моста были скользкими от плесени, так как от реки поднималась вечная
сырость.
А может Катсук спустился к реке, чтобы наловить рыбы?
Перед мостом было объявление: "Проходить только пешком или на
лошадях".
Возле реки кипела своя собственная жизнь. Они увидали нескольких
буро-пятнистых кроликов, спешивших куда-то и нырнувших во влажную зелень.
Дэвид подумал: "А вдруг Катсук поставил силки на кролика?"
От голода кишки прямо скрутило.
Перейдя мост, они поднялись вверх по склону под моросящим дождем. Но
это был не настоящий дождь, а с громадных листьев папоротника капала
сырость.
Так _к_у_д_а _ж_е_ подался Катсук?
Дэвид выглянул из укрытия. Везде было холодно и пусто, только где-то
в стороне крякали утки. Это был мир призрачный, мир мрачного,
только-только нарождавшегося рассвета. Никаких ярких лучей - одна лишь
кружащаяся, неопределенная серость.
К мальчику пришла мысль: "Нельзя думать про то, как был убит тот
молодой турист."
Но от воспоминаний невозможно было избавиться. Катсук сделал все это
прямо на глазах пленника. Отблеск солнца на стальном лезвии, и сразу же
после этого фонтан крови...
От воспоминаний захотелось плакать.
Зачем Катсук сделал это? Потому что молодой турист назвал его Вождем?
Наверняка, нет. Почему тогда? Неужели, это дух заставил Катсука? Духи
заставили его убить человека?
Нет, он просто сошел с ума. Если он слушается духов, то те могут
приказать ему делать все что угодно.
Все что угодно!
Дэвид размышлял, смог бы он сам сбежать этим туманным утром. Вот
только, кто знает, где сейчас Катсук? Тот путник хотел уйти. А Катсук
может и ожидать, что его пленник хочет сбежать.
Весь день после убийства голова Дэвида гудела от незаданных вопросов.
Но что-то подсказало ему не задавать их Катсуку. Смерть туриста обязана
уйти в прошлое. Вспоминая о ней, можно было накликать следующую смерть.
Тогда они далеко обошли страшное место, где произошло убийство. У
Дэвида ноги гудели от усталости, и он только дивился, как это Катсук
держит шаг. Каждый раз, когда Катсук взмахивал рукой, Дэвиду казалось,
будто в ней зажат нож.
Дэвид вспомнил наступление ночи. Они остановились приблизительно за
полчаса до темноты. Шел теперь уже настоящий дождь. Катсук приказал
мальчику ожидать под кедром, пока сам он будет строить укрытие. Долина
реки заполнилась текучим мраком, сползшим с окрестных холмов.
Нахмурившиеся деревья стояли в совершенной тишине. Когда стало совсем
темно, дождь перестал, и небо очистилось. В темноте нарастали какие-то
звуки. Дэвид слыхал, как перекатываются в речке камни, все шумы
окружающего мира, превращающегося в хаос.
Всякий раз, когда он закрывал глаза, в памяти возникали пятна крови,
разрезанная шея, отблеск ножа.
Очень долго Дэвид просто лежал с открытыми глазами, выглядывая из их
укрытия в окружающий мрак. На противоположном берегу реки стала различимой
округлая скала, высвеченная из темноты луной. Дэвид стал всматриваться в
нее и сам не заметил, как его потянуло ко сну.
Так, но что же делает Катсук?
Поплотнее закутавшись в спальник, Дэвид подполз к выходу и высунул
голову: холод, повсюду плывут клочья тумана, мокрая серость, заполненная
бесформенными очертаниями - и больше ничего. Казалось, что это туман
вцепился в ночь и не собирается ее отпускать.
Куда пошел Катсук?
Мужчина возник совершенно неожиданно. Он вышел из тумана, как будто
прорвал завесу. Индеец подал Дэвиду ковшик, сделанный из древесной коры:
"Выпей это".
Мальчик послушался, но у него так сильно тряслись руки, что часть
молочной жидкости выплеснулась на подбородок. Напиток пах травами, вкус
горький. Мальчик отпил. Сначала во рту было холодно, затем как огнем
обожгло. Дэвид конвульсивно сделал глоток, и его чуть не вырвало. Дрожа
всем телом, он прижал к себе ковшик.
- Что это было?
Катсук снял с плеч мальчика спальник, стал его сворачивать.
- Это питье Ворона. Я приготовил его вчера вечером.
Получившийся сверток он сунул в рюкзак.
- Это виски? - спросил Дэвид.
- Ха! Где бы я взял хокватское питье?
- Но что...
- Это сделано из кореньев. Там есть "чертова дубинка", она даст тебе
сил.
Катсук сунул руки в лямки рюкзака, встал.
- Пошли.
Дэвид выполз из их временного убежища, поднялся на ноги. Как только
он выбрался, Катсук вышиб подпорную ветку. Домик из коры упал, подняв тучу
золы из кострища. Катсук взял ветку, подошел к звериной норе, что была
неподалеку от их убежища и смел весь мусор так, будто весь беспорядок
наделал тут зверь.
От питья в желудке у Дэвида родился излучающий тепло комок. Мальчик
почувствовал себя совершенно свежим, в нем бурлила энергия. Он даже зубами
стучать перестал.
Катсук отбросил палку, которой взрыхливал землю и сказал:
- Держись поближе ко мне.
И он погрузился в туман, обойдя нору.
Дэвид задержался, чтобы поднять камушек - уже третий, чтобы отметить
третий день - а еще, чтобы оставить на мягкой земле след. Но Катсук тоже
остановился, следя за ним.
Обойдя нору, мальчик поднялся к своему захватчику. Индеец повернулся
и продолжил подъем.
"Почему это я иду за ним? - удивлялся Дэвид про себя. - Я мог бы
убежать и спрятаться в тумане. Но если он найдет меня, то убьет. Нож все
еще у него."
Мысли его вернулись к окровавленному бородачу.
"Он обязательно убьет меня. Он сумасшедший."
Катсук начал что-то декламировать на неизвестном Дэвиду языке. Скорее
всего, это была какая-то песня, в которой некоторые слоги повторялись
снова и снова.
- Прибацанный индеец, - пробормотал мальчик.
Но сказал он это тихо-тихо, чтобы Катсук не услыхал.
Вы уже поняли, насколько огромна и безлюдна площадь,
занимаемая Парком, в особенности Дикие Земли. К слову, нам
известно, что здесь разбилось, самое малое, шесть
маленьких самолетов. Мы их до сих пор не нашли, хотя
поиски ведутся до сих пор. Мы _д_о _с_и_х _п_о_р_ ищем! А
ведь это вам не иголка в стоге сена. И эти самолеты
сознательно не пытаются спрятаться от нас.
Вильям Редек, главный лесничий Национального Парка
- Ты зачем поднял этот камень? - спросил Катсук.
В левой руке Дэвида было четыре камушка.
- Чтобы считать дни. Мы идем уже четыре дня.
- А мы считаем ночи, - сказал индеец.
Катсук внутренне дивился, пытаясь постичь эту важную для хокватов
вещь. Четыре камня за дни или за ночи, какая для хоквата разница? Ночь и
день были для племени этого мальчишки всего лишь разделом между уровнями
страха.
Теперь они сидели уже в другом укрытии из коры, которое построил все
тот же Катсук, заканчивая поедать последние куски куропатки, изловленную
опять же Катсуком. Свет им давал небольшой костерок в центре их домика.
Огонь отбрасывал багровые тени на шершавые стенки, отблескивал на узлах
свитых ивовых прутьев, что поддерживали каркас.
Снаружи было уже совсем темно, но рядом был маленький пруд, в котором
только что отражалась расплавленная медь заката. Теперь же он заполнился
пойманными звездами.
Катсук поймал куропатку на громадной тсуге, что росла возле пруда.
Сам он назвал это дерево насестом. Вся земля под ним была белой от перьев.
Куропатки садились спать на ветках, и Катсуку удалось схватить одну из них
длинной палкой с петлей на конце.
Дэвид сыто отрыгнул, вздохнул довольно и бросил последнюю косточку в
кострище, как требовал того Катсук. Утром и кострище, и кости надо будет
закопать.
Индеец настелил на землю кедровых веток и накрыл их спальным мешком.
Он сунул ноги под спальник, направив их к угасающему огню, и сказал:
- Все. Давай спать.
Дэвид переполз вокруг костра, залез под спальник. Тот был сырой,
потому что не было солнца, чтобы хорошенько его высушить. От ткани исходил
кисловатый, прелый запах, смешивающийся с дымом, горелым жиром, вонью пота
и ароматом кедра.
Костер догорал, в нем оставалось только несколько угольков. Дэвид
чувствовал, как вокруг него смыкается ночь. Звуки облеклись в странные,
страшные формы. Ему было слышно, как скрипят кедровые иглы. Это место, с
его запахами, звуками и формами было настолько непохожим на привычную для
него жизнь, что он даже пытался перенести на него знакомые ему впечатления
прошлого времени. Только из памяти извлечь удавалось немного: скрежет
машин, проезжавших по металлическому мосту, городской смог, духи своей
матери... а больше и ничего. Теперь одни воспоминания заменялись другими.
Совершенно незаметно он пересек _г_р_а_н_и_ц_у_, отделяющую
бодрствование от сна. Над ним нависло гигантское лицо. Оно было очень
похоже на лицо Катсука - широкое, с выдающимися скулами, с широким ртом и
гривой тонких черных волос.
Губы на лице зашевелились и сказали: "Ты еще не готов. Когда это
случится, я приду за тобой. Молись, и твое желание будет исполнено". Губы
сомкнулись, но голос все еще продолжал: "Я приду за тобой... за тобой...
тобой!.." Слова отражались эхом в голове мальчика и наполняли ее страхом.
Он проснулся, дрожа, весь в поту, с чувством, будто голос все еще
разговаривает с ним.
- Катсук?
- Спи уже.
- Но мне приснился сон.
- Какой сон?
В голосе индейца прозвучала настороженность.
- Трудно сказать какой, но мне стало страшно.
- Что было в твоем сне?
Дэвид рассказал. Когда голос его затих, Катсук объяснил:
- Это у тебя был сон духа, пророческий.
- Это был твой бог, во сне?
- Возможно.
- И что обозначает этот сон?
- Только ты можешь сказать это.
При этом Катсук вздрогнул, в его груди появилось до сих пор неведомое
ему чувство. "Пророческий сон у Хоквата?" Неужели Ловец Душ ведет
нечестную игру? Кое-что о подобных случаях он слыхал. Какой странный сон!
Хоквату пообещали право на исполнение желания - любого желания. И если он
попросит уйти от дикой природы, ему это удастся сделать.
- Катсук, а что такое сон духа?
- Это такой, когда во сне ты видишь духа - проводника твоей второй
души.
- Ты сказал, что это мог быть бог.
- Им может стать и бог, и дух. Он говорит тебе, что следует сделать
или куда надо идти.
- В моем сне не говорилось, что мне надо куда-то идти.
- Твой сон сообщил, что ты еще не готов.
- К чему?
- Идти куда-нибудь.
- Вот как. - Молчание, затем: - Этот сон напугал меня.
- А-а, видишь, хокватская наука не смогла освободить вас перед
страхом божьим.
- Катсук, ты и вправду в это веришь? - Голос тихий, но напряженный.
- Послушай! У каждого есть две души. Одна остается в теле. Другая
ходит в нижнем или верхнем мире. Это зависит от того, какую жизнь ты
ведешь. Вторая душа должна иметь проводника: духа или же бога.
- В церкви учат не этому.
- Ты сомневаешься? - фыркнул Катсук. - Было время, и я тоже
сомневался. И это чуть не погубило меня. Больше я уже не сомневаюсь.
- Ты нашел себе проводника?
- Да.
- Тебя ведет Ворон?
Катсук почувствовал, как Ловец Душ внутри зашевелился.
- Ты ничего не понял про проводника, - сказал индеец.
Дэвид напряженно заглянул в темноту его глаз.
- Это что, только индейцы могут?..
- Не называй меня индейцем!
- Но ведь ты же...
- Дурацкое название - индеец. Это вы назвали нас так. Вы не захотели
согласиться с тем, что не нашли Индии. Так почему я обязан жить с этой
ошибкой?
Дэвид вспомнил о миссис Парма.
- А я знаю настоящую индианку, из Индии. Она работает на нас. Мои
родители забрали ее из Индии.
- Куда бы вы, хокваты, не пришли, повсюду местные жители работают на
вас.
- Если бы она осталась в Индии, то умерла бы с голоду. Я слышал, как
мама говорила про это. Там люди голодали.
- Люди повсюду голодают.
- А у настоящих индийцев проводники есть?
- Каждый может взять себе проводника.
- А ты сделал это по наитию?
- Пойдешь в лес, там будешь молиться...
- Но ведь мы уже в лесу. Могу я помолиться сейчас?
- Конечно. Попроси Алкунтама дать тебе проводника.
- Вашего бога зовут Алкунтам?
- Можно сказать и так.
- Это он дал тебе проводника?
- Ты ничего не понял, Хокват. Спи.
- А как тебя ведет твой дух?
- Я уже объяснял. Он разговаривает.
Дэвид вызвал в памяти свой сон.
- Что, прямо в голове?
- Да.
- И это дух сказал, чтобы ты похитил меня?
Катсук почувствовал, что вопрос мальчика его задел, разбудив
дремлющие внутри злые силы. Ловец Душ зашевелился, заворочался.
- Так это дух тебе сказал? - настаивал Дэвид.
- Замолчи! - вздыбился Катсук. - Замолчи, иначе я свяжу тебя и заткну
рот. - Он отвернулся, протянул ноги к остаткам тепла в камнях возле
костра.
"Это я, Таманавис, говорю тебе..."
Катсук слышал слова духа так громко, что даже странно было, как не
различает их мальчик.
"У тебя уже есть Совершенно Невинный."
- А когда этот твой дух разговаривает с тобой?
- Тогда, когда есть нечто, что ты должен знать, - прошептал Катсук.
- А что я должен знать?
- Как принять в себя мое смертельное острие, - опять прошептал
индеец.
- Что?
- Тебе надо знать, как жить, чтобы правильно умереть. Но первое, тебе
надо жить. Большинство из твоих хокватов вообще не живет.
- Неужели твой дух говорит тебе такие глупости?
Чувствуя в груди нарождающуюся истерику, Катсук сказал:
- Спи. Или я убью тебя еще до того, как ты заживешь по-настоящему.
Дэвид услыхал в этих словах что-то такое, что заставило его
задрожать. Этот человек сошел с ума. Он уже кое-что сделал. Он убил
человека.
Катсук почувствовал эту дрожь, подвинулся к мальчику, положил руку на
плечо.
- Не бойся, Хокват. Ты еще поживешь. Я тебе обещаю.
Но мальчик все еще дрожал.
Катсук сел, вынул из сумки на поясе древнюю флейту, мягко подул в
нее. Он почувствовал, как песня вырвалась наружу, как бьется она в
задымленном пространстве их маленького укрытия.
На какой-то миг он представил, что находится в каком-то древнем,
безопасном, уютном месте с другом, братом. Музыка сроднила их. Они думают
о завтрашней охоте. Они охраняют святость места, заботятся один о другом.
Дэвид слушал музыку, и она его убаюкала.
Потом Катсук перестал играть и положил флейту назад в сумку. Хокват
мерно дышал во сне. Внезапно Катсук почувствовал как нечто видимое и
осязаемое связь между собой и этим мальчиком. Могло ли так случиться, что
они и вправду были братьями в том другом мире, что невидимо и беззвучно
движется рядом с миром чувств.
"Брат мой, Хокват", - думал Катсук.
Ваш язык переполнен жестким чувством времени, что
заранее отвергает пластичность Вселенной. Мое племя
представляет Вселенную как единый организм, как сырой,
первоначальный материал для творения. Ваш язык отрицает
это каждым произнесенным вами словом. Вы дробите Вселенную
на маленькие кусочки. Мои соплеменники сразу же
распознают, что "бифуркация природы" Уайтхеда - это
иллюзия. Это производное вашего языка! Программисты ваших
компьютеров знают об этом. Они говорят: "Завелся мусор,
убрать мусор". Убирая мусор, они обращаются к программе, к
языку. Основа же моего языка, в том, что я, во всех своих
поступках, являюсь частью окружающего меня мира. Ваш же
язык изолирует вас от Вселенной. Вы позабыли о
происхождении букв, которыми записываете свой язык. А ведь
предками их были идеограммы, которые запечатлевали
движения окружающей Вселенной.
Из статьи Чарлза Хобухета для журнала "Философия 200"
В неярком утреннем свете Дэвид стоял под высоким кедром, перебирая
пять камушков в кармане. На траве выпала роса, как будто каждая ночная
звездочка оставила на земле свой след. Катсук стоял рядом с мальчиком,
подтягивая лямки рюкзака. За его спиной на горных вершинах горел алый
отсвет зари.
- Куда мы пойдем сегодня? - спросил Дэвид.
- Ты слишком много говоришь, Хокват.
- Всегда ты затыкаешь мне рот.
- Потому что ты слишком много разговариваешь.
- А как же я буду учиться, если мне нельзя говорить?
- Раскрой свои чувства и пойми то, что они тебе говорят.
Катсук вырвал из земли несколько веток папоротника. На ходу он бил
ими себя по бедру, вслушиваясь в окружающий мир - звуки, что издает
следующий за ним мальчик, находящиеся рядом звери... Слева пролетела
перепелка. Индеец видел желто-коричневое пятно на заду у лося, что
мелькнул далеко-далеко в мшисто-зеленом рассветном лесу.
Они снова поднимались в гору. Дыхание вырывалось из губ белыми
облачками. Потом очутились на склоне, поросшем старыми тсугами, и
спускались в заполненную туманом долину, где стволы деревьев поросли
струпьями лишайников.
По дорожке стекала влага, заполняя водой лосиные следы, вымывая
мелкие камни и вырывая на спуске целый канал. Единственное, что они
слышали - это звук своих шагов.
Они нашли выброшенную охотником голову белки. Ее обсели птицы с
черными клювами и белыми грудками. Они продолжали пировать, даже когда два
человеческих создания прошли в шаге от них.
Спустившись в долину и выйдя из чащи, они попали на поросший
тростником берег небольшого озера. На воде лежал серо-голубой туман; на
дальнем берегу стояли восково-зеленые деревья. Справа была отмель. На
мокром песке четко отпечатались следы птиц, что прилетали сюда в поисках
еды. Утки-крохали предусмотрительно направились к дальнему берегу. Когда
Катсук с мальчиком вышли на открытое место, утки взлетели, взбивая воду
крыльями, и закружились над чужаками.
- Вот это да! - воскликнул Дэвид. - Здесь кто-нибудь был до нас?
- Мое племя... и много раз.
Катсук осматривал озеро. Что-то заставило уток всполошиться. Плохой
знак.
Рядом с зарослями тростника лежали поваленные ветром тсуговые
деревья. Кора на них была сбита бесчисленными копытами. Катсук снял рюкзак
и ступил на ствол дерева, чья вершина погрузилась в озеро. Тонкий ствол
дрожал под его ногами. Индеец хватался за торчащие ветки, пробираясь к
воде, и вдруг застыл на месте. Рядом с деревом по воде плыло черное перо.
Катсук нагнулся, вынул его из воды, отряхнул.
- Ворон, - прошептал он.
Вот это был знак! Катсук сунул перо за головную повязку, присел,
придерживаясь одной рукой за ветку, и погрузил лицо в воду, чтобы
напиться. Вода в озере была холодная.
Ствол дерева задрожал, и Катсук почувствовал, как приближается
мальчик.
Катсук встал и еще раз внимательно изучил окружающую местность.
Мальчик пил, громко плеская водой. Сейчас им предстоял путь до дальнего
конца озера, а потом вдоль ручья, впадающего в него. Индеец почувствовал,
что мальчик сошел со ствола и повернулся сам.
Рюкзак был чужим зеленым пятном среди тростника. Катсук вспомнил о
лежащей там еде: пакетике арахиса, двух шоколадных батончиках, нескольких
пакетиках чая, понемногу бекона и сыра.
Катсук подумал о еде. "Я еще не настолько голоден, чтобы есть пищу
хокватов."
Мальчик стоял рядом, глядя на рюкзак. "А вот ему кушать хочется", -
подумал индеец. Кузнечик в тростниках завел свою вечную песенку: "Чрррк!
Чрррк!" Катсук повернулся к Дэвиду, поднял рюкзак.
- А я думал, ты собрался ловить рыбу, - сказал мальчик.
- Ты не выживешь здесь один.
- Почему?
- С этим местом что-то не так, а ты даже не почувствовал этого.
Пошли.
Катсук сунул руки в лямки рюкзака и вернулся назад, в лес, на
звериную тропу, идущую параллельно берегу.
Дэвид шел за ним и думал: "С этим местом что-то не так?" Сам он
чувствовал только пронизывающий все тело холод, каждый листок выливал на
него скопленную влагу.
Катсук свернул налево и перешел на охотничий шаг - небыстрый,
настороженный, каждое движение согласуется с окружающим. Сейчас он
чувствовал себя в сверхъестественном мире Похитителя Душ, в нем нарастала
волна экстаза, каждый шаг напоминал о древних религиозных ритуалах.
Сама природа тоже насторожилась... Какая-то особенная тишина. Все
окружающее концентрировалось на поляне в головах озера.
Дэвид старался не отставать от Катсука и думал про себя: "Что он там
увидел?" Мрачная настороженность движений наполняла окружавший их лес
скрытой опасностью.
Они прошли мимо зарослей морошки, но ягоды были еще незрелыми. Дэвид
увидал, как Катсук остановился, внимательно изучая заросли, как
зашевелились листья, будто это были язычки, рассказывающие индейцу об этом
месте. Ягоды, деревья, озеро - все вокруг разговаривало, но только один
Катсук понимал их речи.
"А вдруг здесь есть какие-то другие туристы?"
Дэвид споткнулся на выступающем из земли корне. В нем одновременно
появились и страх, и надежда.
Тропа вилась наверх по склону, за кустиками морошки. Катсук слышал,
как мальчик споткнулся, но удержался на ногах; он вслушивался в тягостное
молчание леса, в журчание ручья, бегущего слева от тропы. Из-за росы
штанины джинсов убитого бородача совершенно вымокли. Катсук кожей впитывал
холод и думал, что неплохо бы сейчас иметь дубленку.
Осмысление пронизало его будто молния, будто сам лес послал
предупреждение. Катсук даже на месте застыл. "Хокватская дубленка!" Он
знал, что уже никогда не сможет даже увидеть дубленку, почувствовать ее
тепло. И вообще, все это хокватская чушь! До него дошел смысл
предупреждения: это хокватская одежда делала его слабым. Нужно как можно
быстрее избавиться от нее, иначе ему не гарантировалась безопасность.
Медленно-медленно индеец поднялся на склон, слыша, как следом идет
мальчик. Деревья стояли слишком густо, чтобы увидать, что творится на
поляне, но Катсук знал, что опасность находится именно там. Он опустился
на землю, чтобы ветки не закрывали обзор.
Тропа раздваивалась, одна ее часть вела прямо на поляну. Деревья
росли вроде бы и не густо, но все же поляну увидать не удавалось. Катсук
спустился со склона, обошел елку и очутился на поляне. После лесного
полумрака яркий свет подействовал на него будто взрыв. Ручей черной лентой
пересекал всю поляну, поросшую высокой травой, болотными лаврами и синими
незабудками. Лоси протоптали тропу через всю поляну, потом она сворачивала
на глинистую насыпь, почти перегораживающую поток.
Катсук почувствовал, что мальчик встал позади него, но продолжал
изучать поляну. Внезапно он схватил мальчика за руку, оба застыли на
месте. На поляне, у ручья лежал мертвый лосенок. Его голова была вывернута
под неестественным углом к телу. На шкуре были видны следы громадных
клыков: алые на коричневом.
Сейчас двигались только глаза индейца, разыскивая громадную кошку,
что натворила это. Непохоже, чтобы она ушла просто так, оставив добычу.
Что ее встревожило? Катсук просмотрел всю поляну по длине, внезапно
осознав диссонирующее напряжение присевшего рядом мальчика. Хокват не мог
долго обходиться без звука. И он мог привлечь внимание того, что
встревожило кошку. Катсук почувствовал, как желудок его натянулся будто
кожа на барабане.
В дальнем конце поляны по траве пошла волна движения, причем
невозможно было заметить, как она возникла. Катсук заметил очертания
хищника через стебли высокой травы. Движущаяся волна перемещалась по
диагонали к тому месту, где ручей исчезал в стене деревьев. Сердце в груди
индейца билось гулко и тяжело.
Но что напугало хищную тварь?
Катсук чувствовал, как просыпается в нем страх. Почему он не заметил
здесь никакого знака, говорящего об опасности? Индеец покрепче схватил
Хоквата за руку и стал отползать назад, к тропе, таща мальчика за собой и
не обращая внимания на острые сучья и ветки.
Где-то далеко за ними, на холме затоковал тетерев. Катсук
сконцентрировался на этом звуке и направился в ту сторону. Сейчас деревья
частично скрывали их от поляны. Теперь Катсук уже не мог видеть волну в
траве. Его мысли были теперь одной цепью неуверенности и боли: на поляне
что-то не в порядке и что-то неладное в нем самом. Он все время облизывал
губы, чувствуя, как те холодеют и лопаются.
Дэвид, перепуганный молчаливым исследованием и внезапным
отступлением, двигался как можно тише, позволяя тянуть себя к вершине
холма, где токовал тетерев. Острый шип расцарапал руку. Мальчик зашипел от
боли, но Катсук лишь тянул его за собой, заставляя поспешить.
Они обежали вздыбленные корни дерева-кормилицы - длиннющей тсуги, из
ствола которой уже росли молодые деревца.
Катсук толкнул мальчика в яму за деревом. Оба одновременно высунули
головы наружу.
- Что это? - прошептал Дэвид.
Катсук приложил палец к губам мальчика, приказывая молчать.
Дэвид отпихнул руку, и в этот миг резкий треск выстрела из
охотничьего ружья прокатился по долине и отразился эхом от стены деревьев.
Катсук пригнул голову мальчика за ствол и лег рядом, напряженно
вслушиваясь. Дыхание его стало неглубоким и прерывистым. "Браконьер? Ну
конечно же! Здесь нельзя охотиться."
Укрытие за деревом-кормилицей было затенено ореховым кустом. Его
листья отфильтровывали солнечный свет, что отразился от паука,
растянувшего свою ловчую сеть между двумя ветками рядом с головой Катсука.
Проворный охотник в своей шелковистой паутине разговаривал со своего места
с индейцем. "Браконьер". Здесь, в этой долине, браконьерствовать мог
только кто-то из его соплеменников. А кто еще мог рискнуть охотиться
здесь? Кто еще мог знать о припасах в закопанных железных бочках, о
замаскированных сторожках, о пещере, что раньше была шахтой?
Но почему это его соплеменники находятся здесь?
Сам он был уже освящен всеми основными духами. О его деяниях уже
можно было петь песни. Образцы для этих песен уже находились в его мыслях,
сырость.
А может Катсук спустился к реке, чтобы наловить рыбы?
Перед мостом было объявление: "Проходить только пешком или на
лошадях".
Возле реки кипела своя собственная жизнь. Они увидали нескольких
буро-пятнистых кроликов, спешивших куда-то и нырнувших во влажную зелень.
Дэвид подумал: "А вдруг Катсук поставил силки на кролика?"
От голода кишки прямо скрутило.
Перейдя мост, они поднялись вверх по склону под моросящим дождем. Но
это был не настоящий дождь, а с громадных листьев папоротника капала
сырость.
Так _к_у_д_а _ж_е_ подался Катсук?
Дэвид выглянул из укрытия. Везде было холодно и пусто, только где-то
в стороне крякали утки. Это был мир призрачный, мир мрачного,
только-только нарождавшегося рассвета. Никаких ярких лучей - одна лишь
кружащаяся, неопределенная серость.
К мальчику пришла мысль: "Нельзя думать про то, как был убит тот
молодой турист."
Но от воспоминаний невозможно было избавиться. Катсук сделал все это
прямо на глазах пленника. Отблеск солнца на стальном лезвии, и сразу же
после этого фонтан крови...
От воспоминаний захотелось плакать.
Зачем Катсук сделал это? Потому что молодой турист назвал его Вождем?
Наверняка, нет. Почему тогда? Неужели, это дух заставил Катсука? Духи
заставили его убить человека?
Нет, он просто сошел с ума. Если он слушается духов, то те могут
приказать ему делать все что угодно.
Все что угодно!
Дэвид размышлял, смог бы он сам сбежать этим туманным утром. Вот
только, кто знает, где сейчас Катсук? Тот путник хотел уйти. А Катсук
может и ожидать, что его пленник хочет сбежать.
Весь день после убийства голова Дэвида гудела от незаданных вопросов.
Но что-то подсказало ему не задавать их Катсуку. Смерть туриста обязана
уйти в прошлое. Вспоминая о ней, можно было накликать следующую смерть.
Тогда они далеко обошли страшное место, где произошло убийство. У
Дэвида ноги гудели от усталости, и он только дивился, как это Катсук
держит шаг. Каждый раз, когда Катсук взмахивал рукой, Дэвиду казалось,
будто в ней зажат нож.
Дэвид вспомнил наступление ночи. Они остановились приблизительно за
полчаса до темноты. Шел теперь уже настоящий дождь. Катсук приказал
мальчику ожидать под кедром, пока сам он будет строить укрытие. Долина
реки заполнилась текучим мраком, сползшим с окрестных холмов.
Нахмурившиеся деревья стояли в совершенной тишине. Когда стало совсем
темно, дождь перестал, и небо очистилось. В темноте нарастали какие-то
звуки. Дэвид слыхал, как перекатываются в речке камни, все шумы
окружающего мира, превращающегося в хаос.
Всякий раз, когда он закрывал глаза, в памяти возникали пятна крови,
разрезанная шея, отблеск ножа.
Очень долго Дэвид просто лежал с открытыми глазами, выглядывая из их
укрытия в окружающий мрак. На противоположном берегу реки стала различимой
округлая скала, высвеченная из темноты луной. Дэвид стал всматриваться в
нее и сам не заметил, как его потянуло ко сну.
Так, но что же делает Катсук?
Поплотнее закутавшись в спальник, Дэвид подполз к выходу и высунул
голову: холод, повсюду плывут клочья тумана, мокрая серость, заполненная
бесформенными очертаниями - и больше ничего. Казалось, что это туман
вцепился в ночь и не собирается ее отпускать.
Куда пошел Катсук?
Мужчина возник совершенно неожиданно. Он вышел из тумана, как будто
прорвал завесу. Индеец подал Дэвиду ковшик, сделанный из древесной коры:
"Выпей это".
Мальчик послушался, но у него так сильно тряслись руки, что часть
молочной жидкости выплеснулась на подбородок. Напиток пах травами, вкус
горький. Мальчик отпил. Сначала во рту было холодно, затем как огнем
обожгло. Дэвид конвульсивно сделал глоток, и его чуть не вырвало. Дрожа
всем телом, он прижал к себе ковшик.
- Что это было?
Катсук снял с плеч мальчика спальник, стал его сворачивать.
- Это питье Ворона. Я приготовил его вчера вечером.
Получившийся сверток он сунул в рюкзак.
- Это виски? - спросил Дэвид.
- Ха! Где бы я взял хокватское питье?
- Но что...
- Это сделано из кореньев. Там есть "чертова дубинка", она даст тебе
сил.
Катсук сунул руки в лямки рюкзака, встал.
- Пошли.
Дэвид выполз из их временного убежища, поднялся на ноги. Как только
он выбрался, Катсук вышиб подпорную ветку. Домик из коры упал, подняв тучу
золы из кострища. Катсук взял ветку, подошел к звериной норе, что была
неподалеку от их убежища и смел весь мусор так, будто весь беспорядок
наделал тут зверь.
От питья в желудке у Дэвида родился излучающий тепло комок. Мальчик
почувствовал себя совершенно свежим, в нем бурлила энергия. Он даже зубами
стучать перестал.
Катсук отбросил палку, которой взрыхливал землю и сказал:
- Держись поближе ко мне.
И он погрузился в туман, обойдя нору.
Дэвид задержался, чтобы поднять камушек - уже третий, чтобы отметить
третий день - а еще, чтобы оставить на мягкой земле след. Но Катсук тоже
остановился, следя за ним.
Обойдя нору, мальчик поднялся к своему захватчику. Индеец повернулся
и продолжил подъем.
"Почему это я иду за ним? - удивлялся Дэвид про себя. - Я мог бы
убежать и спрятаться в тумане. Но если он найдет меня, то убьет. Нож все
еще у него."
Мысли его вернулись к окровавленному бородачу.
"Он обязательно убьет меня. Он сумасшедший."
Катсук начал что-то декламировать на неизвестном Дэвиду языке. Скорее
всего, это была какая-то песня, в которой некоторые слоги повторялись
снова и снова.
- Прибацанный индеец, - пробормотал мальчик.
Но сказал он это тихо-тихо, чтобы Катсук не услыхал.
Вы уже поняли, насколько огромна и безлюдна площадь,
занимаемая Парком, в особенности Дикие Земли. К слову, нам
известно, что здесь разбилось, самое малое, шесть
маленьких самолетов. Мы их до сих пор не нашли, хотя
поиски ведутся до сих пор. Мы _д_о _с_и_х _п_о_р_ ищем! А
ведь это вам не иголка в стоге сена. И эти самолеты
сознательно не пытаются спрятаться от нас.
Вильям Редек, главный лесничий Национального Парка
- Ты зачем поднял этот камень? - спросил Катсук.
В левой руке Дэвида было четыре камушка.
- Чтобы считать дни. Мы идем уже четыре дня.
- А мы считаем ночи, - сказал индеец.
Катсук внутренне дивился, пытаясь постичь эту важную для хокватов
вещь. Четыре камня за дни или за ночи, какая для хоквата разница? Ночь и
день были для племени этого мальчишки всего лишь разделом между уровнями
страха.
Теперь они сидели уже в другом укрытии из коры, которое построил все
тот же Катсук, заканчивая поедать последние куски куропатки, изловленную
опять же Катсуком. Свет им давал небольшой костерок в центре их домика.
Огонь отбрасывал багровые тени на шершавые стенки, отблескивал на узлах
свитых ивовых прутьев, что поддерживали каркас.
Снаружи было уже совсем темно, но рядом был маленький пруд, в котором
только что отражалась расплавленная медь заката. Теперь же он заполнился
пойманными звездами.
Катсук поймал куропатку на громадной тсуге, что росла возле пруда.
Сам он назвал это дерево насестом. Вся земля под ним была белой от перьев.
Куропатки садились спать на ветках, и Катсуку удалось схватить одну из них
длинной палкой с петлей на конце.
Дэвид сыто отрыгнул, вздохнул довольно и бросил последнюю косточку в
кострище, как требовал того Катсук. Утром и кострище, и кости надо будет
закопать.
Индеец настелил на землю кедровых веток и накрыл их спальным мешком.
Он сунул ноги под спальник, направив их к угасающему огню, и сказал:
- Все. Давай спать.
Дэвид переполз вокруг костра, залез под спальник. Тот был сырой,
потому что не было солнца, чтобы хорошенько его высушить. От ткани исходил
кисловатый, прелый запах, смешивающийся с дымом, горелым жиром, вонью пота
и ароматом кедра.
Костер догорал, в нем оставалось только несколько угольков. Дэвид
чувствовал, как вокруг него смыкается ночь. Звуки облеклись в странные,
страшные формы. Ему было слышно, как скрипят кедровые иглы. Это место, с
его запахами, звуками и формами было настолько непохожим на привычную для
него жизнь, что он даже пытался перенести на него знакомые ему впечатления
прошлого времени. Только из памяти извлечь удавалось немного: скрежет
машин, проезжавших по металлическому мосту, городской смог, духи своей
матери... а больше и ничего. Теперь одни воспоминания заменялись другими.
Совершенно незаметно он пересек _г_р_а_н_и_ц_у_, отделяющую
бодрствование от сна. Над ним нависло гигантское лицо. Оно было очень
похоже на лицо Катсука - широкое, с выдающимися скулами, с широким ртом и
гривой тонких черных волос.
Губы на лице зашевелились и сказали: "Ты еще не готов. Когда это
случится, я приду за тобой. Молись, и твое желание будет исполнено". Губы
сомкнулись, но голос все еще продолжал: "Я приду за тобой... за тобой...
тобой!.." Слова отражались эхом в голове мальчика и наполняли ее страхом.
Он проснулся, дрожа, весь в поту, с чувством, будто голос все еще
разговаривает с ним.
- Катсук?
- Спи уже.
- Но мне приснился сон.
- Какой сон?
В голосе индейца прозвучала настороженность.
- Трудно сказать какой, но мне стало страшно.
- Что было в твоем сне?
Дэвид рассказал. Когда голос его затих, Катсук объяснил:
- Это у тебя был сон духа, пророческий.
- Это был твой бог, во сне?
- Возможно.
- И что обозначает этот сон?
- Только ты можешь сказать это.
При этом Катсук вздрогнул, в его груди появилось до сих пор неведомое
ему чувство. "Пророческий сон у Хоквата?" Неужели Ловец Душ ведет
нечестную игру? Кое-что о подобных случаях он слыхал. Какой странный сон!
Хоквату пообещали право на исполнение желания - любого желания. И если он
попросит уйти от дикой природы, ему это удастся сделать.
- Катсук, а что такое сон духа?
- Это такой, когда во сне ты видишь духа - проводника твоей второй
души.
- Ты сказал, что это мог быть бог.
- Им может стать и бог, и дух. Он говорит тебе, что следует сделать
или куда надо идти.
- В моем сне не говорилось, что мне надо куда-то идти.
- Твой сон сообщил, что ты еще не готов.
- К чему?
- Идти куда-нибудь.
- Вот как. - Молчание, затем: - Этот сон напугал меня.
- А-а, видишь, хокватская наука не смогла освободить вас перед
страхом божьим.
- Катсук, ты и вправду в это веришь? - Голос тихий, но напряженный.
- Послушай! У каждого есть две души. Одна остается в теле. Другая
ходит в нижнем или верхнем мире. Это зависит от того, какую жизнь ты
ведешь. Вторая душа должна иметь проводника: духа или же бога.
- В церкви учат не этому.
- Ты сомневаешься? - фыркнул Катсук. - Было время, и я тоже
сомневался. И это чуть не погубило меня. Больше я уже не сомневаюсь.
- Ты нашел себе проводника?
- Да.
- Тебя ведет Ворон?
Катсук почувствовал, как Ловец Душ внутри зашевелился.
- Ты ничего не понял про проводника, - сказал индеец.
Дэвид напряженно заглянул в темноту его глаз.
- Это что, только индейцы могут?..
- Не называй меня индейцем!
- Но ведь ты же...
- Дурацкое название - индеец. Это вы назвали нас так. Вы не захотели
согласиться с тем, что не нашли Индии. Так почему я обязан жить с этой
ошибкой?
Дэвид вспомнил о миссис Парма.
- А я знаю настоящую индианку, из Индии. Она работает на нас. Мои
родители забрали ее из Индии.
- Куда бы вы, хокваты, не пришли, повсюду местные жители работают на
вас.
- Если бы она осталась в Индии, то умерла бы с голоду. Я слышал, как
мама говорила про это. Там люди голодали.
- Люди повсюду голодают.
- А у настоящих индийцев проводники есть?
- Каждый может взять себе проводника.
- А ты сделал это по наитию?
- Пойдешь в лес, там будешь молиться...
- Но ведь мы уже в лесу. Могу я помолиться сейчас?
- Конечно. Попроси Алкунтама дать тебе проводника.
- Вашего бога зовут Алкунтам?
- Можно сказать и так.
- Это он дал тебе проводника?
- Ты ничего не понял, Хокват. Спи.
- А как тебя ведет твой дух?
- Я уже объяснял. Он разговаривает.
Дэвид вызвал в памяти свой сон.
- Что, прямо в голове?
- Да.
- И это дух сказал, чтобы ты похитил меня?
Катсук почувствовал, что вопрос мальчика его задел, разбудив
дремлющие внутри злые силы. Ловец Душ зашевелился, заворочался.
- Так это дух тебе сказал? - настаивал Дэвид.
- Замолчи! - вздыбился Катсук. - Замолчи, иначе я свяжу тебя и заткну
рот. - Он отвернулся, протянул ноги к остаткам тепла в камнях возле
костра.
"Это я, Таманавис, говорю тебе..."
Катсук слышал слова духа так громко, что даже странно было, как не
различает их мальчик.
"У тебя уже есть Совершенно Невинный."
- А когда этот твой дух разговаривает с тобой?
- Тогда, когда есть нечто, что ты должен знать, - прошептал Катсук.
- А что я должен знать?
- Как принять в себя мое смертельное острие, - опять прошептал
индеец.
- Что?
- Тебе надо знать, как жить, чтобы правильно умереть. Но первое, тебе
надо жить. Большинство из твоих хокватов вообще не живет.
- Неужели твой дух говорит тебе такие глупости?
Чувствуя в груди нарождающуюся истерику, Катсук сказал:
- Спи. Или я убью тебя еще до того, как ты заживешь по-настоящему.
Дэвид услыхал в этих словах что-то такое, что заставило его
задрожать. Этот человек сошел с ума. Он уже кое-что сделал. Он убил
человека.
Катсук почувствовал эту дрожь, подвинулся к мальчику, положил руку на
плечо.
- Не бойся, Хокват. Ты еще поживешь. Я тебе обещаю.
Но мальчик все еще дрожал.
Катсук сел, вынул из сумки на поясе древнюю флейту, мягко подул в
нее. Он почувствовал, как песня вырвалась наружу, как бьется она в
задымленном пространстве их маленького укрытия.
На какой-то миг он представил, что находится в каком-то древнем,
безопасном, уютном месте с другом, братом. Музыка сроднила их. Они думают
о завтрашней охоте. Они охраняют святость места, заботятся один о другом.
Дэвид слушал музыку, и она его убаюкала.
Потом Катсук перестал играть и положил флейту назад в сумку. Хокват
мерно дышал во сне. Внезапно Катсук почувствовал как нечто видимое и
осязаемое связь между собой и этим мальчиком. Могло ли так случиться, что
они и вправду были братьями в том другом мире, что невидимо и беззвучно
движется рядом с миром чувств.
"Брат мой, Хокват", - думал Катсук.
Ваш язык переполнен жестким чувством времени, что
заранее отвергает пластичность Вселенной. Мое племя
представляет Вселенную как единый организм, как сырой,
первоначальный материал для творения. Ваш язык отрицает
это каждым произнесенным вами словом. Вы дробите Вселенную
на маленькие кусочки. Мои соплеменники сразу же
распознают, что "бифуркация природы" Уайтхеда - это
иллюзия. Это производное вашего языка! Программисты ваших
компьютеров знают об этом. Они говорят: "Завелся мусор,
убрать мусор". Убирая мусор, они обращаются к программе, к
языку. Основа же моего языка, в том, что я, во всех своих
поступках, являюсь частью окружающего меня мира. Ваш же
язык изолирует вас от Вселенной. Вы позабыли о
происхождении букв, которыми записываете свой язык. А ведь
предками их были идеограммы, которые запечатлевали
движения окружающей Вселенной.
Из статьи Чарлза Хобухета для журнала "Философия 200"
В неярком утреннем свете Дэвид стоял под высоким кедром, перебирая
пять камушков в кармане. На траве выпала роса, как будто каждая ночная
звездочка оставила на земле свой след. Катсук стоял рядом с мальчиком,
подтягивая лямки рюкзака. За его спиной на горных вершинах горел алый
отсвет зари.
- Куда мы пойдем сегодня? - спросил Дэвид.
- Ты слишком много говоришь, Хокват.
- Всегда ты затыкаешь мне рот.
- Потому что ты слишком много разговариваешь.
- А как же я буду учиться, если мне нельзя говорить?
- Раскрой свои чувства и пойми то, что они тебе говорят.
Катсук вырвал из земли несколько веток папоротника. На ходу он бил
ими себя по бедру, вслушиваясь в окружающий мир - звуки, что издает
следующий за ним мальчик, находящиеся рядом звери... Слева пролетела
перепелка. Индеец видел желто-коричневое пятно на заду у лося, что
мелькнул далеко-далеко в мшисто-зеленом рассветном лесу.
Они снова поднимались в гору. Дыхание вырывалось из губ белыми
облачками. Потом очутились на склоне, поросшем старыми тсугами, и
спускались в заполненную туманом долину, где стволы деревьев поросли
струпьями лишайников.
По дорожке стекала влага, заполняя водой лосиные следы, вымывая
мелкие камни и вырывая на спуске целый канал. Единственное, что они
слышали - это звук своих шагов.
Они нашли выброшенную охотником голову белки. Ее обсели птицы с
черными клювами и белыми грудками. Они продолжали пировать, даже когда два
человеческих создания прошли в шаге от них.
Спустившись в долину и выйдя из чащи, они попали на поросший
тростником берег небольшого озера. На воде лежал серо-голубой туман; на
дальнем берегу стояли восково-зеленые деревья. Справа была отмель. На
мокром песке четко отпечатались следы птиц, что прилетали сюда в поисках
еды. Утки-крохали предусмотрительно направились к дальнему берегу. Когда
Катсук с мальчиком вышли на открытое место, утки взлетели, взбивая воду
крыльями, и закружились над чужаками.
- Вот это да! - воскликнул Дэвид. - Здесь кто-нибудь был до нас?
- Мое племя... и много раз.
Катсук осматривал озеро. Что-то заставило уток всполошиться. Плохой
знак.
Рядом с зарослями тростника лежали поваленные ветром тсуговые
деревья. Кора на них была сбита бесчисленными копытами. Катсук снял рюкзак
и ступил на ствол дерева, чья вершина погрузилась в озеро. Тонкий ствол
дрожал под его ногами. Индеец хватался за торчащие ветки, пробираясь к
воде, и вдруг застыл на месте. Рядом с деревом по воде плыло черное перо.
Катсук нагнулся, вынул его из воды, отряхнул.
- Ворон, - прошептал он.
Вот это был знак! Катсук сунул перо за головную повязку, присел,
придерживаясь одной рукой за ветку, и погрузил лицо в воду, чтобы
напиться. Вода в озере была холодная.
Ствол дерева задрожал, и Катсук почувствовал, как приближается
мальчик.
Катсук встал и еще раз внимательно изучил окружающую местность.
Мальчик пил, громко плеская водой. Сейчас им предстоял путь до дальнего
конца озера, а потом вдоль ручья, впадающего в него. Индеец почувствовал,
что мальчик сошел со ствола и повернулся сам.
Рюкзак был чужим зеленым пятном среди тростника. Катсук вспомнил о
лежащей там еде: пакетике арахиса, двух шоколадных батончиках, нескольких
пакетиках чая, понемногу бекона и сыра.
Катсук подумал о еде. "Я еще не настолько голоден, чтобы есть пищу
хокватов."
Мальчик стоял рядом, глядя на рюкзак. "А вот ему кушать хочется", -
подумал индеец. Кузнечик в тростниках завел свою вечную песенку: "Чрррк!
Чрррк!" Катсук повернулся к Дэвиду, поднял рюкзак.
- А я думал, ты собрался ловить рыбу, - сказал мальчик.
- Ты не выживешь здесь один.
- Почему?
- С этим местом что-то не так, а ты даже не почувствовал этого.
Пошли.
Катсук сунул руки в лямки рюкзака и вернулся назад, в лес, на
звериную тропу, идущую параллельно берегу.
Дэвид шел за ним и думал: "С этим местом что-то не так?" Сам он
чувствовал только пронизывающий все тело холод, каждый листок выливал на
него скопленную влагу.
Катсук свернул налево и перешел на охотничий шаг - небыстрый,
настороженный, каждое движение согласуется с окружающим. Сейчас он
чувствовал себя в сверхъестественном мире Похитителя Душ, в нем нарастала
волна экстаза, каждый шаг напоминал о древних религиозных ритуалах.
Сама природа тоже насторожилась... Какая-то особенная тишина. Все
окружающее концентрировалось на поляне в головах озера.
Дэвид старался не отставать от Катсука и думал про себя: "Что он там
увидел?" Мрачная настороженность движений наполняла окружавший их лес
скрытой опасностью.
Они прошли мимо зарослей морошки, но ягоды были еще незрелыми. Дэвид
увидал, как Катсук остановился, внимательно изучая заросли, как
зашевелились листья, будто это были язычки, рассказывающие индейцу об этом
месте. Ягоды, деревья, озеро - все вокруг разговаривало, но только один
Катсук понимал их речи.
"А вдруг здесь есть какие-то другие туристы?"
Дэвид споткнулся на выступающем из земли корне. В нем одновременно
появились и страх, и надежда.
Тропа вилась наверх по склону, за кустиками морошки. Катсук слышал,
как мальчик споткнулся, но удержался на ногах; он вслушивался в тягостное
молчание леса, в журчание ручья, бегущего слева от тропы. Из-за росы
штанины джинсов убитого бородача совершенно вымокли. Катсук кожей впитывал
холод и думал, что неплохо бы сейчас иметь дубленку.
Осмысление пронизало его будто молния, будто сам лес послал
предупреждение. Катсук даже на месте застыл. "Хокватская дубленка!" Он
знал, что уже никогда не сможет даже увидеть дубленку, почувствовать ее
тепло. И вообще, все это хокватская чушь! До него дошел смысл
предупреждения: это хокватская одежда делала его слабым. Нужно как можно
быстрее избавиться от нее, иначе ему не гарантировалась безопасность.
Медленно-медленно индеец поднялся на склон, слыша, как следом идет
мальчик. Деревья стояли слишком густо, чтобы увидать, что творится на
поляне, но Катсук знал, что опасность находится именно там. Он опустился
на землю, чтобы ветки не закрывали обзор.
Тропа раздваивалась, одна ее часть вела прямо на поляну. Деревья
росли вроде бы и не густо, но все же поляну увидать не удавалось. Катсук
спустился со склона, обошел елку и очутился на поляне. После лесного
полумрака яркий свет подействовал на него будто взрыв. Ручей черной лентой
пересекал всю поляну, поросшую высокой травой, болотными лаврами и синими
незабудками. Лоси протоптали тропу через всю поляну, потом она сворачивала
на глинистую насыпь, почти перегораживающую поток.
Катсук почувствовал, что мальчик встал позади него, но продолжал
изучать поляну. Внезапно он схватил мальчика за руку, оба застыли на
месте. На поляне, у ручья лежал мертвый лосенок. Его голова была вывернута
под неестественным углом к телу. На шкуре были видны следы громадных
клыков: алые на коричневом.
Сейчас двигались только глаза индейца, разыскивая громадную кошку,
что натворила это. Непохоже, чтобы она ушла просто так, оставив добычу.
Что ее встревожило? Катсук просмотрел всю поляну по длине, внезапно
осознав диссонирующее напряжение присевшего рядом мальчика. Хокват не мог
долго обходиться без звука. И он мог привлечь внимание того, что
встревожило кошку. Катсук почувствовал, как желудок его натянулся будто
кожа на барабане.
В дальнем конце поляны по траве пошла волна движения, причем
невозможно было заметить, как она возникла. Катсук заметил очертания
хищника через стебли высокой травы. Движущаяся волна перемещалась по
диагонали к тому месту, где ручей исчезал в стене деревьев. Сердце в груди
индейца билось гулко и тяжело.
Но что напугало хищную тварь?
Катсук чувствовал, как просыпается в нем страх. Почему он не заметил
здесь никакого знака, говорящего об опасности? Индеец покрепче схватил
Хоквата за руку и стал отползать назад, к тропе, таща мальчика за собой и
не обращая внимания на острые сучья и ветки.
Где-то далеко за ними, на холме затоковал тетерев. Катсук
сконцентрировался на этом звуке и направился в ту сторону. Сейчас деревья
частично скрывали их от поляны. Теперь Катсук уже не мог видеть волну в
траве. Его мысли были теперь одной цепью неуверенности и боли: на поляне
что-то не в порядке и что-то неладное в нем самом. Он все время облизывал
губы, чувствуя, как те холодеют и лопаются.
Дэвид, перепуганный молчаливым исследованием и внезапным
отступлением, двигался как можно тише, позволяя тянуть себя к вершине
холма, где токовал тетерев. Острый шип расцарапал руку. Мальчик зашипел от
боли, но Катсук лишь тянул его за собой, заставляя поспешить.
Они обежали вздыбленные корни дерева-кормилицы - длиннющей тсуги, из
ствола которой уже росли молодые деревца.
Катсук толкнул мальчика в яму за деревом. Оба одновременно высунули
головы наружу.
- Что это? - прошептал Дэвид.
Катсук приложил палец к губам мальчика, приказывая молчать.
Дэвид отпихнул руку, и в этот миг резкий треск выстрела из
охотничьего ружья прокатился по долине и отразился эхом от стены деревьев.
Катсук пригнул голову мальчика за ствол и лег рядом, напряженно
вслушиваясь. Дыхание его стало неглубоким и прерывистым. "Браконьер? Ну
конечно же! Здесь нельзя охотиться."
Укрытие за деревом-кормилицей было затенено ореховым кустом. Его
листья отфильтровывали солнечный свет, что отразился от паука,
растянувшего свою ловчую сеть между двумя ветками рядом с головой Катсука.
Проворный охотник в своей шелковистой паутине разговаривал со своего места
с индейцем. "Браконьер". Здесь, в этой долине, браконьерствовать мог
только кто-то из его соплеменников. А кто еще мог рискнуть охотиться
здесь? Кто еще мог знать о припасах в закопанных железных бочках, о
замаскированных сторожках, о пещере, что раньше была шахтой?
Но почему это его соплеменники находятся здесь?
Сам он был уже освящен всеми основными духами. О его деяниях уже
можно было петь песни. Образцы для этих песен уже находились в его мыслях,