Ходжер Эндрю. Храм Фортуны

   Нос биремы с шипеньем разрезал волны, разбрасывая клочья белой пены; судно пока шло на веслах — ветра не было, и большой парус лежал у борта, свернутый в рулон. Рабы в трюме трудились, послушные молотку гортатора; а остальная команда могла, благодаря штилю, немного расслабиться и отдохнуть. Матросы расселись на палубе; кто жевал сухари, кто задремал, кто весело болтал с товарищами. Лишь один рулевой не покидал своего поста, сильными руками сжимая румпель.
   Служанки обеих патрицианок — светловолосые бельгийки из земли треверов — наводили порядок в каюте, по мере возможности превращая тесную каморку в какое-то подобие спальни.
   А в проходе возле мостика разместились пятеро мужчин, которых сенатор Сатурнин выбрал в качестве охранников для своей семьи. Двое из них были свободными людьми, трое — гладиаторами, которых Сатурнин купил в школе на виа Лабикана и сделал членами своей фамилии.
   Первым справа сидел крепкий широкоплечий мужчина с грубым обветренным лицом и сильными руками воина. Это был Децим Латин, ветеран Девятого Испанского легиона. Выслужив полные двадцать лет, он оставил армию и — не имея семьи, и не чувствуя призвания к сельскому труду где-нибудь в колонии — через знакомого вольноотпущенника нанялся к сенатору Сатурнину в качестве охранника. Ему было сорок лет.
   Вторым свободным человеком в этой компании был бывший киликийский пират Селевк — двадцатипятилетний стройный красивый дерзкий парень, который так и не научился склонять свою гордую голову перед кем бы то ни было. Четыре года назад он угодил в плен к римлянам, когда патрульные триремы неожиданно вынырнули из тумана и нанесли страшный удар по их базе на восточном побережье провинции. Не многим морским разбойникам удалось тогда спастись. Селевку не повезло — он был ранен, и захвачен командой одного из римских судов.
   Сильного и ловкого юношу охотно купил владелец гладиаторской школы под Капуей и за два года сделал из него отличного ретиария. Сколько раз трибуны столичных и провинциальных амфитеатров восторженным ревом приветствовали Селевка, который так ловко опутывал своих противников сетью, а потом безжалостно добивал трезубцем.
   Он стал всеобщим любимцем, на него ставили головокружительные суммы, и он никогда не подводил. Хотя в душе Селевку было очень приятно такое внимание и поклонение римской публики, он по-прежнему презирал весь этот озверевший от вида крови сброд, не делая разницы между родовитыми патрициями и оборванными пролетариями.
   Вскоре он собрал достаточно денег, чтобы выкупиться на волю, но хозяин уговаривал его остаться еще, хоть на сезон. На свою голову, Селевк согласился. И вот — пришла беда. Против него выпустили сектора — здоровенного парня из Фессалии. Наверное, киликиец слишком переоценил себя, забыл об осторожности, иначе как же объяснить, что уже на второй минуте поединка противник вышиб у него из рук трезубец и нанес страшный удар в живот своим коротким обоюдоострым мечом?
   Под разочарованный вой зрителей Селевка унесли с арены; многие вообще требовали добить не оправдавшего надежд бойца, но прежняя слава спасла ему жизнь.
   Осмотрев рану гладиатора, врач только пожал плечами — с такой дырой ему не выжить. Хозяин выругался и ушел. Для Селевка остался лишь один путь — на остров Эскулапа, куда свозили всех больных или умирающих рабов, на выздоровление которых надежды уже не оставалось. Там, на острове, в грязных заразных бараках они и доживали свои последние дни.
   Но тут в комнатку под ареной амфитеатра, где истекал кровью Селевк, спустился смуглый толстяк в греческом хитоне. Он представился отпущенником сенатора Гнея Сентия Сатурнина и выразил желание от имени господина приобрести раненого ретиария.
   Хозяин Селевка был рад хоть что-то выручить за ставшего бесполезным раба, и с радостью согласился. Так киликиец попал в дом сенатора, где искусный врач все же спас ему жизнь, хотя на животе остался уродливый шрам, да и подвижности у бывшего пирата поубавилось.
   Селевк не забывал ни обид, ни доброты. Он прекрасно понимал, что если бы не сенатор, его, как падаль, выбросили бы на песчаный берег Эскулапова острова, предоставив далее самому заботиться о своей судьбе. И исход мог быть только один — смерть. А потому киликиец стал верой и правдой служить новому хозяину, который — видя такую преданность, вскоре официально отпустил его на волю. Ведь деньги, которые Селевк скопил на выкуп, присвоил себе жадный хозяин, воспользовавшись каким-то правовым недосмотром неграмотного раба.
   Впрочем, украденное золото не принесло ему счастья — как-то утром слуги нашли его на улице, плавающего в луже собственной крови; удар был нанесен очень профессионально.
   Следователь, не мудрствуя лукаво, обвинил во всем уличных бандитов, и особенно в деле никто не копался. Да к тому же у Селевка было железное алиби.
   И вот теперь сенатор Сатурнин поручил верному киликийцу охранять самое дорогое, что у него было, — свою семью. И Селевк обещал не подвести.
   Рядом с ним сидел гибкий стройный ливиец Кирен. Его иссиня-черная кожа была гладкой и шелковистой. Кирен считался прекрасным стрелком из лука, а вот для рукопашной ему недоставало силенок. Сатурнин купил ливийца два года назад и был очень доволен приобретением. Веселый, жизнерадостный Кирен ему нравился.
   Но если лучник не мог похвастаться огромными мускулами, то их в избытке хватало германцу Бадугену. Несколько лет назад, во время очередного похода Тиберия за Рейн, тому пришлось сразиться с отрядом из племени маркоманов, союзников херусков. В этом отряде был и Бадуген. Варвары потерпели поражение, были оттеснены в лес, а пленных римляне погнали в лагерь. Там уже ждали купцы и ланисты, чтобы подобрать себе подходящий товар и задешево купить у солдат первоклассных рабов.
   Бадугена приобрел ланиста из Беневента и почти сразу вытолкал на арену — германского мяса тогда было сколько угодно, а обучение дорого стоит. Убьют, так убьют.
   Но Бадугена не убили. Уже в первом бою он — вооруженный боевым топором — в минуту расправился со своим противником. Да и в дальнейшем никто не мог противостоять огромной звериной силе германца. Сенатору Сатурнину пришлось здорово раскошелиться, чтобы купить гладиатора. Но он не жалел о потраченных деньгах. Простодушный и открытый маркоман — почувствовав человеческое к себе отношение — стал преданным и надежным слугой, не задумываясь он отдал бы жизнь за сенатора или по его приказу.
   Последним, пятым в этой группе был неразговорчивый бородатый уроженец Балеарских островов Бастул. Балеарцы всегда славились своим умением обращаться с пращей, и Бастул не был исключением. Кроме того, он отлично владел длинным иберийским мечом и утыканной острыми гвоздями боевой палицей. Карьеры на арене он, правда, не сделал, поскольку его манера вести бой — спокойная, неброская — не пришлась по вкусу завсегдатаям амфитеатров. Поэтому Сатурнин без труда и за умеренную плату купил балеарца на ежегодном аукционе на виа Импудика в Риме.
   «Сфинкс» уверенно разрезал морскую гладь, весла мерно поднимались и опускались в руках рабов. Ветра все не было, и капитан — опытный финикиец по имени Хирхан — приказал пока не развивать максимальную скорость, щадя силы своих людей. Скоро уже — судя по безошибочным признакам, прекрасно знакомым капитану, — должен подняться Фавоний, западный ветер. Вот тогда можно будет сразу поставить грот, а то и топсель и мчаться вперед на полных парусах. До Карфагена всего-то четыреста миль. Даже при неблагоприятной погоде за неделю доплыть — раз плюнуть.
   Хирхан поудобнее расположился на мостике, оглядывая море. На пиратов бы не нарваться. Их тут — как собак нерезаных. Хотя в последнее время мизенская эскадра здорово их потрепала, всегда может вдруг вынырнуть какая-нибудь лодка, полная кровожадных бандитов. Впрочем, отдельных лодок капитан не очень-то боялся, у него на борту пять закаленных бойцов, его матросы тоже не новички, в случае чего можно и рабов вооружить — мечей и копий хватает. Так что, милости просим. Вот, правда, если налетит целая свора, то тут уж придется туго. Но, в конце концов, обязанность капитана — не допустить нежелательных встреч в морских просторах.
   Зоркие глаза финикийца уже довольно давно подметили маячивший вдали контур какого-то судна. Теперь Хирхан был уверен, что корабль идет одним с ними курсом и при этом стремительно приближается. Он, правда, сразу определил, что это торговая унирема, не похожая на летучие легкие пиратские лодки. Значит, просто какой-то купец хочет поскорее совершить выгодную сделку, и заставляет своих гребцов работать на износ. Что ж, его дело. Но почему он явно идет на «Сфинкс»? Места ему мало?
   Неизвестное судно, действительно, быстро приближалось. Хирхан оглядел горизонт — больше никаких мачт не видно. В этой акватории они были вдвоем — «Сфинкс» и неизвестный корабль.
   «Может, у них какие-то проблемы? — подумал шкипер. — Ладно, пусть подойдут поближе, тогда и спросим».
   Он не приказал увеличить скорость, хотя его бирема с легкостью ушла бы от однорядного судна, которое приближалось с каждым взмахом весел.
   Хирхан спустился с мостика и подошел к женщинам.
   — Госпожа, — произнес он, обращаясь к Лепиде. — Там какой-то корабль явно идет на нас. На пиратов они не похожи. Что прикажешь делать? Подождать? Вдруг у них что-то случилось. Или дать гребцам команду приналечь на весла?
   Второй вариант гордому финикийцу не нравился — чего это он должен удирать, как заяц, даже не выяснив, в чем тут действительно дело?
   Лепида была римлянкой старой школы.
   — Решай сам, капитан, — сказала она. — Мой муж поручил нас тебе, и у меня нет оснований сомневаться в твоей компетентности. Если это не пираты, как ты говоришь, то мы можем подождать и узнать, чего они хотят. Да и пиратов я не боюсь с такой командой.
   Хирхану было очень приятно слышать эти слова.
   — Хорошо, госпожа, — ответил он. — Мы подождем их. Может, им действительно нужна помощь. На море такой закон — умри, но помоги попавшему в беду.
   — Хороший закон, — улыбнулась почтенная матрона. — Поступай, как знаешь, капитан.
   Хирхан вернулся на мостик. Неизвестное судно было уже совсем рядом. Финикиец видел, как на палубе его работают матросы, как капитан, стоя на мостике, машет рукой, что-то приказывая своим людям, как рулевой с натугой поворачивает рычаги румпеля. Прочел он и название корабля: «Золотая стрела».
   Корабли отделяли друг от друга теперь не больше двух стадиев. Хирхана смутило, что люди на борту «Золотой стрелы» были облачены в воинские доспехи — лучи заходящего солнца играли на шлемах и щитах. Но поскольку пираты обычно были вооружены гораздо хуже, шкипер не особенно тревожился. Возможно, те тоже боятся встречи с морскими разбойниками, и предприняли надлежащие меры безопасности.
   Финикиец взял с подставки медный рупор, приложил его к губам и заорал, напрягая связки:
   — Да пошлет вам Нептун удачу! Кто вы такие! Куда плывете!
   Тут же ему ответили с капитанского мостика.
   — Мы — торговое судно. Плывем в Утику, Хотим передать вам предостережение квестора из Остии.
   Хирхан совершенно успокоился. Это было обычное дело на море — один корабль передавал другим важные сведения, полученные из достоверных источников.
   — Все в порядке, — крикнул он в рупор. — Подходите ближе!
   И дал команду рабам прекратить грести.
   «Сфинкс» остановился, чуть покачиваясь на мелких волнах; «Золотая стрела» приближалась.
   Вся команда судна Гнея Сентия Сатурнина столпилась на правом борту, ожидая, когда подойдет другой корабль. Лепида и Корнелия тоже с любопытством смотрели на унирему.
   Первым спохватился рулевой — малоазийский грек из Пергама. Он отчаянно дернул левый рычаг румпеля и завопил:
   — Капитан! Они нас сейчас протаранят!
   Хирхан и сам заметил опасность и проклял свою доверчивость. Как же это он так оплошал? Старый дурак.
   «Золотая стрела» на полном ходу врезалась носом в борт «Сфинкса». Но тут нападавшим не повезло — во-первых, их судно было гораздо легче, а во-вторых, не приспособленный для тарана нос корабля не смог пробить обшивку. Унирема вздрогнула от удара и отлетела назад; «Сфинкс», правда, тоже скользнул в сторону.
   — К бою! — взвыл разъяренный Хирхан.
   Он был очень зол. Так провести его — опытнейшего моряка! Хотя он и сейчас готов был поклясться, что люди на палубе «Золотой стрелы» — это не обычные пираты.
   А их было там человек двадцать пять — впереди стояла дюжина молодцов в хороших доспехах, с мечами и копьями в руках. Остальные, которые теснились за ними, были вооружены похуже, но зато вовсю демонстрировали свое воинственное настроение, подпрыгивая на дощатой палубе и потрясая своей амуницией.
   Хирхан кубарем скатился с мостика.
   — В каюту, быстро! — закричал он женщинам. — Не теряйте времени! Сейчас они на нас нападут!
   Обе римлянки с достоинством подняли головы.
   — Мы остаемся здесь, — твердо сказала Лепида. — Будем помогать раненым.
   — Нет, госпожа! — взвыл финикиец. — Хозяин строго приказал...
   В этот момент пущенная с атакующего корабля стрела просвистела в воздухе и вонзилась Хирхану под правую лопатку. Шкипер взмахнул руками и рухнул на палубу лицом вниз. Все замерли, пораженные этой картиной.
   На «Золотой стреле» радостно завопили; несколько человек поволокли к борту трап, наспех приспособленный под абордажный мостик. Их намерения были ясными — они собирались при следующем сближении перебросить мостик на палубу «Сфинкса» и захватить корабль Сатурнина.
   Побледневшая Корнелия наблюдала, как пираты разворачиваются, готовясь к новой атаке. Лепида склонилась над телом капитана.
   — Он ранен, — сказала женщина, поднимая голову. — Отнесите его в каюту. Я сделаю перевязку.
   Помощник Хирхана дал знак, матросы подхватили своего капитана и унесли. Лепида огляделась по сторонам. В ней не было никакого страха — настоящая римлянка, плоть от плоти своих невозмутимых предков.
   — Латин, — сказала она, обращаясь к ветерану Девятого легиона, — капитан ранен. Принимай командование. Ты знаешь, что надо делать.
   Бывший солдат молча кивнул.
   — Вооружи своих людей, — приказал он помощнику капитана. — Сколько их у тебя?
   — Семнадцать, — ответил помощник. — И тридцать два раба.
   — Рабов пока не трогай. Может, и без них управимся.
   Между тем оба судна маневрировали, выжидая момент — одно, чтобы провести быструю атаку, другое — чтобы с максимальным эффектом нанести ответный удар.
   Оба рулевых знали свое дело, и корабли кругами ходили друг за другом, словно два диких пса, готовых вцепиться в горло противнику.
   А тем временем матросы Хирхана один за другим выскакивали из оружейной комнаты, которую открыл помощник, размахивая только что полученным оружием — мечами, короткими копьями, палицами и топорами.
   Латин решительно потребовал, чтобы женщины укрылись в каюте.
   — Мы отвечаем за вас перед хозяином, — твердо сказал ветеран. — Если вы не уйдете, то я предпочту сдаться, чем подвергать ваши жизни опасности. Спускайтесь вниз, госпожа. Раненых будут относить туда, и вы сможете оказывать им помощь.
   Лепида, после секундного колебания, кивнула.
   — Хорошо, мы идем.
   Она подхватила Корнелию под руку, и обе женщины исчезли за дверью внутреннего помещения.
   И как раз вовремя. Видя, что им пока не удается приблизиться на необходимое расстояние, пираты принялись с азартом обстреливать бирему из небольших луков. Стрелы засвистели в воздухе. Команда «Сфинкса» спряталась за бортами и надстройками. Двое матросов прямоугольными, обшитыми медными полосками щитами прикрывали от стрел рулевого, который продолжал уверенно маневрировать, не давая разбойникам подойти слишком близко.
   — "Золотая стрела", — пробормотал себе под нос ливиец Кирен, подтягивая тетиву на луке. — А вот сейчас посмотрим, как вам понравится обычная, железная.
   Он приподнялся над бортом и выстрелил. Стрела попала в горло одному из пиратов, стоявшему в первом ряду, вошла глубоко, по самое оперение. Тот взмахнул руками и рухнул на палубу. Остальные яростно взвыли и бросились прятаться, сообразив, что не с такими-то уж беззащитными путниками им придется иметь дело.
   Не все успели укрыться — балеарец Бастул успел взмахнуть своей верной пращей, и еще один морской разбойник — из людей Никомеда — свалился под стену каюты, схватившись обеими руками за окровавленную голову.
   Эти два удачных попадания заметно подняли настроение на «Сфинксе».
   — Отлично, ребята! — крикнул Децим Латин, размахивая мечом. — Сейчас мы им покажем. Рулевой, иди на сближение!
   Он решил использовать момент паники в стане врагов и ударить первым. Корабль ловко развернулся, рабы взмахнули веслами, и бирема буквально прыгнула вперед.
   Сам Латин, Селевк и Бадуген — опытные бойцы — первыми собрались перескочить на «Золотую стрелу», чтобы дать возможность не очень хорошо вооруженным матросам Хирхана спокойно подготовиться к бою. Кирен и Бастул должны были прикрывать их стрелами и камнями.
   На униреме какое-то время царило полное замешательство; Никомед еще раньше спрятался в своей каюте, молясь всем богам подряд и совершенно позабыв о своих обязанностях капитана. Командование принял Эвдем. Он был смелым, закаленным воином, но на море все же чувствовал себя далеко не так уверенно, как на суше. Его люди могли бы сказать о себе то же самое, а на матросов Никомеда в рукопашной особо рассчитывать не приходилось. Так что, инициатива перешла к экипажу «Сфинкса»,
   Тем более, что на палубе его появились вдруг помощник Хирхана и двое матросов, которые волокли за собой небольшую баллисту и мешок с круглыми тяжелыми камнями.
   — Разойдись! — крикнул помощник, потрясая кулаком. — Давайте, ребята.
   Хлопнула толстая тетива, камень взмыл в воздух, но в унирему не попал и с плеском исчез под водой.
   — Еще разок! — скомандовал помощник. — Бери пониже! Давай!
   На сей раз снаряд угодил в мачту «Золотой стрелы», где-то посередине. Все судно вздрогнуло от удара.
   — Подожди, — бросил помощнику Латин, видя, что расстояние между кораблями стремительно сокращается. — Сейчас мы их и так перебьем, Несите трап.
   Несколько матросов приготовили трап, прикрепив к нему снизу острые железные крючья. Когда суда сблизятся, этот мостик надо будет перебросить через борт так, чтобы крючья впились в палубу вражеского корабля, а потом быстро перебежать по нему и завязать бой.
   Рулевой «Сфинкса» мастерски выполнил свой маневр, бирема мягко замедлила ход и плавно развернулась, став левым бортом к правому борту «Золотой стрелы». Еще миг — и абордажный мостик накрепко вцепился в доски судна Никомеда.
   — За мной! — крикнул Латин, устремляясь вперед.
   Бадуген, Селевк и десяток матросов, потрясая оружием, бросились в атаку.
   Но Эвдем уже понял, что если не сумеет сейчас дать отпор, то их всех просто перебьют. А в Царство теней он еще никак не спешил. Не говоря уж о проваленной операции и гневе Сеяна. Надо было что-то предпринимать.
   — Бей их, парни! — завопил он. — Бей, да поможет нам Юпитер Статор!
   Его головорезы с дикими воплями выбежали навстречу атакующим. И закипел яростный, кровавый, жестокий бой.
   Прятавшийся в каюте Никомед с ужасом вслушивался в грохоти лязг оружия, топот ног, хриплые выдохи, крики, звуки ударов и звуки падения. То же слышали и женщины в каюте «Сфинкса». Но в их сердцах не было страха.
   Палуба моментально стала мокрой от крови. Латин быстро понял, что немного погорячился. Ведь у противника было значительное преимущество в численности и боевом опыте. Все-таки матросы Хирхана не могли сравниться с закаленными в уличных драках бандитами Эвдема. Поначалу, правда, благодаря огромной силе Бадугена, кошачьей ловкости Селевка и разящим ударам самого ветерана Девятого легиона им удалось потеснить противника, однако пираты — по команде Эвдема, который моментально оценил ситуацию — тут же двумя потоками растеклись в стороны и взяли нападавших в кольцо.
   Рубка закипела еще более жестокая. Острия копий сталкивались со щитами или погружались в животы людей, лезвия мечей стучали по шлемам или рассекали связки и мышцы. Время от времени с палубы «Сфинкса» с визгом прилетала стрела, насмерть жаля кого-нибудь из пиратов. Но Кирен боялся стрелять слишком часто, чтобы ненароком не задеть своих, которые все больше перемешивались с врагами.
   Латин и двое гладиаторов пока успешно сдерживали напор, но матросы, прикрывавшие их с флангов и с тыла, начинали сдавать позиции. Вот еще одна группа людей Никомеда, подгоняемая жаждой добычи и обещаниями щедрой награды, выскочила из трюма и бросилась на помощь своим. Положение отряда Латина становилось критическим.
   Видя это, балеарец Бастул спрятал пращу, выхватил свой длинный иберийский меч и махнул им группе матросов Хирхана, которые в нерешительности столпились на палубе «Сфинкса», не зная, что предпринять.
   — Вперед! — крикнул Бастул, бросаясь к мостику. — Поможем нашим!
   Несколько человек побежали за ним. Помощник капитана остался на месте, нетерпеливо поглаживая свою любимую баллисту. Он так мечтал пустить ее в ход, но пока это было невозможно — на «Золотой стреле» все смешались в одну сплошную вопящую, кипящую и брызгающую кровью кучу.
   Помощь, которую вел хладнокровный Бастул, могла бы в корне изменить ход поединка. Но балеарцу не повезло. Едва нога его ступила на мостик, как судно подскочило на неожиданно вздыбившейся волне, и непривычный к качке гладиатор полетел в море головой вниз. А когда он, отплевываясь, вынырнул, оба корабля словно специально столкнулись бортами, раздавив его голову, как куриное яйцо.
   Матросы Хирхана, которые уже тоже собирались было броситься за балеарцем, горестно завопили, с ужасом глядя на расплывшееся по воде кровавое пятно.
   Это промедление решило дело. Головорезы Эвдема с удвоенной силой навалились на моряков со «Сфинкса», а те — не выдерживая напора, начали а панике бросать оружие и прыгать за борт, надеясь добраться до своего судна вплавь.
   — Куда? — зарычал заметивший это Латин. — Назад! К бою!
   Но его никто не слушал. Ветеран отчаянным ударом снес полголовы пирату и ринулся вдоль борта, чтобы остановить бегство своих людей. Но тут же неожиданно подвернувшийся Эвдем всадил ему свой меч в левый бок, в узкую щель между завязками панциря. Латин, сделав по инерции еще несколько шагов, покатился под ноги сражавшимся.
   Эвдем торжествующе завопил, но тут же давно целившийся в него ливиец Кирен спустил тетиву. Стрела вонзилась в правое плечо бандита, меч выпал из ставшей безвольной руки.
   Но это уже не могло ничего изменить. На палубе «Золотой стрелы» остались лишь Бадуген, легко раненный Селевк и два-три матроса, которые не успели прыгнуть за борт, поскольку врага отрезали им дорогу.
   Спасения для них уже не было; пираты всеми силами, навалились на горстку людей со «Сфинкса», чтобы расправиться с ними, а потом перебежать по мостику и захватить корабль Сатурнина.
   Эвдем был ранен, но не уходил с палубы, отдавая команды. Нумидиец Гетул — его помощник — вдохновлял своих бойцов дикими гортанными воплями.
   Германец Бадуген, яростно вращая вокруг себя огромным боевым топором, тоже понял, что им уже не спастись. Но он помнил о своем долге, помнил, что поклялся сенатору защищать его семью до последнего вздоха. Что ж, пришло время подтвердить это на деле.
   — Селевк, прикрой! — крикнул он, устремляясь к мачте униремы, слегка поврежденной попаданием камня из баллисты.
   В следующий миг он уже остервенело рубил своим топором толстый кедровый ствол у самого основания.
   Эвдем сразу сообразил, что тот задумал — если рухнет мачта, то «Золотая стрела» потеряет управление — ведь половина весел была сломана при столкновении кораблей. Тогда им не догнать «Сфинкс».
   — Гетул, убей его! — завопил главарь. — Быстрее!
   Нумидиец услышал приказ и бросился его выполнять. Но сделать это было не так-то просто. Перед ним вырос окровавленный и злой Селевк, с горящими бешенством глазами. Длинный узкий меч фессалийца молниеносно взвился в воздух и обрушился на незащищенную шлемом голову Гетула. Тот вскрикнул и повалился на палубу.
   А Бадуген все работал своим острым топором, мачта дрожала, летели щепки.
   Помощник Хирхана, глядя с палубы «Сфинкса», тоже понял, что задумал германец. И тут же — словно боги решили наконец вмешаться в схватку — над морем пронесся первый порыв ветра.
   — Парус! — завопил помощник, подпрыгнув на месте и забыв даже о баллисте. — Ставьте парус, быстрее!
   Матросы бросились выполнять приказ.
   Эвдем увидел, что добыча может ускользнуть, и грязно выругался. В этот момент рухнула мачта «Золотой стрелы». Падая, она задела Бадугена, и широкоплечий германец упал на колени, выронив топор. Кто-то из пиратов с силой ударил его копьем в спину.
   Селевк, размахивая мечом, бросился к борту. Он котел расцепить суда, сбросить в воду абордажный мостик, который привязывал их друг к другу.
   — Держите его! — закричал Эвдем, зажимая рукой кровоточащее плечо.