Страница:
— У тебя есть мать, отец? Где они проживают?
В этом вопросе тоже не было ничего страшного. Но этот безобидный, на который все охотно отвечают, вопрос не сработал. Вернее, сработал совсем не так, как должен был.
Он сказал мать?.. Да, мать… Она есть и, наверное, еще жива… И братья!.. И сестры!.. Они тоже живы… Пока живы…
У него много родственников, и в том числе поэтому его назначили Посредником. Наверное, в том числе поэтому…
Они живы… Но лишь пока он молчит. Пока удерживает тех зеленых зудящих мух в голове. А если не будет удерживать, то их не станет. Они умрут… Из-за него. Потому что предательство не может оставаться безнаказанным. Предатель должен отвечать за предательство не только своей жизнью, но и жизнью своих близких. И это правильно. Потому что только так можно бороться с мухами… Только защищая близких тебе людей…
— У тебя есть мать? — снова прозвучал вопрос.
Посредник молча замотал головой. И вдруг заплакал, потому что ему было очень стыдно обманывать человека, задававшего ему вопросы.
— Введи ему еще кубик, — как будто сквозь вату прозвучал голос.
— Опасно, он может не выдержать.
— Ничего — как-нибудь. Он мужик крепкий!..
В руку ткнулась игла. И тут же в голову прилила новая волна безволия. Но теперь прилила болью.
— Ты будешь говорить, Сергей?
— Да… Я буду…
И уже даже близкие ушли куда-то на периферию сознания, и осталось только желание подчиниться чужой воле.
Надо говорить.
Придется говорить… Лучше самому…
Посредник открыл рот и, не ожидая вопросов, начал болтать. Начал болтать о тайном, о том, о чем никому никогда не рассказывал, о том, что знал один только он.
— Однажды я украл у матери деньги, а сказал, что это сделал младший брат. Я купил себе мороженое, а его выпороли ремнем. И я стоял рядом и смотрел. И хотя знал, что он не брал денег, издевался над ним…
Выпорхнувшие на волю мухи ослабили давление на мозг. Стало легче и хотелось, чтобы стало еще легче, чтобы стало совсем легко…
— Потом я сжег кошку. Мне сказал сосед, что это очень весело смотреть, как горит живая кошка. Я взял дома кусочек мяса и приманил бездомную кошку. Поймал ее, унес в подвал и привязал к какой-то трубе. Потом зажег спичку и поднес огонь к шерсти…
Было стыдно рассказывать о том, о чем он рассказывал. И было приятно рассказывать.
— Кошка кричала. Я испугался и убежал. А потом долго плакал…
— Не надо про это. Не надо про кошек. И про собак тоже. Расскажи про работу. Ты должен рассказать про свою работу!
— Да, я расскажу, позже… В семнадцать лет я познакомился с девушкой, и она забеременела. Когда она рассказала обо всем родителям, они попросили меня прийти, я пришел и обвинил ее в том, что она спала с другим, что спала со многими…
Посредник говорил без умолку, вспоминая все новые и новые свои стыдные тайны. Сыворотка работала, работала абсолютно, но совсем не так, как хотелось его собеседникам.
— О работе, говори о своей работе, — уже менее вкрадчиво, уже с напором твердили они. — Кто твои начальники? Как их можно найти?
— Сейчас, сейчас расскажу… Я вспомнил, как однажды нашел кошелек, который потерял мой однокашник. Я вначале взял его, а потом не смог признаться и выбросил в мусоропровод…
Он не молчал, он рассказывал, рассказывал, рассказывал, забивая главную свою, и не только свою, тайну десятками признаний во второстепенных грехах. Так когда-то советовали ему в учебке, обучая противостоять психотропным допросам.
Говорили — если ты чувствуешь, что не можешь больше молчать — говори. Лучше раньше, пока не потерял контроль над собой. Вспоминай то, что ты предпочел бы забыть. И говори!..
— Ты молодец, но это все не то. Расскажи о главном, о самом главном, самом-самом!
Профессиональными, потому что с расчетливо подобранными тембрами и хорошо поставленными интонациями, голосами его просили, уговаривали, требовали открыть Тайну.
— Говори, ты ведь хочешь сказать. Хочешь?
— Да… Хочу. Но не могу. Я не могу!..
— Ты можешь, можешь. Не мучь себя, Сергей.
Говори!
Сознание размывалось, уплывало, растворялось в разъедающих мозг молекулах “сыворотки правды”. Хотелось перестать сопротивляться, хотелось расслабиться и плыть по течению, ощущая блаженный покой.
— Ты скажешь?..
— Да… скажу. Я скажу самое главное. Я скажу все… Однажды, это было давно, я встретил человека. Я раньше его не знал. Я встретил его и… почувствовал к нему влечение. Хотя он был мужчиной. Это было минутное ощущение, но это было!..
— Да чтоб тебя!.. С твоей любовью к мужикам и жареным кошкам! Сволочь!..
От него так ничего и не добились. Действие сыворотки закончилось, а новую инъекцию “пациент” бы не выдержал. Ему вкололи снотворное и, перевалив на носилки, вынесли из “палаты”.
Но это был еще не конец. Еще не конец…
Так легко отделаться он не мог…
Глава 8
Глава 9
В этом вопросе тоже не было ничего страшного. Но этот безобидный, на который все охотно отвечают, вопрос не сработал. Вернее, сработал совсем не так, как должен был.
Он сказал мать?.. Да, мать… Она есть и, наверное, еще жива… И братья!.. И сестры!.. Они тоже живы… Пока живы…
У него много родственников, и в том числе поэтому его назначили Посредником. Наверное, в том числе поэтому…
Они живы… Но лишь пока он молчит. Пока удерживает тех зеленых зудящих мух в голове. А если не будет удерживать, то их не станет. Они умрут… Из-за него. Потому что предательство не может оставаться безнаказанным. Предатель должен отвечать за предательство не только своей жизнью, но и жизнью своих близких. И это правильно. Потому что только так можно бороться с мухами… Только защищая близких тебе людей…
— У тебя есть мать? — снова прозвучал вопрос.
Посредник молча замотал головой. И вдруг заплакал, потому что ему было очень стыдно обманывать человека, задававшего ему вопросы.
— Введи ему еще кубик, — как будто сквозь вату прозвучал голос.
— Опасно, он может не выдержать.
— Ничего — как-нибудь. Он мужик крепкий!..
В руку ткнулась игла. И тут же в голову прилила новая волна безволия. Но теперь прилила болью.
— Ты будешь говорить, Сергей?
— Да… Я буду…
И уже даже близкие ушли куда-то на периферию сознания, и осталось только желание подчиниться чужой воле.
Надо говорить.
Придется говорить… Лучше самому…
Посредник открыл рот и, не ожидая вопросов, начал болтать. Начал болтать о тайном, о том, о чем никому никогда не рассказывал, о том, что знал один только он.
— Однажды я украл у матери деньги, а сказал, что это сделал младший брат. Я купил себе мороженое, а его выпороли ремнем. И я стоял рядом и смотрел. И хотя знал, что он не брал денег, издевался над ним…
Выпорхнувшие на волю мухи ослабили давление на мозг. Стало легче и хотелось, чтобы стало еще легче, чтобы стало совсем легко…
— Потом я сжег кошку. Мне сказал сосед, что это очень весело смотреть, как горит живая кошка. Я взял дома кусочек мяса и приманил бездомную кошку. Поймал ее, унес в подвал и привязал к какой-то трубе. Потом зажег спичку и поднес огонь к шерсти…
Было стыдно рассказывать о том, о чем он рассказывал. И было приятно рассказывать.
— Кошка кричала. Я испугался и убежал. А потом долго плакал…
— Не надо про это. Не надо про кошек. И про собак тоже. Расскажи про работу. Ты должен рассказать про свою работу!
— Да, я расскажу, позже… В семнадцать лет я познакомился с девушкой, и она забеременела. Когда она рассказала обо всем родителям, они попросили меня прийти, я пришел и обвинил ее в том, что она спала с другим, что спала со многими…
Посредник говорил без умолку, вспоминая все новые и новые свои стыдные тайны. Сыворотка работала, работала абсолютно, но совсем не так, как хотелось его собеседникам.
— О работе, говори о своей работе, — уже менее вкрадчиво, уже с напором твердили они. — Кто твои начальники? Как их можно найти?
— Сейчас, сейчас расскажу… Я вспомнил, как однажды нашел кошелек, который потерял мой однокашник. Я вначале взял его, а потом не смог признаться и выбросил в мусоропровод…
Он не молчал, он рассказывал, рассказывал, рассказывал, забивая главную свою, и не только свою, тайну десятками признаний во второстепенных грехах. Так когда-то советовали ему в учебке, обучая противостоять психотропным допросам.
Говорили — если ты чувствуешь, что не можешь больше молчать — говори. Лучше раньше, пока не потерял контроль над собой. Вспоминай то, что ты предпочел бы забыть. И говори!..
— Ты молодец, но это все не то. Расскажи о главном, о самом главном, самом-самом!
Профессиональными, потому что с расчетливо подобранными тембрами и хорошо поставленными интонациями, голосами его просили, уговаривали, требовали открыть Тайну.
— Говори, ты ведь хочешь сказать. Хочешь?
— Да… Хочу. Но не могу. Я не могу!..
— Ты можешь, можешь. Не мучь себя, Сергей.
Говори!
Сознание размывалось, уплывало, растворялось в разъедающих мозг молекулах “сыворотки правды”. Хотелось перестать сопротивляться, хотелось расслабиться и плыть по течению, ощущая блаженный покой.
— Ты скажешь?..
— Да… скажу. Я скажу самое главное. Я скажу все… Однажды, это было давно, я встретил человека. Я раньше его не знал. Я встретил его и… почувствовал к нему влечение. Хотя он был мужчиной. Это было минутное ощущение, но это было!..
— Да чтоб тебя!.. С твоей любовью к мужикам и жареным кошкам! Сволочь!..
От него так ничего и не добились. Действие сыворотки закончилось, а новую инъекцию “пациент” бы не выдержал. Ему вкололи снотворное и, перевалив на носилки, вынесли из “палаты”.
Но это был еще не конец. Еще не конец…
Так легко отделаться он не мог…
Глава 8
Подполковник Максимов перелистнул последнюю, подшитую в скоросшиватель страницу и захлопнул папку.
Все, готово. Теперь уже окончательно готово!
Какую работу провернул, это же… это… вспомнить страшно! Ночи недосыпал, в командировки под надуманными предлогами мотался, коньяки за “левые” экспертизы выставлял, дома на кухне схемы вычерчивал… Такую самодеятельность развел…
Но зато теперь можно с полной уверенностью говорить о том, что к серии имевших место в различных регионах страны заказных убийств известных бизнесменов и уголовных авторитетов причастны военнослужащие частей армейского спецназа.
Теперь это не предположение, теперь это сумма доказательств, полученных в результате предпринятых им следственных действий. Пусть по собственной инициативе, пусть без санкции свыше, пусть не всегда с соблюдением существующих процессуальных норм, но… но победителей не судят. А он победил!
И теперь Безопасность, не без его помощи, может ущучить извечных своих врагов — армию. И кое с кого сорвать погоны. А если удастся доказать, что исчезновение капитана Егорушкина, который активно участвовал в расследовании, тоже их рук дело, то армейские конкуренты окажутся в такой… в общем непростой ситуации, что еще лет пять будут отписки катать!
И тогда — все, тогда честь капитана, который до Сих пор числится “пропавшим без вести”, будет восстановлена, его семья получит пенсию, его сослуживцы перестанут прятать глаза, услышав вопрос — “А где капитан Егорушкин, что-то давно его не видно”, а он, подполковник, снимет с души камень и, не исключено, просверлит в погонах еще одну дырку.
И всем будет хорошо.
И все будет справедливо.
Но до того надо сделать еще один, последний, шаг — надо пробиться в ведомственные, под грифом “Секретно”, склады, чтобы проследить путь проследовавшего через него оружия, которое было использовано киллерами в качестве орудия преступления. В том числе и в первую очередь — взрывчатки, заложенной в мобильный телефон, посредством которого был убит уголовник Хрипатый, и винтовки, из которой был застрелен другой потерпевший, несмотря на то что эта винтовка была за год до того списана в результате “не поддающихся восстановлению повреждений, полученных во время боевых действий…”. Подняв документы, дойти до последних получателей, допросив их, выйти на исполнителей и, взяв тех под стражу и как следует попугав, получить признательные показания и компромат на их командиров.
Что и станет последней точкой в распутываемом им деле.
Надо только найти ход, который позволит выйти на военных и не вспугнет их.
Но в любом случае — главное сделано, осталось совсем немного, осталось дожать!..
Все, готово. Теперь уже окончательно готово!
Какую работу провернул, это же… это… вспомнить страшно! Ночи недосыпал, в командировки под надуманными предлогами мотался, коньяки за “левые” экспертизы выставлял, дома на кухне схемы вычерчивал… Такую самодеятельность развел…
Но зато теперь можно с полной уверенностью говорить о том, что к серии имевших место в различных регионах страны заказных убийств известных бизнесменов и уголовных авторитетов причастны военнослужащие частей армейского спецназа.
Теперь это не предположение, теперь это сумма доказательств, полученных в результате предпринятых им следственных действий. Пусть по собственной инициативе, пусть без санкции свыше, пусть не всегда с соблюдением существующих процессуальных норм, но… но победителей не судят. А он победил!
И теперь Безопасность, не без его помощи, может ущучить извечных своих врагов — армию. И кое с кого сорвать погоны. А если удастся доказать, что исчезновение капитана Егорушкина, который активно участвовал в расследовании, тоже их рук дело, то армейские конкуренты окажутся в такой… в общем непростой ситуации, что еще лет пять будут отписки катать!
И тогда — все, тогда честь капитана, который до Сих пор числится “пропавшим без вести”, будет восстановлена, его семья получит пенсию, его сослуживцы перестанут прятать глаза, услышав вопрос — “А где капитан Егорушкин, что-то давно его не видно”, а он, подполковник, снимет с души камень и, не исключено, просверлит в погонах еще одну дырку.
И всем будет хорошо.
И все будет справедливо.
Но до того надо сделать еще один, последний, шаг — надо пробиться в ведомственные, под грифом “Секретно”, склады, чтобы проследить путь проследовавшего через него оружия, которое было использовано киллерами в качестве орудия преступления. В том числе и в первую очередь — взрывчатки, заложенной в мобильный телефон, посредством которого был убит уголовник Хрипатый, и винтовки, из которой был застрелен другой потерпевший, несмотря на то что эта винтовка была за год до того списана в результате “не поддающихся восстановлению повреждений, полученных во время боевых действий…”. Подняв документы, дойти до последних получателей, допросив их, выйти на исполнителей и, взяв тех под стражу и как следует попугав, получить признательные показания и компромат на их командиров.
Что и станет последней точкой в распутываемом им деле.
Надо только найти ход, который позволит выйти на военных и не вспугнет их.
Но в любом случае — главное сделано, осталось совсем немного, осталось дожать!..
Глава 9
На этот раз работа предстояла плевая — день дороги туда, три-четыре дня там, день — путь назад. Неделя. Ну максимум десять дней…
Генерал Крашенинников вызвал “Дрозда”. “Дрозда”, потому что в деле, которым он занимался, желательно было обходиться без фамилий. Раньше “Дрозд” был “Восьмым”, до того “Фиалкой”, теперь вот певчим пернатым.
— Вылетаете сегодня ночью в Заозерск.
— Что там?
— Срыв поставок. У завода новые хозяева, которые расторгли в одностороннем порядке все договоры. Проверь оружие и людей…
— Есть!..
“Дрозд” вызвал “Селезня”.
— Готовься в командировку в Заозерск.
— Я всегда готов. Как пионер.
— А ты хоть знаешь, где он находится?
— Так точно — у черта на рогах. Без пятикилометровки не разобраться.
— Поддержка большими калибрами нужна?
— Думаю, нет, думаю, своими силами управлюсь.
— А если?..
— Я снайперами подстрахуюсь.
— Ладно, я тебе дам телефон местных ребят, а ты там сам решай, по обстоятельствам…
“Селезень” вызвал своего заместителя, на военном сленге — “замка”.
— Поднимай ребят. На сборы — три часа.
— Что брать?
— Личные вещи и документы. Остальное получим на месте.
“Замок” сбросил на пейджеры сообщение.
“Сбор в… Взять личные вещи, документы”.
Текст был одинаковый, время разное. В первом сообщении 21.00. В последнем 21.15.
В двадцать один ноль-ноль дежурный “газик” забрал в условленном месте первого поджидавшего его бойца. В двадцать один пятнадцать последнего. В двадцать два “газик” выехал на взлетно-посадочную полосу военного аэродрома.
Возле самолета группу ждал “Селезень”.
— Самоотводы по болезни, семейным обстоятельствам будут?
— Никак нет, — хором ответили все.
— Тогда вперед.
С транспортника сбросили трап. Бойцы по одному забежали внутрь.
— На вашу ответственность, — напомнил пилот, — У меня транспортный рейс, и люди в полетных документах не указаны.
— Ладно, ладно — на мою. Из-под колес выбили колодки. Взревели, набирая обороты, двигатели.
— Ну все, поехали.
Через три с небольшим часа самолет пошел на посадку, прокатился по полосе, замер.
— Конечная остановка, поезд дальше не пойдет! — крикнул пилот, довольный тем, что все обошлось.
Внизу уже ждала машина — армейский тентованный “Урал”…
— Куда?
— Вначале в оружейку.
Оружейкой заведовал предпенсионного возраста старшина.
— Автомат “АКС” две штуки. Так?
— Так.
— Распишитесь. Расписались.
— Пулемет один берем или два?
— Куда два-то! Война, что ли?
— Пулемет ручной “РПКС” одна штука, — громко сказал кладовщик. — Распишитесь.
— Пистолеты “ПМ” и пистолеты “ПСС”…
— Слушай, старшина, а списочно нельзя? Чтобы разом отмучиться.
— Нельзя!
— Ох и зануда же ты…
— Гранаты брать будете?
— Ну давай штуки три.
— Три гранаты “Ф-1” и к ним три запала, — сказал кладовщик. — За гранаты кто-то один распишется или каждый?..
— Снайперские винтовки?..
— Нет, спасибо, у нас свои.
После оружейки отправились на стрельбище, потому что оружие надо было пристрелять. Вскрыли цинки и часа три палили по поясным и ростовым мишеням, опустошая магазин за магазином.
— В принципе ничего, только немного влево ведет, когда стреляешь длинными очередями…
Прочее имущество — маскхалаты, бинокли, прицелы ночного видения, сухпай… — получали по разным спискам, в разных местах.
Поздним вечером к казарме подогнали микроавтобус с красными крестами на бортах.
— Документы, пропуск, — показал водитель. — Баки полные. В салоне запасная канистра. Ключи в замке.
— Добро.
К утру были на месте — в какой-то небольшой, полузаброшенной воинской части, где слонялись опухшие от сна и безделья, не знающие, чем бы себя занять, дембеля.
Машину загнали в пустой гараж. Выставили охранение.
Дальше разделились. Кто-то отправился на автовокзал, чтобы прибыть в город легально, другие легли отсыпаться, потому что ночью им предстояло уходить на задание. Что-что, а спать спецназовцы умеют — впрок, суток на трое.
Ночью выдвинулись на исходные. Машина развезла бойцов по местам. Первого бойца сбросили поближе к лесу.
— Вон туда давай, к тем деревьям. Теперь стой.
Медицинский “уазик” остановился на обочине. Водитель вышел на свежий воздух и встал спиной к дороге, расставив ноги.
— Давай, можно.
Из раскрытой дверцы вышел одетый в темный камуфляж боец. Нырнул в ближайшие кусты. Оттуда прошел по компасу метров двести до заброшенной лесной дороги, по ней протопал еще с полкилометра до поваленного дерева, повернул на северо-северо-запад и, бесшумно ступая, одолел последние сто пятьдесят метров. Минут двадцать стоял неподвижно, прислушиваясь к ночной тишине.
Нет, все спокойно…
Достал из черного пакета лохматый, как пук вытащенных из воды водорослей, маскировочный комбинезон. Сунул в него одну ногу, потом другую, натянул на тело, расправил, застегнул молнию, накинул на голову, стянул капюшон, опустил перед лицом темную вуаль.
Теперь он стал практически неразличим в темноте. Плавно продвигая вперед ногу, часто останавливаясь, прошел последний отрезок пути, ориентируясь на мелькающие среди веток огоньки. Там, где лес начал расступаться и редеть, нашел отдельно стоящую, с густыми, опустившимися до земли нижними ветками ель. Влез под крону, обломав несколько веток, расчистил себе обзор. Лег, нагреб возле себя и на себя осыпавшиеся иголки. Привязал к комбинезону несколько еловых лап.
И исчез, превратился в кучу лесного мусора.
Здесь ему предстояло лежать день или два, или три.
Но он по этому поводу не переживал — приходилось лежать и дольше и не в таких комфортных условиях. Приходилось во льдах Арктики, в пустынях, на высокогорных перевалах и даже в выгребных ямах возле кухонь полевых лагерей условного противника. В общем, где приказывали, где располагался интересующий командование объект. В данном случае — заводская гостевая дача, где временно поселился новый владелец завода…
Другой наблюдатель поднялся на чердак стоящего недалеко от заводской проходной дома и зарылся в мусор против пробитого в шифере отверстия. Отсюда, если смотреть в окуляр двадцатикратного бинокля, можно было видеть окна заводоуправления, видеть директорскую приемную и печатающую на компьютере и отвечающую на телефонные звонки секретаршу.
Еще один боец сел за руль выделенного местными военными “ЗИЛа” и остановился недалеко от перекрестка, который не могла миновать служебная директорская “Волга”. Ему предстояло, если возникнет такая необходимость, отследить маршруты движения “объекта”.
Только вряд ли возникнет, потому что маршруты были хорошо известны, маршрутов было два: гостевая дача — заводоуправление и заводоуправление — гостевая дача. Все.
В иных городах приходилось контролировать до десятка объектов и без счету маршрутов. А здесь… Вот что значит провинция.
— “Двенадцатый” на месте, — доложил “Двенадцатый”.
— “Одиннадцатый” занял исходные…
Началась нормальная, как где-нибудь за линией фронта, боевая работа.
Жизнь директора, его распорядок дня, привычки, маршруты, контакты были взяты под контроль.
“Семь ноль пять. “Объект” поднял жалюзи в номере на втором этаже гостевой дачи. В номере был один. Планировка номера…”
“Семь тридцать. “Объект” завтракал на первом этаже, в “синем” зале за третьим столиком от входа. За столиком был один… Наблюдение велось через полупрозрачные шторы шестого по главному фасаду окна…”
“Семь пятьдесят пять. “Объект” вышел на крыльцо дачи, где курил три с половиной минуты… В семь пятьдесят девять сел на заднее сиденье слева в машину “Волга”, номерной знак…”
“Восемь двенадцать. На территорию завода через восточные ворота въехала машина “Волга”, номерной знак… “Объект” вышел из машины через левую заднюю дверцу… Дверь в заводоуправление открыл сам…”
“В восемь пятнадцать “объект” появился в приемной, подошел к столу секретаря, где находился пятьдесят секунд, после чего проследовал в кабинет…”
Судя по всему, “объект” был “лох” — у него отсутствовала обученная охрана, бронированный лимузин, не было никаких, даже самых элементарных, представлений о “технике безопасности”… Он “подставлялся” по десять раз на дню — сам открывал жалюзи и двери, выпирался с сигаретой на крыльцо, торчал возле окон…
С таким, если что, возни не будет… Он либо быстро капитулирует, либо…
— Мы бы хотели вернуться к разговору об возобновлении прекращенных вами поставок.
Наблюдатель, засевший на чердаке, увидел, как директор недовольно поморщился.
— Кто это? Да кто это, черт возьми! В объективах бинокля директор молчал, он лишь активно шевелил губами и жестикулировал. Говорил с ним совсем другой, который его не видел, человек. Один — говорил, другой — наблюдал.
— Мы хотим знать, что вы решили?
— Я решил послать вас подальше! Сказать куда или сами знаете?.. — Директор в раздражении бросил трубку на рычаги.
Наблюдатель отметил крайнюю степень раздражения “объекта”.
Директор бросил трубку, выругался… И очень спокойно подумал — в идеале они должны наблюдать за ним, за его передвижениями, за его реакциями, где-нибудь оттуда, с той или той пятиэтажки. И должны слушать, кому он будет звонить и что говорить.
Ну пусть смотрят и пусть слушают, если, конечно, смотрят и слушают…
Директор вызвал своего зама и долго о чем-то кричал — показывая пальцем на прямой телефон.
Потом он успокоился. Очень быстро успокоился. Слишком быстро… И занялся текущей работой.
Он не испугался, не воспринял шантажистов всерьез — по крайней мере, так это должны были понять они. И тогда им ничего не останется, как подтвердить серьезность своих намерений делом… Завтра. В крайнем случае, послезавтра…
Больше директору никто не звонил. Слова исчерпали себя. Дальше убеждать должны были поступки.
Должен был снайпер…
Ночью снайпер вышел на заранее подготовленные позиции. Не им подготовленные, для него подготовленные. Он забрался в искусственно созданный лесной завал, где в глубине была оборудована лежанка и была оставлена раскрытая в сторону цели амбразура.
Снайпер раскатал под собой коврик, расчехлил винтовку, раскрыл ее, составляя из двух половинок целое.
Это была очень большая и очень тяжелая винтовка. Внешним видом она напоминала противотанковое, времен Второй мировой войны ружье. С таким же длинным, оканчивающимся прямоугольным набалдашником пламегасителя дулом. С таким же назначением — стрелять и попадать в цель.
Стрелок поставил винтовку на сошки, присоединил нестандартный пятнадцатикратный прицел, достал патроны. Патроны тоже были не простыми, были с приставкой “спец”. Спецпатроны. Или, как говорят спортсмены-пулевики — целевые. Сошедший с конвейера “ширпотреб” давал слишком большое рассеивание, а стрелять надо было издалека.
Снайпер загнал в магазин пять пуль, проверил оружие, приложился, поводя туда-сюда дулом, проверяя, удобно ли будет работать.
Все нормально, все удобно, ничего не мешает.
Закрыл объектив и окуляр прицела специальными заглушками, набросил на казенную часть кусок черной ткани, чтобы на металл не села роса. И лишь после этого вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер и сказал только одно слово:
— Я готов.
Потом он лег и задремал. Спал он тихо, без храпа, вздохов и шевелений. Спал в одной и той же позе. Если ему нужно было перевернуться, он просыпался, долго прислушивался и лишь потом медленно и бесшумно перекатывался на другой бок.
Он мог и должен был спать, чтобы в результате ночного бдения “не посадить глаза”. Невыспавшийся снайпер, зевающий и протирающий глаза снайпер — плохой снайпер.
И еще ему было разрешено спать потому, что здесь, в лесу, он был не один — в десяти метрах сзади и чуть сбоку его сон и его жизнь страховал приданный ему боец. Его ангел-хранитель.
В шесть часов снайпер проснулся и первое, что сделал, — отключил на наручных часах будильник, который был поставлен на десять минут седьмого, на случай, если он вдруг не проснется. Хотя пока такого не случалось.
Он отключил будильник, бесшумно потянулся, разминая тело, нашел термос, открутил крышку, выпил горячий, крепкий и очень сладкий кофе. Глюкоза помогает быстро согреться и повышает чувствительность зрения. Но одного только кофе может не хватить. Надо, пожалуй, съесть еще таблетку кофеина. Действовать он начнет примерно через полчаса, то есть как раз тогда, когда надо…
“Объект” вставал в семь часов, плюс-минус пять минут. По крайней мере, три последних дня вставал и, значит, должен был встать и сегодня.
Должен был встать через тридцать пять минут.
Снайпер снял с прицела заглушки, прижался к холодной резине наглазника, поймал в перекрестье прицела седьмое по счету окно. Окно номера, которое “объект” открывал первым. Все эти дни открывал первым…
Подрегулировал резкость.
Вот так будет хорошо.
Дослал в ствол патрон, поставил винтовку на предохранитель и замер, успокаивая дыхание…
Теперь он был готов выстрелить в любое следующее мгновенье. Теперь оставалось только ждать. Только ждать…
Помощник Резидента припал глазом к окуляру телескопа. Еще раз, на всякий случай.
Нет, все точно — вон того провала раньше не было. Там был ствол, которого теперь нет. Осталась дырка от ствола, через которую, если предположить, что внутри завала находится человек, можно вести скрытное наблюдение. Или вести огонь. Кроме того, впереди завала, в сторону цели, расчищен “коридор” — убраны отдельные, далеко выступавшие ветки, кое-где примята трава.
Ну-ка, еще раз…
Прокручивая небольшой маховичок Помощник Резидента сдвинул трубу телескопа вправо… Потом влево… Снова вправо…
А это что такое?
Над завалом, но более всего вблизи провала роились комары. Много комаров. Туча комаров!
А с чего бы им интересоваться сваленными в кучу гнилыми деревьями, они же не короеды, они — кровососы! Выходит, они почуяли поживу — живую кровушку. Из чего можно сделать вывод, что там, внутри, находится человек. И теперь находится!
А раз так, то работать он будет сегодня, потому что сидеть в засаде еще целый день, “замыливая” глаза, ему не резон!
Помощник вытащил переносную радиостанцию.
В номере на втором этаже раздался зуммер.
— Слушаю, — сказал директор.
— Разбудил?
— Уснешь тут…
— Кажется, я нашел его.
— Снайпер?
— Да. И судя по расстоянию, это будет противоснайперская винтовка.
— “И-94-95”?
— Или американский аналог. Другие не достанут — до места засады около полутора километров.
Зависла пауза. Каждый думал о своем.
Резидент о тактико-технических данных крупнокалиберных винтовок, в первую очередь о величине рассеивания пуль при стрельбе на расстоянии свыше тысячи метров. Если у них обычные патроны и не очень опытный снайпер, то как бы он не промахнулся…
— Может, лучше взять его, от греха подальше? — предложил Помощник.
— Нет, снайпер может ничего не знать. Нужен командир или кто-то из приближенных к командиру.
— А вдруг они всерьез?
— Вряд ли. Им нужен покорный директор, а не его труп.
— Что мне делать?
— Ничего, ты все уже сделал, теперь моя очередь…
В семь ноль две “объект” подошел к окну и поднял жалюзи.
Но сегодня он поднял жалюзи не на том, на каком обычно, окне. А на совсем другом окне.
Снайпер дернул ствол вправо, увидел мелькнувший в окуляре “объект”, который скрылся из виду.
Черт его!..
“Слава богу! — подумал “объект”, проскользнувший в ванную комнату. — Если он будет бить навскидку, то может не успеть учесть всех поправок”.
В следующий раз снайпер увидел “объект” только в “синем” зале ресторана. Но увидел вновь мельком. “Объект” быстро прошел через зал и сел за столик, который был закрыт простенком.
Ел он долго, потому что менее всего ему сейчас хотелось выходить на улицу. Но выходить все равно надо было.
Директор встал, вытащил из кармана пачку сигарет и вышел на крыльцо. Где встал, привалившись плечом к стене… Он специально встал к стене, чтобы быть более неподвижным. И встал боком, чтобы занимать меньше места. Он закурил и замер, наблюдая за поднимающимся с кончика сигареты дымом.
“Ветер северный, метра четыре в секунду”, — подумал он…
“Ветер четыре-пять метров в секунду”, — отметил снайпер. — Влажность где-нибудь семьдесят-восемьдесят процентов. Температура двенадцать-тринадцать градусов”.
Прикинул траекторию полета пули с учетом влияния на нее погодных условий. Взял поправку на снос…
Директор стоял, курил, чувствуя, как по спине частыми струйками ползет противный, холодный пот. Не очень это приятно — стоять вот так, открытому со всех сторон, зная, что тебя сейчас выцеливает снайпер.
Ну же… ну что он медлит?.. Сколько можно так стоять, изображая каменного истукана? Это скоро может броситься в глаза…
Снайпер сунул указательный палец в спусковую скобу, полной грудью вдохнул воздух, выдохнул, задержал дыхание.
В объективе прицела был “объект”. Он стоял, привалившись плечом к стене, стоял совершенно неподвижно, что облегчало задачу.
Надо чуть левее.
Картинка в окуляре чуть сдвинулась, “поплыла”. Две тонкие, пунктирные риски, идущие перпендикулярно друг к другу, наползли на фигуру, остановились где-то в области груди.
Генерал Крашенинников вызвал “Дрозда”. “Дрозда”, потому что в деле, которым он занимался, желательно было обходиться без фамилий. Раньше “Дрозд” был “Восьмым”, до того “Фиалкой”, теперь вот певчим пернатым.
— Вылетаете сегодня ночью в Заозерск.
— Что там?
— Срыв поставок. У завода новые хозяева, которые расторгли в одностороннем порядке все договоры. Проверь оружие и людей…
— Есть!..
“Дрозд” вызвал “Селезня”.
— Готовься в командировку в Заозерск.
— Я всегда готов. Как пионер.
— А ты хоть знаешь, где он находится?
— Так точно — у черта на рогах. Без пятикилометровки не разобраться.
— Поддержка большими калибрами нужна?
— Думаю, нет, думаю, своими силами управлюсь.
— А если?..
— Я снайперами подстрахуюсь.
— Ладно, я тебе дам телефон местных ребят, а ты там сам решай, по обстоятельствам…
“Селезень” вызвал своего заместителя, на военном сленге — “замка”.
— Поднимай ребят. На сборы — три часа.
— Что брать?
— Личные вещи и документы. Остальное получим на месте.
“Замок” сбросил на пейджеры сообщение.
“Сбор в… Взять личные вещи, документы”.
Текст был одинаковый, время разное. В первом сообщении 21.00. В последнем 21.15.
В двадцать один ноль-ноль дежурный “газик” забрал в условленном месте первого поджидавшего его бойца. В двадцать один пятнадцать последнего. В двадцать два “газик” выехал на взлетно-посадочную полосу военного аэродрома.
Возле самолета группу ждал “Селезень”.
— Самоотводы по болезни, семейным обстоятельствам будут?
— Никак нет, — хором ответили все.
— Тогда вперед.
С транспортника сбросили трап. Бойцы по одному забежали внутрь.
— На вашу ответственность, — напомнил пилот, — У меня транспортный рейс, и люди в полетных документах не указаны.
— Ладно, ладно — на мою. Из-под колес выбили колодки. Взревели, набирая обороты, двигатели.
— Ну все, поехали.
Через три с небольшим часа самолет пошел на посадку, прокатился по полосе, замер.
— Конечная остановка, поезд дальше не пойдет! — крикнул пилот, довольный тем, что все обошлось.
Внизу уже ждала машина — армейский тентованный “Урал”…
— Куда?
— Вначале в оружейку.
Оружейкой заведовал предпенсионного возраста старшина.
— Автомат “АКС” две штуки. Так?
— Так.
— Распишитесь. Расписались.
— Пулемет один берем или два?
— Куда два-то! Война, что ли?
— Пулемет ручной “РПКС” одна штука, — громко сказал кладовщик. — Распишитесь.
— Пистолеты “ПМ” и пистолеты “ПСС”…
— Слушай, старшина, а списочно нельзя? Чтобы разом отмучиться.
— Нельзя!
— Ох и зануда же ты…
— Гранаты брать будете?
— Ну давай штуки три.
— Три гранаты “Ф-1” и к ним три запала, — сказал кладовщик. — За гранаты кто-то один распишется или каждый?..
— Снайперские винтовки?..
— Нет, спасибо, у нас свои.
После оружейки отправились на стрельбище, потому что оружие надо было пристрелять. Вскрыли цинки и часа три палили по поясным и ростовым мишеням, опустошая магазин за магазином.
— В принципе ничего, только немного влево ведет, когда стреляешь длинными очередями…
Прочее имущество — маскхалаты, бинокли, прицелы ночного видения, сухпай… — получали по разным спискам, в разных местах.
Поздним вечером к казарме подогнали микроавтобус с красными крестами на бортах.
— Документы, пропуск, — показал водитель. — Баки полные. В салоне запасная канистра. Ключи в замке.
— Добро.
К утру были на месте — в какой-то небольшой, полузаброшенной воинской части, где слонялись опухшие от сна и безделья, не знающие, чем бы себя занять, дембеля.
Машину загнали в пустой гараж. Выставили охранение.
Дальше разделились. Кто-то отправился на автовокзал, чтобы прибыть в город легально, другие легли отсыпаться, потому что ночью им предстояло уходить на задание. Что-что, а спать спецназовцы умеют — впрок, суток на трое.
Ночью выдвинулись на исходные. Машина развезла бойцов по местам. Первого бойца сбросили поближе к лесу.
— Вон туда давай, к тем деревьям. Теперь стой.
Медицинский “уазик” остановился на обочине. Водитель вышел на свежий воздух и встал спиной к дороге, расставив ноги.
— Давай, можно.
Из раскрытой дверцы вышел одетый в темный камуфляж боец. Нырнул в ближайшие кусты. Оттуда прошел по компасу метров двести до заброшенной лесной дороги, по ней протопал еще с полкилометра до поваленного дерева, повернул на северо-северо-запад и, бесшумно ступая, одолел последние сто пятьдесят метров. Минут двадцать стоял неподвижно, прислушиваясь к ночной тишине.
Нет, все спокойно…
Достал из черного пакета лохматый, как пук вытащенных из воды водорослей, маскировочный комбинезон. Сунул в него одну ногу, потом другую, натянул на тело, расправил, застегнул молнию, накинул на голову, стянул капюшон, опустил перед лицом темную вуаль.
Теперь он стал практически неразличим в темноте. Плавно продвигая вперед ногу, часто останавливаясь, прошел последний отрезок пути, ориентируясь на мелькающие среди веток огоньки. Там, где лес начал расступаться и редеть, нашел отдельно стоящую, с густыми, опустившимися до земли нижними ветками ель. Влез под крону, обломав несколько веток, расчистил себе обзор. Лег, нагреб возле себя и на себя осыпавшиеся иголки. Привязал к комбинезону несколько еловых лап.
И исчез, превратился в кучу лесного мусора.
Здесь ему предстояло лежать день или два, или три.
Но он по этому поводу не переживал — приходилось лежать и дольше и не в таких комфортных условиях. Приходилось во льдах Арктики, в пустынях, на высокогорных перевалах и даже в выгребных ямах возле кухонь полевых лагерей условного противника. В общем, где приказывали, где располагался интересующий командование объект. В данном случае — заводская гостевая дача, где временно поселился новый владелец завода…
Другой наблюдатель поднялся на чердак стоящего недалеко от заводской проходной дома и зарылся в мусор против пробитого в шифере отверстия. Отсюда, если смотреть в окуляр двадцатикратного бинокля, можно было видеть окна заводоуправления, видеть директорскую приемную и печатающую на компьютере и отвечающую на телефонные звонки секретаршу.
Еще один боец сел за руль выделенного местными военными “ЗИЛа” и остановился недалеко от перекрестка, который не могла миновать служебная директорская “Волга”. Ему предстояло, если возникнет такая необходимость, отследить маршруты движения “объекта”.
Только вряд ли возникнет, потому что маршруты были хорошо известны, маршрутов было два: гостевая дача — заводоуправление и заводоуправление — гостевая дача. Все.
В иных городах приходилось контролировать до десятка объектов и без счету маршрутов. А здесь… Вот что значит провинция.
— “Двенадцатый” на месте, — доложил “Двенадцатый”.
— “Одиннадцатый” занял исходные…
Началась нормальная, как где-нибудь за линией фронта, боевая работа.
Жизнь директора, его распорядок дня, привычки, маршруты, контакты были взяты под контроль.
“Семь ноль пять. “Объект” поднял жалюзи в номере на втором этаже гостевой дачи. В номере был один. Планировка номера…”
“Семь тридцать. “Объект” завтракал на первом этаже, в “синем” зале за третьим столиком от входа. За столиком был один… Наблюдение велось через полупрозрачные шторы шестого по главному фасаду окна…”
“Семь пятьдесят пять. “Объект” вышел на крыльцо дачи, где курил три с половиной минуты… В семь пятьдесят девять сел на заднее сиденье слева в машину “Волга”, номерной знак…”
“Восемь двенадцать. На территорию завода через восточные ворота въехала машина “Волга”, номерной знак… “Объект” вышел из машины через левую заднюю дверцу… Дверь в заводоуправление открыл сам…”
“В восемь пятнадцать “объект” появился в приемной, подошел к столу секретаря, где находился пятьдесят секунд, после чего проследовал в кабинет…”
Судя по всему, “объект” был “лох” — у него отсутствовала обученная охрана, бронированный лимузин, не было никаких, даже самых элементарных, представлений о “технике безопасности”… Он “подставлялся” по десять раз на дню — сам открывал жалюзи и двери, выпирался с сигаретой на крыльцо, торчал возле окон…
С таким, если что, возни не будет… Он либо быстро капитулирует, либо…
* * *
В кабинете нового директора Заозерского завода вновь раздался звонок:— Мы бы хотели вернуться к разговору об возобновлении прекращенных вами поставок.
Наблюдатель, засевший на чердаке, увидел, как директор недовольно поморщился.
— Кто это? Да кто это, черт возьми! В объективах бинокля директор молчал, он лишь активно шевелил губами и жестикулировал. Говорил с ним совсем другой, который его не видел, человек. Один — говорил, другой — наблюдал.
— Мы хотим знать, что вы решили?
— Я решил послать вас подальше! Сказать куда или сами знаете?.. — Директор в раздражении бросил трубку на рычаги.
Наблюдатель отметил крайнюю степень раздражения “объекта”.
Директор бросил трубку, выругался… И очень спокойно подумал — в идеале они должны наблюдать за ним, за его передвижениями, за его реакциями, где-нибудь оттуда, с той или той пятиэтажки. И должны слушать, кому он будет звонить и что говорить.
Ну пусть смотрят и пусть слушают, если, конечно, смотрят и слушают…
Директор вызвал своего зама и долго о чем-то кричал — показывая пальцем на прямой телефон.
Потом он успокоился. Очень быстро успокоился. Слишком быстро… И занялся текущей работой.
Он не испугался, не воспринял шантажистов всерьез — по крайней мере, так это должны были понять они. И тогда им ничего не останется, как подтвердить серьезность своих намерений делом… Завтра. В крайнем случае, послезавтра…
Больше директору никто не звонил. Слова исчерпали себя. Дальше убеждать должны были поступки.
Должен был снайпер…
Ночью снайпер вышел на заранее подготовленные позиции. Не им подготовленные, для него подготовленные. Он забрался в искусственно созданный лесной завал, где в глубине была оборудована лежанка и была оставлена раскрытая в сторону цели амбразура.
Снайпер раскатал под собой коврик, расчехлил винтовку, раскрыл ее, составляя из двух половинок целое.
Это была очень большая и очень тяжелая винтовка. Внешним видом она напоминала противотанковое, времен Второй мировой войны ружье. С таким же длинным, оканчивающимся прямоугольным набалдашником пламегасителя дулом. С таким же назначением — стрелять и попадать в цель.
Стрелок поставил винтовку на сошки, присоединил нестандартный пятнадцатикратный прицел, достал патроны. Патроны тоже были не простыми, были с приставкой “спец”. Спецпатроны. Или, как говорят спортсмены-пулевики — целевые. Сошедший с конвейера “ширпотреб” давал слишком большое рассеивание, а стрелять надо было издалека.
Снайпер загнал в магазин пять пуль, проверил оружие, приложился, поводя туда-сюда дулом, проверяя, удобно ли будет работать.
Все нормально, все удобно, ничего не мешает.
Закрыл объектив и окуляр прицела специальными заглушками, набросил на казенную часть кусок черной ткани, чтобы на металл не села роса. И лишь после этого вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер и сказал только одно слово:
— Я готов.
Потом он лег и задремал. Спал он тихо, без храпа, вздохов и шевелений. Спал в одной и той же позе. Если ему нужно было перевернуться, он просыпался, долго прислушивался и лишь потом медленно и бесшумно перекатывался на другой бок.
Он мог и должен был спать, чтобы в результате ночного бдения “не посадить глаза”. Невыспавшийся снайпер, зевающий и протирающий глаза снайпер — плохой снайпер.
И еще ему было разрешено спать потому, что здесь, в лесу, он был не один — в десяти метрах сзади и чуть сбоку его сон и его жизнь страховал приданный ему боец. Его ангел-хранитель.
В шесть часов снайпер проснулся и первое, что сделал, — отключил на наручных часах будильник, который был поставлен на десять минут седьмого, на случай, если он вдруг не проснется. Хотя пока такого не случалось.
Он отключил будильник, бесшумно потянулся, разминая тело, нашел термос, открутил крышку, выпил горячий, крепкий и очень сладкий кофе. Глюкоза помогает быстро согреться и повышает чувствительность зрения. Но одного только кофе может не хватить. Надо, пожалуй, съесть еще таблетку кофеина. Действовать он начнет примерно через полчаса, то есть как раз тогда, когда надо…
“Объект” вставал в семь часов, плюс-минус пять минут. По крайней мере, три последних дня вставал и, значит, должен был встать и сегодня.
Должен был встать через тридцать пять минут.
Снайпер снял с прицела заглушки, прижался к холодной резине наглазника, поймал в перекрестье прицела седьмое по счету окно. Окно номера, которое “объект” открывал первым. Все эти дни открывал первым…
Подрегулировал резкость.
Вот так будет хорошо.
Дослал в ствол патрон, поставил винтовку на предохранитель и замер, успокаивая дыхание…
Теперь он был готов выстрелить в любое следующее мгновенье. Теперь оставалось только ждать. Только ждать…
* * *
…Ждать дольше было нельзя. Снайпер занял исходные позиции вон в том, искусственно созданном лесном завале. Он был там, наверняка там! Потому что завал был и раньше, но пару дней назад он выглядел по-другому.Помощник Резидента припал глазом к окуляру телескопа. Еще раз, на всякий случай.
Нет, все точно — вон того провала раньше не было. Там был ствол, которого теперь нет. Осталась дырка от ствола, через которую, если предположить, что внутри завала находится человек, можно вести скрытное наблюдение. Или вести огонь. Кроме того, впереди завала, в сторону цели, расчищен “коридор” — убраны отдельные, далеко выступавшие ветки, кое-где примята трава.
Ну-ка, еще раз…
Прокручивая небольшой маховичок Помощник Резидента сдвинул трубу телескопа вправо… Потом влево… Снова вправо…
А это что такое?
Над завалом, но более всего вблизи провала роились комары. Много комаров. Туча комаров!
А с чего бы им интересоваться сваленными в кучу гнилыми деревьями, они же не короеды, они — кровососы! Выходит, они почуяли поживу — живую кровушку. Из чего можно сделать вывод, что там, внутри, находится человек. И теперь находится!
А раз так, то работать он будет сегодня, потому что сидеть в засаде еще целый день, “замыливая” глаза, ему не резон!
Помощник вытащил переносную радиостанцию.
В номере на втором этаже раздался зуммер.
— Слушаю, — сказал директор.
— Разбудил?
— Уснешь тут…
— Кажется, я нашел его.
— Снайпер?
— Да. И судя по расстоянию, это будет противоснайперская винтовка.
— “И-94-95”?
— Или американский аналог. Другие не достанут — до места засады около полутора километров.
Зависла пауза. Каждый думал о своем.
Резидент о тактико-технических данных крупнокалиберных винтовок, в первую очередь о величине рассеивания пуль при стрельбе на расстоянии свыше тысячи метров. Если у них обычные патроны и не очень опытный снайпер, то как бы он не промахнулся…
— Может, лучше взять его, от греха подальше? — предложил Помощник.
— Нет, снайпер может ничего не знать. Нужен командир или кто-то из приближенных к командиру.
— А вдруг они всерьез?
— Вряд ли. Им нужен покорный директор, а не его труп.
— Что мне делать?
— Ничего, ты все уже сделал, теперь моя очередь…
В семь ноль две “объект” подошел к окну и поднял жалюзи.
Но сегодня он поднял жалюзи не на том, на каком обычно, окне. А на совсем другом окне.
Снайпер дернул ствол вправо, увидел мелькнувший в окуляре “объект”, который скрылся из виду.
Черт его!..
“Слава богу! — подумал “объект”, проскользнувший в ванную комнату. — Если он будет бить навскидку, то может не успеть учесть всех поправок”.
В следующий раз снайпер увидел “объект” только в “синем” зале ресторана. Но увидел вновь мельком. “Объект” быстро прошел через зал и сел за столик, который был закрыт простенком.
Ел он долго, потому что менее всего ему сейчас хотелось выходить на улицу. Но выходить все равно надо было.
Директор встал, вытащил из кармана пачку сигарет и вышел на крыльцо. Где встал, привалившись плечом к стене… Он специально встал к стене, чтобы быть более неподвижным. И встал боком, чтобы занимать меньше места. Он закурил и замер, наблюдая за поднимающимся с кончика сигареты дымом.
“Ветер северный, метра четыре в секунду”, — подумал он…
“Ветер четыре-пять метров в секунду”, — отметил снайпер. — Влажность где-нибудь семьдесят-восемьдесят процентов. Температура двенадцать-тринадцать градусов”.
Прикинул траекторию полета пули с учетом влияния на нее погодных условий. Взял поправку на снос…
Директор стоял, курил, чувствуя, как по спине частыми струйками ползет противный, холодный пот. Не очень это приятно — стоять вот так, открытому со всех сторон, зная, что тебя сейчас выцеливает снайпер.
Ну же… ну что он медлит?.. Сколько можно так стоять, изображая каменного истукана? Это скоро может броситься в глаза…
Снайпер сунул указательный палец в спусковую скобу, полной грудью вдохнул воздух, выдохнул, задержал дыхание.
В объективе прицела был “объект”. Он стоял, привалившись плечом к стене, стоял совершенно неподвижно, что облегчало задачу.
Надо чуть левее.
Картинка в окуляре чуть сдвинулась, “поплыла”. Две тонкие, пунктирные риски, идущие перпендикулярно друг к другу, наползли на фигуру, остановились где-то в области груди.