соединялся с другим.
- Чего мы ждем? - спросил Дэвид.
Катсук не слушал его, размышляя: "Все здесь стекает от этого места
вниз. Здесь находится первоначало."
Духи реки пребывали здесь. Они не давали отдохнуть потоку воды, они
же не давали передохнуть и ему, Катсуку. Каждый обязан спешить, пока не
превратит свою энергию в какую-то иную форму. Все вокруг было движением,
энергией и потоком - на целую вечность!
В этих своих мыслях Катсук обнаружил какое-то глубинное спокойствие и
радость. Его разум уже готов был к скачку-превращению, он уже не спрашивал
"зачем", а только "как".
"Как?"
И духи сказали ему:
- Не останавливайся, один вид энергии переходит в другой!
- Пошли, - сказал Катсук. И он начал переправу, прыгая с одного
валуна на другой.
Мальчик последовал за ним.
Проклятье, мне известно, что ФБР считает, будто он
скрылся в подполье, в каком-то городе. Все это чепуха!
Этот долбаный, крученый индеец где-то здесь, на своих
родных землях. Я уверен, что они перешли Хох. Я сам видел
следы. Это могли быть взрослый мужчина и мальчик. Да, у
самой средней развилки. Как им удалось перейти реку, когда
река так вздулась, не имею понятия. Может он и вправду
лесной дьявол. Считаю, что если вы достаточно сумасшедший,
то можете совершать невозможное.
Шериф Паллатт
Тень от темно-красных кленовых листьев падала в реку у самых ног
Катсука. Листья блестели будто отполированные. Индеец присел на размытом
водой краю старой лосиной тропы и предался размышлениям.
Мальчик лежал неподалеку, животом вниз, на узенькой полоске травы у
самой воды. Поросший травой клочок земли одним своим краем касался
покрытой мхом скалы, вокруг которой заворачивала тропа. Мальчик жевал
сочный стебель и снимал с травы красных муравьев, чтобы, оторвав им
головы, тоже отправить в рот. Катсук сказал, чтобы он попробовал ни о чем
не думать.
Но, тем не менее, мысли были: "Как странно! А как он увидит, что я ни
о чем не думаю?"
Только Катсук сразу же заметил его хитрую попытку подумать. Он уже
обвинил мальчика в том, что тот думает в основном словами, и сказал, что в
этом заключается ошибка всех хокватов.
Дэвид глянул на индейца. Тот, конечно же, сейчас задумался, сидя на
корточках. Интересно, а сам Катсук пользуется словами?
Большую часть дня они спускались в низины, перевалив горный гребень и
перейдя реку. В кармане у Дэвида было семь камешков - семь дней, целая
неделя. Ночь они провели в запущенном парковом приюте. Катсук откопал
спрятанные браконьерами одеяла и смазанные жиром жестянки с консервами. Он
развел небольшой костер, они поели бобов и легли спать на еловых ветках,
уложенных на золу.
Они уже прилично отошли от приюта. Дэвид глянул на солнце: от полудня
прошло немного. Совсем немного. Мальчик и вправду уже не задумывался о
времени.
Ведущая вниз тропа проходила вдоль речки. Она пересекала заросли
колючих кустарников, саму речку, потом шла по сухим отмелям. На пути
Катсук с индейцем напугали лосиху, мирно глодавшую кору на осине. Шкура
лосихи вся блестела.
Дэвид сконцентрировал все внимание на том, чтобы не думать. Он начал
повторять про себя: "Дэвид". Ему хотелось сказать это громко, но знал, что
это лишь распалит сумасшествие Катсука.
Он подумал: "Я Дэвид, а не Хокват. Вообще-то я хокват, но меня зовут
Дэвид, а не Хокват."
Так эти мысли и катились в его сознании: "Дэвид-а-не-Хокват.
Дэвид-а-не-Хокват..."
Та лосиная тропа, по которой они спускались с горной гряды, дважды
пересекала парковую дорогу. В одном месте на ней, в грязи хорошо
сохранились отпечатки сапог. Катсук обошел грязное место и перешел на
звериную тропку, идущую через старую гарь. Пройдя пожарище, они пересекли
еще одну речку, а потом Катсук сказал, что больше человеческих троп им не
встретится.
Катсук все шел и шел, без каких-либо признаков усталости. Даже
теперь, когда он сидел у реки на корточках, в нем чувствовалась нервная,
свежая энергия. Из тайника браконьеров он забрал несколько одеял, одно из
них свернул и привязал к поясу, другое свободно свисало у него с плеч.
Только когда они расположились возле реки, он снял их. Его темное, плоское
лицо было совершенно неподвижно. Одни только глаза блестели.
Дэвид думал: "Я Дэвид, а не Хокват."
Было ли это его второе имя, или то была лишь частичная идентификация:
Дэвид, а не Хокват? Он напомнил себе, что мать называла его Дэви. Отец
иногда называл его _С_ы_н_. Бабушка Моргенштерн всегда называла его
Дэвидом. Все эти имена были лишними. Но как мог он быть Хокватом в
собственном представлении?
"О чем размышляет Катсук?"
Возможно ли было, что Катсук знает, как это - не думать?
Дэвид приподнялся на локтях, вытолкнул языком травяную жвачку и
спросил:
- Катсук, о чем ты задумался?
Не отрывая глаз от реки, тот ответил:
- Я размышляю, каким образом сделать лук и стрелу, как делали это
древние. Не нарушай моих мыслей.
- Как делали древние? Это как же?
- Лежи спокойно.
Дэвид почувствовал в голове Катсука нотку безумия и вернулся к
угрюмому молчанию.
Катсук глядел на речку, на ее молочно-зеленые волны. В спутанных
ветках он увидал какую-то тень.
По течению, крутясь в потоке, плыл пень с обрубленными корнями. Пень
был очень старый, возле корней проглядывала темная красно-коричневая
древесина. Он крутился медленно, короткие обрубки корней походили на
торчащие руки. Когда они опадали, в воде, освещенной полуденным солнцем,
появлялся обрубленный комель. Течение закручивало пень опять, и все
повторялось с самого начала.
Вращаясь, пень издавал особый звук - "кланг-шламк-хаб-лаб".
Катсук прислушивался, дивясь про себя языку пня. Он чувствовал, что
пень разговаривает с ним, но на языке, которого он сам не понимал. О чем
мог он говорить? Срезанный край пня был серым от старости. Это был шрам,
оставленный хокватами. Но, похоже, пень не собирался говорить о своих
трудностях. Он поплыл дальше по реке, ворочаясь и разговаривая...
Индеец чувствовал присутствие мальчика с беспокоящей его силой.
Позади находилось тело, готовое принять добро или зло, или же и то, и
другое вместе. Доброзло. Вот только было ли такое слово?
Катсук ощущал, что между ним и мальчиком устанавливаются новые
отношения. Почти дружеские. Может, причиной этого была Тсканай? Он не
чувствовал ревности. Это Чарлз Хобухет мог испытывать ревность, но не
Катсук. Тсканай отдала мальчику мгновение жизни. Он жил - теперь он должен
умереть.
Испытывать чувство дружбы к жертве было правильно. Это подчиняет душу
врага. Но эти новые связи были все же чем-то большим, чем дружба.
"Каким образом у нас сложились эти новые отношения?"
Понятно, что это ничего не могло изменить. Невинный должен попросить
смерти и быть убитым.
Катсук чувствовал саднящую печаль в груди. Ничего уже нельзя было
остановить. Начало было положено. Все исходило ото льда. Послание пчелы
тоже было ледяным. И Вороново. Все должно закончиться со смертью
Невинного.
Мальчик поднялся на ноги, прошелся вверх по берегу, потом присел
возле громадного, величиной с колонну собора, сгнившего дерева. Там он
начал выискивать личинок.
Катсук перестал следить за ним.
Пусть Хокват убегает... если, конечно же, Ворон позволит ему.
Тень от листвы черными пятнами лежала на воде. Поверхность реки была
спокойной, но Катсук чувствовал дикую силу, дремлющую под ней. Он
чувствовал, что и сам он направляется находящимся внутри него Похитителем
Душ. Дух тоже был диким и могущественным, хотя и таился в теле человека.
Катсук взял одеяло, вытер глаза.
Дэвид бросил взгляд на своего стража. Почему Катсук такой изменчивый?
Мечется меж дружбой и злобой. Вот только что рассказывал легенды своего
народа, а в следующую секунду кричит, требуя тишины. И совсем другим
Катсук был, когда играл на свирели в заброшенной шахте.
Какой-то миг мальчик испытывал странное счастье. Он глядел на реку,
солнце согревало его. Он не думал о том, что нужно идти куда-то. Катсук
наловит рыбы и они поедят. Или же Катсук найдет еще один браконьерский
тайник, или сделает лук и стрелы и подстрелит дичь. Катсук уже говорил,
что думает, как сделать лук и стрелу.
Глаза Дэвида резко открылись. Он не почувствовал, сколько времени
прошло, но знал, что ненадолго уснул. Солнце передвинулось к горизонту.
На реке была длинная песчаная отмель. Здесь река делала излучину у
небольшой рощицы тсуг. Издали тонкие, как спички, серебристо-серые стволы
торчали из песка. Низко висящее над деревьями солнце окрасило их вершины
желто-оранжевым цветом.
Этот солнечный свет и краски напомнили Дэвиду Кармел Волли и родной
дом. Он удивлялся, что могло принести подобные воспоминания? И решил, что
это волны теплого воздуха, танцующие над деревьями. Весь день был до
омерзения холодным, когда они шли в лесной тени, а теперь нагретая солнцем
земля дарила чувство расслабленности и уюта.
Когда они уже прошли высокогорье, природа стала не такой суровой.
Вместо крутых горных склонов и узких каньонов перед ними открылась
поросшая деревьями разлогая долина. Но, прежде чем вступить в нее, им
пришлось пройти по длинному карнизу, поросшему елками, соснами и пиниями.
Давние ураганы сплели деревья вместе, некоторые из них сломались и
погибли, другие же согнулись и остались жить.
Катсук продолжал глядеть на реку.
Дэвид вздохнул, чувствуя, что есть все равно хочется. Он снова стал
выискивать личинок - сочных и вкусных.
Ложа их в рот, он вдруг вспомнил мать, изящно берущую с тарелочки
какой-нибудь шедевр кулинарии, принесенный служанкой. Мальчик представил,
что сказала бы мать, если бы смогла увидеть его сейчас. Нет, она закатила
бы истерику, если бы он только рассказал, что ел. Глаза бы у нее
выкатились, она бы зарыдала, а потом хлопнулась в обморок. Дэвид не
сомневался, что такое может случиться. Ведь Катсук сам пообещал: "Я не
убью тебя, если ты сам не попросишь об этом".
Дэвид не слишком беспокоился. Еще будет время распорядиться
воспоминаниями. Гораздо сильнее волновало другое. Всему придет конец, и
тогда он сможет рассказать о своем славном приключении. Он станет героем
для всех своих приятелей - а как же, его похитил дикий индеец! Ну конечно
же, Катсук был диким... и ненормальным. Но даже и у его ненормальностей
были пределы.
Свет на вершинах деревьев стал похожим на цвет осенней травы, слегка
тронутой рассветом. Дэвид лениво наблюдал за Катсуком, за гипнотичным
течением реки. Ему пришло в голову, что, возможно, это счастливейшие дни в
его жизни. Никто не стоял над душой. Ему было холодно, так, но потом он
согревался; он голодал, потом ел... Скоро они снова будут кушать.
Крупный оранжево-коричневый слепень сел на запястье левой руки.
Мальчик инстинктивно шлепнул его и стряхнул мертвое насекомое в траву.
Тихим голосом Катсук начал песню. Если сравнить ее с голосами реки и
золотистыми лучами солнца - песня была необычная. Голос индейца становился
то громче, то тише, в песне было много прищелкивающих и гортанных звуков.
Мысли Катсука были заняты тем, что отчаянно выискивали знак. Он
нуждался в знамении, которое провело бы его через это место. Покачиваясь
взад и вперед он вел свою молитвенную песнь, направляя ее к Пчеле и
Ворону, Квахоутце и Алкунтам. Внутри него заворочался Похититель Душ. Над
водой подул ветер, резкие порывы которого всегда предвещают скорое
наступление темноты. Катсук ощущал преграду, какое-то ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ
своей молитве. Возможно, это Хокват каким-то образом мешал ему. Катсуку
вспомнился сон Хоквата. В этом сне присутствовала огромная духовная сила.
Мальчик мог иметь желание - любое желание. Но только когда он будет готов.
В этом мальчишке ждал своего часа очень могущественный дух.
Ветер остудил левую щеку Катсука.
Ледник питал эту речку, начиная от самого истока, охлажденный им же
ветер мчался по речной долине к морю.
Каким-то внутренним знанием Катсук понимал, что погоня за ними
осталась далеко позади, за горными грядами Дикой Территории. Здесь никогда
не летали никакие вертолеты, только высоко-высоко и бесшумно, над самыми
вершинами мчались на восток большие реактивные лайнеры.
Подумав об этом, Катсук продолжил свою песнь-молитву.
Память о сне Хоквата снова стало беспокоить его, будто заноза в
сознании. Ведь эта сила могла победить Похитителя Душ. Каким образом
мальчишка смог привлечь в свой сон такого могущественного духа? Ведь он же
хокват! Но его сон был сном-предупреждением, способным встревожить все
окружающее. Да, и Хоквату пообещали исполнить его желание. А вдруг он
пожелает такое, что после этого с ним невозможно будет справиться?
Какое-то движение в реке отвлекло Катсука от его мыслей. Вниз по
течению плыла длинная, гладкая, жемчужно-серая блестящая ветка. Могло
показаться, что она плывет совершенно независимо от течения. И она явно
направлялась к тому месту, где в тени красных кленовых деревьев на
корточках сидел человек. Ветка пересекла тень на воде, как стрела,
пробивающая цель. И тень тут же потянулась за веткой. Катсук почувствовал,
как мрак тени ощупывает этот кусок дерева.
Он прервал свою молитву и вздохнул глубоко-глубоко:
- Аахххххх!
Ветка поплыла через пятно тени, теперь уже совсем поперек течения.
Она направлялась к нему! Один конец воткнулся в илистый берег прямо у ног
Катсука. Он нагнулся и с чувством благоговения поднял ветку из воды. В
этом куске дерева он чувствовал скрытую силу.
Очень тщательно и осторожно осматривал он то, что принесла ему река.
Дерево было гладеньким-гладеньким и слегка вибрировало под пальцами.
Живое! С ветки капала вода. Один конец был обожжен, другой сломан. Дерево
не находилось в воде долго и не замокло. Никаких деформаций, никакого
скручивания по всей длине - почти с его собственный рост. В самом толстом
месте ветка была с его сжатый кулак. Изгиб почти незаметный, может на
ширину пальца.
Ах, какая она удобная и живая!
Катсук вонзил один конец ветви в землю, рука в центре, и попытался
распрямить находку. Он чувствовал, как сопротивляется дерево, как трепещет
от скрытой в нем силы. Это был материал для чудесного лука!
Чувство благоговения в нем стало еще сильнее. Катсук вынул нож
Хоквата из ножен, чтобы испытать дерево на твердость. Но тут поле его
зрения пересекла огромная пчела, за ней еще одна, еще... еще...
Индеец стоял растерянно, крепко сжав рукоять ножа. На лбу выступил
холодный пот.
Аххх, он чуть было не испортил все!
И достаточно было всего одного прикосновения хокватской стали. Одно
касание, и сила духа могла покинуть дерево. Его молитва принесла ему
древко для божественного лука, а он сам чуть не совершил святотатство!
У индейца даже во рту пересохло, когда он понял, насколько был близок
к кощунству. Он вложил нож в ножны, сорвал их с пояса и выбросил
ненавистное орудие в реку. Лишь только, когда лезвие блеснуло в волнах, он
почувствовал, как сошел с него холодный пот.
Как близок он был к тому, чтобы все напортить!
Он глянул туда, где сидел мальчик - глаза закрыты, дремлет. В Хоквате
пребывал могучий дух, но недостаточно сильный. Этот злой дух своей
вкрадчивой льстивостью чуть было не ввел в искушение Катсука совершить
кощунственную вещь. И кто знает, к чему это могло привести? Могло
случиться, что Хокват вышел бы победителем. Когда два существа: страж и
его поднадзорный, связаны некоторым образом, еще неизвестно, кто мог бы
перетянуть.
Катсук крепко сжал древко двумя руками и высоко поднял его над
головой. Ах, какое оно чудесное! Он запел песню посвящения: этот лук он
посвящает Пчеле, ведь это именно она послала ему его.
Во время пения молитвенного гимна в мыслях его прошло все то, что ему
предстояло сделать. Надо найти обсидиан и сделать из него нож, с помощью
которого он уже будет мастерить лук. Делать он его будет древним способом.
Потом он сделает себе стрелу и привяжет к ней каменный наконечник,
изготовленный его предками на океанском побережье в Одетте. И вот тогда
соединятся времена давние и времена нынешние.
Катсук опустил ветку, расслабился.
Он чувствовал, как в нем поют его предки.
"Вот как должен умереть Невинный!"
Благоговейно держа в левой руке посланную божеством ветку, Катсук
пошел туда, где, прислонившись к прогнившему стволу, дремал Хокват.
Почувствовав над собой тень индейца, мальчик тут же пришел в себя,
поглядел на своего пленителя, улыбнулся.
Эта улыбка растрогала Катсука. Он тоже улыбнулся в ответ. Ха, дух из
хокватового сна был уже не страшен.
Мальчик зевнул, потом спросил:
- Что ты собираешься делать с этой палкой? Рыбу ловить?
- С этой? - Катсук поднял ветку. Его рука пульсировала в такт скрытой
в находке силе. - Это послали мне мои духи. Из нее выйдет великая вещь.
Шериф Паллатт сообщил нам, что сконцентрировал
поисковые группы в относительно малоизученных частях
Национального Парка, на так называемой Дикой Территории
(см. карту справа) и дал им указания действовать
самостоятельно. Он сказал: "Это вам не банальное
похищение. Это преступление - месть всей белой расе
озлобленного юноши в состоянии психического расстройства.
Лично я убежден, что Хобухет отдает себе отчет в своих
поступках и действует согласно своим планам. Он до сих пор
сидит с этим мальчишкой в горах".
Из статьи в газете "Пост-Интеллиндженсер", Сиэтл
Катсук лежал животом вниз на берегу реки, глядя на ладонь опущенной в
прозрачную, холодную воду руки. Посланное провидением древко будущего лука
лежало рядом. Его ладонь осторожно продвигалась в воде к покрытому
водорослями и мхом камню. Он чувствовал пульсацию крови в руке. Все
сознание он переключил на окружающий мир.
Прямо напротив, на другом берегу реки он видел два серых ствола
мертвых деревьев. Их тени пересекали реку - две длинные тени в низком,
пополуденном солнце.
Шаркающие звуки за спиной подсказали, что идет мальчик. Катсук
оглянулся. Хокват присел под высоким широколиственным кленом, перебирая
свои камушки, по которым он считал дни. Камушков было восемь: восемь дней.
С ветки над головой мальчика свисала борода грязно-зеленого,
всклокоченного мха. Она болталась над русыми волосами мальчишки как шерсть
на животе овцы. Мальчик жевал травянистый стебель.
Катсук отвернулся и еще раз сконцентрировался на руке в воде.
Река здесь была чистая и глубокая. На дне он мог видеть мелких рачков
и моллюсков: неправильные черные пятнышки среди разноцветных камней. Уже
несколько минут его внимание было приковано к большой рыбе, идущей против
течения к заросшему водорослями топляку. Это был местный сиг - куллт'копэ.
Тихо-тихо, едва дыша, Катсук выговорил его имя, обращаясь с мольбой к
духам воды и рыбы.
Хвост куллт'копэ шевелился, когда он объедал с водорослей мошек.
Катсук ощущал себя рекой и находился сейчас рядом с рыбиной. На его
родном языке эту реку называли Гнилая Вода. Странное имя, думал он. На
вкус вода была хорошей, чистой, с привкусом тающего снега.
От холодной воды рука от самого плеча занемела, но Катсук не
шевелился, выжидая. Все свои мысли он направил на то, чтобы показать, что
он друг этой рыбе. Так ловили в старину - еще в Первые Времена, даже
память об этом мало в ком сохранилась. Он же научился так ловить рыбу еще
мальчишкой у своего Дяди Окхутсэ.
Рыба осознала присутствие преграды из руки Катсука, осторожно обошла
ее и ткнулась губами в водоросли. Очень медленно и осторожно Катсук стал
подымать руку, пока не подхватил рыбину под брюхо. Это движение доставило
ему боль, но, чувствуя прохладную гладкость тела куллт'копэ, он сжимал
медленно, мягко и осторожно...
Потом он растопырил пальцы и провел их к ритмично вздымающимся
жаберным крышкам.
"Есть!"
Сжимая пальцы и одновременно подымая руку, Катсук откинулся назад,
перебросил рыбину через себя и повернулся, чтобы увидеть, куда та упала.
Это был крупный сиг, длиной с руку Катсука. Она ударила мальчика
прямо в грудь, и тот свалился на землю. Мальчик и рыбина слились в один
перекатывающийся по берегу клубок - руки, ноги, дергающийся в воздухе
хвост.
Одним прыжком Катсук оказался возле них. Он схватил сига, просунув
большой палец одной руки под жабры, а второй перехватил рыбу возле головы.
Мальчик уселся на землю и восторженно закричал:
- Мы поймали ее?! Мы поймали ее?!
Катсук приподнял все еще сопротивляющуюся рыбину и одним ударом
перебил ей хребет.
От восхищения у мальчика перехватило дыхание, потом он сказал:
- Ух ты, какая большая!
Катсук поднял одной рукой рыбу, второй помог Дэвиду подняться на
ноги. Рыбья кровь брызнула мальчику на куртку.
Тот уставился на уже мертвого сига широко раскрытыми глазами. Его
руки, ладони и весь перед куртки были испачканы рыбьей слизью, чешуей,
песком, грязью и листьями, собранными чуть ли не со всего берега.
- Ну ты и недотепа! - сказал Катсук. - Иди, отмойся, пока я буду
чистить рыбу.
- И мы сразу же будем кушать?
Катсук подумал, что хокваты сразу же думают о своем желудке, а не о
духе, которого они только что убили.
- В свое время будем и кушать. А сейчас иди мыться.
- Хорошо.
Катсук отложил свое посланное духами древко. Поискав на берегу, он
нашел большой сук с острым концом. Пройдя через заросли камышей, он вырвал
у рыбы жабры, проколол брюхо, выбросил внутренности и про мыл рыбу в
проточной воде. Продев через рыбину сук, он приготовил куллт'копэ, чтобы
зажарить на углях.
Работая, Катсук шептал молитву Рыбе, прося прощения за то, что
сделал. Он слышал, как ниже по течению плещется мальчик.
- Хэй, а вода холоднющая! - крикнул мальчик.
- Так мойся быстрее.
Катсук поднял рыбину и посланное ему древко и пошел к нависшему над
рекой карнизу. Мальчик перескакивал по камушкам, спеша за ним. Он дрожал
от холода, на лице было странное выражение.
- О чем ты задумался? - спросил Катсук.
- Так ты хочешь сказать, что эта рыба ударила меня?
- Нет. Просто я постарался сделать так, чтобы она не ушла.
Мальчик улыбнулся.
- Неужели я выгляжу так смешно?
Катсук весело засмеялся, неприятные чувства куда-то ушли.
- Ты выглядел смешно! Я даже не мог сказать, кто из вас рыба, а кто
мальчик!
Они вместе поднялись на уступ, где начиналась трава. Катсук положил
рыбину на мох и рядом осторожно положил древко. Он подумал о том, как
Хокват воспринял все происшедшее: серебристая молния взлетела в воздух и
ударила его.
Какой шок для мальчишки!
Катсук захихикал.
Дэвид закрыл глаза, припоминая все. Катсук сказал, что ловит рыбу, но
это выглядело так по-дурацки: он только ждал там... ждал... ждал... Ну кто
мог при таком бездействии надеяться на улов?! Никакой удочки, лески,
крючка, наживки - только рука в воде. А потом - хвать!
Теперь Катсук уже смеялся.
Дэвид открыл глаза. Теперь и его живот стал подрагивать от смеха. Он
никак не мог справиться с ним. На тебе! Внезапно откуда-то прилетела
холодная трепыхающаяся рыбища!
Через мгновение мальчик и его похититель, стоя друг против друга,
хохотали, как сумасшедшие. Шум вспугнул стайку серых соек, лагерных
воришек с черными коронами перьев. Они кружили над головами людей, а потом
уселись на осинах, выше по берегу. Их скрежещущие крики были безумным
фоном для сумасшедшего хохота.
Катсук даже удвоил свое веселье. В его мыслях опять и опять
прокручивалась вся сцена: мальчишка, ноги, рыба, коричнево-зеленый берег
реки, бешеное сплетение ног и рыбы. Это была самая смешная штука, которую
Катсук мог вспомнить за всю свою жизнь.
Он слышал, как смеется мальчик, пытаясь остановиться, но потом смеясь
еще сильнее.
Дэвид задыхался: "Ну... пожалуйста! Я... не могу... перестать...
смеяться".
Катсук попробовал вспомнить о чем-нибудь, что остановило бы смех.
И_с_к_а_т_е_л_и_! Он подумал о людях, идущих сейчас по их следу. Подумал
об удивлении, которое могла бы вызвать у них вся эта сцена. Какой она была
нелепой! Он смеялся все громче и громче. От смеха уже болела грудь. Он
скорчился на берегу, потом свалился на спину, посылая взрывы хохота прямо
в небо.
Мальчик, схватившись за живот, ползал рядом.
Мужчина и мальчишка лежали, заражая смехом друг друга, пока усталость
не овладела ими. Они не осмеливались слова сказать, потому что это
вызывало новый взрыв веселья.
Катсук вспомнил об игре в смех, в которую играл еще мальчиком,
мальчиком по имени Чарлз Хобухет. Игра состояла в том, чтобы смешить друг
друга. Тот, кому удавалось не засмеяться, выигрывал.
Смех спазмами вырывался из его горла.
Но мальчик уже лежал спокойно. Хокват выиграл в этой игре.
Отсмеявшись, они еще долго лежали на теплой земле, пытаясь отдышаться.
Катсук заметил, что небо потемнело. Холодный ветер гнал тучи через
реку. Индеец сел, глядя на тучи. Они висели над деревьями безо всякой
опоры, таинственные серые башни с блистающей отсветом уходящего дня
окантовкой.
Он хлопнул мальчика по плечу.
- Пошли. Нам надо развести костер и высохнуть.
Дэвид с трудом поднялся на ноги.
- И приготовить рыбу?
- Да, и приготовить рыбу.
Когда я сбит с толку, я прислушиваюсь к своему
естеству, насколько это возможно. Так всегда поступают мои
- Чего мы ждем? - спросил Дэвид.
Катсук не слушал его, размышляя: "Все здесь стекает от этого места
вниз. Здесь находится первоначало."
Духи реки пребывали здесь. Они не давали отдохнуть потоку воды, они
же не давали передохнуть и ему, Катсуку. Каждый обязан спешить, пока не
превратит свою энергию в какую-то иную форму. Все вокруг было движением,
энергией и потоком - на целую вечность!
В этих своих мыслях Катсук обнаружил какое-то глубинное спокойствие и
радость. Его разум уже готов был к скачку-превращению, он уже не спрашивал
"зачем", а только "как".
"Как?"
И духи сказали ему:
- Не останавливайся, один вид энергии переходит в другой!
- Пошли, - сказал Катсук. И он начал переправу, прыгая с одного
валуна на другой.
Мальчик последовал за ним.
Проклятье, мне известно, что ФБР считает, будто он
скрылся в подполье, в каком-то городе. Все это чепуха!
Этот долбаный, крученый индеец где-то здесь, на своих
родных землях. Я уверен, что они перешли Хох. Я сам видел
следы. Это могли быть взрослый мужчина и мальчик. Да, у
самой средней развилки. Как им удалось перейти реку, когда
река так вздулась, не имею понятия. Может он и вправду
лесной дьявол. Считаю, что если вы достаточно сумасшедший,
то можете совершать невозможное.
Шериф Паллатт
Тень от темно-красных кленовых листьев падала в реку у самых ног
Катсука. Листья блестели будто отполированные. Индеец присел на размытом
водой краю старой лосиной тропы и предался размышлениям.
Мальчик лежал неподалеку, животом вниз, на узенькой полоске травы у
самой воды. Поросший травой клочок земли одним своим краем касался
покрытой мхом скалы, вокруг которой заворачивала тропа. Мальчик жевал
сочный стебель и снимал с травы красных муравьев, чтобы, оторвав им
головы, тоже отправить в рот. Катсук сказал, чтобы он попробовал ни о чем
не думать.
Но, тем не менее, мысли были: "Как странно! А как он увидит, что я ни
о чем не думаю?"
Только Катсук сразу же заметил его хитрую попытку подумать. Он уже
обвинил мальчика в том, что тот думает в основном словами, и сказал, что в
этом заключается ошибка всех хокватов.
Дэвид глянул на индейца. Тот, конечно же, сейчас задумался, сидя на
корточках. Интересно, а сам Катсук пользуется словами?
Большую часть дня они спускались в низины, перевалив горный гребень и
перейдя реку. В кармане у Дэвида было семь камешков - семь дней, целая
неделя. Ночь они провели в запущенном парковом приюте. Катсук откопал
спрятанные браконьерами одеяла и смазанные жиром жестянки с консервами. Он
развел небольшой костер, они поели бобов и легли спать на еловых ветках,
уложенных на золу.
Они уже прилично отошли от приюта. Дэвид глянул на солнце: от полудня
прошло немного. Совсем немного. Мальчик и вправду уже не задумывался о
времени.
Ведущая вниз тропа проходила вдоль речки. Она пересекала заросли
колючих кустарников, саму речку, потом шла по сухим отмелям. На пути
Катсук с индейцем напугали лосиху, мирно глодавшую кору на осине. Шкура
лосихи вся блестела.
Дэвид сконцентрировал все внимание на том, чтобы не думать. Он начал
повторять про себя: "Дэвид". Ему хотелось сказать это громко, но знал, что
это лишь распалит сумасшествие Катсука.
Он подумал: "Я Дэвид, а не Хокват. Вообще-то я хокват, но меня зовут
Дэвид, а не Хокват."
Так эти мысли и катились в его сознании: "Дэвид-а-не-Хокват.
Дэвид-а-не-Хокват..."
Та лосиная тропа, по которой они спускались с горной гряды, дважды
пересекала парковую дорогу. В одном месте на ней, в грязи хорошо
сохранились отпечатки сапог. Катсук обошел грязное место и перешел на
звериную тропку, идущую через старую гарь. Пройдя пожарище, они пересекли
еще одну речку, а потом Катсук сказал, что больше человеческих троп им не
встретится.
Катсук все шел и шел, без каких-либо признаков усталости. Даже
теперь, когда он сидел у реки на корточках, в нем чувствовалась нервная,
свежая энергия. Из тайника браконьеров он забрал несколько одеял, одно из
них свернул и привязал к поясу, другое свободно свисало у него с плеч.
Только когда они расположились возле реки, он снял их. Его темное, плоское
лицо было совершенно неподвижно. Одни только глаза блестели.
Дэвид думал: "Я Дэвид, а не Хокват."
Было ли это его второе имя, или то была лишь частичная идентификация:
Дэвид, а не Хокват? Он напомнил себе, что мать называла его Дэви. Отец
иногда называл его _С_ы_н_. Бабушка Моргенштерн всегда называла его
Дэвидом. Все эти имена были лишними. Но как мог он быть Хокватом в
собственном представлении?
"О чем размышляет Катсук?"
Возможно ли было, что Катсук знает, как это - не думать?
Дэвид приподнялся на локтях, вытолкнул языком травяную жвачку и
спросил:
- Катсук, о чем ты задумался?
Не отрывая глаз от реки, тот ответил:
- Я размышляю, каким образом сделать лук и стрелу, как делали это
древние. Не нарушай моих мыслей.
- Как делали древние? Это как же?
- Лежи спокойно.
Дэвид почувствовал в голове Катсука нотку безумия и вернулся к
угрюмому молчанию.
Катсук глядел на речку, на ее молочно-зеленые волны. В спутанных
ветках он увидал какую-то тень.
По течению, крутясь в потоке, плыл пень с обрубленными корнями. Пень
был очень старый, возле корней проглядывала темная красно-коричневая
древесина. Он крутился медленно, короткие обрубки корней походили на
торчащие руки. Когда они опадали, в воде, освещенной полуденным солнцем,
появлялся обрубленный комель. Течение закручивало пень опять, и все
повторялось с самого начала.
Вращаясь, пень издавал особый звук - "кланг-шламк-хаб-лаб".
Катсук прислушивался, дивясь про себя языку пня. Он чувствовал, что
пень разговаривает с ним, но на языке, которого он сам не понимал. О чем
мог он говорить? Срезанный край пня был серым от старости. Это был шрам,
оставленный хокватами. Но, похоже, пень не собирался говорить о своих
трудностях. Он поплыл дальше по реке, ворочаясь и разговаривая...
Индеец чувствовал присутствие мальчика с беспокоящей его силой.
Позади находилось тело, готовое принять добро или зло, или же и то, и
другое вместе. Доброзло. Вот только было ли такое слово?
Катсук ощущал, что между ним и мальчиком устанавливаются новые
отношения. Почти дружеские. Может, причиной этого была Тсканай? Он не
чувствовал ревности. Это Чарлз Хобухет мог испытывать ревность, но не
Катсук. Тсканай отдала мальчику мгновение жизни. Он жил - теперь он должен
умереть.
Испытывать чувство дружбы к жертве было правильно. Это подчиняет душу
врага. Но эти новые связи были все же чем-то большим, чем дружба.
"Каким образом у нас сложились эти новые отношения?"
Понятно, что это ничего не могло изменить. Невинный должен попросить
смерти и быть убитым.
Катсук чувствовал саднящую печаль в груди. Ничего уже нельзя было
остановить. Начало было положено. Все исходило ото льда. Послание пчелы
тоже было ледяным. И Вороново. Все должно закончиться со смертью
Невинного.
Мальчик поднялся на ноги, прошелся вверх по берегу, потом присел
возле громадного, величиной с колонну собора, сгнившего дерева. Там он
начал выискивать личинок.
Катсук перестал следить за ним.
Пусть Хокват убегает... если, конечно же, Ворон позволит ему.
Тень от листвы черными пятнами лежала на воде. Поверхность реки была
спокойной, но Катсук чувствовал дикую силу, дремлющую под ней. Он
чувствовал, что и сам он направляется находящимся внутри него Похитителем
Душ. Дух тоже был диким и могущественным, хотя и таился в теле человека.
Катсук взял одеяло, вытер глаза.
Дэвид бросил взгляд на своего стража. Почему Катсук такой изменчивый?
Мечется меж дружбой и злобой. Вот только что рассказывал легенды своего
народа, а в следующую секунду кричит, требуя тишины. И совсем другим
Катсук был, когда играл на свирели в заброшенной шахте.
Какой-то миг мальчик испытывал странное счастье. Он глядел на реку,
солнце согревало его. Он не думал о том, что нужно идти куда-то. Катсук
наловит рыбы и они поедят. Или же Катсук найдет еще один браконьерский
тайник, или сделает лук и стрелы и подстрелит дичь. Катсук уже говорил,
что думает, как сделать лук и стрелу.
Глаза Дэвида резко открылись. Он не почувствовал, сколько времени
прошло, но знал, что ненадолго уснул. Солнце передвинулось к горизонту.
На реке была длинная песчаная отмель. Здесь река делала излучину у
небольшой рощицы тсуг. Издали тонкие, как спички, серебристо-серые стволы
торчали из песка. Низко висящее над деревьями солнце окрасило их вершины
желто-оранжевым цветом.
Этот солнечный свет и краски напомнили Дэвиду Кармел Волли и родной
дом. Он удивлялся, что могло принести подобные воспоминания? И решил, что
это волны теплого воздуха, танцующие над деревьями. Весь день был до
омерзения холодным, когда они шли в лесной тени, а теперь нагретая солнцем
земля дарила чувство расслабленности и уюта.
Когда они уже прошли высокогорье, природа стала не такой суровой.
Вместо крутых горных склонов и узких каньонов перед ними открылась
поросшая деревьями разлогая долина. Но, прежде чем вступить в нее, им
пришлось пройти по длинному карнизу, поросшему елками, соснами и пиниями.
Давние ураганы сплели деревья вместе, некоторые из них сломались и
погибли, другие же согнулись и остались жить.
Катсук продолжал глядеть на реку.
Дэвид вздохнул, чувствуя, что есть все равно хочется. Он снова стал
выискивать личинок - сочных и вкусных.
Ложа их в рот, он вдруг вспомнил мать, изящно берущую с тарелочки
какой-нибудь шедевр кулинарии, принесенный служанкой. Мальчик представил,
что сказала бы мать, если бы смогла увидеть его сейчас. Нет, она закатила
бы истерику, если бы он только рассказал, что ел. Глаза бы у нее
выкатились, она бы зарыдала, а потом хлопнулась в обморок. Дэвид не
сомневался, что такое может случиться. Ведь Катсук сам пообещал: "Я не
убью тебя, если ты сам не попросишь об этом".
Дэвид не слишком беспокоился. Еще будет время распорядиться
воспоминаниями. Гораздо сильнее волновало другое. Всему придет конец, и
тогда он сможет рассказать о своем славном приключении. Он станет героем
для всех своих приятелей - а как же, его похитил дикий индеец! Ну конечно
же, Катсук был диким... и ненормальным. Но даже и у его ненормальностей
были пределы.
Свет на вершинах деревьев стал похожим на цвет осенней травы, слегка
тронутой рассветом. Дэвид лениво наблюдал за Катсуком, за гипнотичным
течением реки. Ему пришло в голову, что, возможно, это счастливейшие дни в
его жизни. Никто не стоял над душой. Ему было холодно, так, но потом он
согревался; он голодал, потом ел... Скоро они снова будут кушать.
Крупный оранжево-коричневый слепень сел на запястье левой руки.
Мальчик инстинктивно шлепнул его и стряхнул мертвое насекомое в траву.
Тихим голосом Катсук начал песню. Если сравнить ее с голосами реки и
золотистыми лучами солнца - песня была необычная. Голос индейца становился
то громче, то тише, в песне было много прищелкивающих и гортанных звуков.
Мысли Катсука были заняты тем, что отчаянно выискивали знак. Он
нуждался в знамении, которое провело бы его через это место. Покачиваясь
взад и вперед он вел свою молитвенную песнь, направляя ее к Пчеле и
Ворону, Квахоутце и Алкунтам. Внутри него заворочался Похититель Душ. Над
водой подул ветер, резкие порывы которого всегда предвещают скорое
наступление темноты. Катсук ощущал преграду, какое-то ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ
своей молитве. Возможно, это Хокват каким-то образом мешал ему. Катсуку
вспомнился сон Хоквата. В этом сне присутствовала огромная духовная сила.
Мальчик мог иметь желание - любое желание. Но только когда он будет готов.
В этом мальчишке ждал своего часа очень могущественный дух.
Ветер остудил левую щеку Катсука.
Ледник питал эту речку, начиная от самого истока, охлажденный им же
ветер мчался по речной долине к морю.
Каким-то внутренним знанием Катсук понимал, что погоня за ними
осталась далеко позади, за горными грядами Дикой Территории. Здесь никогда
не летали никакие вертолеты, только высоко-высоко и бесшумно, над самыми
вершинами мчались на восток большие реактивные лайнеры.
Подумав об этом, Катсук продолжил свою песнь-молитву.
Память о сне Хоквата снова стало беспокоить его, будто заноза в
сознании. Ведь эта сила могла победить Похитителя Душ. Каким образом
мальчишка смог привлечь в свой сон такого могущественного духа? Ведь он же
хокват! Но его сон был сном-предупреждением, способным встревожить все
окружающее. Да, и Хоквату пообещали исполнить его желание. А вдруг он
пожелает такое, что после этого с ним невозможно будет справиться?
Какое-то движение в реке отвлекло Катсука от его мыслей. Вниз по
течению плыла длинная, гладкая, жемчужно-серая блестящая ветка. Могло
показаться, что она плывет совершенно независимо от течения. И она явно
направлялась к тому месту, где в тени красных кленовых деревьев на
корточках сидел человек. Ветка пересекла тень на воде, как стрела,
пробивающая цель. И тень тут же потянулась за веткой. Катсук почувствовал,
как мрак тени ощупывает этот кусок дерева.
Он прервал свою молитву и вздохнул глубоко-глубоко:
- Аахххххх!
Ветка поплыла через пятно тени, теперь уже совсем поперек течения.
Она направлялась к нему! Один конец воткнулся в илистый берег прямо у ног
Катсука. Он нагнулся и с чувством благоговения поднял ветку из воды. В
этом куске дерева он чувствовал скрытую силу.
Очень тщательно и осторожно осматривал он то, что принесла ему река.
Дерево было гладеньким-гладеньким и слегка вибрировало под пальцами.
Живое! С ветки капала вода. Один конец был обожжен, другой сломан. Дерево
не находилось в воде долго и не замокло. Никаких деформаций, никакого
скручивания по всей длине - почти с его собственный рост. В самом толстом
месте ветка была с его сжатый кулак. Изгиб почти незаметный, может на
ширину пальца.
Ах, какая она удобная и живая!
Катсук вонзил один конец ветви в землю, рука в центре, и попытался
распрямить находку. Он чувствовал, как сопротивляется дерево, как трепещет
от скрытой в нем силы. Это был материал для чудесного лука!
Чувство благоговения в нем стало еще сильнее. Катсук вынул нож
Хоквата из ножен, чтобы испытать дерево на твердость. Но тут поле его
зрения пересекла огромная пчела, за ней еще одна, еще... еще...
Индеец стоял растерянно, крепко сжав рукоять ножа. На лбу выступил
холодный пот.
Аххх, он чуть было не испортил все!
И достаточно было всего одного прикосновения хокватской стали. Одно
касание, и сила духа могла покинуть дерево. Его молитва принесла ему
древко для божественного лука, а он сам чуть не совершил святотатство!
У индейца даже во рту пересохло, когда он понял, насколько был близок
к кощунству. Он вложил нож в ножны, сорвал их с пояса и выбросил
ненавистное орудие в реку. Лишь только, когда лезвие блеснуло в волнах, он
почувствовал, как сошел с него холодный пот.
Как близок он был к тому, чтобы все напортить!
Он глянул туда, где сидел мальчик - глаза закрыты, дремлет. В Хоквате
пребывал могучий дух, но недостаточно сильный. Этот злой дух своей
вкрадчивой льстивостью чуть было не ввел в искушение Катсука совершить
кощунственную вещь. И кто знает, к чему это могло привести? Могло
случиться, что Хокват вышел бы победителем. Когда два существа: страж и
его поднадзорный, связаны некоторым образом, еще неизвестно, кто мог бы
перетянуть.
Катсук крепко сжал древко двумя руками и высоко поднял его над
головой. Ах, какое оно чудесное! Он запел песню посвящения: этот лук он
посвящает Пчеле, ведь это именно она послала ему его.
Во время пения молитвенного гимна в мыслях его прошло все то, что ему
предстояло сделать. Надо найти обсидиан и сделать из него нож, с помощью
которого он уже будет мастерить лук. Делать он его будет древним способом.
Потом он сделает себе стрелу и привяжет к ней каменный наконечник,
изготовленный его предками на океанском побережье в Одетте. И вот тогда
соединятся времена давние и времена нынешние.
Катсук опустил ветку, расслабился.
Он чувствовал, как в нем поют его предки.
"Вот как должен умереть Невинный!"
Благоговейно держа в левой руке посланную божеством ветку, Катсук
пошел туда, где, прислонившись к прогнившему стволу, дремал Хокват.
Почувствовав над собой тень индейца, мальчик тут же пришел в себя,
поглядел на своего пленителя, улыбнулся.
Эта улыбка растрогала Катсука. Он тоже улыбнулся в ответ. Ха, дух из
хокватового сна был уже не страшен.
Мальчик зевнул, потом спросил:
- Что ты собираешься делать с этой палкой? Рыбу ловить?
- С этой? - Катсук поднял ветку. Его рука пульсировала в такт скрытой
в находке силе. - Это послали мне мои духи. Из нее выйдет великая вещь.
Шериф Паллатт сообщил нам, что сконцентрировал
поисковые группы в относительно малоизученных частях
Национального Парка, на так называемой Дикой Территории
(см. карту справа) и дал им указания действовать
самостоятельно. Он сказал: "Это вам не банальное
похищение. Это преступление - месть всей белой расе
озлобленного юноши в состоянии психического расстройства.
Лично я убежден, что Хобухет отдает себе отчет в своих
поступках и действует согласно своим планам. Он до сих пор
сидит с этим мальчишкой в горах".
Из статьи в газете "Пост-Интеллиндженсер", Сиэтл
Катсук лежал животом вниз на берегу реки, глядя на ладонь опущенной в
прозрачную, холодную воду руки. Посланное провидением древко будущего лука
лежало рядом. Его ладонь осторожно продвигалась в воде к покрытому
водорослями и мхом камню. Он чувствовал пульсацию крови в руке. Все
сознание он переключил на окружающий мир.
Прямо напротив, на другом берегу реки он видел два серых ствола
мертвых деревьев. Их тени пересекали реку - две длинные тени в низком,
пополуденном солнце.
Шаркающие звуки за спиной подсказали, что идет мальчик. Катсук
оглянулся. Хокват присел под высоким широколиственным кленом, перебирая
свои камушки, по которым он считал дни. Камушков было восемь: восемь дней.
С ветки над головой мальчика свисала борода грязно-зеленого,
всклокоченного мха. Она болталась над русыми волосами мальчишки как шерсть
на животе овцы. Мальчик жевал травянистый стебель.
Катсук отвернулся и еще раз сконцентрировался на руке в воде.
Река здесь была чистая и глубокая. На дне он мог видеть мелких рачков
и моллюсков: неправильные черные пятнышки среди разноцветных камней. Уже
несколько минут его внимание было приковано к большой рыбе, идущей против
течения к заросшему водорослями топляку. Это был местный сиг - куллт'копэ.
Тихо-тихо, едва дыша, Катсук выговорил его имя, обращаясь с мольбой к
духам воды и рыбы.
Хвост куллт'копэ шевелился, когда он объедал с водорослей мошек.
Катсук ощущал себя рекой и находился сейчас рядом с рыбиной. На его
родном языке эту реку называли Гнилая Вода. Странное имя, думал он. На
вкус вода была хорошей, чистой, с привкусом тающего снега.
От холодной воды рука от самого плеча занемела, но Катсук не
шевелился, выжидая. Все свои мысли он направил на то, чтобы показать, что
он друг этой рыбе. Так ловили в старину - еще в Первые Времена, даже
память об этом мало в ком сохранилась. Он же научился так ловить рыбу еще
мальчишкой у своего Дяди Окхутсэ.
Рыба осознала присутствие преграды из руки Катсука, осторожно обошла
ее и ткнулась губами в водоросли. Очень медленно и осторожно Катсук стал
подымать руку, пока не подхватил рыбину под брюхо. Это движение доставило
ему боль, но, чувствуя прохладную гладкость тела куллт'копэ, он сжимал
медленно, мягко и осторожно...
Потом он растопырил пальцы и провел их к ритмично вздымающимся
жаберным крышкам.
"Есть!"
Сжимая пальцы и одновременно подымая руку, Катсук откинулся назад,
перебросил рыбину через себя и повернулся, чтобы увидеть, куда та упала.
Это был крупный сиг, длиной с руку Катсука. Она ударила мальчика
прямо в грудь, и тот свалился на землю. Мальчик и рыбина слились в один
перекатывающийся по берегу клубок - руки, ноги, дергающийся в воздухе
хвост.
Одним прыжком Катсук оказался возле них. Он схватил сига, просунув
большой палец одной руки под жабры, а второй перехватил рыбу возле головы.
Мальчик уселся на землю и восторженно закричал:
- Мы поймали ее?! Мы поймали ее?!
Катсук приподнял все еще сопротивляющуюся рыбину и одним ударом
перебил ей хребет.
От восхищения у мальчика перехватило дыхание, потом он сказал:
- Ух ты, какая большая!
Катсук поднял одной рукой рыбу, второй помог Дэвиду подняться на
ноги. Рыбья кровь брызнула мальчику на куртку.
Тот уставился на уже мертвого сига широко раскрытыми глазами. Его
руки, ладони и весь перед куртки были испачканы рыбьей слизью, чешуей,
песком, грязью и листьями, собранными чуть ли не со всего берега.
- Ну ты и недотепа! - сказал Катсук. - Иди, отмойся, пока я буду
чистить рыбу.
- И мы сразу же будем кушать?
Катсук подумал, что хокваты сразу же думают о своем желудке, а не о
духе, которого они только что убили.
- В свое время будем и кушать. А сейчас иди мыться.
- Хорошо.
Катсук отложил свое посланное духами древко. Поискав на берегу, он
нашел большой сук с острым концом. Пройдя через заросли камышей, он вырвал
у рыбы жабры, проколол брюхо, выбросил внутренности и про мыл рыбу в
проточной воде. Продев через рыбину сук, он приготовил куллт'копэ, чтобы
зажарить на углях.
Работая, Катсук шептал молитву Рыбе, прося прощения за то, что
сделал. Он слышал, как ниже по течению плещется мальчик.
- Хэй, а вода холоднющая! - крикнул мальчик.
- Так мойся быстрее.
Катсук поднял рыбину и посланное ему древко и пошел к нависшему над
рекой карнизу. Мальчик перескакивал по камушкам, спеша за ним. Он дрожал
от холода, на лице было странное выражение.
- О чем ты задумался? - спросил Катсук.
- Так ты хочешь сказать, что эта рыба ударила меня?
- Нет. Просто я постарался сделать так, чтобы она не ушла.
Мальчик улыбнулся.
- Неужели я выгляжу так смешно?
Катсук весело засмеялся, неприятные чувства куда-то ушли.
- Ты выглядел смешно! Я даже не мог сказать, кто из вас рыба, а кто
мальчик!
Они вместе поднялись на уступ, где начиналась трава. Катсук положил
рыбину на мох и рядом осторожно положил древко. Он подумал о том, как
Хокват воспринял все происшедшее: серебристая молния взлетела в воздух и
ударила его.
Какой шок для мальчишки!
Катсук захихикал.
Дэвид закрыл глаза, припоминая все. Катсук сказал, что ловит рыбу, но
это выглядело так по-дурацки: он только ждал там... ждал... ждал... Ну кто
мог при таком бездействии надеяться на улов?! Никакой удочки, лески,
крючка, наживки - только рука в воде. А потом - хвать!
Теперь Катсук уже смеялся.
Дэвид открыл глаза. Теперь и его живот стал подрагивать от смеха. Он
никак не мог справиться с ним. На тебе! Внезапно откуда-то прилетела
холодная трепыхающаяся рыбища!
Через мгновение мальчик и его похититель, стоя друг против друга,
хохотали, как сумасшедшие. Шум вспугнул стайку серых соек, лагерных
воришек с черными коронами перьев. Они кружили над головами людей, а потом
уселись на осинах, выше по берегу. Их скрежещущие крики были безумным
фоном для сумасшедшего хохота.
Катсук даже удвоил свое веселье. В его мыслях опять и опять
прокручивалась вся сцена: мальчишка, ноги, рыба, коричнево-зеленый берег
реки, бешеное сплетение ног и рыбы. Это была самая смешная штука, которую
Катсук мог вспомнить за всю свою жизнь.
Он слышал, как смеется мальчик, пытаясь остановиться, но потом смеясь
еще сильнее.
Дэвид задыхался: "Ну... пожалуйста! Я... не могу... перестать...
смеяться".
Катсук попробовал вспомнить о чем-нибудь, что остановило бы смех.
И_с_к_а_т_е_л_и_! Он подумал о людях, идущих сейчас по их следу. Подумал
об удивлении, которое могла бы вызвать у них вся эта сцена. Какой она была
нелепой! Он смеялся все громче и громче. От смеха уже болела грудь. Он
скорчился на берегу, потом свалился на спину, посылая взрывы хохота прямо
в небо.
Мальчик, схватившись за живот, ползал рядом.
Мужчина и мальчишка лежали, заражая смехом друг друга, пока усталость
не овладела ими. Они не осмеливались слова сказать, потому что это
вызывало новый взрыв веселья.
Катсук вспомнил об игре в смех, в которую играл еще мальчиком,
мальчиком по имени Чарлз Хобухет. Игра состояла в том, чтобы смешить друг
друга. Тот, кому удавалось не засмеяться, выигрывал.
Смех спазмами вырывался из его горла.
Но мальчик уже лежал спокойно. Хокват выиграл в этой игре.
Отсмеявшись, они еще долго лежали на теплой земле, пытаясь отдышаться.
Катсук заметил, что небо потемнело. Холодный ветер гнал тучи через
реку. Индеец сел, глядя на тучи. Они висели над деревьями безо всякой
опоры, таинственные серые башни с блистающей отсветом уходящего дня
окантовкой.
Он хлопнул мальчика по плечу.
- Пошли. Нам надо развести костер и высохнуть.
Дэвид с трудом поднялся на ноги.
- И приготовить рыбу?
- Да, и приготовить рыбу.
Когда я сбит с толку, я прислушиваюсь к своему
естеству, насколько это возможно. Так всегда поступают мои