Ильин Андрей. Бомба для братвы

   Изменить что-либо будет невозможно. Коллективное убийство превратится в самоубийство на почве многодневной бытовой пьянки, за которое командование не несет никакой ответственности. Здесь все совершенно очевидно и все отрепетировано на рядовом Синицыне.
   Другой вопрос — за что покончили «самоубийством» старшего лейтенанта? За ту у выброшенного на берег сейнера беседу? За их совместную экскурсию к месту захоронения и раскопок бомб? Если предположить, что кто-нибудь мог их там увидеть. За письменные показания старлея, данные им по настоянию полковника, о которых он случайно мог проговориться кому-нибудь из своих товарищей? Или в качестве последнего предупреждения? Ему, полковнику, предупреждения?
   Вполне может быть, что предупреждения. И еще одного, подтвержденного делом предложения сделать свой выбор в ту или иную сторону. В сторону покойных рядового Синицына и старшего лейтенанта Тищенко. Или в пользу командира и его приверженцев. И себе в пользу. В очень немалую пользу.
   Туда. Или туда...
   С теми. Или с этими...
   На размышление... Интересно знать, сколько отводится времени на размышление? Месяц? Неделя? Или час?
   Вечером полковника Трофимова чуть не сбила машина. Единственная выпущенная из гаража машина на единственной, соединяющей штаб с пирсом дороге. Полковнику повезло. Он услышал нарастающий гул и успел отпрыгнуть в сторону.
   Полковник отделался легкими телесными повреждениями и тяжелым душевным потрясением. Он понял, что на этом острове не заживется. Что его обязательно случайно задавит тот одинокий на площади в Ческолько тысяч квадратных километров автомобиль или убьет упавшим с крыши казармы специально завезенным для этой цели с Большой земли кирпичом.
   Единственной возможностью не разделить судьбу старшего лейтенанта Тищенко и рядового Синицына было покинуть негостеприимный гарнизон. Покинуть по-английски. То есть без раскланивания с хозяевами.
   Но покинуть хоть с прощаниями, хоть без них было затруднительно. Потому что гарнизон располагался на острове, который, по определению, с четырех сторон омывался морем. С температурой воды чуть выше нуля градусов. И возможностью проплыть в ней брассом не более сотни метров.
   Единственная, хоть и призрачная надежда была на грузовой самолет, который со дня на день должен был доставить в часть почту, продукты и прочий срочный груз.
   На него полковник и решил поставить. Потому что больше ставить было не на что...

Глава 57

   Возможности Резидента были исчерпаны. Он не мог в одиночку бороться с существующей на местах коррупцией в лице городского и областного звена чиновников, потому что для этого ему пришлось бы подрывать основы, то есть все здания городской и областной администрации со всеми их обитателями. Чему активно воспротивилась бы местная организованная преступность, которая только-только смогла согласовать и узаконить расценки на оплату единовременных услуг должностных лиц в сфере бизнеса, лицензий, таможенных и налоговых пошлин, выделения промышленных мощностей, земельных площадей, кредитов и прочих прямых и косвенных материальных благ. Менять старых, сытых и уже почти ставших приятелями руководителей на новых, потенциально голодных согласился бы только дурак.
   Резидент мог попытаться зайти с другой стороны и отстрелять главарей преступных группировок. Но тогда на дыбы встала бы местная власть, которая с той организованной преступности кормилась, поилась, отдыхала строилась и менять на менее организованную за здорово живешь не захотела бы.
   Наверное, Резидент мог выиграть этот конкретный бой. Мог взорвать чиновников и мог перестрелять главарей. Но на их освободившиеся места мгновенно бы уселись новые чиновники и новые главари, которые бы стали делать то же самое. И значит, в конечном итоге резидент проиграл бы. Потому что срезать вершки сорной травы дело утомительное, неблагодарное и глупое. По той общеизвестной причине, что желающий освободить поле от сорняков должен не стричь легкодостижимые верхушки, а выпалывать корешки. Но еще лучше — поймать и примерно наказать того, кто семена тех сорняков высевает.
   Сеятель Резиденту был не по зубам. И поэтому Резидент вышел на свое непосредственное начальство.
   По известным ему и не известным никому другому каналам.
   Резидент сообщил, что бомба есть, но бомба не без помощи местных правоохранительных органов ушла...
   Начальство сопоставило полученное сообщение с прочей, поступившей по другим каналам и от других Резидентов информацией, суммировало ее, соответствующим образом оформило и вышло на заказчика. Вышло на Президента.
   Чему на этот раз начальник охраны не препятствовал. Потому что был занят. Изучением случайно попавшего ему в руки досье. На начальника президентской охраны. Где были представлены очень интересные факты. Для Президента интересные. Для законодательных властей. Налоговой полиции. Для участкового, на территории которого проживал тот охранник, милиционера. И даже для его жены и его постоянной любовницы. Предназначенное для Президента сообщение было предельно кратко. Потому что доводило до сведения факты, а не многоречивые предположения и намеки Интригующих сторон. В сообщении подтверждалась возможность утечки ядерных боеприпасов из арсеналов армии и Военно-Морского Флота. На трех конкретных примерах подтверждалась. По отдельно взятым регионам. Особой строкой было выделено сообщение об атомных бомбах, предположительно оказавшихся в распоряжении преступных авторитетов, и их намерении использовать термоядерное оружие с целью шантажа.
   — Чьего шантажа?
   — Вашего, правительства и страны шантажа.
   — Вы уверены, что это не ошибка, не чей-то грубый розыгрыш? — спросил Президент.
   — Абсолютной уверенности нет. Но есть высокая степень вероятности. По некоторым оценкам, до восьмидесяти процентов.
   — Ваши люди имели доступ в ядерные арсеналы? Видели похищенные бомбы и боеголовки? — напрямую спросил Президент.
   — В одном случае видели. В двух других получили достоверные подтверждения возможности их получения в частные руки.
   — Вы считаете, что то, что они видели, — было атомной бомбой, а не просто бомбой?
   — С абсолютной гарантией установить принадлежность оружия можно только в момент его подрыва. Мои люди не видели взрыва. Они видели только бомбу.
   — Я не верю вам. В первую очередь потому не верю, что после предыдущего вашего сообщения по моему настоянию в арсеналах Министерства обороны была проведена самая тщательная ревизия. Были пересчитаны все бомбы и боеголовки. Никаких пропаж не зафиксировано. Все оружие находится в том месте, где ему надлежит быть. Находится под усиленной охраной. У меня нет оснований не доверять представленному мне отчету.
   — Но я назвал вам охранный шифр одного из атомных арсеналов, который знают единицы. Он совпал?
   — Он совпал.
   — Тогда почему не предположить, что и другая представленная мной информация соответствует действительности? Если первая оказалась верной.
   — И все же я сомневаюсь. Сомневаюсь, что похищение и тем более использование термоядерного оружия возможно. В принципе возможно! Военный атом — это не отдельно взятая бомба, это целый комплекс охранных мероприятий, исключающий возможность боевого использования данного вида оружия одним лицом. Это оружие может активизироваться только централизованно и не иначе как с ведома и прямого приказа Президента. У которого находится пресловутый «ядерный чемоданчик». У меня находится!
   — "Ядерный чемоданчик" находится у вас. А ядерное оружие, возможно, у них.
   — Даже если предположить, что они похитили бомбу, они не смогут использовать ее по назначению. Они не знают разблокирующих кодов.
   — А им не нужны коды. Им нужны специалисты, которые способны привести оружие в боевую готовность помимо кодов. И эти специалисты у них есть.
   — Почему вы так считаете?
   — Потому что в последние несколько недель в трех ядерных исследовательских центрах пропали по меньшей мере пять специалистов данного профиля. Тех специалистов, уровень знаний которых позволяет им разрешить эту техническую задачу. А это уже не отдельное опасное происшествие. Это уже четко прослеживающаяся система. Они имеют оружие, имеют специалистов и имеют намерение его использовать. И даже если допустить один шанс из ста...
   — Что вы предлагаете сделать?
   — Провести еще одну проверку ядерных арсеналов. На этот раз с привлечением сторонних, желательно гражданских, из числа понимающих в этом деле физиков-ядерщиков, наблюдателей.
   — Вы уверены, что они что-то найдут?
   — Я не уверен, что они что-то найдут. Но я уверен, что в воинских арсеналах не все благополучно. И еще более уверен, что ни одна комиссия, назначенная Министерством обороны, не сможет с достаточной степенью достоверности проверить деятельность подразделений Министерства обороны. Растратчики не могут Ревизировать растрату.
   Исходя из этого, я настаиваю на включении в состав комиссии представителя нашей организации...
   Через неделю Президенту был представлен отчет комиссии «по надзору за положением дел в сфере хранения, списания и утилизации ядерного оружия...».
   Отчет был написан в привычном для языка бюрократии стиле. Как будто речь шла о стоящей на подотчете ХОЗУ администрации Президента мебели — «стол деревянный, полированный, серый, одна штука, инвентарный номер...».
   Только начинался тот отчет чуточку иначе.
   Гриф «Совершенно секретно».
   Гриф «Для ознакомления только высшим руководством страны».
   Гриф «Напечатано в одном экземпляре».
   «Комиссией в составе...»
   Состав был самый серьезный. Несколько высших военных чинов. Несколько высших просто чинов. Несколько академиков из военно-промышленного комплекса. И один неприметный и никому не известный доктор физико-математических наук. Который, как самый молодой и неименитый, проявил наибольшее усердие при проверке постановки учета и исполнения предписанных регламентов хранения в складах и арсеналах МО. Который в каждую дырку залез...
   Далее в докладе сообщалось, что:
   "Настоящей комиссией была проведена ревизия числящегося на балансе Министерства обороны термоядерного оружия.
   В том числе находящегося на боевом дежурстве.
   В том числе списанного из действующей армии и Военно-Морского Флота по причине истечения сроков хранения.
   В том числе демонтированного и переведенного в разряд ядерных отходов.
   В том числе...
   ...Проведенный пересчет подтвердил, что количество числящегося на балансе и фактически наличествующего оружия идентично и совпадает по всем рассматриваемым позициям. Что утечка отдельных образцов атомного вооружения исключена. Что оружие пребывает в отведенных для него местах и содержится в предписанных регламентом условиях..."
   Выводы комиссии свидетельствовали, что все бомбы и термоядерные боеголовки находятся там, где им надлежит быть.
   И, значит, не могли быть ни в каком другом месте...

Глава 58

   Советники президента США вторые сутки перекраивали общемировую политику в соответствии со вновь представленными фактами. Вернее, с одним-единственным, переданным Центральным разведывательным управлением, фактом. Но очень существенным фактом. Возможным появлением на земном шаре шестого владельца атомного оружия. Частного владельца. Преступного авторитета Мозги.
   Этот шестой владелец резко менял соотношение сил на политической арене. Не учесть его возможных действий сегодня значило перестать управлять ситуацией завтра. Что занявшие после падения СССР лидирующие позиции в мире Соединенные Штаты Америки себе позволить не могли. В международной политике выигрывает тот, кто умеет предугадывать. И предупреждать неугодные события.
   Соединенные Штаты умели предугадывать и предупреждать. И умели добиваться того, чего желали добиться. Чаще всего, используя свой международный авторитет. Где не помогал авторитет — посредством финансовых и внешнеэкономических интриг. Где не возымели действия финансовые рычаги — пускали в ход авианосцы, ракеты класса «томагавк» и хорошо откормленных морских пехотинцев.
   Но прежде чем натравливать на неугодных вооруженных до зубов морпехов, власти выпускали вперед аналитиков, которые определяли, захватывали, расчищали и удерживали до подхода основных сил удобный для будущего полномасштабного наступления плацдарм.
   Теоретики всегда шли первыми. Определяя своими рекомендациями весь дальнейший ход политических и военных кампаний.
   Вначале они ставили масштабный вопрос: «Что случится, если?..» Если предположить, что опасное для их страны событие произойдет?
   Затем детализировались по отдельным позициям, разбивая этот главный вопрос на десятки и сотни более мелких. Какие последствия данное событие будет иметь для страны в целом? Для президента? Для конгресса? Для военного ведомства? Для рядового налогоплательщика?.. И далее шире — для развитых мировых держав? Для стран «третьего мира»? Для приграничных государств? Чьи интересы это событие затронет? Кому будет на пользу? Кому во вред?..
   Каждый вопрос получал свой исчерпывающий ответ и увязывался с ранее полученными ответами.
   За многие годы были наработаны свои трафаретные схемы разбора того или иного вида событий. Что позволяло предлагать быстрые рекомендации в ответ даже на самые неожиданно поставленные президентом вопросы. Настоящее событие в трафаретные рамки не вмещалось. Потому что подобных прецедентов еще не было. Никогда до того отдельный человек не получал в свое распоряжение оружие такой мощности. И никогда еще не приходилось решать общемировую проблему на уровне психологии отдельно взятого индивидуума. Владельца того оружия.
   Для того чтобы ответить на главный вопрос — возможен ли взрыв, вначале следовало дать ответ на сотни более мелких, касающихся свойств характера, мотивов поведения, состояния психики и прогнозов действия атомного шантажиста.
   Что заставило его раздобыть бомбу?
   Ограничится ли он только шантажом?
   Взорвет ли бомбу при отказе выполнить его требования?
   Или взорвет бомбу в любом случае?
   Как он поступит?
   Что ответить президенту?..
   Однозначного ответа на вопрос о возможности или невозможности взрыва эксперты не дали. Они повели себя как хитрые американские психоаналитики, которые, не догадываясь о характере болезни пациента, тем не менее умудряются не упустить своего гонорара. Они сослались на то, что не располагают реальным психологическим портретом шантажиста. Не имеют сведений о его детстве, взаимоотношениях с родителями, одноклассниками, о степени удачливости его первых опытов с противоположным и его же полом, контактах с наркотиками и асоциальными элементами. Без чего нельзя с высокой степенью достоверности моделировать его поступочные реакции.
   Но суммарно, исходя из того, что из всех вариантов развития событий разумней всего предполагать худшее, высказались за значительную степень вероятности данного события.
   Да, взрыв мог прозвучать.
   Расписать последующие за этим события было проще. Потому что они укладывались в общепринятые стандарты.
   Наибольшую реакцию на происшествие должны будут высказать европейские страны. Резко негативную — бывшие республики СССР. Нейтрально-настороженную — Китай. И далее в порядке убывания еще тридцать стран и два десятка международных организаций...
   Внутри страны факт взрыва будет в наибольшей степени использован политической и военной оппозицией. При этом можно предположить, что правительство, Президент, армия, силовые министерства, лидеры ведущих партий поступят следующим образом...
   Президент внимательно прочел представленное советниками заключение. Взрыв не исключался. И этот взрыв должен был стать неизбежным катализатором как внутренней российской, так и общемировой политики.
   Или не должен был произойти.
   Лучше должен? Или лучше не должен? Какой вариант принесет больше пользы Америке?
   Президент думал, взвешивал, советовался. А потом позвал одного из своих помощников.
   — Срочно сформулируйте и передайте Президенту России сообщение о том, что согласно сведениям, поступившим по каналам разведуправления США, на территории России не исключен террористический акт, в котором будет использовано похищенное из военных складов атомное оружие.
   — Что отвечать, если будет запрошена дополнительная информация по характеру и направленности угрозы?
   — Ничего не отвечать. Ссылайтесь на конфиденциальность источников и недостаток фактического материала.
   — По каким каналам следует передать сообщение?
   — По каналам МИДа.
   — Но в этом случае оно может стать известно многим. Если использовать прямую телефонную связь...
   — Делайте, что вам сказано...
   Президент США сделал первый ход. Очень мудрый ход. Потому что сразу в две стороны. Или, как сказал бы его российский коллега, — убил одним выстрелом двух зайцев. Он предупредил потенциальную жертву о грозящей ему ядерной опасности, но не указал, откуда она исходит. Формально он оказывал помощь. Фактически преследовал свои далеко идущие цели.
   Президент проводил глубинную политическую разведку.
   Он бросил в и без того враждующую и грызущуюся друг с другом стаю политических противников дополнительный камень раздора, на который они не могли не прореагировать. Теперь, наблюдая за Россией и возней, поднявшейся вокруг его сообщения, он имел возможность составить мнение о всех существующих на российском игровом поле политических фигурах. Об их реальном, а не декларируемом весе и возможностях. Он мог получить ту информацию, которую никаким иным способом получить бы не мог. И еще он имел возможность влиять на ход внутриполитической борьбы, повышая рейтинги угодных ему лидеров и заворачивая вниз кривую популярности неугодных. Потому что мог прогнозировать ход дальнейших событий. И мог предупреждать о них тех, кого посчитал бы нужным предупредить.
   Он получил в свое распоряжение еще не состоявшееся, но очень весомое в ближайшем будущем политическое «событие». И теперь в любой момент имел возможность добавить в и без того разогретую политическую атмосферу чужой страны изрядную порцию скандальных дрожжей. Атом — хорошие дрожжи. Идеальные дрожжи. Были раньше. И остаются теперь. Недаром все так тянутся к атомной бомбе. Как к самому идеальному средству привлечения к себе всеобщего внимания. Даже если ее нет. Даже если ее наличие только подразумевается. При этом не важно, кто инициирует этот рекламный ход, важно, кто его сумеет с наибольшей пользой для себя использовать.
   Ну а если вдруг та бомба окажется не блефом, но реальностью...
   И если та бомба рванет...
   Если погибнут люди...
   Если вдруг случится такое несчастье...
   То и из этого события можно будет извлечь определенные политические дивиденды. Какие? Как минимум добиться ревизии российских вооружений. Как максимум — склонить союзников и с их помощью мировое сообщество на введение на территорию России миротворческих сил с целью предотвращения дальнейшего расхищения угрожающего населению сопредельных стран и Европе в целом атомного вооружения. И под поднятый мировой общественностью на деньги американского налогоплательщика шумок изъять у них это самое оружие. Ну или хотя бы снять его с боевого дежурства, тем значительно усилив позиции своей страны, которая важнее всех России и Китаев, вместе взятых, которая, если честно, важнее всего прочего мира. Потому что Америка превыше всего.
   Президент вызвал директора ЦРУ.
   — Запросите по своим каналам дополнительную информацию по приведенному ранее факту. Приложите максимум усилий для встречи с инициатором событий. Постарайтесь установить с ним психологический контакт. Если ваши источники не ошибаются, то в самое ближайшее время он станет ключевой фигурой российской внутренней политики. И если иметь возможность направлять его действия, то мы сможем направлять действия всех прочих лидеров и, значит, страны в целом.
   Мы сможем диктовать им свою волю, если сумеем приручить «человека с бомбой». Возможно, «человек с бомбой» именно тот дополнительный рычаг, которого нам не хватало для окончательного решения проблемы на евроазиатском политическом поле...

Глава 59

   — Борт 303-й к полету готов. Борт 303-й просит разрешения на взлет, — сказал в микрофон первый пилот, привычно прислушиваясь к нарастающему гулу турбин. — Как слышите меня? Как слышите?.. Жду подтверждения на взлет.
   — Борт 303-й просит взлет...
   — Да что они там, уснули, что ли? Сразу после разгрузки, — вслух удивился второй пилот.
   — Сразу не могли, — высказал сомнение бортмеханик. — И все сразу не могли.
   — Диспетчер! Мать твою! Нам что тут, до вечера загорать? Под вашим северным сиянием. Взлет давай. Пока мы так...
   — 303-й, как слышите меня?
   — Как себя.
   — 303-й, взлет не разрешаю.
   — Да ты что?! Мы уже вырулили!
   — Повторяю! 303-й, взлет не разрешен.
   — Нет, значит, все-таки успели. Сразу после разгрузки, — заметил второй пилот.
   — По какому поводу задержка? — чуть поубавив тон, спросил первый пилот.
   — В гарнизоне обнаружена пропажа военнослужащего. Есть подозрение, что он с целью самовольного оставления части проник на ваш самолет. Необходимо провести дополнительную проверку. К вам выезжает досмотровая группа.
   — Что у них стряслось? — переспросил бортмеханик.
   — Обычное дело. Самоход. Истосковавшийся по родине солдатик решил проведать свою мамочку. А поезда здесь не ходят. Командование подозревает, что беглец спрятался у нас в салоне, — ответил второй пилот.
   — Ну теперь часа на полтора, — обреченно вздохнул первый пилот. — Глуши моторы...
   — Ничего глушить не надо, — сказал сзади голос. На входе в кабину, уперев пистолет в лица пилотов, стоял полковник. Полковник Трофимов.
   — Ты что, полковник? Ты с досмотровой группы?
   — Нет, я тот самый самовольщик.
   — Первый раз вижу самоходов в звании полковника, — тихо удивился второй пилот.
   — Брось дурить, полковник, — спокойно сказал первый пилот, — и убери свою пушку. У нас за спинами две дюжины тонн горючки. И если твоя дура стрельнет...
   — Стрельнет. Обязательно стрельнет, — ответил полковник.
   — А вы говорите, не успели. Как же не успели, если успели! — сказал бортмеханик.
   — Что вам надо?
   — Взлететь.
   — Я не могу взлететь. Мне диспетчер добро не дает.
   — Ну тогда мы взлетим по-другому. Все и разом, — с угрозой сказал полковник и передернул затвор пистолета.
   Со стороны части к самолету мчались командирский «уазик» и набитая вооруженными автоматами солдатами-срочниками грузовая машина.
   — Диспетчер. Мы на взлет, — сообщил первый пилот.
   — 303-й, взлет запрещаю! — отчаянно закричал Диспетчер.
   — Поздно запрещать. Нам его уже разрешили, — ответил первый пилот. — Ладно, давай выруливать.
   Самолет сдвинулся с места и, набирая скорость, покатил по взлетной полосе. Командирский «уазик» и машина с солдатами выкатились на бетон и помчались параллельно самолету. Из «уазика», раскрыв дверцу и наполовину высунувшись наружу, торчал командир. И тыкал в сторону кабины пистолетом. И солдаты тоже направляли в сторону самолета свои автоматы.
   Затем раздался выстрел. И еще один.
   — По колесам бьют! Идиоты! — удивился второй пилот.
   — Диспетчер! Диспетчер!! Передай своим придуркам, что мы не «Жигули». И если нам проковыряют резину на шасси, то мы все вместе! Вместе с ними!.. — заорал первый пилот.
   Второй пилот покосился на полковника.
   — Взлет. Все равно взлет! — сказал тот. — Во что бы то ни стало — взлет!
   — Больше в эту часть ничего возить не будем, — тихо пробормотал себе под нос бортмеханик. — Ну их к черту, этих вооруженных алкоголиков...
   — Куда теперь? — спросил первый пилот, когда самолет оторвался от взлетной полосы и набрал высоту. — В Норвегию? Или Швецию?
   — Туда, откуда вы прилетели.
   — А может, все же лучше в Швецию? Хоть на аэродром сверху посмотреть. А то я там ни разу не был, — вздохнул бортмеханик.
   — Нет. На материк...
   На аэродроме посадки полковник Трофимов передал себя в руки властей. Не оказав подъехавшему к самолету патрулю никакого сопротивления. Угонщика под конвоем сопроводили на гарнизонную гауптвахту до выяснения обстоятельств происшествия.
   — Мне необходимо встретиться с начальником службы безопасности и городским прокурором, — беспрерывно настаивал задержанный полковник.
   — Встретишься. Теперь непременно встретишься. После того, что ты здесь наворотил, даже если не захочешь, встретишься, — успокаивал его начальник патруля, обшаривая угонщику карманы, снимая ремень и выдергивая из обуви шнурки.
   — Мне надо сделать им важное заявление.
   — Раз надо — сделаешь. Завтра. Сегодня прокурор уже спит...
   — Ну так разбудите его!