Холт Виктория. Тень рыси

   — Стирлинг — его сын, — заметила я. — А ко мне он относится как к дочери.
   — К Аделаиде он так не относится, — сказала она торжествующе. — И никогда не относился. А ради тебя он убил человека.
   Мне стало не по себе.
   — Об этом не говорят.
   — Тем не менее, это произошло.
   — Растения не вянут, если их все время поливать, — сказала я. — Так и с воспоминаниями. Если они приятны, их хранишь, если нет — стараешься забыть.
   — Ты говоришь умно, — сказала она. — Может быть, это и так. Не знаю, была ли она умна.
   — Кто?
   — Та женщина в Англии. Бедняжка Мейбелла была неумна. — Хитрый огонек загорелся у нее в глазах. — Ты знаешь, он ей изменял. И не только со мной, были и другие.
   Тогда я поняла, что Джессика испытывает к Линксу. Он был ее любовником. Всю жизнь над ней властвовало это двойственное чувство — любовь-ненависть. Любила и ревновала Мейбеллу, любила и ненавидела ее мужа.
   — Будь осторожна, — предостерегала Джессика. — Близость к нему до добра не доводит. Он приносит женщинам несчастье.
   — Он мой опекун. Он заботится обо мне. Почему я должна бояться его?
   — Бедняжка Мейбелла! Ей было бы легче, если бы он хотя бы ссорился с ней. Но он смотрел на нее как на пустое место. Если бы она не умерла от родов, она умерла бы от разбитого сердца. Я была сильнее. Я все больше ненавидела его и радовалась, если могла чем-нибудь досадить. Мое присутствие в доме не дает ему покоя. Я это вижу по его глазам. Ему очень хотелось бы убрать меня, но он не может никуда меня отправить.» У Джесси всегда будет дом»— так говорил мой дядя, так говорила Мейбелла. И даже он не может пренебрежительно относиться к мертвым, хотя ему сам дьявол нипочем.
   Она сощурила глаза и пристально посмотрела на меня.
   — Он и знать не хотел о Мэри, но когда дело дошло до тебя… Словом, я хочу предупредить…
   Я отложила шитье.
   — Джессика, я очень признательна тебе, но, знаешь, и сама могу за себя постоять.
   — Не очень-то у тебя это получилось у ручья Керри.
   Мне хотелось уйти. Она вызывала страшные воспоминания, тот ужас, что я испытала тогда. Но теперь я хорошо понимала чувства Джессики. Все то, что произошло со мной, что я пережила, сделало меня взрослой.
   Наступила зима, и пастбища затопило водой. Это было тревожное время, но Джеймс Маддер оказался искусным управляющим. С помощью Стирлинга он сделал все, чтобы урон был не так велик, как того опасались. Дули обжигающе холодные ветры, и выпал снег; трудно было поверить, что на Рождество стояла почти невыносимая жара.
   На руднике произошел взрыв, и несколько человек были ранены. Стирлинг с отцом отправились туда и провели там две недели. Я уж и не знала, какое еще несчастье обрушится на нас.
   И вот однажды утром принесли труп мальчика. Очевидно, он сбился с дороги и погиб от холода и голода. Я расстроилась еще больше, когда узнала, что этим мальчиком был Джимми. Он, вероятно, пытался найти дорогу, чтобы вернуться к нам, хотя прекрасно знал, что его ожидало. Наверное, он надеялся, что я замолвлю за него слово и мое заступничество снова поможет ему, как тогда, на корабле.
   — Бедняжка, он заблудился, — сказала Аделаида. — Здесь это может случиться со всяким.
   — Если бы он только остался с нами.
   — Если бы только они все оставались, но нет, их гонит страсть к богатству.
   Мы похоронили бедного Джимми, а я все думала о том, что заставило его тогда убежать из Лондона. Теперь этого уже никогда не узнать. Надо же было проделать такой долгий путь ради того, чтобы здесь погибнуть.
   Линкс говорил со мной о мальчике в своем прежнем насмешливом тоне.
   — Твои усилия оказались напрасными, — сказал он.
   — Сколько же ему пришлось выстрадать за свою короткую жизнь!
   — Не жалей его. Этот мальчишка по натуре беглец. Он бы нигде не прижился. Даже если бы он нашел золото, то промотал бы его и опять оказался в нужде.
   — Откуда вы знаете?
   — Знаю. Так поступают слишком многие, а Джимми такой же, как и все. Поэтому не сокрушайся из-за него. Ты сделала все, что могла. Он сам выбрал свою дорогу. Давай, больше не будем горевать о нем. Лучше сыграем в шахматы на твоей доске и твоими прекрасными фигурами.
   — Вы, наверное, жалеете, что дали отыграть их у себя?
   — Да… очень.
   — Хотя они никогда и не были вашими.
   — Значит, я поступил правильно, что вернул их тебе. — Он грустно рассмеялся. — Какое это имеет значение, Нора, твои они или мои? Они здесь, в этом доме, а этот дом — твой дом.
   Он принес доску и разложил ее на столе. Минуту постоял, глядя на меня.
   — Надеюсь, Нора, так будет всегда.
   Никогда прежде он не говорил со мной так нежно.
   Кончилась зима, и наступил сентябрь. Я часто гуляла в саду и опять полюбила ездить верхом одна. Утро было ясным и солнечным. Над головой каркали вороны, веселя вездесущих кукабурр, порхали красавицы розеллы. Я любовалась полевыми цветами — красными, синими, розовыми и лиловыми. Через несколько дней они станут просто восхитительны. Так хотелось насмотреться на них, ведь здесь даже летом цветов бывало мало.
   Раньше я всегда избегала места, где убили отца, но в то утро мне внезапно захотелось туда поехать. Я не собиралась предаваться размышлениям о прошлом, вызывать его призраки. Мой отец умер. Я потеряла человека, который был мне дороже всех… тогда. Но сейчас жизнь моя изменилась, и в ней появился другой… другие, должна я, наверное, сказать.
   Я любила Стирлинга, хотя и не была уверена, что влюблена в него. Я восхищалась Линксом, наверное, даже благоговела перед ним. Я так ждала наших бесед, мне нравилось встречать в его глазах блеск одобрения.
   Я произнесла вслух:
   — Я счастлива.
   И это было, действительно, так.
   Я подъехала к той памятной поляне. Дух захватило от волшебной красоты! Она была совсем не такой, какой я увидела ее впервые, настолько преобразил все вокруг пестрый ковер полевых цветов.
   Мне захотелось пить. Спешившись, я привязала Королеву Анну и подошла к ручью. В солнечном свете вода серебряной струйкой сбегала с высокого плато. Я набрала пригоршню, но сразу поняла, что пить эту воду нельзя: она была грязной и оставляла на пальцах осадок.
   Присмотревшись внимательней, я с трудом поверила своим глазам. Осадок был похож на золотой песок.
   Меня охватила дрожь. Подставив руки, я вновь набрала пригоршню. В воде был все тот же желтый песок. Возможно ли это? Золото!
   Я подняла голову и снова взглянула на плато, его крутые склоны. Журчащая вода словно нашептывала:
   «Здесь есть золото». Но если так, почему до сих пор его никто не обнаружил? Да просто потому, что кто-то должен был это сделать первым.
   Я вспомнила рассказы о том, как пастухи овец находили золото на пастбищах и становились богачами. Это случалось не раз.
   Я постояла в нерешительности. Потом услышала, как смеются кукабурры.
   Если все это правда, то самое смешное заключалось в том, что именно я нашла золото, я, которая так его ненавидела.
   Но полно. Золото ли это? Не заразилась ли я сама этим сумасшествием? Я дрожала от волнения. Может быть, это вовсе не золото. Что я знаю о нем? А вдруг это просто песок, окрашенный горной породой? Отец месяцами гнул спину, сносил немыслимые тяготы ради этого металла, а я без всякого намерения, совершенно случайно наткнулась на золото.
   Но вот на берегу ручья блеснул маленький желтый кусочек размером с мускатный орех. Нагнувшись, я подобрала его. Сомнений не было. Это золото!
   Не знаю, как долго я стояла, глядя на самородок. Мне захотелось выбросить его, уехать отсюда и никому ничего не рассказывать.
   Я посмотрела вверх на высокие эвкалипты, как бы прося их принять за меня решение, но они лишь лениво покачивали листьями, надменные и равнодушные к судьбам людей. Эти деревья росли здесь уже сотни лет. Они видели, как приехали заключенные, как началась золотая лихорадка, помнят, что было прежде, еще тогда, когда в стране жили только темнокожие.
   Смогу ли я промолчать, сумею ли, встретив Линкса, скрыть от него свою тайну?
   Положив самородок в карман, я возвратилась домой.
   Я направилась прямо в библиотеку. Линкс был там. Он встал, увидев меня.
   — Нора, — воскликнул он. — Что случилось? Я молча вынула самородок из кармана и на ладони протянула ему. Осторожно взяв блестящий кусочек, он стал пристально его разглядывать. Лицо Линкса внезапно порозовело. Глаза стали похожи на две пылающие точки. Он весь горел, как в лихорадке.
   — Боже мой! — воскликнул он. — Где ты это нашла?
   — У ручья, там, где был убит отец. Я набрала в пригоршню воды из ручейка, стекающего с плато. Она оставила на моих руках осадок, какой-то желтый песок. Я не была уверена, что это золото. А потом увидела это.
   — Ты нашла его! На берегу ручья! Потянет на все двенадцать унций. Оно где-то там. И там его много… — Линкс засмеялся. — И Нора его нашла. Моя девочка, Нора! — Он притянул меня к себе, почти задушив в объятиях.
   Но я подумала: «Он обнимает не меня, а золото». Отпустив меня, он продолжал смеяться.
   — Представить только! Годы тяжкого труда, пота, жизнь, полная напрасных надежд… И вот Нора едет кататься, хочет напиться, и золото само падает ей в руки!
   — Может быть, там ничего особенного нет.
   — Ничего особенного! Песок просто падает тебе с водой в руки. А самородок лежит на берегу! И ты говоришь: «Ничего особенного». Ты не знаешь, как это бывает на месторождениях. — Внезапно он опомнился. — Ни слова никому… Мы сейчас же поедем туда. Возьмем Стирлинга. И никто не должен знать, куда мы едем. Никто не должен догадаться, что там, пока этот участок не станет моим.
   Я заразилась его возбуждением. Золото! Какое счастье! Какая победа! Но разве я ликовала просто потому, что нашла золото? Нет. Потому, что нашла его для Линкса.
   Неделя сменялась неделей, а лихорадочная напряженность не исчезала, тем более что новость нужно было хранить в строжайшей тайне. Мы жили в постоянном страхе, что кто-то еще обнаружит наше золото.
   Линкс со Стирлингом исследовали местность и были абсолютно уверены: там находятся богатейшие в Австралии залежи. На вершине плато, куда забраться было трудно, пряталось целое состояние. И все эти годы оно было так близко. Они смотрели на меня как на какое-то чудо. Я и сама гордилась собой, отказываясь слушать внутренний голос, который спрашивал:
   «Много ли хорошего принесло золото людям?»
   По вечерам вместо игры в шахматы мы совещались. Обычно к нам с Линксом присоединялся Стирлинг. Чтобы не вызывать подозрений, Линкс покупал не только ту землю, где находилось плато, но и соседние участки. Он якобы хотел расширить свои владения, увеличить стада овец.
   Линкс был уверен, что настоящие сокровища скрыты под землей.
   — Обычно золотые жилы залегают на разных уровнях, — объяснил он. — Мы станем копать шахты на ту глубину, которая потребуется.
   И вот наступил день, когда Линкс позвал сына и меня в библиотеку. Открыв бутылку шампанского, он наполнил три бокала.
   — Земля моя! — торжественно объявил он. — Мы будем богаче всех.
   И вручил бокал сначала мне, потом — Стирлингу, затем взял себе.
   — За Нору, — сказал он, — которая нашла наше богатство.
   — Это была просто удача, — настаивала я. — Но вас я не знала бы, что с ним делать.
   — Ты поступила правильно. Ты пришла прямо ко мне. — В его глазах светилась любовь и одобрение. Я подумала, что никогда в жизни не была так счастлива.
   — А теперь, — сказал он, — за нас, за ликующий триумвират!
   Мы выпили. Я спросила:
   — А вы уверены? В конце концов, шахты еще не вырыты.
   Линкс рассмеялся.
   — Нора, уже сейчас мы нашли самородок, который стоит не менее десяти тысяч фунтов. Там, наверху, золото, золото, много золота! Не волнуйся. Мы богаты. Мы ждали этого долгие годы, и вот ты привела нас к победе.
   Я протянула к ним руки. Линкс взял меня за одну, а Стирлинг — за другую.
   — Я хотела этого больше всего на свете, — сказала я.
   — Так у тебя тоже была золотая лихорадка, Нора, — поддразнил меня Линкс.
   — Нет, мне просто хотелось дать вам обоим то, о чем вы больше всего мечтали.
   Потом Линкс обнял меня и нежно прошептал:
   — Нора, моя девочка.
   Затем отпустил и как бы вручил Стирлингу, я прижалась к нему.
   — Мне кажется, я плачу, — сказала я. — Те, кто не плачет, когда их обижают, плачут, когда счастливы.
   И вот началась работа. Все вокруг только и говорили, что о находке. Они всегда знали, что Линкса ждет удача, что ему повезет — это же не земля, а золотые россыпи.
   Линкс закрыл старую шахту, переведя всех рабочих на новое место, а кроме того, нанял еще людей. Поляну, где убили отца, было не узнать, улетели вспугнутые взрывами птицы. Для того, чтобы взбираться на плато, в нем вырыли ступени. По дороге постоянно шли подводы: они везли золото в мельбурнский банк. Теперь эта земля называлась «Норины горы».
   Я реже и реже видела Линкса и Стирлинга. Почти все время они проводили в шахте, возле которой даже построили домик, где могли переночевать. Состояние росло. Я неизменно слышала рассказы о найденных самородках. Один из них был свыше двух футов длиной! О нем упоминали все мельбурнские газеты, оценивая его стоимость в двадцать тысяч фунтов.
   Всюду царило какое-то радостное ожидание, но мое возбуждение куда-то испарилось. Я уже не испытывала прежнего воодушевления.
   К нам приехал какой-то человек, и долго о чем-то совещался с Линксом. Аделаида мне сказала, что это поверенный ее отца, который по делам Линкса собирается ехать в Англию.
   Говорили, что мой опекун стал миллионером. Возможно, так оно и было, хотя и теперь он не выглядел вполне довольным. Я вообще сомневалась, что такое может когда-нибудь случиться.
   Однажды я ему сказала:
   — Вы ведь очень богаты. Он признал это.
   — Ты тоже, дорогая. Разве я не говорил, что мы — триумвират?
   — Насколько богаты?
   — Тебе нужны цифры?
   — Нет. Они бы мне мало что сказали. Но богатство, наверное, достаточно велико?
   — Что ты имеешь в виду?
   — То, что сейчас вы могли бы прекратить всю эту лихорадочную деятельность, и пусть другие работают на вас.
   — Никто не постарается ради тебя лучше, чем ты сам.
   — А зачем? У вас уже достаточно всего.
   — Я собираюсь вынуть из этой шахты все золото, Нора.
   — Вы ненасытны… в том, что касается золота.
   Его глаза заблестели.
   — Нет, — сказал он. — Но мне нужно стать очень богатым.
   — А потом?
   — А потом я сделаю то, что давно намеревался.
   Я ждал очень долго, но сейчас, похоже, мои надежды сбываются.
   Он больше ничего не сказал и только крепко сжал губы. Я знала, что он думает о мести. О мести человеку, который выгнал его более тридцати пяти лет назад! Могут ли люди так долго мечтать о мести? Такие, как Линкс, могут. И это тревожило меня, потому что я знала: месть не приносит счастья.
   Проходил месяц за месяцем, и вот, настало новое Рождество. Мы встречали его в традиционном английском стиле: горячий обед (а на улице жара!), сливовый пудинг, пропитанный бренди, какое-то растение, похожее на белую омелу. Я вспомнила последнее Рождество, приход и изгнание Лэмбсов. Что с ними сейчас, где они?
   В начале января поверенный приехал еще раз, и долго разговаривал с Линксом и Стирлингом. Меня на эту беседу не позвали, но после нее я заметила победный блеск в глазах Линкса.
   Однажды вечером он пригласил меня сыграть в шахматы. Подойдя к его комнате, я увидела, что дверь распахнута.
   — Иди сюда, Нора, — сказал Линкс.
   И когда я подошла к нему, закрыл мне ладонями глаза. Затем повернул лицом к стене и отвел ладони.
   — Смотри!
   И я увидела свой портрет! Стройная девушка в изящной амазонке, на темных волосах — цилиндр. Глаза широко открыты, на щеках — румянец.
   — Это моя работа, — сказал он.
   — Когда вы его написали?
   — И это твой первый вопрос? Я показываю тебе твой портрет, и все, что слышу от тебя: «Когда»?
   — Но я не позировала вам.
   — А ты думаешь, это необходимо? Я знаю каждую черточку твоего лица, каждое мимолетное его выражение.
   — Но вы были так заняты.
   — Не настолько, чтобы не думать о тебе. Скажи, он тебе нравится?
   — Не слишком ли он мне льстит?
   — Такой я тебя вижу.
   — Вы, но не я.
   — Ты выглядишь такой, когда смотришь на меня.
   — А почему он висит здесь?
   — Это хорошее место для него… Самое лучшее в комнате.
   — Но здесь был другой портрет. Линкс кивнул, и тогда я увидела: тот, прежний, стоял повернутый лицом к стене.
   — Сидя за столом, мы могли смотреть прямо на него.
   — Теперь я смотрю на твой портрет. Я подошла ближе. Неужели у меня и впрямь столько жизненной энергии? Такие блестящие глаза, такой нежный румянец?
   — А Арабелла?..
   — Она мертва.
   — Так вот почему вы повесили меня здесь. Когда вы узнали, что она умерла?
   — Морделл — поверенный, который ездил в Англию по моим делам, побывал в Уайтледиз. Он и привез эту новость.
   — Понятно.
   — Тебе, действительно, понятно, Нора? — спросил Линкс.
   Мне показалось, что он хочет сказать мне что-то сокровенное, но, внезапно изменив решение, предложил сыграть в шахматы.
   Жара была неимоверной, гораздо более сильной, чем прошлый раз. Трава засохла, гибли овцы. Да что овцы! Несколько рабочих не выдержали этого пекла. Однако новая шахта продолжала выдавать на-гора огромное количество золота.
   Со времени своей находки я так редко видела Стирлинга, что однажды, столкнувшись с ним на лестнице, попеняла ему на это.
   — Мы очень заняты в шахте, Нора.
   — Вы всегда заняты. Иногда я жалею, что встретила золото.
   Он рассмеялся.
   — Куда ты направляешься?
   — В летний домик.
   — Через пять минут я буду с тобой.
   — Мне очень приятно твое общество, — сказала я ему, когда он пришел.
   — Это взаимно, — ответил он.
   — Мне бы только хотелось, чтобы не было этой безумной лихорадки — добывать все больше и больше золота.
   — Шахта должна постоянно работать.
   — Разве сейчас, когда у вас уже целое состояние, нельзя продать всю землю?
   — В свое время отец так и сделает.
   — Ты думаешь, он когда-нибудь решится на это? Чем больше он получает, тем больше ему хочется.
   Стирлинг сразу же встал на сторону отца. Другого я от него и не ожидала.
   — Он знает, когда остановиться. Он обогащает всех нас. Нора.
   — Ну и что же нам дало это богатство? Все по-прежнему, только я реже вижу тебя.
   — И это тебя огорчает?
   — Больше всего на свете.
   Он улыбнулся мне счастливой улыбкой. Я подумала: «Он любит меня. Но почему же не говорит об этом? Сейчас самое время. Пора подумать о чем-то более важном».
   — Вряд ли, — продолжала я, — ты разделяешь мои чувства.
   — Ты же знаешь, что не права.
   — Что ж, я рада. Скажи, отец доверяется тебе? Ты знаешь, что у него на уме?
   — Думаю, что да. Мне кажется, он собирается в Англию.
   — Собирается в Англию? — Я увидела его на лужайках Уайтледиз. — А мы останемся здесь?
   — Я не знаю его планов в отношении нас.
   — Его планов? Не следует ли нам строить собственные планы?
   Он смотрел мимо меня, явно пытаясь скрыть смущение. Я подумала: «Линкс что-то ему сказал. Есть что-то такое, чего я не знаю».
   Я надеялась услышать от него, что у нас будет общее будущее. Что он тотчас же попросит моей руки. Это так важно для меня. Я чувствовала: где-то рядом — опасность. Я любила Стирлинга и была уверена, что он меня любит. «Сейчас, — хотелось мне крикнуть, — сейчас как раз время».
   Но он ничего не сказал.
   И время ушло.
   Только неделю спустя я увиделась с Линксом наедине. Жара была еще более гнетущей. Мы с нетерпением ждали ночи, но она не приносила ни облегчения, ни прохлады.
   Мы как обычно склонились над шахматной доской, на которой мой король терпел поражение, осаждаемый конем, слоном и пешкой. Я сказала:
   — Что-то затевается.
   — Как ты смотришь на то, чтобы поехать в Англию? — спросил Линкс.
   — Одной?
   — Конечно, нет. Мы все отправимся, — ты, я и Стирлинг.
   — А Аделаида?
   — Она останется здесь поддерживать огонь в очаге, если, конечно, не захочет присоединиться к нам.
   — Ей разрешена свобода действий?
   Он засмеялся.
   — Резкость твоего тона позволяет мне судить, что ты не особенно благосклонно относишься к идее посетить свою родину?
   — С какой целью?
   — Завершить небольшое дело.
   — Месть?
   — Можно сказать и так.
   — Мы сейчас очень богаты?
   — Достаточно для того, чтобы сделать все, о чем я мечтал… За исключением одного.
   — И что же вам мешает?
   — Время. Смерть!
   — Даже вы не в силах победить таких противников!
   — Даже я, — признал он.
   — Вы склонны пооткровенничать?
   — А ты склонна выслушать мои откровения?
   — Ваши — всегда.
   Он радостно засмеялся.
   — Моя дорогая Нора, моя милая Нора, ты для меня очень много значишь.
   — Знаю. Я нашла золото.
   — Не только. Еще важнее то, что ты… вернула мне молодость.
   — Это немного загадочно.
   — Может быть, в один прекрасный день ты поймешь.
   — В один прекрасный день? Почему не сегодня? Он замолчал, и у него угрожающе поднялась бровь. Мне было знакомо это выражение.
   — Посмотрим, — сказал он. Откинувшись на спинку стула, он серьезно взглянул на меня. — Ты знаешь, что мой поверенный побывал в Англии, где заключил для меня несколько сделок. Речь идет о покупке и продаже неких акций. Но не буду утомлять тебя деталями. Словом, я крайне доволен тем, как все складывается.
   Я спросила:
   — Это связано с Уайтледиз?
   — Ты умная девочка. Нора. Должен сказать тебе, единственное, что помогло мне выдержать самые ужасные годы, были мечты о том, как я буду жить в Уайтледиз… Уже не в качестве скромного учителя рисования, а как хозяин. Видела бы ты этот зал. Нора! Он грандиозен. Величественен. На потолке вырезан герб семьи и девиз «На службе у страны и королевы». Королевой этой была Елизавета, а на гербе — тюдоровские розы в честь, конечно же, той династии, что подарила семье дом. После того, как оттуда были изгнаны благочестивые леди, обреченные нищенствовать и умирать от голода в деревнях. Стены отделаны деревянными панелями. Огромный каменный камин, по обе стороны которого стоят доспехи: в них-то мужчины рода и служили стране и королеве. В одном конце зала на возвышении водружен стол — за ним обедали короли и королевы. И я хочу обедать за этим столом. Я буду хозяином Уайтледиз и отомщу человеку, который погубил мою жизнь. Я знал, что он любил больше всего на свете, больше жены и дочери, Уайтледиз. И я поклялся, что в один прекрасный день я отберу это у него. Я женюсь на его дочери. Я окину взглядом этот зал и скажу: «Уайтледиз принадлежит мне». Но он умер. Умерла и его дочь.
   — И вы собираетесь в Англию, чтобы отнять Уайтледиз у его законных владельцев? Зачем? У вас здесь дом, люди, которые любят вас и восхищаются вами.
   Его горящий взор пронизал меня.
   — Ты принадлежишь к этим людям, Нора?
   — Вы знаете, что принадлежу. Он наклонился вперед.
   — Тогда, Нора, я мог бы назвать себя почти счастливым.
   — Если вы мудрый человек, вам этого будет достаточно, — сказала я. — Вы откажетесь от своей глупой идеи. Да, она помогла вам выжить, но сейчас она бесполезна.
   — Ты отваживаешься поучать меня, Нора!
   — Да, так.
   — Никто другой на это не осмелится.
   — Тогда вы должны быть благодарны Богу, что есть хоть один человек, который вас не боится.
   — Я и благодарен Ему. Но Уайтледиз так прекрасен. Нора. Неужели ты не мечтаешь жить в таком доме?
   Я ответила не сразу.
   — Мне нравится наш дом.
   — Ты ведь знаешь, что это всего лишь копия — плохая копия. Ну, признай же это!
   — Я признаю, что подлинный Уайтледиз прекрасен.
   — И тебе не хотелось бы называть его своим?
   — Хотелось бы, если бы он был моим по праву.
   — А если бы ты его купила?
   — Но семья, которая живет там уже много поколений, никогда не продаст его.
   — Я не рассказывал тебе всю историю, Нора? Арабелла вышла замуж за человека, которого выбрал для нее отец. За ничтожество по имени сэр Хилари Кэрдью. Его предки восходят к Вильгельму Завоевателю — их род еще старше, чем у Дорианов. Довольно состоятельный. Дом семьи Кэрдью находился приблизительно в десяти милях от Уайтледиз. Обе семьи издавна дружили, и Хилари с юных лет предназначался в женихи Арабелле.
   — И когда вы уехали, она вышла за него замуж.
   — Я узнал об этом только годы спустя, когда смог послать туда человека.
   — Почему же не поехали сами?
   — Я поклялся, что не ступлю на землю Англии до тех пор, пока не стану миллионером. Кроме того, я был женат на Мейбелле. У меня были свои сын и дочь. Но… Я хотел иметь Уайтледиз… и в то время — Арабеллу.
   — Но у нее был муж, а у вас — жена.
   — Моя жена умерла при рождении Стирлинга. Я тогда думал, что вернусь назад, к Арабелле. По правде, если бы у меня тогда было достаточно денег, я бы, действительно, сделал это. Я говорил тебе, что сэр Генри не любил, когда кто-то тратил время впустую? Каждый день я давал Арабелле урок рисования, но он длился самое большее два часа. Проживающий в доме учитель рисования был невыгоден, поэтому я стал еще и секретарем сэра Генри. У меня были неплохие способности, и вскоре я начал заниматься его делами. Поэтому точно знал, что с ними. Сэр Генри был расточителен, понимал толк в винах, пил сверх всякой меры, играл в азартные игры. Его благополучие уже тогда слегка пошатнулось. Поэтому он хотел породниться с семьей Кэрдью — поправить свое положение. Но сэр Джеймс Кэрдью — такой же, как и он. Мне многое известно о состоянии обеих семей.