там
говорится, что бахвалясь среди сильных можно уйти голым средь бела дня.
Когда-то у вас, хокватов, были умные люди, но вы никогда их не слушали.
В другой раз они отдыхали и пили из ручья, стекающего со скального
уступа. Под ними в глубоком ущелье грохотала зеленая река. Высоко-высоко
облака пятнали небо, бросая тени на серые скалы на другом берегу.
Катсук указал вниз, на реку: "Гляди!"
Дэвид повернулся, посмотрел вниз и в изменчивом ритме солнечных
отблесков увидал плывущего бурого оленя. Свет, звуки и движения зверя -
все вместе ослепили его сознание.
В воздухе присутствовал какой-то мрачный холод, и когда они уходили
от ручья, Дэвид услыхал как внезапно умолкли лесные птицы. Небо все
сильнее затягивалось тучами. На плечо уселся овод, немного посидел и
полетел по своим делам.
Мальчик уже давно потерял надежду, что Катсук накормит его в этой
глухомани. Были только слова, одни разговоры о том, что здесь имеется еда.
Но ведь и сам Катсук говорил: "Слова дурачат тебя".
Дэвид следил за мельканием беличьих лапок на высокой ветке, но думал
он только об одном - как бы изловит зверька и съесть.
День тянулся медленно-медленно. Иногда Катсук рассказывал о себе или
своем племени - истории очень увлекательные, но не всегда похожие на
правду. Мальчик с индейцем проходили через густые заросли и шли по залитым
солнцем полянам, над ними были тучи и трепещущие листья. И везде
единственным звуком был только звук их собственных шагов.
Из-за сильной усталости Дэвид позабыл даже про голод. Куда они идут?
Почему не прилетает вертолет?
Катсук и сам старался не думать о цели их путешествия, говоря себе:
"Сейчас мы здесь, а пойдем туда-то". Он чувствовал, как изменяется сам,
как охватывают его древние инстинкты. В своей памяти он находил
совершеннейшие провалы, и знал, что про кое-какие вещи и явления уже не
сможет думать так, как принято у хокватов.
Вот только к чему вели происходящие в нем перемены?
Ответ на этот вопрос сам возник в его сознании, духи открыли ему свою
мудрость, свое решение: его мысли, его мозг будет преображаться до тех
пор, пока сознание не отключится полностью; тогда он окончательно станет
Похитителем Душ.
Под громадным тополем протекал ручей. Повсюду было множество оленьих
следов. Катсук остановился и они напились. Мальчик смочил водой лицо и
воротник.
Катсук наблюдал за ним и думал: "Сколько силы в этом маленьком
человеке... Как странно пьет он воду сложенными ладонями... Что подумали
бы его соплеменники о парне, стоящем в такой позе..."
В том, что делал мальчик, было своеобразное изящество. Он уже начинал
вписываться в эту жизнь. Когда нужно было молчать - он молчал. Когда можно
было утолить жажду - он пил. Вот только голод был для него тяжелым
испытанием. Духи дикой природы проникли в него и говорили, что он сделал
правильный выбор. Правда, правота эта еще не была окончательной. Он все
еще оставался хокватским мальчиком. Клетки его тела нашептывали ему мысль
о бунте, заставляя отказаться от окружающей его земли. И в какой-то миг он
мог отделиться от нее, еще раз стать совершенно чужим ей. Пока все
находилось в неустойчивом равновесии.
Катсуку казалось, что именно он и регулирует это равновесие. Мальчик
не имеет права требовать еды, пока не наступит время. Жажду следует
утолять лишь тогда, когда хочется пить. Разрушающее воздействие голоса
может быть предотвращено желанием не разговаривать.
Нагруженные пыльцой пчелы деловито гудели в огненных метелках цветов
возле падающего с обрыва ручья. "Это глаза духов, от которых нам никогда
не укрыться."
Катсук присмотрелся к насекомым, трудящимся в зеленоватом от листвы
свете. Пчелы были частью здешнего мироустройства и порядка. Причем, не как
множество отдельных существ, но как единый организм. Они были Пчелой,
посланницей духов, что когда-то отметила его самого.
Мальчик напился из ручья и сел на корточки, внимательно оглядываясь
по сторонам, ожидая, что будет дальше. В какой-то миг в посадке головы
мальчика Катсуку открылся намек на человека, что был отцом этого
человеческого создания: из мальчишеских глаз выглядывал взрослый,
взвешивая, оценивая, планируя.
Мысль о _п_р_и_с_у_т_с_т_в_у_ю_щ_е_м_ здесь мужчине-отце заставила
Катсука на какой-то миг нервничать. Ведь отец уже не был Невинным. _О_н
обладал всякими премудростями хокватов. У _н_е_г_о_ могли быть какие-то
особенные силы: добрые и злые, которые позволяли хокватам главенствовать
над более примитивным миром. Следует заставить этого типа держаться в
тени, подавить его активность.
Только как это сделать? Плоть мальчика нельзя было отделить от того,
кто дал ему жизнь. Следовало призвать силу духов. Но каких духов? Каким
образом? Удастся ли исключить мужчину-отца с его собственными
провинностями и недостатками?
Катсук подумал: "Мой отец пришел бы, чтобы помочь мне в подобной
ситуации."
Он попытался вызвать образ отца, но пришел не облик, а голос.
Внезапно Катсук почувствовал, как в нем проклевываются семена паники.
Его отец был здесь. Человек, который существовал. Он пришел от своих
берегов, рыбалки, воспитания двух детей. Но он избрал путь пьянства,
обращенной вовнутрь ярости и смерти в воде. Разве хокваты отвечали за это?
Где было его лицо, его голос? Он был Хобухетом, Речным человеком,
чье племя жило на этой земле два раза по тысяче лет. И он был отцом своего
сына.
Катсук продолжил свои размышления: "Но ведь я уже не Чарлз Хобухет. Я
- Катсук. И отец мой - Пчела. Я призван, чтобы сотворить ужасное. Пока я
Ловец Душ, мне следует призывать на помощь только духов."
Теперь он беззвучно молился, увидав, как блеснули глаза мальчика
отражением своего мужчины-отца. Нет, в этом месте никакая сила не может
сравниться с Ловцом Душ. Это успокоило Катсука. Не может сомневаться
величайший из духов! Нет в этой плоти хокватского отца, он изгнан. Остался
один Невинный!
Катсук поднялся и прошел вдоль края обрывистого склона, слыша, что
мальчик идет за ним. Не нужно было никаких слов, никаких команд.
Похититель Душ создал в воздухе невидимую нить, по которой следовал
мальчик, будто привязанный крепким ремнем.
Катсук сошел с тропы и углубился в поросшие мхом заросли тсуги.
Где-то здесь был гранитный уступ, опоясывающий всю речную долину. Ноги
сами несли его. К первому выходу камня он вышел где-то через час,
продираясь через заросли черники. Мальчик следовал за ним, протискиваясь
через кусты, как делал это Катсук. Они вышли на голую каменную
поверхность, к югу от них развернулась вся долина с сочными травами и
пасущимися на полянах лосями.
Внимание индейца привлек выводок жирных перепелок, поднявшихся в
воздух ниже того места, куда они вышли с Хокватом. Птицы напомнили ему о
голоде, который чувствовало его тело, когда он позволял ему это. Но сейчас
он голода не чувствовал, зная, что тело его уже успело приспособиться к
суровой жизни.
Мальчик растянулся на нагретом солнцем камне. Катсуку было интересно,
хочет Хокват есть или станет это отрицать. Мальчишка тоже успел
приспособиться к суровой жизни. Вот только, каким образом? Или в каждый
момент бытия он погружался настолько глубоко, что потребности
воздействовали на его органы чувств только лишь в каждом отдельном случае.
Подъем наверх утомил мальчика, и он сейчас отдыхал. Это был самый
правильный выход. Но что еще изменится в теле Хоквата?
Очень тщательно Катсук стал изучать своего пленника. Пот сделал
темными волосы на шее мальчика. На штанинах бурая грязь. На полотняных
туфлях сохли комья глины.
Катсук унюхал запах пота мальчика: молодой, мускусный запах напомнил
ему закрытые школьные помещения. Он продолжал размышлять:
"Земля, отмечающая нас внешне, оставляет свои следы внутри нас."
Может прийти такое время, когда мальчик будет настолько крепко связан
с этой природой, что уже не сможет расстаться с нею. Если связь эта будет
налажена как следует, невинность останется и ней будет столько силы, чтобы
бросить вызов любому духу.
НА МНЕ МЕТКА ЕГО МИРА. А ТЕПЕРЬ МОЙ МИР МЕТИТ ЕГО.
Сейчас борьба шла в двух плоскостях - желание не упустить жертву и
желание жертвы сбежать, только борьба эта происходила в сфере духов. И
знаком этого была происходящая в природе борьба.
Катсук поглядел на другую сторону долины. На дальнем склоне рос
старый лес, с окутанными серебристой паутиной мертвыми деревьями.
Мальчик перевернулся на спину, прикрыв глаза рукой.
- Сейчас мы пойдем дальше, - сообщил Катсук.
- Разве нельзя хоть чуточку переждать, - не отнимая руки от глаз
спросил Хокват.
- Ты что, представляешь, будто я не знаю, что нам делать дальше?
Мальчик убрал руку, поглядел на индейца.
- Что ты?..
- Ты тянул время, когда мы пересекали поляну, специально застрял в
камнях, когда переходили реку вброд, потом ты просил, чтобы я развел
костер. Ты думаешь, я не знаю, почему ты жаловался, когда мы сошли с
лосиной тропы?
У мальчика покраснели щеки.
- А теперь погляди, где мы сейчас. - Катсук указал в небо. - Мы
совершенно открыты для разыскивающих нас дьявольских машин. Или же для
людей, которые могут увидеть нас из долины. В бинокль нас можно узнать
очень легко.
Мальчик поглядел на него.
- Почему ты называешь вертолеты "дьявольскими машинами"? Ведь ты же
знаешь, что это такое.
- Правильно, мне известно, что думаете о них вы. Но различные люди
видят различные вещи по-разному.
Дэвид отвернулся. Он чувствовал упрямую решительность продолжить этот
момент откровенности. Голод и усталость помогали ему. Да, они истощали его
жизненные силы, но подпитывали его ярость и ненависть.
Внезапно Катсук рассмеялся и сел рядом с мальчиком.
- Ладно, Хокват! Я покажу тебе силу Ворона. Пока тепло, будем
отдыхать здесь. Если хочешь, можешь следить за небом. Ворон спрячет нас,
даже если дьявольские машины будут лететь прямо в нашу сторону.
Дэвид подумал: "Он и вправду верит в это".
Катсук перекатился на бок, изучая своего пленника. Как странно, что
Хокват до сих пор ничего не понял про Таманавис. Мальчишка будет ждать,
надеяться, молиться. Но Ворон дал свое обещание.
Камень под ним был теплым и гладким. Катсук перекатился на спину,
осмотрел окружающее. На освещенной солнцем стороне склона росла осина с
дрожащими листьями. Отблески солнечных лучей в листве навели его на мысль
о жизни Хоквата:
"Действительно, Хокват очень похож на осиновый лист: трепещет от
каждого дуновения, то отблескивая ярко на солнце, то прячась в тени. Он и
Невинный, он и злой. Самый подходящий для меня Хокват."
- Но ведь ты взаправду не веришь во всю эту чушь про воронов, -
сказал мальчик.
- Увидишь сам, - мягко отвечал Катсук.
- Один парень из лагеря говорил, что ты ходил в университет. А там
тебя должны были учить, что это глупости.
- Да я посещал хокватский университет. Там учили плевать на все это.
Но я не выучился плевать, хотя каждый там этому и учился. Возможно, я
глуп.
Катсук усмехнулся в небо, его взгляд бесцельно следил за хищной
скопой, кружащей высоко над ними.
Дэвид, прикрыв глаза, наблюдал за своим похитителем, думая - как этот
человек похож на большого кота, которого он видел в зоопарке Сан
Франциско: растянулся на камне, притворно расслабившись, смуглая кожа
стала матовой от покрывающей ее пыли, глаза моргнут, вспыхнут, снова
закроются...
- Катсук?
- Да, Хокват.
- Ведь тебя собираются схватить и наказать.
- Только если позволит Ворон.
- Наверное, ты был таким глупым, что тебя не оставили в университете!
- Как я могу знать, что им взбредет в голову?
- Что ты вообще знаешь?
В голосе мальчика Катсук ощущал одновременно и злость и страх, и
думал, каким сыном был этот парень. Здесь, на этом месте, легко было
рассуждать о его прошлой жизни - ведь все уже сделано. Этот мальчик уже
никогда не станет взрослым, не превратится в морщинистого старика. Он и
так впитал в себя немало лжи. Но даже и без Катсука он никогда бы не дошел
до спокойного, обеспеченного будущего.
- Ни о чем ты не знаешь! - настаивал мальчишка.
Катсук отвернулся от него, выбрал травянистый стебель, росший из
расщелины в камне, очистил от грубой оболочки и стал высасывать сладкий
сок.
Дэвид почувствовал, как сосет в желудке.
- Ты глупый, глупый!
Катсук очень медленно повернул к нему голову, оценивающе поглядел на
мальчика.
- Здесь, Хокват, я профессор, а ты - глупец.
Мальчик обиженно отвернулся и стал глядеть в небо.
- Можешь выглядывать сколько угодно, - сказал Катсук. - Ворон укроет
нас от искателей.
Он очистил еще один стебель и принялся его жевать.
- Как же, профессор! - рассмеялся Дэвид.
- Зато ты учишься слишком медленно. Ты голоден, хотя вокруг полно
еды.
Глаза мальчика уставились на траву в зубах у Катсука.
- Да, взять хотя бы эту траву. В ней много сахара. Когда мы
переходили реку, ты видел, как я вырывал корни тростника, мыл их и жевал.
Ты видел, как я ел жирных личинок, а ты только спрашивал, как нам наловить
рыбы.
Дэвид чувствовал, как горят в его сознании эти слова. Трава росла
рядом с камнем, рядом с его головой. Он потянул стебель и вырвал его
вместе с корнем.
Катсук поднялся, подошел к нему, выбрал молодой побег и показал, как
надо очистить его от кожицы - осторожно, но уверенно - не трогая корней.
Дэвид положил кусочек на пробу в рот. Почувствовав сладость, он
перемолол стебель в зубах. Желудок от голода буквально скрутило. Он
схватил следующий стебель, еще один...
- Один урок ты выучил, - заметил Катсук. - А теперь идем.
- Ты боишься, что твой Ворон не укроет нас?
- Хочешь провести окончательный научный эксперимент, так? Ладно,
остаемся на месте.
Катсук отвернулся от мальчика, пригнул голову, вслушался.
Его поза обострила и чувства Дэвида. Он услыхал шум воздушной машины
и решил, что Катсук слышал его уже давно. Так вот почему он хотел идти
отсюда!
- Услышал? - спросил Катсук.
Дэвид затаил дыхание. Звук становился все громче. Сердце мальчика
забилось сильнее.
Катсук лег на камень и не двигался.
Дэвид подумал: "Если я стану подпрыгивать и размахивать руками, он
меня прибьет."
Катсук закрыл глаза. Мысленно он ощущал в себе другое, внутреннее
небо, все багровое от пламени. Это испытание было решающим. "Это я,
Катсук..." Шум вертолета забил все его чувства.
Дэвид глядел на юго-запад, на верхушку осины, затенявшей их камень.
Звук исходил оттуда, становился громче... громче...
Катсук лежал с закрытыми глазами, даже не шевелясь.
Дэвиду хотелось крикнуть ему: "Беги!", хотя это было и глупо. Но ведь
Катсука схватят, если он останется здесь. Почему же он не вскакивает и не
бежит, чтобы спрятаться среди деревьев?
Мальчика била дрожь.
Что-то согнуло верхушку осины...
Дэвид глядел, замерев на месте.
Вертолет был высоко, но летел в планирующем полете. Взгляд мальчика
следовал за машиной - огромной, летящей в ярко-синем небе среди облаков.
Она летела справа налево на расстоянии в милю от того места, где стоял
Дэвид. Ее пассажирам было достаточно одного взгляда, чтобы увидать две
человеческие фигуры на высокой каменной гряде.
Громадная машина пересекла дальний склон речной долины. Высокие
деревья скрыли вертолет. Потом стих и шум винтов...
Как только это произошло, над скалой, где стоял Дэвид, взлетел
одинокий ворон, потом еще один, еще...
Птицы летели беззвучно, ведомые собственным назначением.
Катсук открыл глаза, чтобы увидеть последних. Звук вертолета уже
совершенно затих. Индеец поглядел на мальчика.
- Ты даже не пробовал привлечь их внимание. Почему? Я не собирался
мешать тебе.
Дэвид глянул мельком на нож, висящий на поясе у Катсука.
Хокват вытащил из кармана носовой платок и бросил его здесь. И снова
воздушный поток подхватил квадратик ткани, показывая его чужеродную этому
месту натуру.
Эта вещь буквально кричала наблюдателю, что нечто, изготовленное
человеческими руками, валяется здесь, в глуши, вдалеке от обычных дорог. И
такая вещь обязательно разбудит его любопытство.
Снова вертолет пронесся над деревьями, покрывающими вершину обрыва.
Он летел опасно низко, чтобы дать возможность человеку, сидящему рядом с
пилотом, осмотреть эту вещь в бинокль. Катсук видел отражение солнечных
лучей на линзах.
Если искатель направит свой бинокль на тень под елкой, он сможет даже
увидеть очертания человеческой фигуры. Только опытность сработала против
людей, сидящих в летающей машине. Они исследовали возможности подняться на
склон, но видели только поднятую винтом пыль. Склон был для них лишь
сложным барьером для пеших искателей. Они _п_о_с_ч_и_т_а_л_и_, что человек
на эту осыпь вскарабкаться не может.
Пилот пытался парить над склоном, чтобы у наблюдателя появилась
возможность все хорошенько рассмотреть, но воздушные потоки породили
сильнейшую турбулентность. Вертолет заваливался и скользил в опасной
близости от вершин деревьев. Двигатель ревел, когда винтокрылая машина
вздымалась над скалами. Деревья согнулись под ударом воздушного бича.
Катсук спрятался подальше в гущу деревьев.
Пилот храбро искал места для посадки рядом с заинтриговавшим его
белым пятном, но это ему не удавалось. Пришлось воспользоваться
радиосвязью. Ведь можно было хотя бы сообщить о замеченной им странной
вещи, а потом сюда могут прийти пешие искатели.
И снова вертолет очень низко промчался над деревьями, пересекая
осыпь. Воздух звенел от шума мотора и винтов.
Внезапно, чуть ниже того места, где прятался Катсук, раздался тихий,
скрежещущий шорох. Когда вибрация, вызванная шумом и ударной волной
воздуха, сдвинула якорящие осыпь камни из неустойчивого равновесия, склон
начал двигаться. Поначалу медленно, камни покатились вниз с неодолимой
силой. В воздух поднялось облако серой пыли. Камни и обломки неслись со
все большей скоростью, порождая грохот, заглушивший стрекотание
механической птицы. Убегая от пыльной тучи, вертолет взмыл над просекой.
Ноздрей Катсука достигла вонь горящего от трения кремня.
И вдруг стая воронов, до сих пор тихо сидевшая на деревьях позади
Катсука, тоже взмыла в небо. Их крылья перелопачивали воздух. Их клювы
были открыты. Но за грохотом лавины их карканья не было слышно.
Теперь уже в движение пришел весь склон. Настоящий каменный мальстрем
с ревом несся вниз, к деревьям, заваливая обломанные ветви, с силой
выбрасывая в воздух целые бревна. Деревья поменьше и кусты согнулись, но
выдержали бешеную атаку.
Обвал заканчивался так же медленно, как и начался. Несколько
последних камней прокатились по склону сквозь тучу пыли и разбились о
стену деревьев. Сейчас можно было слышать воронье карканье. Они кружили в
небе и грозили нарушителю своих владений.
Вертолета, высоко кружащего над поляной за вороньей стаей почти не
было видно.
Катсук наблюдал за всем этим сквозь ветви деревьев.
Вертолет завалился вправо и еще раз пролетел над тучей пыли,
опадающей на склоне. Платок исчез, захороненный тоннами камней. Катсук
прекрасно видел, как человек в кабине делает какие-то жесты в сторону
вороньей стаи.
Птичий строй развернул фланги и пошел в атаку на пришельца.
Машина исчезла из поля зрения Катсука. Вертолет поднялся над
деревьями, оставляя воронам только вонь выхлопных газов.
Часть птиц расселась на деревьях над Катсуком, в то время как их
товарищи продолжали атаковать вертолет.
Машина полетела на запад и направилась в сторону океана. Звук
двигателя затих.
Катсук вытер вспотевшие руки о набедренную повязку. Рука нащупала
рукоять ножа, и он вспомнил о лежащем в пещере мальчишке.
"Носовой платок!"
Вороны защитили Катсука, даже осыпь встала на его защиту. Духи, если
надо, могут вызвать даже обвал.
Совершенно четко, будто слыша голос, Катсук знал, что искатель,
показывающий на воронью стаю, объяснял, что эти птицы - верный знак того,
что людей поблизости нет. Теперь воздушный искатель полетел в какое-то
другое место. Сидящие внутри люди были уверены в послании воронов.
Склонив голову, Катсук беззвучно благодарил Ворона.
"Это я - Катсук - посылаю тебе благодарность, Дух Ворона. Я
прославляю тебя там, где знают о твоем присутствии..."
Во время молитвы Катсук благодарил бледнолицых за их полнейшее
неведение. Белые не знали, что _П_л_е_м_я_, _л_ю_д_и_ пошли родом от
Ворона. И Ворон всегда опекует своих детей.
Катсук подумал о носовом платке. У Хоквата в кармане один был. И явно
он же был и у подножия склона.
Вместо того, чтобы рассердиться, Катсук вдруг почувствовал, что в нем
появилось чувство одобрения. "Милый... умный... маленький хокватский
дьяволенок!" Даже самый невинный оставался хитрым и предприимчивым. Даже с
завязанными руками, с ужасом, терзающим сердце, он все равно подумал о
том, чтобы оставить знак того, что прошел здесь.
Катсук пробовал на вкус маленькое семечко уважения, которое проросло
в нем. Вот только куда заведет его это чувство? Сможет ли оно
предотвратить смерть Хоквата? Как долго еще духи станут испытывать
Катсука?
Мальчишка чуть ли не достиг своего с этим платком.
Почти.
Так что это не было настоящим испытанием. Это только цветочки,
подготовка к чему-то большему.
Катсук отдавал себе отчет, почему уловка мальчика не удалась. Что-то
в этом месте хотело примирить их - их обоих. Катсук чувствовал, как
меняются его мысли, теперь он подумал, что подобное развитие событий и
ожидалось. Кляксы черных крыльев, истинный вороновый водопад промчался в
его мыслях. За ним следят и охраняют!
Страх искал его повсюду, но теперь оставил.
А что он сделал с мальчиком?
Пыхтение осыпи; туча вздымающейся словно пар пыли, все движения в
этой глуши, во всей природе - все это были новые голоса, которые теперь
Катсук мог понимать.
ТАМАНАВИС, суть его духовной силы, возродилась.
Катсук потер то место на руке, куда он был отмечен Пчелой. Его плоть
восприняла ее послание. И более того, она впитала в себя и силу, которую
невозможно было остановить. Пускай искатели посылают против них самые
сложные машины. Он был Пчелой своего племени, им управляли силы, которые
не могли сломить никакие хокватские машины, пусть даже самые мудреные. Вся
окружающая его природа помогала ему и защищала его. Дикая природа говорила
с ним новым голосом через каждое создание, каждый листок и каждый камушек.
Теперь он вспомнил Яниктахт с абсолютной ясностью.
До этого мгновения Яниктахт была призраком: растрепанной
утопленницей; тайной, пропитанной слезами, пахнущей гнилыми водорослями.
Ее душа бродила в одиночестве, сливаясь с колдовскими чарами ночи.
Но сейчас все страхи были погребены под осыпью. Катсук знал, что это
глаза Чарлза Хобухета видели реальность: мертвая Яниктахт, лежащая на
берегу мокрая и распухшая; в волосах запутались водоросли, плавающие
обломки оставили на коже царапины.
Как бы доводя его откровение до логического конца, из погони за
вертолетом вернулись последние группы воронов. Все они расселись на ветвях
над Катсуком. Даже когда он вышел на солнце из под укрытия еловых ветвей,
чтобы подняться к пещере, где лежал плененный Хокват, вороны оставались
сидеть на месте, болтая друг с другом.
Ваши слова навсегда сохраняют иллюзии. Вы забили мою
голову чужими мнениями, чужой верой. В моем племени учили,
что человек зависит от доброжелательности всех других
животных. Вы запретили обряды, которые учили этому. Вы
говорили, что мы сможем испугаться некоторых мыслей. Я
спрашиваю: кого бояться теперь?
Отрывок из письма, оставленного
в туристическом убежище Сэм Ривер
Когда они спустились по осыпи и открыто шли по лесу, Дэвид говорил
себе, что вертолет обязательно вернется. Сидящие в нем люди увидали его
носовой платок. Катсуку не останется ничего как смириться с этим. И
вообще, какое отношение к реальной жизни имеют его прибацанные разговоры
про воронов. Люди увидали платок и обязательно вернутся.
Из-под руки Дэвид глянул на скалу и увидал над ней маленькое
пятнышко, темной тучкой поднимающееся в ясно-голубое небо.
Вертолет мог вернуться. Могли прийти пешие искатели.
Дэвид настроился услыхать шум винтов.
Катсук завел мальчика в густую тень деревьев, и Дэвид молился, чтобы
вертолет прилетел, когда они будут на открытом месте, не затененном
деревьями.
СУМАСШЕДШИЙ ИНДЕЕЦ!
Катсуку передалась напряженность мыслей мальчика, но он знал, что две
фигуры, стоящие сейчас в полумраке леса - это не люди. Никто из людей не
шел сейчас по этой древней тропе. Они сами были только первичными
элементами, очищающими суть свою от атомов времени, как животные очищают
свою шерсть от колючек. Мысли его летели сейчас как ветерок над травой,
производя шевеление мира лишь после того, как пронеслись в нем. И когда
мысли его пролетали через мир, все позади застывало в молчании, незаметно
изменившись по сравнению с предыдущим моментом.
И еще кое-что изменялось.
Эти мысли изменяли что-то первичное, то, что можно было чувствовать в
самых дальних звездах.
Катсук остановился, осмотрел мальчика и сказал:
- Летящий погибнет от скорости, и сильный не укрепит мощь свою, пока
не поверит он в себя. Вот что говорится в ваших хокватских книгах. Еще там
говорится, что бахвалясь среди сильных можно уйти голым средь бела дня.
Когда-то у вас, хокватов, были умные люди, но вы никогда их не слушали.
В другой раз они отдыхали и пили из ручья, стекающего со скального
уступа. Под ними в глубоком ущелье грохотала зеленая река. Высоко-высоко
облака пятнали небо, бросая тени на серые скалы на другом берегу.
Катсук указал вниз, на реку: "Гляди!"
Дэвид повернулся, посмотрел вниз и в изменчивом ритме солнечных
отблесков увидал плывущего бурого оленя. Свет, звуки и движения зверя -
все вместе ослепили его сознание.
В воздухе присутствовал какой-то мрачный холод, и когда они уходили
от ручья, Дэвид услыхал как внезапно умолкли лесные птицы. Небо все
сильнее затягивалось тучами. На плечо уселся овод, немного посидел и
полетел по своим делам.
Мальчик уже давно потерял надежду, что Катсук накормит его в этой
глухомани. Были только слова, одни разговоры о том, что здесь имеется еда.
Но ведь и сам Катсук говорил: "Слова дурачат тебя".
Дэвид следил за мельканием беличьих лапок на высокой ветке, но думал
он только об одном - как бы изловит зверька и съесть.
День тянулся медленно-медленно. Иногда Катсук рассказывал о себе или
своем племени - истории очень увлекательные, но не всегда похожие на
правду. Мальчик с индейцем проходили через густые заросли и шли по залитым
солнцем полянам, над ними были тучи и трепещущие листья. И везде
единственным звуком был только звук их собственных шагов.
Из-за сильной усталости Дэвид позабыл даже про голод. Куда они идут?
Почему не прилетает вертолет?
Катсук и сам старался не думать о цели их путешествия, говоря себе:
"Сейчас мы здесь, а пойдем туда-то". Он чувствовал, как изменяется сам,
как охватывают его древние инстинкты. В своей памяти он находил
совершеннейшие провалы, и знал, что про кое-какие вещи и явления уже не
сможет думать так, как принято у хокватов.
Вот только к чему вели происходящие в нем перемены?
Ответ на этот вопрос сам возник в его сознании, духи открыли ему свою
мудрость, свое решение: его мысли, его мозг будет преображаться до тех
пор, пока сознание не отключится полностью; тогда он окончательно станет
Похитителем Душ.
Под громадным тополем протекал ручей. Повсюду было множество оленьих
следов. Катсук остановился и они напились. Мальчик смочил водой лицо и
воротник.
Катсук наблюдал за ним и думал: "Сколько силы в этом маленьком
человеке... Как странно пьет он воду сложенными ладонями... Что подумали
бы его соплеменники о парне, стоящем в такой позе..."
В том, что делал мальчик, было своеобразное изящество. Он уже начинал
вписываться в эту жизнь. Когда нужно было молчать - он молчал. Когда можно
было утолить жажду - он пил. Вот только голод был для него тяжелым
испытанием. Духи дикой природы проникли в него и говорили, что он сделал
правильный выбор. Правда, правота эта еще не была окончательной. Он все
еще оставался хокватским мальчиком. Клетки его тела нашептывали ему мысль
о бунте, заставляя отказаться от окружающей его земли. И в какой-то миг он
мог отделиться от нее, еще раз стать совершенно чужим ей. Пока все
находилось в неустойчивом равновесии.
Катсуку казалось, что именно он и регулирует это равновесие. Мальчик
не имеет права требовать еды, пока не наступит время. Жажду следует
утолять лишь тогда, когда хочется пить. Разрушающее воздействие голоса
может быть предотвращено желанием не разговаривать.
Нагруженные пыльцой пчелы деловито гудели в огненных метелках цветов
возле падающего с обрыва ручья. "Это глаза духов, от которых нам никогда
не укрыться."
Катсук присмотрелся к насекомым, трудящимся в зеленоватом от листвы
свете. Пчелы были частью здешнего мироустройства и порядка. Причем, не как
множество отдельных существ, но как единый организм. Они были Пчелой,
посланницей духов, что когда-то отметила его самого.
Мальчик напился из ручья и сел на корточки, внимательно оглядываясь
по сторонам, ожидая, что будет дальше. В какой-то миг в посадке головы
мальчика Катсуку открылся намек на человека, что был отцом этого
человеческого создания: из мальчишеских глаз выглядывал взрослый,
взвешивая, оценивая, планируя.
Мысль о _п_р_и_с_у_т_с_т_в_у_ю_щ_е_м_ здесь мужчине-отце заставила
Катсука на какой-то миг нервничать. Ведь отец уже не был Невинным. _О_н
обладал всякими премудростями хокватов. У _н_е_г_о_ могли быть какие-то
особенные силы: добрые и злые, которые позволяли хокватам главенствовать
над более примитивным миром. Следует заставить этого типа держаться в
тени, подавить его активность.
Только как это сделать? Плоть мальчика нельзя было отделить от того,
кто дал ему жизнь. Следовало призвать силу духов. Но каких духов? Каким
образом? Удастся ли исключить мужчину-отца с его собственными
провинностями и недостатками?
Катсук подумал: "Мой отец пришел бы, чтобы помочь мне в подобной
ситуации."
Он попытался вызвать образ отца, но пришел не облик, а голос.
Внезапно Катсук почувствовал, как в нем проклевываются семена паники.
Его отец был здесь. Человек, который существовал. Он пришел от своих
берегов, рыбалки, воспитания двух детей. Но он избрал путь пьянства,
обращенной вовнутрь ярости и смерти в воде. Разве хокваты отвечали за это?
Где было его лицо, его голос? Он был Хобухетом, Речным человеком,
чье племя жило на этой земле два раза по тысяче лет. И он был отцом своего
сына.
Катсук продолжил свои размышления: "Но ведь я уже не Чарлз Хобухет. Я
- Катсук. И отец мой - Пчела. Я призван, чтобы сотворить ужасное. Пока я
Ловец Душ, мне следует призывать на помощь только духов."
Теперь он беззвучно молился, увидав, как блеснули глаза мальчика
отражением своего мужчины-отца. Нет, в этом месте никакая сила не может
сравниться с Ловцом Душ. Это успокоило Катсука. Не может сомневаться
величайший из духов! Нет в этой плоти хокватского отца, он изгнан. Остался
один Невинный!
Катсук поднялся и прошел вдоль края обрывистого склона, слыша, что
мальчик идет за ним. Не нужно было никаких слов, никаких команд.
Похититель Душ создал в воздухе невидимую нить, по которой следовал
мальчик, будто привязанный крепким ремнем.
Катсук сошел с тропы и углубился в поросшие мхом заросли тсуги.
Где-то здесь был гранитный уступ, опоясывающий всю речную долину. Ноги
сами несли его. К первому выходу камня он вышел где-то через час,
продираясь через заросли черники. Мальчик следовал за ним, протискиваясь
через кусты, как делал это Катсук. Они вышли на голую каменную
поверхность, к югу от них развернулась вся долина с сочными травами и
пасущимися на полянах лосями.
Внимание индейца привлек выводок жирных перепелок, поднявшихся в
воздух ниже того места, куда они вышли с Хокватом. Птицы напомнили ему о
голоде, который чувствовало его тело, когда он позволял ему это. Но сейчас
он голода не чувствовал, зная, что тело его уже успело приспособиться к
суровой жизни.
Мальчик растянулся на нагретом солнцем камне. Катсуку было интересно,
хочет Хокват есть или станет это отрицать. Мальчишка тоже успел
приспособиться к суровой жизни. Вот только, каким образом? Или в каждый
момент бытия он погружался настолько глубоко, что потребности
воздействовали на его органы чувств только лишь в каждом отдельном случае.
Подъем наверх утомил мальчика, и он сейчас отдыхал. Это был самый
правильный выход. Но что еще изменится в теле Хоквата?
Очень тщательно Катсук стал изучать своего пленника. Пот сделал
темными волосы на шее мальчика. На штанинах бурая грязь. На полотняных
туфлях сохли комья глины.
Катсук унюхал запах пота мальчика: молодой, мускусный запах напомнил
ему закрытые школьные помещения. Он продолжал размышлять:
"Земля, отмечающая нас внешне, оставляет свои следы внутри нас."
Может прийти такое время, когда мальчик будет настолько крепко связан
с этой природой, что уже не сможет расстаться с нею. Если связь эта будет
налажена как следует, невинность останется и ней будет столько силы, чтобы
бросить вызов любому духу.
НА МНЕ МЕТКА ЕГО МИРА. А ТЕПЕРЬ МОЙ МИР МЕТИТ ЕГО.
Сейчас борьба шла в двух плоскостях - желание не упустить жертву и
желание жертвы сбежать, только борьба эта происходила в сфере духов. И
знаком этого была происходящая в природе борьба.
Катсук поглядел на другую сторону долины. На дальнем склоне рос
старый лес, с окутанными серебристой паутиной мертвыми деревьями.
Мальчик перевернулся на спину, прикрыв глаза рукой.
- Сейчас мы пойдем дальше, - сообщил Катсук.
- Разве нельзя хоть чуточку переждать, - не отнимая руки от глаз
спросил Хокват.
- Ты что, представляешь, будто я не знаю, что нам делать дальше?
Мальчик убрал руку, поглядел на индейца.
- Что ты?..
- Ты тянул время, когда мы пересекали поляну, специально застрял в
камнях, когда переходили реку вброд, потом ты просил, чтобы я развел
костер. Ты думаешь, я не знаю, почему ты жаловался, когда мы сошли с
лосиной тропы?
У мальчика покраснели щеки.
- А теперь погляди, где мы сейчас. - Катсук указал в небо. - Мы
совершенно открыты для разыскивающих нас дьявольских машин. Или же для
людей, которые могут увидеть нас из долины. В бинокль нас можно узнать
очень легко.
Мальчик поглядел на него.
- Почему ты называешь вертолеты "дьявольскими машинами"? Ведь ты же
знаешь, что это такое.
- Правильно, мне известно, что думаете о них вы. Но различные люди
видят различные вещи по-разному.
Дэвид отвернулся. Он чувствовал упрямую решительность продолжить этот
момент откровенности. Голод и усталость помогали ему. Да, они истощали его
жизненные силы, но подпитывали его ярость и ненависть.
Внезапно Катсук рассмеялся и сел рядом с мальчиком.
- Ладно, Хокват! Я покажу тебе силу Ворона. Пока тепло, будем
отдыхать здесь. Если хочешь, можешь следить за небом. Ворон спрячет нас,
даже если дьявольские машины будут лететь прямо в нашу сторону.
Дэвид подумал: "Он и вправду верит в это".
Катсук перекатился на бок, изучая своего пленника. Как странно, что
Хокват до сих пор ничего не понял про Таманавис. Мальчишка будет ждать,
надеяться, молиться. Но Ворон дал свое обещание.
Камень под ним был теплым и гладким. Катсук перекатился на спину,
осмотрел окружающее. На освещенной солнцем стороне склона росла осина с
дрожащими листьями. Отблески солнечных лучей в листве навели его на мысль
о жизни Хоквата:
"Действительно, Хокват очень похож на осиновый лист: трепещет от
каждого дуновения, то отблескивая ярко на солнце, то прячась в тени. Он и
Невинный, он и злой. Самый подходящий для меня Хокват."
- Но ведь ты взаправду не веришь во всю эту чушь про воронов, -
сказал мальчик.
- Увидишь сам, - мягко отвечал Катсук.
- Один парень из лагеря говорил, что ты ходил в университет. А там
тебя должны были учить, что это глупости.
- Да я посещал хокватский университет. Там учили плевать на все это.
Но я не выучился плевать, хотя каждый там этому и учился. Возможно, я
глуп.
Катсук усмехнулся в небо, его взгляд бесцельно следил за хищной
скопой, кружащей высоко над ними.
Дэвид, прикрыв глаза, наблюдал за своим похитителем, думая - как этот
человек похож на большого кота, которого он видел в зоопарке Сан
Франциско: растянулся на камне, притворно расслабившись, смуглая кожа
стала матовой от покрывающей ее пыли, глаза моргнут, вспыхнут, снова
закроются...
- Катсук?
- Да, Хокват.
- Ведь тебя собираются схватить и наказать.
- Только если позволит Ворон.
- Наверное, ты был таким глупым, что тебя не оставили в университете!
- Как я могу знать, что им взбредет в голову?
- Что ты вообще знаешь?
В голосе мальчика Катсук ощущал одновременно и злость и страх, и
думал, каким сыном был этот парень. Здесь, на этом месте, легко было
рассуждать о его прошлой жизни - ведь все уже сделано. Этот мальчик уже
никогда не станет взрослым, не превратится в морщинистого старика. Он и
так впитал в себя немало лжи. Но даже и без Катсука он никогда бы не дошел
до спокойного, обеспеченного будущего.
- Ни о чем ты не знаешь! - настаивал мальчишка.
Катсук отвернулся от него, выбрал травянистый стебель, росший из
расщелины в камне, очистил от грубой оболочки и стал высасывать сладкий
сок.
Дэвид почувствовал, как сосет в желудке.
- Ты глупый, глупый!
Катсук очень медленно повернул к нему голову, оценивающе поглядел на
мальчика.
- Здесь, Хокват, я профессор, а ты - глупец.
Мальчик обиженно отвернулся и стал глядеть в небо.
- Можешь выглядывать сколько угодно, - сказал Катсук. - Ворон укроет
нас от искателей.
Он очистил еще один стебель и принялся его жевать.
- Как же, профессор! - рассмеялся Дэвид.
- Зато ты учишься слишком медленно. Ты голоден, хотя вокруг полно
еды.
Глаза мальчика уставились на траву в зубах у Катсука.
- Да, взять хотя бы эту траву. В ней много сахара. Когда мы
переходили реку, ты видел, как я вырывал корни тростника, мыл их и жевал.
Ты видел, как я ел жирных личинок, а ты только спрашивал, как нам наловить
рыбы.
Дэвид чувствовал, как горят в его сознании эти слова. Трава росла
рядом с камнем, рядом с его головой. Он потянул стебель и вырвал его
вместе с корнем.
Катсук поднялся, подошел к нему, выбрал молодой побег и показал, как
надо очистить его от кожицы - осторожно, но уверенно - не трогая корней.
Дэвид положил кусочек на пробу в рот. Почувствовав сладость, он
перемолол стебель в зубах. Желудок от голода буквально скрутило. Он
схватил следующий стебель, еще один...
- Один урок ты выучил, - заметил Катсук. - А теперь идем.
- Ты боишься, что твой Ворон не укроет нас?
- Хочешь провести окончательный научный эксперимент, так? Ладно,
остаемся на месте.
Катсук отвернулся от мальчика, пригнул голову, вслушался.
Его поза обострила и чувства Дэвида. Он услыхал шум воздушной машины
и решил, что Катсук слышал его уже давно. Так вот почему он хотел идти
отсюда!
- Услышал? - спросил Катсук.
Дэвид затаил дыхание. Звук становился все громче. Сердце мальчика
забилось сильнее.
Катсук лег на камень и не двигался.
Дэвид подумал: "Если я стану подпрыгивать и размахивать руками, он
меня прибьет."
Катсук закрыл глаза. Мысленно он ощущал в себе другое, внутреннее
небо, все багровое от пламени. Это испытание было решающим. "Это я,
Катсук..." Шум вертолета забил все его чувства.
Дэвид глядел на юго-запад, на верхушку осины, затенявшей их камень.
Звук исходил оттуда, становился громче... громче...
Катсук лежал с закрытыми глазами, даже не шевелясь.
Дэвиду хотелось крикнуть ему: "Беги!", хотя это было и глупо. Но ведь
Катсука схватят, если он останется здесь. Почему же он не вскакивает и не
бежит, чтобы спрятаться среди деревьев?
Мальчика била дрожь.
Что-то согнуло верхушку осины...
Дэвид глядел, замерев на месте.
Вертолет был высоко, но летел в планирующем полете. Взгляд мальчика
следовал за машиной - огромной, летящей в ярко-синем небе среди облаков.
Она летела справа налево на расстоянии в милю от того места, где стоял
Дэвид. Ее пассажирам было достаточно одного взгляда, чтобы увидать две
человеческие фигуры на высокой каменной гряде.
Громадная машина пересекла дальний склон речной долины. Высокие
деревья скрыли вертолет. Потом стих и шум винтов...
Как только это произошло, над скалой, где стоял Дэвид, взлетел
одинокий ворон, потом еще один, еще...
Птицы летели беззвучно, ведомые собственным назначением.
Катсук открыл глаза, чтобы увидеть последних. Звук вертолета уже
совершенно затих. Индеец поглядел на мальчика.
- Ты даже не пробовал привлечь их внимание. Почему? Я не собирался
мешать тебе.
Дэвид глянул мельком на нож, висящий на поясе у Катсука.