Ильин Андрей. Бомба для братвы

   Десятки наблюдателей рассыпались во все стороны, словно вываленный из мешка горох. Раскатились. Чтобы закатиться в каждый проходной двор, в каждый переулок, в каждый подъезд. Внутреннее кольцо слежки медленно двигалось к внешнему периметру зоны. Внешнее кольцо слежения сжималось навстречу ему. Очень скоро два кольца должны были встретиться и зажать между собой, как между двумя стальными обручами, разыскиваемый объект.
   Наблюдатели шли, вглядывась во все встречные лица. И «приклеивались» к каждому подозрительному человеку.
   Третий беспрерывно висел на связи, корректируя передвижения агентов, смещая их в не охваченные слежкой районы, бросая мобильные бригады на обещающие удачу направления, задействуя в помощь силы передвижных милицейских патрулей, которые устами своих начальников пытались оказывать сопротивление.
   — Дежурный РОВД слушает!
   — Служба безопасности Президента России. Немедленно направьте ваши подвижные гарнизоны на улицы...
   — Кончайте, мужики, хохмить...
   — Переключите на начальника РОВД. Если не хотите неприятностей.
   — Я слушаю...
   — Назовите вашу фамилию.
   — Что?!
   — Напоминаю о приказе номер 21-7. Вы должны исполнять приказы службы безопасности Президента, работающей на территории вашего района. Немедленно перекройте силами вашего РОВД улицы...
   — Но у меня нет в наличии необходимых сил...
   — Это ваши проблемы. Патрули должны быть месте не позднее чем через пять минут. В противном случае мы поставим на ковер начальника ГУВД. А он будет разбираться с вами. Все. Отбой.
   — Гришин! Ё-твое! Немедленно направь все наличные силы на блокирование улиц... Ну, значит, сними с других направлений. Погонами отвечаешь. Вот так-то лучше... Кого искать?
   — Искать старика с седой бородой... Короче, задерживай и доставляй в отделение всех мужиков старше пятидесяти лет. Там разберемся... Если будут оказывать сопротивление — применяй силу...
   Прошло буквально несколько минут после того, как автобус ушел от остановки, а все прилегающие к ней улицы уже кишели агентами президентской охраны и привлеченными им в помощь силами МВД. Потому что охрана действовала в боевом режиме. То есть примерно так, как если бы неизвестными было совершено покушение на Первое лицо государства.
   Добросовестней прочих действовала милиция. Всех мужчин старше пятидесяти лет хватали за руки и запихивали в патрульные «уазики». Если они возмущались или пытались упираться, их вытягивали поперек спины резиновой дубинкой и придавали ударом под зад поступательное движение, направленное в сторону раскрытой дверцы патрульной машины. Разъяснять ситуацию или обсуждать свое поведение милиционерам было некогда. За поимку особо опасного старика-преступника отличившимся обещали премию в размере трехмесячного оклада.
   — Есть контакт с объектом! — доложила одна из бригад.
   — Вы уверены?
   — Нет, но...
   — Объект обнаружен! — доложил командир другой группы: — Что делать с объектом? Вести слежку или?
   — Держи в поле зрения и жди указаний, — ответ Третий. Принимать решение по объекту он не мог. Мог только найти и доложить по команде.
   Третий вызвал начальника охраны.
   — Объект зафиксирован тремя бригадами.
   — Как так?
   — То есть я хотел сказать, что три подходящих по приметам объекта зафиксированы тремя бригадами.
   — Есть возможность установить, какой из них реальный?
   — Немедленно — вряд ли.
   — Что вы собираетесь предпринять?
   — Ждать дальнейших указаний. Брать инициативу на себя Третий не хотел. Инициатива — прерогатива начальства. И головная боль для их подчиненных. Лишней головной боли Третий не желал. Он желал получить точный, однозначно толкуемый приказ. За исполнение которого не нес никакой ответственности.
   — Вы можете гарантировать, что не упустите его?
   — В течение ближайших минут — да.
   — А после нескольких минут?
   — Мы приложим максимум усилий...
   Усилий было мало. Нужна была гарантия.
   Главный телохранитель на мгновение задумался. Дальше можно было отпускать и отслеживать маршрут движения. Или задерживать и каким-то образом вызнавать информацию. Лучше, конечно, было бы отследить. Но не было гарантии, что объект снова не проскользнет между пальцами. И тогда найти его уже не будет никакой возможности.
   Можно было задержать. Но с риском нарваться на большой скандал. Потому что для задержания никаких законных оснований не было. Президент такого приказа не отдавал.
   Отпустить?
   Или задержать?
   Рискнуть упустить?
   Или рискнуть нарваться?
   — Вот что, — мгновенно взвесив «за» и «против», принял решение начальник президентской охраны. — Переодень своих ребят в милицейскую форму и доставь всех троих в отделение милиции. Под предлогом проверки документов. Понял?
   — Так точно!
   Работа под крышей милиции сводила риск скандала к минимуму. Начальник президентской охраны не может отвечать за действия каждого постового милиционера. Но каждый постовой милиционер имеет право проверить документы у показавшегося ему подозрительным гражданина.
   — Действуй! И не дай бог ты его упустишь...

Глава 44

   — Нет, ничего не получается, — сказал Степан Михайлович.
   — Что, совсем ничего?
   — Совершенно ничего. Я разговаривал с продавцами, они сказали, что нужного товара в наличии больше нет.
   — Что значит больше?
   — Что больше?
   — Вы сказали, что «больше нет». То есть получается, что раньше был? Но закончился перед самым моим носом? Что его забрали другие, более везучие покупатели.
   — Никто его не забирал. И ничего такого я не говорил. Товара нет, потому что нет.
   — А аванса? Аванса тоже нет?
   — Какого аванса?
   — Который вы получили от меня при прошлой нашей встрече. Пятьдесят тысяч американских долларов.
   — Ах, аванса...
   — Аванса, аванса.
   — Тут такое дело приключилось. Непредвиденное. Что мне пришлось. Потому что я был уверен. Тогда был уверен. Но я верну все до копейки. В самое ближайшее время...
   — Мне не нужны деньги. Мне нужен товар.
   — Товара нет.
   — Почему нет?
   — Я сам не вполне понимаю... И не могу с уверенностью сказать...
   — Я могу принять отсутствие товара. Но не могу принять отсутствие объяснений. Почему наша сделка расторгнута? Что изменилось за это время? Прошлый раз вы достаточно уверенно заявляли о возможности приобретения необходимых мне изделий. И очень уверенно брали аванс.
   — Продавец отказался сотрудничать со мной.
   — По какой причине?
   — По самой простой причине. По причине страха. Он боится Мозгу. И верит только Мозге.
   — Но вы же не боялись, когда соглашались на сотрудничество?
   — Я тоже боялся. И сейчас боюсь. Мозгу все боятся.
   — То есть вы хотите сказать, что вопрос закупа может разрешить только ваш этот Мозга?
   — Наверное. По крайней мере, продавец согласен работать только с ним.
   — В таком случае мне надо встретиться с Мозгой.
   — Это невозможно! Это категорически невозможно!
   — Отчего?
   — Ну хотя бы оттого, что вы его не знаете. Вернее, о тем не знаете! И даже имени его не слышали.
   — Почему же не слышал? От вас слышал!
   — Но это... но это нечестно! Если он узнает — мне не жить!
   — Только давайте не будем о честности. Давайте будем о процентах, прибыли и товаре. Давайте разговаривать как бизнесмены. Мне нужен товар. Вы знаете человека, который может мне его предложить. Значит, мне нужен этот человек. Я готов оплатить ваши посреднические услуги.
   — Как оплатить?
   — Очень щедро оплатить. Я готов вернуть вам вашу расписку.
   Это была хорошая цена. Это была очень хорошая цена. Много большая, чем полученная первоначально. Потому что условия сделки изменились. Потому что товара не было и, значит, не было возможности получить иностранный паспорт и сбежать в третью страну. А расписка была! У покупателя была!
   — Вы, конечно, можете отказаться. Но тогда я выйду на продавца сам. И в качестве предоплаты предложу то, от чего вы отказались. Предложу вашу расписку. Я думаю, он оценит этот мой жест доброй воли.
   — Вы не посмеете!
   — Посмею. Мне нужен товар! Каким угодно способом! Ваша жизнь в качестве аванса — не самая больша цена. Очень приемлемая для меня цена.
   — Он все равно не продаст вам товар! Даже если в сдадите меня.
   — Почему?
   — Я точно знаю, что не продаст! Он перестал его реализовывать. Он оставил его себе.
   — Себе?! Зачем? Зачем ему такой бесполезный в быту товар? Зачем ему бомба? Это же не партия «Сникерсов», которую можно оставить, чтобы съесть. Может, он придерживает товар, чтобы поднять на него цену?
   — Не знаю. Я только знаю, что он никому его не продает.
   — Ну тогда тем более мне необходимо встретиться с ним. Раз товар в наличии. И раз товар у него. Мне нужен Мозга. Вам нужна расписка. По-моему, мы должны столковаться. Или если не с вами, то с помощью вашей расписки — с ним.
   — Сволочь!
   — Нет. Только предприниматель, ищущий свою выгоду. Принимайте единственно верное в вашем затруднительном случае решение. Сдавайте мне Мозгу. И получайте свой компромат. Тем более что вы все равно его сдали. Еще в прошлый раз. Когда раскрыли его имя. У вас есть только три выхода из положения: сказать все и получить расписку, смолчать и погибнуть от рук Мозги, получившего вашу расписку, или...
   — Что или?
   — Или достать мне обещанный товар.
   — Я не могу этого сделать!
   — Тогда список сокращается до двух пунктов. Сказать все. Или умереть, не сказав ничего. Промежуточный вариант — случайная гибель меня в результате побоев, нанесенных тупым предметом, — показал представитель на Степана Михайловича, — не рассматривается, так как в этом случае расписка будет передана адресату.
   — Но как я вас выведу на Мозгу? Если я договорюсь о встрече, он все равно обо всем догадается. И тогда мне расписка не пригодится.
   — А я не прошу вас меня с ним знакомить. Я прошу вывести на него. Например, сказать его адрес.
   — У него нет постоянного адреса.
   — Тогда его телефон.
   — Номер его телефона никто не знает.
   — Но ведь вы как-то с ним общаетесь?
   — Он сам выходит на нужного ему человека, когда этого захочет. Или не выходит месяцами, если не захочет.
   — Но где-то он бывает? Куда-то ходит? С кем-то встречается?
   — Встречается. Но с теми, с кем встречается он, не могу встретиться я. И уж тем более вы.
   — Кого вы имеете в виду?
   — Равных ему по рангу друзей.
   — Авторитетов преступного мира?
   — Можете называть как угодно.
   — Вы кого-то из них знаете?
   — Кое-кого знаю. Вернее, знаю, где их можно найти. Их адресов вам хватит?
   — Очень хочется надеяться. В первую очередь вам хочется...
   Степан Михайлович судорожно кивнул. Ему действительно очень хотелось надеяться на то, что все закончится благополучно. То есть он останется жив и останется при деньгах. Ну или хотя бы относительно благополучно. То есть он останется жив и хотя бы при половине полученных капиталов. О самом плохом — об Утрате всех денег — он не думал.
   — Я вам дам два адреса. Нет, даже три адреса. Я дам вам очень хорошие адреса. Где Мозга периодически бывает.
   — Мне мало просто адресов. Мне надо знать, когда там объявится ваш авторитетный приятель. Вам придется спросить их об этом. В процессе непринужденной беседы.
   — Кого спросить?!
   — Ваших адресатов.
   — Но это невозможно!
   — Вас о чем ни попросишь, у вас все невозможно. Вы, наверное, просто не хотите мне помочь?
   — Но они не станут со мной общаться. Я человек не их круга.
   — Так они, оказывается, относятся к дворянскому сословию? С генеалогическими корнями, прорастающими от времен Ивана Калиты. А вы простой, без роду и племени мещанин? Которому не по чину визиты в дома высшего света. Извините, не знал.
   — Вы зря смеетесь. У них действительно генеалогия. У них еще деды щипачами и домушниками были. И матери содержательницами притонов. А их внуки дослужились до авторитетов.
   — Ах, ну да, я забыл, что в нынешнее время дворянские звания впрямую зависят от продолжительности, частоты и режима отсидок. А вы пока еще не имеете таковых заслуг перед обществом. То есть даже не статский советник.
   Так вот, не статский советник. Хотите вы или не хотите, но эти дома вам придется посетить.
   — Они все равно не станут со мной разговаривать.
   — Ну хорошо, а подарок, не сопровождающийся длительными беседами, они от вас примут?
   — Какой подарок?
   — Очень дорогой подарок. Соответствующий самым изысканным вкусам высшего света.
   — Я не понимаю, зачем я им должен дарить какие-то подарки?
   — А вам не надо понимать. Вам надо только дарить. И свидетельствовать свое глубочайшее почтение.
   — И вы отдадите мне расписку?
   — Отдам.
   — Хорошо, я попробую.
   — Конечно, попробуете. Потому что у вас нет другого выхода...
   — ...Позвольте преподнести вам этот скромный, не соответствующий степени ваших заслуг перед обществом и нашему к вам безграничному уважению подарок, — сказал Степан Михайлович.
   И вытащил из сафьяновой коробки золотой пятнадцатисантиметровый крест, который был микрофоном. И похожую на якорную, но только выполненную из чистого золота цепь, которая являлась антенной.
   — Ну ты, в натуре, услужил, — поблагодарил в ответном слове за приглянувшийся ему подарок представитель высшего света. И тут же нацепил подарок на шею.
   — Тяжелый, блин. Кило, наверное! Раз тяжелый, значит, красивый.
   — Ну че скажете?
   — По кайфу железка! — оценила приобретение сидящая за столом братва.
   Еще один полукилограммовый золотой перстень был с наилучшими пожеланиями насажен на палец другого не менее авторитетного авторитета. Стоил перстень дороже, потому что микрофон туда пришлось устанавливать более мощный, чем был вмурован в кресте. Так как у перстня не было повышающей дальность передачи сигнала цепочки.
   Третий подарок Степан Михайлович дарить отказался наотрез.
   — Хоть убейте!
   — Но ведь первые два подарил?
   — Тем подарил. А этому — не буду. Этот от меня Подарок не примет. Даже если это «Кадиллак» будет.
   — Почему?
   — Не по чину ему от меня подарки принимать. Ну замучили они своим великосветским этикетом. В котором простому человеку ни в жизнь не разобраться.
   — А если он этот подарок найдет?
   — Как так найдет?
   — Случайно найдет. Например, на улице.
   — Не возьмет!
   — Почему не возьмет?
   — Западло ему вещи с земли поднимать, когда ему их в руки приносят.
   — Вот тут я тебе не поверю. Авторитет авторитетом, а ценную бесхозную вещицу он не переступит. Говор адрес.
   Известный в высших и приближенных к ним кругах авторитет по кличке Крученый выходил из ночного клуба. Где просадил пять штук долларов и заполучил изжогу от чрезмерного употребления лангустов, омаров и прочей заграничной нечисти. Ей-богу, повара на зоне баланду приличнее готовят. Потому что после нее никакой тебе изжоги не бывает. Хоть полный «червонец» ее хлебай.
   Что за мода такая пошла, по валютным кабакам шляться? Чтобы как все. Чтобы авторитет не уронить. Вконец здоровье с этими новомодными прибамбасами угробишь. Если до того на нары не угодишь.
   Все! В последний раз! Лучше в ближайшую пельменную...
   Впереди шумно отрыгивающего употребленных омаров авторитета, хищно зыркая по сторонам глазами, шагали его телохранители. Чтобы вовремя заметить и распознать опасность и успеть отскочить из-под выстрелов. Но заметили они не опасность. Заметили они лежащие на земле золотые, размером с блюдце, часы. И оба разом кинулись к ним. Не думая даже, что это может быть изящно исполненное взрывное устройство.
   — Э! — сказал авторитет, заметив впереди себя тихую свалку. — Что там у вас?
   — Вот. Нашли, — показали телохранители блестящие в свете фонарей часы.
   — Ну? — сказал авторитет. — И что? Нашли моя часы. О чем тут базарить?
   И надел часы на руку.
   А говорили, авторитеты подарки с земли не поднимают...

Глава 45

   Полковник Трофимов прибыл к новому месту Службы. Он спрыгнул из транспортного «Ана» на взлетно-посадочную полосу. И посмотрел на свои начищенные кремом полуботинки, хрустко вставшие на покрытый толстой коркой инея бетон.
   — Тут всегда так. То снег, то лед, — сказал ему выбравшийся из самолета пилот. — Одно слово — край света.
   От недалекого ангара к самолету бесформенной толпой шли солдаты. Чтобы разгрузить прибывший груз. Но прежде чем они добрели до самолета, их обогнал «уазик». Из которого выпрыгнул не в меру оживленный капитан.
   — Ну что? Привез? — крикнул он пилоту.
   — Почту? Привез. Там, возле кабины.
   — Да я не про почту.
   — А-а, — тревожно скосился пилот на полковника, — тоже привез. Тоже возле кабины. Капитан быстро полез по трапу.
   — Здравия желаю, товарищ полковник. Вы к нам, товарищ полковник?
   И исчез в салоне. Но появился через минуту, таща в руках две двадцатилитровые канистры.
   — Давай быстрее! — заорал он в сторону машины. «УАЗ» сдал к самому трапу. Канистры забросили внутрь. Капитан, воровато оглядываясь, прыгнул туда же, и машина сорвалась с места.
   Подвезти полковника никто не предложил. Машина предназначалась для транспортировки особо ценного груза.
   Наконец к самолету добрались солдаты. Построились кое-как.
   —  — Здравия желаю, — приветствовал полковника сержант. — Личный состав прибыл для выполнения Разгрузочно-погрузочных работ. Разрешите?
   — Разрешаю, — козырнул в ответ полковник, хотя ибо представлял, кто и что должен выполнять.
   — Давай! Чего спите! — скомандовал сержант, указывая на трап.
   Солдаты по одному забежали в салон. И скоро потянулись обратно, таща в руках какие-то ящики и воровато пряча глаза. Как тот капитан.
   — Эй! Буде! — заорал пилот. — Ваших шесть штук! А мне еще на полигон лететь.
   — Товарищ майор, — жалостливо затянул сержант, — мы здесь, можно сказать, за Полярным кругом света белого не видим годами. Никаких человеческих радостей. Даже телевизор не показывает...
   — У всех не показывает. Кончай бузить, сержант. Пока я тебе об уставе не напомнил. Лучше самолет разгружай.
   — Ну, товарищ майор...
   — Все, сержант. Отставить! Выполнять приказание Несколько солдат, присев за шасси, нетерпелив распаковывали один из ящиков. Полковник отвернулся.
   — А вам, товарищ полковник, наверное, к командиру? — спросил сержант. — Так я провожу. А то, пока еще машина подъедет, вы тут замерзнете совсем.
   Полковник кивнул.
   — Тахтыбурдыев! Тахтыбурдыев, мать твою! Иди сюда. Проводи вот товарища полковника до командира, — заорал сержант.
   — Товарищ сержант, — заканючил Тахтыбурдыев.
   — Кончай сопли жевать. Встал — и пошел! Пока я тебе твои обязанности не разъяснил в доступной форме... Идите, товарищ полковник. Тут недалеко. Километра полтора...
   Командир сидел в кабинете. И лениво смотрел в окно. На далекий, застывший на взлетной полосе самолет.
   — Товарищ подполковник, полковник Трофимов прибыл для дальнейшего прохождения службы.
   — Проходи, полковник. Откуда ты?
   — Из Москвы.
   — Ё! Из самой державной? Поди, тепло там?
   — Тепло.
   — Поди, женщины в юбках ходят?
   — Ходят.
   — Чего это тебя к нам-то?
   — Исполнять обязанности заместителя по режиму.
   — По режиму? Ну тогда тут такое дело. У нас один рядовой стрельнулся. По глупости. Ты посмотри, что да как. И оформи. Чтобы нас начальство не дергало. Ну, ты сам понимаешь... Это же по твоему профилю. Ну и вообще, входи потихоньку в курс нашей жизни. Вливайся, так сказать, в коллектив. А мне некогда. Мне к самолету надо. Там, похоже, уже почти все разгрузили. Мишкин! Давай машину к крыльцу. Пора уже...
   И подполковник двинулся в сторону самолета. За причитающимися ему ящиками, которые никто из до того разгружавших самолет не тронул. Из уважения к командирскому званию и знанию устава...
   Откладывать работу полковник Трофимов никогда не любил. Тем более теперь. И тем более здесь, где, кроме работы, никаких других развлечений не было.
   — Пригласите мне свидетелей происшествия, — приказал он.
   — Может, лучше завтра, товарищ полковник? — предложил дежурный.
   — Почему завтра лучше, чем сегодня?
   — Сегодня они вряд ли что доброго скажут. Сегодня самолет приходил.
   — Я не могу рассчитывать свою работу в зависимости от расписания прилета самолетов. Я приказал вам доставить мне для допроса свидетелей.
   — Когда?
   — Немедленно.
   — Так точно. Доставим не позже чем через полтора часа.
   Ах, ну да. Сегодня же прилетел самолет... Через полтора часа злые как черти свидетели стояли в кабинете.
   — Кто первым обнаружил труп? — спросил новоиспеченный замкомандира по режиму.
   — Я. Ефрейтор Поскотин, товарищ полковник.
   — Когда?
   — Сразу после заступления на караул. Я пришел его сменить и все увидел.
   — Что увидели?
   — Увидел рядового Синицына. Он лежал возле стены совершенно мертвым.
   — Откуда вы знаете, что мертвым?
   — Я сказал ему, чтобы он не выдрючивался и вставал. А он не встал.
   — И по этой причине вы решили, что он мертв?
   — Конечно! Я же ефрейтор. И прослужил на год больше его!
   — Как он лежал?
   — Вот так. На боку, спиной к стене.
   — Одетый?
   — Одетый. В бушлате и сапогах.
   — Точно в сапогах?
   — Точно. Потому что я их первыми увидел. И под мал, что он, гад, спит на посту. И даже пнул по каблуком.
   — Где сейчас находится тело рядового Синицына?
   — В погребе.
   — Не понял...
   — У нас тут погреб в мерзлоте выкопан. Для хранения продуктов. Его пока туда определили.
   — Покажите мне, где находится погреб. И вызовите из санчасти врача.
   Погреб был просто ямой, выдолбленной в вечное мерзлоте и закрытой сверху накатом привезенных с материка бревен. Под потолком погреба, на специальных крючьях, висели туши оленей. Под ними лежал рядовой Синицын.
   — Отчего он умер? — спросил полковник Трофимов топчущегося рядом капитана медицинской службы.
   — От своей дурости.
   — Я не о том спрашиваю. Я спрашиваю, что явилось причиной его смерти.
   — Огнестрельное ранение в области живота.
   — Вы его осматривали?
   — Осматривал. Вот медицинское заключение.
   Полковник пролистал заключение. И взглянул на тело. Рядовой Синицын лежал на носилках. На спине. В полной форме. Застегнутый на все пуговицы. Одежда была целой.
   Обычно, когда осматривают трупы, одежду не жалеют. Одежду распластывают ножницами, чтобы не мучиться с расстегиванием пуговиц и крючков. И лишь потом, закончив все медицинские процедуры, переодевают в парадную форму. А здесь оставили в рабочем хэбэ, которое не только расстегнули, но еще и застегнули.
   — Помогите мне его раздеть, — попросил полковник.
   — Да я же его осматривал, — сказал военврач.
   — И тем не менее.
   Капитан медицинской службы нехотя присел на корточки и стал обрывать пуговицы. Одну за другой.
   — Вот, — показал он, — сюда он и пальнул. Полковник наклонился и внимательно осмотрел рану. И даже ткнул в нее пальцем. А затем осмотрел бушлат.
   — Как же это он, интересно, смог в себя выстрелить?
   — Так и смог. Упер дуло в живот и бабахнул.
   — А как же он до курка достал? Если уперся.
   — Откуда я знаю как? Они такие изобретательные, когда дело доходит до самострелов. Извернулся как-нибудь. Или ногой.
   — Он в сапогах был.
   — Ну, значит, рукой дотянулся. Пальцем. Или какой-нибудь щепочкой. Вот так.
   — А отчего же у него раневой канал вверх направлен? А не вниз? И нагара порохового нет на верхней одежде?
   — Какого нагара?
   — Который образуется при выстреле в упор. Вы что, судмедэкспертизу в институте не проходили?
   — Проходил.
   — А отчего тогда не произвели осмотр как следует? Почему дали заключение о самоубийстве? Когда здесь явное убийство.
   — Оттого и не дал, что не дал.
   — Не понял?
   — И лучше не понимайте. Для вас лучше. Здесь места северные, глухие. Здесь и не такое случается. Бывает, пошел человек до ветру и сгинул, словно его и не было. Несчастный случай, одним словом.
   — Вы мне что, угрожаете?
   — Нет, добра желаю.
   — А если желаете добра, перепишите заключение.
   — Я не стану переписывать то, что уже написал.
   — Тогда я буду настаивать на повторной экспертизе и последующей аттестации ваших профессиональных способностей.
   — А это сколько угодно. Дальше, чем сюда, все равно не пошлют. Дальше только Северный полюс. А вам, полковник, еще раз советую — не лезьте в дело, последствий которого не понимаете. Застрелился рядовой и застрелился. Тут уже ничего не исправишь. Покойнику не поможешь. И себе не навредишь. Здесь вам не Москва. Здесь самый медвежий угол. И нравы соответствующие, которые не все выдерживают. Отчего, бывает, стреляются. И не только рядовые, но, случается, и офицеры...
   Опять попал полковник в переплет. И опять по самые уши. Не научился полковник не замечать того, что в глаза лезет. Видно, у него со зрением что-то такое случилось. Хронически неизлечимое...
   — Кто его мог застрелить?
   — Мало ли кто...
   — Может, какие-нибудь конфликты с рядовым или сержантским составом?
   — Может быть...
   — Вы слышали выстрел?
   — Нет. Я ничего не слышал...
   — И я ничего не слышал...
   — И я...