Христофоров Игорь. Воровские гонки

   - Нокаут, - тихо произнес кто-то в подвале.
   - Шу-улер, - простонал мужик и все же рухнул.
   Прямо на пустые пивные банки. Они с грохотом и писком покатились по полу, и Жора Прокудин подумал о том, что на осколках бутылки от портера остались и его "пальчики". Он нагнулся и быстро собрал их в носовой платок.
   - Во жлоб! - восхитился кто-то.
   - Уходим, - с корточек прохрипел Жора Прокудин. - Есть базар.
   - А мне здесь делать больше нечего, - согласился Топор и, нагнувшись, сунул неподвижному мужику сто долларов за воротник рубашки.
   Глава четвертая
   РЕЗИНОВЫЙ СВИНЕЦ
   Ночной московский воздух вонял расплавленной пластмассой и нашатырем. Хотя, возможно, воздуха внутри огромного города уже и не было. А только плотный настой из автомобильных выхлопов. Вдохнув его грудью с семью сросшимися после переломов ребрами, Топор восхитился:
   - Во-оздух-то какой свежий! По-олный отпад! Ты как думаешь, в Нью-Йорке такой же отпадной воздух?
   - Ты его не угрохал? - обернувшись к двери подвала, спросил Жора Прокудин.
   Угол дома скрыл ее, и оттого почудилось, что и подвала-то никакого не существует на свете.
   - А ты думаешь, я для чего стольник ему за шиворот сунул? - передвинул спортивную сумку по боку Топор. - Я вену пощупал. Живой этот бугай! Живее нас с тобой!
   - А если он завтра припрется?
   - Это его проблемы. Сегодня были мои прощальные гастроли. Завтра я уже не выступаю. Ты что, забыл, мы послезавтра улетаем в Нью-Йорк?
   Пальцы Жоры Прокудина нащупали в кармане ветровки что-то похожее на спичечный коробок. "Записная книжка", - вспомнил он, ногтем пролистал странички прямо в кармане и со вздохом ответил:
   - Я не лечу.
   Топор превратился в памятник. Правая рука зависла на ходу да так и висела, будто указующая светлый путь кисть вождя.
   - Ты что, шизанулся?.. Крыша поехала? Жорик, ты чо?
   - Ничего не поехала. Где твоя "тачка"?
   - Вон, по левой стороне улицы. Не узнал, что ли?
   - Узнал, - огрызнулся Жора Прокудин, недовольно посмотрев на красную "девятку".
   - Продал я ее. Завтра отдам - и все. В штатах "Линкольн" куплю, остановился Топор у дверцы машины. - Слушай, а ты чего сказал?
   После нокаута на ринге еще в далекой юности, когда ему к тому же сломали нос, Топор стал забывчив. Вот если ему об одном и том же говорили два раза, он запоминал. А если сходу, то ничего в башке не задерживалось. Будто вместе с костью носа повредили и что-то в голове, отвечающее за память с первого раза. А ту часть, что запоминала с повтора, не повредили.
   - Не еду я с вами в Штаты, - садясь в салон, четко произнес Жора Прокудин.
   Нагнувшись, Топор крякнул. Наверное, в голове сработала та штука, что запоминала со второго раза и, видимо, запоминала намертво.
   - Как?.. Совсем?.. - привычно скривив рот, спросил Топор. - Ты в этом дерьме остаешься? Сцапают же!
   - Через неделю прилечу к вам.
   - А что стряслось?
   - Бабка у меня умерла, - заученно ответил Жора Прокудин. - На Алтае. В Ивановке. Село такое есть. Слышал?
   - Не-а...
   Из всех населенных пунктов на земле Топор знал только Москву, Питер и Стерлитамак. В Стерлитамаке он родился, немного учился, много тренировался в боксе и получил в итоге нокаут с искривлением носа. Остальные города он не запоминал, потому что они больше одного раза в его жизни не появлялись. Нью-Йорк он запомнил потому, что Босс назвал его не меньше десяти раз. Сел и поселков Топор не знал вообще, но почему-то представил эту Ивановку похожей на Стерлитамак.
   - А без этой... бабки, нельзя? - вкрадчиво спросил он.
   - Сядь! - приказал Жора Прокудин. - Ты тоже не поедешь...
   - Чего-чего?
   - Ты тоже не поедешь!
   Топор опять крякнул. Устройство в голове сработало на повтор. Теперь он уже не мог бы забыть новость при всем желании.
   - Я - не поеду? - врастяжку спросил он, все так же в поклоне стоя перед распахнутой дверцей. - Да Босс меня в ту же секунду...
   - Сядь! - уже злее приказал Жора Прокудин. - Тебя что, к асфальту приклеяли?
   Топор нехотя подчинился. Машина казалась чужой и неприветливой. То ли оттого, что он ее продал, то ли оттого, что лучший друг Жора Прокудин ломал его вроде бы устроившуюся судьбу.
   - Ты хочешь сказать, что Жанетка улетит в Нью-Йорк без меня? посмотрел он вдоль пустынной улицы. - Улетит с Боссом?
   - Это ее дело. Можешь оставить ее с собой.
   - Босс сказал, что нас заметут на второй день, если мы останемся. Как раз через Жанетку. А ты...
   - Дай мячик! - протянул руку Жора Прокудин.
   - Какой мячик? - повернул Топор удивленное лицо.
   В свете уличных фонарей оно выглядело кадром из американского фильма ужасов. За что его полюбила Жанетка, Жора не мог представить.
   - Со свинцом, - напомнил Жора Прокудин.
   - А-а, - вспомнил Топор и достал из сумки зеленый резиновый шарик.
   - На ладони у Жоры Прокудина он уже не казался резиновым. Под тонкой оболочкой скрывался кусок свинца. Именно этот мячик отправил в глухой нокаут мужика-сибиряка.
   - А маска где? - покачивая его на ладони, спросил Жора.
   - Хозяину подвала подарил. На ремембер. Она ж треснула на носу.
   - Мужик, значит, все-таки попал? - догадался он.
   - Ага. Пластик треснул. Еле снять успел. А то б засекли.
   - Вот это - бабка, - кивнув на мячик, сказал Жора Прокудин.
   - Чего-чего?
   - Это - бабка.
   - Ты чо, ширяешься? - попытался заглянуть ему в глаза Топор.
   Зрачки были обыкновенными. Конечно, расширенными, как и положено при плохом освещении, но не до колес, как у наркош.
   - Никакой бабки нет, - мрачно произнес Жора Прокудин. - Есть дело на пару арбузов...
   Лимон - миллион. Арбуз - миллиард. К триллионам замену еще не придумали. Наверное, это была бы тыква. Крупнее тыквы овоща нет.
   - В рублях? - не понял Топор.
   - В "зеленых".
   - Так... так не бывает.
   - А я говорю, чистяк. Верное дело.
   - А что Босс? - посмотрел с ужасом на пустынную улицу Топор.
   Возникло жгучее предчувствие, что сейчас из-за угла вырулит "вольво" с Боссом за рулем, и сердце не выдержит испытания. Оно лопнет, как резиновый мячик, пущеный мужиком в его пластиковую маску. Хорошо хоть судья успел незаметно для всех сменить порванный мячик на целый, а то б точно мужик догадался про маску.
   - А зачем он нам нужен? - положил Жора Прокудин зеленый шулерский трофей в "бардачок". - Так по арбузу достанется, а если его в дело брать, то меньше семисот лимонов "зеленых" на рыло получается.
   - Е-мое!.. Круто! Как у шейхов!
   - После того, что мы провернули, у нас баксов тыщ сорок на брата выходит. Точно?
   - Я не считал.
   - А я считал. Босс больше не отстегнет. Да еще и надует. И
   что ты будешь в этом Нью-Йорке делать с сорока тысячами? Здесь это деньги, а там...
   - Босс говорил, дело откроем, - вяло посопротивлялся Топор.
   - Себе-то он откроет. А ты пойдешь у него негром на ринг. И будешь по подвалам до кровавых соплей драться. А там пластиковую маску не наденешь! Сразу засекут и ноги повырывают.
   - Иди ты!
   - Я не гоню. Я хочу, чтоб ты не тормозил.
   - А откуда... это... два арбуза?
   - Потом объясню. Так едешь со мной?
   - А это... Жанетку можно?
   В эту минуту Жора Прокудин пожалел, что взял Топора в долю. Жанетки в его планах не было, и оттого, что не было, два миллиарда долларов банка "Чага" показались уже менее досягаемыми. Будто бы именно в тот момент, когда Топор назвал имя своей подруги, деньги тут же начали перепрятывать.
   - Можно, - назло самому себе согласился Жора Прокудин.
   - А что Боссу сказать?
   - Ничего. Не приедешь в аэропорт - и все...
   - Так ему одному все "бабки" достанутся!
   - Ну и хрен с ними! Ему - тысячи долларов, а нам - миллиарды!
   Топор стронул машину с места, вырулил на середину шоссе и медленно поехал от центра города. Фонари в дальнем конце улицы почему-то не горели, там царила плотная вязкая тьма, и оттого казалось, что они едут к пропасти.
   Глава пятая
   ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ
   Огромный рыжий мужик по фамилии Рыков лежал на спине плотно, плашмя, широко раскинув руки, и капли пота на его лбу катались зернами. К правому его плечу была прижата нежная женская щечка. Еще более нежная женская ручка поигрывала рыжими зарослями на его спартанской груди, а совершенно бесподобная нежная ножка коленочкой плотно, ненасытно прижимала низ живота.
   "Как же от него воняет", - подумала она и мягко пропела:
   - Зайчик, ты такая пре-е-елесть...
   "Вот крыса! Сейчас про деньги спросит", - подумал он и устало вздохнул:
   - Ты то-о-оже... того...
   "Ну точно как лошадь воняет", - подумала она и еще мягче пропела:
   - Ми-илый, мне нужны наличные. Ты уже до-олжен по-олторы тыщи...
   "Ну и жена! Ее задушить легче, чем прокормить", - подумал он и еще более устало выдохнул:
   - Не-еужели по-олторы?..
   "Вот сволочь! Опять завилял!" - подумала она и уже с совершенно неимоверной мягкостью пропела:
   - Ро-о-овненько по-олторы... Ты же по-омнишь наш уговор?..
   "Нет, точно: задушить легче", - подумал он и с полной изможденностью выдохнул:
   - Угово-ор?..
   - Конечно! - не успев ничего подумать, приподнялась она на локтике и посмотрела на его мокрые усы. - Мы же договорились, что после свадьбы ты мне будешь... дарить пятьсот долларов за каждую ночь...
   - А сейчас день, - тоже не успев ничего подумать, ответил он.
   - Я уже купила в салоне моды платье в долг. И за педикюр я не плачу последний месяц.
   - Педи... чего?
   - За лак на ногтях!
   На пальчиках взлетевшей ножки блеснули алые, в золотую точечку, ноготки.
   Рыков не знал, что ответить ноготкам. Они были такими красными, будто пылали ненавистью к нему большей, чем все остальное тело Лялечки, его третьей, его самой юной и обворожительной жены. Рыков слишком хорошо знал, что за все в жизни нужно платить, но по цене за любовь он, кажется, год назад явно проторговался. После платья и педикюра сейчас всплывут шейпинг, солярий, путевка на Майорку, недостроенная дача и "ягуар", на который она давно мечтала сменить опостылевший "вольво", а у него до сих пор перед глазами стояли не раскачивающиеся груди Лялечки, а счета, которые привез утром из банка Барташевский. По ним выходило, что в каком-то магазине на окраине столицы, в магазине, куда он точно никогда не забредал, он, видите ли, оптом закупил партию видеомагнитофонов и телевизоров на сумму более двухсот тысяч долларов. Все его кредитные карточки оказались отоваренными, и теперь Рыков был беднее церковной крысы. Хотя в этом сравнении он явно перебирал. Все-таки почти полмиллиона "зеленых" у него крутилось в деле, но деньги эти были как бы виртуальны. Они делали свое дело, принося небольшую, но прибыль, а если бы ему захотелось оживить их, превратить в хрустящие купюры, то ему пришлось бы выйти из дела. А там все было так путано-перепутано, что выход грозил пулей. Лялечка вряд ли поняла бы столь долгое объяснение. Это все равно что бывшему строителю и бывшему прорабу Рыкову стали бы рассказывать устройство чипов для видеокарты компьютера.
   - Понимаешь, милая, - стерев со лба белые зерна, начал он, - в некотором роде...
   Телефонный звонок сбил мысли, хотя Рыков и не мог с уверенностью сказать, что они у него были. Просто требовалось что-то говорить.
   - Р-рыков! - с удовольствием рявкнул он в "сотовик".
   - Добрый день, господин Рыков, - ответил аппарат незнакомым голосом.
   - Добрый...
   - Моя фамилия - Дегтярь. Меня направило к вам частное сыскное агентство, в которое вы вчера обратились.
   - Вчера?
   После встречи с мальчиком-банкиром Рыков в ярости так напился в офисе, что уж толком и не помнил, звонил ли он куда. Кажется, он орал на Барташевского, требовал от него найти воров, а что было дальше? Кажется, Барташевский согласился и ушел. Нет, не кажется, а точно ушел. Барташевский, его коммерческий директор, вообще не пил, а только и делал, что жрал свои любимые чипсы, а Рыкову очень хотелось его напоить. Барташевский потерял в десять раз меньше его, и это бесило Рыкова больше, чем сама потеря. Впрочем, у каждого свой масштаб. Барташевский в офисе выглядел бледнее бумаги, поглощал чипсы быстрее, чем он это делал обычно, и к концу их посиделок ненависть и зависть ушли, уступив место состраданию. Рыков полез целоваться к коммерческому директору, другу по несчастью. Тот в слезах пообещал найти воров и попросился домой. Когда он ушел, красивый, черноволосый, умный, Рыков в одиночку допил литровую бутылку водки, мутными глазами посмотрел на коммерческий телефонный справочник и подумал, что даже такой умный мужик, как Барташевский, не найдет воров. И он позвонил в первое попавшееся в справочнике на глаза частное сыскное агентство.
   - А ты где?
   - Внизу. Возле консьержа.
   - Кого-кого?
   - Ну, охранника. На первом этаже.
   - А-а... Дай ему трубку... Что?.. Это охрана?.. А-а?.. Да, пропусти человека ко мне. Да, к Рыкову, пятый этаж...
   Лялечкино тело прильнуло еще плотнее. Уже оно все, а не только ее губы и алые ноготки просили денег. Но и этот сыщик по фамилии Дегтярь тоже приперся не за свежим воздухом, а за хрустящими купюрами. В эту минуту Рыкову захотелось вскочить с кровати и сигануть в окно, разнося в брызги матовое бельгийское стекло, но он вспомнил, что оно не трескается даже при взрыве.
   - У меня деловая встреча, - выскребся он из объятий, посмотрел на ее смуглые, уже успевшие за лето впитать солнце Канар, Майорки и Сардинии, бедра и не сдержался: - Тебе бы в кино сниматься. На эротику, значит. Такое, понимаешь, тело...
   - Ми-илый, а деньги? - не приняла она его попытку заплатить за близость комплиментом.
   - У меня встреча, а ты с пустяками!
   - Это для тебя полторы ты-ыщи пустяки. А у меня долги...
   - Потом!
   На ходу засовывая в брюки рубашку, он выскочил из спальни и еле перевел дух. Домофон у двери уже пропел свою противную мелодию. Она очень сильно напоминала повторяющееся "Дай-дай-дай". Даже домофон никогда не говорил "На-на-на". Все, что окружало Рыкова, и все, кто окружал, знали только мелодию "Дай-дай-дай". И без конца преследовали его по жизни с этими мерзкими собачьими словами.
   В черно-белом экране домофона красовалась небритая физиономия с упрямо стиснутыми губами, вялым взглядом и слишком высоким лбом. Этот Дегтярь больше походил на второстепенного актеришку из боевиков, чем на частного сыщика. Домофон опять пропел "Дай-дай-дай", и Рыков нервно щелкнул сейфовым замком.
   - Проходи, - предложил он гостю. - Я думаю, мы обсудим все в моем кабинете.
   Дегтярь не ответил. Вживую, не на экране домофона, его лицо казалось более сплющенным, щетина превратилась в ровненько подстриженную бороду с интеллигентной сединой на подбородке, лоб стал меньше, глаза острее, а от образа второстепенного актеришки не осталось и следа. Теперь гость уже напоминал модного кинорежиссера.
   - Присаживайся, - предложил в кабинете Рыков. - Куда хочешь. Здесь все дерьмовое.
   Дегтярь холодным взглядом обвел новенькие кожаные кресла, стулья от французского кабинета эпохи Людовика шестнадцатого и сел на банкетку, непонятно как оказавшуюся в этом скопище импортной мебели, делавшей кабинет похожим на магазин.
   - Ты как сам-то считаешь, - с хрустом упав в кресло и вытянув ноги в атласных тапках, спросил Рыков, - гнилое дело или "бабки" еще можно вернуть?
   - А какое у вас дело?
   - Тебе не сказали?
   Нахмурив лоб, Рыков попытался вспомнить, говорил ли он сыскарям о том, что же случилось. В голове криком домофона крутилось "Дай-дай-дай". Рыков бросил взгляд на руки Дегтяря и с удивлением увидел, что у того нет указательного пальца на правой руке.
   - В детстве потерял? - спросил он. - Граната? Или в драке?
   - На службе, - неохотно ответил Дегтярь.
   - В армии?
   - В милиции.
   - Так ты служишь?
   - Два года назад ушел.
   - Из-за пальца?
   - Так какое у вас дело?
   - Дело? - опять нахмурился Рыков. - А-а, дело!.. Выпить не хочешь?
   - На работе не пью.
   У него точно было лицо кинорежиссера. Очень породистого кинорежиссера. Нервного, злого, самоуверенного, явно считающего, что он снял лучший из всех фильмов, существующих на земле, и не понимающего, почему это видит только он один и никто больше.
   - А у меня трубы горят, - наполняя стакан прозрачным джином, пояснил Рыков. - Утром Барташевский приперся с этими вонючими бумажками, потом жена, теперь ты... Опохмелиться некогда...
   Хвойный дух джина пропитал тело до последней косточки, залил голову чем-то свежим и приятным, вроде бы тоже похожим на запах сосновой рощи, и Рыков с непривычной для себя легкостью рассказал о том, что знал. Почти без запинки.
   - Мне необходимы все имеющиеся у вас по делу документы, - выслушав его, произнес Дегтярь. - Абсолютно все: кредитные карточки, копии банковских счетов, документы из банка, о которых вы только что говорили...
   - Барташевский унес их в офис.
   - А кто это? - приподнял левую бровь Дегтярь.
   - Мой коммерческий директор. Правая рука. Мозги и мысли. Его тоже облапошили. Только не на двести тыщ с копейками, а на двадцать с копейками. Ты не поверишь, он даже плакал от этого...
   - А он до этого что, никогда не плакал?
   - Никогда.
   - Где я могу с ним встретиться?
   - Вот это, братан, не надо! - припечатал пузатый стакан донышком к лакированной плахе стола Рыков. - У меня, понимаешь, такое условие: о том, что ты работаешь на меня, знаю только я. И больше никто в моей конторе! Ни-икто! Даже Барташевский!
   - Но документы-то я получу? - не выразив ни грамма удивления, поинтересовался Дегтярь.
   - Получишь! Все! Все, что есть! Кредитки бери хоть сейчас!
   Выдвинув ящик из письменного стола, он выскреб оттуда пачку карточек и протянул ее гостю. Самая яркая из них, с золотым отливом, выскользнула, ударилась об угол стола и упала на носок туфли Дегтяря. Он нервно отдернул ногу, и обесцененный, просто красивый кусочек бумаги, отлетел к алым тапкам Рыкова. Карточка не хотела уходить от хозяина.
   Толстыми пальцами Рыков сгреб ее с паласа, положил вместе со стопкой других на угол стола и кивнул:
   - Бери. Этим дерьмом даже не подотрешься. Колются.
   Ловким движением Дегтярь вынул из внутреннего кармана пиджака черный пакетик, ребром ладони ссыпал в него кредитки и, не поднимая глаз, сказал о главном:
   - Вам необходимо подписать с нами договор. На оплату услуг.
   Рыков выпрямился в кресле, настороженно прислушавшись. Нет, домофон не стонал "Дай-дай-дай". А в башке было такое чувство, что слова все равно прозвучали.
   - Много платить-то? - плотно сжал губы Рыков.
   - В строгом соответствии с действующими расценками. Вы не волнуйтесь. Расценки средние. У нас не самая элитная фирма. Хотя по раскрываемости мы уже давно даем фору самым элитным фирмам. Просто у нас не принято хвастаться достижениями. Найти преступника - это наша работа.
   - Средние, говоришь...
   - Безусловно. Договор я привезу. Куда удобнее?
   - Ну не в офис же!
   - Я помню, конфиденциальность, - величественно выговорил мудреное слово Дегтярь.
   - Короче, звони мне вечером. Телефон знаешь?
   - Естественно.
   - Откуда? - удивился Рыков. - Его ни в одном справочнике нет. Даже в этом... что на диске для компьютера...
   - Это наша работа, - ушел от прямого ответа Дегтярь. - Я же говорил, у нас высокая раскрываемость. Милиционеров и прокуратуру за такой процент уже бы всех увешали орденами и премиями. Правда, смешными премиями...
   - Договор - это ясно, - подобрал к себе ноги Рыков. - А тебе лично что я буду должен, если все получится о'кей?
   - Это уж как совесть вам подскажет, - напрягся Дегтярь.
   Он, как встал, когда забирал карточки, так и стоял, по-купечески сцепив пальцы у живота. Хотя купеческого живота у него вовсе не было. Его фигуре позавидовал бы гимнаст.
   Глядя на него снизу вверх, Рыков тоже попытался втянуть живот, но сердце недовольно екнуло и заставило прекратить попытку.
   - Двести штук... Двести штук, - пропел он. - Если найдешь все, отвалю... отвалю пару тыщ...
   - Обычно с такой суммы дают десять, - не моргнув глазом, сообщил Дегтярь. - Тем более, что там не ровно двести тысяч долларов, а почти триста. По совокупности...
   - А что, кого-то уже так круто обчищали?
   - Кредитки - один из самых распространенных видов хищения денежных средств.
   - Десять... Десять... А если пять?
   - Я уже говорил, как вам совесть подскажет.
   Рыков вслушался в себя. Совесть молчала. Совесть не хотела отдавать ни копейки. Ей было даже жалко бесполезных кредитных карточек, перекочевавших в карман гостя.
   - Ладно, - решил он за совесть. - Семь тыщ отдам. И больше ни копья не проси! У меня наличных в заначке кот наплакал.
   - Желательно пару тыщ авансом, - убрав руки с живота, по-солдатски прижал Дегтярь кулаки к бедрам. - Можно в рублях по курсу.
   - Пару, говоришь?
   Чувствовалось, что Рыков потерял нить разговора.
   - Ровно две тысячи. Для стимула, так сказать.
   В лице Дегтяря появилось что-то лакейское. Рыкову показалось, что если он даст ему эти деньги прямо сейчас, то сыщик упадет на палас и начнет целовать его тапки. Он посмотрел на палас у ног. Он был красивым, но пыльным. Тапки - тоже. И Рыкову стало почему-то жаль сыщика.
   - Ладно. Две тыщи задатка дам. Последний, можно сказать, резерв. От жены прячу. Она такая крыса!
   Массивная дубовая дверь в кабинет распахнулась с таким громким звуком, будто по ней врезали кувалдой. На пороге стояла Лялечка в распахнутом зеленом халатике. Ее красивое молодое лицо пылало адским огнем. Казалось, что если сейчас ей захочется, она начнет взглядом сдвигать и валить мебель.
   - Ты что, гад, сказал? - негромко спросила она.
   Сухим, безразличным взглядом Дегтярь провел от ее лица до ступней с алыми каплями педикюра и еле сдержал внутри себя дрожь от вида обнаженного бронзового тела, обрамленного зелеными полами халатика. Он никогда не думал, что коричневое и зеленое так хорошо сочетаются.
   - Ты что, падла, сказал? - раскинув руки, уперлась она ладонями о дверную коробку.
   Зеленое исчезло. Осталось только коричневое. Такую осиную талию Дегтярь не видел ни разу в жизни. Даже в порнофильмах, которые он до одури крутил по вечерам после того, как от него ушла жена к такому же, как этот рыжемордый, нуворишу. Ему до боли в груди захотелось коснуться хозяйки дома ладонью и медленно, по-черепашьи медленно провести по коже к упругой сочной груди со смешным ребячьим соском.
   - Ты чего?! - вскочил Рыков. - Ты это... того... Застебнись... Ты это...
   - Это кто крыса?! Я - крыса?! Всяким проходимцам ни за что ни про что отваливаешь по две тысячи долларов, а родной жене жалко полторы тыщи отдать?! Жалко?!
   - Лялечка, ты меня не так поняла. Да я... Да мы...
   Рванувшись, он прикрыл ее обнаженное, выставленное напоказ тело, стал между нею и Дегтярем и снова забубнил:
   - Милая, у меня неприятности... Я не хотел тебе говорить... Я пока что не кредитоспособен...
   - Св-волочь!
   Дегтярь не уловил момент, когда Лялечка метнулась от двери. Просто спина Рыкова одновременно с громким шлепком дернулась, и сам Рыков после того, как его заехали по щеке, показался вовсе не огромным звериного вида мужиком, а перепуганным нашкодившим ребенком. Только теперь Дегтярь заметил мягкий рыжий пушок на затылке Рыкова, и ощущение ребенка-переростка стало еще сильнее.
   - За что?! - взмолился Рыков. - Да я... Да мы...
   - Я хожу в рванье! Я езжу на вшивой машине! Я не могу позволить то, что хочу, а ты швыряешься налево и направо деньгами! - привставая на цыпочки, кричала она ему в лицо, и брызги ее теплой слюны приятно кололи ему щеки. - Моей руки добивался самый крутой банкир, а я выбрала тебя! Выбрала тебя, а ты... ты... ты... называешь меня крысой! Да я...
   - Из-звините, - скользнул мимо них Дегтярь.
   Ему еще досталась прощальная секунда наслаждения коричневым. Жадно вобрав в себя взглядом ее животик с ямкой пупка, он метнулся к двери и плавно прикрыл ее.
   - Ля-алечка, ми-илая, ну ты это... при посторонних, - четко услышал Дегтярь и ухмыльнулся.
   Рыкова явно надули, продав пластиковые двери под видом дубовых. Через дубовые так не было бы слышно. Дерево умеет хранить тайны.
   Глава шестая
   ЧЕЛОВЕК НА БУКВУ "ГЭ"
   - Что-о?! А-а?! - вскинулся Жора Прокудин.
   - Это я. Чего ты?
   - А-а, Топор...
   Осоловелыми глазами Жора обвел комнату и сразу вспомнил:
   - Мы у тебя?
   - Однозначно, - хмуро ответил Топор.
   Кто-то из политиков, которых любили показывать по телевизору, часто повторял эти слова. Со второго упоминания Топор запомнил его навсегда, а вот фамилию политика запомнить не смог. Он не любил читать титры под лицами, потому что они отвлекали от картинки, и поэтому вообще никого из политиков не знал и никогда не ходил голосовать.
   - А где Жанетка? - посмотрел на распахнутую дверь кухни Жора Прокудин.
   - В магазин пошла. За жрачкой.
   - А чего ты меня... это?
   - Босс звонил.
   Ноги Жоры Прокудина сами собой вылетели из-под одеяла и вонзили ступни в разбитые, растянутые, как мешки, тапки Топора.
   - Меня искал? - спросил Жора Прокудин у тапок.
   - Тебя.
   - А ты что сказал?
   - Что не видел тебя уже два дня.
   - Что еще он говорил?
   - Если объявишься, чтоб вышел на связь. А чего он тебе сам по сотовому не звонит? - удивился Топор.
   - Я аппарат отключил, - ответил тапкам Жора Прокудин и пошевелил пальцами.
   Тапки даже не вздрогнули. Возможно, от времени они уже зацементировались. Простыни у Топора тоже были какими-то серыми, будто зацементированными. И диван - жестким как постамент у памятника. На нем только танку стоять, а не спать живому человеку.
   - Больше он ничего не говорил?
   - Не-а. Однозначно, что ничего, - радостно сообщил Топор и вновь похмурнел. - Жор, а может, ну его к хренам, этот банк? Лучше журавль в руках, чем синица в небе...