Исьемини Виктор. За горизонтом

   Переночевав с ополченцами на опушке чахлого молодого леса, Тоиль получил новый приказ – выходить в поле и продвинуться почти до середины. Шагая во главе своих унылых мужиков, он вертел головой направо и налево – по полю двигались толпы ополченцев. Еще на поле ровным рядом стояли телеги и фургоны обоза, груженые какими-то мешками. Тоиль был бы страшно удивлен, если бы мог знать, что в мешках – песок… Обоз перегораживал всю равнину, на северном краю которой латники установили «знак». Пройдя в узкие – не шире метра – проходы между повозками, ополченцы вновь оказались на открытом пространстве. А там их уже поджидали злые и веселые латники в желто-красном. С обидными шутками и руганью солдаты заставили крестьян выстроиться по сотням относительно ровными прямоугольниками – опять же оставляя между ними проходы, но уже пошире. Затем вперед выехали кавалеристы – несколько сотен, пожалуй. Ополченцы немного успокоились. Они все еще не понимали, что происходит и почему в первый ряд выставлены только гвардейцы. Да, впрочем, мало кто задумывался о таких сложных вопросах. Сказали им выстроиться – выстроились. Больше не гоняют с места на место – и ладно…
   Тоиль и другие ополченцы не могли видеть за спинами нарядных всадников, что на северный край ратного поля выходят – и тут же растекаются по открытому пространству – колонны вражеской кавалерии. Сотни и сотни воинов в сверкающих латах.
   А тем временем в тылу красно-желтого войска также выстраивается широким фронтом гонзорская конница и дружины нескольких баронов, решивших присоединиться к Алекиану. Их в несколько раз меньше, чем ванетских и сантлакских дворян, составляющих главную силу вражеского войска…
   А на южном краю поля тоже вспоминают Арникскую битву. Ок-Икерн поясняет императору:
   – Я, ваше императорское величество, вперед выставил только гвардейцев. Они умеют понимать и выполнять приказы. По звуку труб, едва только кавалерия врага устремится вперед – они развернутся и поскачут сюда в широкие проходы между сотнями мужичья.
   – А потом?
   – Потом мужики увидят летящую на них кавалерию и бросятся бежать – да и забьют проходы между обозными телегами. Так что господа из Сантлака окажутся перед непреодолимой преградой. А там их встретят ополченцы гонзорских цехов, усиленные нашими стрелками. Цеховые – не деревенщина, эти будут драться по-настоящему. Так что стену из возов враги сразу не преодолеют.
   – Но все же преодолеют?
   – Скорее всего – да, причем с большими потерями. Ну а уж там и мы возьмемся… Главное – не дать им сразу навалиться всей силой на нашу конницу… Понимаете, ваше величество?
   – Да, маршал, – неуверенно кивнул Алекиан, – но вот чего я так и не понял. Зачем выводить в поле перед фургонами мужиков? Они ведь не смогут противостоять сеньорам?
   – Разумеется не смогут. Но если вражеская конница ударит на них – то потеряет свой разгон. Да и не попрут он и так просто на телеги, сантлакцы-то… А на мужичье они навалятся очень даже охотно – так и до телег доскачут.
   – Ага… А зачем же перед мужиками – гвардейцы? А, кажется понял! Это как альдийцы тогда, под Арником – заманивают?
   – Ну… Не совсем. Им я велел выдвинуться вперед для того, чтобы мужичье не увидело раньше времени, кто выходит против них. А то побегут прежде, чем следует… Они должны броситься наутек точно в свой срок – чтобы вывести сантлакцев на фургоны…

* * *

   Когда разведчики известили о том, что войско гномов подошло к северному скату окаймляющих долину холмов, небо над полем предстоящей битвы уже совершенно заволокло тучами. Тяжелые, серо-фиолетовые, кое-где почти черные, они нависали, казалось, над самой землей, готовые извергнуть струи дождя. Стало холоднее, ветерок проносился над полем, шевеля густую траву…
   Отряды горцев сошлись в единую толпу и двинулись, предводительствуемые лэрдами и признанными богатырями, навстречу войску гномов. Однако нелюди не показывались, а разведчики-горцы, престав таиться в траве, теперь открыто стояли по гребням холмов и не подавали никаких знаков… Вот один из них быстро направился вниз. Сотни глаз следили за его бегом… Молодой горец торопливо несется к центру толпы, к вождям. Что-то он сообщит?
   Весть, доставленная воином, оказалась невеселой. Гномы выстроились в боевую линию, но ждут. Они не пойдут в бой, пока не будут установлены их диковинные колдовские машины. Это могло помешать плану горцев, собиравшихся атаковать нелюдей, едва те выйдут из холмов. Каст дой-Лан-Анар повел глазами вокруг себя. Взгляд его остановился на Перте:
   – Эй, ты! Перт, ты ведь не боишься Анра-Зидвера? Так беги к нему, зови сюда. И пусть чародей поторопится…
   Чародей остался далеко позади – мудрить над своими волшебными цацками. Перт припустил бегом, спеша выполнить повеление лэрда. Когда он, запыхавшись и с трудом переводя дыхание, передал магу слова Каста, то Анра-Зидвер так грозно глянул на него, что душа у юноши ушла в пятки. Однако затем чародей все же поднялся с колен и молвил:
   – Конта, ты все понял? Сможешь сам довести дождевую формулу до конца?
   Ученик мага кивнул. Тогда Анра-Зидвер обернулся к Перту и объявил:
   – Идем!
   У юного горца не достало духу попросить мага идти быстрее… Когда они почти достигли задних рядов ополчения, на головы упали первые дождевые капли – очень крупные и холодные. Маг что-то буркнул неразборчиво и зашагал сквозь ряды почтительно расступающихся горцев туда, где восседал на лошади рыцарь и кучкой стояли лэрды, окруженные здоровенными телохранителями. Перт плелся следом. Лэрд Каст встретил мага улыбкой:
   – Гангмар тебя забери, чародей! Твой дождь и впрямь помешал недомеркам! Их волшебная снасть давно собрана, но стоит без дела. Видно, все же колдовской ливень как-то помешал им пускать камни… Это славно, Гангмар тебя забери!..
   – Поосторожней со словами, лэрд, – буркнул маг.
   – А чего я такого сказал? Говорю, молодец ты, здорово коротышек уел… А, понял, ты про Гангмара… Ну, прости, не серчай. Я же это к тому…
   Однако договорить лэрду не дали. Вокруг разом заговорили горцы, указывая друг другу в сторону холмов на севере. Сквозь пелену дождевых струй было видно, что торчавшие на виду разведчики все дружно повернулись и бегут к своим… Горцы подобрались и сошлись теснее, лучшие бойцы образовали плотную сомкнутую группу вокруг рыцаря. Мокрые поникшие перья на шлеме придавали фигуре всадника унылый и печальный вид… В установившемся ровном негромком шорохе дождя звонко цокали крупные капли, ударяясь о рыцарские доспехи и оружие горцев…
   Вот на гребне холмистой гряды показался ровный ряд шлемов, поднимаясь все выше и выше… Показались стальные личины, из-под которых неопрятно свисали мокрые бороды, затем плечи… Гномы шли не спеша, экономя силы и дыхание… Их страшные машины по-прежнему бездействовали. Если сейчас гномы спустятся в долину – то их чародеи так и не решатся пускать в ход свою волшбу, опасаясь ударить по своим. Горцы напряженно следили за шеренгой приземистых широких силуэтов… Вот уже фигуры нелюдей вырисовываются на фоне потоков дождя целиком, переваливают гребень… Показался второй ряд… Они спускаются вниз – навстречу ополчению малогорских кланов. Дождь лупит по рогатым шлемам, по широченным плечам, покрытым сталью и облепленным мокрыми плащами…
   Лэрд Каст медленным движением сбросил меховую куртку, пропитанную влагой, за ним то же самое сделали и другие – эти толстые мохнатые шкуры, заменявшие горцам доспехи, все равно не защитят от могучих гномьих ударов, так что нет смысла отягощать себя и стеснять движения… Каст оглянулся, махнул топором над головой и первым зашагал вперед. Пустил коня шагом рыцарь, вся огромная толпа в мокрых белых рубахах качнулась, устремляясь навстречу выходящим на равнину гномам…

ГЛАВА 46

   Пальцы Ннаонны крепче сжали мое плечо и она очень тихо подтвердила:
   – Он мой жених… дедушка… Он меня спас от колдунов.
   «Дедушка», значит. Ну что ж – вполне подходящий статус. Вообще, ситуация у нас сложилась чертовски интересная. Этот самый Могнак Забытый – он был давно фактически отрезан от Мира и избавлен от каких бы то ни было пришельцев – а тут сразу с двух сторон в него вторгаются могущественные враги. Ведь Проклятый Принц – похоже, что пока мы петляли, искали обходы и всячески ухищрялись – он шел напролом. Интересно, он и наружную городскую стену так же пробил? Вряд ли, скорее нашел какой-то другой способ. Но в любом случае шороху этот Гериан наделал! И все ради того, чтобы поглядеть на своего незнакомого родственника, которого даже не видел никогда. Не знал и того, что это девушка. Он искал «вампира» – интересно, как он это себе представлял? Пока я рассуждал об этом – Гериан тоже изучающе разглядывал нас, наконец последовал вывод:
   – Тогда мы не враги, полагаю… От колдунов? Дитя, ты сказала: «от колдунов?»
   – Да. Они напали… Колдуны и их мертвые солдаты. Схватили меня… Я отбивалась… Я…
   – Колдуны… – «дедушка» уже не слушал ее лепет, – какие-то мерзавцы превратили Могнак в свое мрачное логово и я еще доберусь до того, кто за всем этим стоит… Могнак должен был стать памятникам всем нам… Вечным монументом на руинах прекрасной мечты – а какие-то подонки… Анрен, ты не знаешь, что здесь произошло? Или…
   – Я явился сюда с солдатами демона – ответил сержант, – но вот там в углу лежит некто… Приглядитесь к нему, ваше высочество, ибо мне он показался знакомым.
   Дряхлый колдун, словно услышав эти слова, завозился на полу и затем приподнялся, тряся головой. Вроде бы очухался – сел и огляделся.
   – А-а-а… – каркнул он, – надо же, кто сюда явился… Пожаловал… Чтобы завладеть всем, что я построил? На готовенькое пожаловал? Или нет, не захватить – разрушить… Разрушить все…
   – Ты мне кажешься знакомым… – Принц нахмурился. – Квор?
   – Квор? – Вдруг взвизгнул старикашка. – Нет, не Квор! Не твой забитый служка, которого ты унижал своей гадкой жалостью! Все ныне изменилось! Теперь я – Кворкрих, глава Черного Круга! Я был владыкой и повелителем Могнака, пока Гангмар не принес тебя! Но и ты не сможешь… Не получишь!..
   Вопя свои похвальбы и проклятия, Кворкрих поднялся на ноги – маленький, растрепанный, нелепый в своем гневе, но и внушающий при этом некий ужас. Он потрясал кулачком над головой и завывал, брызжа слюной. При этом он что-то делал другой рукой, словно вытряхивал какой-то маленький предмет из рукава в горсть – но на это никто не обратил внимание. Маленький негодяй очень ловко разыгрывал порыв бессильного гнева, отвлекая внимание… А может, он и не играл, а совершенно искренне бесновался? Ведь в самом деле – если он был здесь главным, то сейчас на его глазах рушилось все, что он возводил сотни лет. Сотни лет – и все идет прахом в одночасье! Тут было, от чего обезуметь.
   – Пока ты не объявился – я здесь был король и архиепископ, повелитель и владыка! Сотни магов и мертвых солдат повиновались мне! Ты хочешь разрушить мое царство?! Так получай!..
   Выкрикнув это (мы все слушали, словно завороженные страстью в его неожиданно пронзительном голосе), старик приподнялся на цыпочки и швырнул в принца мощный заряд колдовского пламени. Никто не успел и дернуться – кроме Мертвеца. Тот прыгнул навстречу заряду магии и… Рухнул, сраженный… Гериан шагнул было вперед, занося свой огромный меч, но тут силы оставили его, он пошатнулся… Я же действовал машинально – левой рукой отодвинул Ннаонну, делая шаг вперед – и нанес удар Черной Молнией. Так легко… Не издав больше ни звука, старикашка осел на пол грязной кучкой тряпья… Какой он маленький… Принц Гериан опустился на колени над Мертвецом – а тот, похоже, умирал…
   – Я мечтал… чтобы… именно так, ваша… светлость… закончился ваш эксперимент.
   – Котрем… Котрем, нет…
   – Я долго ждал… – и все. Больше ни звука, ни движения.
   По лицу принца скатились две слезы, прочерчивая темные дорожки в сплошной маске кирпичной пыли, покрывавшей его щеки. Тишину прорезал голос Стера:
   – Я, конечно, прошу прощения, но что мы, Гангмар возьми, здесь до сих пор делаем? Не пора ли уносить ноги?
   От необходимости отвечать я, однако, был избавлен – в углу комнаты ослепительно сверкнуло, распахнулся черный провал прямоугольной формы и знакомый (ох, знакомый!) голос произнес:
   – Пора, король-демон! Время отдавать долги!

* * *

 
Это Родина-Смерть!
Это Родина-Смерть!
 

Егор Летов

   Тоиль осмотрелся. сплошная стена конских задов и красно-желтых плащей впереди – это внушало уверенность. Перед ними, серыми мужиками, стоит лучшее войско империи, лучшее войско Мира – кавалерия в цветах гвардии! Отчетливо несло навозом…
   Где-то далеко затрубили трубы, гнусаво взвыли рожки… Еще неясный, далекий пока, топот сотен копыт наполнил воздух… Все дружнее, все убыстряя темп – и вот земля уже содрогается под ударами несущейся галопом конницы. Того, что произошло после, Тоиль не мог предвидеть. Никто в серой толпе не мог предвидеть – красно-желтые без суеты, но очень быстро, развернули коней и устремились в широкие проходы, остававшиеся между сотнями ополченцев… А в просветах между ними – несущиеся во весь опор… Зеленовато-бурые плащи поверх серой стали… Словно сотни Гуэнвернов, словно войско призраков летит на растерянных ополченцев, одетых, кстати, в такую же блеклую ткань… И земля ходит ходуном под ногами, сотрясаемая тяжелым топотом рыцарской конницы, и ходуном ходят пики в ладонях, разом покрывшихся потом. А красно-желтые уже позади, они выстраиваются цепочками, втягиваясь в узкие проходы между возами… И все тоньше изумрудно-зеленая полоска травы между серыми всадниками и серыми пехотинцами…
   Кто-то завопил первым, крик тут же подхватили:
   – Братцы-ы-и-и-и!.. Бежи-и-им!..
   – Люди-и-и… Убиваю-у-ут!..
   – Спа-айся-а-а-а!..
   И разом лопнула серая стена пеших сотен, обращаясь в толпу… Нет, в насмерть перепуганное стадо. Сотни людей бросились бежать, сталкиваясь и сбивая друг друга с ног, бросая свое убогое оружие и дико, нечеловечески ужасно завывая… И такая тоска в этом многоголосом стоне, и такая обреченность и мука… А кавалерия приближалась, словно невероятная океанская волна – тоже ревящая, храпящая, бряцающая железом… И топот – оглушительный топот копыт… Вот всадники уже нависают над бегущими, десятки закованных в сталь рук заносят пики – новый взрыв воплей, в котором к смертному животному ужасу примешивается боль. Сломав пики, либо намертво (намертво!) всадив их в живую плоть, кавалеристы бросают древки и выхватывают мечи, берутся за притороченные к седлам секиры и палицы – начинается жуткая бойня. Ряды кавалерии смешиваются, латники, захваченные кровавым пьянящим хмелем, протискиваются между сеньорами, спеша принять участие в избиении себе подобных. Невероятная сила несет их, гонит и воет сладко в уши – убей, разруби, проткни!.. Растерзай их!.. Вот твоя жизнь – настоящая жизнь!.. Ради этого и мамка родила! Так что – бей-коли-руби!.. И вздымаются мечи и секиры, терзая плоть…
   Разом рухнули нсколько десятков всадников вместе с лошадьми – в этой общей кутерьме их сшибли, опрокинули соратники, а задние ряды латной конницы пронеслись по ним, так и не разобрав, что у этих под серым рядном – стальные латы и кольчуги?.. Или только умирающая плоть… Более четырех тысяч гонзорских крестьян было в рядах ополчения – такую огромную толпу невозможно растоптсть мгновенно. Без малого тысячная масса кавалерии увязла, как в болоте, в живой, колышущейся, влажно шевелящейся массе убиваемых людей… Передние из числа беглецов достигли телег и бросились в узкие проходы как раз следом за красно-желтой конницей, а на возах и за ними уже выстраивались горожане-гонзорцы. Они устанавливали на телегах массивные деревянные щиты и готовили луки. Всадники в имперских цветах снова выстраивались в линию, сзади к ним бегом приближались гвардейские стрелки. Никто из гвардейцев больше не смеялся и не подтрунивал над сиволапым мужичьем – с седел было хорошо видно, что творится за строем телег…
   Горожане не мешали своим землякам протискиваться к спасению сквозь их импровизированную стену – по ту сторону бушевал кроваво-стальной вихрь. Кто-то из уцелевших ополченцев так и бежал дальше, не в силах остановиться и даже поглядеть вокруг, кто-то в изнеможении валился на траву… Серо-стальной вал подкатывался все ближе к цепи повозок, оставляя за собой истоптанное поле, сплошь устланное телами в серой, густо запятнанной багровым и черным, одежде…
   Гвардейские лучники миновали шеренгу кавалерии и рассыпным строем бросились к телегам, смешиваясь с гонзорскими горожанами. Вот ближе и ближе конники – уже можно попытаться взять передних на прицел… Засвистели первые стрелы, еще несколько всадников свалились под ноги серо-стальной массе, но их товарищи как будто не замечали этого – их по-прежнему гнала слепая жажда убивать и терзать… Не обращая внимания на смертоносные стрелы, они стремились истребить все живое и движущееся перед собой… Все тоньше заполненное пешими пространство между всадниками и возами, все шире – заваленное неподвижными телами за спиной у серых кавалеристов… Везде – кроме одного участка поля.

* * *

   Когда вся людская масса качнулась назад, обращаясь в паническое бегство, первой мыслью Тоиля было: «Бежать! Бежать без оглядки!» Вместо этого он с удивлением обнаружил, что стоит на месте и орет, перекрывая визгливым мальчишеским фальцетом рев и топот:
   – Всем стоять! Не бежать! Бегущих потопчут!..
   Еще удивительнее было то, что его послушались. «Его» сотня стояла на месте, лишь кто-то неуверенно выдохнул:
   – Как же, господин сотник?.. Ведь…
   «Господин сотник»… Вековой страх перед господином, въевшийся в кровь и в кости, оказался куда сильнее, нежели страх новый – перед неминуемой гибелью под копытами кавалерии…
   – Сомкнуть щиты! – Скомандовал Тоиль. – Стоять теснее. Палки наперевес!
   Откуда только на него снизошла эта уверенность? Но страх прошел. Ополченцы сдвинули плетеные щиты и выставили свои пятиметровые шесты, вцепившись в них по двое. Наспех затесанные острия покачивались в дрожащих ладонях на уровне конских ноздрей… Стиснули зубы, замерли. Вот она накатывает, тяжелая волна кавалерии… Кто-то закрыл глаза, кто-то спешно забормотал молитву, кто-то выругался… Топот ближе, стонет и качается твердь… Тоиль зажмурился, ожидая неминуемого удара…
   …И ничего не произошло. Кавалеристы с грохотом промчались мимо, обтекая строй тоилевой сотни. Не то, чтобы господа рыцари испугались толпы мужиков, но как-то само собой вышло, что на стену щитов и частокол грубо заточенных кольев не полез никто… Чуть-чуть дернуть за повод… Тронуть коленом чуткий (даже под боевым снаряжением) конский бок… И – вперед! Бей-коли-руби!!! Вот они бегут, жалкие недочеловечки, пожива воронью… Вот они…
   Два латника, скакавшие в задних рядах серого воинства, не успели свернуть и с разгона налетели на подставленные колья. Под мощным напором ополченцы, сжимавшие оружие, подались назад, сухо хрустнула, разлетаясь на куски, палка, дико захрапел, опрокидываясь, конь… Латники взвыли – и тут же вовсю заработали дубинки и топоры. Крестьяне вкладывали в удары весь свой страх, толпой избивая рухнувших вместе с конями солдат.
   Тоиль успел только разок ткнуть поверженного латника мечом. Он так и не понял, поразил ли он врага или нет – его тут же оттеснили, отодвинули в сторону… Юный сотник поглядел на меч в руках, на мужичков, копошащихся вокруг распростертых тел, глянул в сторону вражеского стана и заорал:
   – В строй! Щиты, держите щиты!..
   Там, откуда на них обрушилась лавина конницы, теперь спешно выстраивалась вторая линия вражеского войска. Отряды конницы и пехоты… Все – в сером.
   – Равняйте ряды, – завопил было Тоиль, но тут голос наконец не выдержал, сорвался на визг…
   Тем не менее, его послушались – крестьяне с видимым сожалением отступились от убитых, снова пытаясь образовать шеренги. Тоиль выбрался из плотно сбившейся толпы наружу и прошелся вокруг, расталкивая мужичков и вытаскивая наружу щитоносцев. Оглядев свое войско, он скомандовал:
   – Палки не бросать, держать их поднятыми вверх, чтоб не мешали. А теперь медленно – назад… Пока на нас никто не глядит…
   Неровный строй двинулся вспять. Приободрившиеся было мужички с ужасом озирались на тела, что стали попадаться вокруг все чаще – окровавленные, жутко изуродованные, растоптанные в кашу… Тем, кто шагал в заднем (или теперь уже переднем?) ряду, было видно, что тел попадается все больше, им уже было видно, как рубят их земляков перед цепью повозок
   – Это что же такое, – наконец не выдержал кто-то, – это как же так… Сколь народу-то потоптали… За что?..
   И вздох – громкий, высокий, почти переходящий в визг или плач.
   – Молчи, – буркнул Тоиль, – молчи, дурак… Не пугай, нельзя сейчас бояться. Если бы мы побежали – так и нас бы… Так же, как этих… Нельзя бояться.
   – Это верно, – буркнул мужик постарше, – ежели бы и мы побегли, то и нас бы тоже… так… Спасли вы нас, господин сотник. От лютой смерти спасли… Век помнить буду, век Гилфинга-господа молить за вашу милость…
   Мужик всхлипнул, размазывая одинокую слезу по бороде.
   – Погоди благодарить, – не глядя в сторону бородатого, отозвался Тоиль, еще дожить надо… Битва-то только началась…
   И посмотрел в сторону линии повозок… А там творилось что-то невообразимое. Остатки ополченцев укрылись за возами, а кавалеристы рыскали вокруг, грозя оружием и яростно рыча – словно псы, загнавшие кошку на дерево. То один, то другой в остервенении бросался на импровизированную стену, но горожане легко отбивались, а стрелки били в упор из луков – там и сям раздавались вопли пораженных стрелами. Кто-то из рыцарей пытался протиснуться между возами – их встречали красно-желтые конные гвардейцы… А на северной половине поля напрасно заливались рожки, призывая кавалеристов вернуться назад – вкусившие крови не желали отказываться от добычи, сантлакская конница кружила перед возами, истекая кровью, неся потери и топча своих же поверженных соратников…

ГЛАВА 47

   Когда Ингви неожиданно для всех шагнул в прямоугольный черный провал в пространстве, повинуясь таинственному зову, никто не успел сообразить – что, собственно говоря, происходит. С шорохом и пощелкиванием в углу раздался голос, открылся черный зев колдовского хода – и король-демон шагнул в него. Не оборачиваясь, не произнеся ни слова. И без малейших колебаний, как будто. Затем вновь что-то зашелестело – и черный прямоугольник свернулся, осыпался черными хлопьями, которые почти мгновенно истаяли…
   Ннаонна поглядела на свои ладони, минуту назад лежавшие на плечах Ингви, затем перевела взгляд на своего «дедушку».
   – А теперь-то чего делать будем? – Нарушил наконец молчание Стер.
   – А чего делать, – отозвался Никлис, – ноги делать… отсюда… Эй, ваша милость принц великий, ты это… Слышь-ка… С нами или как?
   Гериан все еще сидел на коленях над телом своего вассала. Услышав вопрос Никлиса, он глянул на вампирессу:
   – А ты что скажешь, дитя? Куда ты желаешь отправиться?
   Ннаонна потупилась и обхватив себя руками зябко поежилась:
   – Мы должны искать Ингви.
   Словно в ответ на ее слова в углу что-то замерцало, словно черный свет излился из таинственного окошка и голос Ингви чуть слышно произнес:
   – Прости, На… Я должен… Но я вернусь. – Длинная пауза. Окно уже начало блекнуть, когда вновь раздалось. – Я вернусь… Я обязательно вернусь… Домой…
   Когда колдовское окошко исчезло окончательно, вновь на минуту воцарилась тишина. Затем Никлис заявил:
   – Ну домой – так домой! Идем… это.
   – И куда же это вы собираетесь? – Подал голос из угла Гезнур.
   Граф по-прежнему цепко держал Хига на поводке. Внезапно младший ученик мага дернул рукой, в которой металлом блеснул маленький амулетик, Гезнур качнулся вперед – волшебная нить в его руке мгновенно ослабла. Воспользовавшись тем, что исчезновение Ингви отвлекло всеобщее внимание, мальчишка решился на побег и воспользовался своим главным козырем, ловко припрятанным амулетом. Разорвав колдовской поводок, он рванулся к двери – но по дороге был пойман. Стер, цапнув его за капюшон мантии, легко приподнял над полом и заявил:
   – Постой-ка, малец, не так быстро… а в самом деле – куда мы сейчас?
   – Да куда угодно, только подальше отсюда, из этого мерзкого логова, – буркнул кто-то из солдат.
   – Его величество сказал – «домой», – упрямо повторил Никлис, – его величество изволит вернуться в свое владение, в Альду, стало быть.
   – Да, – поддержала Ннаонна, он и мне обещал вернуться. Вы все слышали? Дедушка… Ты… Вы… – вампиресса неуверенно взглянула на своего загадочного родича.
   – Да, дитя, – кивнул тот, поднимаясь с колен, – я с тобой. Я провожу тебя хоть в твой Замок, хоть прямо в королевский дворец… Я, знаешь ли, очень рад тебя видеть… И мне жаль, что мы не встретились раньше. Если бы я знал, что у меня есть такая чудесная внучка…