Ильин Андрей. Диверсия

   Нет, это надо быть специалистом равной с ним квалификации. И располагать гораздо большим временем на подбор вариантов.
   Нет, это невозможно!
   — А теоретически?
   — И теоретически невозможно.
   — И все же, что следует предпринять пользователю, который подозревает, что в памяти его компьютера кто-то покопался? Кто-то совершенно посторонний.
   — Найти этого «постороннего» и набить ему морду. И сломать его компьютер!
   — А если без шуток?
   — Тогда только сломать компьютер. Или выдернуть из него «винт». Можно с мясом.
   — А если это невозможно сделать?
   — Ну, тогда не знаю. Например, запустить в машину вирусы. Чтобы стереть базу данных. В том числе и ту, уворованную.
   — У вас есть такие вирусы?
   — Зачем нам они? У нас все равно нет того «постороннего». Я же вам говорю — защита нашей базы данных абсолютно...
   — У вас есть такие вирусы?
   — Вы что, серьезно?
   — Более чем...
   — Ну есть.
   — Их можно запустить через сети?
   — Вполне.
   — Что для этого нужно?
   — Адрес абонента, открытый канал и нажатие нескольких клавиш. Больше ничего.
   — Могут ли они защититься от проникновения вирусов?
   — Конечно, могут. На тот случай существуют антивирусные программы. Они просто пропустят всю прибывшую информацию сквозь них, как сквозь фильтры, и отделят «грязь» от чистых, которые употребят в дело, бит.
   — Антивирусные программы отлавливают все вирусы?
   — Все уже известные вирусы.
   — А новые?
   — Не всегда. На то они и новые.
   — Тогда еще один вопрос. Как быстро уничтожает информацию вирус?
   — Иногда быстро. Иногда медленно. Зависит от сорта вируса.
   — И если он стирает медленно, его можно остановить?
   — Можно.
   — Тогда так, Александр Анатольевич, вы должны мне подготовить такие вирусы, которые или очень быстро стирают, или разрушительную работу которых невозможно остановить.
   — Это потребует составления специальных программ.
   — Так составляйте их.
   — Когда?
   — Немедленно!
   — Но у меня нет компьютеров.
   — Считайте, что уже есть. Добраться до ближайшего магазина и вернуться мне хватит получаса.
   — Вы что, смеетесь?!
   — Плачу горькими слезами. Я уже говорил, что не верю в странные сбои программ, в непонятные, следом за тем, телефонные звонки. Я не верю в случайности. Но верю в интуицию специалистов. В то, что вы называете — «мне что-то такое почудилось».
   — Вы считаете, что кто-то проник в наш компьютер?! Что это возможно?
   — Нет. Но я обязан так считать! И вы должны так считать. Подозрение равно происшествию! И поэтому вы должны приложить максимум усилий, чтобы выполнить мою просьбу. Очень вас прошу!
   — Хорошо, я постараюсь.
   — Прямо сейчас постараетесь?
   — Ладно, прямо сейчас. Хотя я не понимаю, зачем такая спешка...
   — Вот и хорошо. Вот и договорились. Вы пока работайте, а я посмотрю, что там случилось с нашей брошенной квартирой. И заодно подберу еще одну. Или две. Или три.
   — Еще?!
   — Еще. Но вы не беспокойтесь. Раньше завтрашнего вечера мы отсюда не двинемся.
   — Я не выдержу такой чехарды.
   — Выдержите. Тем более что это не чехарда. А нормальная жизнь раскрытого и находящегося в бегах нелегала.
   — Раскрытого?
   — Будем считать, что раскрытого...
   — Иногда мне кажется, что у вас ярко выраженная мания преследования.
   — Иногда мне это самому кажется. Я вернусь через полчаса. С компьютерами. А потом еще через полсуток. Прошу вас никуда не выходить, к окнам и телефону не приближаться.
   — В туалет ходить можно? Или терпеть?
   — В туалет можно. Если это не сопряжено с выходом на улицу.
   — Спасибо за доброту.
   — Пожалуйста.
   На том мы и расстались.
   Я вернулся не через полсуток, а раньше. С ключами от новой квартиры и с по случаю угнанными и оставленными за углом «Жигулями».
   Отсмотрел подходы. Двор. Соседние дворы. Соседние улицы. Все было чисто.
   Не доходя несколько десятков метров до подъезда, я завернул к телефону-автомату. Мы никогда не возвращались домой вдруг. Только после телефонного оповещения — трех обрезанных звонков — тридцатисекундной паузы — и еще двух столь же внезапно оборвавшихся звонков.
   Я набрал номер, отсчитал три гудка, повесил трубку на рычаг и, выждав условленное время, снова набрал номер.
   Я предупреждал о своем приходе.
   Александр Анатольевич должен был открыть задвижку и встать возле глазка.
   В подъезде было темно и зловонно. Именно так, как наиболее желательно проживающим здесь разведчикам. Которые не любят лишний раз подставлять под чужие взоры свои лица. Я поднялся на этаж, открыл ключом дверь и сказал:
   — Передислокация. На сборы пять минут.
   Александр Анатольевич не откликнулся уже ставшей привычной фразой: «Только „винты“?» Он ничего не ответил. Потому что не мог ничего ответить. Александр Анатольевич был мертв.
   Он лежал на боку. В луже расползающейся из-под него крови. Еще не запекшейся крови. Я опоздал лишь на несколько минут.
   Компьютеров не было. Не было мониторов и даже клавиатуры. Только одна-единственная панель осталась возле самой головы покойного программиста. С кровавыми пятнами пальцев на клавишах. Как будто он пытался ею отгородиться от своих убийц.
   Не удалось моему напарнику умереть своей смертью. Ему помогли другие...
   Теперь нужно было уходить. Немедленно. Но что-то останавливало меня. Что? Возможно, положение тела покойного. Он должен был умереть у порога. Или возле открытого окна, в попытке найти кратчайший путь к спасению. А он умер лицом к тупиковой стене и к клавиатуре. Может, он пытался, почувствовав угрозу, что-то спрятать?
   Я нагнулся и прощупал карманы своего не дождавшегося переезда напарника.
   Пусто.
   Я заглянул в обувь. За пояс штанов. В рукава.
   Ничего.
   Очень быстро, сантиметр за сантиметром, я проверил пол и мебель вокруг лежащего тела. Перешел к плинтусу. К стене. И заметил слегка отошедший от стены лист обоев. Я отодвинул его в сторону...
   И снова ничего не увидел. Кроме пустоты. И не потревоженной пыли. Если бы он что-нибудь туда закладывал и это что-то нашли убийцы, пыли бы не было.
   Пусто!
   Я вышел из квартиры и через чердак и дальний подъезд выбрался на улицу. Самым тщательным образом проверился.
   Слежки не было!
   Произошедшее по своему почерку напоминало обыкновенное бытовое убийство, где преступники не задерживаются на месте преступления, а, наоборот, стремятся оказаться как можно дальше от него. И как можно быстрее. Пока милиция не приехала.
   Если бы здесь действовали профессионалы, то дальше подъездной двери я бы не прошел. И уж тем более не вышел из квартиры. Профессионалы не уходят с места преступления, не подчистив все хвосты.
   Неужели это был только налет местных грабителей? Неужели все так совпало?
   Я быстро уходил по улице, снова и снова мысленно возвращаясь на место преступления. Я вспоминал двор, подъезд, звуки и запахи, я вспоминал, как в замке вращался ключ и как открывалась дверь. Я пытался отыскать какие-нибудь зацепки, какие-нибудь несоответствия, указывающие на присутствие постороннего.
   Я вспоминал Александра Анатольевича, лежащего в луже крови. Лицом к стене.
   Почему же все-таки к стене? К стене, а не к окну? Почему он в последний момент не пытался спастись? Пусть даже ценой сломанных ног. Почему он поступил так нелогично?
   Что он искал возле этой стены? Что искал такого, что не смог найти я?
   А может, он ничего не искал возле этой стены? Может, он специально привлекал к ней внимание своих палачей? Так же, как и мое. Привлекал для того, чтобы увести от чего-то другого.
   Например...
   Я замер и повернулся назад. Я вернулся к дому, обошел его с обратной стороны, остановился под открытым окном, рассыпал под ноги деньги и ключи, чтобы аргументировать свои поиски, встал на колени и ощупал пальцами землю. Каждый камешек Каждую травинку. Каждый обрывок бумажки.
   И ничего не нашел.
   Я сдвинулся вправо и снова ощупал каждый квадратный сантиметр почвы до места, куда теоретически можно было добросить камень.
   И снова ничего не обнаружил.
   Я сдвинулся влево и вновь, ползая на коленях, перепахал землю.
   И нашел то, что искал. Там, где бы это не догадался искать никто. Я нашел дискету, которую Александр Анатольевич в последний момент, в последнее мгновение своей жизни выбросил в открытое окно. Выбросил не вниз, а далеко в сторону.
   Выбросил, чтобы ее нашел я.

Глава 59

   В дискете, словно в ящике с тысячами несчастий, помещались вирусы. Наверное, с очень действенными вирусами, раз Александр Анатольевич, умирая, помнил не о себе, а о ней.
   Вот только использовать эту дискету по назначению я не мог. Потому что мой технический помощник и программист умер. И еще потому, что адресат, куда следовало направить эти вирусы, был неизвестен. Не оставил адресат на месте преступления визитку. Ничего не оставил — кроме трупа. А трупы, даже очень дорогие и близкие, ничего рассказать о своих последних минутах не могут.
   Я проиграл бой. Потерял боевого товарища. И все отбитые нашими совместными усилиями трофеи. Я вернулся в исходные позиции — я снова был один и гол как сокол.
   Впрочем, не стану лукавить, кое-что у меня осталось. Например, дубль-информация с утерянных дисков. Спрятанная в очень надежном месте. Но что с того толку? Использовать ее я смогу не раньше, чем когда смогу ответить на вопрос — кто мой нынешний противник? Кто нанес мне столь сокрушительный, в самое уязвимое место, удар? До того мне нельзя даже приподнять голову. Как тому пехотинцу, что не видит, откуда по нему садит длинными очередями чужой пулемет.
   Как мне вычислить местоположение этого треклятого «пулемета»?
   Может, попытаться, как это делают на фронте, вызвать огонь на себя? Например, на вновь вышедший в сети компьютер?
   Но я не силен в этой области. Да и зачем им мой компьютер, если у них есть вся интересовавшая их информация. На похищенных «винтах».
   Нет следа!
   Хотя нет, что-то все-таки есть. На месте преступления всегда что-то остается. Что в этом случае? Из того, что не требует привлечения специальных криминалистических методов? И полсотни дополнительных сотрудников?
   Что?
   Ну, хотя бы почерк. Почерк преступления. Индивидуальный, как роспись в ведомости.
   Очень странный, кстати, почерк. Не характерный для спецов. Безопасность обязательно бы убрала второго свидетеля. То есть меня. Дождалась бы и положила рядом с первым трупом. А еще лучше, предварительно убив, изобразила бы мертвыми, но еще не окоченевшими телами мизансцену ссоры с последующей дракой, поножовщиной или выстрелами. Два мертвеца — и ни одного стороннего преступника. Следствие даже не начинается. Из-за отсутствия виновной стороны. Убийцы наказали себя сами. Судить, миловать и казнить — некого. Типичный для Безопасности прием.
   А они меня не дождались. И не убили. И не вложили в мою руку нож, которым до того изрезали бы моего напарника.
   К тому же ребята из этого ведомства не оставили бы мне шанс на поиск дискеты. Они поставили бы загодя под окна человечка, а после завершения операции отсмотрели бы, обнюхали каждый сантиметр окружающего пространства с целью нахождения и уничтожения возможного на них компромата.
   Нет, это не Безопасность. Или Безопасность, которая действовала спонтанно, второпях, не имея возможности распланировать операцию и подготовить должным образом место действия. Или Безопасность, которую вспугнули...
   Но кто? Кто на территории, подведомственной Безопасности, может вспугнуть Безопасность? Не милиция же.
   Хорошо, кто это мог быть еще? Методом исключения.
   Разведка страны, на которую мы вышли со своим посланием? Так быстро? И так без оглядки? Нет, это исключено!
   Уголовники, надумавшие ограбить квартиру? Но они не забрали даже деньги, бывшие в карманах пиджака Александра Анатольевича.
   Кто еще?
   Ответ единственный — тот, кому нужна была хранимая в наших «винтах» информация.
   А кому она была нужна?
   Всем! А все — это никто.
   Логическая цепочка вернулась к началу рассуждений. К отсутствию адреса преступников.
   Что остается делать в этом случае? Только то, что делает всякий хоть районный, хоть по особо важным делам следователь. Собирать дополнительные улики.
   Как?
   Ножками, ножками. По подъездам, по этажам, по квартирам. По соседям, дворникам, любителям вечерних пробежек и собаководам, выгуливавшим своих собак. По всем, кто что-то мог видеть, или слышать, или что-то такое подозревать.
   И как можно быстрее, пока не явились настоящие следователи.
   Я надел форму капитана милиции, «нарисовал» соответствующее удостоверение и соответствующее фотографии на нем лицо и пошел по квартирам.
   — Вы хотя бы знаете, что на четвертом этаже ограбили квартиру?
   — Да вы что?
   — То самое. Вы тут дремлете, а у вас подъезд за подъездом грабят. Скоро всех вас, спящих, на банкетках из дома повыволакивают и на барахолку, где подержанными вещами торгуют, снесут.
   — А что же делать?
   — Помогать ловить преступников. Нам помогать. Мне, как представителю закона. Что вы видели вчера с... по...?
   — Телевизор.
   — Что еще?
   — Больше ничего.
   — Из дома за чем-нибудь выходили?
   — Нет. То есть да. На минутку. Мусорное ведро выносила. И сразу обратно.
   — Что видели во дворе?
   — Двор.
   — А в самом дворе? Ну там машины, посторонних людей?
   — Нет, ни машин, ни людей.
   Так, похоже, надо менять тактику. Человек, который пытается вспомнить что-то необычное, как правило, от натуги забывает все. Попробуем зайти с другого конца. От вторичных, напрямую не фиксируемых ощущений.
   — Подходы к дому загромождают?
   — Кто?
   — Машины. Говорю, водители дурную привычку взяли свой транспорт по дворам расставлять так, что пройти невозможно. У вас, поди, так же?
   — Ваша правда. Расставляют. Аккурат — посредине дороги. Что ни справа, ни слева не обойдешь. Намедни шла, плащ испачкала. А еще до того...
   — И вчера, поди, еле-еле прошли?
   — Да. И вчера. Вот так вот шла, а тут одна легковуха и еще одна. А места — боком не протиснешься, хоть через них шагай. Мы уж писали об этом в жэк и в газету писали...
   — Где боком не протиснешься?
   — Ну вон там, где поворот за дом. Как к мусорным бакам идти.
   — И утром было не протиснуться? Опять, поди, испачкались?
   — Утром? Нет, утром не испачкалась. Их утром не было.
   — А вечером были?
   — Вечером были.
   — Когда вы мусор выносили?
   — Точно. Когда мусор выносила. Там и так узко, а тут еще ведро...
   — Во сколько это примерно?
   — А вот как раз перерыв был между сериалами. Тем, который по первому каналу, и тем, который по второму. Я как раз успела...
   — А говорите, ничего не видели.
   — Так я думала, чего серьезного, а это всего только машины. Они здесь всегда десятками стоят. Ни пройдешь нормально, ни...
   Это был не первый и не единственный свидетель по делу. Я обошел еще сто шестьдесят пять квартир. И еще в двенадцати получил подтверждение своим подозрениям. В отношении тех двух легковушек. У кого-то возле их колес подняла ножку любимая собачка. У кого-то закатили под днище мячик дети. Кто-то задел вскользь дверцу авоськой с кефиром. Кто-то просто обратил внимание на две упершиеся бампер в бампер легковушки.
   Значит, две машины. «Жигуль» последних моделей красного цвета. С игрушкой в форме растопыренной пятерни на заднем стекле. И белая «Волга». И, что характерно, никто из жильцов или их гостей в это время к дому на машине не подъезжал и уезжать не собирался. То есть машины стояли просто так. Без определенной цели. Постояли и уехали:
   Это была первая полезная информация.
   Потом я закинул невод глубже. Опросил жильцов еще десяти ближайших кварталов. Здесь, на периферии места происшествия, улов был пожиже. Но был. В удалении двух домов в означенный промежуток времени на тротуаре возле подъезда стояла еще одна машина. А в подъезд тоже никто не заходил.
   Но самое главное, минимум четыре человека — кто из окна, кто с соседнего тротуара — видели трех молодых людей, несущих какие-то коробки.
   — Такие здоровые, из-под телевизора?
   — Нет, поменьше, прямоугольные, приплюснутые.
   — Размером с небольшой чемодан?
   — Точно. С чемодан. Похоже, компьютеры.
   — А номера на машинах не помните?
   — Нет, не помним.
   — Ну хоть одну цифру?
   — Одну помню. Семь. Точно — семь. Семь и еще один. Как раз сегодня семнадцатое число и цифра семнадцать. И квартира у меня семнадцатая...
   — Нет, семнадцать не помню. Тринадцать было. Чертова дюжина. Как на моем «Москвиче». Я на нем по той причине два раза в аварию влетал. Уж думаю, сменить номер, что ли...
   Итого три машины: «Волга», двое «Жигулей», приблизительные номера, игрушки на ветровых стеклах и другие второстепенные детали. А говорил, следов нет! А это что? Дырка от съеденного бублика?
   В ГАИ очень милый майор за очень дополнительное вознаграждение посочувствовал моему рассказу о злостном одновременном наезде на мою новую иномарку трех раздолбанных отечественных легковух и пожаловал меня полусотней адресов автовладельцев со схожими марками и номерами.
   Каждый адрес я проверил. Издалека. С помощью бинокля. Большинство машин отсеялись по второстепенным признакам — цвету, оформлению салона и облику владельцев. Остались те, которые были нужны. Я их так и засек — белую «Волгу» и красные «Жигули», милой идущей друг за дружкой парой. К которой, чуть позже, добавился еще один разыскиваемый мною «кавалер». Еще один синий «Жигуль».
   Все остальное труда не составило. На каждую из машин я налепил по радиомаячку и, сопровождая их на одолженных у ротозеев автомобилях, установил все адреса, по которым они разъезжали. Таких оказалось немало: от роскошных гостиниц, от банковских офисов — до стоящих на окраинах покосившихся коммерческих киосков. Но по-настоящему перспективным был только один. К нему сходились нити всех автомобильных маршрутов. С него они начинались и им заканчивались. Этот адрес был средоточием, центром жизни разъезжавших по городу автовладельцев. Он был их штаб-квартирой.
   Туда, уверен, и ушли наши компьютеры. Туда, за ними, и следовало идти мне.
   С помощью все тех же перьевых ручек, ластиков, общедоступной бытовой и аптечной химии и преподанных в учебке навыков подделки документов я изготовил очередные липовые корочки и пошел в жилищные тресты.
   — Инспектор горархитектурнадзора. Как у вас обстоят дела с состоянием крыш?
   — Хорошо обстоят. Жильцы не жалуются. Значит, не протекают.
   — Как давно вы их обсчитывали?
   — Кого? Жильцов?
   — Крыши.
   — В каком смысле?
   — В самом прямом. Прочность несущих балок, усталость опорного крепежа, деформации кровельного материала, синусоиды углов стояния...
   Работники треста вжимали головы в плечи.
   — А разве это нужно было делать?
   — А как же иначе! Вы что, не в курсе? Каждые десять календарных лет! А в домах постройки середины пятидесятых годов каждое пятилетие. Согласно инструкции Всеросархитектсоюза. В противном случае может произойти деформирование и обрушивание чердачных конструкций. С человеческими жертвами. Как было в Вологде. И Симферополе.
   Когда вы последний раз проводили подобные обследования? Где копия экспертного заключения? Где разрешение на эксплуатацию крыш и чердачных слуховых окон?
   — Мы не можем вот так сразу сказать. Мы поищем. Наверное, где-то есть. Раз должны быть...
   — Ищите. И обязательно найдите. А мне пока обеспечьте фронт экспортно-исследовательских работ.
   — Как это?
   — Дайте планы домов, ключи от чердаков и крыш, предупредите дворников и лифтеров...
   Вот это в первую очередь мне и нужно было — предупредить о моем присутствии на крышах и чердаках исполнительных работников жилтрестов. Замки я мог открыть и сам. А вот аргументировать свое лазанье по «господствующим высоткам» окрестных домов мог только посредством выполнения каких-то официальных работ. Работ прикрытия. Хоть даже просчета синусоид углов стояния чердачных балок относительно поправок местного магнитного склонения в момент полуденного солнцестояния. Главное, чтобы я был не посторонним, а официальным, при исполнении малопонятных служебных обязанностей лицом. Лицом вне всяких подозрений.
   — Да, и выделите в мое распоряжение дворника, чтобы внес наверх научную аппаратуру. Это не мое дело. Это входит в обязанности жэка. Согласно инструкции Главархитектчердакнадзора...
   И бедный, отлученный от метлы дворник, матерясь, потея и сожалея о своей жизни, втаскивал на верхние этажи чемоданы с «научным оборудованием»
   — Ну спасибо, почтеннейший. На сегодня можешь быть свободным. И вот еще что. На, получи персонально от меня, — и я всовывал в мозолистые пальцы уличного пролетария деньги на «чай». Ну, тот, который сорокаградусной крепости. Заслужил.
   Чаевые гарантировали мне отсутствие соглядатая по меньшей мере до завтрашнего утра.
   — А как насчет обратно снести? — любопытствовал дворник, прикидывая в уме перспективные финансовые возможности научно-чердачного работника.
   — Завтра, любезнейший. Завтра. Мне тут очень потрудиться надобно. Сам понимать должен — котангенсы не терпят суеты.
   На очищенном от посторонних дворников чердаке я смонтировал обычную визуально-звуковую следящую аппаратуру. Ничего сверхоригинального, ничего из того, что нельзя было бы купить за деньги. За немалые деньги.
   Я обложил интересный мне дом со всех сторон, как егеря медвежью берлогу. В каждую щель я просунул свои уши. И... не услышал ничего интересного. Кроме обычных, изрядно сдобренных матом и «феней» разговоров насчет того, что кто-то кому-то что-то недодал, кому-то включили счетчик, а кто-то попытался влезть не в свою кормушку, за что и поплатился.
   Неужели это просто уголовники? Просто уголовники, заметившие вносимые в подъезд коробки с аппаратурой и тут же нагрянувшие за добычей? И убившие попытавшегося им помешать владельца? Убившие Александра Анатольевича?
   Неужели все так просто?
   Что-то не верится.
   Я усилил визуальное наблюдение — отследил каждое окно и каждую дверь, зафиксировал всех входящих и выходящих людей. Научился узнавать их по внешнему виду, по походке и манере одеваться.
   Их оказалось не так уж много.
   Две бригады молодых, не обремененных излишним волосяным покровом и интеллектом «качков». Всегда приезжают утром и уезжают через полчаса.
   Эти точно уголовники. Самого низкого пошиба. «Рексы».
   «Бригадиры» — те же «качки», только постаревшие и поднявшиеся на одну-две ступени в преступной иерархии.
   Уголовники.
   «Авторитеты». Лучше всех одеты, меньше всех выходят из помещения.
   Но тоже уголовники. Хоть и высокопоставленные.
   Дюжина юных, длинноногих и примерно столь же интеллектуально развитых, как предыдущая категория работников, секретарш. Или, как говорят нынче, референтов. И зачем им столько секретарш-референтов? Каждый день? И каждую ночь? Видно, работы невпроворот. Одна со всей не управляется. Приходится трудиться референт-группой.
   В общем — типичные девочки по вызову. Для тех «авторитетов».
   Далее охрана. Двое в дверях. Еще двое постоянно где-нибудь поблизости на улице. Справа или слева. Изображают зевак или просто сидят в припаркованной к тротуару машине. Судя по комплекции, под пиджачками поддеты бронежилеты. Разумно. В случае нападения на входную дверь офиса противник попадает под перекрестный огонь с двух сторон. Ожидаемо с фронта и совершенно неожиданно — с тыла. А это значит, что, кроме пистолетов, у уличной бригады на вооружении должны состоять скорострельные автоматы.
   Но по виду, по манере двигаться, по разговору эти уличные бойцы — опять-таки стопроцентная уголовная шушера.
   Еще один охранник постоянно дежурит на крыше, изображая корабельного впередсмотрящего в корзине, подвешенной на топе мачты. Еще один маячит в окне первого этажа.
   Последний — начальник охраны или кто-то из его заместителей. Каждый день обходит подведомственную ему территорию, следит, чтобы часовые не спали, не пили и не отвлекались на разговоры с проходящим мимо слабым полом.
   Тоже уголовник. Близко не тянущий на спеца.
   И еще наверняка полдюжины охранников внутри здания: в коридорах и у особо важных дверей. И еще личные телохранители...
   Итого — четыре десятка вхожих в дом «жильцов», и все, как один, уголовники «Рексы», «бригадиры», проститутки и «авторитеты». Полный набор. Как в музее УВД.
   Уголовники!
   Значит, все-таки ограбление с целью наживы? И, значит, есть шанс вернуть утраченное имущество? Или хотя бы сделать так, чтобы содержащаяся на дискетах информация не была использована каким-нибудь третьим лицом.
   А если все-таки не ограбление?
   В любом случае ответить на этот вопрос можно будет, только познакомившись с обитателями дома поближе. Возможно такое, причем так, чтобы не сложить на первых же ступенях буйну голову?
   В целом охрана любительская — громоздкая, затратная, бросающаяся в глаза и не способная сдержать сколько-нибудь продолжительное время наступающего противника. Если тот имеет подготовку на уровне хотя бы общевойскового училища. Всех их можно было бы с успехом заменить одной гавкающей и хватающей прохожих зубами за штанины собакой.