Хьюсон Пол. Сувенир

   Когда Шон с Энджелой приехали, Джек Вейнтрауб мерил шагами коридор под дверями студии.
   Джек — невысокого роста, красивый, разменявший полвека, хотя выглядел на сорок, в хорошей форме благодаря занятиям теннисом, загоревший во время проведенных на личной лодке уик-эндов, — одет был как обычно: пиджак, полосатый галстук Старой Школы. Однако обычной улыбки они не увидели.
   Джек широким шагом ходил по коридору, а кроссовки «Гуччи» подчеркивали его волнение, еле слышно вызванивая «Харе, Кришна». Лицо у Вейнтрауба было красным и злым. Увидев Шона, он схватил его за локоть и потащил к окошку в двери студии.
   — Вон твой драгоценный композитор, — прошипел он, тыча пальцем в стекло. — Сам посмотри.
   Шон заглянул в окошко, потом непонимающе перевел взгляд на Вейнтрауба.
   — Сейчас десять утра, а он, мать его за ногу, уже обкуренный! Вся их шарага! — Эти слова Вейнтрауб буквально выплюнул. Энджела широко раскрыла глаза. Она впервые видела, чтобы продюсер утратил хладнокровие.
   Шон ободряюще сжал руку Джека.
   — Да будет тебе, расслабься, — успокоил он. — Морган всегда так работает. Такой уж он есть.
   — Ты понюхай, как там пахнет!
   — Да ладно. Подумаешь, косячок.
   — «Подумаешь, косячок»? Он что воображает? Что это какие-то сраные посиделки?
   — Поверь мне, — убеждал его Шон, — проблем не будет.
   — Проблем не будет? Не будет? Погоди, увидишь этих бездельников. Состарившиеся хиппари, все до одного!
   — Джек, довериться мне ты, по крайней мере, можешь?
   — Зачем я дал уговорить себя на это? — Вейнтрауб опять принялся ходить по коридору. — Можно было договориться с приличным композитором и настоящими музыкантами. — Он круто обернулся к Шону и Энджеле. — А вместо этого у нас тут какой-то обторчанный друид-хиппи!
   Вейнтрауб яростно сверкнул глазами на окошко в двери студии.
   — Имей я хоть малейшее представление о том, во что ты нас втягиваешь… — Он закусил губу. -…Может быть, я сумею залучить Джонни Губермана. Я понимаю, что все это в последнюю минуту, но он у меня в долгу.
   Энджела взглянула на Шона, опасаясь самого худшего. Но он смотрел по-прежнему невозмутимо. Она восхитилась его выдержкой.
   — Морган Дандес — блестящий музыкант, — настойчиво повторил Шон.
   Вейнтрауб чопорно выпрямился.
   — Надеюсь, мне не нужно напоминать тебе, что для озвучивания фильмов недостаточно написать симпатичную мелодийку, — фыркнул он.
   Шон терпеливо напомнил ему, что на счету у Дандеса несколько озвученных лент.
   — Все равно мы ему заплатим, — он улыбнулся. — Он уже сделал половину работы. Значит, можешь спокойно расслабиться и слушать то, что он может предложить.
   Кажется, эти слова возымели действие. Вейнтрауб протиснулся мимо них в студию.
   — Роскошное начало, — пробормотала Энджела, заходя следом за Шоном.
   При виде их Морган Дандес поднял глаза от маленькой арфы, которую настраивал. Темные, густые, мягко ниспадающие волосы, в которых виднелись серебряные пряди, мелкие кошачьи черты лица, точеный нос, небольшие усики, борода. Энджела подумала, что данное Вейнтраубом определение «друид-хиппи» подходит как нельзя лучше. Морган был в линялых джинсах, с шеи свисала копия серебряного кельтского креста из Музея искусств Метрополитэн. Он осторожно потушил недокуренную сигарету с марихуаной и подался вперед, чтобы поздороваться. Энджела взглянула на Джека Вейнтрауба и очень удивилась: лицо продюсера опять спряталось за прежней, хорошо ей знакомой улыбкой.
   Композитор представил свою группу. Музыканты сдержанно кивнули в знак приветствия. Трое мужчин и две женщины, все похожие на самого Моргана — дети шестидесятых. Энджела понимала и уважала этих людей. В отличие от них с Шоном, они не пошли на компромисс, не погрузились в прежнюю дрему, не подпали еще раз под чары Американской Мечты. Их идеализм, отрезанный от сиюминутных политических развязок, скорее оказался направленным в определенное русло, переведенным на запасные пути, переродился в граничащую с культом преданность крайним формам искусства.
   Энджела взглянула на принесенный ими набор инструментов: виолы; муг; ударная установка; несколько флейт, больше похожих на фаготы; маленькие арфы рядом с обычной концертной арфой; непонятный инструмент, в котором она распознала индейскую таблу. Через спинку стула была перекинута волынка, больше всего напоминавшая выброшенного на берег кальмара.
   Бледный, натянутый, как струна, Шон удалился с Вейнтраубом в кабину звукоинженера. Энджела сжалась на стуле в уголке студии, предпочитая живую музыку напряженной атмосфере кабины. Она была взвинчена до предела и отдала бы за сигарету полжизни, но повсюду висели таблички «НЕ КУРИТЬ».
   Озвучивание началось.
   Вскоре Энджела поняла, что тревожилась напрасно. Она не знала, что думают Шон с Джеком Вейнтраубом, но музыка, несомненно, превзошла все ее ожидания. Неотвязная, лирическая, она вплеталась в отснятый Шоном материал и выразительные комментарии Маккея, придавая им очарование. Некоторые мелодии уже были знакомы Энджеле, поскольку, взяв за отправную точку записи Шона, Морган Дандес разработал несколько тем в сложный кельтский рисунок из радостных и скорбных контрапунктов. Сверх того он почерпнул кое-что из шотландских, мэнских и бретонских источников. Когда одна из женщин достала ложки, и к знакомой мелодии добавился веселый аккомпанемент, Энджела не смогла сдержать улыбки.
   В час дня сделали перерыв на обед. Музыканты ушли.
   Собрав вещи, Энджела ждала Шона в коридоре возле студии, напевая себе под нос одну из музыкальных тем. Дверь открылась, и она обернулась. Вместо Шона появился Джек Вейнтрауб. Следом за ним шел Морган Дандес. Вейнтрауб восторженно говорил о каком-то другом проекте.
   — Фантастично, — быстро сказал он Энджеле, блестя глазами, и широким шагом удалился вместе со своей новой находкой. Дандес обернулся и серьезно подмигнул Энджеле. Она улыбнулась в ответ. Перспективы были недурными.
   — Миссис Киттредж?
   — Да?
   Энджела обернулась. К ней приближался грузный незнакомец в сером пиджаке. Редеющие волосы, свиноподобное бледное лицо, небольшие, изогнутые «луком Амура» пухлые губы, широкая грудь — вероятно, некогда мускулистая, а теперь заплывшая жиром. Рукой-окороком незнакомец тянул из нагрудного кармана потрепанный бумажник и подсовывал его Энджеле. Она непонимающе взглянула. Значок полицейского и удостоверение. В удостоверении было написано: ЛЕЙТЕНАНТ ДЖОН Х. ПАУЭЛЛ. ОТДЕЛ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ УБИЙСТВ.
   — Джек Пауэлл, — представился незнакомец.
   — Да? — насторожилась Энджела. — Чем могу быть полезна?
   Не успел лейтенант ответить, как из двери стремительно появился Шон. На губах играла победная улыбка.
   — Джек в восторге. Он просто влюбился, — выкрикнул он. — Что я говорил?
   Энджела обрадовалась. Последнее большое препятствие перед походом на телевидение. Похоже, их ирландское везение пристало к ним накрепко. Тут она вспомнила про детектива и представила его Шону.
   Шон взглянул на удостоверение и сдвинул брови.
   — Отдел по расследованию убийств?
   — Мы можем поговорить? — сказал детектив.
   — Мы собирались перехватить по сэндвичу, — сообщил Шон.
   — Я вас провожу.
   Они молча вышли из здания и протолкались сквозь толпы идущих обедать.
   — Стало быть, снимаете кино? — спросил лейтенант.
   — Пытаемся, — ответил Шон и нажал кнопку на светофоре. Они стояли у оживленного перекрестка.
   Детектив что-то вынул из кармана пальто и подал Энджеле. Маленькую черно-белую фотографию.
   — Я раз снимался, — доверительно сообщил он. — Много лет назад. Меня тогда прикомандировали на денек к съемочной группе. Выезд на натуру. Засняли меня на велосипеде. Правда, фильм я так и не посмотрел. Какого черта? Небось, все равно дальше пола в монтажной я не прошел. — Он рассмеялся.
   Пока лейтенант говорил, Энджела внимательно изучала фотографию. Это был моментальный снимок женщины в цветастом купальнике, которая стояла на дощатом настиле на фоне группы людей. Женщина смутно напоминала миссис Салливэн.
   Энджела молча протянула фотографию Шону.
   — Кэтлин Салливэн, — объявил детектив.
   У Энджелы екнуло сердце.
   Загорелась надпись ИДИТЕ, но никто не тронулся с места.
   Шон уставился на детектива.
   — В чем, собственно, дело?
   Детектив печально вздохнул и забрал у него снимок. Он откашлялся.
   — Так, несколько рутинных вопросов. Это не займет много времени.
   — Каких вопросов?
   Лейтенант удивленно посмотрел на него.
   — Вы что, не в курсе?
   — Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, — сказал Шон.
   — Она умерла, мистер Киттредж.
   — Кто?
   Детектив поднял фотографию.
   Энджела вспомнила удостоверение отдела по расследованию убийств.
   — Вы шутите, — тихо проговорил Шон. — Миссис Салливэн?
   — Разве ее близкие ничего вам не сообщили?
   — Никто и словом не обмолвился, будь им пусто.
   Замигала надпись СТОЙТЕ.
   Детектив кивнул на мигающий светофор.
   — Мы как?..
   Они перешли улицу и остановились посреди тротуара. Их тут же снова начали толкать прохожие.
   — Сюда? — Пауэлл указал на закусочную.
   Шон молча кивнул.
   Они вошли и протиснулись в угол, к стойке. Подошла девушка, приняла заказ. Всем сэндвичи.
   Верный своему слову лейтенант задал ряд рутинных вопросов типа «когда и при каких обстоятельствах вы видели миссис Салливэн в последний раз», делая пометки в крохотном блокноте кирпичного цвета, у которого вместо корешка была спиралька. Энджела сидела, предоставив Шону отвечать на большую часть вопросов. Ее сердце съежилось и превратилось в маленький ледяной комок. Она думала про кровь и смерть, про Фиону и про Перышко, про невезение, про миссис Салливэн и про тьму, надвигавшуюся на них подобно приливу, подобно грозовым облакам или сотканному из мрака кряжу… или холодному неприветливому айсбергу, который неумолимо движется вперед, круша все на своем пути.
   Теперь спрашивал Шон.
   — Как вы узнали, что она работала у нас?
   — По одному из ваших необналиченных чеков.
   — Где это произошло?
   — У нее на квартире.
   — Ограбление?
   Детектив покачал головой.
   — В сумочке остались деньги. В ящиках комода — драгоценности. По-видимому, ничего не тронули.
   — Псих.
   Лейтенант кивнул.
   — Может быть, кто-то из ее знакомых. Кто-то, с кем она провела ночь.
   — Миссис Салливэн? — Шон широко раскрыл глаза.
   — Не исключено. Она была в ночной рубашке. И отперла дверь, чтобы впустить его. Подумайте — может быть, вы вспомните каких-нибудь ее друзей мужского пола, о которых она не говорила сестре?
   Они не вспомнили. Частная жизнь миссис Салливэн всегда была для них тайной.
   Появились сэндвичи. Шон тупо уставился на них.
   — Как ее нашли?
   Детектив накинулся на сэндвич так жадно, словно не ел целую неделю.
   — Супруги, проживающие этажом ниже. Они вызвали коменданта здания. А он — нас.
   — Этажом ниже?
   — У них что-то проступило на потолке в гостиной. Они подумали, уж не кровь ли это. — Лейтенант отпил большой глоток кофе. — Так и оказалось.
   Молчание.
   Детектив перегнулся через столик к Шону.
   — Этого нам действительно надо поймать, — доверительно сообщил он. — А стало быть, припомните все, что могло бы помочь. Может быть, она упоминала какие-то имена, фамилии.
   Энджела заметила на подбородке у лейтенанта пятнышко майонеза. Шон тоже уставился на него.
   — Конечно, — сказал он.
   Детектив внезапно почувствовал их пристальное внимание и неловко утер подбородок.
   — Мы не раскрываем всех подробностей прессе.
   — Нет? — переспросил Шон.
   Пауэлл медленно покачал головой и в один укус прикончил сэндвич.
   — Понимаете, она погибла не самым приятным образом. — Он допил свой кофе. — Подражатели нам ни к чему.
   Он взял свой чек, нащупал бумажник и собрался на выход.
   Они ждали, чтобы он ушел.
   — Действительно не по себе делается. Бедная женщина. Очень неприятно. — Детектив опять покачал головой и протянул Шону свою карточку.
   А потом объяснил, как убили миссис Салливэн, и оставил их доедать ленч.
 
   В этот вечер Энджела приняла две таблетки «Далмана».
   Шон быстро уснул, но она лежала рядом с ним без сна и видела пропавшую с места преступления голову миссис Салливэн, которая пристально смотрела на нее из темноты круглыми неподвижными глазами.
   Чуть погодя таблетки подействовали, и Энджела уснула. Ее сны были горячечными и путаными. Перед рассветом она снова стояла в подвале. Мать в черном платье — том самом, что надевала на папины похороны, — стояла на верхней ступеньке лестницы и кричала Энджеле вниз, чтобы та нашла новую лампочку взамен перегоревшей в будильнике.
   — Лампочки — в третьем шкафу справа. Ты же знаешь, дорогая. Почему мне каждый раз нужно тебе это напоминать?
   Но Энджеле не хотелось открывать шкаф. Она знала: стоит открыть третью справа дверцу, и оно выберется наружу. Она попыталась вспомнить подходящую к случаю молитву и обернулась к стоявшему рядом с ней Пэту Диллону… но тот, конечно, не мог ничего сказать, поскольку рот у него был наглухо зашит. Потом Энджела оказалась на больничной койке. Руки и ноги были в гипсе, как у Джерри, а на живот давило что-то тяжелое, оно двигалось. У Энджелы возникло ощущение, что оно живое; она стала кричать, звать медсестру — и вдруг поняла, что видит сон.
   А потом проснулась. Она лежала на спине, глядя в темный потолок спальни.
   Я не сплю, думала она, не сплю, не сплю!
   И почти поверила в это.
   Вот только…
   На живот продолжала давить какая-то тяжесть. На мгновение Энджела оцепенела.
   Потом, с криком отвращения, судорожно дрыгнула ногами. Чувство тяжести мгновенно растаяло, исчезло без следа.
   Энджела нашарила выключатель и с трудом выдохнула:
   — Шон?
   Он открыл один затуманенный сном глаз.
   Пока она объясняла, в чем дело, он крепко обнимал ее.
   Наконец, Энджела замолчала.
   — А потом ты проснулась по-настоящему? — спросил он.
   Энджела кивнула. Шон подавил зевок.
   — Прости, — извинился он.
   Она заглянула ему в глаза и прошептала: «Шон?» Ей не хотелось облекать свои страхи в слова.
   — Что, милая?
   — Ты не думаешь… не думаешь, что это ощущение тяжести что-нибудь значит?
   — Например? Что оно может значить?
   — В смысле беременности. Что что-то не так.
   Он нахмурился.
   — Оно было таким реальным. — Энджела положила голову мужу на плечо. Шон погладил ее по голове. — Ты не думаешь, что таким образом мое тело пыталось мне что-то сообщить? Предостеречь? — Она подняла на него глаза.
   Шон подумал; потом:
   — Не знаю, детка. Все это больше похоже на обычный кошмар. Но, в конце концов, я не специалист. Если тебя это в самом деле тревожит, съезди к доктору Спэрлингу. Разве тебе не пора в очередной раз провериться?
   Энджела кивнула.
   — Завтра съезжу, — решила она.
   Она опять откинулась на подушки, сложив руки на животе. Шон наклонился и нежно поцеловал ее.
   — Ничего, все хорошо, — прошептал он.
   Энджела с улыбкой потянулась к выключателю. При этом она уголком глаза заметила, что из-за стоящего на ночном столике будильника что-то выглядывает. Стакан с водой увеличивал и искажал этот предмет. Маленькая каменная голова. На том самом месте, где Энджела оставила ее два дня назад. Один искривленный увеличенный глаз нежно поглядывал на нее. Энджела встревоженно задумалась.
   Невезение. Влияния. Существа. Что-то здесь есть.
   Глупо.
   Она выключила свет и снова откинулась на подушки.
 

8

   Доктор Спэрлинг тщательно осмотрел Энджелу. Потом еще раз проверил пульс и кровяное давление. Затем настала очередь легких, почек, желчного пузыря, печени, селезенки и аппендикса. Медсестра взяла на анализ кровь и мочу.
   Затем Энджела отправилась на рентген.
   Наконец она вернулась в кабинет доктора Спэрлинга, села и стала внимательно наблюдать за ним. Врач просматривал ее карточку, осторожно переворачивая листы — он сравнивал результаты сегодняшнего осмотра с данными ее предыдущих визитов. Энджела заметила, что рука Спэрлинга едва заметно дрожит. В золотой оправе очков доктора изумрудно-зеленой вспышкой отразился цветной абажур настольной лампы.
   — Насколько я могу судить, все в полном порядке, — наконец сказал он. — Все выглядит неплохо. Пульс ровный, легкие — дай Бог всякому. Никаких аномалий в развитии плода рентгенологическое исследование не выявило. Результаты анализов мы получим завтра, но никаких осложнений я не предвижу. Позвоните мне… что-нибудь в середине дня.
   Он положил ручку и улыбнулся.
   — Конечно, следует ожидать утренней тошноты. И роста нервного напряжения. Возможно, вы обнаружите у себя непреодолимую тягу к той пище, которая прежде никогда вам не нравилась. Что же касается ощущения тяжести или давления… — Он пожал плечами. -…Я бы не стал тревожиться на этот счет.
   Энджела уперлась глазами в стол. Что же, доктор ей не поверил? Он считает, что она все выдумала?
   — Вы думаете, это может быть что-то психологические?
   Доктор Спэрлинг развернулся на своем вращающемся стуле и бросил карточку Энджелы на стопку других. Энджела посчитала это знаком. Финал истории.
   — Неудивительно, что после недавних событий у вас расшатаны нервы, — признал он. Он полез в ящик стола, извлек небольшой блокнот и что-то написал бисерным аккуратным почерком, чернилами. Вырвал листок и протянул Энджеле.
   — Возьмете в аптеке внизу.
   — Что это?
   — Транквилизатор. Я хочу, чтобы следующие два вечера вы принимали перед сном по две таблетки. А в дальнейшем — при любых нарушениях сна.
   Энджела внимательно изучила рецепт.
   — Обычно я принимаю «Далман» Шона.
   — Это средство немного сильнее.
   Она сунула бумажку в сумочку.
   — Я стараюсь обходиться без таблеток.
   — Умница. Но, думаю, при сложившихся обстоятельствах следовало бы воспользоваться теми преимуществами, какие предлагает медицинская наука.
   Энджела критически взглянула на врача. Она терпеть не могла, когда к ней относились покровительственно.
   — И что же это за обстоятельства? — поинтересовалась она.
   — Беспокойство. Озабоченность.
   — И все?
   — А вам мало?
   Энджела вознаградила шутку вежливой улыбкой. Спэрлинг надел на ручку колпачок.
   — То ощущение давления, о котором вы рассказали… возможно, оно имеет отношение к процессу оживления.
   — Оживления?
   — Когда движения зародыша впервые становятся ощутимыми. Обычно это происходит между шестнадцатой и восемнадцатой неделями. — Доктор снисходительно улыбнулся.
   — Понятно. И вы считаете, что мое чувство тяжести могло бы означать начало этого процесса?
   — Вполне.
   Энджела встала и начала натягивать пальто.
   — Но причин для беспокойства нет?
   — Нет. Вот разве что само беспокойство.
   — Простите?
   — Мне хотелось бы, чтобы вы сочли обязательным для себя относиться к этому легко. Не гоните себя так ожесточенно. Отдохните. Почитайте книжку. Найдите время заняться тем, что вас развлечет. Не имеющим отношения к работе.
   Он проводил Энджелу к двери.
   Она ехала домой, а в сумочке лежали таблетки.
 
   Приехав, Энджела обнаружила, что Шон еще не вернулся от зубного врача. В кухне начинали скапливаться груды вещей, и она решила воспользоваться отсутствием мужа. Побросав в стиральную машину кое-какую одежду, она соорудила себе сэндвич с тунцом и съела его, не садясь за стол. Потом включила посудомоечную машину на короткий цикл; приготовила на обед брокколи; проверила, разморозились ли гамбургеры. Не разморозились. Чтобы котлеты поскорее оттаяли, она поставила их в духовку и, сунув в щель прихватку, не стала закрывать дверцу до конца: пламени горелки было довольно и так. Потом смешала новую порцию апельсинового сока на утро; налила в кофейник свежей воды, поставила его на огонь и только-только начала тереть шваброй кухонный пол, как позвонил Шон. Стоматолог нашел в зубе дупло и предложил в полчаса поставить пломбу, если у него найдется время. До скорого. Он повесил трубку, даже не поинтересовавшись, как Энджела съездила к врачу. Она ненадолго задумалась об этом, потом взялась домывать пол. Затем поднялась в гостиную и мокрой тряпкой вытерла пыль.
   Вскоре Энджела поймала себя на том, что неподвижно смотрит куда-то в пространство, с грустью размышляя о миссис Салливэн.
   Она пошла в кабинет и позвонила Черил на работу.
   Черил оказалась на совещании, но через пять минут перезвонила. Услышав о миссис Салливэн, она была потрясена. Энджела обнаружила, что, выговорившись, почувствовала себя намного лучше. Она рассказала Черил о своем кошмаре, о докторе Спэрлинге, о Перышке и о том, что у нее появилось такое ощущение, будто они оказались во власти какого-то странного заклятия. Как и предвидела Энджела, Черил отнеслась к ее словам с сочувствием и пониманием. Она не пыталась объяснить все это или разумно разложить по полочкам, как сделал бы Шон. Потом они поболтали о более светских делах. Черил сообщила, что ее инициатива помочь с новой прислугой провалилась — та пара с приходящей через день горничной, о которой подумала Черил, теперь заняла девушку на полную неделю. Но Черил пообещала держать ушки на макушке и предложила Энджеле, пока суд да дело, просматривать объявления «требуется» на щите у супермаркета. Энджела сказала, чтобы Черил не тревожилась — они с Шоном в состоянии без труда содержать дом в чистоте и пригодным для жилья, пока ее беременность не достигнет своих последних сроков, а о прислуге она побеспокоится, когда придет время. Они перекинулись парой слов о Шоне, после чего ориентировочно договорились ближе к концу недели встретиться и пообедать.
   Повесив трубку, Энджела почувствовала себя не такой несчастной. Тихонько, без слов напевая «Тему Лауры», она накрыла в комнате стол к обеду: серебряные подсвечники, тяжелые шведские столовые приборы, подаренные им на свадьбу Иви. Отойдя в сторонку, чтобы восхититься плодами своих трудов, Энджела поняла, что в центре стола пустовато. И вышла во двор нарвать маргариток.
   Она срезала около двадцати цветков и присела на корточки, изумленно разглядывая маленький садик. Он еще никогда не был таким зеленым и пышным. За то время, что Энджела не заглядывала сюда, из земли пробились четыре десятка нарциссов. Их заостренные бутоны вот-вот готовы были раскрыться. Уж не лопнула ли под землей труба, задумалась Энджела. Может быть, причина столь необычного роста в этом? И про себя отметила, что нужно поинтересоваться очередным счетом за коммунальные услуги — не выросло ли внезапно потребление воды.
   Она нагнулась и осмотрела один из земляничных кустиков. Под листьями уже начали завязываться маленькие, желтые, похожие на капсулки ягоды. При таких темпах они должны были созреть за неделю, самое большее — за две. Какими темно-зелеными казались листья! Энджела пошарила в памяти, подыскивая слово, которым можно было бы описать богатство тона. Насыщенный, желтовато-зеленый… оттенок «келли». Кельтский… Вот именно. Кельтский. Цвет листьев чем-то напомнил ей об Ирландии. Взглянув на небо, видневшееся за листьями, Энджела вдруг поняла, чем. На западе залегла темная гряда грозовых туч. Контраст между зеленью листьев и мрачным лиловатым оттенком облачной гряды был поразительным, рождал трепет. «Конечно, — радостно подумала она. — Голуэй, и Слиго, и Горт. Маленький кусочек Ирландии перед моим собственным домом». Она снова присмотрелась к растениям. Вдруг ей стала понятной та ничем незамутненная первичная сила, которая таилась в этих ростках и медленно, неуклонно, терпеливо толкала их вверх сквозь влажную темную почву. Буйная пышная листва словно бы подрагивала от медленного биения некоего чудовищного сердца, похороненного под землей. В самой ее пышности было что-то грозное, подавляющее, первобытное. Словно она безмолвно, сильно, властно алкала расфасованной в пакетики подкормки, какую познала в теплицах: кровяной, костной, богатых нитратами побочных продуктов жизнедеятельности человека и домашнего скота.
   Энджела втянула ноздрями воздух. Пахло плесенью — сырой грибной запах, за которым, однако, она различила несомненный аромат дождя. Она поглядела на далекий облачный кряж. Похоже, надвигалась гроза.
   Энджела встала и вернулась в дом. Поставив цветы, она побрела в кабинет, собираясь заняться окончательным наброском сценария о школе Монтессори. Пока монтировался фильм, Энджела откладывала эту работу. Она записала, что должна позвонить Джуди Лэчмэн и объяснить задержку, и скотчем прилепила записку к настольной лампе.
   Взяв грубый набросок сценария, Энджела со вздохом положила его обратно. Она не чувствовала ни желания работать, ни вдохновения. Ей вспомнились слова доктора Спэрлинга: «Отдохните. Почитайте книжку».
   Потрясающе. Только его позволения она и ждала.
   Энджела пошла в гостиную и поискала спички. Она вспомнила обещание, данное себе после похорон Фионы: гостиная не только для гостей, но и для хозяев. Теперь можно было исполнить обещанное. Она прочно обоснуется в этой комнате. Энджела подожгла сосновые поленья в камине и живо представила себе всю ту готовку, какую запланировала на зиму. Тушеное мясо, бульоны, овощное рагу, индейка ко Дню Благодарения и тыквенный пирог. В этом году можно было бы даже рискнуть и попробовать свои силы в приготовлении рождественского пудинга. Рецепт она узнала бы у Иви.