Страница:
В скалах завывает ветерок… Серебряный ветер… Ночь полнолуния – причина для беспричинного испуга и волнения там – далеко на севере и на западе. Там, где в городах и деревнях живут люди. Много людей. Сегодня матери, разволновавшиеся без видимой причины, пораньше загнали малышню по домам, хотя еще было светло и крошечные паладины не истребили своих драконов и орков, засевших в зарослях лопухов… А маленькие королевны не уложили еще спать в тряпичные одеяла выструганных из дерева принцесс… Дети хнычут и бранятся, они не понимают матерей, волокущих их за руку домой, под защиту убогих стен… Дети не ощущают этого тяжелого предчувствия, что проносится накануне ночи полнолуния над крышами их домов, что залетает в каждое окно серебряным ветром – там, далеко на севере и на западе. Там, где живут люди… Много людей…
И на острове, среди безжизненных скал, не скроешься от тяжелых предчувствий. Особенно если ты знаешь, чего именно нужно бояться… Чудовищный хозяин острова шагает взад и вперед по берегу, камни с хрустом скользят под его когтистыми стопами, когда он припадает на искалеченную ногу. Волны, едва коснувшись этих черных ног, спешат в ужасе откатиться назад… Черный гигант озирается – там, где расселина между посеребренными луной скалами, там… Он не смеет войти сегодня в волшебный сад, притаившийся среди черных скал. Сейчас, в ночь полнолуния, они покрыты призрачным серебром, но они черны, эти скалы… Кому ж, как не владыке острова, это знать… А он бродит по пляжу, поминутно останавливаясь и бросая взгляд туда, где темнеет провал, узкая щель в черных скалах, покрытых серебром лунного света…
Наконец, по ему одному понятным признакам, черный хозяин острова понимает – пора. Он шагает туда, во тьму между скалами, торопливо проходит между деревьями, кустами, сминая цветы и травы – обычно он старается быть осторожнее со всем живущим и цветущим здесь, но… Но теперь он забыл обо всем. Он выходит на серебряную поляну и она – его сестра, его жена, его жизнь и любовь – улыбается гордой улыбкой Матери. Она протягивает к нему на лунно-серебряных руках Дитя. Его Дитя, их Дитя – Дитя-бога. Нового бога этого Мира…
Крошечный младенец вдруг широко распахивает глазки – зрячие? Взрослые? Нет – старческие мудрые глаза. Он спрыгивает с материнских рук на серебряную траву – и крошечные ножки уверенно держат его. Он проворно отбегает в сторону и оглядывая родителей неожиданно скрипучим голоском произносит:
– Здравствуйте, дети. Я вернулся!
А за тридевять земель от острова, в маленьком городишке на севере империи некий священник вдруг просыпается в своей келье. То есть он, этот человек, внезапно вскакивает с жесткого ложа и понимает – что-то произошло. Именно в эту ночь. Ночь полнолуния.
Этот священник по его имени Когер, некогда прославившийся на весь Мир своими проповедями а потом вдруг умолкнувший как будто, он чувствует, что к нему вернулось Нечто. То самое Нечто, что заставляло его писать эти пресловутые проповеди, глубинного смысла которых даже он сам не мог понять своим убогим разумом, то самое Нечто, что гнало его из города в город, из провинции в провинцию, из монастыря в монастырь… Из убогой деревушки – во дворец самого Императора… Вернулось то самое Нечто – или же к нему пришло иное? Он сам пока еще не понял. Когер знает пока только одно – что-то произошло. Он садится к столу, разжигает свечу… Придвигает лист пергамента. Все это – свечу, чернила, пергамент – он готовит ежедневно с вечера, но это Нечто (озарение, вдохновение, дух Гилфингов) более его не посещает ночами. И только сегодня, в ночь полнолуния…
Толстые пальцы аккуратно охватывают хрупкий стерженек пера:
«…Только нынче, в ночь полнолуния вновь прозрели мои слепые очи – и постиг я, неразумный…» Буква ложится к букве, слово к слову – гладко пишется текст завтрашней проповеди, но… Когер чувствует – что-то не совсем так, как прежде… Что случилось в Мире иное…
ГЛАВА 42
Король шагал по полутемным галереям дворца. Несмотря на то, что сейчас – разгар лета и за серыми стенами ярко светит солнце, Гюголан кутался в шубу, подбитую волчьим мехом. Он озяб. В последнее время он всегда мерзнет. Может, это все же сказывается возраст? А может, дело в камнях этого дворца? Старинный дворец владык Гевы… Его стены словно впитали холод всех зимних снегов и сырость всех осенних дождей… Нет, пожалуй, все же дело в возрасте… Гюголан охотно ссылался на свои годы, на хвори и старческую немощь – если это было нужно, но сам он себя отнюдь не чувствовал стариком… Вот только зябнет немного… А так – он еще ого-го!.. До вчерашнего дня… Скорее бы вернулся Гезнур. Старший сын, незаконный сын, любимый сын… До вчерашнего дня Гюголан был даже рад, что его любимец скрылся куда-то. Подальше от завистливого злобного тупицы Адорика. Так было даже лучше, удобнее для всех… До вчерашнего дня…
Вчера возвратился сэр Ойгль. Он привел богатый обоз, около двухсот телег и фургонов, забитых добычей, которую удалось взять на юге Фенады. На первой повозке лежали тела принцев Вортриха и Дейнстра… Тела Адорика так и не удалось найти на кровавом поле. Немногие, кому посчастливилось участвовать в его последней убийственной атаке и остаться в живых, рассказывали со смесью ужаса и восторга в голосе, как отважный принц швырнул наземь шлем для того, чтобы бегущие с поля боя сеньоры узнали его и устыдились своей трусости… Так он и помчался во главе своей потрепанной кавалерии навстречу фенадским рыцарям – с непокрытой головой, с горящими глазами.
Нечеловеческая… Сверхчеловеческая отвага Адорика сделала невозможное. Уже разбитая – и почувствовавшая, что разбита – слабая гевская конница разнесла в пух и прах прославленных фенадцев в доспехах из гномьей стали… А сам Адорик сгинул где-то в кровавой круговерти рукопашной. Одержав победу, гевцы (сами, пожалуй, не верящие до конца в свой успех) бросились разрушать фенадские замки и грабить поместья, но… С севера подошли дружины гномов, которым вообще-то полагалось – по замыслу Гюголана – драться с фенадскими и малогорскими армиями.
Произошло что-то непонятное. Рухнул весь план, так тщательно составленный и выверенный ими с Гезнуром… Эх, вернулся бы сейчас Гезнур!.. Адорик исчез, Вортрих и Дейнстр мертвы. Вернулся бы Гезнур!.. Гномы, союзники Гратидиана, не осмелились лезть через Золотую, южный берег которой охранялся победоносной гевской армией – впрочем, возможно от них этого и не требовалось. Возможно, их задача – только очистить Фенаду от захватчиков. И им это удалось – ибо некому было возглавить гевцев… Вернулся бы Гезнур!..
У Гюголана есть еще два сына от третьей жены – одиннадцатилетний Гюголан и восьмилетний Редлихт, но… Гюголан Младший, мальчик с вялым нравом и невыразительной внешностью, не подавал никаких надежд. Отец предполагал для него духовную карьеру и видел его в перспективе епископом Гевы. Редлихт – живое и смышленое дитя, умница и озорник… Но – дитя. Сегодняшние бурные потрясения, происходящие в Мире, старость Гюголана, злоба соседей – все это требует, чтобы рядом со стариком-королем стоял взрослый наследник, способный повести армию, способный грозным словом вразумить врагов… Вернулся бы Гезнур!.. Теперь-то, после смерти старших сыновей и крушения империи у Гюголана есть реальная возможность сделать наследником своего любимца – но он пропал! Отправился в свой идиотский рейд… Искать тайны забытых войн…
Гюголан Старый зябко передернул плечами и поплотнее запахнул волчью шубу. Покачав головой, он вновь окинул невидящим взглядом полутемную галерею, чадящие тусклые факелы и застывших на постах стражников… Мысли короля вновь унеслись вдаль. Он еще раз поправил волчью шубу на старчески-покатых плечах, смахнул слезинку… И поплелся по галерее, шаркая сапогами по истертым серым плитам… Вернулся бы Гезнур!..
Что ни говори, а мудрее Каста нет лэрда в Малых горах. Вот и сейчас он всегда уверенно верховодит на собрании старейшин, решая важные вопросы и общаясь, как с равным, с самим грозным чародеем из Черной башни… Все эти волшебные штучки были Перту очень даже интересны, поэтому когда дой-Лан-Анар, оставив колдуна ломать голову над его колдовскими проблемами, увел рыцаря совещаться с лэрдами – юноша не мог решить, куда идти смотреть. Везде интересно. Но лэрды велели никого к себе не подпускать и назначенные ими сердитые бородачи гнали всех любопытных, а колдун – этот как раз наоборот. Колдун трудился открыто. Тем более открыто, что к нему горцы и сами боялись приближаться. Поэтому Перт бочком-бочком подкрался к копошащемуся в мешке магу поближе и присел, стараясь не привлекать внимания…
А чародей и не глядел по сторонам. Он уселся на колени и занялся делом. Бормоча себе под нос, он увлеченно рылся в своей тощей торбе, что-то вытаскивая оттуда и раскладывая на подстеленной учеником тряпке. Ученик топтался рядом, сопел и что-то опять жевал… Наконец маг выпрямил спину и кряхтя положил руки на поясницу. «Неужели у вернувшегося Оттуда может болеть спина?» – подумал Перт. Маг помассировал больное место и обернулся к своему молодому спутнику:
– Конта, – ага, вот, значит, как этого увальня зовут, – я постараюсь кое-что предпринять против гномьей волшбы. Этот тупица мне ничего не смог толком рассказать. Ясно только одно… Что ты все жуешь?.. Ясно одно – для осуществления тавматургических действий нелюдям требуются большие деревянные сооружения. Если нанести им ущерб – гномы скорее всего не смогут без них колдовать. Вот этим я и займусь. А ты… Что ты все жуешь?.. Ты возьми этот амулет и заряди его насколько сможешь. Помнишь, как он действует?
– Это отбивать летящие камни, учитель?
– Отбивать! – Сидящий на коленях маг смерил ученика презрительным взглядом. – Отбивать он будет… Тебе, ученик, это не под силу. Будешь отклонять камни в полете, насколько сможешь… Занимайся… И прекрати, в конце концов, жевать!
Убедившись, что ученик трудится над врученным ему амулетом, старый маг принялся передвигать свои фигурки на куске мешковины, что-то непрерывно бормоча себе под нос. Когда он завершил один особенно длинный пассаж энергичным выкриком, Перт почувствовал, как стало холоднее… Пробежал ветерок… Маг поднял голову, посмотрел на небо… И снова принялся бормотать. Ветер стал крепче, юный горец заметил, что в той стороне, куда направляет руку колдун, небо темнеет. Вскоре оттуда поползли тучи, быстро застилая небосклон…
Тут послышались шаги – к колдуну направлялись рыцарь, Каст и еще несколько предводителей войска.
– Эй, маг, – окликнул Анра-Зидвера дой-Лан-Анар, – наши разведчики вернулись. Гномы подходят.
Маг оглянулся, затем медленно кивнул и поднялся с колен, отряхивая подол мантии. Перт затаился под своим кустом, напряженно вслушиваясь.
– Что скажешь, маг?
– Я постараюсь обезвредить их магию, но не слишком рассчитывай на это, – ответил чародей, – постарайся сделать так, чтобы твои воины поскорее сошлись с карликами в рукопашную – тогда они побоятся бить по своим.
– Это я и сам знаю, – буркнул лэрд, – а от тебя все же хоть какой-то толк будет?
Перт присел еще ниже, в ужасе ожидая, что колдун испепелит Каста в наказание за дерзкие слова. Но тот словно не заметил оскорбительного тона горца.
– Будет, будет, – только и буркнул грозный Анра-Зидвер, – я вызову бурю. Гномы – народ подземелий, дождь же им не по нраву, ибо они мало знакомы с силами Гунгиллы, сиречь с силами природы подсолнечного Мира. Стихия должна внушить им неуверенность. К тому же я постараюсь призвать молнии на их магические приспособления. Но в этой битве все решит мужество души, а не магия. Я только постараюсь помочь. А теперь отойди и дай мне закончить.
– Заканчивай, маг. Гномы уже идут… Вот-вот будут здесь…
Перт перевел дух и снова подумал, что его лэрд – самый великий вождь во всех Малых горах! Ну кто же еще осмелился бы так говорить с самим Анра-Зидвером!.. Но тут затрубили рожки – горцев призывали занять свои места в рядах дружин их родов. Гномы приближались.
ГЛАВА 43
И на острове, среди безжизненных скал, не скроешься от тяжелых предчувствий. Особенно если ты знаешь, чего именно нужно бояться… Чудовищный хозяин острова шагает взад и вперед по берегу, камни с хрустом скользят под его когтистыми стопами, когда он припадает на искалеченную ногу. Волны, едва коснувшись этих черных ног, спешат в ужасе откатиться назад… Черный гигант озирается – там, где расселина между посеребренными луной скалами, там… Он не смеет войти сегодня в волшебный сад, притаившийся среди черных скал. Сейчас, в ночь полнолуния, они покрыты призрачным серебром, но они черны, эти скалы… Кому ж, как не владыке острова, это знать… А он бродит по пляжу, поминутно останавливаясь и бросая взгляд туда, где темнеет провал, узкая щель в черных скалах, покрытых серебром лунного света…
Наконец, по ему одному понятным признакам, черный хозяин острова понимает – пора. Он шагает туда, во тьму между скалами, торопливо проходит между деревьями, кустами, сминая цветы и травы – обычно он старается быть осторожнее со всем живущим и цветущим здесь, но… Но теперь он забыл обо всем. Он выходит на серебряную поляну и она – его сестра, его жена, его жизнь и любовь – улыбается гордой улыбкой Матери. Она протягивает к нему на лунно-серебряных руках Дитя. Его Дитя, их Дитя – Дитя-бога. Нового бога этого Мира…
Крошечный младенец вдруг широко распахивает глазки – зрячие? Взрослые? Нет – старческие мудрые глаза. Он спрыгивает с материнских рук на серебряную траву – и крошечные ножки уверенно держат его. Он проворно отбегает в сторону и оглядывая родителей неожиданно скрипучим голоском произносит:
– Здравствуйте, дети. Я вернулся!
А за тридевять земель от острова, в маленьком городишке на севере империи некий священник вдруг просыпается в своей келье. То есть он, этот человек, внезапно вскакивает с жесткого ложа и понимает – что-то произошло. Именно в эту ночь. Ночь полнолуния.
Этот священник по его имени Когер, некогда прославившийся на весь Мир своими проповедями а потом вдруг умолкнувший как будто, он чувствует, что к нему вернулось Нечто. То самое Нечто, что заставляло его писать эти пресловутые проповеди, глубинного смысла которых даже он сам не мог понять своим убогим разумом, то самое Нечто, что гнало его из города в город, из провинции в провинцию, из монастыря в монастырь… Из убогой деревушки – во дворец самого Императора… Вернулось то самое Нечто – или же к нему пришло иное? Он сам пока еще не понял. Когер знает пока только одно – что-то произошло. Он садится к столу, разжигает свечу… Придвигает лист пергамента. Все это – свечу, чернила, пергамент – он готовит ежедневно с вечера, но это Нечто (озарение, вдохновение, дух Гилфингов) более его не посещает ночами. И только сегодня, в ночь полнолуния…
Толстые пальцы аккуратно охватывают хрупкий стерженек пера:
«…Только нынче, в ночь полнолуния вновь прозрели мои слепые очи – и постиг я, неразумный…» Буква ложится к букве, слово к слову – гладко пишется текст завтрашней проповеди, но… Когер чувствует – что-то не совсем так, как прежде… Что случилось в Мире иное…
ГЛАВА 42
Спешность, с которой собиралось войско, самому Каногору была отнюдь не по душе. Раздражало все – и своеволие сантлакских дворянчиков, и то, что из гвардии, оказывается, успело дезертировать около трети состава (а он, маршал, ничего об этом не знал), и то, что практически нет толковых колдунов… Раздражало также и то, что статус вельмож и полководцев, явившихся под его начало, было сложно определить. Но постепенно ситуация стала проясняться.
Около половины воинов, сошедшихся под знамя Велитиана, составляли сантлакцы и их свита. Это была многочисленная рыцарская конница, мощное войско – но практически неуправляемое. Далее гвардейцы – дисциплинированные, отличные солдаты. Но совершенно деморализованные, не понимающие, зачем и против кого они будут сражаться, расстроенные бегством из войска своих товарищей… И наконец дружины ванетских вассалов короны и графов. Опять же – явились далеко не все. Многие отсиживаются по замкам, выжидая – чья возьмет. Разумеется, преданные лизоблюды, такие как граф Ирс Эгенельский, замешанные во всех интригах и темных делишках заговорщиков – эти пришли все. Понимают, что если Каногор проиграет – и им не посчастливится, им тут же припомнят все прошлые грехи… На этом – все. Призывать наемников времени уже не было, а вооружить цеховые ополчения Ванетинии (что могло бы дать около тысячи хороших пехотинцев) – нет уж, увольте. Эти слишком ненадежны. Более того, и в столице следует оставить крепкий гарнизон, не то если вспыхнет бунт – все пропало… Словом, так или иначе, для похода собралось около четырех тысяч воинов, преимущественно кавалерии. Огромная сила в умелых руках! Каногор свои руки считал умелыми…
Когда подсчитали примерную численность войска, маршал плотоядно ухмыльнулся – с такой армией он раздавит сопляка Алекиана. Вряд ли все войско, что способен выставить Гонзор, сможет удержать позиции, когда четырехтысячная конная лава устремится на их строй, склонив пики…
Но помимо военных вопросов предстояло решить и кое-какие технические проблемы. Например, под каким знаменем пойдет это войско? И в каких цветах? Вопрос не праздный. Уже стало известно, что гонзорцы выступают под алым имперским знаменем с золотым орлом. И что все солдаты наряжены в соответствующие одежды. Поэтому Каногору показалось правильным – чтобы не повторяться, не подражать, упаси Гилфинг, врагу – поднять над походной колонной ванетский флаг. Желтый флаг с красным львом. Но вот одеяния… Когда сантлакские дворянчики увидят против себя войско в имперских цветах – они не подадут виду, будут с презрением ругать неприятелей, но в душе… В душе поселится неуверенность. Грамотно бы нарядить всех в какое-то подобие формы…
На складах Ванетинии не нашлось соответствующего количества желтой ткани на плащи рыцарям и латникам. Да собственно говоря на складах вообще было пусто (хитрые купчишки все вывезли из города), если не считать огромного количества дешевого полотна буровато-зеленого цвета. Эта некрашеная холстина, изготовленная из растительного волокна, шла на технические нужды да на крестьянские одежды, стоила дешево, особой ценности собой не представляла – потому ее и не подумали вывезти осторожные торговцы. Наскоро посовещавшись кое с кем из подручных, граф Каногор решил заставить свое войско нарядиться в плащи из холстины. Естественно, распоряжение облечься в серое вызвало бурные протесты со стороны дворян, в впервую очередь сантлакцев.
Каногор собрал крикунов посреди военного лагеря и объявил:
– Господа, вспомните, на какую войну вы собрались идти! Это будет священная битва за законного императора с самозванцем, коронованным в Гонзоре тамошним попом и с нарушением всех законов! Да это же у нас просто новый Священный поход!
– Да, – выкрикнул кто-то из задних рядов, – но нам же всучили не белые плащи даже! Серую холстину! У меня в Эльбере только последние голодранцы станут рядиться в такое…
Вся огромная толпа загомонила, в общем хоре невозможно было различить ни слова, однако граф Эстакский своим ревом сразу перекрыл многоголосую какофонию:
– Послушайте меня, благородные рыцари!
Как по мановению волшебной палочки стало тихо. Рыцари всегда молчаливо признавали лидерство горластых и мускулистых героев, прославленных турнирами и схватками.
– Господа, в этом новом Священном походе нам как никогда дорого будет покровительство божества. Но какое божество мы попросим осенить наши знамена?
– Гилфинга-Воина! Пусть пошлет нам победу и добычу! Славный бой и богатую добычу!
– Гилфинга-Воина!
– Великую Мать! Пусть бережет! – Ага, это кто-то более осторожный.
– Гилфинга-Воина!
– Великую Мать!
– Гангмара! – Вдруг выкрикнул чей-то молодой голос.
Маршал только этого и ждал:
– Так вот, благородные рыцари. Ежели мы желаем добиться благосклонности Отца – мы надеваем белое! Ежели просим о заступничестве Мать – то зеленое, верно? А ежели хотим, чтобы и Гангмар Темный нам не вредил – так, должно быть, черное! Ну а ежели хотим, чтобы все трое были благосклонны – так верно нам нужно все три цвета смешать. И что тогда выйдет?
Тут маршал высоко поднял плащ из зеленовато-бурой ткани и медленно надел на себя… В наступившей тишине аккуратно расправил складки… А когда толпа дворян разразилась хохотом и одобрительными возгласами, он понял – дело сделано…
Около половины воинов, сошедшихся под знамя Велитиана, составляли сантлакцы и их свита. Это была многочисленная рыцарская конница, мощное войско – но практически неуправляемое. Далее гвардейцы – дисциплинированные, отличные солдаты. Но совершенно деморализованные, не понимающие, зачем и против кого они будут сражаться, расстроенные бегством из войска своих товарищей… И наконец дружины ванетских вассалов короны и графов. Опять же – явились далеко не все. Многие отсиживаются по замкам, выжидая – чья возьмет. Разумеется, преданные лизоблюды, такие как граф Ирс Эгенельский, замешанные во всех интригах и темных делишках заговорщиков – эти пришли все. Понимают, что если Каногор проиграет – и им не посчастливится, им тут же припомнят все прошлые грехи… На этом – все. Призывать наемников времени уже не было, а вооружить цеховые ополчения Ванетинии (что могло бы дать около тысячи хороших пехотинцев) – нет уж, увольте. Эти слишком ненадежны. Более того, и в столице следует оставить крепкий гарнизон, не то если вспыхнет бунт – все пропало… Словом, так или иначе, для похода собралось около четырех тысяч воинов, преимущественно кавалерии. Огромная сила в умелых руках! Каногор свои руки считал умелыми…
Когда подсчитали примерную численность войска, маршал плотоядно ухмыльнулся – с такой армией он раздавит сопляка Алекиана. Вряд ли все войско, что способен выставить Гонзор, сможет удержать позиции, когда четырехтысячная конная лава устремится на их строй, склонив пики…
Но помимо военных вопросов предстояло решить и кое-какие технические проблемы. Например, под каким знаменем пойдет это войско? И в каких цветах? Вопрос не праздный. Уже стало известно, что гонзорцы выступают под алым имперским знаменем с золотым орлом. И что все солдаты наряжены в соответствующие одежды. Поэтому Каногору показалось правильным – чтобы не повторяться, не подражать, упаси Гилфинг, врагу – поднять над походной колонной ванетский флаг. Желтый флаг с красным львом. Но вот одеяния… Когда сантлакские дворянчики увидят против себя войско в имперских цветах – они не подадут виду, будут с презрением ругать неприятелей, но в душе… В душе поселится неуверенность. Грамотно бы нарядить всех в какое-то подобие формы…
На складах Ванетинии не нашлось соответствующего количества желтой ткани на плащи рыцарям и латникам. Да собственно говоря на складах вообще было пусто (хитрые купчишки все вывезли из города), если не считать огромного количества дешевого полотна буровато-зеленого цвета. Эта некрашеная холстина, изготовленная из растительного волокна, шла на технические нужды да на крестьянские одежды, стоила дешево, особой ценности собой не представляла – потому ее и не подумали вывезти осторожные торговцы. Наскоро посовещавшись кое с кем из подручных, граф Каногор решил заставить свое войско нарядиться в плащи из холстины. Естественно, распоряжение облечься в серое вызвало бурные протесты со стороны дворян, в впервую очередь сантлакцев.
Каногор собрал крикунов посреди военного лагеря и объявил:
– Господа, вспомните, на какую войну вы собрались идти! Это будет священная битва за законного императора с самозванцем, коронованным в Гонзоре тамошним попом и с нарушением всех законов! Да это же у нас просто новый Священный поход!
– Да, – выкрикнул кто-то из задних рядов, – но нам же всучили не белые плащи даже! Серую холстину! У меня в Эльбере только последние голодранцы станут рядиться в такое…
Вся огромная толпа загомонила, в общем хоре невозможно было различить ни слова, однако граф Эстакский своим ревом сразу перекрыл многоголосую какофонию:
– Послушайте меня, благородные рыцари!
Как по мановению волшебной палочки стало тихо. Рыцари всегда молчаливо признавали лидерство горластых и мускулистых героев, прославленных турнирами и схватками.
– Господа, в этом новом Священном походе нам как никогда дорого будет покровительство божества. Но какое божество мы попросим осенить наши знамена?
– Гилфинга-Воина! Пусть пошлет нам победу и добычу! Славный бой и богатую добычу!
– Гилфинга-Воина!
– Великую Мать! Пусть бережет! – Ага, это кто-то более осторожный.
– Гилфинга-Воина!
– Великую Мать!
– Гангмара! – Вдруг выкрикнул чей-то молодой голос.
Маршал только этого и ждал:
– Так вот, благородные рыцари. Ежели мы желаем добиться благосклонности Отца – мы надеваем белое! Ежели просим о заступничестве Мать – то зеленое, верно? А ежели хотим, чтобы и Гангмар Темный нам не вредил – так, должно быть, черное! Ну а ежели хотим, чтобы все трое были благосклонны – так верно нам нужно все три цвета смешать. И что тогда выйдет?
Тут маршал высоко поднял плащ из зеленовато-бурой ткани и медленно надел на себя… В наступившей тишине аккуратно расправил складки… А когда толпа дворян разразилась хохотом и одобрительными возгласами, он понял – дело сделано…
* * *
А то, что на бойне умертвили бычка
На то всеобщая радость, всеобщая гордость
Всеобщая вера и всеобщая воля
Всеобщая воля, да всеобщая старость
Набить до отказа собой могилу —
Это значит наследовать Землю
Что же такое наследовать Землю?
Это значит исчерпать терпение
Что и требовалось доказать
Егор Летов
Король шагал по полутемным галереям дворца. Несмотря на то, что сейчас – разгар лета и за серыми стенами ярко светит солнце, Гюголан кутался в шубу, подбитую волчьим мехом. Он озяб. В последнее время он всегда мерзнет. Может, это все же сказывается возраст? А может, дело в камнях этого дворца? Старинный дворец владык Гевы… Его стены словно впитали холод всех зимних снегов и сырость всех осенних дождей… Нет, пожалуй, все же дело в возрасте… Гюголан охотно ссылался на свои годы, на хвори и старческую немощь – если это было нужно, но сам он себя отнюдь не чувствовал стариком… Вот только зябнет немного… А так – он еще ого-го!.. До вчерашнего дня… Скорее бы вернулся Гезнур. Старший сын, незаконный сын, любимый сын… До вчерашнего дня Гюголан был даже рад, что его любимец скрылся куда-то. Подальше от завистливого злобного тупицы Адорика. Так было даже лучше, удобнее для всех… До вчерашнего дня…
Вчера возвратился сэр Ойгль. Он привел богатый обоз, около двухсот телег и фургонов, забитых добычей, которую удалось взять на юге Фенады. На первой повозке лежали тела принцев Вортриха и Дейнстра… Тела Адорика так и не удалось найти на кровавом поле. Немногие, кому посчастливилось участвовать в его последней убийственной атаке и остаться в живых, рассказывали со смесью ужаса и восторга в голосе, как отважный принц швырнул наземь шлем для того, чтобы бегущие с поля боя сеньоры узнали его и устыдились своей трусости… Так он и помчался во главе своей потрепанной кавалерии навстречу фенадским рыцарям – с непокрытой головой, с горящими глазами.
Нечеловеческая… Сверхчеловеческая отвага Адорика сделала невозможное. Уже разбитая – и почувствовавшая, что разбита – слабая гевская конница разнесла в пух и прах прославленных фенадцев в доспехах из гномьей стали… А сам Адорик сгинул где-то в кровавой круговерти рукопашной. Одержав победу, гевцы (сами, пожалуй, не верящие до конца в свой успех) бросились разрушать фенадские замки и грабить поместья, но… С севера подошли дружины гномов, которым вообще-то полагалось – по замыслу Гюголана – драться с фенадскими и малогорскими армиями.
Произошло что-то непонятное. Рухнул весь план, так тщательно составленный и выверенный ими с Гезнуром… Эх, вернулся бы сейчас Гезнур!.. Адорик исчез, Вортрих и Дейнстр мертвы. Вернулся бы Гезнур!.. Гномы, союзники Гратидиана, не осмелились лезть через Золотую, южный берег которой охранялся победоносной гевской армией – впрочем, возможно от них этого и не требовалось. Возможно, их задача – только очистить Фенаду от захватчиков. И им это удалось – ибо некому было возглавить гевцев… Вернулся бы Гезнур!..
У Гюголана есть еще два сына от третьей жены – одиннадцатилетний Гюголан и восьмилетний Редлихт, но… Гюголан Младший, мальчик с вялым нравом и невыразительной внешностью, не подавал никаких надежд. Отец предполагал для него духовную карьеру и видел его в перспективе епископом Гевы. Редлихт – живое и смышленое дитя, умница и озорник… Но – дитя. Сегодняшние бурные потрясения, происходящие в Мире, старость Гюголана, злоба соседей – все это требует, чтобы рядом со стариком-королем стоял взрослый наследник, способный повести армию, способный грозным словом вразумить врагов… Вернулся бы Гезнур!.. Теперь-то, после смерти старших сыновей и крушения империи у Гюголана есть реальная возможность сделать наследником своего любимца – но он пропал! Отправился в свой идиотский рейд… Искать тайны забытых войн…
Гюголан Старый зябко передернул плечами и поплотнее запахнул волчью шубу. Покачав головой, он вновь окинул невидящим взглядом полутемную галерею, чадящие тусклые факелы и застывших на постах стражников… Мысли короля вновь унеслись вдаль. Он еще раз поправил волчью шубу на старчески-покатых плечах, смахнул слезинку… И поплелся по галерее, шаркая сапогами по истертым серым плитам… Вернулся бы Гезнур!..
* * *
Этот странный придурок, «Рыцарь, Смывающий Позор», в самом деле слишком мало знал о колдовской снасти гномов. Любопытный Перт постоянно отирался рядом со своим новым приятелем, учеником Анра-Зидвера – и хорошо слышал, как дворянин кряхтел и тужился, пытаясь припомнить подробности устройства диковинных приспособлений. На мудреные вопросы чародея он не мог ответить, только переступал с ноги на ногу, бренча латами. Латы у него были неплохие – не гномья работа, но все же неплохие, уж в этом-то Перт насобачился разбираться благодаря мудрости лэрда Каста, обогатившей род Лан-Анаров…Что ни говори, а мудрее Каста нет лэрда в Малых горах. Вот и сейчас он всегда уверенно верховодит на собрании старейшин, решая важные вопросы и общаясь, как с равным, с самим грозным чародеем из Черной башни… Все эти волшебные штучки были Перту очень даже интересны, поэтому когда дой-Лан-Анар, оставив колдуна ломать голову над его колдовскими проблемами, увел рыцаря совещаться с лэрдами – юноша не мог решить, куда идти смотреть. Везде интересно. Но лэрды велели никого к себе не подпускать и назначенные ими сердитые бородачи гнали всех любопытных, а колдун – этот как раз наоборот. Колдун трудился открыто. Тем более открыто, что к нему горцы и сами боялись приближаться. Поэтому Перт бочком-бочком подкрался к копошащемуся в мешке магу поближе и присел, стараясь не привлекать внимания…
А чародей и не глядел по сторонам. Он уселся на колени и занялся делом. Бормоча себе под нос, он увлеченно рылся в своей тощей торбе, что-то вытаскивая оттуда и раскладывая на подстеленной учеником тряпке. Ученик топтался рядом, сопел и что-то опять жевал… Наконец маг выпрямил спину и кряхтя положил руки на поясницу. «Неужели у вернувшегося Оттуда может болеть спина?» – подумал Перт. Маг помассировал больное место и обернулся к своему молодому спутнику:
– Конта, – ага, вот, значит, как этого увальня зовут, – я постараюсь кое-что предпринять против гномьей волшбы. Этот тупица мне ничего не смог толком рассказать. Ясно только одно… Что ты все жуешь?.. Ясно одно – для осуществления тавматургических действий нелюдям требуются большие деревянные сооружения. Если нанести им ущерб – гномы скорее всего не смогут без них колдовать. Вот этим я и займусь. А ты… Что ты все жуешь?.. Ты возьми этот амулет и заряди его насколько сможешь. Помнишь, как он действует?
– Это отбивать летящие камни, учитель?
– Отбивать! – Сидящий на коленях маг смерил ученика презрительным взглядом. – Отбивать он будет… Тебе, ученик, это не под силу. Будешь отклонять камни в полете, насколько сможешь… Занимайся… И прекрати, в конце концов, жевать!
Убедившись, что ученик трудится над врученным ему амулетом, старый маг принялся передвигать свои фигурки на куске мешковины, что-то непрерывно бормоча себе под нос. Когда он завершил один особенно длинный пассаж энергичным выкриком, Перт почувствовал, как стало холоднее… Пробежал ветерок… Маг поднял голову, посмотрел на небо… И снова принялся бормотать. Ветер стал крепче, юный горец заметил, что в той стороне, куда направляет руку колдун, небо темнеет. Вскоре оттуда поползли тучи, быстро застилая небосклон…
Тут послышались шаги – к колдуну направлялись рыцарь, Каст и еще несколько предводителей войска.
– Эй, маг, – окликнул Анра-Зидвера дой-Лан-Анар, – наши разведчики вернулись. Гномы подходят.
Маг оглянулся, затем медленно кивнул и поднялся с колен, отряхивая подол мантии. Перт затаился под своим кустом, напряженно вслушиваясь.
– Что скажешь, маг?
– Я постараюсь обезвредить их магию, но не слишком рассчитывай на это, – ответил чародей, – постарайся сделать так, чтобы твои воины поскорее сошлись с карликами в рукопашную – тогда они побоятся бить по своим.
– Это я и сам знаю, – буркнул лэрд, – а от тебя все же хоть какой-то толк будет?
Перт присел еще ниже, в ужасе ожидая, что колдун испепелит Каста в наказание за дерзкие слова. Но тот словно не заметил оскорбительного тона горца.
– Будет, будет, – только и буркнул грозный Анра-Зидвер, – я вызову бурю. Гномы – народ подземелий, дождь же им не по нраву, ибо они мало знакомы с силами Гунгиллы, сиречь с силами природы подсолнечного Мира. Стихия должна внушить им неуверенность. К тому же я постараюсь призвать молнии на их магические приспособления. Но в этой битве все решит мужество души, а не магия. Я только постараюсь помочь. А теперь отойди и дай мне закончить.
– Заканчивай, маг. Гномы уже идут… Вот-вот будут здесь…
Перт перевел дух и снова подумал, что его лэрд – самый великий вождь во всех Малых горах! Ну кто же еще осмелился бы так говорить с самим Анра-Зидвером!.. Но тут затрубили рожки – горцев призывали занять свои места в рядах дружин их родов. Гномы приближались.
ГЛАВА 43
Наш лечащий врач согреет солнечный шприц
И иглы лучей опять войдут в нашу кровь
Не надо, не плачь – сиди и смотри
Как горлом идет любовь!
Лови ее ртом – стаканы тесны…
А.Башлачев
Поцелуй продлился не вечность – на этот раз дело ограничилось несколькими минутами. Когда я поднял голову и зыркнул по сторонам – вокруг были только улыбающиеся лица. Кто-то скалился широко, что называется от уха до уха, кто-то неумело скривил рот, но… У всех этих людей были какие-то… добрые глаза. Даже у плененного нами мальчишки. Даже у Гезнура. Даже у его безымянного палача – этот отвернулся, едва я глянул в его сторону. Он опустил голову и принялся скрести затылок – но я видел. Я видел, что и он тоже. Люди в подобных ситуациях стесняются проявлять свои чувства открыто. Я тоже стеснялся бы, пожалуй – если бы был человеком…
Снова что-то ухнуло, снова содрогнулся, кажется, весь этот замок. Звук приблизился, теперь вроде бы источник сотрясения был совсем рядом.
– Это что же? – Поинтересовался Никлис.
– Не знаю… Да и знать не хочу, – я приподнял Ннаонну, заворачивая ее в одеяло – оказалось, что ее ноги тоже привязаны к этому идиотскому столу.
Пока я возился с путами, Никлис сообразил – сбросил свой плащ, велел кому-то из наших вытряхнуть из одежды сраженного моим заклинанием колдуна. С грехом пополам мы одели вампирессу, но оказалось, что одежда и обувь поверженного чародея ей слишком велика. Рукава, к примеру, мы укоротили мгновенно при помощи кинжалов, но вот обувь… Тут Мертвец вспомнил, что у нас здесь имеется еще один, более мелкий, колдунишка.
Когда с оглушенного аборигена стащили обувь, он зашевелился, хрюкнул и начал приходить в себя.
– Пристукнуть, что ли? – Указал на колдуна Стер.
– Да брось его, – посоветовал кто-то. – Он вот-вот сам рассыплется.
Колдун действительно выглядел стареньким и дряхленьким.
– Неважно. Лучше добить, – высказался Мертвец, – колдун не бывает старым. Бывает только мертвым – или опасным.
Я думаю, что Стер предпочел бы совет Мертвеца, но он так и не успел сделать свой выбор. Снова раздался грохот, но теперь уже – совсем рядом. По стене, противоположной выломанной мною двери, поползли трещины, посыпались камни… Солдаты торопливо отскочили назад, кто-то поспешил выскочить из этой тесной комнаты наружу – в зальчик… А из стены вывалился порядочный кусок, я успел заметить краем глаза, как полка с крошечными магическими существами зашаталась, «демон» подхватил свою подружку и спикировал ко мне на плечо… А потом обрушилось, кажется, полстены… Всю комнату заволокло клубами пыли. Мы инстинктивно отшатнулись, чихая и вытирая глаза…
Когда пыль начала оседать, я понял, что в этом подвале стало намного светлее. Свет струился сквозь оседающую пыль, между развороченных балок и раздвинутых могучим ударом камней. Дневной свет. Серый свет могнакского дня… До меня дошло – серия ударов, встряхивавших замок – это поочередно взломанные стены и перекрытия. Кто-то стремился в эту комнату с противоположной стороны логова чародеев. У этого кого-то не было проводника, но он видимо знал направление – и шел напролом. Я сам бы мог сделать такое, но лишь с большим трудом и рискуя обрушить своды над нужным мне подвалом… Тот, кто устроил искусственное землетрясение, похоже, хорошо знал дворец, его планировку и расположение несущих конструкций – или нет?..
В проломе возникли две фигуры – несомненно человеческие фигуры. Свет шел у них из-за спины и пришельцы, конечно, почти ничего не могли рассмотреть внутри – мы (оставшиеся в комнате) тоже, в свою очередь, различали сквозь пыль только темные силуэты на светлом сером фоне. Вот они шагнули внутрь, причем один тяжело опирался на плечо другого. Мы смогли разглядеть друг друга. Тот, что опирался – высокий статный мужчина с огромным мечом в руке – медленно обвел нас живыми черными глазами и спросил:
– Кто?
Помолчали. Пауза затягивалась. Ннаонна, до сих пор стоявшая у меня за спиной, нагнулась и подняла с пола какую-то палку (у нее одной не было никакого оружия).
– Кто, – повторил пришелец, – кто из вас тот самый, что побывал в замке в Альде и унес Реликвию Рода?
И тут вперед выступил Мертвец. Спокойно и как-то даже грациозно сержант опустился на одно колено и замер, протягивая незнакомцу свой меч рукоятью вперед.
– Да зачем это тебе? Неужели ты, Филлиноэртли, хочешь подвергнуть молодую жену всем превратностям войны?
– Ваше величество…
– Можешь звать меня «отец».
– Неважно. Я требую, чтобы от меня перестали прятать мою супругу.
– Но ее никто не прячет! И зачем это тебе нужно?
– Чтобы все видели, что я действую не по принуждению!
– Да никому и в голову не придет…
– Ваше величество…
– «Отец»!..
– …Вы – король, вам не показывают всей правды.
– Какой еще правды?
– А такой. Ваши подданные боятся воевать с людьми – вот в чем штука. Если я привезу сюда жену, то все увидят, как я уверен в победе. Бояться будут меньше.
– Ну уж, Филлиноэртли, ты не то говоришь. Мы, эльфы, не можем бояться.
– А раз не можем бояться – тогда смело везите мне жену, ваше величество. Не бойтесь… за нее…
– «Отец»!.. Зови меня «отец»… Хотя бы при всех зови «отец»…
Словом, так или иначе, но вскоре Ллиа Найанна прибыла к мужу на южный берег Великой. Филька встретил супругу настороженно, но она была так весела, так непринужденно щебетала, что рада… Ее радость и впрямь выглядела такой искренней… Эльфы не умеют притворяться, – твердил себе Филька. А эльфийки? Словом он решился поговорить с женой начистоту и прямо заявил ей, что собирается бежать в Альду:
– Я не собираюсь выделывать всякие штучки по приказу твоего отца, словно дрессированная людьми собачка. Что ты думаешь об этом, Ллиа?
Вся веселость принцессы мгновенно улетучилась:
– Филлиноэтрли, я вижу, что тебя давно мучит неизбежность этого разговора. Мой отец и в самом деле живет в своем Лесном дворце и слушает только старых советников… Я – принцесса, я его дочь… Но я… я люблю тебя, Филлиноэртли…
– И что же ты скажешь? – Голос Фильки дрогнул, а руки до боли сжались на рукояти кинжала.
– Что? Что я люблю тебя.
– И?..
Принцесса потупилась, глядя в сторону.
– И пойду с тобой хоть на край света… Но ты ведь не бросишь моего отца погибать здесь? Он сказал, что не вернется на северный берег Великой, что восстановит Великие владения эльфов на юге. Филлиноэртли, он погубит себя… Я умоляю – не бросай его здесь!.. Все говорят, что этот… маркграф собирает войско против нас…
Снова что-то ухнуло, снова содрогнулся, кажется, весь этот замок. Звук приблизился, теперь вроде бы источник сотрясения был совсем рядом.
– Это что же? – Поинтересовался Никлис.
– Не знаю… Да и знать не хочу, – я приподнял Ннаонну, заворачивая ее в одеяло – оказалось, что ее ноги тоже привязаны к этому идиотскому столу.
Пока я возился с путами, Никлис сообразил – сбросил свой плащ, велел кому-то из наших вытряхнуть из одежды сраженного моим заклинанием колдуна. С грехом пополам мы одели вампирессу, но оказалось, что одежда и обувь поверженного чародея ей слишком велика. Рукава, к примеру, мы укоротили мгновенно при помощи кинжалов, но вот обувь… Тут Мертвец вспомнил, что у нас здесь имеется еще один, более мелкий, колдунишка.
Когда с оглушенного аборигена стащили обувь, он зашевелился, хрюкнул и начал приходить в себя.
– Пристукнуть, что ли? – Указал на колдуна Стер.
– Да брось его, – посоветовал кто-то. – Он вот-вот сам рассыплется.
Колдун действительно выглядел стареньким и дряхленьким.
– Неважно. Лучше добить, – высказался Мертвец, – колдун не бывает старым. Бывает только мертвым – или опасным.
Я думаю, что Стер предпочел бы совет Мертвеца, но он так и не успел сделать свой выбор. Снова раздался грохот, но теперь уже – совсем рядом. По стене, противоположной выломанной мною двери, поползли трещины, посыпались камни… Солдаты торопливо отскочили назад, кто-то поспешил выскочить из этой тесной комнаты наружу – в зальчик… А из стены вывалился порядочный кусок, я успел заметить краем глаза, как полка с крошечными магическими существами зашаталась, «демон» подхватил свою подружку и спикировал ко мне на плечо… А потом обрушилось, кажется, полстены… Всю комнату заволокло клубами пыли. Мы инстинктивно отшатнулись, чихая и вытирая глаза…
Когда пыль начала оседать, я понял, что в этом подвале стало намного светлее. Свет струился сквозь оседающую пыль, между развороченных балок и раздвинутых могучим ударом камней. Дневной свет. Серый свет могнакского дня… До меня дошло – серия ударов, встряхивавших замок – это поочередно взломанные стены и перекрытия. Кто-то стремился в эту комнату с противоположной стороны логова чародеев. У этого кого-то не было проводника, но он видимо знал направление – и шел напролом. Я сам бы мог сделать такое, но лишь с большим трудом и рискуя обрушить своды над нужным мне подвалом… Тот, кто устроил искусственное землетрясение, похоже, хорошо знал дворец, его планировку и расположение несущих конструкций – или нет?..
В проломе возникли две фигуры – несомненно человеческие фигуры. Свет шел у них из-за спины и пришельцы, конечно, почти ничего не могли рассмотреть внутри – мы (оставшиеся в комнате) тоже, в свою очередь, различали сквозь пыль только темные силуэты на светлом сером фоне. Вот они шагнули внутрь, причем один тяжело опирался на плечо другого. Мы смогли разглядеть друг друга. Тот, что опирался – высокий статный мужчина с огромным мечом в руке – медленно обвел нас живыми черными глазами и спросил:
– Кто?
Помолчали. Пауза затягивалась. Ннаонна, до сих пор стоявшая у меня за спиной, нагнулась и подняла с пола какую-то палку (у нее одной не было никакого оружия).
– Кто, – повторил пришелец, – кто из вас тот самый, что побывал в замке в Альде и унес Реликвию Рода?
И тут вперед выступил Мертвец. Спокойно и как-то даже грациозно сержант опустился на одно колено и замер, протягивая незнакомцу свой меч рукоятью вперед.
* * *
Филлиноэртли настоял-таки на своем. Он вытребовал, чтобы Трельвеллин привез сюда, на южный берег Ллиа Найанну. Король долго спорил и не соглашался, надеясь по-прежнему гарантировать верность своего полководца этим драгоценным залогом.– Да зачем это тебе? Неужели ты, Филлиноэртли, хочешь подвергнуть молодую жену всем превратностям войны?
– Ваше величество…
– Можешь звать меня «отец».
– Неважно. Я требую, чтобы от меня перестали прятать мою супругу.
– Но ее никто не прячет! И зачем это тебе нужно?
– Чтобы все видели, что я действую не по принуждению!
– Да никому и в голову не придет…
– Ваше величество…
– «Отец»!..
– …Вы – король, вам не показывают всей правды.
– Какой еще правды?
– А такой. Ваши подданные боятся воевать с людьми – вот в чем штука. Если я привезу сюда жену, то все увидят, как я уверен в победе. Бояться будут меньше.
– Ну уж, Филлиноэртли, ты не то говоришь. Мы, эльфы, не можем бояться.
– А раз не можем бояться – тогда смело везите мне жену, ваше величество. Не бойтесь… за нее…
– «Отец»!.. Зови меня «отец»… Хотя бы при всех зови «отец»…
Словом, так или иначе, но вскоре Ллиа Найанна прибыла к мужу на южный берег Великой. Филька встретил супругу настороженно, но она была так весела, так непринужденно щебетала, что рада… Ее радость и впрямь выглядела такой искренней… Эльфы не умеют притворяться, – твердил себе Филька. А эльфийки? Словом он решился поговорить с женой начистоту и прямо заявил ей, что собирается бежать в Альду:
– Я не собираюсь выделывать всякие штучки по приказу твоего отца, словно дрессированная людьми собачка. Что ты думаешь об этом, Ллиа?
Вся веселость принцессы мгновенно улетучилась:
– Филлиноэтрли, я вижу, что тебя давно мучит неизбежность этого разговора. Мой отец и в самом деле живет в своем Лесном дворце и слушает только старых советников… Я – принцесса, я его дочь… Но я… я люблю тебя, Филлиноэртли…
– И что же ты скажешь? – Голос Фильки дрогнул, а руки до боли сжались на рукояти кинжала.
– Что? Что я люблю тебя.
– И?..
Принцесса потупилась, глядя в сторону.
– И пойду с тобой хоть на край света… Но ты ведь не бросишь моего отца погибать здесь? Он сказал, что не вернется на северный берег Великой, что восстановит Великие владения эльфов на юге. Филлиноэртли, он погубит себя… Я умоляю – не бросай его здесь!.. Все говорят, что этот… маркграф собирает войско против нас…