Холт Виктория. Тень рыси

   — Пришли Джаггера и распорядись, чтобы ужин подали на десять минут раньше. Она наверняка хочет есть. Пусть не думает, что мы собираемся уморить ее голодом.
   Я поняла, что можно идти. Повернулась и с облегчением покинула комнату. Аделаида последовала за мной. Выходя, мы прошли мимо человека, который собирался войти в библиотеку — Это мисс Нора Тамасин, мистер Джаггер, — сказала Аделаида. — Нора, это мистер Джаггер, наш управляющий.
   Мистер Джаггер был толстяк небольшого роста Мне он показался на редкость невзрачным, но, возможно, лишь потому, что лишь секунду назад я рассталась с тем, кого язвительно про себя окрестила «Сам». У Джаггера было румяное лицо и живые черные глаза. Мне не понравилось, как он посмотрел на меня, хотя я и не обратила на него особого внимания. Впрочем, как и на библиотеку, где только что была, я даже не смогла бы ее описать. Переступив порог, я видела только его, Линкса.
   Аделаида отвела меня в мою комнату.
   — Мне показалось, вы удивили его, — сказала она.
   — И это ему не понравилось, — добавила я.
   — Я в этом не уверена. В любом случае не опаздывайте к ужину. Можно не переодеваться. Для этого уже нет времени. Он терпеть не может, когда опаздывают.
   Как только она вышла, я подошла к зеркалу. Щеки горели, глаза сверкали. Он разговаривал со мной так нарочно, чтобы смутить меня. Почему мой отец так им восхищался? Почему он поручил меня заботам этого человека? Мне было семнадцать. Значит, пройдет еще четыре года, прежде чем я стану самостоятельной. А что потом? Что делать потом? Стать сельской учительницей? Такой, как бедняжка мисс Грэм с вечно растрепанными волосами и тоской о несбывшемся? Уж лучше это, чем быть рабой человека по прозвищу Рысь. Это слово показалось мне забавным, и я рассмеялась. Я, действительно, была взволнована. И очень хотела встретиться с ним еще раз, чтобы показать: он может командовать всеми в доме, но только не мной.
   Тут зашла Аделаида, и мы отправились в столовую.
   К моему удивлению, стол был накрыт в том большом зале, через который мы проходили. Аделаида явно почувствовала облегчение от того, что отца еще не было.
   — Вас довольно много, — приборы. заметила я, взглянув на — Никогда не знаешь, сколько будет человек. Иногда приходят управляющие. Семья, вместе с тобой, — пять человек. Сегодня с нами ужинает мистер Джаггер и, наверное, Уильям Гарднер. Отец любит обсуждать дела за столом.
   В комнату быстрыми шагами вошел Стирлинг и также обрадовался, что отец еще не появился. Было очевидно: они все побаиваются этого человека.
   — Значит, вы познакомились, — сказал Стирлинг. Он явно хотел, чтобы я высказала восхищение его отцом. — Вы уже поговорили?
   — Да, — ответила я. — Правда, если быть точной, он говорил не со мной, а при мне. Я же отвечала от своего имени. И не уверена, можно ли назвать это разговором.
   — Как все было, Аделаида? Она ему понравилась?
   — Ну знаешь, как считает Нора, еще рано о чем-либо говорить.
   Я видела, Стирлинг надеялся, что встреча прошла успешно, и теперь был несколько разочарован и обеспокоен. Мне понравилось, что он волнуется из-за меня, хотя я и осуждала его рабскую покорность отцу.
   Он вошел в сопровождении своих управляющих, и я разозлилась на себя, что так же, как остальные, почувствовала трепет при его появлении. Линкса сопровождали Джэкоб Джаггер и еще один человек, который, как я догадалась, и был Уильям Гарднер. Он оглядел присутствующих и кивнул. Затем сказал:
   — Где Джессика? Еще не пришла? Хорошо, начнем без нее.
   Стирлинг сел справа от него. Меня, к моему удивлению, посадили слева. Аделаида села рядом со Стирлингом, а стул около меня пустовал. Как я поняла, это было место опаздывающей Джессики. Двое других заняли свои места чуть дальше. Лакей принес суп, горячий и душистый, но я была так взволнована, что даже не почувствовала вкуса. Разговор вел Линкс — Рысь — я не могла называть его иначе. Мне показалось, что каждый высказывался только тогда, когда к нему обращался Линкс. Тот расспрашивал Стерлинга о его поездке, об Англии и с интересом слушал сына.
   — А как прошло твое путешествие по морю? — поинтересовался он.
   — Иногда немного штормило. Особенно, когда мы плыли вдоль берегов Африки. Некоторым пассажирам было не до нее.
   — А как Нора? Ей понравилось? Он продолжал смотреть на Стерлинга, но я быстро вмешалась:
   — Стерлинг, скажи отцу, что качка на меня не подействовала.
   Мне показалось, что в глазах Линкса зажглись насмешливые огоньки.
   — Значит, она неплохой моряк, да?
   — Это, действительно, так.
   — Что ж, будет легче привыкать к нашей бурной жизни. Как ты думаешь, ей это удастся?
   — Думаю, да, — сказал Стерлинг, улыбаясь мне.
   — Она умеет ездить верхом? Здесь ей это понадобится.
   — Дома я ездила верхом, — сказала я. — Так что и здесь могу.
   Он наконец-то обратил свой взор на меня.
   — Здесь намного сложней ездить верхом, — сказал Линкс. — По многим причинам. Ты увидишь разницу.
   Я чувствовала себя победительницей из-за того, что заставила его отказаться от этой оскорбительной манеры говорить через мою голову. По крайней мере, последнее замечание было адресовано непосредственно мне.
   — Придется приспособиться, — сказала я.
   — Да, придется. Стерлинг, не давай ей слишком резвую лошадь.
   — Конечно, я понимаю.
   — Она приехала сюда не для того, чтобы погибнуть раньше времени.
   — Вы зря так беспокоитесь, — сказала я. — Я в состоянии о себе позаботиться.
   — Ну что ж, это сильно облегчает нашу задачу. Затем он принялся беседовать с управляющим о руднике. Причем Линкс проявлял живейший интерес ко всему, что связано с добычей золота.
   Во время разговора отворилась дверь, и на стул возле меня проскользнула женщина.
   — Мы уж думали, не случилось ли чего, Джессика, — сказала Аделаида. — Это Нора.
   — Рады видеть вас в Уайтледиз.
   Голос у нее был тихий и хриплый. Она была очень худа, и, похоже, одевалась в спешке. Кружевная косынка на плечах казалась не очень свежей, а одна пуговица платья болталась на нитке. У нее были густые, с сильной проседью волосы, однако, довольно неряшливо причесанные. Больше всего меня поразило странное, какое-то потерянное выражение ее глаз.
   — Ты не слышала гонга? — спросила Аделаида. Джессика покачала головой, она все еще продолжала смотреть на меня. Я улыбнулась ей, стараясь приободрить. Казалось, она нуждается в поддержке.
   — Надеюсь, вы быстро привыкнете к нашей жизни, — сказала Джессика.
   — Да, надеюсь.
   — Вы привезли с собой одежду? Здесь трудно что-нибудь купить.
   Я ответила, что привезла.
   — Ваши вещи у вас в комнате, — сказала она. — Их только что отнесли наверх.
   Линкс, которого раздражала эта банальная болтовня, громко говорил о руднике и об имении. Я обратила внимание на равнодушный и слегка презрительный взгляд, который Линкс бросил на Джессику. Она тоже это заметила, но ее реакция озадачила меня. Что промелькнуло на ее лице — страх, робость, трепет, неприязнь или даже ненависть? Тем не менее, я была уверена в одном: Линкс никому не безразличен в этом доме. Я никогда еще не видела Стирлинга таким оживленным. Он, безусловно, обожал отца. Да и сын, похоже, был единственным человеком, которого любил Линкс, за исключением, конечно, собственной персоны. Уж не хочет ли он сделать из сына нечто себе подобное — достойного наследника империи? Линкс прислушивался к его мнению, время от времени выражая свое одобрение, в котором угадывалась отцовская гордость, о существовании которой я и не подозревала. Даже не соглашаясь со Стирлингом, он продолжал относиться к нему с явным уважением. Его чувства к дочери были гораздо прохладнее — некая смесь симпатии и терпимости. Эта спокойная, умная, приятная девушка была просто полезна ему. Но это родные дети. Для остальных он оставался суровым хозяином, ну а на меня вообще не обращал внимания.
   Однако когда Линкс повернулся в мою сторону, в его глазах мелькнул проблеск интереса.
   — Кстати, о лошадях, Стирлинг, — сказал он, — я сперва думал дать ей Тензи, но, наверное, не стоит.
   — Очень любезно с вашей стороны проявлять заботу обо мне, — ответила я.
   Его синие глаза смотрели теперь прямо на меня.
   — Вначале надо быть очень осторожной. Это не Роттен Роу.
   — Никогда в жизни не ездила на Роттен Роу, так что не могу сказать, есть ли разница.
   — Нет, Тэнзи не подойдет, — продолжал он. — Блэнделл. Она уже привыкла к новичкам. Будешь ездить на ней, пока не освоишься в здешних местах. Стирлинг, завтра можешь поехать с ней. Покажи ей наши владения. Только не думаю, чтобы удалось все объездить за один день, а, Джаггер? Тот угодливо засмеялся.
   — Боюсь, сэр, даже вам это не под силу.
   — И не езди одна. Здесь в кустарниках можно проплутать несколько дней. Нам совершенно ни к чему высылать поисковые отряды. У нас нет для этого времени.
   — Постараюсь не приносить вам неудобств. Он опять улыбнулся.
   — Я думаю, Нора достаточно самостоятельный человек, — сказала Аделаида.
   — Это то, что всем здесь совершенно необходимо, — ответил он, — самостоятельность. Если она есть, то все будет в порядке. Если нет… тогда лучше уехать.
   — У Норы все будет в порядке, — вставил Стирлинг, подбадривая меня улыбкой.
   Разговор зашел об Англии, и я ждала, что Стирлинг скажет о том первом Уайтледиз, но он не сделал этого. Затем Линкс спросил меня о Дейнсуорт Хауз, и я без всякого стеснения включилась в разговор. У него было одно несомненное достоинство: он живо интересовался многими вещами. Это меня удивило. Я полагала, что, ощущая себя центром вселенной, он вряд ли нисходит до проблем остальных. Но то, что ему далеко не безразличны все подробности нашего бытия, мне еще только предстояло узнать.
   На следующее утро я проснулась рано и, лежа в кровати, вспоминала вчерашний вечер, пока горничная, которую звали Мэри, не принесла мне горячей воды. Завтрак подавался здесь между половиной восьмого и восемью часами, и я могла спуститься к нему в любое время в течение этого получаса. Я встала и подошла к окну. Какая чудесная лужайка. Пруд с белыми лилиями, статуя. От удивления у меня перехватило дыхание. Ну совсем, как тот, другой Уайтледиз, особенно если поставить на лужайку стол и бело-голубой тент.
   «Да нет, — подумала я, — это просто игра воображения». Мало ли на свете таких лужаек с прудами и водяными лилиями? Ведь говорила же Аделаида, что ее отец хочет, чтобы у него все было; как в настоящей английской усадьбе…
   Я взглянула на часы. Нельзя опаздывать к завтраку. Я вспомнила, как молчаливая Джессика тихо прошмыгнула на свое место. Не исключено, что ее опоздание было намеренным и означало вызов. Вполне могла бы понять ее. Может быть, потому, что сама испытывала нечто подобное?
   Я нашла дорогу к залу, но там, однако, никого не было. Очевидно, он предназначался для более торжественных случаев, каким и был ужин. Линксу нравилось восседать во главе стола, как какой-нибудь средневековый феодал. Ближе к нему — вассалы познатнее, а дальше — так, кто помельче. Ну я-то во всяком случае сидела в верхнем конце стола. Эта мысль рассмешила меня, и с улыбкой на лице я вошла в небольшую столовую, куда меня направила горничная.
   Аделаида была уже там. Она приветливо улыбнулась мне и узнала, хорошо ли я спала. Оказывается, Стирлинг давно позавтракал и должен был зайти за мной, чтобы показать окрестности.
   И тут я спросила ее о доме. Однажды я уже видела очень похожий, но в Англии.
   — Это меня не удивляет, — сказала Аделаида. — Я же говорила, что дом был построен по проекту отца.
   — Значит, он архитектор?
   — Вам это покажется странным, но он художник. Просто он постоянно объяснял архитектору, чего именно хочет.
   — Судя по всему, ваш отец очень одаренный человек.
   — Да, необыкновенно. Он видел подобные дома в Англии и решил устроить здесь все, как на родине. Даже эти ворота привез оттуда. Они от какого-то старинного английского дома.
   — Это, вероятно, было нелегко — доставить их сюда.
   — Ну уж если ему что-нибудь захочется, то для него нет преград.
   Вошел Стирлинг в костюме для верховой езды и в начищенных сапогах. Он чем-то напоминал своего отца, правда, не такой высокий, и, конечно, не столь внушительный. Да и в зеленых глазах его не было холодного гипнотического блеска. Я радовалась тому, что Стирлинг будет сопровождать меня. Рядом с ним я ощущала себя в безопасности и здесь, и там — на корабле.
   — Ты готова? — спросил Стирлинг.
   Но мне еще надо было переодеться в костюм для верховой езды. Я помню, как шокировала бедную мисс Грэм тем, что выбрала зеленый. Узкая лента на моей черной шляпе была такого же цвета.
   Когда я подошла к конюшням, Стирлинг с одобрением оглядел меня.
   — Очень элегантно, — заметил он. — Однако здесь самое главное — умение управляться с лошадью.
   Я была счастлива увидеть в конюшне Джимми, в бриджах и куртке, совсем не похожего на то несчастное дрожащее существо, которое пряталось на корабле. Он встретил меня благодарной улыбкой.
   Не понимаю, как это случилось, но утро было таким свежим, таким солнечным и прекрасным, что я почувствовала себя безрассудной.
   Конюхи седлали Блэнделл, лошадь, которую он выбрал для меня.
   — Она же чуть больше пони, — проворчала я. — Я думала, мне дадут лошадь. Я уже давно не ученица.
   Стирлинг улыбнулся и сказал:
   — Ну что ж, посмотри на Тэнзи.
   Как только я увидела эту красивую чалую кобылу, то сразу решила, что буду ездить только на ней. По крайней мере, пусть знает, я не из тех, для кого его слово — закон.
   — Она очень резвая, — сказал Стирлинг. — Ты уверена, что сможешь с ней справиться?
   — Я умею управляться с лошадьми.
   — Здесь в общем-то нет дорог. Может быть, сначала сделать пробный выезд.
   — Я не собираюсь ехать на Блэнделл. Уж лучше остаться дома.
   Словом, для меня оседлали Тэнзи, и мы отправились в путь. Я сразу поняла, что мне понадобится все мое искусство, чтобы держать в узде эту действительно своенравную лошадку. Но, повторяю, в тот день я была безрассудна. Впервые после смерти отца у меня поднялось настроение. Я вовсе не забыла его, нет, этого не случится никогда. Просто у меня было чувство, что он рядом и радуется тому, что я, наконец, под надлежащей защитой. Только не опекуна, а Стирлинга, скакавшего бок о бок со мной. Он, конечно, нравился мне, хотя я и не думала о нем все время, как о его отце.
   — Здесь всегда светит солнце? — спросила я.
   — Всегда.
   — Так ты хвастаешь своей страной?
   — Считай, что это национальная гордость. Ты тоже ее скоро почувствуешь.
   — Думаешь, я когда-нибудь буду здесь как дома — Обязательно. Я в этом не сомневаюсь. — Но ведь твой отец так и не привык.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Почему же тогда он построил себе такой дом, как в Англии? Почему Аделаида должна устраивать для него английский сад? Наверное, он сильно скучает по родине. Хотя бы иногда… Стирлинг, почему ты не сказал мне, что ваш дом называется так же, как и тот, другой?
   — Я подумал, что для тебя это будет приятным сюрпризом.
   — Какие-то странные у тебя мысли. Но все равно я рада. Мне кажется, что никогда не забуду его. Эти люди на лужайке… Минта! Правда, хорошенькая?
   — Не забудь изысканного мистера Уэйкфилда.
   — Хочешь сказать, что сам не можешь забыть его.
   — Да ладно, это ты без ума от него. Настоящий джентльмен — знает и как поклониться, и как ручку поцеловать.
   — Он, действительно, очень обаятелен. А эта бедняжка Люси — компаньонка?
   — Как жаль, что она не может выйти замуж за мистера Уэйкфилда.
   — Совершенно очевидно, что ему нравится Минта.
   — Наверное, завидуешь ей.
   — Какая чепуха!
   — Хорошо, если так. Если хочешь жить здесь, то не стоит увлекаться утонченными джентльменами.
   — Хочу, несмотря на то, что тут явно не хватает джентльменов с изысканными манерами.
   Мои слова понравились ему. Неужели он и впрямь неравнодушен ко мне?
   — Какое чудесное утро! — воскликнула я.
   — Осторожнее! — предупредил Стирлинг, когда Тэнзи попала ногой в яму и чуть не сбросила меня. Он протянул руку, чтобы схватить поводья моей лошади, но мы справились сами.
   Усадьба на самом деле оказалась очень обширной.
   Тут были и цветник, и огороды, и большие сады, в которых росли апельсиновые и лимонные деревья. Семья Херрик вполне могла бы жить лишь за счет своих земельных угодий.
   Мы выехали из усадьбы и проскакали несколько миль по бездорожью. До самого горизонта простирались земли, составлявшие только часть владений Линкса.
   — Действительно, целая империя, — заметила я. — Твой отец — король, а ты — наследный принц. Ну и как оно — быть наследником всего этого?
   — Прекрасно, — ответил он.
   Некоторое время мы ехали молча, затем он сказал:
   — Мне показалось, ты ему понравилась. Я возликовала, однако пожала плечами, словно мне это было безразлично.
   — Такое впечатление, будто он хочет, чтобы я выходила из комнаты, пятясь и кланяясь ему по три раза.
   — Ему не всегда нравится, когда пытаются угодить.
   — Только иногда?
   — Только те, кто, по его мнению, должен это делать.
   — Он немного тиран, немного разбойник, но теперь, познакомившись с ним, я могу лучше понять твое отношение к нему.
   — Я знал. Я знал, что так и будет. Я очень этого хочу, Нора.
   — Все зависит от того, как будет ко мне относиться он.
   Эти слова рассмешили Стирлинга. Кругом было так красиво, свежий ветер бил в лицо, и я опять почувствовала себя счастливой. Должно быть, он испытывал то же самое, потому что сказал:
   — Нора, я сделаю все, чтобы ты полюбила эту землю. Мы отправимся в лес с ночевкой — это единственный способ по-настоящему узнать эту страну: пройти там, где не может проехать экипаж. Я научу тебя готовить чай в котелке и печь лепешки на костре.
   — Здорово! Я уверена, мне это понравится. Он просто светился от радости.
   — А что твой отец сказал про Джимми?
   — Что если он готов работать, то пусть остается. Если нет, то пусть укладывает вещи.
   — Он знает, что это я тебя уговорила?
   — Нет. Я дал понять, что это моя идея. Отцу бы не понравилось, что ты уже принимаешь такие решения. Но позже я все объясню ему.
   — Стирлинг, ты так добр ко мне.
   — Ну, конечно же. Ведь мой отец — твой опекун. Мы молча проскакали еще милю. Через дорогу перескакивали испуганные кенгуру с детенышами в карманах и, присаживаясь на задние лапы, с любопытством смотрели на нас. Впервые в жизни я увидела прекрасную птицу-лиру с великолепным распущенным хвостом. Как только мы остановились, она принялась подражать крику других птиц, будто решила устроить для нас концерт. Пока мы стояли под деревом, я заметила, что у некоторых эвкалиптов были почти черные стволы.
   — Это результат пожаров, — объяснил мне Стирлинг. — Их невозможно представить, пока не увидишь собственными глазами. Каждому живому существу грозит здесь невероятная опасность. А эти пожары — вообще самое страшное из всего, что может произойти.
   Вдоль дороги страус эму бежал с невероятной скоростью. Я еще никогда не видела такой большой птицы — он был почти шести футов высотой.
   — Скоро ты познакомишься с этой землей и ее обитателями, — сказал Стирлинг. — Посмотри на эти деревья В них не меньше трехсот футов — Они великолепны. Прекрасней всего золота мира.
   — Но не такие уж они добродушные. Я знаю случай, когда упавшая ветка убила человека. Только представь себе огромную ветку, летящую с высоты двухсот или трехсот футов. Мы их называем «ветки-убийцы»
   Я посмотрела вверх и содрогнулась — В разгаре жизни мы встречаем смерть, — продекламировал Стирлинг наполовину в шутку, наполовину всерьез.
   Я не хотела, чтобы это прекрасное утро было омрачено разговорами о смерти, поэтому хлестнула Тэнзи и поскакала вперед.
   И тут случилось то, о чем я вспоминала после с таким стыдом. Все утро меня не покидало ощущение, что я управляюсь с Тэнзи только потому, что она позволяет мне это. Невдалеке, как нарочно, раздался странный звук, похожий на насмешливый смех. Тэнзи его тоже услышала. Не успев понять, что произошло, я уже летела через ее голову. К счастью, у меня хватило сообразительности вовремя отпустить поводья. Я угодила прямо в густой кустарник, достаточно плотный, чтобы удержать меня. Я была исцарапана и напугана, но, главное, жива. Ветки ломались подо мной и никак не давали выбраться. Я была совершенно ошеломлена.
   Но вот появился Стирлинг и наконец-то вытащил меня из кустов. Видно было, что он очень обеспокоен.
   — Ты можешь стоять на ногах?
   — Да, но болит лодыжка.
   — Садись, — приказал он.
   Я села на траву, а он опустился рядом на колени и осторожно стянул с меня сапог Лодыжка распухла.
   — Все ясно — растяжение, — сказал он. — Что случилось?
   — Где Тэнзи?
   — Она ускакала. Не волнуйся, она знает дорогу домой. Но ради Бога, что все-таки…
   — Кто-то засмеялся… и я оказалась в кустах.
   — Засмеялся? Кто?
   — Не знаю. Совсем рядом. Очевидно, это напугало Тэнзи, и она меня сбросила.
   — Надо вернуться, — сказал он. — Вдруг что-нибудь серьезное. Садись на Уэстона.
   Он свистнул, и Уэстон послушно подошел к нему. И тут снова раздался этот смех — кто-то просто заливался хохотом.
   — Вот, слышишь — Это птицы. Пересмешники. Тебе надо к ним привыкнуть, они здесь повсюду.
   Мое возвращение домой было бесславным. Там я узнала, что Тэнзи уже вернулась. Мне еще повезло: я отделалась лишь синяками и растяжением, но умирала от стыда при мысли о том, что скажет Линкс, узнав о моем приключении.
   Хоть Аделаида и встретила нас с явным облегчением, в ее голосе сквозило легкое неодобрение.
   — Разве отец не говорил вам, чтобы вы взяли Блэнделл?
   — Все было нормально, пока она не испугалась, — объяснила я.
   Аделаида заботливо прикладывала к моей ноге то горячие, то холодные компрессы. Выяснилось, что она проходила курс оказания первой помощи. Без этого здесь не обойтись, ведь доктор может добраться сюда лишь на второй или третий день… Она заставила меня выпить чашку горячего сладкого чая и взяла обещание, что я поберегу ногу день или два.
   Я лежала у открытого окна и думала, какой же надо быть дурой, чтобы усесться на лошадь, которая была мне явно не по силам. «Гордыня до добра не доводит», — нередко повторяла мисс Эмили, и я не могла не согласиться с ней.
   Но вдруг под окном послышался его голос. — Значит, она все-таки поехала на Тэнзи и свалилась? Так ей и надо. Во всяком случае, у нее больше характера, чем здравого смысла.
   В его голосе звучала нотка одобрения, что привело меня в полный восторг. Но под вечер где-то в саду раздался смех пересмешника, и мне показалось, что он смеется надо мной.
   Аделаида не разрешила мне ходить три дня. И она и Стирлинг трогательно ухаживали за мной, всячески давая понять, что относятся ко мне, как к своей младшей сестре. По просьбе Аделаиды я шила кое-что из одежды для тех людей, что работали в доме. Они жили в небольших домиках неподалеку от нас, и я уже знала, что там полно ребятишек.
   — Отец хочет, чтобы к ним относились как к членам семьи, — сказала Аделаида и бросила на меня быстрый взгляд, чтобы увидеть, какое впечатление произвели ее слова.
   Никакого. Только со временем до меня дошло, что отцом многих из этих детей был Линкс. Я даже принималась искать в их лицах его черты, которые нередко и находила. Что ж, Линкс был настоящим мужчиной и не мог вести монашеский образ жизни. Он брал этих молодых женщин, когда хотел, и никто не осуждал его за это. Но ни у кого я так и не встретила этих поразительно синих глаз. Даже Стирлинг — его законный наследник — не унаследовал их.
   За дни, проведенные в комнате Аделаиды, я успела искренне привязаться к ней. Она приносила мне чай с лепешками и оладьями, совсем как дома, угощала персиковым вареньем и фруктовым желе собственного приготовления.
   После всего, что мне пришлось пережить, эти дни казались необыкновенно спокойными и мирными, хотя я и понимала, что это не может длиться вечно. Линкс ни разу не навестил меня, но это было бы уж слишком. Стирлинг обычно приходил по вечерам. Днем он был на руднике — как говорится, наверстывал упущенное. Мне ужасно хотелось побывать там, хотя я и побаивалась немного: знала, что это оживит воспоминания об отце.
   Горничная Мэри помогала мне по утрам одеться, приносила завтрак и горячую воду. Эта застенчивая девушка, казалось, чем-то напугана, но мне так и не удалось выяснить, чем именно. Затем Стирлинг, несмотря на мои возражения, переносил меня в комнату Аделаиды, что было совсем необязательно, поскольку я вполне могла доковылять туда сама. Тем не менее мне нравилась его забота. Нравилось чувствовать его, сильные, бережные руки. Он нес меня очень легко, однако я сказала ему, что такое внимание к моей слабости только напоминает о моей безрассудности.
   Это случилось на третий день после моего падения. Я старательно шила ситцевую рубашку, пытаясь хоть как-нибудь загладить свой дурацкий поступок, когда тихо отворилась дверь и в комнату прошмыгнула Джессика. Я почувствовала, как у меня по спине пробежали мурашки — таким диковатым показался мне ее взгляд.
   — Как дела? — спросила она и, пододвинув стул, присела рядом с кушеткой. Я невольно отшатнулась.
   — Спасибо, намного лучше. Я чувствую себя преступницей. Уже вполне могла бы ходить, но Аделаида и слышать об этом не желает.
   — Преступников всюду много, — она улыбнулась. — Здесь их тоже хватает.