Ильин Андрей. Бомба для братвы

   Есть такая гарантия при обращении в силовые, насквозь бюрократические министерства? Нет!
   А при обращении к своему старинному приятелю, соратнику и главному телохранителю?
   Есть! Но тоже не абсолютная. Кроме того, умный политик все яйца в одну корзину не складывает. И на сякую, даже самую преданную силу старается иметь противосилу.
   А что, если предположить, что в стране есть такая сила! Которая разрешает проблемы главного лица государства быстрыми, действенными, хотя и не всегда законными методами. О которой никто не знает, которая благодаря этому гарантирует сохранение тайны. И представителей которой Президент очень нечасто, но принимает в своем кабинете, не ставя об этом в известность свою охрану. Отчего в том кабинете вдруг перестают работать все электронные приборы.
   Почему бы не предположить?
   И не приложить максимум усилий к сбору информации в данном, очень перспективном направлении?
   Почему бы не сосредоточиться на этом? Вместо поимки каких-то непонятных, скользких, как банные обмылки, индивидуумов.
   Не мудрее ли будет ловить головы, а не отбрасываемые в случае опасности хвосты.
   Головы!
   А не хвосты!

Глава 33

   Представителя его высочества шейха и еще одной какой-то неназванной средневосточной страны долго ждать не заставили. Всего три дня. Три дня — пустяк. Он был готов терпеть и дольше. Потому что требуемый ему товар того стоил. Этот товар стоил гораздо большего, чем трехдневное, трехнедельное или трехмесячное ожидание одного отдельно взятого человека.
   — Я от Степана Михайловича. Он передал, что вы просили с вами встретиться, — сказал зашедший в номер незнакомец. — Он не ошибся?
   — Нет, не ошибся. Я действительно хотел встретиться. С кем-то из тех, кто способен разрешить мою проблему. Если вы, конечно, в курсе моей проблемы.
   — Я в курсе вашей проблемы. И готов ее с вами обсудить. Не здесь. Если вы не против, я хочу предложить вам совершить небольшую прогулку по городу. Машина внизу...
   Водителя в машине не было. За рулем сидел сам незнакомец. Что настраивало на самый приватный разговор.
   — Я вас слушаю, — сказал незнакомец, поворачивая в замке ключ зажигания.
   — Дело в том, что одна страна, которую я пока не хочу называть, заинтересована в приобретении оружия. Вы знаете, какого оружия.
   Незнакомец согласно кивнул.
   — Я не уполномочен обсуждать политические, военные, правовые или нравственные вопросы приобретения и использования данного вида оружия. Моя задача выяснить принципиальные возможности его приобретения. Я бизнесмен и хочу разговаривать на языке бизнеса.
   — Согласен. Дело продавца продавать товар, а не обсуждать, как и где его должен использовать покупатель. Мы не можем отвечать за действия каждого покупателя. Приобретенным в магазине столовым ножом можно тоже убить. А можно нарезать колбасу. С продавцом, продавшим нож, не обязаны делиться нарезанной с его помощью колбасой. Но точно так же нельзя привлекать продавца за убийство, совершенное этим ножом.
   — Примерно так же рассуждали люди, пославшие меня сюда. Меня просили найти продавцов требуемого товара и обещали за это определенный процент с суммы сделки. Поэтому я заинтересован в сделке и не заинтересован вникать в проблемы ни продавца, ни покупателя. Кто и откуда достает товар и как его использует впоследствии, меня не интересует. Меня интересует сделка. В чистом виде.
   Общие позиции по отношению к торговой и торгово-посреднической деятельности были определены.
   Теперь можно было переходить непосредственно к делу.
   Первым к делу перешел продавец.
   — Прошу понять меня правильно, но ведение подобного рода переговоров требует абсолютного доверия сторон. Мы бы хотели быть уверены, что вы представляете интересы именно того покупателя, на которого ссылаетесь.
   — Я понимаю ваши опасения. Но согласитесь, что при ведении подобного рода переговоров уполномочивший меня покупатель не может предоставить никаких письменных, подтверждающих его участие в данном деле документов. На карту поставлено слишком многое. Мой покупатель не может рисковать своей политической репутацией. Разговор идет об изделии, торговые операции с которым не поощряются мировым сообществом. Любой документ может стоить стране, которую я представляю, очень больших неприятностей.
   — Но как в таком случае мы можем убедиться в вашей по отношению к нам лояльности? И в серьезности ваших намерений?
   — Например, по прошлой, которой мы были взаимно удовлетворены, сделке. Или вы думаете, что УВД ради того, чтобы убедить вас в моей платежеспособности, рискнуло бы такой немалой суммой денег? Ведь их могло хватить на полугодовое содержание милицейского гарнизона среднего российского города. Причем рискнуть без гарантии, что деньги не будут просто выброшены на ветер. Если бы я представлял интересы УВД или Безопасности, а не того, кого представляю, вы были бы арестованы еще тогда, при первой сделке, со всеми необходимыми доказательствами на руках — с товаром и заранее помеченными деньгами, и вы бы давно уже сидели в следственном изоляторе, а не в этой машине. Первая сделка выступает гарантом второй.
   — Здесь вы, возможно, правы. Ни милиция, ни Безопасность не могут рисковать такими деньгами. И найти такие деньги тоже не могут. Я думаю, что в первый раз вы действительно представляли интересы того, для кого покупали товар. Но что делать в этот раз?
   — Попробовать поверить друг другу. Тем более что речь идет пока лишь о предварительных переговорах. В дальнейшем вы будете иметь возможность познакомиться с покупателем лично, получив приглашение в его или любую другую страну. Такой выход из положения вас устраивает?
   — Такой — устраивает.
   — Но до того, как вы сами понимаете, я должен убедить покупателя в реальности ваших возможностей По данному виду товара. В том, что интересующие изделия доступны вам.
   — Но ведь вы обратились именно к нам?
   — Да. Потому что я был вашим клиентом. Потому что узнал вашу фирму с самой лучшей стороны и поверил в ваши возможности. Что, впрочем, не исключает моих поисков по другим направлениям.
   — Это понятно.
   — И естественно. Если говорить о здоровой конкуренции.
   — А вы не пробовали поискать требуемый вам товар в других странах?
   — Мои заказчики отсматривали возможность поиска товара в других странах. Но их слишком мало. Их всего пять. Три отпадают сразу. Потому что законопослушны. И сыты. Их чиновникам не нужны деньги за счет риска потери свободы и положения. Остается две. Вы и Китай. В Китае изделий данного класса мало. Но, главное, в Китае не церемонятся с бизнесменами, покушающимися на вооружение, которого им самим не хватает. Их расстреливают. Поставив на колени. Из карабина в затылок. В одной компании со всеми, кто был в этой торговой операции задействован. Без оглядки на их должности, звания и связи. Китай — централизованное государство. В Китае очень трудно с подобного рода бизнесом.
   С подобного рода бизнесом легко у вас, потому что вы — страна безвременья. Еще не законопослушны. Но уже не централизованы. В вашей стране нет хозяина. И нет закона. И поэтому все продается и покупается.
   Покупается теми, кому нужен товар. И продается теми, кому нужны деньги. Мои заказчики выбрали вас.
   — Ну что ж, они достаточно логично обосновали свой выбор. Мы попробуем что-нибудь для вас сделать. Хотя ничего не обещаем. Мы не выполняли подобного рода заказы.
   — Совсем не выполняли?
   — Почти. Почти совсем. Но мы имеем некоторые соображения по данному вопросу.
   — Когда мы сможем согласовать условия сделки?
   — Не раньше, чем мы будем уверены, что можем достать запрашиваемый товар.
   — То есть мои заказчики могут надеяться?
   — Могут надеяться. И могут продолжать искать в других направлениях. Потому что никаких гарантий мы дать не можем. Мы можем лишь обещать навести справки...
   С представителем одной неназванной средневосточной страны говорил не рядовой коммивояжер, мечтающий спихнуть ему имеющийся у него товар, но и не главный продавец. С ним беседовал приближенный к главному продавцу эксперт по оружию и по людям, которым требовалось оружие. Его привлекали для экспертизы только самых серьезных и самых перспективных сделок. Вроде той, что была предложена.
   — Как твои впечатления от покупателя? — спросил Мозга вернувшегося из недалекой командировки эксперта.
   — Мне кажется, покупатель внушает доверие. Он Достаточно адекватен в формулировании условий сделки. Убедителен в поведении. Он подтвердил свои коммерческие возможности в предыдущей сделке. Он купил достаточно серьезный товар и не доставил нам никаких осложнений. Он не похож ни на афериста, ни на агента Безопасности. Его не интересовало, откуда мы берем товар. Его интересовал сам товар. Как и в первом случае. Мне кажется, он действительно тот, за кого себя выдает. И ему действительно нужен тот товар о котором он говорит.
   — Атомное оружие?
   — Атомное оружие!
   — Это уже второй заказ за последние полгода, — задумчиво сказал Мозга, — похоже, атомные бомбы становятся популярны, как автоматы Калашникова. Зачем им всем атомные бомбы? Ведь их нельзя применять. Зачем вообще атомное оружие, если его невозможно использовать по прямому назначению?
   — Для повышения собственной значимости в глазах всего остального мира. Это как в драке. Где авторитет тем выше, чем длиннее кол ты успел подхватить.
   — Но колом бьют. По голове.
   — Или угрожают. И тем достигают желаемого результата. Атомное оружие — тот кол, которым не бьют но очень активно размахивают. И выигрывают драки, ни разу не пустив его в ход. Наличие атомного оружия переводит их владельцев совсем в другую категорию, В категорию владельцев атомного оружия! И к ним начинают прислушиваться. Что бы они ни говорили. И чего бы ни требовали. Для этого им нужна бомба. Для того, чтобы их слышали. И слушали.
   — Я понял, — сказал Мозга. — Бомба — аргумент. Весомый аргумент в международных спорах. Или просто в спорах...
   — Что вы сказали? — не расслышал эксперт.
   — Я? Ничего. Это я так, о своем. Или, может быть, о нашем...

Глава 34

   В следующую командировку полковник Трофимов отправился лично сам. Потому что далеко не все можно передоверять подчиненному тебе личному составу. Кое-что следует делать самому. Если, конечно, хочешь получить устраивающий тебя результат.
   Из всех десятков уходящих к неизвестным клубкам ниточек полковник выбрал самую толстую. Самую обещающую навар. Он выбрал бронетехнику, оставленную на сохранение в одной бывшей республике. Как показали нам дальнейшие события, оставленную на века.
   Он прибыл в означенную в проездных документах и встретился с командиром. И в двух словах объяснил ему цель своего визита.
   — Но это дело давно закрыто! Техника, по причине невозможности ее возвращения, списана. Виновные наказаны. Мне нечего добавить к тому, что я уже сообщал назначенной вышестоящим командованием комиссии.
   — А вы не горячитесь. И не занимайте раньше времени оборонительную позицию. Я ни в коей мере не собираюсь подвергать сомнению выводы, сделанные комиссией.
   Я здесь вообще по совершенно другому вопросу. И данное происшествие интересует меня лишь как составная часть другого события, расследование которого поручено мне. На что есть соответствующий, обязательный к исполнению приказ моего и вашего командования.
   — Хорошо. Что необходимо лично от меня?
   — Довести до сведения личного состава мои полномочия и обязать их оказывать всемерное содействие следствию.
   — Все?
   — Все. Ну, может, еще личная помощь органам следствия, если в том возникнет необходимость.
   — Хорошо. Я распоряжусь.
   Полковник Трофимов отправился в войска.
   Командир части собрал старших офицеров. И распорядился, как того требовал приказ, всячески способствовать ведению следствия.
   Затем отпустил большую часть офицерского состава, а оставшимся рекомендовал изъять из подразделений потенциально опасных болтунов, которые что-то такое в свое время могли увидеть или услышать и неверно истолковать.
   Болтуны были сведены в единое подразделение и отправлены в командировку на дальний полигон. Выкашивать прошлогоднюю траву и подкрашивать известкой невыпавший снег.
   Вначале полковник Трофимов поднял техническую документацию по состоянию принадлежащей части бронетехники за последний год, где перечислялись поломки, починки и замены вышедших из строя механизмов. И выяснил, что по нелепой случайности в ближнезарубежной стране было оставлено не самое старое и не самое плохое вооружение. А самое новое и исправное.
   Затем полковник побеседовал с рядовым составом, пригласив его в солдатскую чайную. Где за банкой вскрытой сгущенки с пряниками рядовой состав вспомнил, как помощник командира по технике лично указывал, какую технику грузить, а какую оставлять. И вспомнил еще много чего другого, например, про уходящие на сторону новые автомобильные моторы и запчасти и установленные на их место старые.
   Со всеми своими выкладками он подошел к указанному помощнику и спросил, отчего это он, помпотех, отвечающий за техническую исправность бронетанкового парка, оставил новые и практически не требующие ремонта машины, но позаботился вывезти полный хлам, причинив тем существенный материальный убыток Российской Армии. И не просматривается ли в том его злой умысел.
   На что тот ответил, что он ни в чем не виноват, так как имел на то соответствующий приказ.
   — Кого?
   — Командира части.
   — То есть вы хотите сказать, что злой умысел просматривается в действиях командира части?
   — Никак нет! Я ничего такого не хотел сказать. И не говорил...
   — Говорили. Вы сказали, что командир части приказал оставить новую технику и грузить только старую технику. Из чего следует вывод, что он не просто так оставлял технику. А с преступным умыслом.
   — Не говорил я ничего...
   — Говорили. Вот у меня и диктофон на этот случай имеется. И ваши на нем показания. Я, конечно, понимаю, после того, что вы тут сказали, в этой части вам не служить. И следующего звания не получить. И потому предлагаю перевести нашу беседу в плоскость доверительного разговора. Так сказать, без протокола. А если с протоколом, то тех фактов, которыми я уже располагаю, вполне хватит, чтобы снять с вас погоны, выслуги и пенсии. И отправить под суд. Если по протоколу. Или без него?
   — Лучше без него.
   Полковник демонстративно вытащил и выключил диктофон. Оставив, впрочем, писать другой. После чего узнал много такого, до чего прежняя комиссия не дозналась.
   Таким же образом полковник Трофимов побеседовал еще с несколькими старшими офицерами. И без счету с рядовым составом, который много знал, но почти ничего не видел лично.
   — А кто видел?
   — Да много кто...
   — Ну тебе-то кто рассказывал?
   — Зёма с третьей роты. И еще один — со второй.
   — А где он, тот зёма?
   — На полигоне.
   — А тот, другой?
   — На полигоне...
   Потом полковник исчез. Чтобы вдруг объявиться на том самом, где зёма, отдаленном полигоне. На котором уже почти совершенно была выкошена прошлогодняя трава и выкрашен невыпавший снег.
   На полигон полковник прибыл в гражданском обличье. И с двумя канистрами медицинского спирта.
   — Я дядя одного вашего солдата, — объяснил он дежурному офицеру цель своего визита, сливая с канистры треть ее содержимого, — мне бы с племянником увидеться.
   — Дядя — это святое дело. Это — никогда не препятствуем. Потому что встреча с дядей — это связь со своей малой родиной. Так сказать, живое патриотическое воспитание, — не возражал против встречи офицер, наблюдая завораживающее мерцание прозрачной струи, льющейся в подставленное под нее ведро.
   В подразделении выяснилось, что Семен Петров — это не тот Петров, что надо. И поэтому «дядя» решил просто поговорить с его сослуживцами. В целях патриотического воспитания.
   — Ну и как служба идет? — поинтересовался он.
   — Отлично идет! Повышаем свою боевую под готовку! В последние стрельбы наш взвод показал только хорошие и отличные результаты, — хором ответил рядовой и сержантский состав.
   Нет, разговор в таком тоне не пойдет. Не нужен такой разговор.
   — Ну если хорошие и отличные, то вас полагается поощрить. Приветом с родины, — сказал «дядя», в двигая ногой канистру.
   Через полчаса беседа приобрела более доверительный характер.
   — Ну и как служба?
   — ... службу такую.
   — Офицеры не обижают?
   — ... офицеров этих.
   — А зачем вы на полигоне?
   — ... полигон этот.
   — Что, большой полигон?
   — У-у-у-ё! ... этот.
   — А вы бы сопротивлялись. Этим. Взяли бы и слали на них телегу. Вышестоящему командованию.
   — Ха-ха!
   — А вы бы не просто написали, а с фактами. Ну не ангелы же ваши командиры, в самом деле.
   — Не.
   — Ведь что-нибудь такое противозаконное наверняка творят. Вещевое довольствие тянут.
   — Ну.
   — И продукты из солдатской столовой.
   — Ну.
   — И запчасти с автопарка.
   — Ну.
   — Что — ну? Вспомнили всё, написали куда следует, и расформировали часть к чертовой бабушке!
   — А то! — сказал один из сержантов. — Я помощнику командира мотор на его «жигуле» перебирал. Все запчасти со склада.
   — Ха! Мотор, — усмехнулся другой. — Я братану начштаба «КамАЗ» в деревню перегонял. Новый. Списанный.
   — "КамАЗ"! Подумаешь, «КамАЗ». А когда на юге БТРы налево спихнули? Во дело!
   — Ну?! — удивился «дядя». — Врешь, поди? Чтоб целый БТР! Ну ни в жисть не поверю!
   — Я вру?! Да ты у мужиков спроси! Да вот этими собственными руками. И не один...
   А вот это уже была тема для долгого, задушевного разговора. Под вторую канистру прихваченного с собой поощрения.
   Утром приехавший к родственнику «дядя» показал свое истинное полковничье лицо. Перед лицом выстроенного на плацу личного состава.
   — В общем, так, товарищи солдаты и сержанты. Я полковник военной разведки. Фамилия моя Трофимов. Я веду дело о разбазаривании военного имущества. В том числе и в вашей части. То, что оно разбазаривается, — установленный лично мною факт. С вашей помощью установленный. Теперь мне надо запротоколировать ваши, уже произнесенные вчера, показания...
   Мучимый похмельем строй мрачно молчал. И не изъявлял желания протоколировать вчерашние задушевные признания.
   — Значит, желаем молчать? Чтобы защитить честь заляпанного дерьмом чужого мундира. Значит, вызываем огонь на себя?
   Тогда так: по вчерашней в расположении части массовой с неустановленным гражданским лицом пьянке возбуждаем дело. По рассказанным мне фактам самоволок, пьянок, дебоширства и мелкого воровства — начинаем следствие. По части хищения материальных ценностей — шьем соучастие. Итого: еще по полтора-а года службы в дисбате каждому. Кто по совокупности не сядет на больший срок, но уже в тюрьму. Или — — чистосердечное признание и амнистия по Фактам дисциплинарных нарушений.
   Кто предпочитает дисбат и тюрьму вместо чистосердечного раскаяния — два шага вперед!
   Из строя, естественно, никто не вышел. Потому что российские солдаты отрываться от коллектива не научены. Им в массе спокойней.
   Прикажи полковник, чтобы строй покинули желающие дать показания, и он бы никогда не достиг желаемого результата. Но он знал, как приказывать. И потому к вечеру имел полновесную пачку свидетельских показаний.
   Из которых узнал, что да, действительно, закончив оговоренный договором высоких сторон срок пребывания в бывшей республике, а ныне суверенном государстве, часть должна была выехать к местам постоянной дислокации. И подвижной состав ей подали. В требуемом объеме. И в полном объеме загнали технику на платформы. Оставалось только подогнать локомотив.
   Но тут в штабе объявился некий полный, ниже среднего, с залысинами, европеоидного типа, 40-45 лет гражданин, который имел несколько с глазу на глаз бесед с высшими командирами. После чего несколько платформ отцепили, подогнали к ним тепловоз и увезли в неизвестном направлении.
   Вследствие чего у командира части, начштаба и еще нескольких старших офицеров значительно улучшилось материальное положение.
   Которое теперь более всего другого интересовало полковника Трофимова. Об уровне жизни старших офицеров с удовольствием рассказали средние офицеры. И младшие офицеры. Они еще только готовились стать старшими офицерами и были заинтересованы в возможно более быстром освобождении командных кресел.
   Собрав эту и всю предыдущую информацию воедино, полковник Трофимов отправился к командиру части.
   — Мне нужно задать вам несколько вопросов, — сказал он.
   — А на потом перенести нельзя? Мне нужно срочно идти в подразделения.
   — Можно. Но только если очень на потом.
   — Хорошо. Спрашивайте. Полковник раскрыл папку.
   — В общем и целом я все уже знаю. Надо лишь уточнить некоторые второстепенные моменты. Например: почему при погрузке эшелонов в известной вам и тогда еще дружественной стране часть платформ с принадлежащей Российской Армии бронетанковой техникой была отцеплена, после чего из них был сформирован отдельный, отбывший в неизвестном направлении состав?
   Кто распорядился перецепить платформы?
   Почему в тот состав была включена наиболее новая и боеспособная техника?
   И переданы комплекты боеприпасов?
   Куда ушел состав?
   Кто надоумил вас составить акт о передаче военного имущества на ответственное хранение, на основании которого она в дальнейшем была списана?
   И кто был этот «кто-то» — низкий, с залысинами, 40-45 лет гражданин, после которого случилась вся эта катавасия?
   При ответе на последний вопрос я снимаю все предыдущие. При отказе — раскручиваю дело о хищении военной техники в особо крупных размерах. С неизбежными в дальнейшем отставками, разжалованиями, конфискациями и длительными работами в исправительно-трудовых лагерях в звании рядового зека.
   — Я ничего не знаю.
   — Хорошо. Тогда ответьте мне на вопрос, ответ на который вы не можете не знать. А если не знаете, то я помогу заглянуть вам в конец задачника, где приведены все ответы.
   Итак: сколько лет непорочной службы потребуется офицеру-бюджетнику с семьей, состоящей из неработающей жены и дочери-иждивенки, если известно, что он имеет джип иностранного производства, двухкомнатную квартиру в Москве, четырехкомнатную в областном центре, гараж, двухэтажную дачу, купил «Жигули» последней модели дочери и ей же оплачивает Учебу в престижном вузе, в отпуск ездил на Канарские острова и прочее. Список чего в свое время сможет уточнить судебный исполнитель. И если известно, что его среднемесячная зарплата составляет...
   — Он не назвал своего имени.
   — Как же вы могли загнать бронетехнику человеку у которого не спросили даже имени? Это просто даже как-то неприлично.
   — Он оставил свой телефон. На случай, если я надумаю предложить ему что-то еще.
   — Это уже лучше.
   — Он велел позвонить и сказать, что я от Степана Михайловича. По поводу сложного металлопроката.
   — Всю эту комбинацию предложил вам он?
   — Он.
   — Что он еще сказал?
   — Больше ничего.
   — Ничего?
   — Ну точно ничего! Ну слово офицера!
   — Ну если слово офицера, то больше вопросов не имею. И, как говорится, благодарю за помощь, оказанную следствию, — раскланялся полковник.
   — А бумаги? — вскинулся командир части.
   — Какие бумаги?
   — Те самые. Показания.
   — Ах, показания? Показания будут. Потом. Когда я переговорю со Степаном Михайловичем. И если столкуюсь со Степаном Михайловичем. А если его вдруг по тому телефончику не окажется, то вам придется компенсировать причиненный обороноспособности страны ущерб. Так что вы пока присмотритесь, где можно поменять ваши новые джип, квартиру и дачу на наш бэушный БТР. Рекомендую. Глядишь, зачтется...

Глава 35

   Начальник президентской охраны переквалифицировался. Из действующего телохранителя — в архивариуса. В того, который, сидя в пыльных хранилищах, перебирает стоящие на стеллажах дела давно минувших лет. Не навсегда переквалифицировался. На время.
   Вначале думал, что на очень недолгое. Но потом увлекся просмотром предоставляемой ему документации, тем более что утруждаться, выискивая наиболее важную информацию, ему не надо было. Все самое интересное ему угодливо отчеркивали специальные референты-аналитики. Именно они перелопачивали тысячи страниц, чтобы принести своему шефу одну или две действительно интересные.
   Но перебор даже этих страниц выливался в затратный по времени поиск. Отчего у главного охранника страны создавалось ощущение выполнения творческой работы.
   Начальника президентской охраны интересовали трудные моменты отечественной истории. Вернее, узкие моменты, которые зажимали страну и ее руководителей в тиски безысходности. И из которых правящая страной верхушка выкарабкивалась с немалым трудом, обдирая в тех узкостях бока, но все-таки выбиралась.
   Таких моментов было гораздо больше, чем может себе представить человек, изучающий историю своей страны по школьным учебникам. Или институтским конспектам и пособиям. О таких моментах чуть больше рядовых студентов осведомлены историки. И гораздо лучше ученых-историков — студенты партшкол. Их готовят для реальной политической деятельности, которая по большей части протекает под коврами. И под ногами ступающих по ним и по тем, кто под ними копошится, ныне правящих чиновников. Преподается не с кафедр тех партшкол, а в кулуарах тех школ. Где полушепотом «школяры» рассказывают друг другу, как снимали Петрова, каким образом подсиживали Иванова и смешали с дерьмом Сидорова, и прочее.