Страница:
Рональд достаточно хорошо изучил свою жену, чтобы понять, что и на этот раз она тоже что-нибудь прочитала или увидела по “ящику”.
— Ну что ты, что ты, — успокаивал он ее. — Сегодня летать в космос почти так же безопасно, как путешествовать на самолете. Это раньше что-то случалось, теперь — нет. У нас самая надежная техника.
— Да?.. А как же быть с этим?
И жена протянула ему очередную газету.
— Вот, посмотри. Это мне прислала кузина из Нью-Йорка.
Дура кузина прислала страницу, вырванную из какой-то бульварной газетенки, обведя фломастером нужную статью. В статье сообщалось, что некая госпожа Смит, называющая себя потомственной колдуньей, предупреждает NASA о каких-то грядущих неприятностях, может быть даже аварии “шаттла”.
— А ты летишь именно на нем! — почти уже плакала Салли.
— Ну и что? — пожал плечами Рональд. — Что с того? Мало ли кто что напишет? Вот пишут, что космос чуть ли не кишит летающими тарелками. А я, когда там был, ни одной не видел! Даже блюдца!
— И все равно!.. — печально вздохнула Салли, не принимая шутливый тон мужа. — Все равно у меня дурное предчувствие! Мне кажется, что на этот раз что-то обязательно случится. Что-то ужасное!..
КИТАЙСКАЯ НАРОДНАЯ РЕСПУБЛИКА. БАЗА ВВС ЧЖЭН-ЧЖОУ
ОКОЛОЗЕМНАЯ ОРБИТА. ПЕРИГЕЙ 375 КИЛОМЕТРОВ. АПОГЕЙ 390 КИЛОМЕТРОВ. ЖИЛОЙ МОДУЛЬ МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
ЖИЛОЙ МОДУЛЬ МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
ШЛЮЗОВАЯ КАМЕРА МОДУЛЯ “ПИРС” МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
— Ну что ты, что ты, — успокаивал он ее. — Сегодня летать в космос почти так же безопасно, как путешествовать на самолете. Это раньше что-то случалось, теперь — нет. У нас самая надежная техника.
— Да?.. А как же быть с этим?
И жена протянула ему очередную газету.
— Вот, посмотри. Это мне прислала кузина из Нью-Йорка.
Дура кузина прислала страницу, вырванную из какой-то бульварной газетенки, обведя фломастером нужную статью. В статье сообщалось, что некая госпожа Смит, называющая себя потомственной колдуньей, предупреждает NASA о каких-то грядущих неприятностях, может быть даже аварии “шаттла”.
— А ты летишь именно на нем! — почти уже плакала Салли.
— Ну и что? — пожал плечами Рональд. — Что с того? Мало ли кто что напишет? Вот пишут, что космос чуть ли не кишит летающими тарелками. А я, когда там был, ни одной не видел! Даже блюдца!
— И все равно!.. — печально вздохнула Салли, не принимая шутливый тон мужа. — Все равно у меня дурное предчувствие! Мне кажется, что на этот раз что-то обязательно случится. Что-то ужасное!..
КИТАЙСКАЯ НАРОДНАЯ РЕСПУБЛИКА. БАЗА ВВС ЧЖЭН-ЧЖОУ
За полгода до старта
На плацу стоял отряд китайских космонавтов — все одинакового роста, в одинаковой летной форме, с одинаковым числом звезд на погонах, все очень похожие, потому что с одним и тем же выражением на лицах. Патриотическим!
Стояли по стойке “смирно”, вытянувшись в струнку и развернув лица в одну сторону, потому что из динамиков, подвешенных на столбах, звучал государственный гимн, а на флагштоке развевался красный флаг.
Космонавтов было, пожалуй что, до батальона, так как в Китае очень много населения и всегда можно набрать лишнюю сотню-другую претендентов на любое вакантное место. Тем более на такое! Но из всех этих выстроенных на плацу кандидатов в космос должен был полететь лишь один.
Отзвучали последние ноты гимна, но будущие космонавты продолжали стоять недвижимо, напряженно и благоговейно глядя на флаг своей страны и на прибывшего в Центр подготовки генерала, который должен был сказать главное…
— Я не сомневаюсь, что каждый из вас готов отдать жизнь ради процветания нашей любимой Родины! — выразил уверенность генерал.
И каждый действительно был готов!..
— Я знаю, вы способны под руководством Коммунистической партии и своих командиров справиться с любой поставленной перед вами партией и правительством задачей.
И они, конечно, были способны!..
— Но этой чести будет удостоен не каждый! К сожалению…
— Я уполномочен партией и правительством сообщить вам, что Государственная комиссия утвердила кандидатуру космонавта, который отправится в экспедицию на Международную космическую станцию в качестве представителя Китайской Народной Республики!
Пауза. Короткая… но такая длинная!.. Потому что каждый хотел и надеялся услышать свое имя. Но все, весь батальон, полететь в космос не могли. По крайней мере — пока не могли…
— Капитан Ли Джун Ся!.. Выйти из строя!
И сделав три звонких, отработанных на строевых занятиях шага, капитан Ли Джун Ся вышел из строя, развернувшись грудью на генерала. Единственный из всех! Счастливчик, которому партия и правительство доверили полет в космос. Хотя все остальные были тоже достойны, все успешно прошли предварительные отборы и все ступени подготовки, активно участвовали в общественной работе в низовых партячейках, вовремя платили партвзносы, конспектировали работы китайских руководителей и изучали материалы партсъездов.
— Капитан Ли Джун Ся!..
Капитан вытянулся, хотя и до того стоял по стойке “смирно”.
— Вам выпала высокая честь… — строго сказал генерал.
Выше точно некуда. Потому что выше космоса ничего уже нет!
— Служу китайскому народу! — четко прокричал Ли Джун Ся.
И генерал, в нарушение всех уставов, пожал ему руку и, глядя на него и на развевающийся на ветру красный флаг, захлопал в ладоши.
И все захлопали — весь батальон китайских космонавтов. Не капитану Ли Джун Ся — Компартии и правительству Китая, благодаря мудрой политике и чуткому руководству которых стал возможен этот беспримерный полет…
На плацу стоял отряд китайских космонавтов — все одинакового роста, в одинаковой летной форме, с одинаковым числом звезд на погонах, все очень похожие, потому что с одним и тем же выражением на лицах. Патриотическим!
Стояли по стойке “смирно”, вытянувшись в струнку и развернув лица в одну сторону, потому что из динамиков, подвешенных на столбах, звучал государственный гимн, а на флагштоке развевался красный флаг.
Космонавтов было, пожалуй что, до батальона, так как в Китае очень много населения и всегда можно набрать лишнюю сотню-другую претендентов на любое вакантное место. Тем более на такое! Но из всех этих выстроенных на плацу кандидатов в космос должен был полететь лишь один.
Отзвучали последние ноты гимна, но будущие космонавты продолжали стоять недвижимо, напряженно и благоговейно глядя на флаг своей страны и на прибывшего в Центр подготовки генерала, который должен был сказать главное…
— Я не сомневаюсь, что каждый из вас готов отдать жизнь ради процветания нашей любимой Родины! — выразил уверенность генерал.
И каждый действительно был готов!..
— Я знаю, вы способны под руководством Коммунистической партии и своих командиров справиться с любой поставленной перед вами партией и правительством задачей.
И они, конечно, были способны!..
— Но этой чести будет удостоен не каждый! К сожалению…
— Я уполномочен партией и правительством сообщить вам, что Государственная комиссия утвердила кандидатуру космонавта, который отправится в экспедицию на Международную космическую станцию в качестве представителя Китайской Народной Республики!
Пауза. Короткая… но такая длинная!.. Потому что каждый хотел и надеялся услышать свое имя. Но все, весь батальон, полететь в космос не могли. По крайней мере — пока не могли…
— Капитан Ли Джун Ся!.. Выйти из строя!
И сделав три звонких, отработанных на строевых занятиях шага, капитан Ли Джун Ся вышел из строя, развернувшись грудью на генерала. Единственный из всех! Счастливчик, которому партия и правительство доверили полет в космос. Хотя все остальные были тоже достойны, все успешно прошли предварительные отборы и все ступени подготовки, активно участвовали в общественной работе в низовых партячейках, вовремя платили партвзносы, конспектировали работы китайских руководителей и изучали материалы партсъездов.
— Капитан Ли Джун Ся!..
Капитан вытянулся, хотя и до того стоял по стойке “смирно”.
— Вам выпала высокая честь… — строго сказал генерал.
Выше точно некуда. Потому что выше космоса ничего уже нет!
— Служу китайскому народу! — четко прокричал Ли Джун Ся.
И генерал, в нарушение всех уставов, пожал ему руку и, глядя на него и на развевающийся на ветру красный флаг, захлопал в ладоши.
И все захлопали — весь батальон китайских космонавтов. Не капитану Ли Джун Ся — Компартии и правительству Китая, благодаря мудрой политике и чуткому руководству которых стал возможен этот беспримерный полет…
ОКОЛОЗЕМНАЯ ОРБИТА. ПЕРИГЕЙ 375 КИЛОМЕТРОВ. АПОГЕЙ 390 КИЛОМЕТРОВ. ЖИЛОЙ МОДУЛЬ МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
Девять часов пятнадцать минут по бортовому времени
Встреча прошла на самом высоком уровне. На высоте двести десять километров над поверхностью Земли.
Открылся вход в шлюзовую камеру, и оттуда выплыла улыбающаяся рожа русского космонавта. А за ней и сам космонавт.
— А вот и мы, — сказал по-русски он. И тут же перевел сказанное на английский: — We arrived.
Дальше все пошло своим чередом — рукопожатия, легкие объятия, улыбки в объектив видеокамер, общее фото на память.
— А теперь — внимание!.. — объявили русские космонавты, заговорщически извлекая на белый свет какой-то сверток. В котором все догадывались, что находится.
Потому что русские, как обычно, притащили с собой на орбиту черную икру и водку с этикеткой, где был нарисован Кремль. Кажется, она называлась “Московская”.
Все, кроме, может быть, тех, кто ни разу не бывал на орбите, знали про “заначку” русских и про ответный ход американцев.
Но все равно все выразили общее удивление и восхищение…
Весь этот нехитрый спектакль разыгрывался много раз, наверное, еще с времен первого совместного космического полета на корабле “Союз-Аполлон”, не претерпевая почти никаких изменений. Все помнили и привычно отыгрывали свои роли. Но все равно все были довольны.
— Ну что — разливать? — весело поинтересовался русский космонавт.
Рюмки были не нужны. И разливать водку не пришлось. В невесомости ничего ниоткуда не пьется. Это вам не на Земле, где достаточно опрокинуть бутылку над пустым стаканом, чтобы услышать радующее ухо и сердце бульканье. На земле водку из наклоненной бутылки извлекает сила земного притяжения, которая в космосе отсутствует. Здесь, как бутылку ни наклоняй, из нее все равно ничего не потечет, здесь приходится действовать иначе…
Русский космонавт вскрыл бутылку и несильно, но точно ударил по ее донышку ладонью. Из бутылки выскочила здоровенная капля прозрачной жидкости, которая, поблескивая и подрагивая, повисла в воздухе. Это большое искусство — выбить ее так, чтобы она не улетела куда-нибудь и не рассыпалась на мелкие шарики, а чтобы осталась на месте и целиком. Так что, судя по результату, опыт распития спиртных напитков на околоземной орбите у русских был!
Космонавт выбил еще несколько капель, “развешивая” их по модулю. Некоторые порции оказались больше других, что было несправедливо, и космонавт, выколотив из бутылки дополнительные капли, присоединил их, сливая, как шарики ртути, к недолитым порциям.
Так-то лучше будет.
“Рюмки” были полны — перед каждым астронавтом на уровне лица висел его глоток водки.
— Ну что — за дружбу между народами?! — на правах тостующего произнес свое пожелание русский.
И первый, приоткрыв рот и приблизившись к капле, заглотил ее, сомкнув зубы.
Эх!.. Хорошо!..
И все выпили — поймав губами свои капли…
И космический турист Омура Хакимото выпил, как все, заглотив свою каплю водки.
Жаль, что водки, а не саке…
Омура Хакимото выпил за дружбу между народами и, по древней японской традиции, несколько раз вежливо поклонился, благодаря присутствующих за приятное общество. И даже сказал несколько признательных слов в адрес русских, благодаря которым он оказался в космосе…
Хотя русских, равно как американцев, Омура к числу своих друзей не относил. На что имел все основания.
Хакимото-сан довольно давно жил на этом свете, настолько давно, чтобы не забыть, что русские и американцы причинили японцам и его семье тоже немало горя. Они унизили его народ в последней войне и убили близких ему людей. Потому он имел право не любить их.
Омура имел древние самурайские корни, а настоящий самурай никогда ничего не забывает и не прощает. Тем более пережитого им унижения! Вначале должен умереть он, а после него смениться еще несколько поколений, прежде чем наступит искупление, прежде чем придет прощение. Так должно быть!
А вышло — вон как!..
Он бы никогда не стал делить дом и трапезу с бывшими врагами своего народа, но в космос пока летали только русские и американцы, и больше никто, что заставляло его мириться с ними. И принимать их странные и, на взгляд японца, дикие обычаи, которые его удивляли и иногда раздражали, чего он не показывал, пряча недовольство за привычной японской улыбкой.
Его обиды были глубоко спрятаны внутри него, никак не прорываясь наружу. Он ни с кем не воевал, но и не заключал ни с кем мира!
Он имел право быть таким, какой он есть!
Любить тех, кого любил.
И не прощать тех, кто был виновен в смерти любимых им людей.
— Ну что, еще по одной… капле? — спросил на своем языке русский космонавт, постукивая ногтем указательного пальца на бутылке.
Его слов не поняли.
Но его — поняли…
И все снова заулыбались.
И Омура Хакимото тоже…
— За то, чтобы наш полет прошел на должной высоте!..
Встреча прошла на самом высоком уровне. На высоте двести десять километров над поверхностью Земли.
Открылся вход в шлюзовую камеру, и оттуда выплыла улыбающаяся рожа русского космонавта. А за ней и сам космонавт.
— А вот и мы, — сказал по-русски он. И тут же перевел сказанное на английский: — We arrived.
Дальше все пошло своим чередом — рукопожатия, легкие объятия, улыбки в объектив видеокамер, общее фото на память.
— А теперь — внимание!.. — объявили русские космонавты, заговорщически извлекая на белый свет какой-то сверток. В котором все догадывались, что находится.
Потому что русские, как обычно, притащили с собой на орбиту черную икру и водку с этикеткой, где был нарисован Кремль. Кажется, она называлась “Московская”.
Все, кроме, может быть, тех, кто ни разу не бывал на орбите, знали про “заначку” русских и про ответный ход американцев.
Но все равно все выразили общее удивление и восхищение…
Весь этот нехитрый спектакль разыгрывался много раз, наверное, еще с времен первого совместного космического полета на корабле “Союз-Аполлон”, не претерпевая почти никаких изменений. Все помнили и привычно отыгрывали свои роли. Но все равно все были довольны.
— Ну что — разливать? — весело поинтересовался русский космонавт.
Рюмки были не нужны. И разливать водку не пришлось. В невесомости ничего ниоткуда не пьется. Это вам не на Земле, где достаточно опрокинуть бутылку над пустым стаканом, чтобы услышать радующее ухо и сердце бульканье. На земле водку из наклоненной бутылки извлекает сила земного притяжения, которая в космосе отсутствует. Здесь, как бутылку ни наклоняй, из нее все равно ничего не потечет, здесь приходится действовать иначе…
Русский космонавт вскрыл бутылку и несильно, но точно ударил по ее донышку ладонью. Из бутылки выскочила здоровенная капля прозрачной жидкости, которая, поблескивая и подрагивая, повисла в воздухе. Это большое искусство — выбить ее так, чтобы она не улетела куда-нибудь и не рассыпалась на мелкие шарики, а чтобы осталась на месте и целиком. Так что, судя по результату, опыт распития спиртных напитков на околоземной орбите у русских был!
Космонавт выбил еще несколько капель, “развешивая” их по модулю. Некоторые порции оказались больше других, что было несправедливо, и космонавт, выколотив из бутылки дополнительные капли, присоединил их, сливая, как шарики ртути, к недолитым порциям.
Так-то лучше будет.
“Рюмки” были полны — перед каждым астронавтом на уровне лица висел его глоток водки.
— Ну что — за дружбу между народами?! — на правах тостующего произнес свое пожелание русский.
И первый, приоткрыв рот и приблизившись к капле, заглотил ее, сомкнув зубы.
Эх!.. Хорошо!..
И все выпили — поймав губами свои капли…
И космический турист Омура Хакимото выпил, как все, заглотив свою каплю водки.
Жаль, что водки, а не саке…
Омура Хакимото выпил за дружбу между народами и, по древней японской традиции, несколько раз вежливо поклонился, благодаря присутствующих за приятное общество. И даже сказал несколько признательных слов в адрес русских, благодаря которым он оказался в космосе…
Хотя русских, равно как американцев, Омура к числу своих друзей не относил. На что имел все основания.
Хакимото-сан довольно давно жил на этом свете, настолько давно, чтобы не забыть, что русские и американцы причинили японцам и его семье тоже немало горя. Они унизили его народ в последней войне и убили близких ему людей. Потому он имел право не любить их.
Омура имел древние самурайские корни, а настоящий самурай никогда ничего не забывает и не прощает. Тем более пережитого им унижения! Вначале должен умереть он, а после него смениться еще несколько поколений, прежде чем наступит искупление, прежде чем придет прощение. Так должно быть!
А вышло — вон как!..
Он бы никогда не стал делить дом и трапезу с бывшими врагами своего народа, но в космос пока летали только русские и американцы, и больше никто, что заставляло его мириться с ними. И принимать их странные и, на взгляд японца, дикие обычаи, которые его удивляли и иногда раздражали, чего он не показывал, пряча недовольство за привычной японской улыбкой.
Его обиды были глубоко спрятаны внутри него, никак не прорываясь наружу. Он ни с кем не воевал, но и не заключал ни с кем мира!
Он имел право быть таким, какой он есть!
Любить тех, кого любил.
И не прощать тех, кто был виновен в смерти любимых им людей.
— Ну что, еще по одной… капле? — спросил на своем языке русский космонавт, постукивая ногтем указательного пальца на бутылке.
Его слов не поняли.
Но его — поняли…
И все снова заулыбались.
И Омура Хакимото тоже…
— За то, чтобы наш полет прошел на должной высоте!..
ЖИЛОЙ МОДУЛЬ МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
Десять часов пятнадцать минут по бортовому времени
— А теперь — небольшой сюрприз!
И русский космонавт, которого звали Алексей, вытащил еще одну бутылку. Точнее, бутылочку с желтоватого цвета жидкостью, в которой что-то плавало.
Это не была водка и не была икра. Это было что-то новенькое, что-то сверх утвержденной программы.
— Знаете, что это? — спросил, интригуя, русский. И, указывая на бутылочку, торжественно объявил: — Это знаменитый женьшень! Настоящий!
Американцы ничего не поняли, тем не менее радостно закивав. Женьшень — так женьшень, особенно если он не хуже той, что они только что выпили, русской водки.
— Я нашел его сам, — похвастался Алексей. — Я ведь сибиряк. Я родился вон там, — показал он на проглядывавшую в иллюминаторе Землю, на видимый кусок Евразии, над которой они как раз пролетали. — Есть там такой не обозначенный ни на одной карте поселок Усть-Кутьма…
Никому это странное русское название ничего не сказало. Это ведь не Цинциннати какой-нибудь… Только Омура Хакимото, продолжая вежливо улыбаться, чуть вздрогнул. Но так, что никто этого не заметил. И меньше других русский, хваставшийся своим трофеем.
Омура Хакимото улыбался, но его и без того узкие глаза сузились еще больше, став тонкими, как остро отточенное лезвие самурайского меча!
Русский космонавт родился в поселке Усть-Кутьма… И звали его Алексей Благов. И еще, кроме фамилии и имени, у него было отчество Павлович — потому что русские приставляют к своим именам имена своих отцов. Значит, его отец был Павлом. Павлом Благовым!
Омура Хакимото и раньше знал, как того зовут, но он не знал, где тот родился. Теперь здесь, на орбите, он услышал, что русский космонавт Алексей Благов родился не где-нибудь, а в поселке Усть-Кутьма.
А это уже совсем иное дело!
Название этого поселка Омура Хакимото было хорошо известно. За то, чтобы узнать об этом заброшенном и уже давно не существующем на картах населенном пункте, он заплатил почти сто тысяч долларов! Потому что на заре советской перестройки был вынужден создать Общество дружбы между русскими и японцами. Он не собирался ни с кем дружить, но он хотел выяснить судьбу своего старшего брата, который, как он знал, попал в сорок пятом году в плен к русским и оттуда не вернулся.
Просто так, как туриста, его бы к архивам не допустили, и поэтому пришлось организовывать Общество дружбы.
Помогая искать захоронения русских военнопленных и устанавливая имена японцев, пропавших на территории Советского Союза, он в первую очередь искал своего брата. Вначале нанятые им историки местного университета подняли архивы и смогли установить лагеря, в которые направлялись взятые в плен военнослужащие Квантунской армии. И куда могли попасть солдаты и офицеры Семнадцатой императорской дивизии, где служил его брат.
В архивах значились три лагеря.
Ценой огромных усилий и денег историки нашли списочный состав заключенных этих лагерей. И среди них нашли фамилию его брата. Его брат был направлен в лагерь для военнопленных в поселок Усть-Кутьма.
Это был след!
Но он оборвался.
Потому что в списках умерших его брат не значился.
Его брат умер не в этом лагере, а где-то еще.
Омура Хакимото, получив на руки списки заключенных, отыскал в Японии нескольких еще живых бывших военнопленных Усть-Кутского лагеря, которые рассказали ему о своих злоключениях в русском плену.
Один, кажется, даже вспомнил его брата. Но не точно. Потому что это было очень давно, и потому что в этом лагере было несколько тысяч заключенных.
Но все равно это была зацепка!
Тогда Омура вернулся в Россию, где при посредничестве посольства Японии и журналистов затребовал — и через год хождения по кабинетам русских чиновников получил — списочный состав солдат и офицеров, служивших в Усть-Кутском лагере в конце сороковых — начале пятидесятых годов. И под видом организации встречи ветеранов нашел одного из бывших офицеров, охранявших лагерь, — подполковника запаса, а тогда — молоденького лейтенанта.
У подполковника была цепкая память. И длинный, который развязали водка и доллары, язык.
Он помнил все.
И вспомнил интересующего его нового японского друга зэка!
Трехгодичный поиск дал результат!
От подполковника Омура Хакимото узнал все то, что не мог узнать раньше и что потом подтвердили архивы.
Он узнал, как погиб его брат…
И узнал имя его убийцы.
Его брата убил русский офицер — капитан Павел Благов!
Но если бы он только его убил!..
— А теперь — небольшой сюрприз!
И русский космонавт, которого звали Алексей, вытащил еще одну бутылку. Точнее, бутылочку с желтоватого цвета жидкостью, в которой что-то плавало.
Это не была водка и не была икра. Это было что-то новенькое, что-то сверх утвержденной программы.
— Знаете, что это? — спросил, интригуя, русский. И, указывая на бутылочку, торжественно объявил: — Это знаменитый женьшень! Настоящий!
Американцы ничего не поняли, тем не менее радостно закивав. Женьшень — так женьшень, особенно если он не хуже той, что они только что выпили, русской водки.
— Я нашел его сам, — похвастался Алексей. — Я ведь сибиряк. Я родился вон там, — показал он на проглядывавшую в иллюминаторе Землю, на видимый кусок Евразии, над которой они как раз пролетали. — Есть там такой не обозначенный ни на одной карте поселок Усть-Кутьма…
Никому это странное русское название ничего не сказало. Это ведь не Цинциннати какой-нибудь… Только Омура Хакимото, продолжая вежливо улыбаться, чуть вздрогнул. Но так, что никто этого не заметил. И меньше других русский, хваставшийся своим трофеем.
Омура Хакимото улыбался, но его и без того узкие глаза сузились еще больше, став тонкими, как остро отточенное лезвие самурайского меча!
Русский космонавт родился в поселке Усть-Кутьма… И звали его Алексей Благов. И еще, кроме фамилии и имени, у него было отчество Павлович — потому что русские приставляют к своим именам имена своих отцов. Значит, его отец был Павлом. Павлом Благовым!
Омура Хакимото и раньше знал, как того зовут, но он не знал, где тот родился. Теперь здесь, на орбите, он услышал, что русский космонавт Алексей Благов родился не где-нибудь, а в поселке Усть-Кутьма.
А это уже совсем иное дело!
Название этого поселка Омура Хакимото было хорошо известно. За то, чтобы узнать об этом заброшенном и уже давно не существующем на картах населенном пункте, он заплатил почти сто тысяч долларов! Потому что на заре советской перестройки был вынужден создать Общество дружбы между русскими и японцами. Он не собирался ни с кем дружить, но он хотел выяснить судьбу своего старшего брата, который, как он знал, попал в сорок пятом году в плен к русским и оттуда не вернулся.
Просто так, как туриста, его бы к архивам не допустили, и поэтому пришлось организовывать Общество дружбы.
Помогая искать захоронения русских военнопленных и устанавливая имена японцев, пропавших на территории Советского Союза, он в первую очередь искал своего брата. Вначале нанятые им историки местного университета подняли архивы и смогли установить лагеря, в которые направлялись взятые в плен военнослужащие Квантунской армии. И куда могли попасть солдаты и офицеры Семнадцатой императорской дивизии, где служил его брат.
В архивах значились три лагеря.
Ценой огромных усилий и денег историки нашли списочный состав заключенных этих лагерей. И среди них нашли фамилию его брата. Его брат был направлен в лагерь для военнопленных в поселок Усть-Кутьма.
Это был след!
Но он оборвался.
Потому что в списках умерших его брат не значился.
Его брат умер не в этом лагере, а где-то еще.
Омура Хакимото, получив на руки списки заключенных, отыскал в Японии нескольких еще живых бывших военнопленных Усть-Кутского лагеря, которые рассказали ему о своих злоключениях в русском плену.
Один, кажется, даже вспомнил его брата. Но не точно. Потому что это было очень давно, и потому что в этом лагере было несколько тысяч заключенных.
Но все равно это была зацепка!
Тогда Омура вернулся в Россию, где при посредничестве посольства Японии и журналистов затребовал — и через год хождения по кабинетам русских чиновников получил — списочный состав солдат и офицеров, служивших в Усть-Кутском лагере в конце сороковых — начале пятидесятых годов. И под видом организации встречи ветеранов нашел одного из бывших офицеров, охранявших лагерь, — подполковника запаса, а тогда — молоденького лейтенанта.
У подполковника была цепкая память. И длинный, который развязали водка и доллары, язык.
Он помнил все.
И вспомнил интересующего его нового японского друга зэка!
Трехгодичный поиск дал результат!
От подполковника Омура Хакимото узнал все то, что не мог узнать раньше и что потом подтвердили архивы.
Он узнал, как погиб его брат…
И узнал имя его убийцы.
Его брата убил русский офицер — капитан Павел Благов!
Но если бы он только его убил!..
ШЛЮЗОВАЯ КАМЕРА МОДУЛЯ “ПИРС” МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
Десять часов пятьдесят минут по бортовому времени.
Шестнадцатые сутки полета
Работа предстояла штатная, запланированная еще на Земле. Работа — плевая, от силы на пару-тройку часов, а вот на подготовку к ней предстояло убить чуть не сутки! Потому что трудиться предстояло не внутри МКС, а снаружи. Причем на этот раз русским — так сказать, в порядке живой очереди, — потому что в прошлый раз в космос через свой шлюз и в своих скафандрах выходили американцы.
“Болтаться” в открытом космосе предстояло Алексею Благову, поэтому вся предварительная подготовка легла на плечи его напарника Виктора Забелина. Который отправился в шлюзовую камеру для проведения техосмотра скафандра, в соответствии с правилами космического ПДД…
Выход в открытый космос давно перестал быть событием, превратившись в рутинную работу. Космонавтам постоянно приходится выбираться из международной космической станции, чтобы установить или настроить какое-нибудь новое оборудование, что-то подремонтировать или исправить.
Эмкаэска — она, конечно, крепче изношенного до дыр “Мира”, который в последние годы своей жизни трещал по всем швам, как Тришкин кафтан, отчего его постоянно приходилось “штопать”, но все равно — всего лишь “железо”, которое требует постоянного ухода.
Сегодня предстояло осмотреть солнечные батареи по левому борту. По “левому”, конечно, условно. И “по борту” — тоже. Никакого борта у станции не было, было множество хаотично расположенных модулей, которые пристегивались друг к другу, как детали “Лего”, образуя причудливое нагромождение цилиндров и антенн…
Алексей Благов “вплыл” в отсек оборудования, где в “походном положении” хранятся скафандры и оборудование для их обслуживания.
— Ну что, все в порядке? — спросил он.
— В полном, — заверил его Виктор Забелин, который был сегодня “выпускающим”. — Баллоны заправлены, батареи заряжены, дырок нет.
Главное — что дырок нет.
— Ну что, тогда задраиваемся?..
Крышка плотно заткнула люк, ведущий в МКС. И в шлюзовой камере стало помаленьку падать давление. С одной атмосферы до 0, 7 атмосферы, потому что в скафандре давление и того меньше.
Шлюзовая камера работала, что твой ниппель, только в обратном порядке. Оттуда дуй, а обратно… Обратно уже не выйдешь. Полная автономка, как в подводной лодке…
Примерка скафандра… Который и не скафандр даже, а маленький космический корабль, имеющий даже собственное название — “Орлан-М”… И который не надевают на себя, а в который входят через ранец-“дверцу”. Не забыв ее за собой прикрыть!
— Ну что?
Потеребить кнопки на панели управления, расположенной на груди. Скосив глаза, взглянуть на сигнальные лампочки внутри шлема, которые отображают работу скафандра. Включить-выключить светильники, предназначенные для работы в тени станции. Проверить систему водяного охлаждения. Опустить противосолнечный фильтр на переднем иллюминаторе и на вспомогательном верхнем тоже. Покрутить головой, пошевелить пальцами в перчатках и руками-ногами тоже, прислушиваясь к тому, не скрипят ли гермоподшипники в сочленениях.
Вроде все в порядке.
Как в танке!
— Нормально…
— Тогда даю “коктейль”…
В скафандр, вытесняя воздух, стал поступать чистый кислород, которым космонавту предстояло дышать полчаса, чтобы вывести из крови азот, потому что если этого не сделать, то он “закипит” в сосудах, заткнув сердце и мозг воздушным тромбом. По научному этот процесс называется десатурация, а по-свойски — “кислородный коктейль”…
Ну что, пошли?..
Из отсека с оборудованием космонавт нырнул в “накопитель” — отсек, откуда выходят в космос. Задраил за собой квадратный, метр на метр, со скругленными углами люк, окончательно обрубая себе пути к отступлению.
Это последнее перед космосом помещение фактически было шлюзом. Один, оставшийся сзади люк отделял его от станции, другой открывался в безвоздушное пространство.
Космонавт висел под потолком, ожидая, пока давление (вернее, его отсутствие) внутри и снаружи уравновесится.
В небольшое квадратное оконце за ним наблюдал “выпускающий”.
— Ну что, готов?
— Всегда готов! — довольно бодренько ответил Алексей Благов и даже вскинул к шлему, в пионерском салюте, правую руку.
Хотя чувствовал себя не так бодро, как изображал, что фиксировала бесстрастная телеметрия, отмечая повышение частоты пульса и артериального давления. Все-таки не на пикничок в Парк Горького он собирался, а в космос!..
Автоматика привела в действие запорный механизм внешнего люка. Железный “пятак” отклеился, оторвался от корпуса и развернулся на девяносто градусов, открыв дыру в космос.
— Ну я пошел!..
Проверив пристегнутый к скафандру страховочный фал и ухватившись руками за поручень и подтянувшись, русский легко выплыл наружу. Потому что никакого сопротивления не испытывал — нет в космосе сопротивления, потому что нет воздуха! И если чуть оттолкнуться от станции, то сразу же полетишь от нее и сможешь так лететь тысячи километров, не имея никакой возможности “притормозить”. Будешь лететь, может быть, миллионы лет, как одинокий и мертвый астероид, пока тебя не притянет какая-нибудь чужая планета, о которую ты и расшибешься в плоскую лепешку.
Отчего, конечно, тревожно! И не только Алексею Благову. Это чувство “последней опоры” хорошо известно всем выходившим в открытый космос астронавтам, и у всех оно проявляется одинаково — в судорожном, так что всемером не оторвать, хватании за поручень. Как если бы ты болтался без опоры на верхней перекладине пожарной лестницы, а тебя кто-то за ноги вниз тянет! Так что тут уцепишься, да еще как!..
И лишь потом, через секунду-другую, вспоминается про страховочный, который не отпустит тебя в космос, фал, про реактивные двигатели, которые есть на МКС и в скафандре тоже, и про своих, которые не бросят в беде товарищей.
Но это потом…
— Ну что, я пошел?
Да иди уже, иди!..
И Алексей Благов с большим сожалением оторвался от поручня, отправившись в путешествие по МКС. Снаружи. К “носу” — если считать носом Европейский исследовательский модуль, а “кормой” — шлюзовую камеру.
Хватаясь за поручни, он плыл вдоль станции. Это был его первый выход в открытый космос, хотя эмкаэску он знал снаружи как свои пять пальцев, излазив ее вдоль и поперек на тренировках в бассейне. Причем в точно таком же скафандре. Но там, хоть и было создано некое подобие невесомости, был все-таки бассейн и была Земля.
А здесь — КОСМОС!.. Из которого, если что, на поверхность не вынырнешь!
Первые три поручня он еще был напряжен, хватаясь за них очень цепко. Что было довольно глупо, потому что здесь не было ураганных ветров, качки и перехлестывающих через борт волн, отрывающих бедных матросиков от судна. Здесь вообще ничего не было, кроме безвоздушного пространства.
Потом довольно быстро освоился и бояться перестал, получая от своего путешествия даже некоторое удовольствие.
Внизу, под ногами, плыла цветная, с пятнами океанов и лесов Земля, которую можно было охватить взглядом всю и разом. Справа светило Солнце и, конечно, припекало, чего не чувствовалось, так как работала система охлаждения. И, хотя ярко светило солнце, то есть был день, видны были звезды. Гораздо лучше и больше, чем если смотреть с Земли. А если ты попадал в тень, то тут же оказывался в темной ночи, отчего приходилось, освещая себе путь, включать светильники.
Такие чудеса.
Алексей миновал служебный модуль.
Добрался до НЭП — научно-энергетической платформы, обеспечивающей энергией российский сегмент станции. Раскинутые в стороны солнечные батареи напоминали раскрытые пальцы рук. Но сегодня его интересовали не эти батареи, а американские.
Проплыл над МЖО — российским модулем жизнеобеспечения и тремя исследовательскими модулями ИМ-1, 2 и 3. Как будто им нельзя было присвоить какую-нибудь другую, более благозвучную аббревиатуру…
Здесь была российско-американская граница, разделяющая станцию надвое. Условно, потому что никаких шлагбаумов и полосатых будочек с пограничниками здесь не было и виз для перехода не требовалось. Космос жил по более демократичным правилам, чем Земля.
Алексей миновал американские модули NODE-1 и 2.
Американский лабораторный модуль — LAB.
И модуль НАВ, служащий для размещения экипажа в американском сегменте. Здесь он чуток “подвис” возле иллюминатора, помахав американской астронавтке Кэтрин Райт. Которая была — в сравнении с русскими женщинами — так себе, но была здесь единственной среди одних только мужиков дамой, что сильно сказывалось на ее привлекательности.
Привет, Кэтрин!..
Прилепившаяся к иллюминатору с той стороны американка помахала ему в ответ.
А на большее он не рассчитывал. С этими американками на большее рассчитывать не приходится!.. Это ж не наши бабы, с этими только свяжись! Кое-кто, не в этом, в другом экипаже, попробовал, а потом год от обвинений в почти изнасиловании на околоземной орбите отбивался, объясняя, что он ничего такого плохого не имел в виду, когда пытался поцеловать свою коллегу в щечку! Чуть было мужика на электрический стул за такие вольности не посадили!..
А вот и основная ферма станции, к которой крепятся батареи главной энергоустановки. Куда ему и надо.
Алексей добрался до места и стал чего-то там откручивать-прикручивать, приколачивать и присобачивать.
Это только снизу, с Земли, кажется, что профессия космонавта какая-то особенная, на самом деле они зачастую те же слесаря и сварщики, только поднявшие свою квалификацию на недосягаемую высоту.
Это же зачем они ее так крепят-то?
И вот так?.. Только себе и русским людям жизнь усложняют!
А мы ее сейчас по-простому — и… р-раз… И еще… Да ногой упершись!..
Хрясь!.. И вся недолга!..
Чего американец сделал, то русский завсегда разобрать сможет. Посредством молотка, плоскогубцев и какой-то там матери.
Вот и все — и можно в обратный путь!.. Через НАВ, LAB, NODE-1 и 2. А после них через милые сердцу и уху ИМ-один, ИМ-два и три тоже, направо к НЭП и все — и считай, уже дома!
Тук-тук…
А чего это они не открывают-то?
Метровая крышка, закрывающая люк, ведущий в МКС, на команды не реагировала. Ну правильно, это же наша станция, не их! У нас всегда так — или какой-нибудь предохранитель полетит, или чего-то в схеме замкнет… И всегда — в самый неподходящий момент!
На что у нас, в отличие от американцев, есть свой ответ — есть намертво приваренные к крышке с двух сторон поручни, чтобы ее, заразу такую, можно было тянуть и толкать. Вручную. Потому что так — надежней!
Алексей Благов повернул ручку привода замков на четыреста сорок градусов и…
И — ни хрена подобного! Крышка не открывалась. Отчего стало как-то неуютно.
Наверное, это кольцевые резиновые уплотнители слиплись. В вакууме такое бывает. Бывает, что две плотно прилегающие друг к другу поверхности сцепляются так, что не разорвешь. Правда, на этот случай в трех из шести замков предусмотрены специальные кулачковые механизмы. Но мало ли…
Шестнадцатые сутки полета
Работа предстояла штатная, запланированная еще на Земле. Работа — плевая, от силы на пару-тройку часов, а вот на подготовку к ней предстояло убить чуть не сутки! Потому что трудиться предстояло не внутри МКС, а снаружи. Причем на этот раз русским — так сказать, в порядке живой очереди, — потому что в прошлый раз в космос через свой шлюз и в своих скафандрах выходили американцы.
“Болтаться” в открытом космосе предстояло Алексею Благову, поэтому вся предварительная подготовка легла на плечи его напарника Виктора Забелина. Который отправился в шлюзовую камеру для проведения техосмотра скафандра, в соответствии с правилами космического ПДД…
Выход в открытый космос давно перестал быть событием, превратившись в рутинную работу. Космонавтам постоянно приходится выбираться из международной космической станции, чтобы установить или настроить какое-нибудь новое оборудование, что-то подремонтировать или исправить.
Эмкаэска — она, конечно, крепче изношенного до дыр “Мира”, который в последние годы своей жизни трещал по всем швам, как Тришкин кафтан, отчего его постоянно приходилось “штопать”, но все равно — всего лишь “железо”, которое требует постоянного ухода.
Сегодня предстояло осмотреть солнечные батареи по левому борту. По “левому”, конечно, условно. И “по борту” — тоже. Никакого борта у станции не было, было множество хаотично расположенных модулей, которые пристегивались друг к другу, как детали “Лего”, образуя причудливое нагромождение цилиндров и антенн…
Алексей Благов “вплыл” в отсек оборудования, где в “походном положении” хранятся скафандры и оборудование для их обслуживания.
— Ну что, все в порядке? — спросил он.
— В полном, — заверил его Виктор Забелин, который был сегодня “выпускающим”. — Баллоны заправлены, батареи заряжены, дырок нет.
Главное — что дырок нет.
— Ну что, тогда задраиваемся?..
Крышка плотно заткнула люк, ведущий в МКС. И в шлюзовой камере стало помаленьку падать давление. С одной атмосферы до 0, 7 атмосферы, потому что в скафандре давление и того меньше.
Шлюзовая камера работала, что твой ниппель, только в обратном порядке. Оттуда дуй, а обратно… Обратно уже не выйдешь. Полная автономка, как в подводной лодке…
Примерка скафандра… Который и не скафандр даже, а маленький космический корабль, имеющий даже собственное название — “Орлан-М”… И который не надевают на себя, а в который входят через ранец-“дверцу”. Не забыв ее за собой прикрыть!
— Ну что?
Потеребить кнопки на панели управления, расположенной на груди. Скосив глаза, взглянуть на сигнальные лампочки внутри шлема, которые отображают работу скафандра. Включить-выключить светильники, предназначенные для работы в тени станции. Проверить систему водяного охлаждения. Опустить противосолнечный фильтр на переднем иллюминаторе и на вспомогательном верхнем тоже. Покрутить головой, пошевелить пальцами в перчатках и руками-ногами тоже, прислушиваясь к тому, не скрипят ли гермоподшипники в сочленениях.
Вроде все в порядке.
Как в танке!
— Нормально…
— Тогда даю “коктейль”…
В скафандр, вытесняя воздух, стал поступать чистый кислород, которым космонавту предстояло дышать полчаса, чтобы вывести из крови азот, потому что если этого не сделать, то он “закипит” в сосудах, заткнув сердце и мозг воздушным тромбом. По научному этот процесс называется десатурация, а по-свойски — “кислородный коктейль”…
Ну что, пошли?..
Из отсека с оборудованием космонавт нырнул в “накопитель” — отсек, откуда выходят в космос. Задраил за собой квадратный, метр на метр, со скругленными углами люк, окончательно обрубая себе пути к отступлению.
Это последнее перед космосом помещение фактически было шлюзом. Один, оставшийся сзади люк отделял его от станции, другой открывался в безвоздушное пространство.
Космонавт висел под потолком, ожидая, пока давление (вернее, его отсутствие) внутри и снаружи уравновесится.
В небольшое квадратное оконце за ним наблюдал “выпускающий”.
— Ну что, готов?
— Всегда готов! — довольно бодренько ответил Алексей Благов и даже вскинул к шлему, в пионерском салюте, правую руку.
Хотя чувствовал себя не так бодро, как изображал, что фиксировала бесстрастная телеметрия, отмечая повышение частоты пульса и артериального давления. Все-таки не на пикничок в Парк Горького он собирался, а в космос!..
Автоматика привела в действие запорный механизм внешнего люка. Железный “пятак” отклеился, оторвался от корпуса и развернулся на девяносто градусов, открыв дыру в космос.
— Ну я пошел!..
Проверив пристегнутый к скафандру страховочный фал и ухватившись руками за поручень и подтянувшись, русский легко выплыл наружу. Потому что никакого сопротивления не испытывал — нет в космосе сопротивления, потому что нет воздуха! И если чуть оттолкнуться от станции, то сразу же полетишь от нее и сможешь так лететь тысячи километров, не имея никакой возможности “притормозить”. Будешь лететь, может быть, миллионы лет, как одинокий и мертвый астероид, пока тебя не притянет какая-нибудь чужая планета, о которую ты и расшибешься в плоскую лепешку.
Отчего, конечно, тревожно! И не только Алексею Благову. Это чувство “последней опоры” хорошо известно всем выходившим в открытый космос астронавтам, и у всех оно проявляется одинаково — в судорожном, так что всемером не оторвать, хватании за поручень. Как если бы ты болтался без опоры на верхней перекладине пожарной лестницы, а тебя кто-то за ноги вниз тянет! Так что тут уцепишься, да еще как!..
И лишь потом, через секунду-другую, вспоминается про страховочный, который не отпустит тебя в космос, фал, про реактивные двигатели, которые есть на МКС и в скафандре тоже, и про своих, которые не бросят в беде товарищей.
Но это потом…
— Ну что, я пошел?
Да иди уже, иди!..
И Алексей Благов с большим сожалением оторвался от поручня, отправившись в путешествие по МКС. Снаружи. К “носу” — если считать носом Европейский исследовательский модуль, а “кормой” — шлюзовую камеру.
Хватаясь за поручни, он плыл вдоль станции. Это был его первый выход в открытый космос, хотя эмкаэску он знал снаружи как свои пять пальцев, излазив ее вдоль и поперек на тренировках в бассейне. Причем в точно таком же скафандре. Но там, хоть и было создано некое подобие невесомости, был все-таки бассейн и была Земля.
А здесь — КОСМОС!.. Из которого, если что, на поверхность не вынырнешь!
Первые три поручня он еще был напряжен, хватаясь за них очень цепко. Что было довольно глупо, потому что здесь не было ураганных ветров, качки и перехлестывающих через борт волн, отрывающих бедных матросиков от судна. Здесь вообще ничего не было, кроме безвоздушного пространства.
Потом довольно быстро освоился и бояться перестал, получая от своего путешествия даже некоторое удовольствие.
Внизу, под ногами, плыла цветная, с пятнами океанов и лесов Земля, которую можно было охватить взглядом всю и разом. Справа светило Солнце и, конечно, припекало, чего не чувствовалось, так как работала система охлаждения. И, хотя ярко светило солнце, то есть был день, видны были звезды. Гораздо лучше и больше, чем если смотреть с Земли. А если ты попадал в тень, то тут же оказывался в темной ночи, отчего приходилось, освещая себе путь, включать светильники.
Такие чудеса.
Алексей миновал служебный модуль.
Добрался до НЭП — научно-энергетической платформы, обеспечивающей энергией российский сегмент станции. Раскинутые в стороны солнечные батареи напоминали раскрытые пальцы рук. Но сегодня его интересовали не эти батареи, а американские.
Проплыл над МЖО — российским модулем жизнеобеспечения и тремя исследовательскими модулями ИМ-1, 2 и 3. Как будто им нельзя было присвоить какую-нибудь другую, более благозвучную аббревиатуру…
Здесь была российско-американская граница, разделяющая станцию надвое. Условно, потому что никаких шлагбаумов и полосатых будочек с пограничниками здесь не было и виз для перехода не требовалось. Космос жил по более демократичным правилам, чем Земля.
Алексей миновал американские модули NODE-1 и 2.
Американский лабораторный модуль — LAB.
И модуль НАВ, служащий для размещения экипажа в американском сегменте. Здесь он чуток “подвис” возле иллюминатора, помахав американской астронавтке Кэтрин Райт. Которая была — в сравнении с русскими женщинами — так себе, но была здесь единственной среди одних только мужиков дамой, что сильно сказывалось на ее привлекательности.
Привет, Кэтрин!..
Прилепившаяся к иллюминатору с той стороны американка помахала ему в ответ.
А на большее он не рассчитывал. С этими американками на большее рассчитывать не приходится!.. Это ж не наши бабы, с этими только свяжись! Кое-кто, не в этом, в другом экипаже, попробовал, а потом год от обвинений в почти изнасиловании на околоземной орбите отбивался, объясняя, что он ничего такого плохого не имел в виду, когда пытался поцеловать свою коллегу в щечку! Чуть было мужика на электрический стул за такие вольности не посадили!..
А вот и основная ферма станции, к которой крепятся батареи главной энергоустановки. Куда ему и надо.
Алексей добрался до места и стал чего-то там откручивать-прикручивать, приколачивать и присобачивать.
Это только снизу, с Земли, кажется, что профессия космонавта какая-то особенная, на самом деле они зачастую те же слесаря и сварщики, только поднявшие свою квалификацию на недосягаемую высоту.
Это же зачем они ее так крепят-то?
И вот так?.. Только себе и русским людям жизнь усложняют!
А мы ее сейчас по-простому — и… р-раз… И еще… Да ногой упершись!..
Хрясь!.. И вся недолга!..
Чего американец сделал, то русский завсегда разобрать сможет. Посредством молотка, плоскогубцев и какой-то там матери.
Вот и все — и можно в обратный путь!.. Через НАВ, LAB, NODE-1 и 2. А после них через милые сердцу и уху ИМ-один, ИМ-два и три тоже, направо к НЭП и все — и считай, уже дома!
Тук-тук…
А чего это они не открывают-то?
Метровая крышка, закрывающая люк, ведущий в МКС, на команды не реагировала. Ну правильно, это же наша станция, не их! У нас всегда так — или какой-нибудь предохранитель полетит, или чего-то в схеме замкнет… И всегда — в самый неподходящий момент!
На что у нас, в отличие от американцев, есть свой ответ — есть намертво приваренные к крышке с двух сторон поручни, чтобы ее, заразу такую, можно было тянуть и толкать. Вручную. Потому что так — надежней!
Алексей Благов повернул ручку привода замков на четыреста сорок градусов и…
И — ни хрена подобного! Крышка не открывалась. Отчего стало как-то неуютно.
Наверное, это кольцевые резиновые уплотнители слиплись. В вакууме такое бывает. Бывает, что две плотно прилегающие друг к другу поверхности сцепляются так, что не разорвешь. Правда, на этот случай в трех из шести замков предусмотрены специальные кулачковые механизмы. Но мало ли…