ДОБРОЗЛО! Единое! Вот что я делаю."
Каким-то внутренним зрением он видел вокруг себя копья с
наконечниками из рогов. Древка были опушены медвежьим мехом. Эти копья
держали люди из прошлого. Они прибыли из тех времен, когда люди жили в
согласии со своей землей, а не боролся с ней. Катсук поглядел на свои
руки. Общая форма еще различалась, но детали терялись в темноте. Память
подсказала ему, где белый знак укуса на коже.
"Каждого человека может укусить пчела. А человек может вонзить жало
во всю вселенную, если сделает это должным образом. Ему всего лишь надо
найти подходящий нервный узел, чтобы вонзить туда свой шип. То, что я
делаю выглядит, вроде бы, как зло, но если вывернуть этот поступок, в нем
увидится добро. А внешне в нем будет видна одна только ненависть, месть и
сумасшествие. И только через много времени увидят в нем любовь..."
Дэвид ощущал противотоки, противостояние в этом молчании. Он
обнаружил, что боится и _с_а_м_о_г_о_ Катсука, и боится _з_а_ него. Этот
человек еще раз стал тем диким созданием, что связал своему пленнику руки
и всю ночь тащил его на ремешке из Лагеря Шести Рек до самой пещеры.
"О чем он сейчас думает?" - размышлял Дэвид, потом спросил:
- Катсук, может ты ляжешь?
Индеец услыхал два вопроса, заключенные в этих словах мальчика: один
на поверхности, другой под ней. Второй вопрос был таким: "Чем я могу тебе
помочь?"
- Не беспокойся обо мне, Хокват. Со мной все хорошо.
Дэвид почувствовал в голосе Катсука нежность. В сознании мальчика до
сих пор серым облаком лежал сон. А индеец опять сконцентрировался на своем
юном пленнике. А тот закутался в одеяло и сел поближе к горячим углям
костра. Ночь была холодной.
Катсук понимал жизнь как движение. Он снова со страхом подумал о том,
что должен сделать с этой сидящей рядом юной вселенной, с ее плотью и
временем. Воспримут ли его деяние правильно?
Духи требовали поставить это как спектакль. Но это могло быть и
утонченной кровавой местью, высоко оцененной всем миром. Люди его племени
могли понять его лучше всего. Ведь традиция кровной мести уже была
заложена в истории его народа. Она постоянно шевелилась в их внутреннем
мире. И его раса поймет, почему все было проведено по древнему обряду:
отметка на сырой земле, песня; лук, которого не касалась сталь;
смертельная стрела с каменным наконечником; пух морской утки на жертве.
Они увидали бы круг, а тот, в свою очередь, привел бы их к иному пониманию
его поступков и поведения.
А что хокваты? Их примитивные времена не тянулись в прошлое так
далеко, хотя были гораздо более жестокими. Свою жестокость сейчас они
скрыли под покровом осведомленности и потому могли и не понять значения
обряда, проведенного Катсуком. Его понимание могло прийти только с
духовной стороны. Так что большая часть сути смерти Невинного белыми могла
быть упущена и совершенно не понята.
- Я и вправду стал Похитителем Душ! - сказал Катсук. И только сейчас
до него дошло, что слова эти были произнесены громко гораздо позднее того,
как вообще были сказаны.
- Что ты сказал? - сонным голосом спросил мальчик.
- Духи создали меня.
- Ты снова заболел, Катсук? - Мальчик тут же вскочил, в голосе
неподдельная забота.
- Нет, Хокват. На мне больше нет Кедровой немочи.
Но тело его корчилось в муках.
Он думал: "Осталось только одно. Невинный сам должен попросить меня
послать стрелу. Он должен показать свою готовность. Он должен высказать
мне свое духовное желание."
И беззвучно Катсук молил:
"О, Дающий Жизнь! Покажи себя сейчас всемогущим. Дополни круг.
Направь все по пути своего всеведения."
Где-то далеко, вниз по течению реки, за спиной Катсука зашумели люди.
Слова были непонятны, но в них чувствовалась угроза.
Дэвид встрепенулся:
- Что это было?
Катсук даже не обернулся на шум. Он подумал: "Все должно решиться
именно сейчас."
- Искатели обнаружили нас, - сказал он.
- Идут люди?
- Твои люди, Хокват.
- Ты уверен?
- Уверен. Я ходил по лесу и вышел на поляну. Там были разбиты
палатки. Люди из того лагеря на рассвете будут здесь.
Дэвид слушал его слова с нарастающим чувством паники.
- Так что мы будем делать?
- Мы?
- Тебе надо бежать, Катсук!
Говоря это, Дэвид чувствовал в своих словах смесь правоты и
бессмысленности. Но желание сбежать было еще сильнее.
- Зачем нам надо бежать? - спросил Катсук. Он прямо ощущал, как дух
ведет мысли мальчика через лабиринт паники.
- Нельзя, чтобы тебя схватили!
Катсук ответил с полнейшим спокойствием, данным ему его духом:
- Куда мне бежать? Я все еще болен Кедровой немочью. Я не смогу уйти
далеко.
Дэвид сорвал с себя одеяло, вскочил на ноги. Но спокойствие индейца
обескуражило его.
- Я... Я помогу тебе!
- Зачем тебе помогать мне?
- Потому что... потому что они...
- Потому что они убьют меня?
"Как этот человек может быть таким спокойным?" - спросил Дэвид сам
себя. И он выпалил:
- Катсук! Но ведь тебе надо бежать!
- Я не могу.
- Но ты должен! - Мальчик скатал одеяло и перебросил его Катсуку
через костер. - Вот! Забирай одеяло и спрячься в холмах. Там должно
найтись место, где можно спрятаться. А я им скажу, что ты ушел еще вчера.
- Зачем тебе делать это?
Эта терпеливость Катсука опять наполнила Дэвида паникой. Он быстро
сказал:
- Потому что я не хочу, чтобы тебя схватили и... и посадили в тюрьму.
- Хокват, Хокват, - Катсук укоризненно покачал головой. - Кроме
последних нескольких недель я всю жизнь провел в клетке.
Теперь мальчик уже безумствовал:
- Но ведь они же посадят тебя в тюрьму!
- Нет, меня убьют.
Дэвид тут же почувствовал его правоту. Катсук убил человека. Мальчик
сказал:
- А я им не расскажу про того парня.
- Какого... парня?..
- Ну ты же знаешь. Путешественник, тот парень, которого ты... Ты сам
знаешь! - Почему Катсук строит из себя дурака?
- Они меня убьют не за то, а потому что я тебя похитил.
- Я скажу им... Я скажу им, что пошел добровольно.
- Ты сделаешь так?
- Да!
Катсук думал: "Так! Сейчас духи ведут нас обоих!" Невинный пока еще
не попросил для себя освященной стрелы. Он еще не готов. Но круг уже
замыкается.
- А как насчет моего послания? - спросил он.
- Какого послания? - Ну вот, опять он сходит с ума!
- Мое духовное послание, которое я должен передать всему миру, -
напомнил индеец.
- Плевать я хотел на твое послание! Передавай его! Только не дай им
схватить себя!
Катсук кивнул. Свершилось!
- Так значит ты желаешь этого? Это твое желание, _д_у_х_о_в_н_о_е
желание, чтобы я передал свою весть?
- Да! Да! Только поторопись! Я слышу, как они уже идут!
Катсук почувствовал, как спокойствие охватило все его тело с ног до
головы. Теперь он проговаривал необходимые священные формулы, как тот, кто
заботливо подготавливает священное жертвоприношение.
- Хорошо, Хокват! Я восхищен твоим мужеством, твоими красотой и
Невинностью. Ты великолепен. Никто из людей не сомневается в этом. Пусть
же все люди и все духи...
- Поторопись, Катсук, - шептал мальчик. - Побыстрее.
- Пусть же все люди и все духи, - повторил Катсук, - увидят твои
достоинства, Хокват. Сядь, пожалуйста, и обожди. А я пойду.
Со вздохом облегчения мальчик уселся на бревно у самого входа в
убежище.
- Побыстрей, - шептал он. - Они близко. Я уже слышу их.
Катсук склонил голову, прислушался. Да, в темноте звучали голоса, но
еще никого не было видно, можно было только определить направление звуков.
Тем же самым формальным, сухим тоном он сказал:
- Хокват, твой друг Катсук прощается с тобой.
- До свидания, Катсук, - прошептал мальчик.
Теперь уже быстро, потому что в воздухе уже установилась
предрассветная тишина, и можно было видеть вспышки фонариков искателей,
передвигающихся между деревьями, Катсук отпрыгнул в тень молоденькой елки,
на которой он укрыл лук и стрелу. Бормоча под нос молитвы, он надел на лук
тетиву из моржовых кишок. Лук дрожал в его руках, потом успокоился,
почувствовав духовную силу. Нет, и вправду это был божественный лук!
Индеец положил стрелу на тетиву. Его зрение сфокусировалось на
бесконечности этого мгновения.
Над головой вскрикнула какая-то птица.
Катсук даже радостно ахнул. Даже звери в этом лесу знают, что момент
настал. Он чувствовал, как сила духа прошлась по всем его мышцам. Он
повернулся в сторону укрытия, ощущая, как рассветный мир выходит из
платиново-серого мрака. Он видел, как мальчик сидит возле костра,
закутавшись в одеяло, с опущенной головой - тело, готовое уйти из этого
мира.
Хотя ему и не было этого слышно, Катсук знал, что мальчик плачет.
Хокват проливал духовные слезы по этому миру.
Катсук натянул лук, так как учил его дед. Большой палец ощущал выемку
на стреле, неполированную гладкость кедра. Все его чувства вобрали в себя
это мгновение - река, ветер, мальчик, лес, Катсук... все вместе. И в этот
колдовской миг, чувствуя лук частью своего тела, Катсук отпустил стрелу.
Тетива из моржовых кишок сказала "щелк!". Теперь же он слышал свист
летящей к убежищу стрелы, направленной точно Хоквату в грудь.
Мальчик дернулся всего лишь раз и повалился назад.
Для самого же Дэвида это мгновение заключало в себя только
неожиданный взрыв в сознании: "Он сделал это!" Боль была значительно
меньше, чем чувство того, что его предали. Летя за именем, которое бы
звучало как не Хокват, мальчик погрузился в вечный мрак.
Катсук почувствовал в груди острую тоску. И он сказал:
- Вот все и сделано, Похититель Душ.
Выверяя каждый свой шаг, Катсук подошел к приюту. Он глядел на стрелу
в груди Хоквата. Сейчас круг замкнулся. Выстрел был точным, прямо в
сердце. Смерть быстро пришла к Невинному.
Катсук ощутил, как уходят древние наблюдатели из мира духов. Он же
остался один, неподвижный, поглощенный лишь тем, что сотворил сам -
смертью.
В усиливающемся рассветном сиянии стало заметно, как легли складки
одежды на теле Хоквата. Рука его протянулась к кострищу, из которого
подымался дымок. И создавалась иллюзия, будто мальчик улетел с этим
дымком. Мальчик ушел. Невинный оставил этот мир в сопровождении древних
воинов. Все произошло так, как требовал обряд.
Только теперь Катсук услыхал искателей. Они переходили речку по
затопленным стволам. Через минуту-другую они будут здесь. Только зачем?
По щекам Катсука покатились слезы. Он отбросил лук, перескочил
костер, опустился на колени и поднял маленькое тело.
Когда шериф Паллатт с поисковиками вышел к заброшенному лесному
приюту, Катсук сидел, держа тело Хоквата на руках. Он баюкал мертвого
мальчика будто маленького ребенка. Раскачиваясь взад и вперед, он пел
Песню Смерти для своего друга. В сыром воздухе вокруг них летали хлопья
белого пуха.
Каким-то внутренним зрением он видел вокруг себя копья с
наконечниками из рогов. Древка были опушены медвежьим мехом. Эти копья
держали люди из прошлого. Они прибыли из тех времен, когда люди жили в
согласии со своей землей, а не боролся с ней. Катсук поглядел на свои
руки. Общая форма еще различалась, но детали терялись в темноте. Память
подсказала ему, где белый знак укуса на коже.
"Каждого человека может укусить пчела. А человек может вонзить жало
во всю вселенную, если сделает это должным образом. Ему всего лишь надо
найти подходящий нервный узел, чтобы вонзить туда свой шип. То, что я
делаю выглядит, вроде бы, как зло, но если вывернуть этот поступок, в нем
увидится добро. А внешне в нем будет видна одна только ненависть, месть и
сумасшествие. И только через много времени увидят в нем любовь..."
Дэвид ощущал противотоки, противостояние в этом молчании. Он
обнаружил, что боится и _с_а_м_о_г_о_ Катсука, и боится _з_а_ него. Этот
человек еще раз стал тем диким созданием, что связал своему пленнику руки
и всю ночь тащил его на ремешке из Лагеря Шести Рек до самой пещеры.
"О чем он сейчас думает?" - размышлял Дэвид, потом спросил:
- Катсук, может ты ляжешь?
Индеец услыхал два вопроса, заключенные в этих словах мальчика: один
на поверхности, другой под ней. Второй вопрос был таким: "Чем я могу тебе
помочь?"
- Не беспокойся обо мне, Хокват. Со мной все хорошо.
Дэвид почувствовал в голосе Катсука нежность. В сознании мальчика до
сих пор серым облаком лежал сон. А индеец опять сконцентрировался на своем
юном пленнике. А тот закутался в одеяло и сел поближе к горячим углям
костра. Ночь была холодной.
Катсук понимал жизнь как движение. Он снова со страхом подумал о том,
что должен сделать с этой сидящей рядом юной вселенной, с ее плотью и
временем. Воспримут ли его деяние правильно?
Духи требовали поставить это как спектакль. Но это могло быть и
утонченной кровавой местью, высоко оцененной всем миром. Люди его племени
могли понять его лучше всего. Ведь традиция кровной мести уже была
заложена в истории его народа. Она постоянно шевелилась в их внутреннем
мире. И его раса поймет, почему все было проведено по древнему обряду:
отметка на сырой земле, песня; лук, которого не касалась сталь;
смертельная стрела с каменным наконечником; пух морской утки на жертве.
Они увидали бы круг, а тот, в свою очередь, привел бы их к иному пониманию
его поступков и поведения.
А что хокваты? Их примитивные времена не тянулись в прошлое так
далеко, хотя были гораздо более жестокими. Свою жестокость сейчас они
скрыли под покровом осведомленности и потому могли и не понять значения
обряда, проведенного Катсуком. Его понимание могло прийти только с
духовной стороны. Так что большая часть сути смерти Невинного белыми могла
быть упущена и совершенно не понята.
- Я и вправду стал Похитителем Душ! - сказал Катсук. И только сейчас
до него дошло, что слова эти были произнесены громко гораздо позднее того,
как вообще были сказаны.
- Что ты сказал? - сонным голосом спросил мальчик.
- Духи создали меня.
- Ты снова заболел, Катсук? - Мальчик тут же вскочил, в голосе
неподдельная забота.
- Нет, Хокват. На мне больше нет Кедровой немочи.
Но тело его корчилось в муках.
Он думал: "Осталось только одно. Невинный сам должен попросить меня
послать стрелу. Он должен показать свою готовность. Он должен высказать
мне свое духовное желание."
И беззвучно Катсук молил:
"О, Дающий Жизнь! Покажи себя сейчас всемогущим. Дополни круг.
Направь все по пути своего всеведения."
Где-то далеко, вниз по течению реки, за спиной Катсука зашумели люди.
Слова были непонятны, но в них чувствовалась угроза.
Дэвид встрепенулся:
- Что это было?
Катсук даже не обернулся на шум. Он подумал: "Все должно решиться
именно сейчас."
- Искатели обнаружили нас, - сказал он.
- Идут люди?
- Твои люди, Хокват.
- Ты уверен?
- Уверен. Я ходил по лесу и вышел на поляну. Там были разбиты
палатки. Люди из того лагеря на рассвете будут здесь.
Дэвид слушал его слова с нарастающим чувством паники.
- Так что мы будем делать?
- Мы?
- Тебе надо бежать, Катсук!
Говоря это, Дэвид чувствовал в своих словах смесь правоты и
бессмысленности. Но желание сбежать было еще сильнее.
- Зачем нам надо бежать? - спросил Катсук. Он прямо ощущал, как дух
ведет мысли мальчика через лабиринт паники.
- Нельзя, чтобы тебя схватили!
Катсук ответил с полнейшим спокойствием, данным ему его духом:
- Куда мне бежать? Я все еще болен Кедровой немочью. Я не смогу уйти
далеко.
Дэвид сорвал с себя одеяло, вскочил на ноги. Но спокойствие индейца
обескуражило его.
- Я... Я помогу тебе!
- Зачем тебе помогать мне?
- Потому что... потому что они...
- Потому что они убьют меня?
"Как этот человек может быть таким спокойным?" - спросил Дэвид сам
себя. И он выпалил:
- Катсук! Но ведь тебе надо бежать!
- Я не могу.
- Но ты должен! - Мальчик скатал одеяло и перебросил его Катсуку
через костер. - Вот! Забирай одеяло и спрячься в холмах. Там должно
найтись место, где можно спрятаться. А я им скажу, что ты ушел еще вчера.
- Зачем тебе делать это?
Эта терпеливость Катсука опять наполнила Дэвида паникой. Он быстро
сказал:
- Потому что я не хочу, чтобы тебя схватили и... и посадили в тюрьму.
- Хокват, Хокват, - Катсук укоризненно покачал головой. - Кроме
последних нескольких недель я всю жизнь провел в клетке.
Теперь мальчик уже безумствовал:
- Но ведь они же посадят тебя в тюрьму!
- Нет, меня убьют.
Дэвид тут же почувствовал его правоту. Катсук убил человека. Мальчик
сказал:
- А я им не расскажу про того парня.
- Какого... парня?..
- Ну ты же знаешь. Путешественник, тот парень, которого ты... Ты сам
знаешь! - Почему Катсук строит из себя дурака?
- Они меня убьют не за то, а потому что я тебя похитил.
- Я скажу им... Я скажу им, что пошел добровольно.
- Ты сделаешь так?
- Да!
Катсук думал: "Так! Сейчас духи ведут нас обоих!" Невинный пока еще
не попросил для себя освященной стрелы. Он еще не готов. Но круг уже
замыкается.
- А как насчет моего послания? - спросил он.
- Какого послания? - Ну вот, опять он сходит с ума!
- Мое духовное послание, которое я должен передать всему миру, -
напомнил индеец.
- Плевать я хотел на твое послание! Передавай его! Только не дай им
схватить себя!
Катсук кивнул. Свершилось!
- Так значит ты желаешь этого? Это твое желание, _д_у_х_о_в_н_о_е
желание, чтобы я передал свою весть?
- Да! Да! Только поторопись! Я слышу, как они уже идут!
Катсук почувствовал, как спокойствие охватило все его тело с ног до
головы. Теперь он проговаривал необходимые священные формулы, как тот, кто
заботливо подготавливает священное жертвоприношение.
- Хорошо, Хокват! Я восхищен твоим мужеством, твоими красотой и
Невинностью. Ты великолепен. Никто из людей не сомневается в этом. Пусть
же все люди и все духи...
- Поторопись, Катсук, - шептал мальчик. - Побыстрее.
- Пусть же все люди и все духи, - повторил Катсук, - увидят твои
достоинства, Хокват. Сядь, пожалуйста, и обожди. А я пойду.
Со вздохом облегчения мальчик уселся на бревно у самого входа в
убежище.
- Побыстрей, - шептал он. - Они близко. Я уже слышу их.
Катсук склонил голову, прислушался. Да, в темноте звучали голоса, но
еще никого не было видно, можно было только определить направление звуков.
Тем же самым формальным, сухим тоном он сказал:
- Хокват, твой друг Катсук прощается с тобой.
- До свидания, Катсук, - прошептал мальчик.
Теперь уже быстро, потому что в воздухе уже установилась
предрассветная тишина, и можно было видеть вспышки фонариков искателей,
передвигающихся между деревьями, Катсук отпрыгнул в тень молоденькой елки,
на которой он укрыл лук и стрелу. Бормоча под нос молитвы, он надел на лук
тетиву из моржовых кишок. Лук дрожал в его руках, потом успокоился,
почувствовав духовную силу. Нет, и вправду это был божественный лук!
Индеец положил стрелу на тетиву. Его зрение сфокусировалось на
бесконечности этого мгновения.
Над головой вскрикнула какая-то птица.
Катсук даже радостно ахнул. Даже звери в этом лесу знают, что момент
настал. Он чувствовал, как сила духа прошлась по всем его мышцам. Он
повернулся в сторону укрытия, ощущая, как рассветный мир выходит из
платиново-серого мрака. Он видел, как мальчик сидит возле костра,
закутавшись в одеяло, с опущенной головой - тело, готовое уйти из этого
мира.
Хотя ему и не было этого слышно, Катсук знал, что мальчик плачет.
Хокват проливал духовные слезы по этому миру.
Катсук натянул лук, так как учил его дед. Большой палец ощущал выемку
на стреле, неполированную гладкость кедра. Все его чувства вобрали в себя
это мгновение - река, ветер, мальчик, лес, Катсук... все вместе. И в этот
колдовской миг, чувствуя лук частью своего тела, Катсук отпустил стрелу.
Тетива из моржовых кишок сказала "щелк!". Теперь же он слышал свист
летящей к убежищу стрелы, направленной точно Хоквату в грудь.
Мальчик дернулся всего лишь раз и повалился назад.
Для самого же Дэвида это мгновение заключало в себя только
неожиданный взрыв в сознании: "Он сделал это!" Боль была значительно
меньше, чем чувство того, что его предали. Летя за именем, которое бы
звучало как не Хокват, мальчик погрузился в вечный мрак.
Катсук почувствовал в груди острую тоску. И он сказал:
- Вот все и сделано, Похититель Душ.
Выверяя каждый свой шаг, Катсук подошел к приюту. Он глядел на стрелу
в груди Хоквата. Сейчас круг замкнулся. Выстрел был точным, прямо в
сердце. Смерть быстро пришла к Невинному.
Катсук ощутил, как уходят древние наблюдатели из мира духов. Он же
остался один, неподвижный, поглощенный лишь тем, что сотворил сам -
смертью.
В усиливающемся рассветном сиянии стало заметно, как легли складки
одежды на теле Хоквата. Рука его протянулась к кострищу, из которого
подымался дымок. И создавалась иллюзия, будто мальчик улетел с этим
дымком. Мальчик ушел. Невинный оставил этот мир в сопровождении древних
воинов. Все произошло так, как требовал обряд.
Только теперь Катсук услыхал искателей. Они переходили речку по
затопленным стволам. Через минуту-другую они будут здесь. Только зачем?
По щекам Катсука покатились слезы. Он отбросил лук, перескочил
костер, опустился на колени и поднял маленькое тело.
Когда шериф Паллатт с поисковиками вышел к заброшенному лесному
приюту, Катсук сидел, держа тело Хоквата на руках. Он баюкал мертвого
мальчика будто маленького ребенка. Раскачиваясь взад и вперед, он пел
Песню Смерти для своего друга. В сыром воздухе вокруг них летали хлопья
белого пуха.