Холт Виктория. Изумруды к свадьбе

   – И его так никто никогда и не спросил?
   – Нет, никогда. Согласно истории, которая передается из поколения в поколение, мы не должны были даже упоминать о ключе, чтобы он не попал в чужие, нечестные руки. И мы так никогда и никому не говорили ни о ключе, ни о шкатулке. Кто-то вспомнил, будто графиня говорила о двух ключах, что один хранится в нашей шкатулке, а другой спрятан в замке.
   – Где этот ключ? Можно взглянуть на него?
   – Он исчез не так давно. Я уверена, что кто-то его взял.
   – Жан-Пьер! – прошептала я. – Он пытается найти замок, к которому подходит ключ.
   – Вполне возможно.
   – И если он найдет?
   Мадам Бастид сжала мою руку.
   – Если он найдет, что ищет, то больше не будет ненавидеть графа.
   – Вы имеете в виду изумруды.
   – Если Жан-Пьер завладеет изумрудами, то возьмет их себе. Боюсь, что эта навязчивая идея крепко засела у него в голове и так же неизлечима, как рак. Даллас, страшно подумать, куда она может завести его!
   – Вы не могли бы поговорить с ним?
   Она покачала головой.
   – Бесполезно. Я уже пыталась. Я очень полюбила вас и не хочу, чтобы вы страдали. Здесь все кажется таким мирным и спокойным, но это только на поверхности. Никто из нас не показывает истинное лицо. Вы не должны быть втянуты в этот многолетний раздор. Уезжайте домой и начинайте все сначала. Со временем происшедшее станет казаться вам сном, и вы будете воспринимать нас как кукол из театра теней.
   – Этого не может быть!
   – Ах, моя милая, все может быть – такова жизнь.
   Я рассталась с мадам Бастид и вернулась в замок в твердой уверенности, что нельзя больше ходить вокруг да около. Пришло время действовать, но как – я пока не знала.
 
   Половина седьмого утра – сигнал к сбору винограда. Со всей округи мужчины, женщины и дети отправились на виноградники, где Жан-Пьер и его отец должны были расставить всех по своим местам. По крайней мере, хоть сегодня, говорила я себе, не может быть никаких других забот кроме сбора урожая.
   Согласно старинному обычаю, на кухне готовилась еда для всех сборщиков.
   Едва на гроздьях высохла роса, закипела работа. Сборщики трудились парами. Один бережно срезал гроздья, откладывая в сторону некачественные, а другой принимал и складывал их в ивовую корзину, следя за тем, чтобы ягоды не помялись.
   С виноградников доносилось пение. Это тоже был старинный обычай. О нем мне как-то рассказывала мадам Бастид и даже привела слова одной из песен: «Уста, занятые пением, не занимают рот виноградом».
   В то утро я тоже отправилась на виноградники посмотреть на сборщиков. Жан-Пьера нигде не было видно. Он, должно быть, был слишком занят, чтобы искать встречи со мной или Женевьевой, даже слишком занят, чтобы ненавидеть графа.
   Мадам Бастид, мой добрый друг, советовала мне уехать. Я очень хотела знать, не намекает ли граф своим явным нежеланием встретиться со мной на то же самое. Да, он испытывал ко мне некоторое расположение, и эта мысль будет согревать и поддерживать меня, когда я уеду отсюда. Как только станет совсем грустно, я примусь напоминать себе: он все-таки относился ко мне очень хорошо. Любовь? Я, очевидно, не из тех, кто способен внушить великую страсть.
   Эта мысль заставила меня рассмеяться. С одной стороны, граф – светский, опытный, утонченный, с другой – непривлекательная женщина, занятая только работой и гордящаяся здравомыслием, которого, как она продемонстрировала своим поведением, у нее вовсе и не было. Но все же – я напоминала себе – он испытывал ко мне добрые чувства.
   Я достала из кармана ключ. Надо отдать его графу. А потом сказать: «Работа почти уже закончена. Я скоро уезжаю». Но у Жан-Пьера есть точно такой же ключ, и он так же, как и я, ищет подходящий замок!
   А не Жан-Пьер ли следил за мной? Если да, то видел ли он меня на кладбище в тот день? Не боится ли он, что я найду то, что так безнадежно ищет сам? Он не должен забрать изумруды себе. Какие бы оправдания он ни придумывал, это будет самой настоящей кражей, и если его поймают...
   Я думала о тех несчастьях, которые свалятся на Бастидов, которых я так полюбила. Было бы бесполезно пытаться переубедить Жан-Пьера. Выход был только один: найти изумруды раньше его. Если они в замке, то обязательно должны находиться где-то в подземелье.
   Мне представилась прекрасная возможность для поисков, так как в замке наверняка никого не было. Я вспомнила, что у двери в подземную тюрьму видела лампу, и на этот раз решила зажечь ее, чтобы повнимательнее осмотреть стены. Отправившись в центральную часть замка, я спустилась по каменной лестнице и подошла к входу в подземную тюрьму. Когда стала открывать тяжелую дверь, она уныло заскрипела.
   В лицо пахнуло холодом. Я зажгла лампу и подняла ее над головой. Она осветила влажные стены, покрытые грибковой плесенью, выбитые в каменной стене камеры-клетки, несколько колец в различных местах, к которым крепились цепи прикованных к ним узников.
   Где тут можно было найти замок, к которому подходил мой ключ?
   Я шагнула во мрак, и мной тут же овладело чувство ужаса и безнадежности. Казалось, что буквально каждый нерв моего тела предупреждал меня: «Уходи отсюда. Здесь опасно». Мне опять почудилось, что за мной следят. Я понимала, что когда найду то, что искала, тогда-то мне и будет грозить реальная опасность. О, Жан-Пьер, думала я, неужели вы сможете причинить мне вред, если на карту будут поставлены изумруды замка Гайяр.
   Мои пальцы дрожали. Я презирала себя и была не лучше слуг, которые не спускались сюда, так как боялись призраков прошлого.
   – Кто здесь? – закричала я. Таинственное и мрачное эхо ответило мне. Я понимала, что следует немедленно выбираться наверх. Инстинктивно я чувствовала, что мне нельзя приходить сюда одной.
   – Есть здесь кто-нибудь? – повторила я.
   Не знаю, почему я говорила вслух. Вероятно, это была реакция на охвативший меня страх. Нет, не призрак поджидал меня в темноте – живых мне следовало бояться гораздо больше, чем мертвых.
   Я повернула обратно, стараясь делать это медленно и осторожно. Задула лампу, повесила ее на место и, миновав обитую железом дверь в подземную тюрьму, поднялась по каменной лестнице и быстро пошла к себе в комнату. Мне обязательно следует поговорить с графом, решила я.
 
   В замке Гайяр виноград отжимали традиционным методом, хотя в других местах это делали с помощью пресса.
   – Нет ничего лучше старых, проверенных способов, – заметил однажды Арман Бастид. – Никакое другое вино не имеет такого прекрасного вкуса, как наше.
   Виноград был собран и сложен слоем в метр в огромное корыто. Давильщики, готовые к работе, тщательно вымыли ноги, а музыканты настраивали инструменты – вокруг царило всеобщее оживление.
   Я смотрела на эту фантастическую картину при лунном свете и думала, что никогда в жизни не видела ничего подобного. Вместе с остальными я наблюдала, как давильщики, обнаженные до пояса и одетые в короткие белые штаны, ступили в корыто и начали свой необычный танец.
   Послышалась та самая первая песня, которую мне когда-то спел Жан-Пьер, только теперь она имела совсем иной смысл:
   Кто они, эти люди, которые богаты?
   Разве они лучше меня, у которого ничего нет...
   Я смотрела, как ноги «танцоров» погружались все глубже и глубже в пурпурную трясину. Их лица блестели. Они слаженно пели в такт самодеятельному оркестру.
   Бутылка с коньяком переходила от «танцора» к «танцору», и все смеялись, бурно выражая свой восторг. Пели все громче, а оркестр задавал почти бешеный темп.
   Я мельком увидела Ива и Марго, которые вместе с другими детьми от души веселились: плясали, возбужденно хохотали, представляя, будто тоже давят виноград.
   Женевьева, с высокой прической, тоже была там. Она выглядела взволнованной и таинственной. Я знала, что ее блуждающий взгляд ищет Жан-Пьера.
   И вдруг рядом со мной возник граф. Он улыбался, как будто был рад нашей встрече, и я почувствовала себя безрассудно счастливой, потому что верила, что он искал меня.
   – Даллас, – сказал он, и произнесенное им мое имя наполнило радостью мое сердце, – что вы об этом думаете?
   – Я никогда не видела ничего подобного.
   – Рад за вас. Можно сказать, такого вы нигде и не увидите.
   Граф взял меня под локоть.
   – Я должна поговорить с вами... – начала я.
   – Я тоже. Но не здесь, здесь слишком шумно.
   Мы вышли из толпы.
   – Прошло так много времени с тех пор, как мы виделись последний раз. Я никак не мог решить, что вам сказать. Я думал о нас... Скажите, о чем вы хотели поговорить со мной.
   – В ближайшие недели я закончу работу. Настанет время моего отъезда.
   – Вы не должны уезжать!
   – Но у меня не будет причин оставаться в замке.
   – Мы найдем причину... Даллас.
   Я повернулась к нему. Мне было не до шуток. Я должна была знать правду. Даже если мне придется выдать свои чувства, я все равно должна знать.
   – Но какую?
   – Очень простую: я прошу вас остаться, потому что буду очень несчастен, если вы уедете.
   – Мне кажется, вы должны точно сказать, что имеете в виду.
   – Я имею в виду, что не могу позволить вам уехать. Я хочу видеть вас всегда... Я люблю вас.
   – Вы предлагаете мне выйти за вас замуж?
   – Еще нет. Есть некоторые вещи, которые мы сначала должны обсудить.
   – Но вы же решили никогда больше не жениться.
   – Есть только одна женщина в мире, которая может заставить меня изменить это решение. Я даже не знал о том, что такая женщина существует, и разве мог предположить, что случай пошлет ее мне?
   – Вы уверены? – спросила я звенящим от радости голосом.
   Он остановился, взял мои руки в свои и сказал:
   – Уверен, как никогда в жизни!
   – И тем не менее вы не предлагаете мне выйти за вас замуж?
   – Моя драгоценная, – сказал граф, – я не хотел бы, чтобы вы загубили свою жизнь.
   – Как можно ее погубить... если я люблю вас!
   – Не говорите «если». Скажите, что «любите». Будем полностью откровенны друг с другом. Вы любите меня, Даллас?!
   – Я знаю, что если уеду отсюда и никогда не увижу вас, тоя буду очень и очень несчастна.
   Он наклонился ко мне и нежно поцеловал в щеку.
   – Для начала замечательно. Но как вы можете испытывать такие чувства... ко мне?
   – Не знаю.
   – Вы не знаете, каков я есть... И я не могу просить выйти за меня замуж, пока вы действительно не узнаете меня. Вы думали об этом, Даллас?
   – Я старалась не думать о том, что казалось мне абсолютно невозможным. Но в глубине души...
   – И вы считали, что это невозможно?
   – Разве меня можно назвать «роковой женщиной»?
   – Слава Богу, что это не так.
   – Я обычная женщина – едва ли очень молодая, лишенная личного обаяния, но способная позаботиться о самой себе. Я далека от романтических мечтаний.
   – Но вы совсем не знаете себя.
   – Если бы вы никогда не встретили меня, а я бы вас...
   – Но мы встретились, нашли друг друга, Даллас. Я никогда не позволю вам покинуть меня. Вы должны быть уверены...
   – Я уверена!
   – За что вы меня любите?
   – Повторяю, не знаю.
   – Вы не в восторге от моего характера. Вы знаете все эти слухи. Что, если я скажу, что большая часть слухов – правда?
   – Я и не думала, что вы святой.
   – Я был безжалостен, часто жесток. Был неверным, неразборчивым в знакомствах, эгоистичным, высокомерным. Что, если я стану опять таким?
   – Я к этому готова. Я очень самоуверенная... воспитательница, как сказала бы Женевьева.
   – Женевьева, – прошептал он, затем добавил со смехом: – Я тоже готов.
   Его руки лежали у меня на плечах. Я чувствовала, как его охватывает страсть. Но он сдерживал себя, словно намеренно оттягивая момент, когда сможет заключить меня в объятия, чтобы мы забыли обо всем на свете, кроме радости быть наконец вместе.
   – Так вы принимаете меня?
   – С огромным желанием.
   – Зная обо мне все то, что вам известно?
   – Мы начнем все сначала, – сказала я. – С прошлым покончено. Не имеет значения, кем были вы и кем была я до нашей встречи. Важно, кем мы станем вместе.
   – Я нехороший человек.
   – Кто знает, что значит быть хорошим?
   – Но я изменился в лучшую сторону после вашего приезда.
   – Тогда мне стоит остаться, чтобы помочь вам исправляться и дальше.
   – Любовь моя! – нежно сказал он и прижал меня к себе, но я не видела его лица.
   Потом граф отпустил меня, и мы пошли в сторону замка. Он возвышался перед нами, как настоящий сказочный дворец, мерцающий в лунном свете. Его башни вонзались в темно-синий покров ночного неба.
   Я чувствовала себя принцессой из сказки. И сказала ему об этом.
   – ... Которая потом жила долго и счастливо, – добавила я.
   – Вы верите в счастье? – спросил он.
   – Я верю, что наше счастье зависит от нас самих и мы его построим.
   – Вы добьетесь его для нас обоих. Вы всегда добиваетесь того, что задумываете. Мне кажется, вы задумали выйти за меня замуж еще несколько месяцев назад. Даллас, когда наши планы откроются, станут известны, будет немало насмешек и разговоров. Вы к этому тоже готовы?
   – Меня не волнуют насмешки и пересуды. Я уверена, что самое худшее я уже знаю. Вы привезли сюда Филиппа, потому что решили не жениться. Как он теперь будет себя чувствовать?
   – Он уедет обратно в свое имение, в Бургундию, и забудет о том, что в один прекрасный день, если бы я умер, мог бы стать наследником Гайяра. Вполне возможно, что ему пришлось бы ждать очень долго, и, когда это случилось, мог бы быть настолько старым, что это его бы уже не интересовало.
   – Но тогда наследником стал бы его сын.
   – У Филиппа никогда не будет сына.
   – А его жена? Я слышала, что она была вашей любовницей. Это правда?
   – Да, было время...
   – И вы выдали ее замуж за Филиппа, который не может иметь сына, чтобы она родила наследника от вас.
   – Я вполне способен на такое. Ведь я же говорил, что я нехороший человек, не так ли? Но мне нужно, чтобы вы помогли мне преодолеть мои пороки. Вы не должны покидать меня, Даллас!
   – А ребенок? – спросила я.
   – Какой ребенок?
   – Ее ребенок... ребенок Клод!
   – Нет никакого ребенка.
   – Но она сказала мне, что ждет ребенка... вашего ребенка.
   – Этого не может быть!
   – Но она же ваша любовница?
   – Была, я сказал. Вы запали мне в душу, как только мы встретились. После того как Клод вышла замуж за Филиппа, между нами ничего не было. Вы сомневаетесь? Не верите мне?
   – Я вам верю, – сказала я. – Она хотела, чтобы я уехала, но это не имеет значения. Теперь ничто не имеет значения.
   – Вы, наверное, еще немало услышите и о других моих злодеяниях.
   – Но все это теперь уже в прошлом. А меня волнует только настоящее и будущее.
   – Как я мечтаю о том времени, когда мои дела и помыслы станут вашими.
   – А разве нельзя сказать, что они уже стали моими?
   – Вы восхищаете меня, вы очаровываете меня.
   – Нет, это вы околдовали меня.
   – Дорогая моя. Вы должны узнать самое плохое уже сейчас. Что еще вы обо мне слышали?
   – Я считала, что вы отец ребенка Габриэль.
   – Это был Жак.
   – Теперь я знаю. Мне известно, что вы были добры к мадемуазель Дюбуа и что в глубине души вы добрый...
   Он обнял меня и, когда мы шли по подъемному мосту, сказал:
   – Есть еще одна вещь, о которой вы не упомянули. Вы не спросили меня о первом браке... Вы слышали все эти сплетни.
   – Да, я их слышала.
   – В свое время здесь только и говорили об этом и ни о чем другом. Половина округи верит, что я повинен в смерти Франсуазы. И теперь все будут считать, что вы очень отважная женщина, если выходите замуж за человека, который убил свою жену.
   – Расскажите, как она умерла.
   Он молчал.
   – Пожалуйста, – взмолилась я, – пожалуйста, расскажите!
   – Не могу.
   – Вы хотите сказать...
   – Вы должны меня понять, Даллас.
   – Вам известно, отчего она умерла?
   – Приняла слишком большую дозу лауданума.
   – Как это случилось, почему?
   – Никогда не спрашивайте меня об этом.
   – Но я думала, что мы договорились ничего не скрывать друг от друга.
   – Именно поэтому я и не могу вам сказать.
   – Я не верю, что вы убили ее. Не хочу верить!
   – Благодарю вас... благодарю, моя дорогая. Не будем больше говорить об этом. Обещайте мне.
   – Но я должна знать!
   – Вот этого я и боялся. Теперь вы смотрите на меня уже совсем по-другому. Именно поэтому я не просил вас выйти за меня замуж, не мог сделать вам предложение, пока вы не задали этот вопрос... и не услышали бы мой ответ.
   – Но вы не ответили.
   – Вы услышали все, что я мог сказать. Вы выйдете за меня замуж?
   – Да... и никто не убедит меня в том, что вы убийца. Я не верю этому и никогда не поверю!
   Он привлек меня к себе.
   – Вы дали обещание и никогда об этом не пожалеете.
   – Вы боитесь сказать мне...
   Он прикоснулся своими губами к моим, и я почувствовала всю силу его страсти. И, пребывая в романтических грезах, я безвольно прильнула к нему... Когда он отпустил меня, то выглядел сумрачным и удрученным.
   – Вам придется столкнуться со всякими пересудами и сплетнями.
   – Ну и пусть!
   – Ваша жизнь будет нелегкой.
   – Это как раз то, чего я хочу.
   – У вас будет падчерица.
   – ... Которую я уже люблю.
   – Трудная девочка...
   – Я постараюсь стать для нее матерью.
   – Вы уже много для нее сделали, но...
   – Кажется, вы решили убедить меня не выходить за вас замуж. Хотите, чтобы я сказала «нет»?
   – Я никогда не позволю вам сказать «нет».
   – А что, если я скажу?
   – Я посажу вас в одну из подземных темниц и буду там держать.
   И тут я вспомнила про ключ и рассказала ему все.
   – Я надеялась преподнести вам эти давно потерянные изумруды.
   – Если это ключ от них, я преподнесу их вам, – сказал граф.
   – Вы считаете, что мой ключ действительно поможет нам найти их, где бы они ни были.
   – Мы должны попробовать это выяснить.
   – Когда?
   – Хоть сейчас. Да, мы отправимся на поиски вместе.
   – А куда?
   – В подземную тюрьму. Хотите пойти прямо сейчас?
   Я вдруг подумала о том, что помимо нас поисками занимается еще кто-то – Жан-Пьер, к примеру. Мы должны найти их раньше него, потому что если он нас опередит, то непременно присвоит сокровища и принесет бесчестье своей семье.
   – Да, пожалуй, – сказала я, – сейчас.
   Граф повел меня в конюшню, где взял лампу, зажег ее, и мы отправились в подземелье.
   – Я думаю, что знаю, где мы найдем тот самый замок, к которому подходит ваш ключ, – сказал он мне. – Теперь я припоминаю. Много лет назад, когда я был мальчиком, подземную тюрьму уже обследовали и обнаружили, что на стене одной из клеток нарисованы королевские лилии. На это обратили внимание. Кому могла прийти в голову столь странная идея – украсить тюремную камеру королевскими лилиями? Совершенно ясно, что это было сделано с какой-то целью.
   – А не пробовали поискать там какой-нибудь тайник?
   – Никаких явных его признаков обнаружено не было.
   Мы дошли до входа в подземную тюрьму, и он распахнул окованную железом дверь. Входя теперь с ним в это мрачное и темное подземелье, я чувствовала себя совсем по-другому: страха как не бывало. Я даже усмотрела в этом тайный смысл. Что бы ни случилось, но, если мы вместе, я могу ничего не бояться, пришло мне на ум.
   В одной руке он держал высоко поднятую лампу, другой держал меня за руку.
   – Клетки где-то здесь, – прошептала я.
   Внезапно он вскрикнул:
   – Идите сюда, смотрите!
   Я быстро подошла к нему... и вот они, королевские лилии. Их было двенадцать, расположенных на некотором расстоянии друг от друга примерно в двадцати сантиметрах от земли.
   Он отдал мне лампу и попробовал сдвинуть камень, на котором был нацарапан первый цветок, но тщетно. Дойдя до шестого он сказал:
   – Этот, кажется, поддается.
   Я подняла лампу выше и увидела, как он отодвинул замаскированную под камень панель с цветком в сторону. Под ней была замочная скважина. Ключ мягко вошел в нее, и граф повернул его без труда. Но больше ничего не произошло.
   – Здесь должно что-то быть, – ответила я. – Ведь замок же существует. – Я постучала по стене и закричала: – Там пустота!
   Он навалился всем телом на стену клетки, и, к нашему восторгу, раздался стонущий звук. Часть стены чуть отодвинулась.
   – Это дверь! – воскликнула я.
   Граф сделал новую попытку. Дверь внезапно распахнулась полностью, и я услышала его победный возглас.
   Я подошла и встала с ним рядом, лампа дрожала в моей руке. В крошечном помещении была выдолблена ниша размером метр на полметра, а в внутри нее находилась шкатулку, которая, как мне показалось, была серебряной.
   Он взял ее и посмотрел на меня.
   – Похоже, что мы нашли изумруды.
   – Откройте ее! – в нетерпении вскричала я. Как и дверь, шкатулка поддалась не сразу, но они были там – кольца, браслеты, пояс, ожерелья и диадема, – все те драгоценности, первозданный цвет которых я восстанавливала на портрете.
   Мы стояли друг против друга, и я видела, что он смотрит на меня, а не на камни.
   – Вот вы и вернули замку его сокровища.
   Я знала, что он думает не об изумрудах. Это были самые счастливые мгновения в моей жизни.
   Но что это? Мне показалось, что скрипнула входная дверь в подземелье. Мысль об опасности одновременно пришла к нам обоим. Мы поняли, что здесь не одни.
   Граф быстро прижал меня к себе.
   – Кто здесь? – закричал он.
   В темноте замаячила фигура.
   – Так вы нашли их? – спросил Филипп.
   Я взглянула на него и испугалась. При слабом свете лампы, которую я продолжала держать над головой, на меня смотрел человек совершенно не похожий на того, каким я привыкла его видеть. Да, это был Филипп, но куда девались его утомленность, утонченность и изнеженность? Передо мной был отчаявшийся человек, преследующий, как маньяк, одну-единственную цель.
   – Вы тоже искали их? – спросил граф.
   – Они достались вам раньше, чем мне. Так, значит, все-таки вы, мадемуазель Лоусон... Я так боялся этого.
   Граф крепко взял меня за руку.
   – Поедемте, – начал было он, но Филипп прервал его:
   – Оставайтесь на месте!
   – Вы сошли с ума! – бросил граф.
   – Ни в коем случае. Никто из вас отсюда не уйдет.
   Граф, все еще держа меня за руку, шагнул вперед, но тут же остановился, когда Филипп нацелил на него ружье.
   – Не дурите, Филипп, – сказал граф.
   – В этот раз вам не спастись, как тогда, в лесу...
   – Отдайте ружье!
   – Я убью вас.
   Быстрым движением граф оттолкнул меня за спину. Раздался короткий отрывистый смех Филиппа:
   – Вам не удастся спасти ее. Я собираюсь убить вас обоих.
   – Послушайте меня, Филипп!
   – Я слишком часто слушал, теперь ваша очередь.
   – Вы убьете меня потому, что хотите завладеть тем, что принадлежит мне по праву, не так ли?
   – Именно так! Если вы хотели жить, то не должны были думать о женитьбе на мадемуазель Лоусон, не должны были найти изумруды. Надо было кое-что оставить и мне. Благодарю вас, мадемуазель Лоусон, что привели меня к сокровищам Гайяра, – теперь они мои. Все мое!
   – И вы думаете, что вам удастся выйти сухим из воды после убийства?
   – Да, я все продумал. Я рассчитывал застать вас где-нибудь вместе. Я только не мог предположить, что мадемуазель Лоусон будет столь любезна, что сначала еще и отыщет для меня изумруды. Лучше не придумаешь! Убийство и самоубийство. О нет! Я хочу жить, как мне хочется, а не за вашей спиной. Это будет выглядеть так – мадемуазель Лоусон взяла ружье и застрелила вас, а затем покончила с собой. Вы здорово сыграли мне на руку, оставшись верны своей репутации.
   – Филипп, вы сошли с ума!
   – Мне надоели пустые разговоры. Настало время действовать. Вы первый, кузен... Нужно сделать все по порядку.
   Увидев, как он поднимает ружье, я хотела выскользнуть из-за спины графа, чтобы прикрыть его. Но он крепко удерживал меня на месте. Тогда я невольно зажмурилась и услышала оглушительный грохот. Выстрел – и тишина... Почти теряя сознание от ужаса, я открыла глаза.
   Два человека боролись на полу. Я едва сознавала, что происходит. Единственное, что я понимала в этот момент, это то, что речь идет не о моей жизни. Я теряла сейчас того, ради которого мне стоило жить. Передо мной на каменном полу, истекая кровью, лежал еще один человек – человек, которого я любила.

12

   Снаружи долетали звуки веселья. Те, кто праздновал сбор урожая, не знали, что граф находился при смерти, а его кузен Филипп лежал в своей комнате, усыпленный снотворным, которое дал ему врач. Мы с Жан-Пьером сидели в библиотеке.
   Еще не было одиннадцати часов, а мне казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как мы с графом лицом к лицу столкнулись со смертью в подземелье.
   И было так странно видеть здесь Жан-Пьера. Его лицо было бледным, и создавалось впечатление, будто он не может понять, что тут делает.
   – Как они долго, – прошептала я.
   – Не волнуйтесь. Он не умрет.
   Я покачала головой.
   – Нет, – с горечью сказал Жан-Пьер. – Он не умрет, если не захочет этого. Ведь он всегда... – Уголки его губ скривились в улыбке. – Сядьте. Что ходить без толку взад и вперед. Секундой раньше, и я бы мог спасти его. Но этой секунды у меня не оказалось.
   В драме, разыгравшейся в подземелье, Жан-Пьер стал главным действующим лицом. И потом именно он послал меня за врачом, именно он решал, что мы должны делать.
   – Надо как можно меньше говорить о том, что случилось в подземной тюрьме, – предостерег он, – так как я уверен, что граф предпочтет изложить историю по-своему. Думаю, он скажет, что ружье выстрелило случайно. Он не захочет, чтобы месье Филиппа обвинили в покушении на убийство. Так что нам лучше помалкивать, пока неизвестны намерения графа.