Христофоров Игорь. Воровские гонки

   - Ты идешь по ложному следу, - лежа на боку прохрипел Марченко. - Тебя обманули...
   - А что ты делал в Сибири? А-а? Кедровые орехи собирал?
   - В Си... В Сибири, точнее, в Омске я улаживал дела со строительством коттеджей. Туда должны переселить бывших нефтяников с Севера. Я выбил деньги из местного бюджета. Я закрыл проблему!
   - Красивая песня. Продай слова Меладзе. У него хорошо получится.
   - Ты не веришь мне, - даже не заметил, как перешел на "ты"
   Марченко. - Ты в плену своих идей. Я не знаю, при чем здесь
   Сибирь, но тебя здорово провели!
   Вскочив, Дегтярь уронил пульт на пол. Он ударился о ботинок, и оттого его падение получилось беззвучным. И сразу стало так тихо, словно весь мир теперь прислушивался к их беседе.
   Сыщик поежился от этого ощущения, но именно оно помогло ему сдержать себя.
   - Ты хочешь сказать, что ты не знаешь Кузнецова-младшего? - устало спросил он.
   - Я знаю трех Кузнецовых. Но я не знаю, кто из них младший...
   - А почему твоя сестра уволилась из магазина электротоваров?
   - При чем здесь сестра!.. Если... А-а, я понял! - с пола прокричал он, еле отлепив щеку от жирного масляного пятна. - Я все понял! Лида мне рассказывала... Она ходила в магазин уже после увольнения. Ходила за документами. Ей рассказали историю про вывоз товара по поддельным кредитным карточкам куда-то в Си-би...
   И замер.
   - Что, фантазия закончилась? - снова сел на шины Дегтярь.
   Они показались чуть приятнее, чем были до этого. Наверное, потому, что он отдал им часть своего тепла.
   - Да-да!.. В Сибирь... Кажется, в Красноярск. Лида сразу сказала: это дело рук Насти. Точно - Насти!
   Дегтярь нервно молчал. Ему очень хотелось опустить ботинок на пульт, вдавить кнопку и не отпускать, пока на губах у Марченко не запечется пена. Но он не знал, что делать потом. Ему нужен был живой Марченко. Трупы не умеют переводить деньги с одного счета на другой. Тем более из Австрии в Россию.
   - Ты допрашивал Настю? - полежав щекой на грязном полу, опять оторвал ее Марченко.
   - Кто это?
   - Она... она кассирша... Из того же магазина, где работала Лида. Очень красивая девушка. И очень волевая. Она устроилась на работу в магазин, проработала две недели и уволилась. Она... Она уговорила и Лиду уволиться. Я был против, но она наобещала ей золотые горы, а потом исчезла...
   - Типичная история.
   - Лида мне говорила, что у этой... у Насти был слишком нездоровый интерес к кредитным карточкам. Она все время расспрашивала ее об особенностях работы с кредитками...
   - Она же кассирша была... Что ж она, по кредиткам не отпускала?
   - Это новая для России операция. Не все до сих пор разбираются в терминалах. У Лиды в магазине существовал порядок: если появлялся клиент с кредиткой, то к кассе выходил старший продавец, парень.
   - А ты говоришь - Настя, - не нашел логики в его рассуждениях Дегтярь. - Значит, сжульничал парень. Как его?.. Старший продавец?
   - Лида... Лида разговаривала и с ним. Он божится, что в те часы, когда был зафиксирован съем сумм с карточек, его вызвали домой. Якобы его квартиру залили соседи сверху. Он приехал, а никакого залива нет. Шутка...
   - Ни фига себе шутка!
   "Директор - сволочь!" - подумал о лысом парне Дегтярь. Ничего о старшем продавце и нравах магазина он не рассказывал. А дурацкий звонок о затоплении квартиры мог вообще стать отправной точкой поиска. Но не стал.
   - Где живет эта... Настя? - спросил сыщик.
   - Откуда я знаю?
   - Ну правильно! Сейчас ты скажешь, поинтересуйтесь адресочком у моей сестренки! Так?
   - Нет... Не скажу... Сестра - в Дании.
   - Что это ее в такую глушь занесло?
   - Я нашел ей работу. В нашем торгпредстве.
   - А себе в Дании не нашел?
   - У меня... у меня, - чувствовалось, что он не хотел этого говорить. У меня зацепки в Австрии. В сфере недвижимости. Там есть партнер. Надежный партнер...
   - Ну ты даешь! Надежный! Да нет сейчас таких!
   - Есть.
   - Нету!
   - Есть.
   В тихом голосе Марченко было больше убедительности, чем в прорезающемся басе сыщика.
   - Ладно. Не будем гадать на ромашке, - сдался Дегтярь. - Ты объясни теперь, откуда у тебя двести двадцать две тысячи долларов. Чистое совпадение с суммой Рыкова?
   - Какое совпадение? - удивился Марченко. - Любой клерк в фирме знает, что Рыкова и Барташевского обчистили. И точно так же любой из них знает, на сколько обчистили. У Рыкова на одном счету было двести семь тысяч, на другом в целом - девятнадцать. У Барташевского - двадцать три тыщи с копейками. Можешь проверить по документам...
   Дегтярь не стал оспаривать. Точных цифр он не знал. В голове гвоздями сидели двести тысяч. Рыкова да двадцать с чем-то Барташевского. Сидели округленно и впрямь напоминали шляпки гвоздей.
   - Так откуда у тебя такие деньги? - все-таки не хотел проигрывать сыщик.
   - Заработал!
   - Вот именно столько?
   - Чуть больше половины суммы.
   - А остальные?
   - Ты же сам знаешь...
   - Я - знаю? - подвинул бровями вверх маску Дегтярь.
   - Ты про спортивный тотализатор говорил?
   - Было дело.
   - Вот на нем я и выиграл... Постепенно. За пять лет...
   - И ни разу не пролетел?
   - Ну почему же, - горько вздохнул Марченко. - Три прокола было...
   - За пять лет?!
   - А что тут такого?
   - Ну да!.. Я же забыл, ты всегда ставил наверняка... И кто ж тебя подвел? В эти три раза?
   - А зачем тебе?
   - Сам хочу поиграть.
   - Кто подвел?.. Наши, конечно... Кто ж еще!.. Я на мировой отборке по футболу на наших с Кипром ставил, а они, козлы, вничью сгоняли!
   - А ты говоришь можно кому-то в мире доверять!
   Спрыгнув с шин, Дегтярь хрустнул поясницей, подумал что-то свое, глубинное. Это было скорее чувство, чем мысль. В голове, как в бокале, красным и белым вином перемешивались любопытство и горечь. Постепенно любопытство победило горечь. Точно так же, как красное вино всегда перекрасит белое в одном бокале.
   - Короче так, Олег Батькович, - решил сыщик. - Сейчас я тебя верну верну в вертикальное положение. Но без растакелаживания...
   - А если я в туалет захочу?
   - Под себя сходишь. Как в детстве.
   - Ноги хоть развяжи!
   - Перебьешься!.. В общем, сиди и не потей...
   И молись Богу, чтобы я за сутки отыскал эту Настю. Если найду, ты будешь жить, Если нет...
   - Сволочь ты, не следователь, - огрызнулся Марченко.
   - Не скучай.
   На прощание Дегтярь наступил на пульт и злым долгим разрядом вогнал Марченко в беспамятство.
   Глава сорок восьмая
   РАЗБОРКИ В СПАЛЬНОЙ КОМНАТЕ
   Рыков очень любил в любовной игре одевать и раздевать Лялечку. С таким упоением девочки заворачивают в цветные лоскутки куколку, чтобы, полюбовавшись нарядом, тут же ее раздеть и попытаться изменить одежду, снова ее одеть. Рыков ничего не изменял. Просто когда он снимал нечто последнее, делавшее Лялечку наиболее близкой к природе, он тут же надевал это последнее. А за ним - еще три-четыре вещи.
   Сначала она удивлялась его странной манере. Но человек привыкает ко всему. Так и Лялечка привыкла к сложности любовной прелюдии. Главное обычно начиналось после третьего или четвертого раздевания. В зависимости от настроения Рыкова.
   Этой ночью он одел ее уже в пятый раз, и Лялечка не сдержалась:
   - Милый, я ведь живой человек... Я уже не могу... Я изнемогаю...
   Вместо ответа Рыков начал целовать пальчики на ее ножках. Пальчиков было десять, точно по норме, и каждому он уделил две-три секунды внимания. Пальчики были слишком изящны, чтобы не замечать их. Даже легкий мозолик на любом из них смотрелся бы его личным упущением. И он с удовольствием целовал их, одновременно как бы хваля себя за умение содержать жену в порядке.
   - Хорошо.
   Полтора часа назад Рыков отсчитал ей две тысячи долларов. За четыре будущих ночи. Теперь уже Лялечка была перед ним в долгу, а должник своего мнения кредитору не называет.
   - Ну иди ко мне, ми-и-илый, - пропела она и тут же завизжала.
   Из окна огромной черной гориллой бросилось на Рыкова странное
   вонючее существо и, сбив его на пол, захрипело:
   - Убх-хью!.. Задух-хшу!
   Сменив визг на плачь, Лялечка как была всего лишь в одном-единственном лифчике, так в одной и бросилась к выключателю. Свет вместо того, чтобы прояснить картину, ухудшил ее. Лялечка сходу ослепла, зажала глаза ладошкой и, медленно и боязно раздвигая пальчики, рассмотрела на полу двух барахтающихся мужиков.
   Спиной на узорчатом паласе елозил голый Рыков. Его шея была почему-то черной. Лялечка опять решила взвизгнуть, но передумала, рассмотрев, что черное - это все-таки не шея, а пальцы незнакомца, придавившего своим джинсовым телом Рыкова.
   Она всегда считала мужа огромным, сильным и непобедимым. Чем-то он напоминал ей бетонный отбойник, о который разбивались испытуемые на лобовое столкновение автомобили. Машины превращались в сплющенные консервные банки, а с бетонного отбойника не осыпалось ни крошки. И теперь, когда Рыков, до синевы напрягший лицо, только хрипел и по-кукольному нелепо двигал в воздухе руками с пудовыми кулачищами, Лялечка поняла, что происходит что-то страшное. Что она не просто теряет мужа, а и все остальное, что было в ее сладкой разгульной жизни.
   Она кошкой прыгнула к сцепившейся парочке, подхватила с пола дубовую банкетку и сзамаха опустила ее на затылок жуткого джинсового человека. Он икнул и распластался на Рыкове еще плотнее и шире.
   - Ха... Аха-а... Охо-о...
   Это не были звуки джинсового человека. Это выползал из-под него, как шахтер из-под угольного завала, Рыков.
   - Хо... Охо-о... О-о, - выдохнул он весь воздух, хотя наоборот нужно было вдохнуть, и слабой, дрожащей рукой перевернул тело. - Ха-арченко-о... То есть Ма-арченко...
   - Олег?! - вскрикнула Лялечка. - Почему Олег? Он... такой грязный... Он так воняет... Он...
   Глаза Марченко медленно открылись. Он уставился на голую Дядечку и на время забыл о Рыкове. Он не мог понять, что мешало ему увидеть Лялечку полностью голой.
   - Ли... лифчик, - наконец догадался он и показал на нее пальцем, как большой глупый ребенок.
   - О... оденься, - хрипло потребовал Рыков. - В одном лих... лихчике ты...
   - Да-да... Я сейчас... Я обязательно...
   Не глядя, она нащупала синий атласный халатик, набросила его на плечи и снова взвизгнула от удивления.
   Мутным взглядом Марченко отыскал в комнате Рыкова, оттолкнулся руками от пола и бросился на него с удвоенной яростью. На том месте, где он только что лежал, темнело пятно крови.
   - Олег, пре... прекрати! - орал заплетающий ему руки Рыков. - Ты со... сошел с ума! Ляля, вызови ми... милицию!
   - Да! Вызови! Вызови! - неожиданно поддержал его Марченко. - Пусть они арестуют сволочь, нанявшую сыщика-садиста! Пусть арестуют! Он пытал меня! Пытал! То-оком! Это ты! Ты! Ты! Ты его нанял! Ты меня пытал!
   Прокатившись по паласу в борцовской сцепке, они врезались в комод, и стояща на нем лампа с огромным синим абажуром звонко упала на пол. Рыков локтем оттолкнулся от комода, и она покатились к кровати, на время превратившись в каток асфальтоукладчика. Под катком с хрустом мялись и превращались в порошок осколки стекол, бывших когда-то частью настольной лампы.
   Удар о прикроватную тумбочку сбросил на них еще одну лампу, точную близняшку уже погибшей. Она уцелела от удара о пол, но ботинок Марченко, лягнувший воздух, задел за нее, и она , лопаясь во вращении и рассыпаясь на куски, прокатилась до лялечкиных ног.
   Руки Рыкова все-таки победили руки Марченко. Хозяин квартиры сумел ухватить непрошеного гостя за воротник джинсовой рубашки и ударить затылком об угол прикроватной тумбочки.
   - А-а! - вскрикнул Марченко. - Больно же! Там - больно!
   - Успокоился? - сквозь одышку спросил Рыков.
   Из его рта несло диким запахом чеснока. Марченко сморщился скорее от вони, чем от боли в затылке.
   - Я подам на тебя в суд, - успокаиваясь, произнес он.
   - А я на тебя. За хулиганство и ограбление квартиры...
   - Какое ограбление?
   - Ты залез через окно... Ко мне домой залез... Это уже покушение
   на частную собственность. И это... мебель, люстры и все такое...
   Ты заплатишь за разрушения...
   - А та... ты - за издевательства!.. Как фамилия этого гребаного сыщика?
   - Ляля, уйди! - потребовал Рыков. - Здесь мужской разговор.
   - Как его зовут?! Где он живет?!
   - Уйди, твою мать! - швырнул Рыков в нее куском абажура.
   - Сумасшедшие... Вы оба - сумасшедшие, - решила она.
   Хлопнула дверью, и стало тише, чем в зале суда перед оглашением приговора.
   Пальцами Марченко ощупал затылок. Они стали мокрыми и липкими, но кровь еле просматривалась на грязных, измазанных автомобильными маслами пальцах.
   - Хорошо, что не мозги, - решил он.
   Не менее часа он полз вместе со стулом к двери гаража. И наверное, не менее трех часов лупил ногами по этой двери, пока не расслышал голос. Жилистый мужик в промасленной фуфайке спилил дужку амбарного замка, впустил в гараж свет и показался Марченко ангелом. Фуфайка на его спине и впрямь смотрелась сложенными крыльями. Только очень насалидоленными. Той же ножовкой мужик перепилил наручники, по инерции перепелил же и веревки и поинтересовался, не вызвать ли врача. Или милицию. Марченко обнял его, повисел на плечах, вволю нанюхавшись едким запахом его фуфайки, и поплелся по смеркающейся гаражной улице в единственно магнитном направлении - к Рыкову.
   - Ты все равно скажешь, как зовут этого морального урода! - уверенно сказал он. - Он купился на мой перевод денег за границу. Он - дурак. Я не крал твоих капиталов. Это не в моих правилах. Я доказал ему это, но он не отпустил меня. И это еще раз доказывает, что он просто садист...
   - Я не могу назвать его... Я...
   - Можешь не называть. Я его сам найду. Было не очень хорошо видно, но я заметил: у него нет пальца на одной руке. Точно? Нет?
   - Я не знаю...
   - Врешь! Знаешь!
   - Олег, скажи честно: ты не крал? - с детской наивностью в голосе спросил Рыков.
   - А ты еще не понял? Думаешь, я бы появился у тебя после того, как еле сбежал от твоего садиста-наемника? Если бы я был вором, ты не увидел бы меня никогда! Слышишь - никогда!
   - Ну,ты это...
   - Мне надоели ваши свинские рожи. Вы забыли обо всем в жизни, кроме одного: что нужно хапать, хапать, хапать! Любой ценой! Любым способом! Я так не могу... Я вышел из игры. Я не хочу дикого леса. Душа просит цивилизации. Я уезжаю в Европу...
   - Ну конечно! Ты же не рисковый парень. Тебе нужны гарантии в бизнесе. А какие могут быть гарантии в начале того, что мы строим!
   - Назови его имя!
   - Олег, я верю тебе... Знаешь, я не поверил, когда сыскарь
   сказал , что украл ты.
   - Имя!
   - Я хочу тебе добра... Уезжай, если уезжаешь. Если ты свяжешься
   с ним, он убьет тебя. Не обязательно своими руками. Но точно убьет. Уйди с его пути. Я уже сам временами жалею, что нанял его...
   - Так выгони! Избавься от него!
   - Контракт, - еле выговорил Рыков.
   - Порви его!
   - Не выгодно. Слишком большие потери...
   - Этого, значит, ты боишься. А того, что вы затеяли с Барташевским? Думаешь, я не знаю о продаже одних и тех же метров по второму разу?
   Рыков первым поднялся с пола, обмотал живот простыней и на время превратился в древнегреческого философа. На его лице читались удивление и страх. Он будто бы первым из философов на земле сумел только что осознать, что жизнь - это наказание, а не поощрение.
   - Ты... знаешь?
   - Потому я и уволился! А не по семейному... Нет у меня семьи! И ты сам это знаешь!
   - А эта... Наташа... Она хорошая девушка. Ты был бы счастлив с ней...
   - Она отказала мне, - ответил Марченко и ощутил невероятное бессилие.
   Три слова выжали из него больше, чем пытки в гараже, нудные часы
   в плену и драка с десятипудовым Рыковым. Почудилось, что он даже
   не сможет встать.
   Но он встал.
   Залитая светом спальня Рыкова выглядела чернее гаража. На высоченном резном шкафу с зеркалами, на комоде с коваными ручками ящиков, на кровати, на шелковых обоях лежала грязь, грязь, грязь. Но ее не видел никто, кроме Марченко. И он вдруг понял, что сыщик - такая же грязь, и он только замажется об него.
   А ототрется ли - еще неизвестно.
   - Где у тебя выход? - раздраженно спросил Марченко и отвернулся
   от Рыкова.
   Глава сорок девятая
   ДЕНЬГИ ВСЕ-ТАКИ ПАХНУТ
   Куча денег, настоящая, на стол сваленная куча денег - это нечто живое.
   Жора Прокудин сидел в волшебном кресле зама по материально-техническому обеспечению, смотрел на кучу и ему казалось, что она что-то шепчет ему. Легкий ветерок, дующий в распахнутое окошко, шевелил мятыми купюрами, а иногда, осмелев, мог даже сдвинуть парочку банкнот, и тогда они с шорохом осенних листьев сползали к основанию цветного холма.
   - Сколько же вас, родные мои? - уперевшись локтями в стол,
   уткнул Жора Прокудин подбородок в ладони. - Сколько?
   И в шорохе ему почудилось, что куча ответила:
   - Ма-ало. Очень ма-ало...
   - Почему же? - удивился он. - Тысяч двадцать - двадцать пять "зеленых" по курсу...
   - Нас не бывает слишком много, - ответили деньги.
   - Серьезно?
   Купюры шептали ему о том, о чем он и без того уже сто раз думал. Куча будто бы высасывала эти мысли из глубины мозга и с шипением и шорохом озвучивала их.
   - А если заиметь все деньги мира? - спросил он.
   - Одному человеку?
   - Да. Мне одному! Все какие есть! Доллары, франки, фунты,
   динары, леви, рупии... Все, абсолютно все!
   - А не жирно будет?
   - А если прикинуть, что можно? А? Все "бабки" мира у меня
   одного! Тогда вас тоже будет мало?
   - Конечно! Тебе же придется содержать все остальное
   человечество, то есть платить зарплату, пособия, премии, вкладывать деньги в заводы, фабрики, фермы, содержать армию и полицию. Да ты уже на второй день поймешь, что денег не хватает и включишь печатный станок!
   - Странно... Почему деньги - такая непонятная вещь? - горько вздохнул Жора Прокудин. - К ним никто не равнодушен. Для одних они - счастье. Для других - горе. Но безразличных нет. Ни одного человека на земле...
   - А дикари?
   - Какие? Курортники, что ли?
   - Нет. К примеру, индейцы Амозонки. Они живут без денег. И не испытывают желания их заиметь.
   - Это им только кажется. Ведь у них есть хоть что-то из
   предметов цивилизации?
   - Есть. Кастрюли.
   - Ну вот! Они же их за что-то купили!
   - Индейцы выменивают их у торговцев на лодках за обезьян и змей.
   - Бартер, значит?
   - В чистом виде.
   - А торговцы потом продают обезьян и змей?
   - Естественно. Скупщикам диких зверей.
   - Вот видишь! Все равно без вас не прожить! - воскликнул Жора Прокудин и окунул лицо в кучу.
   Приятно прошуршав, деньги впустили его лицо вовнутрь. Жора втянул ноздрями странный, никогда прежде не испробованный запах. До этой минуты он никогда не был так близок лицом к деньгам. Считал купюры миллионы раз. Но не менее чем в двадцати сантиметрах от носа. Он даже буквально верил в образное выражение одного американского миллионера, что деньги не пахнут.
   Втянул воздух - и понял: пахнут. Еще как пахнут!
   Точнее - воняют. Старые купюры, прошедшие по тысячам пальцев шахтеров, шоферов, торговок, домохозяек, воров и пацанов, воняли пыльной изношенной одеждой. Новые - свежей краской. Смешиваясь, два запаха создавали странный дурманящий коктейль. Такого Прокудин не встречал нигде и никогда.
   - А если вас дезодорантиком... того... Вы тоже, господа
   банкноты, будете так вонять? - спросил он у кучи.
   Жорик, тебя там требуют, - ответила она голосом Топора.
   - Чего?
   Вырвав голову, уже по уши погруженную в деньги, Жора Прокудин с неприятным удивлением увидел физиономию Топора в дверном проеме. Не хватало еще, чтоб он услышал его разговор с кучей.
   - Чего тебе? - как можно величественнее сел он в кресле.
   - Я ж сказал, зовут тебя.
   - Кто?
   - Ну, этот... здоровый как тюрьма...
   - Софрон?
   - Он не сказал, как его зовут. Он так в дверь долбанул, что я открыл... А что, неправильно сделал?
   - Мент ушел? - догадался Жора Прокудин.
   - Как обычно. Пятнадцать минут назад... Ты "бабки" пересчитал?
   - За полчаса? Ты думаешь, у меня в башке калькулятор?
   - Этот... как его? Зовет тебя...
   - Софрон.
   - Ага!.. Софрон! - после повтора имени Топору стало значительно легче. - Он это... сидит и на Жанетку зенки пялит... Вот... И мешает этим ей, значит, отчетность в книге подбить...
   - Мешает, говоришь?
   - Однозначно.
   - Значит, судьба, - вздохнул Жора Прокудин. - Пойду с другом Софроном поговорю...
   - Ты скажи, чтоб он того... на Жанетку не зырил!
   Жора нехотя выбрался из обжитого кресла. Свежий порыв ветра взъерошил деньги, и они будто бы зашептали: "Штой... штой... Не ух-ходи-и-и...
   - Жди меня здесь, - приказал он топору. - Из кабинета ни на шаг!
   - Что ж я? Совсем, что ли? Не понимаю - деньги!..
   В холле дворца культуры рядом с Жанеткой и Бенедиктиновым сидел не только Софрон. На подоконнике грачами шумели пацаны, пришедшие явно вместе с ним. Самому младшему из грачей было лет четырнадцать, у старшего на лысине читалось сорок с гаком. Ничего, кроме черных джинсовых рубашек и таких же черных джинсов, на них не было. Из-за этого они все казались матросами.
   - Короче, мы за вшивками причапали, хозяин, - негромко объявил Софрон.
   В ноздри Прокудину ударил густой винный запах и он чуть не чихнул.
   - Я не понял, - изобразил дурачка Жора.
   - Ну ты красавчик!.. За "бабками" мы. Как договорились. У народа трубы горят. Пора остудить...
   Народ загыгыкал и тремя одновременными плевками добил до Жорика. Два попали на левую кроссовку, один, самый густой и тягучий, зацепился за низ джинсов. Они у Прокудина были синие с подваром. В эту секунду он навсегда решил для себя, что больше не станет покупать синих с подваром джинсов, как будто эти, опозоренные, отвечали за всех своих остальных собратьев.
   - Короче, кидай леща и мы линяем...
   Теперь уже Софрон не смотрел на Жору. Улыбаясь, он действительно, как заметил Топор, пялился на Жанетку. Прокудину стало холодно от мысли, что такой лакомый кусочек Софрон точно не упустит. Он еще хотел подумать что-то плохое о госте-гиганте, но не успел.
   Бешеный удар вышиб дверь. Шпингалет, удержавший ее, перелетел через холл и ткнулся Софрону в шею. Скорее всего, он его даже не ощутил. Иначе бы хоть на пол посмотрел, куда упал шпингалет. А так только на дверь.
   А в ней стоял коротышка с землистым лицом. Клетчатая рубашка на его груди и армейские брюки цвета хаки да еще и с сними офицерским летчицким кантом смотрелись на нем смешно. Мужичок воспринимался слесарем местного домоуправления. как он сумел вышибить дверь, Жора Прокудин даже не мог представить, но на всякий случай посмотрел на кулачки гостя.
   На левом из них синие буквы татуировки образовывали имя Вова.
   - Здо-орово, Со-офрон, - с легким заиканием сказал он.
   - А-а, это ты... Хрипатый, - нехотя встал Софрон.
   Гость и без того смотрелся метром с кепкой, а когда Софрон встал, то вообще превратился в карлика.
   - Ба-анкуешь? - все так же тихо спросил Хрипатый и наконец-то шагнул в холл.
   И сразу у двери стало тесно. Сопровождающие его татуированные парни со стандартными землистыми лицами выстроились вдоль стены. Казалось, что они появлялись из воздуха и, если бы Хрипатый сделал еще пару шагов в холл, то свободное место за его спиной тут же заполнили бы другие татуированные люди с землистыми лицами.
   Он не шагнул. Он сел на угол стола, за которым онемевшей статуей возвышался бледнолицый поэт Бенедиктинов. Хрипатый, впрочем, его даже не замечал.
   - Куражным ре-ешил за-аделаться, Софрон? - спросил он и посмотрел на свои ногтики.
   - Эту контору я застолбил, - от потолка пробасил гигант. - В натуре...
   - Мы город с то-обой ра-азве не на-арезали?
   - Ну, нарезали...
   - Мо-ои в те-ебе в базар ны-ыряют?
   - Не видел
   - А чего ж тогда?
   Он мягко опустил ручку. Ногти, видимо, ему понравились. А может,
   и не понравились. Никогда не знаешь, что ощущает другой человек. И ощущает ли он хоть что-то в данный конкретный момент?
   - Они - наши, - упрямо сказал Софрон.
   - С ка-акой стати?
   - Они, короче, контору на адрес в центре города
   зарегистрировали. А тут на время застолбились. Они завтра ко мне переезжают...
   Софрон соврал про переезд так ловко, что Жора даже не успел придумать, чем же ответить. Он просто чувствовал, что голос сейчас подавать нельзя. Все равно не заметят. Два дерущихся слона не думают о муравье у них под ногами. Это муравью нужно думать, как бы не затоптали.
   - Вот переедет, то-огда и будешь ба-азар с ним вести. А се-ейчас он мо-ой. Въехал?
   - Он мне должен, - просипел Софрон.
   - Все. Ба-азар окончен. Этот ба-азар и так во-ода. Иди,
   Со-офрон. Или ты не трекаешь?
   Одним только шагом навстречу к Хрипатому Софрон сбросил своих грачей с подоконника. Кулаки в карманах их джинсов сжимали кастеты и финки с вылетающими лезвиями. Центровые угрюмо молчали и не могли понять, почему Софрон испугался такого шкета. Требовалось сложить в одно место шестеро Хрипатых, чтобы получить одного Софрона. Но он, кажется, не видел разницы в размерах.
   Он считал головы. И когда оказалось, что пролетарских на пять человек больше, Софрон зло процедил зубы:
   - Ну ты меня укусил!
   - Все. Не ищи у та-атарина кобылу, - тихо произнес Хрипатый. - Базар за-акончен. Иди к своим тачкам. Мы даже ко-олеса не про-окололи. Мы до-обрые.
   Обернувшись, Софрон чуть сгорбился и посмотрел на Жору Прокудина так, что у того волосы на ногах зашевелились. Астрологи для предсказания будущего фирме "Резиновые гвозди" уже не требовались. Оно и так было яснее ясного.
   Молча Софрон вышел из холла. Грачи - за ним.
   - Какой он хам! - неожиданно выкрикнула Жанетка, и Хриплый покровительственно улыбнулся.
   - Жорик, я уезжаю! - уже в сотый раз за эти дни объявила она и вскочила из-за стола.