Ильясов Явдат Хасанович. Заклинатель змей

   - Ты будешь им,- заметил Омар.
   - Если ты будешь меня наставлять.
   - Ox! Кто бы меня наставлял,- вздохнул Омар.
   - К весне надо перемерить все участки, чтобы прочно закрепить за каждым владельцем свое. И тем самым устранить споры-раздоры. Задача трудная. Без твоих уравнений ее не решить. Можно, я как-нибудь загляну к тебе? Почитать твой трактат.
   - Приходи. И почаще.
   ***
   ...За целый день, в хлопотах на свежем воздухе, перекусывая лишь всухомятку, основательно проголодались. Уже темнело, когда заехали в ханаку подкрепиться горячей пищей.
   Ханака представляла собою чуть ли не военную крепость. Волосатые, грязные, но отнюдь не тощие, дервиши, накурившись хашишу и наевшись плову или гороховой похлебки, расползлись по своим вонючим норам. Из темных смрадных келий доносились вскрики, стоны, всхлипывания. Дармоеды проклятые. Самый вредный, самый никчемный род людей. Вши в человеческом образе. И ведь считается, что они - святые...
   Омар не притронулся к еде.
   - Справедливо ли это,- обратился он к Абу-Тахиру, когда они отправились по темной дороге домой,- чтобы столько земли, лучшей в округе, принадлежало тем, кто никогда не держал в руках мотыгу? Отдать бы ее крестьянам - какое изобилие плодов, сколько хлеба получило бы государство!
   Абу-Тахир долго не отвечал. Омар мог едва различить во мраке его угрюмо склоненную голову.
   - Монахи - наши заступники перед аллахом,- хрипло сказал, наконец, Алак.- Их надлежит чтить.- И помолчав еще немного:- Не нами сей порядок заведен, и не нам его менять. И мой тебе совет: таких вопросов больше никому не задавай. Особенно - судье...
   Омару не работалось. Надорвался, что ли, от непосильных трудов недавних дней? Или чаша вина сбила его с толку? Или Рейхан? Нет, не вино. И даже не Рейхан. Его отравила ханака. До сих пор он не может забыть тягостный смрад притона святых наркоманов. Если вместе с молитвами монахи возносят к престолу аллаха всю свою вонь, способен ли вникнуть аллах в суть их молитв?
   Или вонь - это и есть их суть?
   Бедный старик Мохамед,- сколько, верно, таких и в Самарканде!- бьется где-то в горах на жалком клочке каменистой земли, чтоб взрастить горсть ячменных зерен... А тут здоровенные ражие мужчины, на которых бы землю пахать, как на быках, по три джуфти-гау в день, ведут совершенно бессмысленную, праздную жизнь, и за это им - все блага на земле. И еще вечное блаженство в загробном мире.
   
   
Получает в награду дурак и подлец,

   
А достойный идет в кабалу из-за хлеба,-

   
Мне плевать на твою справедливость, творец.

   Невмоготу! Его охватила жуть, внезапная тревога. Будто потолок в тяжелых балках вот-вот обрушится на голову... Омар взглянул, как на змею, на свернутый под столиком землемерный шнур-танап, который он взял для расчетов, полистал книжицу для записей, швырнул ее в угол и выскочил в сад, повидать Али Джафара.
   ...Их было четверо. Прежде, чем приступить к делу, они забавлялись мутным дешевым вином, закусывая его ломтиками редьки, посыпанными солью. Увидев чужого, новички, нанятые в помощь Джафару, испуганно прикрыли кувшин одеждой.
   - Не бойтесь,- успокоил их Али Джафар.- Он - наш, хоть и ученый. Прошу любить и жаловать: Омар Хайям.
   - Аман.
   - Усман.
   - Хасан.
   Омар удивился, увидев средь них синеглазого булгарина:
   - И ты здесь?
   - Хочу заработать несколько монет. С караванщиками я не поладил. Отстал от них. Надумал жить в Самарканде.
   - Ну, на этих пнях-корягах не очень-то много заработаешь.
   - Оно так. Вот ты человек ученый. Не купишь ли, Друг, у меня книгу? Старинная книга. Румийская.
   Он достал с расщепленного пня потертую сумку, порылся в ней, вынул тугой пергаментный свиток. Развязал, отвернул конец широкой полосы и огорошил Хайяма:
   - "Атараксия". Изложение Эпикурова учения. Омар даже вздрогнул! Давно хотелось ему ознакомиться ближе с прогремевшим этим учением. Но булгарин, взглянув на Омара, тут же остудил его порыв:
   - Нет, пожалуй, такому юнцу оно ни к чему. К Эпикуру прибегает человек усталый, битый, хмурый, который ищет отдохновения от мира с его бескоп-чными дрязгами. У тебя же все впереди. Успеешь.
   Омар - с горечью:
   - Похоже, мне, при моих повадках, очень скоро придется прибегнуть к нему.
   Руки тряслись у Хайяма, когда он взял у булгарина тяжелый свиток. Ровные четкие строки. Какая жалость! Греко-румийского языка он почти не знал,- запомнил лишь то, чему учил его, между делом, шейх Назир. Но ведь то, чего не знаешь, можно узнать!
   - Не читаешь по-румийски?- догадался булгарин по досаде в глазах молодого перса.- Буду учить, если будешь, хотя бы помалу, давать на хлеб и вино.
   - Смог бы. Когда закончу свой трактат. Но ты... тыто откуда знаешь румийский? И вообще, откуда у тебя эта книга? Средь караванных охранителей грамотных вроде быть не должно.
   - Как знать,- усмехнулся приезжий.- А книга... она издалека. Ладно. Я вижу, тут все - свой народ. Так уж быть, расскажу о себе. Я, братья, никакой не булгарин. Я - рус.
   - Неверный?- ахнул Аман.
   - Да, христианин,- подтвердил гость.- Ты не бойся. Я не кусаюсь. Не шарахайся от меня. Вместе ели, вместе пили,- чего уж теперь. Имя мое - наше, славянское - Светозар. А христианское - Феодул.
   - Эк откуда тебя занесло! Пейдул?- переспросил Омар.- Светозар, Пейдул... Не знаю, как по смыслу, на слух Светозар звучит гораздо лучше.
   - И по смыслу - гораздо лучше,- ответил Светозар.- Феодул значит "раб божий".
   - У нас тоже старые, иранские, имена лучше звучали: Вартазар, Тигран, Ануширван. И тюркские: Алгу, Бейбарс, Тарагай. А нынче...- Он потешно закатил глаза:- Абу Амр Ухайха ибн аль-Джулах,- чуть не задохнувшись, он сглотнул слюну,- ибн Абд аль-Ваххаб ас-Сафа! Кто, не зная арабского языка, может запомнить - и сказать, что это значит? Светозар-Пейдул...
   Рассмеялись. И возникла между ними всеми сразу та особая близость людей добрых и честных, когда у них всех - одно сознание: они друг другу свои, и никто никому ничего плохого не сделает. Доверие. Четверо мусульман: ученый математик, дворник и безземельные селяне, совсем забыв о том, что Светозар - чужой по вере, слушали его повесть как индийскую сказку.
   Родившись где-то в селе на Днепре, Светозар трех лет попал в печенежский полон. Десять лет пропадал в неволе. Потому-то он так хорошо знает степную речь. Средь волжских булгар может сойти за булгарина, средь тюрок туранских - за тюрка. Однажды русское войско, побив печенегов, освободило пленных. Человек одинокий, безродный, Светозар был определен послушником в Киево-Печерский монастырь.
   - Вроде нашей ханаки?- заметил Али Джафар.
   - Вроде.
   Здесь он заново приобщился к русской речи, научился письму и чтению, и румийский язык одолел, и еврейский. Грамота в почете на Руси. Но зато бит и обижен "многажды и без правды". Всего же обидней бьшо ему за смердов,- ведь он сам из них: монастырь захватил всю землю в округе, и мужики через то впали в нищету. От печенегов - терпи. От князей своих - терпи. И еще - от бездельных монахов, ненасытных слуг божьих. Иль оно бесконечно, людское терпенье?
   - Все как у нас,- вздохнул Омар.
   - Большое зло накопилось в народе!- продолжал суровый Светозар.- Знаешь, в засуху: оброни в траву хоть искру малую, сразу вспыхнет вся степь. Так и тут - подвернулся случай. В позапрошлом году налетело с диких полей новое племя враждебное, кипчаки хана Шарукана,- на Руси их прозвали половчанами. На реке Альте пришельцы расколотили Князей Ярославичей, такого страху нагнали на них, что Святослав утек в Чернигов, Изяслав и Всеволод укрылись в Киеве. Бедный люд сбежался на сходку - вече, запросил у Изяслава коней, оружие, дабы отбиться от скопищ половецких. Изяслав отказал. То ли не захотел, боясь свой же народ, то ли негде было взять.
   И сотворился бунт. Хотели убить Коснячка-воеводу, злодея, он убежал. На княжеском дворе устроили погром. Стефана, епископа Новгородского, гостившего в Киеве, удавили его же холопы.
   - Епископ - вроде нашего муфтия?- определил Омар.
   - Вроде.
   - Удавить святого муфтия?- изумился Аман.
   - А что? Поделом ему.
   Толпа мятежных людей, поведал далее Светозар, напала на Киево-Печерский монастырь, чтоб захватить "в полатех церковных... имение их сокровена".
   Он признался:
   - Я вел тех людей. Ибо проведал путь в ризницу, хранилище богатств монастырских...
   - Ограбить святую ханаку?- поразился Усман.
   - Зачем ограбить? Вернуть свое. И дотла разорить гнездо проклятых истинных грабителей. Житья от них не стало.
   - Как у нас,- отметил Али Джафар.
   - Ну, было больше крику, чем проку. Постигла нас неудача,- поник головой Светозар.- Изяслав, бежав за рубеж, вернулся с войском Болеслава, польского царя, и учинил над нами расправу жестокую. Иных ослепил, иных - лишил живота. Мне удалось спастись. Попал я, после долгих мытарств, на Волгу, в славный Булгар, нанялся в охрану караванную - и вот уже здесь.
   - А дальше?
   - Назад мне путь заказан. Видно, так и буду бродить с караванами. Может, вернусь домой лет через десятьпятнадцать, когда забудется все.
   Странно как-то стало у них на душе: будто земля широко раздвинулась и наполнилась гневными голосами. Мы, занятые всегда лишь собою, не знаем, что вот сейчас, сей миг, где-то далеко-далеко, в чужой стране, кипят те же страсти, что здесь, и люди, такие же, как мы, бьются за такой же кус хлеба.
   - Похоже, у вас - все как у нас,- подвел черту Омар.- Одного у нас не может быть; князей гонять, монахов бить. Мы народ послушный, смирный, богобоязненный.
   Али Джафар - с хитрецой:
   - Не всегда мы были смирными! Богачи забывчивы. Народ все помнит. Мой дед - мир его праху - рассказывал: в Бухаре бедняки (давно это было) взбунтовались против царя, и помог им пришлый тюрк Абруй. Крепко досталось тогда ханам! Выкинули их вон из Согда. Но другой тюрк, степной правитель Кара-Чурин, подавил восстание. И был еще Муканна, вождь "людей в белых одеждах", который долго и храбро сражался против халифских войск. И не так уж давно, в Табаристане...
   - А в Рометане, где селяне напали на Исмаила Самани?- подал несмелый голос Аман.
   - У нас, в Самарканде, Исхак ибн Ахмед бунтовал,- тихо заметил Усман.
   - И карматы возмущались,- напомнил Али Джафар.- Так что, как видишь, смелости нам не занимать.
   - Ну, это когда происходило? Все в далеком прошлом,- уныло махнул рукою Омар.
   - То, что хоть раз случилось в прошлом, говорил мой дед,- непременно повторится в будущем. Выпадет случай, опять подымем восстание,- прошептал Али Джафар, оглянувшись.
   - Бунтуйте, бунтуйте, что толку?- пробормотал Омар, внезапно задумавшись.
   Бунтовать - дело Али Джафара и этих троих. Дело Омара - помочь бедному люду своими знаниями.
   Если всего час назад ему было тошно даже думать о работе, то сейчас у него в груди заныло, руки затвердели от желания скорее взяться за перо и бумагу. Ибо теперь работа приобрела смысл. Чем быстрее он закончит трактат, тем скорее наступит мир на многострадальной земле. Не станет путаницы в алгебре - не станет раздоров средь людей. Ясность - честность. За работу! Сейчас же за работу...
   - Вот что! Я тоже изгой. Я куплю твою книгу. Сколько дирхемов тебе дать за нее?
   - Считать дирхемами я не умею: у нас монеты не в ходу. Гривны у нас, бруски серебра. От них отрубают сколько нужно.
   - Зато мы с Али Джафаром умеем считать дирхемами,- наскреб охоты пошутить Омар.- Мы с ним вместе книгу одну покупали.- (Али Джафар, покраснев, хохотнул).- Что ж, книга твоя старинная, редкая - даю за нее десять дирхемов. На, держи. Ты где ночуешь?
   - В караван-сарае у Ходжентских ворот. Спросишь Хасана-Булгара.
   - Хорошо. Я тебя найду. Будешь учить меня румийскому языку. Удобней бы здесь, но здесь я сам чужой.
   - Разумею. Верно, придешь?
   - Когда закончу трактат.
   Пиши, любезный. Пиши свой трактат. Из калитки, ведущей во двор, на них глядел дворецкий Юнус.
   С кумиром пей, Хаиям, и не тужи о том,
   Что завтра встретишь смерть ты на пути своем!
   Считай, что ты вчера уже простился с жизнью,
   И нынче насладись любовью и вином. Молодой змей ненасытен.
   Он стремителен в порывах ублаготворить свою законную прожорливость. Весь мир человеческих знаний и весь мир человеческих ощущений хотел постичь Омар ясным умом и чистым сердцем. Не потому ли такое важное место занимала в его душе Ферузэ, а теперь захватила Рейхан? Отчего бы и нет?
   Он не видел ничего зазорного в их отношениях. Как и в той чаше чистого вина, что выпивал с устатку. Они ему на пользу. Он человек здоровый. Он до сих пор не знает - и до конца своих дней не узнает, что такое боль в животе и что такое зубная боль.
   - Ты почему не взяла пять монет?- сказал Омар, наливая ей чашу вкусного вина, когда Рейхан опять пришла к нему ночью, распространяя, в оправдание своего имени, пряный запах душистого базилика.
   - Пять монет? Э!- Рейхан беспечно махнула рукой.- Все равно их не хватит на выкуп. И еще, ты меня... пристыдил. Я тоже хочу... платить за любовь - любовью. А там... будь что будет.
   - Ах ты, златоглазое чудовище!- Он с силой привлек ее к себе.
   Напрасно Омар боялся, что она будет ему мешать. Наоборот! Рейхан дополнила, уравновесила жизнь. Работал он теперь без срывов, без сумасшедшего напряжения, перестал шарахаться от каторжного труда к тупому скотскому безделью. Все встало на свои места. Есть Рейхан. Есть вечерний кубок вина в награду за тяжелый труд. От них - спокойствие, уверенность, невозмутимое терпение.
   Часто, считай, через день, приходил Мухтар. Позабыв о еде, о питье, о житье-бытье, они час, и другой, и третий колдовали с циркулем и линейкой над широкой доской, посыпанной пылью. Иногда выезжали за город, мерить участки. Но в ханаку, к дервишам, Омар не хотел больше заглядывать. Пусть Али Джафар с друзьями, как время приспеет, шарит у них в "полатех", чтоб захватить "имение их сокровена"...
   Терпение терпением, но усталость все же берет свое. Железо и то устает, ломается. Зима позади. Если б Омара спросили, какой она была: морозной, снежной, влажной, сухой, он не сумел бы ответить. Он не заметил ее. Проглядел и весну.
   И вот однажды, уже в начале необыкновенно знойного лета, взлохмаченный, бледный, Омар, потрясая линейкой и циркулем, накинулся на судью Алака и Мухтара, зашедших его проведать:
   - Уравнения третьей степени? Решать их с помощью вот этих безделушек? Нет! Только с помощью надлежаще подобранных конических сечений. Конических сечений!- Он, совсем забывшись, схватил, как драчун, судью за грудь.- Вернее, тех их частей, которые дают положительные корни. А?
   - Согласен, родной, согласен!- Судья попятился в шутливо-притворном испуге.- Кто возражает? Уж мы-то намучились с ними, с треклятыми уравнениями!
   - Вот.- Омар сунул Мухтару чертеж.
   - С помощью конических сечений?- потрясенный Мухтар закусил губу, отер мгновенно вспотевший лоб.- Верно. Иначе и быть не может. Поздравляю! Ты первый сказал об этом. Первый в мире.
   ***
   ...Пройдет 566 лет, прежде чем Декарт в Европе придет к такому же выводу, и еще 200 лет, пока это докажет Ванцель...
   ***
   Омар опомнился, устыдился своей горячности.
   - Разве?- сказал он с недоумением. И радостно:- Да, и вправду! Но... как же раньше не догадались? Так просто...
   - Ждали тебя. Не каждый год совершаются открытия.
   - Да, да, конечно,- произнес рассеянно Хайям, опять переключаясь мыслью на свой трактат.
   ...Через десять-пятнадцать дней он выйдет во двор и с равнодушным, как у слепого, безмятежно-тупым выражением на лице, не стесняясь судьи, скажет Али Джафару:
   - Сбегай к мугу, принеси большой кувшин вина. Самого лучшего! Будем пировать.
   Подойдет, как больной, к помосту под вязом, растянется на спине, закинет руки за голову - и с мучительным стоном замотает ею.
   - Что с тобой?- всполошится Абу-Тахир.
   И дворецкий Юнус, навострив слух, услышит отрешенное, даже враждебное,- так иной с тихим отчаянием, покорностью судьбе и готовностью понести любое наказание сказал бы, что убил жену:
   - Я... закончил свой трактат.
   Алгебра, алгебра. Альмукабала...
   ***
   - Омар, вставай! Омар - Молодой математик, проснувшись от крика во дворе, поплелся, еще не совсем отрезвевший, на террасу-айван, изумленно уставился на Али Джафара и Юнуса, сцепившихся в безобразной драке. Вокруг них суетился, ругаясь, Алак.
   - Он украл твой трактат!- Али Джафар свирепо рванул дворецкого за рубаху,- на землю, разлетаясь, с шорохом посыпались исписанные листы.- Я все утро следил за ним. Ты спал, он залез и украл твой трактат! За пазуху спрятал, проклятый.
   Дворецкий, затравленно озираясь, резко нырнул вниз, живо сгреб листы - и кинулся в сторону. У ворот - стража. Отрывисто, по-крысиному вереща, он заметался по двору. Ни злобы, ни даже страха нет у него в глазах, только какая-то мутная, непонятная возбужденность и поспешность.
   "Зачем это он?- подумал Омар.- Зачем?"
   Настигаемый Али Джафаром, дворецкий прыгнул под навес летней кухни и швырнул рукопись в огонь открытого очага...
   Высоко взлетело пламя!
   Обернувшись к Омару, дворецкий мстительно усмехнулся.
   "Зачем?"
   Бумага, в отличие от дров, горит без особого шума и треска. Но какой беззвучно-страшный вопль взметнулся к небу от этих листов, испещренных вязью четких строк! На глазах у всех обращались в дым и пепел расчеты и траты Абу-Тахира. Упования безземельных селян, нежный лепет их детей. Мечты Омара Хайяма. Надежды Али Джафара на лучшую жизнь.
   - Зарублю!- Али Джафар, сумасшедше сверкая глазами, схватил топор и широко замахнулся им на преступника.
   И, видит бог, зарубил бы, если б судья не успел крепко схватить его за плечи.
   - Пропал твой труд!- заплакал Али Джафар, отбросив топор.- Столько сил, столько времени...
   - Не пропал,- зевнул полусонный Омар.- Он украл и сжег черновик. Трактат - под замком, в сундуке.
   - А?- Юнус опешил.
   Он отчужденно взглянул на очаг, где листы уже превратились в черные хлопья, вновь обернулся к Омару - и вдруг, по-крысиному тонко взвизгнув, ринулся к нему с кулаками. Уж тут-то отрезвел Омар Хайям.
   В математически четкий строй его мыслей, где следствие неразрывно связано с причиной, никак не мог уложиться бессмысленно-нелепый поступок Юнуса. Ах, негодяй! С чего тебе вздумалось вредить Омару? Что плохого тебе сделал Омар,- мало денег давал на хашиш? Давал каждый день, сколько мог. Вся ненависть к темному миру, воплотившемуся в этом дурном человеке, горячей волной хлынула Омару в грудь и голову,- и он, закипев, с готовностью рванулся навстречу:
   - Давай! Я тебе кости переломаю...
   Удар!- и нет у Юнуса передних зубов. Обливаясь кровью, он упал на колени. Ногою - удар!!- и повержен Юнус на щербатые плиты двора.
   - Хватит, убьешь!- вопит Алак. Вдвоем с Али Джафаром они кое-как оттащили озверевшего молодца от жертвы.
   Омар, весь дрожа, задыхаясь:
   - Долго ты будешь, собачий сын, помнить Омара Хайяма!
   - Успокойся, родной, успокойся,- гладил его по плечу Абу-Тахир.- Я сам с ним разделаюсь. Эй!- крикнул он безмолвной страже у ворот.- Отволоките его в темницу.
   - Не надо,- переводит дух Омар.- Довольно с него! Пусть отведут домой.
   Судья - с удивлением:
   - Жалеешь?
   - Жалею.- Омар вытирает слезы.- Я... больше никогда... не буду бить человека.
   - Ох, сын мой! Будешь. Иначе - затопчут. Ладно, сделаем по-твоему. Эй, отведите дурака к жене! Он более не служит в этом доме. Идем, Омар, мне нужно с тобою поговорить.- Губы у него белые, руки трясутся.
   И Омар подумал, что судья судей со всем своим могуществом совершенно беспомощен в этом неумолимо жестоком мире и ничего по существу не решает в нем. И его, Омаров, трактат, пожалуй, никому ничего не даст.
   - О чем разговор?- спросил Хайям угрюмо. Какой еще подвох ему приготовила жизнь? Теперь он никому и ничему не верит.
   - Сейчас узнаешь,- ответил Алак загадочно.- Разговор очень важный. Очень. Большой разговор.
   - Ну... что ж. Пойдем.- Омар сосредоточенно потер ушибленные пальцы.- Я-то хотел сбегать на базар, в книжный ряд, к переплетчику.
   - Ни боже мой! Из дому не выходи. Опасно. Кто их знает. Сейчас же отдай рукопись мне. Я призову переписчиков и переплетчиков сюда, ко мне в жилье, и здесь, на моих глазах, они сделают все, что нужно.
   ***
   Уселись. "Сейчас он меня ошарашит". Судья - осторожно:
   - Сын мой, не наскучил ли тебе Самарканд? "Он хочет меня прогнать! - похолодел Омар.- Отнимет рукопись и выбросит меня на улицу. Из-за Рейхан. Его достояние, может - любовь. Эх, навязалась девка на мою го.-юву! Куда я денусь, если судья откажется уплатить за трактат? Ну, что за жизнь! Когда мне дадут быть самим собою, распоряжаться собой по своему усмотрению?"
   - Самарканд - город прекрасный,- не менее осторожно ответил Омар.- Он никому никогда не может наскучить.
   Судья, помедлив, твердо сказал:
   - И все же тебе придется его покинуть! Очень скоро. На днях.
   - Почему? Чем я тут не угодил?
   - Угодил. Хорошо угодил! Потому и уедешь.
   - Эю как же? Не понимаю.
   Судья все медлил, тянул, предвкушая, видно, яркий всплеск восторга, который должен был последовать сейчас со стороны подопечного, и, насладившись его нетерпением, объявил торжественно и снисходительно, как помилование преступнику:
   - Его величество хакан Шамс аль-Мульк Наср требует тебя к себе, в Бухару!
   Но у Омара это вызвало лишь удивление:
   - Зачем?
   - Ему нужен при дворе хороший математик, ученый собеседник, бескорыстный советчик в сложных делах.
   - Откуда он знает обо мне?
   - Знает,- усмехнулся Абу-Тахир. Похоже, он сам написал об Омаре хакану. Очень похоже.
   - Я - при дворе?! - У Омара низко, сутуло прогнулись плечи, будто- на них взгромоздили тяжелый камень. И он, казалось, растерянно озирается из-под него.- Приживусь ли? В математике, положим, я кое-как еще разбираюсь. Но при дворе, говорят, надо хитрить, угождать, потакать правителю в его причудах. Я не сумею...
   - Юнец! - рассердился судья.- Поедешь - и все тут, хочешь не хочешь. Посланец хакана ждет во дворце городского правителя. Между прочим,- Алак исподлобья сверкнул на Омара степными узкими глазами,- он взял с собою отличную стражу.- И заворчал оскорбленно:- Смотрите, сколь привередлив... Другой бы от радости рыдал! Какой-нибудь несчастный Зубейр мечтать не смеет о такой удаче. Все! Собирайся полегоньку. Завтра я произведу с тобою расчет за трактат. Скажи хоть спасибо, неблагодарный!
   Омар - уныло:
   - Спасибо! Дай бог тебе всяческих благ...
   ***
   - Говорят, уезжаешь? - Она поднялась к нему на крышу, где Омар расположился на ночь, поскольку внизу, в жилье, чуть не свихнулся от духоты. На сей раз Рейхан забыла,- или не хотела,- облиться водой и натереться листьями базилика и пахла тем, чем и надлежит пахнуть служанке: пылью, потом, золою.
   - Уже говорят?
   - У нас, на женской половине, все жалеют, что ты уезжаешь. Всегда любовались сквозь щель в калитке: пригожий, тихий, задумчивый. И судья из-за тебя стал добрее.
   - И ты... жалеешь?
   - Я? - Он услышал ее резкий смех, сухой и злой.- Мне-то что? Я невольница, ты человек свободный, едешь, куда хочешь. А я родную мать не могу повидать.- Она заплакала, так же сухо и зло, без слез.
   - Ну, не надо.- Он присел рядом с нею.
   - Ты! - Рейхан внезапно накинулась на него, принялась колотить по голове легкими детскими кулачками.- Откуда ты взялся на мою беду? Жила я себе, как во сне... спокойно, без дум, без мечты... Терпела... Ты мне душу всколыхнул! Разбудил... заронил в сердце звезду... и теперь бросаешь. Что делать теперь? Я же не сумею жить как прежде. Тут горит.- Она провела ладонью по груlи.- Эх! Отравилась бы я... отравилась, да жаль умереть, не проведав родных...
   - Успокойся, Рейхан, смирись,- бормотал Омар обескураженно.- Я - свободный? Я тоже раб. Раб своих знаний. Взгляни-ка на небо. Ну, хватит беситься, взгляни! Вот так. Видишь, на юге, над горами, высоко над горизонтом, ту причудливую россыпь ярких звезд? Это Аль-Хавва, Заклинатель змей. В западных странах его зовут Змееносцем. Приглядись. Если крупные звезды соединить между собою черточками, получится человек с острой головой и тонкими ногами. Он держит в руках огромную, яростно извивающуюся змею. Какое дикое напряжение во всей угловатой фигуре! Как дрожат от усилия тонкие ноги. Он бьется, стиснув ее изо всех своих сил, с исполинской царской коброй невежества и мракобесия. Стоит ему зазеваться на миг, ослабить хватку, кобра вырвется из рук - и впрыснет в него весь страшный заряд смертоносного яда. И так - всегда. Он обречен вечно бороться с нею. Именно так бы и надо его называть - не Змееносцем, а Змееборцем. Понимаешь?
   Разглядела она что-нибудь, поняла, не поняла - бог весть, но Рейхан, как-то странно притихнув, медленно стянула с себя одежду и со вздохом припала к нему. Золотые глаза ее мерцали, точно далекие, очень далекие звезды. Они и будут мерещиться до конца его дней, чем дальше, тем ярче, в ночных небесах средь недосягаемых созвездий...
   ***
   - Уезжаешь? - встретил его наутро Али Джафар во дворе.
   Омар скользнул по нему отрешенным взглядом и, ничего не сказав, побрел к саду, сосредоточенный, весь углубленный в себя. Три часа он слонялся по саду, недоступный, далекий от окружающих. Казалось, он уже обдумывает новый трактат.
   "Не хочет,- подумал огорченный Али Джафар.- Не хочет уезжать. Из-за Рейхан. Или, сделавшись приближенным хакана, он теперь брезгует со мною разговаривать? Нет, не может быть. Просто оглушен человек".