Христофоров Игорь. Воровские гонки

   как и в Москве, Питере и Абакане, все водители по-одинаковому
   реагировали на его требование оплатить штраф за проезд в неположенном месте.
   - Не было там никогда такого знака! - говорили они одно и то же, будто артисты, навеки вызубрившие текст пьесы.
   А Жора Прокудин терпеливо, но с подчеркнутой властностью отвечал им все по очереди одно и то же:
   - Вторые сутки стоит. Здесь ремонт, а вы гоняете, как ошалелые!
   - Где ремонт?! - с такой же артистической заученностью озирались водители.
   - Там, - неопределенно показывал то влево, то вправо, то вверх Жора Прокудин и тут же с мастерством истинного гаишника снимал с себя ответственность за будущую экзекуцию: - Мне приказано никого не пропускать, а приказы, сам знаешь, не обсуждаются. Так что плати штраф за проезд на запрещающий знак, разворачивайся и езжай обратно!
   Из шестнадцати тормознутых им за полдня, только двое потребовали составления протокола и выписки квитанции по полной форме. Откуда эти аккуратисты свалились на русскую землю, Жора даже не мог представить. Такое впечатление, что их подхватило ураганом где-нибудь в Германии и перенесло на издолбанный асфальт Приморска. Только когда они научились по-русски разговаривать? В полете, что ли?
   Из четырнадцати оставшихся он выдоил-таки штраф наличными. Кто-то давал меньше, кто-то больше, но только к часу дня карман милицейских брюк распух основательно.
   Семнадцатый остановленный Жорой "нарушитель" не произнес великую фразу дня: "Не было там никогда такого знака!" Он не вылез из машины, он не сдал задним ходом. Он терпеливо подождал, пока подойдет пунцовый от солнечного удара Жора, и спросил нечто вообще несуразное:
   - Потеешь, старина?
   - Документы! - тоже не по сценарию выкрикнул сухой глоткой Жора Прокудин.
   - Ты из какой роты? - ну уж совсем из другой пьесы попер текст у мужика.
   Нагнувшись, Жора разглядел в салоне копеечных "жигулей" кругломордого седого водителя. Его уверенному взгляду можно было позавидовать. У Жоры Прокудина никогда бы не получился такой смелый взгляд. Нервишки бы не позволили.
   Зато Жора мог изображать любые динамические состояния: гнев, радость, печаль, усталость. Впрочем, он и без того был сверх меры изможденным. Осталось лишь чуть попрочнее насупить брови.
   - Вы проехали на запрещающий знак, - заученно вбросил он в салон.
   - Так из какой роты?
   - Какой надо! - огрызнулся Жора Прокудин. - Ваши документы!
   - Понятно.
   "Жигуль" рванул с места, до смерти напугав Жору. Гарь выхлопа обожгла горло, вбила в кашель. Жора зашелся, как чахоточный, и только вскрик Топора остановил его.
   - Ты чего?! - испуганно нагнулся Топор к нему.
   - Не... не... не запх... латил...
   - Фу ты!.. Я думал, он тебя чем шарахнул!
   - Гад какой-то!.. Пытать начал...
   - Чего?
   - Какой номер роты, говорил...
   - А это не он? - окончательно выпрямил Жору Прокудина своим вопросом Топор.
   - Где?
   - Вон... Едет опять сюда... Кажись, его номера на "копейке"...
   Приложив ладонь козырьком к козырьку милицейской фуражки, Жора всмотрелся в дальний конец улицы. Как раз в этот момент мимо фальшивого знака проехал "жигуль", а за ним колымагой, переваливаясь на колдобинах, вырисовывался милицейский "уазик".
   - Атас! Срыгиваем! - выкрикнул Топор и первым нырнул в подъезд.
   В его душной полутьме он просидел полдня, и хорошо знал, что через подъезд есть сквозной ход во двор.
   Жору удержало на асфальте только одно. За эти же полдня он до того сросся с формой, что притормозивший метрах в пяти от него "уазик" воспринял как родной и сыпанувших из "уазика" милиционеров тоже ощутил как родных. И только выпрыгнувшего из "жигулей" кругломордого не мог никак всунуть в свои чувства. У кругломордого было уже не просто уверенное, а свирепое лицо. Оно чем-то походило на бульдожье.
   - Взять его! - взвизгнул он.
   - Есть, та-ащ майор! - достойно ответил самый кругломордый из милиционеров и в свою очередь скомандовал остальным: - Взять!
   Родные лица тут же превратились в бульдожьи. Прыжком вбок Жора Прокудин ушел от объятий ближайшего к нему милиционера, спиной вышиб дверь подъезда и упал на цементный пол. Фуражка блином слетела с головы и нырнула под ноги все тому же шустрому милиционеру. Он с хряском смял ее сапожищами, но фуражка, словно почувствовав, что ее бывшему обладателю грозит опасность, скользнула по асфальту. Преследователь с грохотом вмялся лбом в дверь и сполз по ней в трехсекундном беспамятстве.
   - Быстрее! - еще громче заорал кругломордый майор. - Хватайте, твою мать, его! Хватайте!
   По-лягушачьи заработав ногами и руками, Жора Прокудин словно и не с цементного пола поднялся, а всплыл. Сзади ударил свет. Его могли впустить в подвальный полумрак подъезда только распахнутые настежь двери. Свет бросил Жору Прокудина вперед, бросил к узкой щели, в которой виднелось до боли знакомое лицо.
   - Сюда! Сюда! - орало лицо голосом Топора.
   Ноги сосчитали ступеньки лестницы, которую Жора даже не увидел, вынесли его в сонную тень двора, и он с удивлением обернулся на хряск. Сзади будто бы разгрызла кость собака.
   - О-о-ох! - со стоном упал на асфальт нокаутированный Топором милиционер.
   - А-ах! - таким же прямым ударом встретил Топор второго выбежавшего парня.
   - У-ух! - удивленно ответил он и снопом упал рядом с сослуживцем.
   - А-ах! - повторил понравившийся ему прием Топор с третьим.
   - Э-эх! - как-то разочарованно отозвался тот, но на ногах устоял.
   Его руки метнулись к груди Топора и все-таки нащупали на костях майку.
   - А-ах ты! - не совсем обычное для предыдущих диалогов выкрикнул телохранитель Жоры Прокудина и ударом снизу проверил печень милиционера.
   Печень оказалась не на уровне. Руки нападавшего превратились в тряпичные и вяло скользнули вместе с ним к земле.
   - Бежим, Топор! - попытался Жора напомнить, что их спасет сейчас не бокс, а легкая атлетика, и похолодел от страха.
   Из двери как-то странно, боком, выскользнул кругломордый майор, с ловкостью гимнастки увернулся от кулака Топора и с вызовом, будто ему плевать на условности большого курортного города, выстрелил в небо.
   - На пол! Всем на пол! - отпрыгнув на шаг, потребовал он.
   - Здесь пола нет, - на полном серьезе ответил Топор. - Здесь асфальт...
   Майор почернел лицом. В его руке подрагивал такой же черный "макаров", и Жоре почудилось, что именно прикосновение к пистолету сделало таким лицо майора. А тот стоял в фас к Топору и боком к Прокудину, но почему-то замечал только парня с гнутым носом. Наверное, он пытался высмотреть в его лице нечто такое, что позволило ему столь свободно свалить в беспамятство трех милиционеров.
   - На-а пол! - уже в истерике заорал он, и Жора Прокудин сделал то, что никогда не делал в жизни и сегодня делать тоже не собирался.
   Он выхватил из нагрудного кармана рубашки газовый баллончик и ударил его струей по лицу майора. Выстрел даже не испугал Жору Прокудина. Просто сразу заложило уши. Так было однажды в детстве, когда он температурил в золотухе. Но детство вместе с золотухой прошло, а майор никуда не делся. Прижав к лицу маленькую круглую кисть, он выл и поводил из стороны в сторону черным пистолетом...
   Присевший от выстрела на корточки Жора бросил просительный взгляд на Топора, а тот, похоже, был еще перепуганнее друга. В двери возник, законопатив ее собой, свеженький милиционер. Такого не свалил бы в нокаут даже удар по физиономии знаком, запрещающим проезд. Мысль об этом мелькнула в голове Жоры Прокудина вспышкой, но, видимо, подожгла фитиль в душе Топора.
   Топор как-то странно икнул и по-спринтерски, высоко вскидывая бедра, понесся через двор к парку. Жора Прокудин метнулся в другую сторону.
   Еще один выстрел заставил его ссутулиться. Теперь он бежал, как солдат в атаку, - с наклоном.
   - Не стреляйте, та-ащ майор! - заорал кто-то басом за его спиной. Тут люди!
   - Гады! Уроды! Где они?! - выл майор. - Задержи их!
   - Они сбегли, - посмотрев на уменьшающуюся буквально на глазах майку одного из них, ответил тем же басом, но чуть потише, чуть безразличнее рослый милиционер.
   - Это ты виноват! Ты!
   - Никак нет, та-ащ майор! Они еще до меня сбегли! Еще до того, как я появился туточки.
   Ни Жора Прокудин, ни Топор этого диалога не слышали. Они не знали, что их или, по меньшей мере, одного из них спасла чистая случайность. Рослый милиционер еще вчера вечером набил кровавый мозоль на левой ноге и сейчас не испытывал никакого желания грузить больную пятку.
   Он помог подняться с пола очнувшимся, но ничего не понимающим сослуживцам, заботливо, как лопаты, приставил их к стенке и невольно обернулся на голос майора.
   - Все равно я этих жуликов поймаю! - размазывая слезы по щекам, пообещал он. - По мордам поймаю! Это не местные. Это - гастролеры!
   - Га-стро-ле-ры, - по-детски, как бы заучивая впервые услышанное слово, повторил милиционер, первым испытавший на себе кулак бывшего кандидата в мастера спорта.
   - Да!.. Гастролеры! - прохрипел майор. - У них рожи незагорелые...
   Глава девятнадцатая
   МОЙ АДРЕС - НЕ ДОМ И НЕ УЛИЦА...
   В предыдущей жизни, если конечно верить буддийским канонам, частный сыщик Дегтярь был либо лисом, либо барсом. Слежка, растянувшаяся на несколько часов, вызывала у него вовсе не усталость. В душе что-то звенело на одной долгой приятной ноте, и это ощущение хотелось продлить до бесконечности. Сам факт, что его жертва даже не догадывается о слежке, доставлял ему несказанную радость. Иногда у него даже появлялось желание показать преследуемому, что его "ведут", потом вроде бы отстать, исчезнуть и вдруг возникнуть перед глазами в самом неожиданном месте. Но он всегда отметал это желание. В нем было что-то детское, что-то от игры в жмурки, а Дегтярь считал себя профессионалом.
   Чернявого парня в немодных очках с розовой оправой он "пас" еще с Ленинского проспекта. Звали его Борисом, но Дегтярь про себя обращался к нему как к Бобу. Клички зря не даются. У парня действительно сквозило что-то американское в поведении: крупный размашистый шаг, нагловатость в лице, бесконечная жвачка, разминаемая могучими челюстями.
   Из подъезда он вышел в третьем часу дня, долго возился со своим поддержанным девятисотым "саабом", а потом как-то слишком резко захлопнул капот, впрыгнул в машину и под визг шин вылетел на проспект. Дегтярь с такими штучками встречался уже не раз. Копировать манеру езды своей жертвы он не стал, а мягко тронул "жигули" в том же направлении, куда устремился "сааб". Московские заторы уже давно уравняли наши машины с иномарками. "Запорожец" в пробке почти не смотрится хуже "BMW" или "мерседеса". Они стоят рядом как братья по несчастью, и неподвижность делает иномарки такой же грудой металла, стекла и пластика, как и "запорожец" или "жигули"...
   Зеленый "сааб" выписывал по Москве чрезвычайно сложный маршрут, перед которым померкли бы все самые изощренные морские узлы. Трижды Боб останавливался, исчезал в каких-то офисах, потом появлялся и каждый раз изображал с места старт в гонке "Формула-1". И все было напрасно. Если он действительно хотел оторваться от Дегтяря, то для этого ему нужен был бы вертолет.
   Когда по Ленинградке он выскочил за кольцевую, сыщик нутром почувствовал Шереметьево-2. Вот что-то было в этом сплаве американского чернявого парня и зеленого шведского автомобиля, что не могло не примагнититься к международному аэропорту. Боб не стал разочаровывать его. Он на самом деле доехал до стекляшки Шереметьево-2, поставил у пандуса машину и с усталым видом поплелся вовнутрь здания. Точненько рядом с "саабом" оказался грозный знак, запрещающий стоянку более чем на десять минут. Дегтярь выждал именно столько и в тот момент, когда у зеленой машины Боба появился парень из службы охраны аэропорта, парень, который и жил-то как раз со штрафов за превышение скупердяйской нормы в десять минут, он понял, что Боб появится совсем не скоро. Либо то, за чем он ушел, перевешивает жалкие восемьдесят тысяч штрафа.
   - Вставайте, граф. Вас ждут великие дела, - приободрил самого себя Дегтярь и выбрался на жару из машины.
   На пандус он въехал на две минуты позже, и мог пока не замечать парня в черном комбинезоне, хотя тот явно его уже заметил, но не подходил. У каждого свои маленькие радости. У парня они начинались после десяти минут терпеливого ожидания.
   В гулком зале аэропорта Дегтярю даже не пришлось разыскивать Боба. Он стоял у табло прилета, и голова у него была задрана так сильно, словно он полоскал горло, а не читал строчки. Его явно интересовали те рейсы, что высвечивались почти под потолком.
   "Варшава... Манила", - прочел главное в них Дегтярь и ему захотелось в Варшаву. По прогнозу погоды там шел дождь, было холодно, сыро и ветрено. А в столице России, прожженной каким-то странным, скорее всего перепутавшим Москву именно с Манилой солнцем, как раз и не хватало холода, дождя и сырости.
   Приторный женский голосочек объявил о прилете и одного, и другого самолета. На Боба это не подействовало. Он все стоял и стоял с запрокинутой головой. Теперь уже почудилось, что он вовсе не горло полощет, а пытается остановить кровь из носу.
   Неожиданно повернувшись, Боб обвел пристальным взглядом всех стоящих и сидящих людей, киоски, черные тумбочки телевизоров, регистрационные стойки и вроде бы ни за кого и ни за что не зацепился. Дегтярь, правда, успел шагнуть за гору чемоданов какого-то турка, но вряд ли без этого он привлек бы внимание Боба. В зале было много иностранцев. Намного больше наших. А иностранцы, особенно западники, страсть как любят носить бороды "усталого" двух-трехнедельного вида.
   После многообещающего взгляда Боб пересек зал, покружился у регистрационных стоек среди гор чемоданов и сумок, плачущих детей и раздраженных иноземцев и как-то слишком целеустремленно двинулся в сторону туалета. У его правой ноги яростно раскачивался черный полиэтиленовый пакет, а то, что позволяло ему раскачиваться, напоминало батон.
   Азарт охотника, так долго согревавший душу Дегтяря, резко ослаб. Туалет мог оказаться ловушкой, где жертва в два счета вычислила бы его. Но и не идти туда было нельзя. На секунду Дегтярь ощутил уже себя жертвой, но то крепкое и непробиваемое, что было взращено всей предыдущей милицейской службой в душе, отшвырнуло новое чувство, как ракетка отшвыривает теннисный мяч.
   Он сунул правую руку в карман пиджака и последовал по маршруту Боба. У стекол умывальника он его не обнаружил. В туалетной комнате - тоже. Пришлось уронить на кафельный пол платок и нагнуться.
   Двери у кабинок отставали от пола сантиметров на десять, и этой прихоти дизайнера Дегтярю хватило на то, чтобы отыскать во второй кабинке слева рыжие туфли Боба. Радостно пошевелив усами, Дегтярь выпрямился, встал у писсуара между двумя неграми и свел руки на ширинке. Сосед справа облегченно вздохнул, жикнул замком-молнией джинсов и странно посмотрел на пальцы Дегтяря, замершие на пуговицах.
   - Хау а ю? - с добротным акцентом спросил он.
   Дегтярь вложил всю свою природную ненависть во взгляд. Мало того, что негр, отклонившись, закрыл ему обзор двери в зеркале, так он еще и лез с дурацкими вопросами.
   - Экскьюз ми, - проглотил житель африканского континента молчание белого человека и враскачку двинулся к раковинам.
   Дверца в зеркале распахнулась, и в зеркале же из кабинки устало выбрался Боб. Черный пакет у его ноги висел отощавшим. Если в нем скрывался рулон туалетной бумаги, то Бобу можно было ставить памятник как сверхчистюле. Если батон, то сверхобжоре.
   Его усталое лицо в дурацких очках-колесах мгновенно закрыла спина в вареной джинсовой куртке. Дверца закрылась так, будто ее всосало мощнейшим вакуумом. Слишком торопящийся всегда вызывает подозрение, и Дегтярь, уловив, что Боб не видит его или, по крайней мере, не увидит еще пару секунд, развернулся и вошел в соседнюю кабинку.
   Шум воды, сливающейся из бачка, перекрыл все звуки, замаскировал их, но лисьим слухом Дегтярь уловил что-то похожее на шелест газетной бумаги. Туалетная таких звуков не издает.
   Щелкнул шпингалет. Сквозь щель между дверкой и стенкой кабинки Дегтярь высмотрел джинсовую спину и с хищной радостью увидел мелькнувшие очки Боба. Любитель жвачки и шведских машин вернулся в ту же кабинку. Что делать дальше, Дегтярь не знал. По правилам охоты ему требовалось выйти из туалета и ожидать жертву в машине, но возвращение Боба, отнюдь не выглядевшего хроническим поносником, озадачило его. Он спустил воду, по инерции выбрался из кабинки, чтобы все-таки выполнить навеки вызубренную инструкцию службы наружного наблюдения, но отсутствие парня в джинсовой куртке в умывальнике остановило его. В этой торопливости скрывалась тайна, а охотник не любит, когда жертва или друг жертвы преподносят ее.
   В умывальнике задорно плескался знакомый негр. Видимо, в его родном государстве с водой была немалая напряженка, раз он с такой истовостью промывал уши.
   Удерживая взглядом дверцу в кабинку Боба, Дегтярь упал на выставленные у груди ладони, перенес вес на левую руку, вырвал из кармана пиджака пистолет электрошока и с яростью воткнул его в щиколотку жертве. Под вскрик и грохот сыщик подбросил себя с пола, плечом вышиб хиленькую дверку и с радостью, приятно лизнувшей душу, увидел скрюченного между унитазом и стенкой бледного парня. Даже бессознательным его лицо выглядело чересчур наглым и презрительным. Даже бессознательным он ненавидел Дегтяря, но это только развеселило его. Ненависть побежденного - это последняя льгота, которую может ему на время предоставить победитель.
   На холодном кафельном полу возле рыжих ботинок Боба лежал крафтовый пакет. Тугая пленка скотча оплетала его крест накрест. Кто-то ошибся с символикой. Крест не смотрится символом победы.
   - Йиму пльохо?! - перепугал Дегтяря негр.
   С его угольного лица испуганно опадали капли воды, но он почему-то казался не просто негром, а баскетболистом, отыгравшим трудный матч. Наверное, потому, что негров Дегтярь видел только в трансляциях НБА, а там они были исключительно потными.
   - Йиму пльохо? - уже тише спросил негр.
   Отвернувшись от него, Дегтярь зубами разодрал угол пакета, потянул за скотч, но тот лишь истончился до нитки, но не лопнул.
   - Вот сволочи! - ругнулся Дегтярь на производителей липкой ленты.
   Пальцы отодрали еще один кусок крафтовой бумаги и теперь уже нащупали картон. Перочинным ножом Дегтярь вспорол его на глазах у обалдевшего негра, и из коробки на кафель дождем сыпанули яркие пластиковые прямоугольнички.
   - Виса! - с радостью выкрикнул негр и, присев, потянулся к упавшей у его ног кредитной карточке.
   - Не трожь! - оттолкнул его Дегтярь. - Айм полисмен!
   Знакомое слово перепугало негра и как-то сразу успокоило.
   - Оу, полисмен! - пояснил он подошедшим к кабинке индусам.
   Те что-то ответили, хмуро покачав чернявыми головками, но Дегтярь этого не видел. Произнесенным словом он воздвиг между собой и негром невидимую стену, а негр уже достраивал ее для других.
   Опустившись на колено, Дегтярь сгреб обратно в коробку пластиковые кредитные карты. Мелькающие на них фамилии были в основном английскими и немецкими. Зеленые "American Express", похожие на перевернутый бывший флаг Южно-Африканской Республики карточки "Visa", сливающиеся в едином любовном порыве красные и оранжевые кружочки "Master Card" и языкатая буква "E" в "Eurocard", - все это, промелькнув перед глазами Дегтяря, запахло сотнями тысяч долларов. На дне коробки, в еще нераспоротой левой части наощупь ощущались паспорта.
   - Не мешайт! Зис из зэ полисмэн! - заботливо укреплял невидимую стену негр.
   - На, - не сдержавшись, дал ему десять долларов Дегтярь, посмотрел в перепуганные смоляные глаза и сменил в правой руке перочинный нож на телефон сотовой связи.
   - Иван, здравствуй, - заставил он в ответ поздороваться милицейского генерал-майора. - У меня есть для тебя улов. По делу того парня, что ты мне подарил в супермаркете... Какой улов? Хороший. Для тебя на премию тянет. Может, даже на орден. А мне... Мне мало нужно. Дашь потом протокол обыска почитать - и все... Что?.. Думаю, что моего клиента здесь нет... Где нет? На карточках. Я взял его в Шереметьего-два при получении партии поддельных карточек и паспортов. Откуда груз? Скорее всего, из Польши... Что?.. Нет, я не многостаночник. Поляка лови сам. Для тебя это - семечки. Что?.. Как я его взял?.. Шерше ля фам...
   Самая избитая французская фраза неожиданно бросила Дегтяря в испарину. Он повернулся к негру и посмотрел как бы сквозь него. На мгновение перед глазами возникло пунцовое лицо Лялечки. Шерше ля фам. Ищите женщину. Но не Лялечку и не Верочку, о которой она мышиным шепотком рассказала ему. Искать нужно в том магазине, откуда вывозили аппаратуру красноярцы.
   - Знаешь, Иван, - назвал он генерала по имени, - я тебе, пожалуй, еще одного их сообщника сдам. Точнее, сообщницу. Зовут ее Верой. Работает она в том же магазине, где брали Кирилла. Через нее они снимали номера и коды кредитных карточек. А поляки подделывали. Так что, Иван, за Верочку с тебя должок... Что?.. Сочтемся славой?.. Не те времена. Ну ладно, пора заканчивать. Мой подопечный начал подавать признаки жизни. Ко мне в туалет аэропорта пришли своих ребят... Что?.. Нет, я не шучу. В туалет. Вторая кабинка слева. Кстати, тут мне один парень помогал, наш африканский друг. Премируешь его. Он потом внукам будет рассказывать, что чуть не погиб в схватке с русской мафией...
   Глава двадцатая
   РЫНОЧНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
   Жора Прокудин с детства любил базары. Для него они были чем-то вроде ресторанов на открытом воздухе. Бывало как пройдут они с бабушкой ряд солений да так напробуются капусты, черемши и огурцов, что уже и завтракать не нужно. Ради того, чтобы не примелькаться, бабушка планомерно посещала все московские рынки по очереди. В родной Электростали ее уже знали и гнали, не стесняясь в выражениях. Спасала Москва-кормилица. И ее, и Жорика.
   В курортном городе Приморске ряд солений на центральном рынке оказался до неприличия скуп. Три кореянки сидели краснощекими купчихами за бетонным прилавком и отгоняли жирных южных мух от ванночек, доверху наполненных тертой острой морковью, баклажанами, капустой, сладким перцем и смесями самых невероятных комбинаций. Первая же щепоть, отправленная Жорой Прокудиным в рот, обожгла с яростью спирта.
   - Хо-о!.. Хо-о!.. О-хо-о! - выдохами попытался он спастись от пожара.
   - Ты не пробуй. Ты покупай, - предложила ему самая круглолицая и самая румяная из кореянок.
   - А это... сколько... того? - смущенно спросил Топор.
   - Недорого. Пятьдесят тысяч за сто граммов.
   - Ого! - не согласился Жора Прокудин с таксой. - За сто граммов?
   - А ты больше не съешь.
   - Я...
   Договорить Жора не успел. Его бесцеремонно оттер от прилавка мужичок в замызганом синем халате. Над его головой, над отполированной лысиной вьющиеся в немыслимом узоре рыжие волосы образовывали шатер. Под него хотелось засунуть пальцы и провести ладонью по голой пупыристой коже.
   - Держите, бабаньки, - выставил он перед собой по-карточному сложенные три квитанции.
   - Как обычно? - спросила все та же круглолицая.
   - Сегодня - да. По шестьдесят с носа. А завтра уже будет по семьдесят.
   - А что так?
   - Хозяин хочет подъезд к рынку заасфальтировать. Сейчас еще
   ничего, а зимой грязь такая, что не подойти и не подъехать...
   - Лучше бы с кавказцев больше брал. Сколько мы тут за день на
   солениях наторгуем!
   - Это уже не мои проблемы, - радостно сообщил мужичок и приложил грязные купюры кореянок к толстенной пачке, зажатой в левой руке. - Я с завтрашнего дня в отпуске. Собирать налоги другой будет.
   Судя по выражениям лиц кореянок, им было все равно, кто сдерет с них на десять тысяч больше, чем обычно.
   Рыжий шатер над головой мужика колыхнулся, будто желе, и он с резвостью мальчика понесся дальше, к мясным рядам.
   - Будете брать? - напомнила о себе торговка.
   - Мы посовещаемся, - уклонился от прямого ответа Жора Прокудин.
   Отведя за локоть Топора в угол павильона, он посмотрел на часы и вслух подумал:
   - Девять одиннадцать... Скорее всего, у этого мытаря рабочий день - с девяти. А рынок открывается в шесть...
   - Ну и что? - ничего не понял Топор.
   После бега под пулями у него стала дергаться щека под левым глазом, и он теперь беспрерывно подмигивал. Это совершенно не шло к его покореженному носу и рыжей щетине. От дурацкого подмигивания казалось, что Топор знает нечто такое, что никогда не дано узнать Жоре, и постоянно напоминает об этом.
   - Ну и что? - повторно дернув щекой, спросил он.
   - А то, что мне надоело служить милиционером. Я подаю в отставку!
   - Так мы ж это... Еле-еле отработали покупку формы...
   - Фуражку они, гад, отвоевали. Какой я теперь мент без фуражки?
   - Украдем, - подмигнул Топор.
   - Красть грешно, - голосом телепроповедника пояснил Жора Прокудин. Статья сто пятьдесят восьмая Уголовного кодекса Российской Федерации. Надо, чтоб сами люди нам отдавали. И радовались. Как мы когда-то...
   - Это когда же?
   - А как эмэмэму за их цветные бумажки наши кровные отстегивали...
   - Ну ты вспомнил! Это ж сто лет назад было!
   - Правда, есть статья следующая, сто пятьдесят девятая, - сокрушенно сплюнул на цементный пол Жора Прокудин.
   - А что это? - напрягся, но все же подмигнул Топор.
   - Короче, твоя задача: добыть халат этого мужика.
   - Какого?
   Топор до того запутался, что умудрился теперь подмигнуть обеими глазами. Вышло похоже на испуг.
   - Не бойся. Это не воровство, - обнял его за плечо Жора. - Мы возьмем в долг. Потом вернем.
   - А-а!.. Ты про сборщика дани?! - догадался Топор.