Страница:
– Вы так твердо вознамерились не дать мне согрешить? – спросил он.
– Ну, если вы не в состоянии вести себя как следует, я просто напоминаю вам, что поставлено на карту.
– И что же это?..
– Счастье Ребекки.
– Вы так за нее беспокоитесь?
– Она моя подруга.
– И ваша хозяйка, – напомнил Стэнтон. – Ваша преданность чрезмерна.
– Только человек с такими заниженными, как у вас, требованиями, может так думать.
– Знаете, что я думаю? – Стэнтон смотрел на нее словно кот, собравшийся слопать канарейку.
Эллен сглотнула.
– Нет. И что?
– Вы одиноки.
– Моя жизнь вполне достойна!
– И я уверен – то, что вы мне докучаете, не имеет никакого отношения к Ребекке. Вам просто необходимо немного риска, немного волнения.
– Какая нелепость!
– Вы настроены непреклонно – никто не должен развлекаться, никто не должен веселиться.
– Я не против раз… раз… развлечений как таковых.
– Не против? Рад это слышать. – Стэнтон хмыкнул. – Нас когда-нибудь целовали, мисс Дрейк?
– Нет. – Она вся пылала и была так охвачена возбуждением, что походила на марионетку, которая не может пошевелиться, если ее не дернуть за ниточку.
Он что, собирается поцеловать ее? Иона это допустит?
– Вы заявляете вслух, что править должно целомудрие, что люди обязаны постоянно сдерживать свои порывы. Но мне вдруг пришло в голову, что вы просто понятия не имеете, как порой трудно бывает сдержаться. – Он поднял бровь. – Особенно если речь идет о том, чего вы очень, очень хотите.
– Вы говорите чепуху.
– Разве? Сейчас мы проверим, как вы умеете сопротивляться флирту. Посмотрим, как вы умеете держать себя в руках, когда сдержанность – последнее, чего вы желаете.
Не выдержав напора, Эллен отвернулась, и Стэнтон уткнулся носом ей в затылок. Она и не подозревала, что это такое чувствительное место, и задрожала. По рукам побежали мурашки. Стэнтон не спешил, продвигался неторопливо, и это доводило ее до безумия. Эллен с трудом собрала остатки благоразумия и толкнула его в грудь, но без толку – все равно что пытаться сдвинуть с места большой валун.
– Вы имеете хоть какое-то представление о том, чем занимаются вместе мужчина и женщина?
– Нет… нет… я…
– Я вам покажу. Совсем чуть-чуть.
– Вы не должны… вы…
Эллен лепетала что-то, как слабоумная, пыталась закончить фразу – и не могла. Стэнтон слегка прикусил ей кожу и теперь посасывал ее. Эллен не могла говорить, не могла протестовать, не могла дать ему отпор.
– Любовники получают физическое наслаждение, – бормотал он, ведя губами по ее шее и дальше по щеке. – Они могут стать одержимыми и уже не в силах противостоять страсти. Не боитесь, что именно так вы будете себя чувствовать, когда я доведу дело до конца? Интересно…
Стэнтон нашел ее губы, прижался к ним своими, и Эллен ошеломленно поняла, как он сладок и нежен.
Она ожидала, что ее схватят, грубо стиснут, но совсем не была готова к такой нежности. Если бы он был груб, требователен, она бы нашла силы противостоять, но теперь чувствовала себя зачарованной. Ей никогда не приходило в голову, что объятия могут быть такими восхитительными.
– Поцелуй меня, Эллен, – прошептал Стэнтон.
И, словно она была его рабыней, Эллен повиновалась – неуверенно протянула руки и обняла его, даровав этим жестом разрешение продолжать.
– Да, – ласково сказал он, – так. – И усилил нажим, проведя языком по нижней губе девушки. Еще раз. И еще.
Эллен поняла, чего он добивается, приоткрыла рот и впустила его внутрь. Их языки сплелись и задвигались в едином ритме, восхищая ее и ужасая.
Эллен обрушилась в преисподнюю. Она жаждала чего-то, чему не знала названия, отчаянно стремилась к облегчению, которое не смогла бы описать, и не представляла, как остановить это резкое падение, да и не хотела этого.
Руки Стэнтона что-то делали, и Эллен смутно поняла, что он вытаскивает гребни из волос и скоро ее длинные, волнистые локоны рассыплются. Она не сможет снова заколоть их без посторонней помощи. Что она тогда будет делать?! Как вернется домой?
Панические мысли куда-то уплыли. Больше ее ничто не волновало. Ни волосы, ни то, что ее заметят. Единственное, что имело значение, – это Стэнтон и то, что он с ней делает. Остальной мир исчез. Только Стэнтон, она и тихая, уединенная комната.
– У тебя чудесные волосы, – произнес он, вытаскивая последний гребень.
Эти слова затронули самую сокровенную часть ее сердца. Эллен почувствовала себя польщенной, окрыленной тем, что он заметил такую личную деталь, и привлекла его ближе к себе. Стэнтон становился все более дерзким, он гладил ее грудь, ласкал ее через ткань платья, а Эллен казалось, что он прикасается к обнаженной коже. Он сжимал ее грудь и ласкал до тех пор, пока девушка не начала извиваться от страсти.
Она не могла дышать, не могла думать и тревожилась все сильнее. В тот миг она согласилась бы на любое его предложение, самое рискованное и безрассудное.
Прежде чем Эллен успела сообразить, что происходит, пальцы Стэнтона скользнули под ее лиф и начали теребить сосок. Она и вообразить себе не могла подобное ощущение, не смогла бы и описать его словами. Эллен понимала, что нужно вывернуться и бежать, но какая женщина в здравом уме захочет, чтобы Стэнтон остановился? Какой женщине хватит силы духа, чтобы сказать «нет»?
Где-то в затуманенном мозгу забрезжила мысль о том, что Стэнтон – искусный распутник, постоянно соблазняет женщин, а она – всего лишь еще одна дурочка, улизнувшая с бала, чтобы побыть с ним. Зазвонили, хотя и очень тихо, тревожные колокольчики, предупреждая Эллен, что она заходит слишком далеко.
Нужно собраться с мыслями и выбираться из постыдной ситуации. Но Эллен была не на шутку захвачена происходящим и не могла подобрать ни единой причины для того, чтобы прекратить это.
Слабые героические усилия приводили ее в смятение, пробуждая в ней тяжкие раздумья и томление. Когда это закончится? Как это закончится?
Внезапно Стэнтон отодвинулся, его дерзкая рука выбралась из-под платья, а восхитительные губы оторвались от губ Эллен.
– Что такое? – спросила она, растерявшись от такой резкой остановки.
Эллен вглядывалась в Стэнтона, понимая, что еще никогда не видела более прекрасного зрелища. Его синие глаза блестели от вожделения, но в них также светилась несомненная нежность. На нее прежде никогда не смотрели так, будто она замечательная и необыкновенная, и она могла бы остаться здесь навеки, глядя на него, наслаждаясь его вниманием.
Их объятия взволновали Стэнтона так же, как и ее саму. Он тяжело дышал, щеки его горели, губы увлажнились и распухли от поцелуев. Он выглядел озадаченным, словно не мог понять, с чего вдруг распластал Эллен на столе и как вообще они оказались в такой постыдной ситуации. Все происходило так быстро, что они словно взлетели на головокружительную высоту, а Эллен казалось, что земля сошла со своей оси.
Она не сомневалась, что, если встанет, пол уйдет из-под ног и она не сумеет удержать равновесие. Эллен никогда не думала, что ее могут захлестнуть подобные чувства, что ей не хватит силы воли противостоять натиску. Она с трудом удерживалась, чтобы не опозориться, кинувшись ему на шею, снова потянув на себя и начав все заново.
– Разве поцелуи… это не прекрасно? – Стэнтон усмехнулся, и на его щеке появилась ямочка. Он выглядел восхитительно, опасно и был красивее„чем должен быть мужчина.
– Да. Я и не представляла…
– Не представляли?
Он положил руки ей на плечи, а потом медленно повел их вниз, неторопливо проводя по груди Эллен, по ее животу и бедрам.
– Я… мне кажется, что у меня внутри все истерзано, – призналась она.
– Разумеется, и держу пари, вы хотите, чтобы я облегчил ваши страдания. Между прочим, я могу.
– Прошу вас…
Это прозвучало как мольба о милосердии. Как после удара молнии, Эллен переполняла безграничная энергия, которой уже не хватало места. Она затопила ее, доводя до безумия, вынуждая стремиться к… к… чему? Как может она держать себя в руках, если ее терзают приводящие в смятение муки?
В последний раз проведя руками по телу Эллен, Стэнтон выпрямился и стал поправлять на себе одежду. Игривый любовник исчез, нежное выражение стерлось с его лица. Перед Эллен стоял искушенный, вежливый и совершенно безучастный мужчина, в то время как она вся дрожала, волосы растрепались, платье сбилось, подол задран кверху.
Эллен казалась самой себе полотенцем, которое отжали и повесили на крючок. Каждая клеточка в ней ныла от непонятного голода и требовала насыщения, но она понятия не имела, какое лекарство ей нужно.
– Мы… мы закончили? – решилась она спросить.
– Да.
– Но вы не можете оставить меня вот так!
– Я собираюсь оставить вас именно так, несносная вы шлюшка.
– Шлюшка?!
– Думаю, мы выяснили раз и навсегда, какого сорта женщиной вы являетесь на самом деле.
– На что вы намекаете?
– Вы ничем не отличаетесь от всех остальных и готовы, как и любая другая, раздвинуть ноги, если в вашу сторону посмотрит подходящий мужчина.
– Никогда! – запротестовала Эллен, хотя непонятно, чего ради она задергалась. Он совершенно прав: она шлюха! Как унизительно! Как оскорбительно!
– Теперь, когда ваш истинный характер стал понятен, – продолжал Стэнтон, – может быть, вы хорошенько подумаете, прежде чем ханжески показывать своим пальчиком на других.
С этими словами он повернулся и вышел из библиотеки, спокойный и собранный, ничем не давая понять, что мгновение назад уничтожил Эллен без надежды на спасение. Дверь захлопнулась с решительным щелчком, и Эллен осталась одна терзаться и мучительно размышлять. Она лежала на столе и смотрела в потолок.
Нужно сесть, привести себя в порядок и уйти отсюда, пока ее никто не заметил, но она не могла шевельнуться.
Что на нее нашло? Что она наделала и зачем? И из всех людей – со Стэнтоном!
Эллен в смятении застонала. Этот человек – колдун, только этим можно объяснить его дьявольскую притягательность, и она вцепилась в это объяснение, словно в спасательный трос. Единственная возможная альтернатива – признать, что она поддалась страсти и позволила соблазнить себя, но признание правды слишком унизительно. Она и в могилу уйдет, отрицая, что произошло нечто предосудительное, отрицая свое соучастие.
С огромным усилием Эллен поднялась, но колени ее подогнулись, и она рухнула на пол. Карточная колода – главный символ ее одинокого существования – рассыпалась во время натиска Стэнтона. Несколько карт упало на пол, и теперь Эллен лежала на них, свернувшись калачиком, как на осенних листьях…
Эллен взяла в руки одну из карт. Это оказался червовый валет. Его ухмыляющееся лицо словно издевалось над ней за постыдное поведение. Она отшвырнула карту, будто та обожгла ее руку; потом с трудом поднялась на ноги. Нужно бежать отсюда. Нужно найти способ сообщить Ребекке и Лидии, что она уехала. Она отправится в городской дом. Это недалеко, и если ей повезет, она сможет добраться туда никем не замеченная. Там она спрячется, понемногу придет в себя и обдумает, как быть дальше, ибо нет и тени сомнения, что больше она встретиться со Стэнтоном не сможет.
Эллен вышла в холл и осмотрелась. Никого не заметив, она бегом кинулась к ближайшему выходу и исчезла во тьме.
Глава 4
– Ну, если вы не в состоянии вести себя как следует, я просто напоминаю вам, что поставлено на карту.
– И что же это?..
– Счастье Ребекки.
– Вы так за нее беспокоитесь?
– Она моя подруга.
– И ваша хозяйка, – напомнил Стэнтон. – Ваша преданность чрезмерна.
– Только человек с такими заниженными, как у вас, требованиями, может так думать.
– Знаете, что я думаю? – Стэнтон смотрел на нее словно кот, собравшийся слопать канарейку.
Эллен сглотнула.
– Нет. И что?
– Вы одиноки.
– Моя жизнь вполне достойна!
– И я уверен – то, что вы мне докучаете, не имеет никакого отношения к Ребекке. Вам просто необходимо немного риска, немного волнения.
– Какая нелепость!
– Вы настроены непреклонно – никто не должен развлекаться, никто не должен веселиться.
– Я не против раз… раз… развлечений как таковых.
– Не против? Рад это слышать. – Стэнтон хмыкнул. – Нас когда-нибудь целовали, мисс Дрейк?
– Нет. – Она вся пылала и была так охвачена возбуждением, что походила на марионетку, которая не может пошевелиться, если ее не дернуть за ниточку.
Он что, собирается поцеловать ее? Иона это допустит?
– Вы заявляете вслух, что править должно целомудрие, что люди обязаны постоянно сдерживать свои порывы. Но мне вдруг пришло в голову, что вы просто понятия не имеете, как порой трудно бывает сдержаться. – Он поднял бровь. – Особенно если речь идет о том, чего вы очень, очень хотите.
– Вы говорите чепуху.
– Разве? Сейчас мы проверим, как вы умеете сопротивляться флирту. Посмотрим, как вы умеете держать себя в руках, когда сдержанность – последнее, чего вы желаете.
Не выдержав напора, Эллен отвернулась, и Стэнтон уткнулся носом ей в затылок. Она и не подозревала, что это такое чувствительное место, и задрожала. По рукам побежали мурашки. Стэнтон не спешил, продвигался неторопливо, и это доводило ее до безумия. Эллен с трудом собрала остатки благоразумия и толкнула его в грудь, но без толку – все равно что пытаться сдвинуть с места большой валун.
– Вы имеете хоть какое-то представление о том, чем занимаются вместе мужчина и женщина?
– Нет… нет… я…
– Я вам покажу. Совсем чуть-чуть.
– Вы не должны… вы…
Эллен лепетала что-то, как слабоумная, пыталась закончить фразу – и не могла. Стэнтон слегка прикусил ей кожу и теперь посасывал ее. Эллен не могла говорить, не могла протестовать, не могла дать ему отпор.
– Любовники получают физическое наслаждение, – бормотал он, ведя губами по ее шее и дальше по щеке. – Они могут стать одержимыми и уже не в силах противостоять страсти. Не боитесь, что именно так вы будете себя чувствовать, когда я доведу дело до конца? Интересно…
Стэнтон нашел ее губы, прижался к ним своими, и Эллен ошеломленно поняла, как он сладок и нежен.
Она ожидала, что ее схватят, грубо стиснут, но совсем не была готова к такой нежности. Если бы он был груб, требователен, она бы нашла силы противостоять, но теперь чувствовала себя зачарованной. Ей никогда не приходило в голову, что объятия могут быть такими восхитительными.
– Поцелуй меня, Эллен, – прошептал Стэнтон.
И, словно она была его рабыней, Эллен повиновалась – неуверенно протянула руки и обняла его, даровав этим жестом разрешение продолжать.
– Да, – ласково сказал он, – так. – И усилил нажим, проведя языком по нижней губе девушки. Еще раз. И еще.
Эллен поняла, чего он добивается, приоткрыла рот и впустила его внутрь. Их языки сплелись и задвигались в едином ритме, восхищая ее и ужасая.
Эллен обрушилась в преисподнюю. Она жаждала чего-то, чему не знала названия, отчаянно стремилась к облегчению, которое не смогла бы описать, и не представляла, как остановить это резкое падение, да и не хотела этого.
Руки Стэнтона что-то делали, и Эллен смутно поняла, что он вытаскивает гребни из волос и скоро ее длинные, волнистые локоны рассыплются. Она не сможет снова заколоть их без посторонней помощи. Что она тогда будет делать?! Как вернется домой?
Панические мысли куда-то уплыли. Больше ее ничто не волновало. Ни волосы, ни то, что ее заметят. Единственное, что имело значение, – это Стэнтон и то, что он с ней делает. Остальной мир исчез. Только Стэнтон, она и тихая, уединенная комната.
– У тебя чудесные волосы, – произнес он, вытаскивая последний гребень.
Эти слова затронули самую сокровенную часть ее сердца. Эллен почувствовала себя польщенной, окрыленной тем, что он заметил такую личную деталь, и привлекла его ближе к себе. Стэнтон становился все более дерзким, он гладил ее грудь, ласкал ее через ткань платья, а Эллен казалось, что он прикасается к обнаженной коже. Он сжимал ее грудь и ласкал до тех пор, пока девушка не начала извиваться от страсти.
Она не могла дышать, не могла думать и тревожилась все сильнее. В тот миг она согласилась бы на любое его предложение, самое рискованное и безрассудное.
Прежде чем Эллен успела сообразить, что происходит, пальцы Стэнтона скользнули под ее лиф и начали теребить сосок. Она и вообразить себе не могла подобное ощущение, не смогла бы и описать его словами. Эллен понимала, что нужно вывернуться и бежать, но какая женщина в здравом уме захочет, чтобы Стэнтон остановился? Какой женщине хватит силы духа, чтобы сказать «нет»?
Где-то в затуманенном мозгу забрезжила мысль о том, что Стэнтон – искусный распутник, постоянно соблазняет женщин, а она – всего лишь еще одна дурочка, улизнувшая с бала, чтобы побыть с ним. Зазвонили, хотя и очень тихо, тревожные колокольчики, предупреждая Эллен, что она заходит слишком далеко.
Нужно собраться с мыслями и выбираться из постыдной ситуации. Но Эллен была не на шутку захвачена происходящим и не могла подобрать ни единой причины для того, чтобы прекратить это.
Слабые героические усилия приводили ее в смятение, пробуждая в ней тяжкие раздумья и томление. Когда это закончится? Как это закончится?
Внезапно Стэнтон отодвинулся, его дерзкая рука выбралась из-под платья, а восхитительные губы оторвались от губ Эллен.
– Что такое? – спросила она, растерявшись от такой резкой остановки.
Эллен вглядывалась в Стэнтона, понимая, что еще никогда не видела более прекрасного зрелища. Его синие глаза блестели от вожделения, но в них также светилась несомненная нежность. На нее прежде никогда не смотрели так, будто она замечательная и необыкновенная, и она могла бы остаться здесь навеки, глядя на него, наслаждаясь его вниманием.
Их объятия взволновали Стэнтона так же, как и ее саму. Он тяжело дышал, щеки его горели, губы увлажнились и распухли от поцелуев. Он выглядел озадаченным, словно не мог понять, с чего вдруг распластал Эллен на столе и как вообще они оказались в такой постыдной ситуации. Все происходило так быстро, что они словно взлетели на головокружительную высоту, а Эллен казалось, что земля сошла со своей оси.
Она не сомневалась, что, если встанет, пол уйдет из-под ног и она не сумеет удержать равновесие. Эллен никогда не думала, что ее могут захлестнуть подобные чувства, что ей не хватит силы воли противостоять натиску. Она с трудом удерживалась, чтобы не опозориться, кинувшись ему на шею, снова потянув на себя и начав все заново.
– Разве поцелуи… это не прекрасно? – Стэнтон усмехнулся, и на его щеке появилась ямочка. Он выглядел восхитительно, опасно и был красивее„чем должен быть мужчина.
– Да. Я и не представляла…
– Не представляли?
Он положил руки ей на плечи, а потом медленно повел их вниз, неторопливо проводя по груди Эллен, по ее животу и бедрам.
– Я… мне кажется, что у меня внутри все истерзано, – призналась она.
– Разумеется, и держу пари, вы хотите, чтобы я облегчил ваши страдания. Между прочим, я могу.
– Прошу вас…
Это прозвучало как мольба о милосердии. Как после удара молнии, Эллен переполняла безграничная энергия, которой уже не хватало места. Она затопила ее, доводя до безумия, вынуждая стремиться к… к… чему? Как может она держать себя в руках, если ее терзают приводящие в смятение муки?
В последний раз проведя руками по телу Эллен, Стэнтон выпрямился и стал поправлять на себе одежду. Игривый любовник исчез, нежное выражение стерлось с его лица. Перед Эллен стоял искушенный, вежливый и совершенно безучастный мужчина, в то время как она вся дрожала, волосы растрепались, платье сбилось, подол задран кверху.
Эллен казалась самой себе полотенцем, которое отжали и повесили на крючок. Каждая клеточка в ней ныла от непонятного голода и требовала насыщения, но она понятия не имела, какое лекарство ей нужно.
– Мы… мы закончили? – решилась она спросить.
– Да.
– Но вы не можете оставить меня вот так!
– Я собираюсь оставить вас именно так, несносная вы шлюшка.
– Шлюшка?!
– Думаю, мы выяснили раз и навсегда, какого сорта женщиной вы являетесь на самом деле.
– На что вы намекаете?
– Вы ничем не отличаетесь от всех остальных и готовы, как и любая другая, раздвинуть ноги, если в вашу сторону посмотрит подходящий мужчина.
– Никогда! – запротестовала Эллен, хотя непонятно, чего ради она задергалась. Он совершенно прав: она шлюха! Как унизительно! Как оскорбительно!
– Теперь, когда ваш истинный характер стал понятен, – продолжал Стэнтон, – может быть, вы хорошенько подумаете, прежде чем ханжески показывать своим пальчиком на других.
С этими словами он повернулся и вышел из библиотеки, спокойный и собранный, ничем не давая понять, что мгновение назад уничтожил Эллен без надежды на спасение. Дверь захлопнулась с решительным щелчком, и Эллен осталась одна терзаться и мучительно размышлять. Она лежала на столе и смотрела в потолок.
Нужно сесть, привести себя в порядок и уйти отсюда, пока ее никто не заметил, но она не могла шевельнуться.
Что на нее нашло? Что она наделала и зачем? И из всех людей – со Стэнтоном!
Эллен в смятении застонала. Этот человек – колдун, только этим можно объяснить его дьявольскую притягательность, и она вцепилась в это объяснение, словно в спасательный трос. Единственная возможная альтернатива – признать, что она поддалась страсти и позволила соблазнить себя, но признание правды слишком унизительно. Она и в могилу уйдет, отрицая, что произошло нечто предосудительное, отрицая свое соучастие.
С огромным усилием Эллен поднялась, но колени ее подогнулись, и она рухнула на пол. Карточная колода – главный символ ее одинокого существования – рассыпалась во время натиска Стэнтона. Несколько карт упало на пол, и теперь Эллен лежала на них, свернувшись калачиком, как на осенних листьях…
Эллен взяла в руки одну из карт. Это оказался червовый валет. Его ухмыляющееся лицо словно издевалось над ней за постыдное поведение. Она отшвырнула карту, будто та обожгла ее руку; потом с трудом поднялась на ноги. Нужно бежать отсюда. Нужно найти способ сообщить Ребекке и Лидии, что она уехала. Она отправится в городской дом. Это недалеко, и если ей повезет, она сможет добраться туда никем не замеченная. Там она спрячется, понемногу придет в себя и обдумает, как быть дальше, ибо нет и тени сомнения, что больше она встретиться со Стэнтоном не сможет.
Эллен вышла в холл и осмотрелась. Никого не заметив, она бегом кинулась к ближайшему выходу и исчезла во тьме.
Глава 4
– Принеси мне чаю, – приказала Лидия Бертон нерасторопной горничной, – и поторопись, или следующим человеком, с которым я буду разговаривать, будет лорд Стэнтон.
При упоминании хозяина девушка поспешила прочь, а Лидия, кипя гневом, решала, как она ей отплатит. Она всю свою жизнь обдумывала планы мести, исполняя их с жестокой и злобной радостью. Обычно она казалась спокойной и скромной, и осмелившиеся перечить ей считали, что она безобидна, но очень ее недооценивали.
В столовой висело зеркало. Увидев свое отражение, Лидия тут же перестала испытывать сожаление. Она родилась некрасивой – волосы мышиного цвета, глазки-бусинки, острые нос и подбородок, и к тридцати пяти годам не похорошела. Фигура тоже у нее была своеобразная – сутулые плечи и слишком широкие бедра, к тому же она была плоская как доска – грудь у нее так и не развилась.
Невозможно сосчитать, как часто отец жаловался на ее невзрачность. Когда вечно оскорбляющий ее старик умер, Лидия не горевала ни единой секунды. Хорошо смеется тот, кто смеется последним – а Лидия тратила его деньги и распоряжалась его собственностью.
Она получила особое удовольствие, когда мучила отца, лежавшего на смертном одре, рассказывая ему, как будет все это транжирить, а он уже не сумеет ей воспрепятствовать, и любила думать, что именно эти исполненные злобой слова подтолкнули его к могиле.
Горничная принесла чай и накрыла на стол. Лидия схватила девушку за руку и сильно ущипнула, оставив след.
– Если ты еще раз посмеешь не обратить на меня внимания, – предупредила она, – я велю тебя выпороть, а потом выкину на улицу, и будешь бродяжничать. Никто никогда больше о тебе не услышит.
Глаза девушки расширились от испуга, но она осмелилась огрызнуться:
– Граф никогда вам этого не позволит.
– Так ведь граф никогда и не узнает, правда? – Лидия так мрачно и опасно улыбнулась, что горничная кинулась прочь, а Лидия поняла, что здесь ей больше волноваться не придется. Она улыбалась, наслаждаясь такой осторожной демонстрацией своей власти.
Как приятно ставить себя выше других и потакать своим небольшим слабостям! Лидия вздохнула от удовольствия.
В холле раздался шум, в комнату вошла Ребекка, и Лидия приняла свой обычный вид. Ребекка так невыносимо изящна – кажется, она не идет, а скользит. Приподнятое настроение Лидии мгновенно улетучилось. Она не выносила постоянных напоминаний о совершенстве Ребекки! Ее безупречность на фоне скучной ординарности Лидии была подобна буйному разгневанному чудовищу, пожирающему Лидию заживо.
У Ребекки было все то, чего не было у Лидии. Хорошенькая, розовощекая, с блестящими темными волосами и выразительными зелеными глазами. Ее внешность вкупе с небольшим ростом, соблазнительной фигурой и доброжелательным характером непрестанно раздражала Лидию.
Почему Ребекка так хороша? Так прекрасна? Почему в ней столько женственности, которой нет у Лидии?
– Здравствуй, Лидия, – прощебетала Ребекка, влетев в комнату, и, схватив тарелку, принялась накладывать на нее тосты. Она никогда не дожидалась, пока ее обслужат слуги, заявляя, что не хочет их беспокоить. – Прекрасное утро, правда?
– Будет дождь, – буркнула Лидия, которая терпеть не могла радостных повадок Ребекки и стремилась всячески их подавлять.
– Правда? Жалко. – Ребекка выглянула в окно и посмотрела на улицу. – Мы можем остаться дома и пригласить гостей. Поиграем в шарады. Будет очень весело.
– Терпеть не могу шарады.
– Ничего подобного, – весело побранила ее Ребекка и уселась за стол. – Ты просто всегда говоришь поперек.
– Заказанные тобой наряды готовы. Если хочешь на бал в пятницу надеть изумрудное платье, тебе нужна еще одна примерка. Так что прохлаждаться дома тебе некогда.
– Ну что ж, долг зовет, – фыркнула Ребекка. – Придется заставить себя поехать к портнихе. Поедешь со мной? В прошлый раз я видела у нее несколько платьев, которые бы очень тебе пошли. Почему бы не побаловать себя?
– И в самом деле, почему бы нет? – Лидия подавила вспыхнувший было гнев. – Я наняла для тебя компаньонку, так что могу теперь не беспокоиться сама.
Она старалась никогда не появляться на людях с Ребеккой. Ребекка так хороша, а сама Лидия такая невзрачная, что вокруг постоянно шептались о том, какая они странная пара, и Лидия не собиралась лишний раздавать пищу для сплетен.
Ребекка становилась царицей любого бала. В обществе постоянно говорили, как она ослепительно хороша, и эти комплименты вставали Лидии поперек горла, как сухая корка.
Еще когда Ребекка была младенцем, Лидия частенько пробиралась к ней в детскую и подумывала, не удушить ли ее во сне. Она так до сих пор и не поняла, почему не сделала этого.
– Чем вы собирались заняться с кузеном Алексом? – Лидия хорошо научилась скрывать свои чувства. – Кататься верхом?
– Ну уж не во время дождя! – поддразнила ее Ребекка.
– Не умничай. – Лидия разговаривала с ней не как с сестрой, а как мать с дочерью. Будучи на тринадцать лет старше и воспитав Ребекку, она и вела себя, как строгая родительница.
– Ах, Лидия, – рассердилась Ребекка, – не будь такой занудой. Ты себя хорошо чувствуешь? Голова не болит?
– Нет. Я просто устала от приготовлений к обручению. Ты отлично знаешь, как я не люблю Лондон.
– Знаю, и ты такая милая, что согласилась сопровождать меня.
– Можно подумать, у меня имелся выбор. Не могла же я позволить тебе путешествовать в одиночку, и, разумеется, тебе нельзя жить у Алекса одной.
– Конечно, нет, и я благодарна тебе.
– Благодарна? В самом деле?
– Да, дорогая.
Ребекка послала ей свою знаменитую очаровательную улыбку, и Лидии немедленно захотелось отвесить ей пощечину.
То, что Лидии пришлось помогать Ребекке в обручении с Алексом, она воспринимала как самое сильное оскорбление. Изначально в невесты Алексу предназначалась именно Лидия, но по неизвестным причинам их отцы переменили решение, и теперь невестой стала Ребекка, а Лидия осталась никем.
Ей было наплевать на Алекса – она не способна на сильные чувства. Но то, что Ребекка получит нечто, чего не будет у Лидии, – просто вопиющее бесстыдство. Ребекка могла заполучить любого мужчину, и ей предлагали принять предложение младшего никчемного братца Алекса, Николаса, но она выбрала Алекса, совершенно не думая о желаниях Лидии. Этого позора Лидия ей простить не могла и время от времени тревожилась, как бы не взорваться, уж слишком много ярости в ней скопилось.
Раздались шаги, и в комнату нетвердой походкой вошла Эллен. Она надела строгое темно-серое платье, а золотистые волосы спрятала под неприглядный чепец. Сегодня Эллен была чрезвычайно бледной и дрожала так, словно заболела.
Она взяла себе один тост, что казалось странным, учитывая ее обычный аппетит, и села за стол, в то время как Ребекка в своей типичной раздражающей манере продолжала щебетать о том, как чудненько они проведут время в магазинах.
Лидия не обращала внимания ни на ту, ни на другую. Она презирала Эллен еще сильнее, чем Ребекку. Эта была красивее сестры, Эллен превосходила Ребекку зрелостью и изяществом, которых та пока не достигла. Получив приличное воспитание и образование, Эллен не имела ни гроша, у нее не было никаких перспектив, однако вела она себя, как особа королевской крови. Вечно жеманничала и делала вид, будто она дорогая гостья или член семейства, а не жалкая служащая.
Ребекка считала Эллен своей подругой и обращалась с ней соответственно, вместо того чтобы поставить ее на место. Поэтому Лидии приходилось постоянно одергивать Эллен, чтобы та не забывалась.
– Ты не будешь против, если я попрошу тебя взять с собой кого-нибудь из горничных? – внезапно захныкала Эллен. – Я плохо себя чувствую.
Ребекка уже хотела сказать какую-нибудь сочувственную чушь, но Лидия моментально вмешалась:
– Я буду против, если ты останешься бездельничать дома.
– Но, Лидия, – возразила Ребекка, – если Эллен нездорова, я могу заняться делами завтра. Какая разница?
– Ты заберешь свои платья сегодня утром, Ребекка. – Резкий тон Лидии не допускал возражений. – А ты, – она сверкнула глазами на Эллен, – получаешь жалованье за то, чтобы сопровождать Ребекку, а не за то, чтобы прохлаждаться в постели. Выпей чаю, приди в себя и выполняй свои обязанности.
Лидия встала и вышла из комнаты, чтобы они не начали ныть. Нет ничего более тошнотворного, чем эти две… со своей общительностью и сердечностью.
Шагая через холл, Лидия поняла, что сегодня раздражена сильнее обычного. Неясно только, злится она из-за надвигающегося венчания или из-за того, что наткнулась утром на Николаса, слишком сердитого, чтобы, поздороваться с ней.
«Как-нибудь… когда-нибудь… – поклялась она себе, – я с ними со всеми поквитаюсь. Я заставлю их заплатить за все, и им тогда придется раскаяться».
Николас Маршалл остановился рядом с уборной французской актрисы Сюзетт Дюбуа. Красотка накладывала сценический грим и собиралась надеть костюм. Вечернее представление могло быть паршивым, актеры – скучными и бесталанными, комедия – тупой, но сама Сюзетт, несмотря на свою дурную репутацию, всегда была великолепна.
Он не должен был посещать ее, пока не найдет средств, чтобы взять на содержание. Сюзетт надоело ждать, и она пугала его тем, что скоро найдет себе другого покровителя, а этого Николас допустить не мог.
Сюзетт должна принадлежать ему! Должна! Он не примет других вариантов.
Сквозь щелку в двери Николас видел, как актриса расхаживает по гримерке. Огненно-рыжие волосы ниже пояса, стройные ноги, обтянутые ярким трико, туфельки на высоких каблуках…
Она туго зашнуровала корсет, и роскошная грудь буквально выпирала из него. Пока Николас подглядывал, Сюзетт распускала шнуровку, и когда ожидание стало невыносимым, дернула за шнурки и сорвала корсет.
С обнажившейся грудью актриса потянулась и выгнулась. Нежные холмы покачивались и шевелились, когда она двигала плечами. Сюзетт взяла полотенце и круговыми движениями начала растирать руки, шею, грудь.
Вожделение Николаса взмыло на невиданную высоту, и он просто не мог согласиться с мыслью, что эта женщина не станет его. За двадцать восемь лет жизни он отлично научился добиваться того, чего хотел, хоть честными способами, хоть грязными, и только Сюзетт сумела выскользнуть из его хватки. Слишком дорого стоило ее содержание.
В тысячный раз Николас проклял свой жребий. Он совершил ужасный грех – родился вторым, чем сильно понизил свое положение. Кроме того, ходили слухи о неверности матери.
Николас ничем не походил на Алекса. Алекс был очень похож на отца – темноволосый, голубоглазый, высокий и подтянутый. Николас был светловолосым, кареглазым и коренастым.
Отец болезненно относился к этому отсутствию сходства, и наследство Николасу досталось мизерное – птичья ферма под названием Нью-Хейвен. Он владел только этой отвратительной собственностью, но дохода от нее едва хватало, чтобы покрыть расходы на одежду, не говоря уже о собственном доме или экипаже. Николасу приходилось постоянно выпрашивать деньги у Алекса.
И что ему делать? Как купить благосклонность Сюзетт? Она настолько овладела всеми его помыслами, что он всерьез начал опасаться за свой рассудок. Актриса была как опасная болезнь, которую невозможно исцелить.
Она повернулась лицом к двери, зачерпнула из баночки крем и начала втирать в соски. Крохотные, как у мальчика, бутончики еще сильнее сжались, когда на них нанесли холодный крем.
Сюзетт сжимала и щипала, и это возбудило Николаса сверх всякой меры. Он не будет околачиваться в коридоре, как проситель, не будет молить о разрешении войти.
Николас ворвался в дверь. Сюзетт вздрогнула и нахмурилась:
– Ник, mon ami, зачем ты здесь? Я велела тебе больше не приходить.
– Я не могу без тебя. Просто не могу.
– Зачем мучить себя? После представления я встречаюсь с месье Делфордом. Мы будем обсуждать условия.
Делфорд был жирным старым распутником, и мысль о том, что он окажется между ее непорочными бедрами, едва не уничтожила Николаса.
– Я не позволю ему овладеть тобой! – угрожающе воскликнул он. – Скорее я убью тебя. Ты моя, слышишь?
Сюзетт насмешливо улыбнулась:
– Твоя? Если ты действительно в это веришь, ты просто глупец!
Николас рассвирепел, схватил Сюзетт и всем телом прижал ее к стене. Она пыталась вырваться, но он был намного крупнее и сильнее.
– Я найду деньги, – заявил Николас.
– Да ты все время это говоришь.
– Найду!
– Я устала от твоих обещаний.
– Брачные узы – вот мое слово, – солгал он. – Я скоро обручусь.
– Красивая сказка; ты уже говорил мне это раньше.
– Я прямо сейчас готовлюсь к помолвке.
– Я не дешевка, mon cher. Чтобы содержать меня, нужно жениться на богатой наследнице, да только кто за тебя пойдет?
Ехидный вопрос слишком уязвил его гордость. Он не позволит унижать себя! Целых десять лет Николас пресмыкался перед каждой богатой девушкой королевства, но ни одна им не заинтересовалась. Ему не хватало титула и обаяния брата, поэтому приходилось довольствоваться объедками. Но с унижениями покончено! Он что-нибудь придумает – всегда придумывал.
Сюзетт выкручивалась и выворачивалась, но Николас крепко держал ее за руки. Он наклонился и впился губами в ее сосок.
– Я знаю, что тебе нужно! – прорычал Николас. – Знаю, чего ты хочешь!
Он расстегнул брюки, сунул в них руку актрисы и охватил ее ладонью напрягшийся член. Сюзетт не любила прикасаться к его интимным местам, так что самое время показать ей, каково это – заставить ее повиноваться.
Он всунул пенис в ее стиснутый кулак и подумал, не кончить ли в него, но решил не делать этого. Они играли в неистовую игру. Сюзетт подвергала его танталовым мукам, обещая наслаждение, но позволяя всего лишь слегка прикоснуться к себе – вполне достаточно, чтобы он возвращался, желая большего.
Она со всей ясностью дала понять, что несвободна и что за привилегии нужно платить. Если Николас хочет ее, он сначала должен уладить финансовые дела.
При упоминании хозяина девушка поспешила прочь, а Лидия, кипя гневом, решала, как она ей отплатит. Она всю свою жизнь обдумывала планы мести, исполняя их с жестокой и злобной радостью. Обычно она казалась спокойной и скромной, и осмелившиеся перечить ей считали, что она безобидна, но очень ее недооценивали.
В столовой висело зеркало. Увидев свое отражение, Лидия тут же перестала испытывать сожаление. Она родилась некрасивой – волосы мышиного цвета, глазки-бусинки, острые нос и подбородок, и к тридцати пяти годам не похорошела. Фигура тоже у нее была своеобразная – сутулые плечи и слишком широкие бедра, к тому же она была плоская как доска – грудь у нее так и не развилась.
Невозможно сосчитать, как часто отец жаловался на ее невзрачность. Когда вечно оскорбляющий ее старик умер, Лидия не горевала ни единой секунды. Хорошо смеется тот, кто смеется последним – а Лидия тратила его деньги и распоряжалась его собственностью.
Она получила особое удовольствие, когда мучила отца, лежавшего на смертном одре, рассказывая ему, как будет все это транжирить, а он уже не сумеет ей воспрепятствовать, и любила думать, что именно эти исполненные злобой слова подтолкнули его к могиле.
Горничная принесла чай и накрыла на стол. Лидия схватила девушку за руку и сильно ущипнула, оставив след.
– Если ты еще раз посмеешь не обратить на меня внимания, – предупредила она, – я велю тебя выпороть, а потом выкину на улицу, и будешь бродяжничать. Никто никогда больше о тебе не услышит.
Глаза девушки расширились от испуга, но она осмелилась огрызнуться:
– Граф никогда вам этого не позволит.
– Так ведь граф никогда и не узнает, правда? – Лидия так мрачно и опасно улыбнулась, что горничная кинулась прочь, а Лидия поняла, что здесь ей больше волноваться не придется. Она улыбалась, наслаждаясь такой осторожной демонстрацией своей власти.
Как приятно ставить себя выше других и потакать своим небольшим слабостям! Лидия вздохнула от удовольствия.
В холле раздался шум, в комнату вошла Ребекка, и Лидия приняла свой обычный вид. Ребекка так невыносимо изящна – кажется, она не идет, а скользит. Приподнятое настроение Лидии мгновенно улетучилось. Она не выносила постоянных напоминаний о совершенстве Ребекки! Ее безупречность на фоне скучной ординарности Лидии была подобна буйному разгневанному чудовищу, пожирающему Лидию заживо.
У Ребекки было все то, чего не было у Лидии. Хорошенькая, розовощекая, с блестящими темными волосами и выразительными зелеными глазами. Ее внешность вкупе с небольшим ростом, соблазнительной фигурой и доброжелательным характером непрестанно раздражала Лидию.
Почему Ребекка так хороша? Так прекрасна? Почему в ней столько женственности, которой нет у Лидии?
– Здравствуй, Лидия, – прощебетала Ребекка, влетев в комнату, и, схватив тарелку, принялась накладывать на нее тосты. Она никогда не дожидалась, пока ее обслужат слуги, заявляя, что не хочет их беспокоить. – Прекрасное утро, правда?
– Будет дождь, – буркнула Лидия, которая терпеть не могла радостных повадок Ребекки и стремилась всячески их подавлять.
– Правда? Жалко. – Ребекка выглянула в окно и посмотрела на улицу. – Мы можем остаться дома и пригласить гостей. Поиграем в шарады. Будет очень весело.
– Терпеть не могу шарады.
– Ничего подобного, – весело побранила ее Ребекка и уселась за стол. – Ты просто всегда говоришь поперек.
– Заказанные тобой наряды готовы. Если хочешь на бал в пятницу надеть изумрудное платье, тебе нужна еще одна примерка. Так что прохлаждаться дома тебе некогда.
– Ну что ж, долг зовет, – фыркнула Ребекка. – Придется заставить себя поехать к портнихе. Поедешь со мной? В прошлый раз я видела у нее несколько платьев, которые бы очень тебе пошли. Почему бы не побаловать себя?
– И в самом деле, почему бы нет? – Лидия подавила вспыхнувший было гнев. – Я наняла для тебя компаньонку, так что могу теперь не беспокоиться сама.
Она старалась никогда не появляться на людях с Ребеккой. Ребекка так хороша, а сама Лидия такая невзрачная, что вокруг постоянно шептались о том, какая они странная пара, и Лидия не собиралась лишний раздавать пищу для сплетен.
Ребекка становилась царицей любого бала. В обществе постоянно говорили, как она ослепительно хороша, и эти комплименты вставали Лидии поперек горла, как сухая корка.
Еще когда Ребекка была младенцем, Лидия частенько пробиралась к ней в детскую и подумывала, не удушить ли ее во сне. Она так до сих пор и не поняла, почему не сделала этого.
– Чем вы собирались заняться с кузеном Алексом? – Лидия хорошо научилась скрывать свои чувства. – Кататься верхом?
– Ну уж не во время дождя! – поддразнила ее Ребекка.
– Не умничай. – Лидия разговаривала с ней не как с сестрой, а как мать с дочерью. Будучи на тринадцать лет старше и воспитав Ребекку, она и вела себя, как строгая родительница.
– Ах, Лидия, – рассердилась Ребекка, – не будь такой занудой. Ты себя хорошо чувствуешь? Голова не болит?
– Нет. Я просто устала от приготовлений к обручению. Ты отлично знаешь, как я не люблю Лондон.
– Знаю, и ты такая милая, что согласилась сопровождать меня.
– Можно подумать, у меня имелся выбор. Не могла же я позволить тебе путешествовать в одиночку, и, разумеется, тебе нельзя жить у Алекса одной.
– Конечно, нет, и я благодарна тебе.
– Благодарна? В самом деле?
– Да, дорогая.
Ребекка послала ей свою знаменитую очаровательную улыбку, и Лидии немедленно захотелось отвесить ей пощечину.
То, что Лидии пришлось помогать Ребекке в обручении с Алексом, она воспринимала как самое сильное оскорбление. Изначально в невесты Алексу предназначалась именно Лидия, но по неизвестным причинам их отцы переменили решение, и теперь невестой стала Ребекка, а Лидия осталась никем.
Ей было наплевать на Алекса – она не способна на сильные чувства. Но то, что Ребекка получит нечто, чего не будет у Лидии, – просто вопиющее бесстыдство. Ребекка могла заполучить любого мужчину, и ей предлагали принять предложение младшего никчемного братца Алекса, Николаса, но она выбрала Алекса, совершенно не думая о желаниях Лидии. Этого позора Лидия ей простить не могла и время от времени тревожилась, как бы не взорваться, уж слишком много ярости в ней скопилось.
Раздались шаги, и в комнату нетвердой походкой вошла Эллен. Она надела строгое темно-серое платье, а золотистые волосы спрятала под неприглядный чепец. Сегодня Эллен была чрезвычайно бледной и дрожала так, словно заболела.
Она взяла себе один тост, что казалось странным, учитывая ее обычный аппетит, и села за стол, в то время как Ребекка в своей типичной раздражающей манере продолжала щебетать о том, как чудненько они проведут время в магазинах.
Лидия не обращала внимания ни на ту, ни на другую. Она презирала Эллен еще сильнее, чем Ребекку. Эта была красивее сестры, Эллен превосходила Ребекку зрелостью и изяществом, которых та пока не достигла. Получив приличное воспитание и образование, Эллен не имела ни гроша, у нее не было никаких перспектив, однако вела она себя, как особа королевской крови. Вечно жеманничала и делала вид, будто она дорогая гостья или член семейства, а не жалкая служащая.
Ребекка считала Эллен своей подругой и обращалась с ней соответственно, вместо того чтобы поставить ее на место. Поэтому Лидии приходилось постоянно одергивать Эллен, чтобы та не забывалась.
– Ты не будешь против, если я попрошу тебя взять с собой кого-нибудь из горничных? – внезапно захныкала Эллен. – Я плохо себя чувствую.
Ребекка уже хотела сказать какую-нибудь сочувственную чушь, но Лидия моментально вмешалась:
– Я буду против, если ты останешься бездельничать дома.
– Но, Лидия, – возразила Ребекка, – если Эллен нездорова, я могу заняться делами завтра. Какая разница?
– Ты заберешь свои платья сегодня утром, Ребекка. – Резкий тон Лидии не допускал возражений. – А ты, – она сверкнула глазами на Эллен, – получаешь жалованье за то, чтобы сопровождать Ребекку, а не за то, чтобы прохлаждаться в постели. Выпей чаю, приди в себя и выполняй свои обязанности.
Лидия встала и вышла из комнаты, чтобы они не начали ныть. Нет ничего более тошнотворного, чем эти две… со своей общительностью и сердечностью.
Шагая через холл, Лидия поняла, что сегодня раздражена сильнее обычного. Неясно только, злится она из-за надвигающегося венчания или из-за того, что наткнулась утром на Николаса, слишком сердитого, чтобы, поздороваться с ней.
«Как-нибудь… когда-нибудь… – поклялась она себе, – я с ними со всеми поквитаюсь. Я заставлю их заплатить за все, и им тогда придется раскаяться».
Николас Маршалл остановился рядом с уборной французской актрисы Сюзетт Дюбуа. Красотка накладывала сценический грим и собиралась надеть костюм. Вечернее представление могло быть паршивым, актеры – скучными и бесталанными, комедия – тупой, но сама Сюзетт, несмотря на свою дурную репутацию, всегда была великолепна.
Он не должен был посещать ее, пока не найдет средств, чтобы взять на содержание. Сюзетт надоело ждать, и она пугала его тем, что скоро найдет себе другого покровителя, а этого Николас допустить не мог.
Сюзетт должна принадлежать ему! Должна! Он не примет других вариантов.
Сквозь щелку в двери Николас видел, как актриса расхаживает по гримерке. Огненно-рыжие волосы ниже пояса, стройные ноги, обтянутые ярким трико, туфельки на высоких каблуках…
Она туго зашнуровала корсет, и роскошная грудь буквально выпирала из него. Пока Николас подглядывал, Сюзетт распускала шнуровку, и когда ожидание стало невыносимым, дернула за шнурки и сорвала корсет.
С обнажившейся грудью актриса потянулась и выгнулась. Нежные холмы покачивались и шевелились, когда она двигала плечами. Сюзетт взяла полотенце и круговыми движениями начала растирать руки, шею, грудь.
Вожделение Николаса взмыло на невиданную высоту, и он просто не мог согласиться с мыслью, что эта женщина не станет его. За двадцать восемь лет жизни он отлично научился добиваться того, чего хотел, хоть честными способами, хоть грязными, и только Сюзетт сумела выскользнуть из его хватки. Слишком дорого стоило ее содержание.
В тысячный раз Николас проклял свой жребий. Он совершил ужасный грех – родился вторым, чем сильно понизил свое положение. Кроме того, ходили слухи о неверности матери.
Николас ничем не походил на Алекса. Алекс был очень похож на отца – темноволосый, голубоглазый, высокий и подтянутый. Николас был светловолосым, кареглазым и коренастым.
Отец болезненно относился к этому отсутствию сходства, и наследство Николасу досталось мизерное – птичья ферма под названием Нью-Хейвен. Он владел только этой отвратительной собственностью, но дохода от нее едва хватало, чтобы покрыть расходы на одежду, не говоря уже о собственном доме или экипаже. Николасу приходилось постоянно выпрашивать деньги у Алекса.
И что ему делать? Как купить благосклонность Сюзетт? Она настолько овладела всеми его помыслами, что он всерьез начал опасаться за свой рассудок. Актриса была как опасная болезнь, которую невозможно исцелить.
Она повернулась лицом к двери, зачерпнула из баночки крем и начала втирать в соски. Крохотные, как у мальчика, бутончики еще сильнее сжались, когда на них нанесли холодный крем.
Сюзетт сжимала и щипала, и это возбудило Николаса сверх всякой меры. Он не будет околачиваться в коридоре, как проситель, не будет молить о разрешении войти.
Николас ворвался в дверь. Сюзетт вздрогнула и нахмурилась:
– Ник, mon ami, зачем ты здесь? Я велела тебе больше не приходить.
– Я не могу без тебя. Просто не могу.
– Зачем мучить себя? После представления я встречаюсь с месье Делфордом. Мы будем обсуждать условия.
Делфорд был жирным старым распутником, и мысль о том, что он окажется между ее непорочными бедрами, едва не уничтожила Николаса.
– Я не позволю ему овладеть тобой! – угрожающе воскликнул он. – Скорее я убью тебя. Ты моя, слышишь?
Сюзетт насмешливо улыбнулась:
– Твоя? Если ты действительно в это веришь, ты просто глупец!
Николас рассвирепел, схватил Сюзетт и всем телом прижал ее к стене. Она пыталась вырваться, но он был намного крупнее и сильнее.
– Я найду деньги, – заявил Николас.
– Да ты все время это говоришь.
– Найду!
– Я устала от твоих обещаний.
– Брачные узы – вот мое слово, – солгал он. – Я скоро обручусь.
– Красивая сказка; ты уже говорил мне это раньше.
– Я прямо сейчас готовлюсь к помолвке.
– Я не дешевка, mon cher. Чтобы содержать меня, нужно жениться на богатой наследнице, да только кто за тебя пойдет?
Ехидный вопрос слишком уязвил его гордость. Он не позволит унижать себя! Целых десять лет Николас пресмыкался перед каждой богатой девушкой королевства, но ни одна им не заинтересовалась. Ему не хватало титула и обаяния брата, поэтому приходилось довольствоваться объедками. Но с унижениями покончено! Он что-нибудь придумает – всегда придумывал.
Сюзетт выкручивалась и выворачивалась, но Николас крепко держал ее за руки. Он наклонился и впился губами в ее сосок.
– Я знаю, что тебе нужно! – прорычал Николас. – Знаю, чего ты хочешь!
Он расстегнул брюки, сунул в них руку актрисы и охватил ее ладонью напрягшийся член. Сюзетт не любила прикасаться к его интимным местам, так что самое время показать ей, каково это – заставить ее повиноваться.
Он всунул пенис в ее стиснутый кулак и подумал, не кончить ли в него, но решил не делать этого. Они играли в неистовую игру. Сюзетт подвергала его танталовым мукам, обещая наслаждение, но позволяя всего лишь слегка прикоснуться к себе – вполне достаточно, чтобы он возвращался, желая большего.
Она со всей ясностью дала понять, что несвободна и что за привилегии нужно платить. Если Николас хочет ее, он сначала должен уладить финансовые дела.