Страница:
Андрей Ильин
Миссия выполнима
Предисловие
Люди любят смотреть новости — вечерние, дневные, ночные… Так как считают, что именно там они могут узнать правду о положении дел в их стране. Люди смотрят новости от Калининграда до Петропавловска-Камчатского, и каждый считает, что ему повезло чуть больше, чем тем, другим… Тем, что смотрят телевизоры в Петропавловске-Камчатском, кажется, что в Калининграде совсем хреново. Калининградцам до слез жалко жителей Камчатки. И от этого им становится чуть-чуть легче жить.
На самом деле плохо и тем и другим. И всем остальным.
Но не всем.
Потому что кому-то было нормально и в Калининграде, и в Петропавловске. Ведь на самом деле у нас качество жизни зависит не от географического положения, а совсем от другого — от того, есть у тебя “бабки” или нет. И тех, у кого они есть, уже не беспокоят задержки с выплатой зарплат и не волнует очередной энергетический кризис, потому что в их домах тепло, даже если те стоят на берегу Карского моря — батареи всегда горячие, вода в бассейне тридцать шесть и шесть, а в зимнем саду с пальм падают созревшие кокосы.
Так что мороз — зимой, жара — летом, дождь — весной и прочие обрушившиеся на страну климатические неожиданности здесь ни при чем. А при чем — политика.
Просто в этой несчастной стране снова, уже в который раз, взял верх классовый подход. Только теперь гегемоном был объявлен не рабочий класс, а люди с деньгами. А целью, ради которой предлагалось потуже затянуть пояса, — развитой капитализм. Потому что до этого, оказывается, шли совсем не в ту сторону. И до того — тоже не в ту. И всегда — не в ту…
В этой, обреченной на вечные муки, стране снова всё разнесли до основания, а затем поделили, что осталось. На этот раз поделили по совести, хотя обещали по-честному. И те, кто был никем, опять стали всем. Причем на этот раз действительно — всем. Со всем.
Всё снова вернулось на круги своя…
А раз так — то конца этой истории не жди, а жди нового витка дележки. Потому что есть такой закон — сообщающихся сосудов, который утверждает, что если где-то чего-то слишком много, то это много начинает перетекать туда, где его было недостаточно. В сосудах перетекает жидкостью. В России — кровью…
На самом деле плохо и тем и другим. И всем остальным.
Но не всем.
Потому что кому-то было нормально и в Калининграде, и в Петропавловске. Ведь на самом деле у нас качество жизни зависит не от географического положения, а совсем от другого — от того, есть у тебя “бабки” или нет. И тех, у кого они есть, уже не беспокоят задержки с выплатой зарплат и не волнует очередной энергетический кризис, потому что в их домах тепло, даже если те стоят на берегу Карского моря — батареи всегда горячие, вода в бассейне тридцать шесть и шесть, а в зимнем саду с пальм падают созревшие кокосы.
Так что мороз — зимой, жара — летом, дождь — весной и прочие обрушившиеся на страну климатические неожиданности здесь ни при чем. А при чем — политика.
Просто в этой несчастной стране снова, уже в который раз, взял верх классовый подход. Только теперь гегемоном был объявлен не рабочий класс, а люди с деньгами. А целью, ради которой предлагалось потуже затянуть пояса, — развитой капитализм. Потому что до этого, оказывается, шли совсем не в ту сторону. И до того — тоже не в ту. И всегда — не в ту…
В этой, обреченной на вечные муки, стране снова всё разнесли до основания, а затем поделили, что осталось. На этот раз поделили по совести, хотя обещали по-честному. И те, кто был никем, опять стали всем. Причем на этот раз действительно — всем. Со всем.
Всё снова вернулось на круги своя…
А раз так — то конца этой истории не жди, а жди нового витка дележки. Потому что есть такой закон — сообщающихся сосудов, который утверждает, что если где-то чего-то слишком много, то это много начинает перетекать туда, где его было недостаточно. В сосудах перетекает жидкостью. В России — кровью…
Глава 1
Этот день в жизни одного из Заместителей Министра обороны обещал быть обычным. Таким, как был вчерашний, позавчерашний, какими были десятки до них. Ранний, как когда-то в гарнизонах подъем, десятиминутная зарядка, холодный душ, чашка черного кофе, служебная машина у подъезда, приветствия дежурных на входе, два лестничных марша, которые можно проехать на лифте, но он всегда преодолевал пешком, кабинет, идущая по заведенному распорядку служба…
Все, как всегда!
И ни сам Замминистра, ни его подчиненные, ни кто-либо еще не могли предположить, что именно сегодня время сломает привычный свой ход и все изменится. Необратимо для самого Замминистра, кардинально для служащих под его началом людей, для его семьи и даже немного для страны, в которой он занимал не последнюю должность.
Как говорится — нам не дано предугадать… Хотя не всем, кому-то все-таки дано…
— Я буду через два часа! — сообщил Заместитель Министра обороны, выходя из кабинета.
Он действительно предполагал вернуться через два часа, потому что не первый раз был там, куда собирался ехать сейчас. Тридцать минут туда, тридцать обратно, около часа там, минут десять в резерве…
Застрять в уличных пробках Замминистра не опасался, у него были номера, которые гарантировали ему зеленую дорогу. В крайнем случае можно будет включить мигалку, и тогда гаишники расчистят трассу по всей ее протяженности, растолкав к обочинам случайные машины. Пробки — для просто граждан, а он не просто, он номенклатура. Военная номенклатура…
Отгороженный от улицы толстыми автомобильными стеклами, Замминистра был отрешен от суеты окружающего мира. Он не знал, как и чем там, за стеклом, живут люди. И никогда не знал.
Раньше, потому что не выбирался из гарнизонов, где был совершенно свой особый, ничем не напоминающий гражданку, мир. Где пурга заметала казармы и дома семей офицерского состава под самые коньки крыш и надо было их отрывать. И захаживали в гости белые медведи, которых нельзя было стрелять под угрозой уголовного преследования. И даже тогда, когда они, ошалев от безнаказанности, разоряли продуктовые склады. И все равно приходилось стрелять. В том числе лично ему, а однажды, когда тот дурак в шубе полез на детский сад, так даже из табельного “макара” всадил ему в морду две полные обоймы.
Но даже Диксон был лучше песков Каракумов, где голова болела не столько за службу, сколько за привозную воду, и не раз, когда цистерны увязали в песках, приходилось снижать личному составу водный паек. И снижать офицерским семьям и детям, которые не понимали, почему вчера надо было мыть руки перед едой, а сегодня за это шлепают по попке и почему после обеда дают лишь полстакана чая.
А гражданские там, на Большой земле, в это время страдали из-за отсутствия лишней палки колбасы. Он не понимал их. И злился на них.
Зажрались, хотя считали себя голодными!
Потом, когда народ продался за ту самую колбасу, он понимал их еще меньше. Стоило ли за жратву и за импортные сапоги без очереди отдавать великую страну? Разорять то, что семьдесят лет сами же по крупицам собирали! Повели себя как свиньи, которые дальше своего пятачка в корыте ничего не видят! Вначале на все соглашаются за лишнюю миску баланды, а потом недовольно визжат, когда их насаживают на вертел. Как будто было непонятно, что бесплатно кормят только тех, кого откармливают.
Теперь за продажность гражданских приходится отдуваться армии. Как всегда приходилось. И вот снова вся надежда на нее…
Машина остановилась перед КПП. Охрана проверила пропуск. Шлагбаум поднялся. Машина покатилась по внутренним аллеям-улицам, несколько раз повернула и остановилась возле одного из корпусов.
— Жди меня на стоянке, — приказал Замминистра.
Водитель кивнул.
В клинике Замминистра поднялся на третий этаж. Здесь он “сбросил свой китель” и стал обыкновенным пациентом. Потому что люди в белых халатах на звезды не смотрят, а смотрят на язвы, шанкры и анализы. Глупо держать форс перед теми, кому приходится подставлять голую задницу.
Замминистра открыл еще одну дверь.
Коридоры ЦКБ были просторны и были пустынны — это вам не районная больница, где из переполненных вонючих палат пациенты выползают в коридор и по стеночке бредут в далекий, в конце бесконечного, как жизнь, коридора, сортир, а к вечеру стекаются к единственному телевизору в холле. В ЦКБ туалеты и телевизоры есть в каждой палате. А пятнадцати храпящих на солдатских койках больных и еще пяти на раскладушках в проходе нет. Отчего высокопоставленным пациентам делать в коридорах нечего.
Замминистра толкнул пальцами дверь процедурной. Которая, хотя и называлась процедурной, на самом деле напоминала номер пятизвездочной гостиницы. Нашей. Или двухзвездочной их.
— Здравствуйте, — обрадовалась, как близкому родственнику, медсестра. — Проходите, пожалуйста.
Халат на сестричке был таким же белоснежным, как ее зубы, и был застегнут на одну-единственную, под горлом, пуговку. Что позволяло заметить, что ее ножки растут примерно оттуда же, откуда начинаются рукава халата.
— Здравствуй, Машенька.
— Садитесь вот сюда.
Замминистра сел.
Сестричка перехватила ему руку резиновым жгутом, затянула узел.
— Поработайте, пожалуйста, кулачком.
И опять улыбнулась.
Замминистра стал сжимать и разжимать пальцы.
— Какие у вас венки! Очень хорошие венки. Замечательные венки!..
Сестра сорвала с одноразового шприца целлофановую упаковку. Не глядя, но точно насадила на хоботок иголку. Самую обыкновенную в пластиковом колпачке иголку.
На вид — обыкновенную. Хотя на самом деле…
На самом деле эта игла была не просто игла, потому что была обработана прозрачным раствором. Снаружи. Но более всего внутри. Внутри иголки раствор закупорил отверстие по всей длине органической пробкой.
Сестра обломила ампулу с витамином и набрала его в шприц.
— Вы не бойтесь, больно не будет, — успокоила она.
Сняла колпачок и, аккуратно проткнув кожу, ввела иглу в вену.
Выдавливаемый поршнем раствор витамина вытолкнул из иглы “пробку”, и ток крови быстро разнес микрочастички неизвестного вещества по организму.
Сестра выдернула иголку, прижала ваткой, промоченной в спирте, ранку.
— Ну вот и все.
— Ловко у вас получается, — похвалил Замминистра, сгибая в локте руку.
— Вы посидите здесь несколько минут, — предложила сестра, показывая на кожаные кресла, на столик, где лежали журналы и пульты дистанционного управления телевизором и видеомагнитофоном.
— Спасибо, времени нет. Мне еще педали крутить.
— Какие педали?
— Велоэргометра.
Замминистра поднялся еще на этаж, быстро нашел нужную дверь. Очереди не было. Очереди не могло быть, потому что здесь все точно рассчитывали. Пациенты ЦКБ были не теми людьми, которых позволительно держать в коридорах.
Высокопоставленный пациент сел на сиденье велоэргометра, взялся за ручки и раскрутил педали.
Медсестра посмотрела в направление, удивленно хмыкнула и добавила нагрузку.
Теперь, для того чтобы провернуть педаль, приходилось прикладывать немалое усилие. Пациент раскручивал велоэргометр, пыхтя, покрываясь потом и багровея от натуги. Но не спорил, так как не привык спорить, привык выполнять.
Оборот.
Еще оборот.
Еще десять…
Неожиданно пациент хватанул ртом воздух и завалился чуть набок. Но выпрямился и виновато улыбнулся. Не привык он, чтобы кто-то видел его слабость.
Раскрутил с новой силой педали и рухнул грудью вперед. Теперь уже не улыбаясь, теперь уже хрипя и закатывая глаза.
Медсестра испуганно подскочила к нему, стащила с велоэргометра на пол, поймала запястье, нащупывая пульс.
Пульс не находился. Пульса не было.
Как же так?!
Сестра метнулась к двери, забыв о телефоне, о мобильнике в кармане и о тревожной кнопке на стене.
— Сюда, скорее сюда! — крикнула она что было сил. Гулкое эхо раскатилось по пустым коридорам. Из-за соседних дверей высунулись головы.
— Что случилось?
— Там… Он там… Он, кажется, умер!..
Со всех сторон, убыстряя шаги, побежали люди в халатах.
Кто-то распластал тело Замминистра по ковролину, сложил на груди крест-накрест ладони, навалился на них всем весом тела, толкнул, сплющивая ребра, продавливая в аорты замершую кровь. Еще раз толкнул… Крикнул:
— Дайте ему воздух!..
Ближайшая медсестра упала на колени, приблизила свое лицо к уже синюшному, к уже мертвому лицу пациента, стерла с подбородка выступившую серую пену, набросила обрывок бинта, прижалась губами к губам, с силой выдохнула воздух.
Грудь мертвеца расправилась, приподнялась, словно он сделал вдох. Но это был не вдох, это был выдох…
В кабинет все гуще набивались врачи, сестры и какие-то совсем посторонние люди. Распахнули настежь окна.
— Дефибриллятор сюда!
Торопясь, откинули крышку дефибриллятора.
— Быстрее, быстрее…
Тревога расходилась по коридорам, как волна цунами, вовлекая в смерть все новых людей. Этажом ниже в процедурную сунулся какой-то мужчина в белой шапочке, с испуганным, перекошенным лицом и крикнул:
— Вы чего здесь?.. Там вашему пациенту плохо! Умирает он! Берите шприцы, адреналин, и скорее, скорее!..
Медсестра метнулась к двери, забыв ее закрыть. Мужчина сделал вместе с ней несколько шагов по коридору, но вдруг остановился:
— А нашатырь, нашатырь вы взяли? Идите, идите, вас ждут! Я сам. Где он?
— Там, в шкафчике…
Мужчина быстро вернулся в кабинет, прикрыл за собой дверь, но шагнул почему-то не к стеклянному медшкафу, где на полках были разложены медикаменты, а шагнул к мусорному ведру. Быстро вытащил его на свет и собрал все, бывшие сверху, одноразовые шприцы и иголки, сунул их в карман халата. И бросил в корзину другие, точно такие же шприцы…
— Разряд!
Удар тока сотряс тело Замминистра, подбросил его на несколько сантиметров над полом.
— Разряд!..
— Еще разряд!..
Но все было напрасно, сердце не запускалось.
Еще некоторое время мертвецу делали непрямой массаж сердца и искусственное дыхание, вогнали в грудь, между ребер, пятнадцатисантиметровую иглу, проткнули сердце, влили в мышцы два куба адреналина…
Но сердце молчало.
— Всё, готов!..
Врачи встали с пола и как-то незаметно разошлись. Скоро приехали санитары, подхватили мертвеца за руки за ноги, подняли, перевалили на каталку. Сбегавшая к кастелянше нянечка принесла чистую простынку, которой накрыла мертвое тело. С головой накрыла. И недавно Заместителя Министра обороны, а теперь просто труп повезли в морг…
Внизу, на стоянке, в машине сидел водитель, от нечего делать во второй раз перечитывавший газету. Сегодня шеф почему-то задерживался…
Несколько часов Замминистра лежал в холодильнике. Потом его перенесли в анатомичку.
Вскрытие подтвердило высказанный еще там, в кабинете, где пациенту стало плохо, диагноз — острая коронарная недостаточность. Об ошибке сестры, задавшей больному на велоэргометре чрезмерную нагрузку, предпочли забыть. Тем более что то злополучное направление куда-то пропало, а лишние скандалы Центральной клинической больнице ни к чему. ЦКБ — больница элитная…
Все, как всегда!
И ни сам Замминистра, ни его подчиненные, ни кто-либо еще не могли предположить, что именно сегодня время сломает привычный свой ход и все изменится. Необратимо для самого Замминистра, кардинально для служащих под его началом людей, для его семьи и даже немного для страны, в которой он занимал не последнюю должность.
Как говорится — нам не дано предугадать… Хотя не всем, кому-то все-таки дано…
— Я буду через два часа! — сообщил Заместитель Министра обороны, выходя из кабинета.
Он действительно предполагал вернуться через два часа, потому что не первый раз был там, куда собирался ехать сейчас. Тридцать минут туда, тридцать обратно, около часа там, минут десять в резерве…
Застрять в уличных пробках Замминистра не опасался, у него были номера, которые гарантировали ему зеленую дорогу. В крайнем случае можно будет включить мигалку, и тогда гаишники расчистят трассу по всей ее протяженности, растолкав к обочинам случайные машины. Пробки — для просто граждан, а он не просто, он номенклатура. Военная номенклатура…
Отгороженный от улицы толстыми автомобильными стеклами, Замминистра был отрешен от суеты окружающего мира. Он не знал, как и чем там, за стеклом, живут люди. И никогда не знал.
Раньше, потому что не выбирался из гарнизонов, где был совершенно свой особый, ничем не напоминающий гражданку, мир. Где пурга заметала казармы и дома семей офицерского состава под самые коньки крыш и надо было их отрывать. И захаживали в гости белые медведи, которых нельзя было стрелять под угрозой уголовного преследования. И даже тогда, когда они, ошалев от безнаказанности, разоряли продуктовые склады. И все равно приходилось стрелять. В том числе лично ему, а однажды, когда тот дурак в шубе полез на детский сад, так даже из табельного “макара” всадил ему в морду две полные обоймы.
Но даже Диксон был лучше песков Каракумов, где голова болела не столько за службу, сколько за привозную воду, и не раз, когда цистерны увязали в песках, приходилось снижать личному составу водный паек. И снижать офицерским семьям и детям, которые не понимали, почему вчера надо было мыть руки перед едой, а сегодня за это шлепают по попке и почему после обеда дают лишь полстакана чая.
А гражданские там, на Большой земле, в это время страдали из-за отсутствия лишней палки колбасы. Он не понимал их. И злился на них.
Зажрались, хотя считали себя голодными!
Потом, когда народ продался за ту самую колбасу, он понимал их еще меньше. Стоило ли за жратву и за импортные сапоги без очереди отдавать великую страну? Разорять то, что семьдесят лет сами же по крупицам собирали! Повели себя как свиньи, которые дальше своего пятачка в корыте ничего не видят! Вначале на все соглашаются за лишнюю миску баланды, а потом недовольно визжат, когда их насаживают на вертел. Как будто было непонятно, что бесплатно кормят только тех, кого откармливают.
Теперь за продажность гражданских приходится отдуваться армии. Как всегда приходилось. И вот снова вся надежда на нее…
Машина остановилась перед КПП. Охрана проверила пропуск. Шлагбаум поднялся. Машина покатилась по внутренним аллеям-улицам, несколько раз повернула и остановилась возле одного из корпусов.
— Жди меня на стоянке, — приказал Замминистра.
Водитель кивнул.
В клинике Замминистра поднялся на третий этаж. Здесь он “сбросил свой китель” и стал обыкновенным пациентом. Потому что люди в белых халатах на звезды не смотрят, а смотрят на язвы, шанкры и анализы. Глупо держать форс перед теми, кому приходится подставлять голую задницу.
Замминистра открыл еще одну дверь.
Коридоры ЦКБ были просторны и были пустынны — это вам не районная больница, где из переполненных вонючих палат пациенты выползают в коридор и по стеночке бредут в далекий, в конце бесконечного, как жизнь, коридора, сортир, а к вечеру стекаются к единственному телевизору в холле. В ЦКБ туалеты и телевизоры есть в каждой палате. А пятнадцати храпящих на солдатских койках больных и еще пяти на раскладушках в проходе нет. Отчего высокопоставленным пациентам делать в коридорах нечего.
Замминистра толкнул пальцами дверь процедурной. Которая, хотя и называлась процедурной, на самом деле напоминала номер пятизвездочной гостиницы. Нашей. Или двухзвездочной их.
— Здравствуйте, — обрадовалась, как близкому родственнику, медсестра. — Проходите, пожалуйста.
Халат на сестричке был таким же белоснежным, как ее зубы, и был застегнут на одну-единственную, под горлом, пуговку. Что позволяло заметить, что ее ножки растут примерно оттуда же, откуда начинаются рукава халата.
— Здравствуй, Машенька.
— Садитесь вот сюда.
Замминистра сел.
Сестричка перехватила ему руку резиновым жгутом, затянула узел.
— Поработайте, пожалуйста, кулачком.
И опять улыбнулась.
Замминистра стал сжимать и разжимать пальцы.
— Какие у вас венки! Очень хорошие венки. Замечательные венки!..
Сестра сорвала с одноразового шприца целлофановую упаковку. Не глядя, но точно насадила на хоботок иголку. Самую обыкновенную в пластиковом колпачке иголку.
На вид — обыкновенную. Хотя на самом деле…
На самом деле эта игла была не просто игла, потому что была обработана прозрачным раствором. Снаружи. Но более всего внутри. Внутри иголки раствор закупорил отверстие по всей длине органической пробкой.
Сестра обломила ампулу с витамином и набрала его в шприц.
— Вы не бойтесь, больно не будет, — успокоила она.
Сняла колпачок и, аккуратно проткнув кожу, ввела иглу в вену.
Выдавливаемый поршнем раствор витамина вытолкнул из иглы “пробку”, и ток крови быстро разнес микрочастички неизвестного вещества по организму.
Сестра выдернула иголку, прижала ваткой, промоченной в спирте, ранку.
— Ну вот и все.
— Ловко у вас получается, — похвалил Замминистра, сгибая в локте руку.
— Вы посидите здесь несколько минут, — предложила сестра, показывая на кожаные кресла, на столик, где лежали журналы и пульты дистанционного управления телевизором и видеомагнитофоном.
— Спасибо, времени нет. Мне еще педали крутить.
— Какие педали?
— Велоэргометра.
Замминистра поднялся еще на этаж, быстро нашел нужную дверь. Очереди не было. Очереди не могло быть, потому что здесь все точно рассчитывали. Пациенты ЦКБ были не теми людьми, которых позволительно держать в коридорах.
Высокопоставленный пациент сел на сиденье велоэргометра, взялся за ручки и раскрутил педали.
Медсестра посмотрела в направление, удивленно хмыкнула и добавила нагрузку.
Теперь, для того чтобы провернуть педаль, приходилось прикладывать немалое усилие. Пациент раскручивал велоэргометр, пыхтя, покрываясь потом и багровея от натуги. Но не спорил, так как не привык спорить, привык выполнять.
Оборот.
Еще оборот.
Еще десять…
Неожиданно пациент хватанул ртом воздух и завалился чуть набок. Но выпрямился и виновато улыбнулся. Не привык он, чтобы кто-то видел его слабость.
Раскрутил с новой силой педали и рухнул грудью вперед. Теперь уже не улыбаясь, теперь уже хрипя и закатывая глаза.
Медсестра испуганно подскочила к нему, стащила с велоэргометра на пол, поймала запястье, нащупывая пульс.
Пульс не находился. Пульса не было.
Как же так?!
Сестра метнулась к двери, забыв о телефоне, о мобильнике в кармане и о тревожной кнопке на стене.
— Сюда, скорее сюда! — крикнула она что было сил. Гулкое эхо раскатилось по пустым коридорам. Из-за соседних дверей высунулись головы.
— Что случилось?
— Там… Он там… Он, кажется, умер!..
Со всех сторон, убыстряя шаги, побежали люди в халатах.
Кто-то распластал тело Замминистра по ковролину, сложил на груди крест-накрест ладони, навалился на них всем весом тела, толкнул, сплющивая ребра, продавливая в аорты замершую кровь. Еще раз толкнул… Крикнул:
— Дайте ему воздух!..
Ближайшая медсестра упала на колени, приблизила свое лицо к уже синюшному, к уже мертвому лицу пациента, стерла с подбородка выступившую серую пену, набросила обрывок бинта, прижалась губами к губам, с силой выдохнула воздух.
Грудь мертвеца расправилась, приподнялась, словно он сделал вдох. Но это был не вдох, это был выдох…
В кабинет все гуще набивались врачи, сестры и какие-то совсем посторонние люди. Распахнули настежь окна.
— Дефибриллятор сюда!
Торопясь, откинули крышку дефибриллятора.
— Быстрее, быстрее…
Тревога расходилась по коридорам, как волна цунами, вовлекая в смерть все новых людей. Этажом ниже в процедурную сунулся какой-то мужчина в белой шапочке, с испуганным, перекошенным лицом и крикнул:
— Вы чего здесь?.. Там вашему пациенту плохо! Умирает он! Берите шприцы, адреналин, и скорее, скорее!..
Медсестра метнулась к двери, забыв ее закрыть. Мужчина сделал вместе с ней несколько шагов по коридору, но вдруг остановился:
— А нашатырь, нашатырь вы взяли? Идите, идите, вас ждут! Я сам. Где он?
— Там, в шкафчике…
Мужчина быстро вернулся в кабинет, прикрыл за собой дверь, но шагнул почему-то не к стеклянному медшкафу, где на полках были разложены медикаменты, а шагнул к мусорному ведру. Быстро вытащил его на свет и собрал все, бывшие сверху, одноразовые шприцы и иголки, сунул их в карман халата. И бросил в корзину другие, точно такие же шприцы…
— Разряд!
Удар тока сотряс тело Замминистра, подбросил его на несколько сантиметров над полом.
— Разряд!..
— Еще разряд!..
Но все было напрасно, сердце не запускалось.
Еще некоторое время мертвецу делали непрямой массаж сердца и искусственное дыхание, вогнали в грудь, между ребер, пятнадцатисантиметровую иглу, проткнули сердце, влили в мышцы два куба адреналина…
Но сердце молчало.
— Всё, готов!..
Врачи встали с пола и как-то незаметно разошлись. Скоро приехали санитары, подхватили мертвеца за руки за ноги, подняли, перевалили на каталку. Сбегавшая к кастелянше нянечка принесла чистую простынку, которой накрыла мертвое тело. С головой накрыла. И недавно Заместителя Министра обороны, а теперь просто труп повезли в морг…
Внизу, на стоянке, в машине сидел водитель, от нечего делать во второй раз перечитывавший газету. Сегодня шеф почему-то задерживался…
Несколько часов Замминистра лежал в холодильнике. Потом его перенесли в анатомичку.
Вскрытие подтвердило высказанный еще там, в кабинете, где пациенту стало плохо, диагноз — острая коронарная недостаточность. Об ошибке сестры, задавшей больному на велоэргометре чрезмерную нагрузку, предпочли забыть. Тем более что то злополучное направление куда-то пропало, а лишние скандалы Центральной клинической больнице ни к чему. ЦКБ — больница элитная…
Глава 2
Генерал Крашенинников был ошарашен. Два дня назад он виделся с Заместителем Министра в его кабинете, в двух шагах от него стоял, разговаривал, доказывал что-то… И вдруг…
Как же так может быть — ведь здоровый на вид мужик. Как бык здоровый! А тут…
Генерал не думал о том, какие последствия для него будет иметь внезапная смерть его непосредственного начальника. И вообще, ни о чем таком не думал. По крайней мере пока не думал… Он находился под впечатлением чужой неожиданной смерти. Был человек, и нет… Словно какая-то потайная дверца приоткрылась, отсюда — туда приоткрылась и забрала еще одну душу. И невозможно понять и принять, что этого человека он больше никогда не увидит… Не услышит… Не позвонит ему…
Нет Замминистра, совсем нет. Потому что смерть — это не отставка и не разжалование. Это хуже чем отставка, чем разжалование в рядовые, чем даже штрафбат. Это необратимо. Это раз и навсегда!
Черт, жалко мужика, толковый был мужик! Был…
Генерал хотел вывесить в казарме портрет Замминистра в траурной рамке и даже стал соображать, где раздобыть его фото, но потом понял, что нельзя ничего вывешивать, потому что личный состав, может быть, о чем-нибудь и догадывается, но умершего прямым начальством не считает. Не должны считать. И никто не должен… Потому как на бумаге часть числится как склад, а на складах большому начальству делать нечего.
Не получится с фото…
Генерал вызвал дежурного и приказал отрядить кого-нибудь на машине в ближайший магазин, чтобы тот по-быстрому смотался и купил пару бутылок водки и какой-нибудь “сникерс”.
Водку привезли.
Генерал заперся в своем кабинете с близкими командирами, сгрудил граненые стаканы, брызгая на стол, разлил, сказал:
— Пусть земля ему будет пухом!
Ахнул залпом двести грамм и даже закусить забыл.
Эх, жизня! Сегодня ты в самых верхах ходишь, а завтра… завтра в могиле червяков кормишь. Которым все едино, генерал ты или лежащий тремя метрами дальше слесарь-пропойца. Все равно итог один…
Утром, протрезвев, генерал выгнал личный состав на полосу препятствий и гонял до седьмого пота, чтобы выбить из голов дурные мысли, чтобы показать им, что в жизни части, в характере службы ничего не меняется. Что все останется так, как было до того! Хотя сам в этом уверен не был.
Часть его была создана покойником под себя, вначале для возвращения оставленной в бывших республиках техники, потом для “наезда” на предпринимателей, срывающих поставки сырья и комплектующих на предприятия оборонки. Кроме него, никто о том, что здесь происходит, не знал. Проблем со снабжением, очередными и внеочередными званиями, квартирами не было — Замминистра прикрывал от всех и от всего. А теперь?..
Теперь ничего не понятно. Куда повернет новый начальник, можно только гадать. Приедет проверять склад, а там… Там вместо склада — полоса препятствий, городок следопыта, стрельбище и прочие атрибуты части спецназа. Не склад, а хорошо вооруженная, вышколенная, боеспособная часть. И кладовщики и грузчики, которые с двадцати шагов точно в цель метают штык-ножи и саперные лопатки и разбивают кулаками и лбами кирпичи. И ни черта ему не объяснишь!
Прямо хоть склады строй и амбарные замки на них навешивай…
Ну, замки не замки, а боевые операции пока лучше временно свернуть. Чтобы посмотреть, разобраться что к чему…
Ладно, подождем, посмотрим… И не такое в жизни бывало, и ничего, бог миловал. Не впервой…
Очень скоро на место почившего Замминистра сел новый человек. Очень странный человек, потому что почти не имеющий отношения к армии. Какое-то время он служил на Дальнем Востоке, но потом перешел в ФСБ, был избран депутатом Думы, отсидел два срока, а теперь его, уже почти гражданского человека, занесло в Минобороны. Вряд ли это будет достойная замена… Но… приказы вышестоящего командования не обсуждаются. Назначили — значит, того, кого надо, назначили. Начальству виднее.
И — “кругом” и “шагом марш”!..
Новый Заместитель Министра довольно быстро вошел в курс дела. Потому что через неделю вызвал генерала Крашенинникова на беседу.
Генерал почистил мундир, чего с ним давно не случалось, нацепил колодки медалей и прибыл в назначенное время. Благо идти недалеко.
— Вас ждут, — показал на дверь незнакомый офицер.
“Замела метла, — отметил про себя генерал, — в приемной уже чисто, в приемной уже новые лица, уже свои…”
Постучал и, не выжидая ни секунды, потому что не желал прогибаться, рывком открыл дверь.
— Генерал Крашенинников по вашему приказанию!..
Новый хозяин кабинета выглядел как… как браток. Ну или спортсмен. Потому что был довольно молодым, накачанным, с короткой стрижкой. Правда, глаза… Глаза были не братка, были умные.
А почему же тогда показалось, что…
Потому что он в гражданке — в добротном сером костюме! К чему генерал не привык. По крайней мере, в этих стенах не привык, в этом кабинете.
Замминистра встал, вышел из-за стола и, подойдя, протянул руку:
— Вот, значит, как выглядит легендарный генерал Крашенинников.
— Плохо выглядит? — усмехнулся генерал, пожимая руку. — На пенсию пора?
— Отчего на пенсию? Рано вам на пенсию! — твердо ответил Замминистра. — А легендарный потому, что мы в институте ваши афганские операции разбирали. И другие тоже. Можно сказать, с живым классиком довелось вот так вот, за ручку…
Садитесь, пожалуйста.
Генерал сел. По шерстке погладили. Значит, теперь жди против…
Замминистра перестал улыбаться. И его глаза стали не умными, стали жесткими.
— Я вызвал вас, чтобы узнать, как обстоят у вас дела?
— В каком смысле? — неопределенно ответил генерал. Потому что определенно не мог. Хоть и в том же самом кабинете, но не мог.
— В том самом, в каком я спросил. Как обстоят ваши дела?
— Нормально обстоят. Личный состав повышает боевую и политическую подготовку. То есть воспитательную… Осваивает матчасть…
— Меня интересует не это, — прервал Замминистра. — Меня интересует совсем другое.
— Охрана складов, что ли?
— Меня интересует, как выполняется последний приказ моего предшественника. С какими предприятиями вы в настоящее время работаете, сколько денег на счетах?..
У генерала отпала челюсть. Но, возможно, это было возрастное.
Так это что выходит?.. Выходит, он все знает?! Всё?!
Или он просто в своем новом кабинете сейф вскрыл и нашел какие-нибудь, которые изучил, документы…
Да какой сейф, если он сказал — последний приказ! Который не мог быть в сейфе, потому что был устным!..
Вот это да!..
Как же так может быть — ведь здоровый на вид мужик. Как бык здоровый! А тут…
Генерал не думал о том, какие последствия для него будет иметь внезапная смерть его непосредственного начальника. И вообще, ни о чем таком не думал. По крайней мере пока не думал… Он находился под впечатлением чужой неожиданной смерти. Был человек, и нет… Словно какая-то потайная дверца приоткрылась, отсюда — туда приоткрылась и забрала еще одну душу. И невозможно понять и принять, что этого человека он больше никогда не увидит… Не услышит… Не позвонит ему…
Нет Замминистра, совсем нет. Потому что смерть — это не отставка и не разжалование. Это хуже чем отставка, чем разжалование в рядовые, чем даже штрафбат. Это необратимо. Это раз и навсегда!
Черт, жалко мужика, толковый был мужик! Был…
Генерал хотел вывесить в казарме портрет Замминистра в траурной рамке и даже стал соображать, где раздобыть его фото, но потом понял, что нельзя ничего вывешивать, потому что личный состав, может быть, о чем-нибудь и догадывается, но умершего прямым начальством не считает. Не должны считать. И никто не должен… Потому как на бумаге часть числится как склад, а на складах большому начальству делать нечего.
Не получится с фото…
Генерал вызвал дежурного и приказал отрядить кого-нибудь на машине в ближайший магазин, чтобы тот по-быстрому смотался и купил пару бутылок водки и какой-нибудь “сникерс”.
Водку привезли.
Генерал заперся в своем кабинете с близкими командирами, сгрудил граненые стаканы, брызгая на стол, разлил, сказал:
— Пусть земля ему будет пухом!
Ахнул залпом двести грамм и даже закусить забыл.
Эх, жизня! Сегодня ты в самых верхах ходишь, а завтра… завтра в могиле червяков кормишь. Которым все едино, генерал ты или лежащий тремя метрами дальше слесарь-пропойца. Все равно итог один…
Утром, протрезвев, генерал выгнал личный состав на полосу препятствий и гонял до седьмого пота, чтобы выбить из голов дурные мысли, чтобы показать им, что в жизни части, в характере службы ничего не меняется. Что все останется так, как было до того! Хотя сам в этом уверен не был.
Часть его была создана покойником под себя, вначале для возвращения оставленной в бывших республиках техники, потом для “наезда” на предпринимателей, срывающих поставки сырья и комплектующих на предприятия оборонки. Кроме него, никто о том, что здесь происходит, не знал. Проблем со снабжением, очередными и внеочередными званиями, квартирами не было — Замминистра прикрывал от всех и от всего. А теперь?..
Теперь ничего не понятно. Куда повернет новый начальник, можно только гадать. Приедет проверять склад, а там… Там вместо склада — полоса препятствий, городок следопыта, стрельбище и прочие атрибуты части спецназа. Не склад, а хорошо вооруженная, вышколенная, боеспособная часть. И кладовщики и грузчики, которые с двадцати шагов точно в цель метают штык-ножи и саперные лопатки и разбивают кулаками и лбами кирпичи. И ни черта ему не объяснишь!
Прямо хоть склады строй и амбарные замки на них навешивай…
Ну, замки не замки, а боевые операции пока лучше временно свернуть. Чтобы посмотреть, разобраться что к чему…
Ладно, подождем, посмотрим… И не такое в жизни бывало, и ничего, бог миловал. Не впервой…
Очень скоро на место почившего Замминистра сел новый человек. Очень странный человек, потому что почти не имеющий отношения к армии. Какое-то время он служил на Дальнем Востоке, но потом перешел в ФСБ, был избран депутатом Думы, отсидел два срока, а теперь его, уже почти гражданского человека, занесло в Минобороны. Вряд ли это будет достойная замена… Но… приказы вышестоящего командования не обсуждаются. Назначили — значит, того, кого надо, назначили. Начальству виднее.
И — “кругом” и “шагом марш”!..
Новый Заместитель Министра довольно быстро вошел в курс дела. Потому что через неделю вызвал генерала Крашенинникова на беседу.
Генерал почистил мундир, чего с ним давно не случалось, нацепил колодки медалей и прибыл в назначенное время. Благо идти недалеко.
— Вас ждут, — показал на дверь незнакомый офицер.
“Замела метла, — отметил про себя генерал, — в приемной уже чисто, в приемной уже новые лица, уже свои…”
Постучал и, не выжидая ни секунды, потому что не желал прогибаться, рывком открыл дверь.
— Генерал Крашенинников по вашему приказанию!..
Новый хозяин кабинета выглядел как… как браток. Ну или спортсмен. Потому что был довольно молодым, накачанным, с короткой стрижкой. Правда, глаза… Глаза были не братка, были умные.
А почему же тогда показалось, что…
Потому что он в гражданке — в добротном сером костюме! К чему генерал не привык. По крайней мере, в этих стенах не привык, в этом кабинете.
Замминистра встал, вышел из-за стола и, подойдя, протянул руку:
— Вот, значит, как выглядит легендарный генерал Крашенинников.
— Плохо выглядит? — усмехнулся генерал, пожимая руку. — На пенсию пора?
— Отчего на пенсию? Рано вам на пенсию! — твердо ответил Замминистра. — А легендарный потому, что мы в институте ваши афганские операции разбирали. И другие тоже. Можно сказать, с живым классиком довелось вот так вот, за ручку…
Садитесь, пожалуйста.
Генерал сел. По шерстке погладили. Значит, теперь жди против…
Замминистра перестал улыбаться. И его глаза стали не умными, стали жесткими.
— Я вызвал вас, чтобы узнать, как обстоят у вас дела?
— В каком смысле? — неопределенно ответил генерал. Потому что определенно не мог. Хоть и в том же самом кабинете, но не мог.
— В том самом, в каком я спросил. Как обстоят ваши дела?
— Нормально обстоят. Личный состав повышает боевую и политическую подготовку. То есть воспитательную… Осваивает матчасть…
— Меня интересует не это, — прервал Замминистра. — Меня интересует совсем другое.
— Охрана складов, что ли?
— Меня интересует, как выполняется последний приказ моего предшественника. С какими предприятиями вы в настоящее время работаете, сколько денег на счетах?..
У генерала отпала челюсть. Но, возможно, это было возрастное.
Так это что выходит?.. Выходит, он все знает?! Всё?!
Или он просто в своем новом кабинете сейф вскрыл и нашел какие-нибудь, которые изучил, документы…
Да какой сейф, если он сказал — последний приказ! Который не мог быть в сейфе, потому что был устным!..
Вот это да!..
Глава 3
Очередной Правитель самой большой на Евроазиатском континенте и в мире страны был не дурак. Главы государств вообще редко бывают дураками, потому что таковые высеиваются еще в самом начале политической карьеры.
Новый Правитель был настолько не дурак, что смог связать два, разделенных многими месяцами, события — непонятный разговор, случившийся в тот памятный день, когда он принимал дела у своего предшественника, и пришедшее ему со спецпочтой странное, потому что без штампов, грифов, ссылок и подписи, письмо. В котором сообщалось о заговоре среди высшего офицерского состава Минобороны, поставившего целью подчинить себе отдельные предприятия оборонного комплекса.
Возможно, он ничего бы такого не заподозрил, если бы не его память. Профессиональная память. И умение то, что помнишь, сопоставлять.
Через несколько дней после того, как он получил письмо, на котором не был указан отправитель, он вспомнил, о чем говорил прежний хозяин этого кабинета и этой страны. Он говорил о какой-то, подчиненной лично Ему, службе. Потом назвал код своего сейфа… В сейфе среди бумаг нашлась папка с финансовыми отчетами, правилами, регламентирующими порядок и форму контактов с той самой службой…
Где, кроме всего прочего, оговаривалась возможность подачи отчетов, рапортов или иных сообщений посредством спецпочты в конверте без обозначения его принадлежности.
Так, может, это именно тот случай? Ведь всех остальных адресатов, пользующихся этим каналом, он знает. Все прочие адресаты оставляют в письмах свои координаты.
А раз так, раз Президентская спецслужба не блеф, о чем свидетельствует присланное ими письмо, то с ними следует познакомиться. Причем как можно быстрее…
Новый Хозяин страны отодвинул панель, прикрывавшую его личный сейф. Девять, три, шесть, один, один, пять в одну сторону и семь, семь, четыре, три в обратную сторону. Теперь сунуть в щель пластиковый прямоугольник магнитного ключа…
Еще тогда в папку он сунул продиктованный ему телефон. Ну и где он?..
Быстро перебрал бумаги, увидел согнутый пополам стандартный лист бумаги.
Ага, есть…
Ну и что теперь — звонить? Самому звонить?! Минуя многочисленных секретарей, референтов, помощников?.. Пренебрегая протоколом, субординацией, здравым смыслом?
Как-то это не очень, не к лицу должностному лицу, имеющему в распоряжении миллионный бюрократический аппарат!
Но письмо!.. О содержании этого письма посторонним лучше ничего не знать. По этому письму придется работать самому!..
Президент вытащил “домашний” мобильный телефон. Набрал номер.
— Ага, слушаю! — ответила какая-то пожилая, если судить по голосу, женщина. — Кто сто?
Ну и что ей сказать? Император всея Руси, Белая и Малая… позвонил из Кремля, поболтать с незнакомой ему бабушкой…
Идиотское положение!
— Я слушаю! Говорите! — громче повторила бабушка.
Ну что же, что?..
Президент лихорадочно перебирал бумаги.
Ага, вот…
На листе было отдельной строкой написано, кому и что говорить. Что говорить Президенту страны безызвестной старушке.
Он почувствовал, как в нем поднимается глухое раздражение на людей, заставивших его играть по их правилам. Не по его правилам!
— Мне нужен Игорь Семенович.
— Але? Здеся такого нет.
Президент бросил трубку…
Бабушка, которая действительно была просто бабушкой, подрабатывающей диспетчерскими услугами, нашла очки, нашла свой блокнот и нашла в блокноте нужный номер.
Набрала его и позвонила по нему.
— Але. Это я… Ну, то есть мне нужно Игоря Семеновича.
— Кого?
— Игоря Семеновича, — твердо повторила бабушка.
— Вы ошиблись номером, — ответил ей недовольный мужской голос.
Зазвучали короткие гудки.
Бабушка положила трубку. И спрятала подальше блокнот.
Кому она звонила, кто ей звонил, почему спрашивали именно Игоря Семеновича, она не знала. Она даже не знала, кто ее нанял, просто однажды по телефону неизвестный ей молодой человек предложил, если кто-нибудь спросит Игоря Семеновича, перезвонить по продиктованному номеру. Игоря Семеновича спросили первый раз, а деньги на сберкнижку приходили ежемесячно.
Повезло бабушке.
Мужчина, которому она позвонила, тоже не знал, кто такой Игорь Семенович и кто к нему, по какому поводу обращается. Он ответил так, как его учили — ответил: “Вы ошиблись номером” — и сразу же достал подаренный ему мобильный телефон. Потому что должен был сразу.
Набрал длинный номер.
— Мне Игорь Семенович нужен.
Ему тоже ответили, что такого здесь нет и что он ошибся номером.
Мужчина нажал кнопку отбоя, сходил в кладовку, принес молоток и несколько раз стукнул им по телефону. Потому что должен был за это получить очень хорошие деньги. Гораздо большие, чем если бы не разбивать трубку, а продать ее.
Вышел из дома, проехал несколько остановок и оставил обломки в условленном месте…
Невидимая цепочка между Президентом и его спецслужбой замкнулась…
Вечером на “домашний” мобильник Президента позвонили.
— Я готов с вами встретиться, — коротко сказал незнакомый мужчина.
— Кто готов?.. Кто это? — не понял в первое мгновенье Президент.
— Ваш знакомый Игорь Семенович. Ах, вот в чем дело… Значит, все-таки та бабушка была не просто бабушка…
Новый Правитель был настолько не дурак, что смог связать два, разделенных многими месяцами, события — непонятный разговор, случившийся в тот памятный день, когда он принимал дела у своего предшественника, и пришедшее ему со спецпочтой странное, потому что без штампов, грифов, ссылок и подписи, письмо. В котором сообщалось о заговоре среди высшего офицерского состава Минобороны, поставившего целью подчинить себе отдельные предприятия оборонного комплекса.
Возможно, он ничего бы такого не заподозрил, если бы не его память. Профессиональная память. И умение то, что помнишь, сопоставлять.
Через несколько дней после того, как он получил письмо, на котором не был указан отправитель, он вспомнил, о чем говорил прежний хозяин этого кабинета и этой страны. Он говорил о какой-то, подчиненной лично Ему, службе. Потом назвал код своего сейфа… В сейфе среди бумаг нашлась папка с финансовыми отчетами, правилами, регламентирующими порядок и форму контактов с той самой службой…
Где, кроме всего прочего, оговаривалась возможность подачи отчетов, рапортов или иных сообщений посредством спецпочты в конверте без обозначения его принадлежности.
Так, может, это именно тот случай? Ведь всех остальных адресатов, пользующихся этим каналом, он знает. Все прочие адресаты оставляют в письмах свои координаты.
А раз так, раз Президентская спецслужба не блеф, о чем свидетельствует присланное ими письмо, то с ними следует познакомиться. Причем как можно быстрее…
Новый Хозяин страны отодвинул панель, прикрывавшую его личный сейф. Девять, три, шесть, один, один, пять в одну сторону и семь, семь, четыре, три в обратную сторону. Теперь сунуть в щель пластиковый прямоугольник магнитного ключа…
Еще тогда в папку он сунул продиктованный ему телефон. Ну и где он?..
Быстро перебрал бумаги, увидел согнутый пополам стандартный лист бумаги.
Ага, есть…
Ну и что теперь — звонить? Самому звонить?! Минуя многочисленных секретарей, референтов, помощников?.. Пренебрегая протоколом, субординацией, здравым смыслом?
Как-то это не очень, не к лицу должностному лицу, имеющему в распоряжении миллионный бюрократический аппарат!
Но письмо!.. О содержании этого письма посторонним лучше ничего не знать. По этому письму придется работать самому!..
Президент вытащил “домашний” мобильный телефон. Набрал номер.
— Ага, слушаю! — ответила какая-то пожилая, если судить по голосу, женщина. — Кто сто?
Ну и что ей сказать? Император всея Руси, Белая и Малая… позвонил из Кремля, поболтать с незнакомой ему бабушкой…
Идиотское положение!
— Я слушаю! Говорите! — громче повторила бабушка.
Ну что же, что?..
Президент лихорадочно перебирал бумаги.
Ага, вот…
На листе было отдельной строкой написано, кому и что говорить. Что говорить Президенту страны безызвестной старушке.
Он почувствовал, как в нем поднимается глухое раздражение на людей, заставивших его играть по их правилам. Не по его правилам!
— Мне нужен Игорь Семенович.
— Але? Здеся такого нет.
Президент бросил трубку…
Бабушка, которая действительно была просто бабушкой, подрабатывающей диспетчерскими услугами, нашла очки, нашла свой блокнот и нашла в блокноте нужный номер.
Набрала его и позвонила по нему.
— Але. Это я… Ну, то есть мне нужно Игоря Семеновича.
— Кого?
— Игоря Семеновича, — твердо повторила бабушка.
— Вы ошиблись номером, — ответил ей недовольный мужской голос.
Зазвучали короткие гудки.
Бабушка положила трубку. И спрятала подальше блокнот.
Кому она звонила, кто ей звонил, почему спрашивали именно Игоря Семеновича, она не знала. Она даже не знала, кто ее нанял, просто однажды по телефону неизвестный ей молодой человек предложил, если кто-нибудь спросит Игоря Семеновича, перезвонить по продиктованному номеру. Игоря Семеновича спросили первый раз, а деньги на сберкнижку приходили ежемесячно.
Повезло бабушке.
Мужчина, которому она позвонила, тоже не знал, кто такой Игорь Семенович и кто к нему, по какому поводу обращается. Он ответил так, как его учили — ответил: “Вы ошиблись номером” — и сразу же достал подаренный ему мобильный телефон. Потому что должен был сразу.
Набрал длинный номер.
— Мне Игорь Семенович нужен.
Ему тоже ответили, что такого здесь нет и что он ошибся номером.
Мужчина нажал кнопку отбоя, сходил в кладовку, принес молоток и несколько раз стукнул им по телефону. Потому что должен был за это получить очень хорошие деньги. Гораздо большие, чем если бы не разбивать трубку, а продать ее.
Вышел из дома, проехал несколько остановок и оставил обломки в условленном месте…
Невидимая цепочка между Президентом и его спецслужбой замкнулась…
Вечером на “домашний” мобильник Президента позвонили.
— Я готов с вами встретиться, — коротко сказал незнакомый мужчина.
— Кто готов?.. Кто это? — не понял в первое мгновенье Президент.
— Ваш знакомый Игорь Семенович. Ах, вот в чем дело… Значит, все-таки та бабушка была не просто бабушка…