Ходжер Эндрю. Храм Фортуны

   На «Золотой стреле» тоже уже никто не спал. Шкипер стоял на мостике и отдавал распоряжения своим людям. Выглядел он довольно помятым и явно мучился похмельем. Зато снов в эту ночь не видел вовсе, в чем и признался Сабину, с сомнением качая головой.
   — Вот и хорошо, — улыбнулся трибун. — Значит, поплывем спокойно.
   — Кто его знает? — хмыкнул Никомед. — Сейчас еще надо принести жертву. Где там этот подлец Милон с бараном?
   Возле небольшого жертвенника на корме судна уже нетерпеливо прохаживался жрец в белом одеянии. Было довольно свежо, и авгур зябко поеживался.
   Наконец, двое матросов подтащили к алтарю упирающегося черного барана. Жрец уверенно посыпал голову животного мукой из небольшого мешочка, потом солью, извлек из-под хитона ритуальный кремниевый нож и ловко перерезал барану горло, бормоча что-то про себя.
   Никомед и вся его команда — полторы дюжины неопрятных лохматых мужиков — с любопытством наблюдали за жертвоприношением. Даже рабы-гребцы высунули головы из трюмного помещения.
   Кровь барана залила палубу; жрец вспорол ему брюхо и принялся сосредоточенно копаться во внутренностях, продолжая бормотать молитвы.
   Сабин и Корникс по-прежнему стояли на причале, ожидая, когда можно будет выйти в море.
   — Ну, плывите спокойно, — сказал наконец авгур и зевнул. — Боги покровительствуют вам. Только вот ночи лучше проводить на берегу, а то могут быть неприятности.
   Никомед довольно кивнул и сделал знак Сабину, что можно подниматься на борт.
   Двое слуг жреца ухватили за ноги распотрошенного барана и понесли его по трапу. Жертва теперь законно принадлежала храму и будет съедена еще сегодня. Хотя, судя по не совсем довольному лицу авгура, шкипер явно поскупился — ведь всем известно, что грозный Нептун предпочитает быков.
   Сабин и Корникс устроились на палубе возле мачты, которая негромко поскрипывала. Рядом лежал скатанный парус из грязного льняного полотна. Выходить из порта надо было на веслах, а уж потом, если ветер окажется благоприятным, можно развернуть и поставить квадратный грот, который наполнится воздухом и погонит судно вперед с приличной скоростью.
   Матросы без лишней суеты, подчиняясь командам Никомеда, занимались последними приготовлениями к отплытию — вытащили якорь, отвязали концы, рабы схватились за весла, стукнул молоток гортатора, отбивавшего ритм гребли, к рулевым рычагам на корме стал атлетического строения мужчина с густой бородой и волосатой грудью.
   Таможенный контроль, видимо, «Золотая стрела» прошла еще раньше, ибо чиновник портового управления, стоявший неподалеку на причале, поглядывал на судно Никомеда без особого интереса.
   — Отдать швартовы! — крикнул шкипер.
   Матросы выполнили команду, удары весел вспенили воду, и унирема, развернувшись, медленно двинулась в открытое море.

Глава IX
Человек за бортом

   Первый день плавания прошел вполне благополучно: попутный ветер гнал судно вперед, парус хлопал, снасти скрипели, медленно тянулись слева скалистые берега Лигурии.
   Матросы хриплыми голосами выводили тягучие и однообразные, как само море, песни; рулевой ловко оперировал румпелем, лениво ругался вечно недовольный Никомед на мостике. А Сабин и Корникс, растянувшись на своих пледах, брошенных на палубу, молча смотрели в воду, погруженные каждый в свои мысли.
   К вечеру они добрались до Луны, разгрузились там и переночевали. Трибун испытал огромное удовольствие, когда вновь ступил на твердую землю — проклятая качка никак не улучшала его настроения.
   Утром «Золотая стрела» продолжала свое плавание. Следующая остановка была в Пизах, куда шкипер подрядился доставить груз керамической посуды и бронзы для местных мастерских.
   Легкий туман окутывал берега Этрурии, — в чьи воды они вошли. Унирема старалась не забираться далеко в море — не то судно. Хотя, как и обещал жрец, бури пока не предвиделось.
   «Если верить Никомеду, — подумал Сабин, — то к вечеру мы должны уже доплыть до Пьомбино. Вот там-то и начнется самое интересное».
   Он прекрасно понимал, как тяжело будет попасть на остров Планация, где содержался ссыльный Агриппа Постум. Ведь там наверняка есть охрана, да вдобавок еще предстояло найти корабль, капитан которого согласился бы на опасное путешествие. Ладно, поживем — увидим, — решил трибун и погрузился в полудрему, которой весьма способствовало мерное покачивание судна.
   В полдень они пришвартовались в гавани в Пизах. Никомед отправился договариваться насчет выгрузки, а Сабин — оставив Корникса следить за их вещами, поскольку уверенности в честности моряков «Золотой стрелы» у него не было, а там все-таки и золото, и письмо — сошел на берег и принялся прогуливаться по пирсу, разминая ноги.
   Его внимание привлекла группа горожан, оживленно обсуждавшая что-то невдалеке. Трибун подошел ближе.
   Из разговора ему вскоре стало ясно, что несколькими часами ранее в прибрежных водах произошел самый настоящий бой — две военные триремы из мизенской эскадры атаковали небольшую флотилию пиратских суденышек; часть потопили, понаделав в них дырок своими мощными носовыми таранами, а остальных отогнали в открытое море.
   Люди бурно радовались успеху береговой охраны — от пиратов тут действительно житья не было. Но Август, похоже, взялся за дело всерьез, и это вселяло надежды.
   Послушав еще немного комментарии к сражению, Сабин вернулся к своему судну, где уже суетились портовые грузчики, приведенные Никомедом. Работа продвигалась быстро и вскоре трюм был освобожден. В Пизах товара не было, теперь шкиперу предстояло плыть до самого Тарквиния и дальше по графику: Остия, Анций, Синуэсса, Неаполь.
   Что ж, судя по всему, к вечеру «Золотая стрела» должна добраться до Пьомбино, где трибун собирался сойти, дабы поискать возможность попасть на Ильву, а оттуда — на Планацию.
   Когда разгрузка была закончена, Никомед взобрался на свой мостик и дал команду к отплытию. Сабин с удивлением отметил, что шкипер уже успел где-то изрядно хлебнуть винца — мутные остекленевшие глазки морского волка лениво ворочались под веками, а красный нос полыхал, словно форменный плащ римского легионера. Речь тоже не отличалась особой связностью.
   Судно вышло в море и взяло курс на Пьомбино. Туман уже почти рассеялся, но отдельные клочья еще стелились над водой, затрудняя видимость. Дул легкий попутный ветерок, потому рабы сложили весла и улеглись вздремнуть, а матросы поставили сразу и грот, и топсель, что весьма способствовало увеличению скорости.
   Увидев, что рулевой успешно справляется с управлением, Никомед сошел в свою капитанскую каюту отдохнуть. Сабин и Корникс расположились на палубе, достали припасы и принялись за еду. Приступы морской болезни, которые досаждали им в начале плавания, теперь прошли, зато появился волчий аппетит. Хлеб, сыр и оливки стремительно исчезали в желудках изголодавшихся путешественников.
   Внезапно Сабин увидел, что несколько матросов, бесцельно слонявшихся до того по палубе, вдруг бросились к правому боргу, перегнулись через него и принялись оживленно переговариваться, возбужденно жестикулируя.
   — Что там такое, интересно? — спросил трибун у Корникса, который тоже смотрел в направлении группы матросов.
   — Не знаю, — пожал плечами галл. — Акулу, наверное, увидели или морского змея.
   Сабин недовольно хмыкнул и махнул рукой.
   — А ну-ка, узнай, в чем дело.
   Корникс неохотно поднялся на ноги, держась за мачту, и медленно двинулся к матросам. Их крики становились все громче.
   Сабин забросил в рот последний кусок сыра, отломил хлеба и сосредоточенно жевал пищу, не сводя глаз с Корникса, который уже подошел к борту и теперь тоже с любопытством смотрел на что-то, находившееся в море.
   Наконец, один из матросов побежал за шкипером, а Корникс вернулся к хозяину.
   — Они говорят, там человек за бортом, — пояснил галл. — Я, правда, ничего не разглядел — бревно какое-то плывет, и все. Матросы уверены, что это кто-то из пиратов, уцелевших после боя, и собираются повесить его на рее.
   На палубе появился заспанный и злой Никомед.
   Матросы выжидательно повернулись к нему.
   Шкипер бросил мимолетный взгляд в море и потер ладонью гудящую голову.
   — Поднимите его на борт, — распорядился он. — Сейчас посмотрим, что это за птица.
   Сабин встал на ноги и подошел ближе. Теперь уже вполне можно было различить толстое бревно — в котором любой моряк признал бы обломок корабельной мачты — и судорожно вцепившегося в него человека.
   Через несколько минут люди Никомеда втащили на палубу рослого черноволосого и чернобородого мужчину в одной набедренной повязке, предварительно отвязав от бревна, к которому тот был прикреплен тонким кожаным поясом.
   Спасенный выглядел неважно — видимо, наглотался морской воды. Матросы, не скрывая враждебности, обступили его, негромко переговариваясь и ожидая команды своего начальника.
   — Ну, что ж, — сказал Никомед. — Все ясно. Весело тебе было разбойничать и нападать на мирные корабли? — обратился он к мужчине. — А вот сейчас мы тебе покажем....
   Сабин сделал еще шаг и взглянул в лицо чернобородого. Тот ответил ему дерзким взглядом, уже понемногу приходя в себя.
   — Так вы спасли его только для того, чтобы теперь повесить? — спросил трибун, поворачиваясь к Никомеду.
   — Морские законы — это святое дело, господин, — глубокомысленно заявил тот. — Мы. обязаны были помочь человеку, очутившемуся в воде, но поскольку это явно кто-то из пиратов, разбитых цезарским флотом, то мы имеем полное право вздернуть его на рее. Так уж принято на море, господин.
   — А почему ты уверен, что он разбойник? — спросил Сабин, нахмурившись. — Может, их судно потерпело крушение?
   — Конечно, — ухмыльнулся Никомед. — Да посмотри на его рожу, господин, бандит, клянусь Аполлоном.
   «На свою бы посмотрел, — хотел сказать трибун. — Ничем не лучше».
   Но он промолчал и повернулся к чернобородому.
   — Как тебя зовут?
   — Феликс, — глухо ответил мужчина, осторожно разминая затекшие руки.
   — Кто ты такой?
   Тот поднял голову и снова смело встретил испытующий взгляд трибуна.
   — Вы же все равно не поверите, если я скажу, что мое судно разбило бурей и лишь один я спасся?
   — Где разбило? Когда? — вмешался Никомед. — Не заговаривай нам зубы, любезный. Тебя ждет веревка, как ни крути.
   — Подожди, — рявкнул Сабин и снова посмотрел на мужчину.
   Несколько секунд они не сводили глаз друг с друга.
   Почему-то Сабину этот человек понравился. Да, он практически не сомневался, что это один из морских разбойников, чудом спасшийся с затопленного корабля, но... Доведись им встретиться в бою, трибун точно не пощадил бы его, однако повесить безоружного и истощенного борьбой с волнами...
   Сабин принял решение.
   — Поворачивай к берегу, — бросил он Никомеду.
   Тот насупился и не двинулся с места.
   — Ты что, не слышал?
   — Ты человек сухопутный, господин, — глухо сказал грек, трезвея на глазах. — Ты их не знаешь. Вот такие молодцы напали на мое судно в прошлом году у берегов Корсики. Я до сих пор приношу жертвы богам за то, что они сохранили мне жизнь. А сколько матросов отправилось на дно?
   Столпившиеся вокруг люди Никомеда глухо зароптали, обжигая чернобородого злыми взглядами.
   — Я солдат, — коротко ответил Сабин. — Я не убиваю безоружных. Если бы ты решил сдать его претору, я бы не вмешивался. Но ведь понятно, что, как только мы покинем твой корабль, этот человек будет повешен. Я не хочу быть соучастником убийства. Сейчас мы высадим его на берег, и пусть делает, что хочет. Если я поймаю его когда-нибудь с мечом в руках, то, клянусь ларами, сам отрублю ему голову. А пока он только твой пассажир. За его провоз я тебе хорошо заплачу. Поворачивай.
   Алчность боролась в Никомеде с жаждой мести, но наконец любовь к золоту победила.
   — К берегу! — крикнул он рулевому и окинул взглядом матросов. — А вы что стоите, лентяи?
   Те начали неохотно расходиться, глухо ругаясь под носом,
   — Всей команде по два денария, — громко возвестил Сабин. — Шевелись, ребята.
   Матросы заметно оживились и разбежались по своим местам. Трибун посмотрел на спасенного.
   — Ну, Феликс, — сказал он негромко, — считай, что сегодня у тебя удачный день.
   Тот молча отвернулся и принялся вытирать с густых волос соленую влагу.
   Вскоре «Золотая стрела» подошла к берегу, рулевой бросил якорь, Никомед перегнулся через перила мостика.
   — Вылезай! — крикнул он. — Или тебе еще лодку подать?
   Феликс поднялся на ноги и двинулся к борту. До земли было всего футов двадцать.
   Сабин следил за высокой фигурой, которая двигалась к борту.
   «Идет так, как будто это он здесь главный, — подумал трибун с невольным уважением. — Откуда у обыкновенного бандита столько достоинства?»
   Феликс задержался и повернулся к нему. Их глаза снова встретились.
   — Не надо тебе было им мешать, — хрипло произнес мужчина. — Тут такой закон: сегодня — я, завтра — они. Но ты спас меня, и я благодарен тебе за это. Если боги того захотят, мы еще встретимся, и я докажу, что даже подлый пират помнит добро.
   — Иди уже, — махнул рукой Сабин и отвернулся.
   За его спиной послышался плеск воды.
   — Поднять якорь! — скомандовал Никомед.
   Судно начало разворачиваться.
   — Доплыл, — сказал через несколько минут Корникс, поскольку трибун упорно смотрел в другую сторону. — Вылезает на берег. Идет к лесу.
   «Золотая стрела» снова вышла в открытые воды и взяла курс на Пьомбино. Они должны были успеть туда к закату.

Глава X
Предательство

   К Пьомбино они подошли, когда уже сгущались сумерки. Завидев вдали городские огни, Сабин пошел в каюту Никомеда. После некоторых размышлений он решил, что, чем искать сейчас капитана в порту, который согласился бы поплыть на Планацию, лучше использовать жадность Шкипера и убедить его немного изменить курс. Тут было недалеко — миль тридцать, к утру вполне можно вернуться. Только бы выполнить поручение, отдать это проклятое письмо ссыльному Агриппе Постуму, а потом уже можно будет спокойно ехать в свое поместье и ждать, когда милости сильных мира сего посыплются на него, как из рога изобилия.
   Трибун толкнул дверь каюты и вошел, не постучав. Никомед отшатнулся от большой чаши с вином и недовольно посмотрел на него, щуря слезящиеся глаза.
   — Разве можно столько пить? — брезгливо сказал Сабин. — Так ты того и гляди посадишь корабль на мель. Неудивительно, что для пиратов ты — легкая добыча.
   — Не волнуйся, — буркнул грек, отодвигая чашу. — Не в первый раз.
   — Ну, твое дело, — примирительно заметил трибун, вспомнив, что он нуждается в услугах шкипера. — У меня есть к тебе предложение. Обещаю, заплачу хорошо.
   — Какое предложение? — осторожно спросил Никомед, сглатывая слюну.
   — Мне нужно, чтобы ты сейчас немного изменил курс и отвез меня в одно место, недалеко.
   — Какое место? — подозрительно осведомился грек. — У меня же график, я не могу...
   — Да подожди ты. Мне нужно попасть на остров Планация. Знаешь такой?
   Шкипер медленно кивнул. На его лице появилось какое-то странное выражение.
   «Конечно же, он знает, кто живет на острове, — с сожалением подумал трибун. — А такой тип продаст, и глазом не моргнет. Но — делать нечего. Надо рисковать».
   — Вот и хорошо. Сейчас мы поплывем на Планацию. Если повезет — утром будем снова в порту Пьомбино. Ты получишь пять ауреев для себя и еще пять для команды. Согласен?
   Никомед несколько секунд раздумывал, а потом отрицательно покачал головой.
   — Почему? — спросил Сабин. — Ты боишься?
   Шкипер вздохнул.
   — Боюсь, господин. Меня не интересует, что ты собираешься делать на острове, куда запрещено приезжать без специального пропуска, но разве потом кто-нибудь поверит, что я не знал, куда плыву? Да и жрец, ты помнишь, предостерег, что не следует выходить в море по ночам...
   — Сколько ты возьмешь? — прямо спросил Сабин.
   Он терпеть не мог торговаться, а у грека это, видимо, было в крови, и могло продолжаться еще очень долго. К тому же, от трибуна не укрылся алчный блеск в его глазах.
   Никомед задумался, медленно почесывая пальцем свои редкие волосы; потом вдруг резко схватил чашу с вином — так, словно опасался, что ее у него отберут — и высосал почти до дна.
   — Ну! — поторопил Сабин.
   Шкипер поднял голову. На его лице застыло какое-то неприятное хитрое выражение.
   — Что ж, — сказал он тихо, — если уж тебе так нужно, то я готов. Но такой щедрый человек, как ты, господин, наверняка не откажется удвоить плату.
   Сабин крякнул.
   — Клянусь Марсом, — со злостью сказал он, — тот пират, которого ты хотел повесить, наверняка показался бы невинным ягненком по сравнению с тобой. Ладно, я согласен.
   — Договорились, — оживился Никомед. — Только пока ничего не говори матросам. Я сам...
   — И в мыслях у меня не было разговаривать с твоими бродягами, — бросил Сабин и повернулся, чтобы уйти.
   — Еще одно, господин, — заискивающе произнес шкипер.
   — Что?
   — Мы не можем менять курс прямо сейчас. Надо зайти в Пьомбино, а уж потом...
   — Зачем это? — недовольно спросил трибун. — Мы же потеряем время.
   — Ничего не поделаешь, — развел руками Никомед. — Мне надо отметиться в портовом управлении. Хозяин и так подозревает, что я совершаю какие-то левые рейсы, хотя, клянусь моей мамой...
   — Твой хозяин — умный человек, — с уважением сказал Сабин. — Ладно, только без задержек. А то недосчитаешься пары ауреев.
   И он вышел, хлопнув дверью.
   «Золотая стрела» подходила и гавани Пьомбино. Матросы суетились на палубе, снимая паруса; рабы взялись за весла. Судно мягко скользнуло в тихую воду бухты и двинулось к берегу.
   На мостике появился Никомед, явно чем-то озабоченный. Сабин догадывался, чем именно, но только пожал плечами.
   «Если этот кровопийца хочет заработать десять золотых, — подумал он, — то может даже наложить в штаны. Это его проблемы. Лишь бы только не подвел...»
   Унирема пришвартовалась, матросы завязали канаты на кнехтах и Никомед степенно сошел на берег.
   — Я иду в портовое управление, — изрек он. — Всем оставаться на месте. Возможно, мы скоро опять выйдем в море.
   Команда недовольно загудела, но шкипер невозмутимо проследовал по причалу и исчез в темноте.
   — Пойдем и мы прогуляемся, — сказал Сабин Корниксу. — Надо размяться. Это сидение на палубе нарушает мое кровообращение.
   Он прицепил к поясу меч, надел нагрудник и медный браслет трибуна и они с галлом тоже сошли по трапу, прихватив свои вещи, на всякий случай.
   Пьомбино был небольшим городком. Почти тут же у причала они купили немного свежих продуктов, и Сабин договорился с владельцем прокатной конторы о лошадях — ведь после визита на Планацию им предстояло ехать в Рим. Цены были довольно умеренные, но и животные, которых продемонстрировал хозяин фирмы, тоже не поражали особой прытью.
   — Господин, — тоскливо протянул Корникс, не сводя похотливого взгляда с вывески портового публичного дома, — мы, что, прямо сейчас отплываем? Мне уже так надоела эта вода. Может, подождем до утра?
   — Терпи, — усмехнулся Сабин. — Если нам повезет, то скоро ты сам сможешь открыть такое заведение. Хотя, конечно, разоришься уже через неделю.
   Галл досадливо крякнул.
   — Ну, хоть вина мы можем выпить? — жалобно спросил он. — То, что я купил в Генуе, никуда не годится.
   — Аристократ, — хмыкнул Сабин. — Ладно, идем, время еще есть.
   Они вошли в какую-то забегаловку и с удовольствием выпили по кубку довольно приличного вина.
   — Пора, — сказал трибун, осушив посуду. — А то этот жулик Никомед смоется, чего доброго, в Тарквинии, и мы окажемся в исключительно паршивой ситуации.
   Корникс не нашел, что возразить, и они, выбравшись на воздух, двинулись к причалу.
   «Золотая стрела» по-прежнему стояла у пирса, чуть покачиваясь на легких волнах. Команда почему-то толпилась на берегу.
   — Шкипер вернулся? — спросил Сабин у рулевого.
   — Да, господин, — ответил тот. — Он на борту и ждет тебя.
   Сабин окинул его подозрительным взглядом и сделал знак Корниксу.
   — Подожди здесь. Похоже, этот проходимец что-то крутит. Сейчас я с ним разберусь.
   Галл покосился на свой острый нож и присел на бортик, не смешиваясь с матросами. Трибун тронул ладонью рукоятку меча и взбежал по трапу.
   Он сделал несколько шагов по палубе и собирался уже нырнуть в каюту Никомеда, в Которой — как было заметно сквозь щели в стене — горел свет, когда четыре мощные руки крепко схватили его с двух сторон. Трибун отчаянно дернулся, пытаясь дотянуться до меча, но почувствовал себя так, словно на него навесили пару талантов цепей.
   — Стой спокойно, — сказал негромкий голос ему в ухо.
   Перед глазами Сабина тускло блеснул металл.
   Он был реалистом и не пытался сопротивляться. Сзади и с боков застучали шаги, подходили еще люди.
   Спереди к Сабину приблизился закутанный в плащ человек и несколько секунд пристально разглядывал его.
   — Это он? — спросил наконец мужчина, адресуясь куда-то в темноту.
   — Он, он самый, господин, — ответил возбужденный голос шкипера Никомеда, — Изменник, да проклянут его боги...
   — Тихо! — отрезал человек в плаще. — Говорить будешь, когда я спрошу.
   Затем он вновь посмотрел на Сабина.
   — Как тебя зовут? — спросил он. — И кто ты такой?
   Сабин мысленно усмехнулся, вспомнив, как недавно он сам задавал подобные вопросы выловленному из воды пирату. Хотя, собственно, было ему совсем не до смеха.
   — Зовут меня Гай Валерий Сабин, — ответил он с расстановкой. — Я — трибун Первого Италийского легиона. Теперь в отставке. А кто такие вы и по какому праву...
   — Узнаешь, узнаешь, — нетерпеливо махнул рукой мужчина. — В свое время. Я обещаю. Теперь скажи мне, действительно ли ты собирался сейчас плыть на Планацию?
   — Да, собирался, — ответил Сабин после паузы.
   Отрицать это было бы бессмысленно — наверняка подлый Никомед продал его со всеми потрохами.
   Сабин уже заметил, что за руки его держали преторианцы с орлами на панцирях, и понял, что им заинтересовались городские власти. Ну да, ясно — он же хотел встретиться со ссыльным членом цезарской семьи. Это наверняка должно было всполошить местного претора и его службу безопасности.
   — Зачем ты собирался ехать на остров? — продолжал спрашивать человек в плаще.
   — Это мое дело, — дерзко ответил Сабин, размышляя, отрубят ли ему голову, или тоже сошлют куда-то в глушь.
   — Нет, не твое, — покачал головой мужчина. — Или у тебя есть пропуск, подписанный цезарем?
   Пропуска у Сабина, конечно же, не было, поэтому он просто промолчал. Предъявлять письмо Германика, естественно, не хотелось.
   — Вижу, ты не очень склонен отвечать на вопросы, — с укором заметил мужчина в плаще. — Этим ты только осложняешь свое положение.
   — Да он вообще странный тип, — снова встрял Никомед. — Вот, взял и отпустил пирата, которого мы выловили из моря.
   — Если ты не закроешь рот, — холодно сказал мужчина, — я отправлю тебя в тюрьму за соучастие.
   Грек обиженно хрюкнул и замолк.
   — Ну, так как? — снова обратился к Сабину незнакомец. — Ты же прекрасно понимаешь, что тебе грозит обвинение в государственной измене. Но у тебя есть возможность смягчить свою участь. Будешь отвечать на мои вопросы?
   Сабин тяжело вздохнул. Все, что начинается шестнадцатого июля, просто не может закончиться благополучно. У него оставался только один шанс. И трибун решил его использовать. А что еще было делать?
   — На твои — не буду, — жестко ответил он. — Отчет в своих действиях я могу дать только цезарю. И — как римский гражданин — имею на это право.
   — Да, уж права-то вы свои знаете, — заметил мужчина. — Но почему ты уверен, что цезарь захочет разговаривать с тобой, государственным преступником?
   — Захочет, — упрямо сказал Сабин, чувствуя себя так, словно сам таскает дрова на свой погребальный костер. — У меня есть, что ему сообщить.
   На пристани внезапно послышался какой-то шум, крики, ругательства; через минуту двое преторианцев втащили на палубу упирающегося Корникса. Следом шел центурион.
   — Этот парень хотел смыться, — доложил он и протянул руку к мужчине в плаще. — Вот что мы нашли у него в мешке.
   Тот принял от центуриона восковые таблички, письмо Германика, адресованное Агриппе Постуму.
   — Ага, — сказал мужчина глубокомысленно. — Еще лучше. Что это такое? — вновь обратился он к Сабину.
   — Письмо, — глупо ответил тот.
   — Вижу. Кому?
   Трибун вздохнул и опустил глаза. Вот теперь ему конец. И бедняга Корникс сложит свою голову. А он ведь предупреждал...
   Не дождавшись ответа, мужчина в плаще повертел таблички в руках.
   — Да, — сказал он задумчиво. — Дело серьезнее, чем я думал. Последний раз спрашиваю — ты будешь отвечать на вопросы?
   — Тебе — нет, — отрезал Сабин.
   А что ему было терять?
   — Ну, ладно, — вздохнул мужчина. — Как хочешь.
   Он повернулся и двинулся в каюту капитана, бросив через плечо преторианцам:
   — Давайте его сюда.
   Солдаты не очень вежливо подтолкнули Сабина, тот сделал несколько шагов и почти уперся лицом в деревянную дверь.
   — Останьтесь здесь, — приказал мужчина в плаще и шагнул в комнату, тут же отступив в сторону, чтобы дать дорогу Сабину.