Ильин Андрей. Миссия выполнима

   При этом предлагалось обратить внимание на их родственников, друзей, любовниц, любовников и прочих близких людей, через которых можно оказывать на них давление. Но более всего на родственников и друзей, занимающихся предпринимательской деятельностью. И в особенности посредническим бизнесом в области торговли оргтехникой, компьютерами и комплектующими.
   Кроме того, им предписывалось выяснить, кто в настоящий момент занимается снабжением стратегических российских ведомств компьютерной техникой, кто контролирует данный рынок в России и странах постсоветского пространства и с кем из западных бизнесменов они имеют дело.
   И дело пошло…
   Нда… уж лучше было бы по старинке — проволокой и пассатижами. Ей-богу, лучше бы так…

Глава 28

   — Вот это и есть ваше новое место службы, — сказал вербовщик.
   Это место службы было очень похоже на их прежнее место службы — на первую часть покойного генерала Крашенинникова. На вторую. Равно как было похоже на десятки других, в которых они служили раньше, воинских частей. Потому что все они были скроены по одним и тем же лекалам — казармы, склады, гаражи, труба котельной, покрашенные белой известкой бордюры…
   Впрочем, были и отличия, которые сразу, наметанным глазом, отметили спецназовцы. Забор на вид был самым обыкновенным, но был под сигнализацией. А за первым забором был еще один, составленный из колец закрученной спиралью колючей проволоки. То есть часть была воинской, а забор все равно как на зоне.
   — Проезжайте! — скомандовал дежурный с повязкой на рукаве.
   Ворота открылись. И за ними еще одни. Автобус въехал внутрь.
   — Питание здесь классное, — похвастался вербовщик, — как у натовцев — три блюда на выбор. И сауна…
   — И забор под током, — тихо хмыкнул кто-то. — На случай, если кто-то от сауны откажется.
   — Да, под током, — подтвердил вербовщик. — И еще есть мины и другие средства, препятствующие проникновению на территорию посторонних лиц. Часть наша секретная, и лишние глаза нам не нужны.
   Больше никто не шутил, как-то расхотелось.
   Спецов генерала Крашенинникова разместили в отдельно стоявшей казарме и первые несколько дней сильно не кантовали — кормили обедом и действительно из трех на выбор блюд, причем доставляли еду в термосах прямо в казарму.
   — Однако у них тут сервис — как в ресторане!
   — Ну да, только тюремном.
   — Ты что имеешь в виду?
   — В зонах, между прочим, тоже баланду по камерам разносят.
   — Так ты думаешь, они нас просто отсюда выпускать не хотят?
   — Не думаю, а так и есть…
   И так и было! Потому что, когда спецназовцы пожелали выйти на свежий воздух, дорогу им преградил часовой с автоматом и штык-ножом на ремне.
   — Стой! Туда нельзя.
   — Как так нельзя?
   — Так — нельзя!
   — А куда тогда можно?
   — Вам что, здесь места мало? — огрызнулся часовой.
   — А если мы размяться хотим?
   — Разминайтесь в тренажерном зале.
   Осмотревшись сквозь окна, спецназовцы быстро поняли, что к чему. Похоже, внутри часть была поделена на несколько секторов, куда могли попадать не все. Кое-где виднелись сеточные заборы и грибки и будки для часовых. Тот, кто хотел перейти из сектора в сектор, останавливался возле грибков и что-то показывал часовым. Вряд ли семейные фотографии…
   — Круто у них тут! — удивился кто-то.
   Но долго им слоняться без дела не дали, безделье в армии штука недопустимая, потому что опасная. Не должен солдат бездельничать, лучше пусть плац зубными щетками чистит, лишь бы полезным делом занят.
   — Выходи строиться!
   Спецназовцы привычно выстроились в коридоре, где им представили их нового командира.
   — Майор Симонов. Можете меня не любить, но жаловать придется. Вопросы есть?
   — Так точно! Почему нас из казармы не выпускают?
   — Не только вас. Я тоже далеко не везде пройти могу. У нас за одним забором квартирует несколько частей. Каких, сказать не могу, сам не знаю. И, честно говоря, не стремлюсь узнать. Чем меньше знаешь, тем меньше шансов проболтаться.
   Тоже верно…
   — Распорядок дня пока будет такой — в семь ноль-ноль подъем, зарядка в тренажерном зале, завтрак, теоретические занятия в классах.
   Теоретические занятия оказались полной, вроде зубных щеток, мурой — их просто выдерживали в стенах казармы, рассказывая о том, что они и так знали.
   — Может, мы лучше с самого начала начнем — с алфавита? — посмеивались спецназовцы.
   Потом посмеиваться перестали.
   В казарму заявились люди в белых халатах, наброшенных поверх одинакового покроя серых костюмов. Спецназовцев по одному приглашали в отдельную, оформленную как медкабинет, комнату.
   — Лейтенант Егоров по вашему приказанию!..
   — Проходите, лейтенант.
   Садитесь.
   Расстегните, пожалуйста, рубаху и закатайте левый рукав.
   Лейтенант садился, расстегивал и закатывал.
   Ему пристегивали к указательному и безымянному пальцам небольшие прищепки, оборочивали руку резиновой лентой, под которую совали металлическую пластинку, прикрепляли к груди и вискам датчики.
   — Это что, детектор лжи, который мысли угадывает? — интересовался лейтенант.
   — Да, полиграф.
   — А на шиша он, я и так все могу рассказать.
   — На всякий случай.
   Мужчина в халате проверял надежность закрепления датчиков и открывал крышку ноутбука.
   — Я буду задавать вам вопросы, а вы должны отвечать на них “да” или “нет”. Только “да” или “нет”.
   — А если я не знаю ответа?
   — Не бойтесь, таких вопросов не будет.
   — Да ничего я не боюсь...
   А зря, между прочим, не боялся.
   — Для начала прошу вас сказать… — небольшая пауза. — Как вас зовут?
   — Сергей, — не задумываясь отвечал лейтенант. На экране задергались, поползли вверх и вниз цветные линии.
   — Как звали вашего отца?
   — Михаил. Михаил Федорович.
   — Вы любите сладкое?
   — Ну люблю, а что?
   — Отвечайте только “да” или “нет”.
   — Ну, тогда — да.
   Кривые, нарисованные полиграфом после ответов на эти и другие простейшие и однозначно толкуемые вопросы, были довольно похожи.
   — Вы когда-нибудь врали?
   — Да.
   — Вы могли бы переспать с женой вашего близкого друга, если бы она была очень красивой и инициатива исходила от нее?
   — А друг узнает? — спросил практичный лейтенант. Мужчина в халате на мгновение задумался. Такие оговорки в вопросе предусмотрены не были.
   — Допустим, нет.
   — Ну, тогда… Нет, все же нет.
   Линии снова задергались, но теперь задергались по-другому. Потому что если с очень красивой, да по ее инициативе и никто ничего не узнает, то тут мало кто устоит. Потому что если нельзя, но очень хочется…
   — Вы когда-нибудь испытывали затруднения в сексуальной жизни?
   — Кто — я?! Да никогда!..
   Оператор полиграфа сделал какие-то отметки на экране. Он пытался выстроить визуальные алгоритмы правды и лжи. На его языке это называлось калибровкой респондента.
   Постепенно вопросы утрачивали безобидность.
   — Вы готовы убить человека, если это прикажет ваш командир?
   — Да.
   — Вы способны лишить жизни своего друга, если этого потребуют интересы дела?
   — Смотря какого дела.
   — Отвечайте только “да” или “нет”.
   — Да.
   — Вы согласны с утверждением, что честь выше жизни?
   — Конечно… То есть — да.
   — Вы любите своих близких?
   — Да.
   — Вы готовы ради них пожертвовать жизнью?
   — Да…
   — Вы способны пожертвовать жизнью… Вопросов было много, так много, что испытуемый отвечал на них уже почти механически.
   — Да…
   — Да…
   — Нет…
   — Спасибо.
   — Я свободен?
   — Нет, вам нужно ответить еще на несколько вопросов.
   “Несколько вопросов” на проверку оказывались сотнями.
   Им задавали бессмысленные и даже смешные на первый взгляд вопросы, показывали картинки с оказавшимися в той или иной ситуации персонажами, просили выбрать из множества вариантов действий единственно приемлемые…
   — Спасибо, вы свободны. Слава богу!..
   — Тогда я пошел?
   — Да, только не сюда, вот сюда.
   Оказывается, в комнате была еще одна дверь…
   — Следующий!..
   Садитесь, расстегните рубаху, закатайте рукав…
   Как вас зовут?..
   Вы когда-нибудь воровали?..
   Изменяли жене?..
   Удовлетворены ли вы вашим положением?..
   Любите ли вы деньги?..
   Готовы ли вы за деньги пойти на неблаговидный поступок?..
   А за очень большие?..
   Есть ли у вас какая-нибудь, о которой никто не знает, тайна?..
   — Спасибо, вы хорошо поработали. Можете идти. И очередной испытуемый возвращался в казарму.
   — А Лешка где? — интересовались у него друзья.
   — Как где? А разве он не вышел?
   — Нет, не выходил. Мы думали, он там остался.
   — Никого там нет.
   Вот так номер, а куда тогда Лешка девался? И Иван? Иван тоже оттуда не вышел!..
   На вечерней поверке спецназовцы потребовали у нового командира отчет.
   — Где Иван? И Лешка… Где наши ребята, куда вы их девали?
   — Никуда мы их не девали, они находятся на медицинском обследовании.
   Объяснение звучало неубедительно, но проверить его было невозможно.
   — Когда они вернутся?
   — Точно не знаю, но обещаю, что вы с ними скоро встретитесь. Обязательно встретитесь.
   Командир не соврал. Хотя было бы лучше, если соврал…
   Люди в белых халатах обработали полученную информацию, отсортировали респондентов и доложили наверх выводы.
   — Эти, — показали на первую стопку листов, — потенциально готовы подчиняться и принять новые правила, если они принесут им какие-либо ощутимые выгоды. Эти относятся к категории сомневающихся и способны принять как ту, так и другую позицию, в зависимости от того, как сложатся обстоятельства.
   — То есть им можно доверять?
   — Если провести соответствующую работу, усилить мотивации…
   — Так можно или нет?
   — Скорее да, чем нет.
   — А эти? — кивнул заказчик исследований на последнюю, самую тонкую стопку листов.
   — Эти не приемлют предложенные им новые условия и вряд ли способны пойти на компромисс. У них четко выраженная собственная позиция, которая вступает в противоречие с предложенными установками по целому ряду основополагающих моментов…
   — Их можно исправить?
   — Вряд ли.
   — Выходит, они те самые “горбатые”?
   — Что вы сказали?
   — Не важно…
   Я все понял. Спасибо…
   На чем психологические изыски закончились…
   — Строиться!..
   Первое отделение нале-во! И… шагом марш!..
   Первое отделение перевели в соседнюю казарму, где развели по отдельным комнатам, окна которых были забраны решетками, а стулья и столы прикручены болтами к полу.
   — Садитесь, пожалуйста. Я следователь военной прокуратуры майор Шанин, — представился майор. — Я хочу задать вам несколько вопросов, касающихся вашего прежнего места службы…
   И майор, и еще несколько майоров и капитанов со щитами и перекрещенными мечами на петличках начали задавать вопросы. Много вопросов, даже больше, чем задавали психологи.
   — Где?..
   Когда?..
   С кем?..
   Кто?..
   При каких обстоятельствах?..
   Спецназовцы врали, но врали каждый по-своему, не зная, что говорит другой. Их показания сравнивали, их ловили за язык и ловили на противоречиях. Безобидные на первый взгляд вопросы в сравнении с другими вопросами, задаваемыми другим бойцам, превращались в улики и тянули за собой все новые и новые скрываемые до того факты.
   В открытом бою спецназовцы могли бы положить батальон таких кабинетных чинуш, а может, два батальона… Но с ними воевали не в чистом поле и не их оружием. С ними воевали совсем другим, незнакомым им оружием — карандашом и ручкой. И поэтому они терпели поражение за поражением.
   Тихими, вкрадчивыми голосами им ломали волю надежней, чем если бы вздернули на дыбу. Их натравливали друг на друга, заставляя друг в друге сомневаться и друг друга ненавидеть.
   — А вот лейтенант Смаков утверждает противоположное, утверждает, что не совершал того, о чем говорите вы, а что это сделали вы. Вот, можете прочитать его показания…
   И у спецназовца сводило от злости скулы… Ах он гад…
   — Так кто — вы или он? И языки развязывались…
   Каждый эпизод деятельности генерала Крашенинникова протоколировался, обрастая новыми подробностями. Следователи писали, дела пухли, спецназовцы сдувались…
   Потом их вернули в казарму, но вернули уже другими — уже сомневающимися во всем и во всех, уже не бойцами, а подследственными, не подразделением, а группой лиц…
   Потом их стали выводить на плац, в спортгородок, на полосу препятствий... Они с удовольствием бегали, прыгали и крутили на турниках “солнышко”. Надоело им сиднем сидеть в четырех стенах предоставленным самим себе.
   — Первое отделение, строиться!
   — Куда нас?
   — В тир. Посмотрим, на что вы способны. Вот и хорошо, хоть пострелять… И постреляли…
   В тир шли по территории части, то и дело останавливаясь возле грибков часовых.
   — Стой!..
   Сопровождающий вытаскивал сопроводительные документы.
   — Проходи…
   По разбитым ступенькам спустились в бомбоубежище, переоборудованное под стрелковый тир. Потянули на себя тяжелые металлические двери.
   — Нам налево. Повернули налево.
   — Теперь сюда…
   В узком, уходящем куда-то в темную бесконечность помещении остановились.
   Щелкнул рубильник Вспыхнули забранные в сетки лампы под потолком Высветились далекие мишени.
   Тир был примитивным донельзя — без стоек, без подзорных труб, через которые можно отсматривать продырявленные мишени, и даже без висящих на стенах плакатов и инструкций, регламентирующих порядок обращения с оружием. Какой-то каменный век…
   — А из чего стрелять? Оружие где?
   — Сейчас.
   Сопровождающий сунулся в какую-то дверь и крикнул:
   — Оружие принесите, пожалуйста.
   В тир стали вбегать бойцы с автоматами. Но вместо того чтобы отдать их, разбежались вдоль одной из стен. Вдоль той стены, которая смотрела в тоннель тира. Замерли, выставив вперед оружие. Спецназовцы недоуменно переглянулись.
   — Вы чего, мужики, вы чего?..
   Клацнули передергиваемые затворы. И спецназовцы поняли, что дело швах — спрятаться, залечь, закопаться было негде — сзади находилась бетонная труба тоннеля, заканчивающаяся тупиковой стеной. Бежать туда — все равно не добежать. Их расстреляют, как мишени в тире, потому что в тире и есть…
   Может, броситься на автоматчиков? Броситься можно, успеть что-нибудь сделать нельзя — пули быстрее самых быстрых ног. Их просто сметут автоматным залпом, как мусор веником — раз, и нет никого. Нет никого в живых.
   Короче, влипли.
   Спецназовцы переглянулись.
   Ну и что теперь делать?
   Наверное, лучше ничего. Хотя бы потому ничего, что автоматы молчат и, значит, убивать их пока не собираются.
   — Руки за голову и шагом марш к стене! — распорядился молодой капитан, командовавший автоматчиками.
   — А не пошел бы ты!.. — огрызнулся кто-то из спецназовцев.
   — Я не шучу! Дроздов!..
   Крайний автоматчик завалил книзу дуло автомата и нажал на спусковой крючок.
   Короткая очередь оглушительно прогрохотала в гулкой пустоте тира. Отрекошетившие пули, взвизгнув, пролетели вблизи напряженно застывших спецназовцев.
   — Подойдите, пожалуйста, к стене. Или мы будем вынуждены стрелять на поражение, — уже не приказал, уже попросил капитан. Было видно, что ему менее всего хочется кого-то поражать.
   Спецназовцы сделали несколько шагов в сторону.
   — Разойдитесь на шаг. Разошлись.
   — Давай…
   В раскрытую дверь бегом внесли несколько высоких, под грудь “ежей”, перетянутых колючей проволокой, огородили ими спецназовцев. Но один из них в последний момент вдруг психанул и схватился за каркас “ежа”, толкнув его от себя.
   — Руку! — потребовал автоматчик.
   — Да пошел ты!..
   — Руку!!
   Автоматчик попытался применить силу, но спецназовец перехватил его за рукав, притянул к себе и ударил кулаком в подбородок. Это была нормальная мужская разборка, которая должна была закончиться дракой. Но закончилась не дракой, закончилась выстрелом.
   Взбунтовавшийся боец с коротким вскриком схватился за ногу и упал на бетонный пол. Раньше бы они этого не стерпели, раньше они, чем бы им это ни грозило, рванули на проволоку, чтобы достать обидчика. Теперь не рванули. Теперь двое или трое качнулись в сторону раненого, но сразу же вдоль строя простучала длинная очередь, и все, мгновенно отхлынув, прижались к стене.
   Это была серьезная заявка — их не пугали, их убивали.
   — Всем стоять! — крикнул командир автоматчиков. — Кто шевельнется — умрет! — И, смягчив тон, добавил: — Бросьте глупить, мужики. Или вы тут все…
   Спецназовцы подчинились. Потому что неподчинение было равно смерти — глупой смерти, бессмысленной смерти, бесполезной смерти.
   Раненного в ногу спецназовца оттащили в сторону и, разорвав индивидуальный пакет, стали перевязывать. Остальные мрачно стояли, рассматривая мир через переплетение колючей проволоки.
   Где-то хлопнула дверь. Раздвинув автоматчиков плечом, вперед вышел незнакомый офицер. Судя по реакции окружающих, кто-то из начальства.
   — Командир части полковник Громов, — представился офицер. И, быстро оглядевшись и заметив на полу раненого, поморщился. — Да… нехорошо получилось. Но вы сами виноваты. Мы ведь предупреждали, просили.
   — Что вы от нас хотите? — прервали его спецназовцы.
   — Всего лишь найти с вами общий язык.
   — И для этого за колючку загнали?
   — Для этого, — кивнул полковник. — Чтобы вы не наделали глупостей. Чтобы дать вам возможность доказать свою лояльность по отношению к нам.
   — И как вы собираетесь это сделать?
   — Очень просто. Стрельбой по мишеням…
   Далеко, в том конце тоннеля, хлопнула дверь, несколько автоматчиков выволокли какое-то тело, привалили к стене, пристегнули к выступающей из разбитого в щепу деревянного щита скобе.
   Так это же… Это же!..
   — Это же Иван!.. — ахнули все.
   Иван мрачно, исподлобья смотрел на своих, сбившихся в кучу приятелей. В отличие от них он догадывался, что сейчас произойдет, и поэтому не обрадовался встрече.
   — Вы хотели пострелять — вот вам цель.
   — Кровью хотите нас повязать? — сразу все поняли спецназовцы.
   — Вы сами себя повязали еще раньше. Вы в той крови по самое горло… Неужели не понятно, что половины того, что вы со своим генералом наворотили, хватит для пожизненного приговора? Для двух пожизненных приговоров…
   Так что это так, формальность. Но необходимая формальность. Если его отпустить, он вложит нас, а значит, и вас, первому встретившемуся на пути милиционеру. Чего допустить нельзя. Хотя бы из чувства самосохранения.
   Спецназовцы молчали.
   — Давайте, как в боевых… Это же ваши правила — жертвовать одним ради всех. Ну, кто самый смелый? Смелых не нашлось.
   — Тогда решение принимать буду я. Давайте вон того.
   Крайнего бойца выволокли из-за ограждения, защелкнули на запястьях наручники. Подталкивая в спину прикладами, погнали к мишеням.
   — На, держи.
   Крепко ухватили с двух сторон под локти, сунули в руки пистолет.
   — Ну, давай…
   — Нет, не буду, — замотал головой боец.
   — А если так?
   Щелкнул взводимый курок, и ему в висок уперлось дуло револьвера.
   — Или ты… Или мы… Но все равно его ты не спасешь.
   Бойца колотила крупная дрожь, указательный палец прыгал на спусковом крючке.
   — Жми, жми, дурак!
   Пристегнутый к стене боец из той самой тонкой стопки с ненавистью смотрел на своего палача, на своего однополчанина, недавнего товарища, а теперь…
   — Ну!..
   — Нет… не могу…
   — Дайте связь.
   К голове “палача” поднесли трубку мобильного телефона.
   — Ты меня слышишь? — спросил незнакомый мужской голос. — Сейчас я передам трубку твоей жене.
   И тут же в наушнике закричал женский голос:
   — Это ты, Боря? Ты? Ты?!.
   — Маша? — удивленно и испуганно спросил боец.
   — Да я! Они пришли к нам, они угрожают.
   Борис дернулся, но его сжали со всех сторон.
   — Боря, Боренька!.. Сделай, что они тебя просят, сделай! Все сделай! Иначе они нас…
   Трубку убрали.
   — Или он. Или ты и твои близкие, — сказали ему. — Выбирай. У тебя минута.
   И запустили поднесенный к самому лицу секундомер. Секундная стрелка быстро запрыгала по делениям.
   Десять секунд.
   Двадцать.
   Сорок…
   Он и его семья против все равно обреченного человека. Он и семья…
   Пятьдесят девять…
   Дуло револьвера больно ткнулось в висок.
   — Сволочи!.. — заорал он и нажал на спуск. Грохнул выстрел. Но пристегнутая к стене жертва не упала.
   Он не попал?
   Нет, он должен был попасть, он не мог промахнуться. Просто патрон был холостой.
   — Теперь ты сделаешь то же самое, но сделаешь вместе со всеми, — сказали ему. — Это будет коллективная акция.
   Замершие за колючей проволокой бойцы смогли убедиться, наглядно убедиться, что альтернативы у них нет — или ты, или тебя. Да ладно бы только тебя…
   Поймал их противник, прижал, вернее, приставил к стенке… Хотя обвинять его в жестокосердии было бы несправедливо. Потому что там, “за линией фронта”, они действовали точно так же Потому что там, за линией фронта, цель оправдывает средства. Любые, даже самые грязные средства.
   — Все всё поняли? — спросил полковник.
   Спецназовцев по одному вывели из загородки и выстроили шеренгой перед назначенной им жертвой. В спины направили автоматы.
   — Раздайте им оружие.
   По рукам спецназовцев рассовали пистолеты.
   — Давайте быстрее… Разом… чтобы нервы не мотать. Ну давайте, давайте!
   Бойцы медленно, вразнобой подняли оружие. Не все подняли, кто-то не поднял.
   — Тот, кто попытается сачкануть, встанет на его место, — предупредил полковник. — Так что лучше не надо…
   Раньше, почувствовав в руках оружие, они бы приняли бой. Теперь на это решился лишь один из них.
   Крайний в шеренге боец вдруг, словно ему подрубили ноги, упал на пол. Он сделал то, чего от него не ожидали. Он не пытался повернуться, потому что повернуться вряд ли бы успел — он упал, упал навзничь, на спину. И мгновенно, широкой дугой перебросив через себя пистолет и увидев на срезе дула перевернутые вверх тормашками фигуры, нажал на спусковой крючок.
   Бахнул выстрел. Но неприцельный выстрел, который не причинил никому никакого вреда. И тут же ему навстречу прогремели две короткие очереди. Автоматчики находились в более выгодном положении — они стреляли сверху вниз и не могли промахнуться.
   Предпочитавший позору смерть боец был еще жив, когда к нему подошел полковник и выдернул из бессильных пальцев пистолет. Похоже, с ним психологи дали промашку. Этот попал не в свою стопку.
   Полковник стоял над телом, перед шеренгой спецназовцев, перед направленным в его сторону оружием. В него можно было выстрелить, но никто не стрелял. Оружие молчало. Они были сломлены. Окончательно сломлены.
   Полковник опустил отобранный пистолет, ткнул его в тело тяжелораненого бойца и выстрелил. Тот дернулся, но не умер. И на его теле не прибавилось ран. Этот патрон, как и тот первый, тоже был холостой…
   Все патроны были холостые!
   Им выдали оружие, которое было совершенно бесполезным. Которое было хуже даже палки или обрезка железной трубы. Их просто проверяли, выявляя тех, кто способен на сопротивление. Один такой нашелся. Но только один.
   Тогда ими занимались психологи, теперь — практики.
   — Выдайте им новые обоймы, — приказал полковник.
   Один автоматчик, пройдя вдоль шеренги, раздал обоймы.
   Двое оттащили и привалили к стене еще живого бунтаря.
   — Теперь у вас две цели — он и он, — показал распорядитель экзекуции. — Тех, кто собирается развернуть оружие против нас или надумал застрелиться, хочу предупредить, что новые патроны тоже могут быть холостые. А могут быть боевыми. Так что решайте сами…
   Желающих бросаться с пугачом на автоматы, платя за это своей жизнью и жизнью близких, больше не нашлось.
   — Тогда… отделение товсь!
   Пистолеты вразнобой поползли вверх, замерли на уровне груди.
   — Слушай мою команду!..
   Пальцы на спусковых крючках окрепли.
   — Огонь!
   Пистолеты разом изрыгнули огонь. Пули ударили в жертвы, ударили в упор, дырявя и раздирая их тела.
   — Разрядить и проверить оружие!
   Обоймы выпали в подставленные ладони.
   — Сдать пистолеты.
   И пистолеты сдали.
   — Нале-во!
   Все разом повернулись.
   Группа лиц вновь стала армейским подразделением.
   — Ну вот и все. Все позади, — сказал руководивший расстрелом полковник. — Теперь, надеюсь, вы понимаете, что пути назад нет. Пули мы оставим в телах, с пистолетов снимем отпечатки ваших пальцев и вместе с видеозаписью всего этого, — кивнул на трупы, — приобщим к делу. И если что…
   Дальше можно было ничего не объяснять. Дальше любому дураку должно было быть ясно, что, если только дернешься, все эти отпечатки пальцев, видеокассеты и протоколы допросов лягут на стол Прокурора…
   Но, скорее всего, не лягут, потому что до Прокурора дело вряд ли дойдет, а просто еще одно полуразложившееся, без головы и рук тело выловят из какого-нибудь безымянного пруда, оформят как неопознанку и закопают в братской могиле вместе с бомжами. Как закапывают тысячами…