Страница:
Что касается разведданных, то из них стало ясно, что наибольшую угрозу представляет направление Березино, Могилев. Отсюда вытекала необходимость продолжения маневренной обороны в междуречье Березины и Днепра, чтобы выиграть время для сосредоточения основных сил на рубеже Днепра и оборудования предмостных укреплений у Шклова и Могилева.
В соответствии с такой оценкой в проекте боевого приказа предлагалось поставить задачи: 61-му стрелковому корпусу - упорно оборонять рубеж по Днепру на участке Шклов, Могилев, Буйничи, имея предполье с передним краем по реке Друть; 45-му стрелковому корпусу - оборонять рубеж по Днепру на участке Селец, Новый Быхов, имея предполье с передним краем по реке Лохва до местечка Слоневщина{44}. Включенную в этот день в состав армии 137-ю стрелковую дивизию рекомендовалось оставить в резерве. Ей было приказано сосредоточиться восточнее Могилева и с утра 10 июля приступить к подготовке обороны на рубеже реки Реста.
Переписав начисто проект приказа, я пошел к А. В. Петрушевскому. Однако за его столом сидел незнакомый генерал-лейтенант и оживленно беседовал с Александром Васильевичем. Это был моложавый человек с зачесанными назад волнистыми волосами, низко посаженными над глазами бровями и небольшими усиками. Вид у него был, как перед парадом: обмундирование наглаженное, ремни новые, сапоги начищены до блеска, на груди - орден Красного Знамени, медаль "XX лет РККА" и значок депутата Верховного Совета СССР. Я растерялся и хотел закрыть дверь.
- Товарищ подполковник! - услышал я звонкий голос.- Не пугайтесь - я не привидение, а ваш новый командарм.
Оказалось, что пока мы занимались в нашей землянке, расположенной поодаль, неотложными делами, прибыл новый командующий - генерал-лейтенант Ф. Н. Ремезов. Я вошел и представился.
- Что у вас в папке? - спросил командарм.
Я протянул ему проект приказа.
- Почему от руки?
- Так было принято при Петре Михайловиче,-ответил я.
- И панибратство тоже поощрялось? - лукаво улыбнувшись,
поинтересовался Ремезов.
- Никак нет,- ответил я, не совсем поняв, шутит он или говорит всерьез.
- Садитесь. Почерк разборчивый, прочту,- продолжал командарм и, быстро пробежав глазами документ, заключил: - Толково, а главное, коротко. Филатову не повезло, а мне не посчастливилось в другом - увидеть в бою войска, которые сам воспитывал. Ведь мой 69-й корпус - гордость Орловского военного округа остался в 20-й армии.
Тут же было решено, что с целью разъяснить поставленные задачи и оказать на месте помощь в организации обороны утром 9 июля в войска отправятся работники штаба армии. Мне было приказано выехать в 45-й стрелковый корпус, который возглавлял комдив Э. Я. Магон{45}. Этот немногословный, сдержанный военачальник чем-то напомнил мне А. И. Корка. Когда я доложил Эрману Яновичу о цели своего приезда, он сказал, что задача ему ясна, но организовать оборону за Днепром в предполье из-за недостатка сил он не в состоянии. К тому же передовые танковые части Гудериана на отдельных участках не только подошли к Днепру, но и пытаются форсировать его. Командира корпуса особенно беспокоило запаздывание с переброской войск. К этому моменту прибыло 8 эшелонов 148-й стрелковой дивизии, остальные еще находились в пути. Совсем не было сведений о 132-й дивизии С. С. Бирюзова.
Несмотря на то что в полосе корпуса к обороне изготовились лишь части 187-й и несколько подразделений 148-й стрелковых дивизий, Эрман Янович был настроен решительно. Он собрался ехать в район Быхова и пригласил меня с собой. Мы побывали в частях 187-й стрелковой дивизии, которой командовал мой однофамилец Иван Иванович Иванов. Давая указания по организации обороны, Магон сочетал требовательность с отеческой заботой о подчиненных. Не случайно о нем говорили: "С таким командиром пойдешь в огонь и в воду". По просьбе Эрмана Яновича я подробно рассказывал в частях об опыте борьбы с вражескими танками воинов 64, 100 и 162-й стрелковых дивизий. Пропаганда боевого опыта занимала в эти дни решающее место и в работе политорганов, партийных организаций.
В штаб армии я возвратился вечером и сразу же доложил генералу Ремезову и комбригу Петрушевскому о положении дел в 45-м стрелковом корпусе и тех мероприятиях, которые мы с Э. Я. Магоном осуществили. Сообщил при этом о сосредоточении крупных сил противника в районе Быхова и попытках врага форсировать Днепр севернее этого города. Александр Васильевич сказал, что гитлеровцы пытались в тот день форсировать Днепр и в полосе 61-го стрелкового корпуса, в районах Шклова и Денисовки, но и там получили отпор. Однако танкисты Гудериана упорно нащупывали наши слабые места и навалились со всей силой на ослабленные части 20-го механизированного корпуса. Вот как это было.
С рассветом 9 июля на участке 20-го мехкорпуса, обтекая его фланги в направлении Куты и Угалья, враг все же прорвался. Командир 20-го решил сильными отрядами уничтожить вклинившегося противника. Выполняя этот приказ, части корпуса изрядно потрепали полк СС, разгромили мотопонтонный батальон и батальон связи. Но наша оборона на реке Друть оставалась прорванной, и немцы достигли предмостных укреплений перед Днепром. В дальнейшем 20-й механизированный корпус был выведен из боя и сосредоточен в районе Старинки для доукомплектования (он, напомню, участвовал в боях с момента выхода гитлеровцев на подступы к Минску и понес большие потери).
А теперь заглянем в стан врага. Перед нами была 2-я танковая группа Гудериана, три корпуса которой (24, 46 и 47-й танковые) полностью или частично наступали в полосе армии. Из послевоенных воспоминаний этого апологета танковой войны следует, что Гудериан решил, не ожидая подхода своих пехотных соединений, форсировать Днепр, так как его обуревали честолюбивые замыслы стать главным исполнителем плана "Барбаросса". Он вступил даже в полемику со своим непосредственным начальником - командующим 4-й полевой армией фельдмаршалом фон Клюге, которому танковые группы Гота и Гудериана были временно подчинены. "7 июля,- писал Гудериан,- я должен был принять решение: либо продолжать быстрое продвижение, форсировать своими танковыми силами Днепр и достичь своих первых оперативных целей наступления в сроки, предусмотренные первоначальным планом кампании, либо, учитывая мероприятия, предпринимаемые русскими с целью организации обороны на этом водном рубеже, приостановить продвижение и не начинать сражения до подхода полевых армий.
За немедленное наступление говорила слабость в данный момент обороны русских, которая только еще создавалась... Правда, у нас имелись сведения о подходе к противнику подкреплений... Но наша пехота могла подойти не раньше как через две недели{46}. За это время русские могли в значительной степени усилить свою оборону. Кроме того, сомнительно было, удастся ли пехоте опрокинуть хорошо организованную оборону на участке реки и снова продолжать маневренную войну. Еще в большей степени вызвало сомнение достижение наших первых оперативных целей и окончание кампании уже осенью 1941 г. Это-то и было как раз главным.
Я полностью сознавал всю трудность решения. Я считался с опасностью сильного контрудара противника по открытым флангам...{47}"
Несмотря на все это, Гудериан решил безотлагательно готовиться к форсированию Днепра. Он признавался, что ему не удалось взять Рогачев и Могилев с ходу, поскольку русские занимали сильные предмостные укрепления под Рогачевом, Могилевом и Оршей. 47-й танковый корпус готовился форсировать Днепр между Могилевом и Оршей у поселка Копысь, а 46-й - у Шклова. В целях достижения внезапности передвижение немецких войск и выход их на исходное положение совершались только ночью{48}.
Учитывая активность вражеской авиации 9 июля в районах Шклова и Старого Быхова, а также попытки наземных войск форсировать Днепр, мы предвидели возможность ударов противника на этих направлениях, но не столь крупными силами, как это оказалось в действительности. Если намерения 46-го танкового корпуса немцев нами были в основном поняты, то появление 24-го корпуса на левом фланге армии стало для нас полной неожиданностью. Штабу армии не удалось предугадать его перегруппировку из-под Рогачева, так как авиации для проведения воздушной разведки у нас не имелось, а подразделений 187-й стрелковой дивизии за Днепром не было. Не смог помочь нам своей информацией и штаб фронта. В его разведсводке на 8.00 10 июля 1941 года указывалось, что "противник в течение 9 июля и ночи на 10 июля продолжал сосредоточение крупных сил 24-го корпуса". Гудериан здесь явно преувеличивает отставание общевойсковых сил, ибо фактически их передовые отряды появились в этом районе через пять-шесть дней. в составе 3-4 танковых дивизий на западном берегу р. Днепр в 15 км северо-восточнее Рогачева, а также у Жлобина и Проскурни. К исходу 9 июля и в ночь на 10 июля он вел артиллерийский огонь по расположению наших частей и подготавливал переправы на участке Зборово, Задрутье, Жлобин, Проскурни"{49}. А вывод из оценки действий врага гласил: "Основные усилия наблюдаются на лепельско-витебском и бобруйском направлениях, где в ближайшее время возможно форсирование р. Днепр"{50}. Так что штаб фронта тоже ничего не знал о перегруппировке 24-го танкового корпуса в район Быхова.
А Гудериан тем временем в 10 часов 30 минут 10 июля, после мощной артиллерийской и авиационной подготовки, бросил свои передовые танковые подразделения на форсирование Днепра. Завязались упорные бои. К 14 часам танкисты Гудериана овладели плацдармом площадью 7 километров по фронту и до 10 - в глубину. Части 187-й стрелковой дивизии контратаками пытались уничтожить переправившегося противника. Они нанесли ему большой урон, но ликвидировать плацдарм не смогли, так как сами понесли большие потери от не прекращавшихся ни на минуту массированных ударов вражеской авиации.
Оценив сложившуюся обстановку, командующий армией разрешил командиру 45-го стрелкового корпуса Э. Я. Магону отвести 187-ю дивизию на рубеж Кульмицы, Красная Слобода. Одновременно он приказал ему контратаковать противника частями 148-й и 137-й дивизий. Последняя находилась в резерве армии. Боевое распоряжение ее командиру, подписанное А. В. Петрушевским и мною, было отправлено в 14 часов 5 минут{51}. В это время дивизия действовала на правом фланге армии. Ей предстояло срочно перегруппироваться на левый фланг. Генерал Ремезов приказал мне встретить ее передовые подразделения и вывести их в назначенный район.
Около 18 часов мы с командиром 137-й дивизии полковником И. Т. Гришиным уже явились на командный пункт Э. Я. Магона, и Гришин доложил о прибытии своих четырех стрелковых батальонов. На подходе были два артиллерийских дивизиона. Медлить было нельзя. Командир корпуса решил подошедшими подразделениями 137-й дивизии и двумя батальонами 148-й дивизии контратаковать закреплявшегося на плацдарме врага. Вечером разгорелся жаркий бой. Контратакующих поддерживала 11-я авиадивизия, которой командовал дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Г. П. Кравченко. В течение дня она разрушила переправу противника у станции Барсуки. Кроме того, были атакованы с воздуха скопления артиллерии в районе Борколабово. По сведениям летчиков, имелись попадания, были замечены пожары; в воздушном бою наши авиаторы сбили один "Хейнкель-111". Действия авиации, а я, признаюсь откровенно, видел такое количество своих самолетов в воздухе впервые, воодушевляли воинов, повышали их наступательный порыв. Оставив на поле боя десятки трупов и несколько сожженных танков, враг вынужден был отступить. Однако плацдарм в районе Быхова ликвидировать нашими немногочисленными по сравнению с противником силами все же не удалось.
В связи с возникновением опасности на левом фланге армии генерал Ремезов по согласованию с маршалом Тимошенко решил приблизить свой командный пункт к частям 45-го стрелкового корпуса. Штаб армии ночью переехал в район железнодорожной станции Чаусы. Командарм потребовал от штаба уделить максимум внимания встрече железнодорожных эшелонов с войсками и направлению выгрузившихся частей по соответствующим маршрутам.
Встречей войск занималась в те дни большая часть работников управления армии. Вражеская авиация непрерывно бомбила эшелоны в пути и на пунктах разгрузки. Графики движения нарушались, нередко приходилось выгружать войска еще до прибытия на станцию назначения и вести их далее походным порядком.
Утром 11 июля под прикрытием авиации Гудериан бросил в наступление все свои соединения. Части 47-го танкового корпуса форсировали Днепр в районе Копысь в полосе 20-й армии. 46-й танковый корпус нанес удар близ Шклова по 53-й стрелковой дивизии нашей армии, а 24-й - возобновил наступление крупными силами, переправившимися в течение ночи на плацдарм. На обоих флангах 13-й армии развернулись ожесточеннейшие бои. Севернее Шклова 11 июля форсировала Днепр дивизия СС "Райх", южнее - 10-я танковая. Части нашей правофланговой 53-й стрелковой дивизии вначале успешно отражали попытки противника переправиться через реку, но ему все же удалось захватить небольшие прибрежные участки и приступить к наводке наплавных мостов. Чтобы уничтожить вражеские переправы, артиллерия дивизии в течение всего дня вела сильный огонь по ним. Неоднократно наносила бомбовые удары наша авиация.
За правый фланг в связи с упорным сопротивлением, оказываемым противнику 53-й стрелковой дивизией, командование 13-й армии особого беспокойства в тот день не проявляло. Наше внимание было приковано к левому флангу - к частям 45-го стрелкового корпуса, которые вели тяжелые бои с переправившимися ночью и продолжавшими переправляться днем на быховский плацдарм 3-й и 4-й танковыми и 10-й моторизованной дивизиями.
По указанию командарма я в течение дня находился в районе боев. 148, 187 и 137-я стрелковые дивизии делали все возможное, чтобы локализовать успех врага. Все - от бойца до генерала - бились, не щадя своей жизни. Каждая пядь земли была полита их потом и кровью. Большой урон нес и враг, но мощная поддержка авиации и подавляющее превосходство в танках делали свое дело. Штаб армии, однако, не терял надежды на восстановление положения. Да и командующий фронтом в своей директиве вновь приказал войскам 13-й "уничтожить части противника, прорвавшиеся на восточный берег р. Днепр, и прочно оборонять рубеж р. Днепр"{52}.
Решено было в ночь на 12 июля измотать врага, а с рассветом нанести ему удар частями корпусов Магона и Бакунина в направлении Сидоровичей и Борколобово. Штаб армии разработал детальный план этого контрудара. 507-му полку 148-й дивизии предписывалось прочно удерживать оборону на рубеже Селище, Стайки;
292-й полк этой дивизии, усиленный артиллерией, получил задачу наступать из района Старой Малеевки на Сидоровичи во взаимодействии с 747-м полком дивизии М. Т. Романова. 160-я дивизия должна была овладеть селами Прибрежье и Перекладовичи. Активная задача была поставлена и 187-й дивизии. А 137-я тем временем подтягивалась в район Старой Малеевки с целью нарастить удар первого эшелона.
Эти действия мы запланировали на 4 часа утра 12 июля, однако в начале пятого Э. Я. Магон сообщил, что раньше 7 часов начать наступление он не сумеет из-за опоздания с подвозом боеприпасов. Раздраженный этим, генерал Ф. Н. Ремезов решил лично разобраться с причинами задержки и самому руководить там боем. Около 6 часов он с адъютантом и двумя работниками штаба - майором В. И. Светличным и старшим лейтенантом Ф. М. Потаповым выехал в Червонный Осовец на КП Э. Я. Магона. В пути, в районе деревни Давидовичи, машина командарма была обстреляна прорвавшимися южнее станции Чаусы автоматчиками из 10-й моторизованной дивизии немцев. Федор Никитич получил пять ранений. Он был быстро доставлен в ближайший медсанбат, где ему оказали первую помощь, а затем организовали перевозку в тыловой госпиталь. Забегая вперед, скажу, что, к счастью, Ф. Н. Ремезова удалось не только спасти, но и быстро поставить на ноги, так что уже в ноябре 1941 года он, командуя 56-й армией, отличился при освобождении Ростова-на-Дону. А сопровождавшие командарма работники штаба отделались царапинами. В командование армией временно вступил А. В. Петрушевский.
Скрупулезно разработанный нами план контрудара, к сожалелению, удалось реализовать лишь частично. Мы овладели Перекладовичами, Сидоровичами и удержали их, невзирая на ожесточенные атаки врага. Это заставило гитлеровцев искать у нас слабые места. В конце концов они нашли брешь, образовавшуюся между Перекладовичами и рекой Ухлясть. Пришлось вновь принимать пожарные меры. Кроме того, танки и мотопехота противника, накануне форсировавшие Днепр у Шклова, в этот день прорвались на участке 53-й стрелковой дивизии в направлении Мстиславля. Часть сил этого соединения оказалась в окружении. Чтобы исправить положение, мы прибегли к поистине отчаянным мерам. В частности, развернули остатки 20-го мехкорпуса фронтом на север. В предыдущих боях это соединение, проявив самопожертвование, все же не смогло сдержать мощный натиск гитлеровских войск и было вынуждено отойти на юго-восток.
Тем временем немецкий 24-й танковый корпус вышел на кричевское направление и настойчиво стремился прорваться к городу. Я в тот день, как и накануне, находился в частях 45-го стрелкового корпуса. Совместно с Э. Я. Магоном и командирами 148-й и 137-й дивизий полковниками Ф. М. Черокмановым и И. Т. Гришиным мы делали все, чтобы задержать или хотя бы замедлить дальнейшее продвижение танковых соединений противника. Наши войска упорным сопротивлением наносили ему серьезный урон, но и сами под ударами вражеской авиации, артиллерии и танков имели большие потери. 24-й танковый корпус хотя и медленно, но продолжал продвигаться. В середине дня к нам стали прибывать подразделения 160-й и 132-й стрелковых дивизий генералов И. М. Скугарева и С. С. Бирюзова. Обстановка потребовала с ходу вводить их в бой. Контратаками свежих сил удалось на ряде участков остановить врага. Очень хорошо проявил себя как энергичный помощник комкора начальник штаба корпуса полковник Макар Васильевич Ивашечкин.
Вечером в части поступил вышедший 12 июля первый номер армейской газеты "Сын Родины". В ней рассказывалось о боях, которые вели наши соединения, показывался боевой опыт, приводились примеры массового героизма. Газету читали с большим интересом, она поднимала моральный дух воинов. С первых дней и до лета 1942 года в ней систематически сотрудничали поэты Сергей Сергеевич Наровчатов и Михаил Кузьмич Луконин. Помнится, в одном из номеров были помещены такие строки Михаила Луконина:
В этом зареве ветровом
Выбор был небольшой,
Но лучше прийти с пустым рукавом,
Чем с пустой душой.
В центре полосы нашей обороны - в районе Могилева, где находилась 172-я стрелковая дивизия генерала М. Т. Романова,- положение оставалось устойчивым (о действиях защитников Могилева я расскажу далее более подробно). Однако на флангах, где Гудериан ввел в сражение основные силы своих 46-го и 24-го танковых корпусов, обстановка все более обострялась. Танковым частям 46-го корпуса удалось 14 июля прорваться в Мстиславль, хотя они, как признается и сам Гудериан, понесли в тяжелых боях большие потери, особенно в артиллерии{53}.
Серьезный урон врагу нанесли также воины 20-го и 45-го стрелковых корпусов. 20-м корпусом, управление которого прибыло только 13 июля, командовал генерал-майор С. И. Еремин. В 20-й корпус вошли 132, 137 и 160-я стрелковые дивизии. Часть их сил и средств находилась еще в пути, а многие подразделения до прибытия С. И. Еремина пришлось использовать в составе 45-го корпуса, так что они понесли серьезные потери. Тяжелым было положение 110-й стрелковой дивизии и остатков 20-го механизированного корпуса, которые подвергались непрерывным атакам врага.
Маршал С. К. Тимошенко понимал, что у нашей армии нет больше никакой возможности сохранить оперативную устойчивость на флангах. Свежими силами, однако, Западный фронт не располагал. В этих условиях Семен Константинович вынужден был пойти на крайние меры и вновь бросить в горнило сражения 4-ю армию, сравнительно недавно выведенную в резерв и еще не успевшую полностью доукомплектоваться. Она готовила оборону по рекам Проня и Сож. Армии, которой временно командовал полковник Л. М. Сандалов, было приказано нанести контрудар в районе Чаусы, Пропойск, Чериков по прорвавшемуся в Мстиславль немецкому 46-му танковому корпусу{54}. Но сложившаяся обстановка не позволила полностью выполнить этот приказ.
15 июля к нам прибыл новый командарм генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко. До этого Василий Филиппович командовал 21-й армией. Это был опытный военачальник, хотя ему исполнился всего 41 год. Он служил в Красной Армии с 1918 года, активно участвовал в гражданской войне. В партию вступил в 1920 году. А в межвоенный период получил хорошую военно-теоретическую подготовку в 1931 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Перед войной командовал войсками Приволжского военного округа. Приказ о новом назначении вырвал его, что называется, из гущи ожесточенного сражения, которое в целом успешно вела 21-я армия.
8 июля 21-я армия отразила несколько попыток врага форсировать Днепр. После того как противнику все же удалось овладеть плацдармами южнее Орши и севернее Быхова, армии было приказано наступать вдоль шоссе Жлобин - Бобруйск с рубежа Гадиловичи, Стрешин, причем 66-й корпус, занявший исходное положение на участке Стрешин, Белый Берег, имел главной задачей охват Бобруйска с юга.
Поскольку армия не имела в своем составе инженерных частей и табельного переправочного имущества, переправа через Днепр производилась с помощью подручных средств и несколько затянулась. Тем не менее наступление началось в назначенный срок. Действия первоначально развивались успешно: к 20 часам 13 июля основные силы армии преодолели водную преграду и продвинулись за Днепр на 8-10 километров. Передовые отряды гитлеровских частей, которые вышли ранее в этот район, начали отход, прикрываясь дымами и разрушая мосты. Боевые порядки наступающих войск подвергались непрерывному воздействию артиллерийского и минометного огня. В этот момент В. Ф. Герасименко и был направлен в нашу армию.
В течение следующих двух дней соединения 21-й, преодолевая упорное сопротивление врага, продвинулись вперед еще на 4-6 километров и к исходу 16 июля достигли рубежа Веричев, Заболотье, Рудня. В этом районе находились авангарды 1-й кавалерийской дивизии 24-го танкового корпуса 2-й танковой группы Гудериана. Дивизия передовыми частями выходила к Новому Быхову. Сбив ее заслоны, 63-й стрелковый корпус форсировал Днепр и освободил города Жлобин и Рогачев.
Потому-то у Василия Филипповича и было первоначально оптимистическое настроение - он предполагал силами 13-й поддержать наступление 21-й армии. Но надо отдать ему должное: как только А. В. Петрушевский и я ввели нового командарма в курс дела, намерения его резко, сообразно с обстановкой, изменились. А оперативная ситуация у нас к этому времени была чрезвычайно сложной. Глубокими охватывающими ударами танковых соединений противник создал угрозу окружения основных сил 13-й армии на рубеже реки Сож. Наши войска вели тяжелые бои. Резервов в армии не было. Не ограничившись заслушиванием докладов, генерал Герасименко побывал в соединениях и утром 16 июля пришел к выводу о необходимости отвода войск армии за Сож. Чтобы организованно осуществить отход, он планировал вначале отвести части на промежуточный рубеж за реку Проня, который занимался к югу от Чаус войсками 4-й армии{55}. Одновременно командарм решил нанести контрудар силами 20-го стрелкового корпуса из района Чаус на север вдоль реки Проня во фланг немецкому 46-му танковому корпусу, прорвавшемуся в Мстиславль.
К этому моменту мы, к несчастью, вновь утратили связь со штабом фронта, так как КП армии, оказавшийся в зоне обстрела вражеской артиллерии, пришлось перемещать в район Кричева. В это же время КП фронта передислоцировался в Ярцево в связи с прорывом противника к Смоленску. Чтобы доложить о принятом решении, генерал Герасименко в полдень 16 июля приказал мне на самолете отправиться на КП фронта.
Наш У-2 удачно совершил посадку около Ярцево, и я тотчас же был принят маршалом Тимошенко. После моей первой встречи с командующим фронтом не прошло и десяти дней, однако за этот короткий срок он сильно изменился. По его усталому лицу и воспаленным от бессонных ночей глазам можно было судить, сколь сложна и ответственна была в те суровые дни 1941 года его миссия. С 10 июля Тимошенко возглавлял главное командование Западного направления, которому были подчинены Западный фронт и Пинская военная флотилия. И в тот же день, 10 июля, началось грандиозное Смоленское сражение. Смоленское направление по-прежнему оставалось наиболее опасным. Здесь действовала главная группировка вражеских сил, предназначенная для захвата Москвы. Прикрывали смоленское направление войска Западного фронта. Семен Константинович в целом твердо управлял ими и принимал все возможные меры к тому, чтобы остановить превосходящие силы противника и нанести ему поражение.
Выслушав меня и задав несколько вопросов, командующий фронтом утвердил решение генерала Герасименко. Особое значение он придавал Могилеву и потребовал удержать его во что бы то ни стало.
В соответствии с такой оценкой в проекте боевого приказа предлагалось поставить задачи: 61-му стрелковому корпусу - упорно оборонять рубеж по Днепру на участке Шклов, Могилев, Буйничи, имея предполье с передним краем по реке Друть; 45-му стрелковому корпусу - оборонять рубеж по Днепру на участке Селец, Новый Быхов, имея предполье с передним краем по реке Лохва до местечка Слоневщина{44}. Включенную в этот день в состав армии 137-ю стрелковую дивизию рекомендовалось оставить в резерве. Ей было приказано сосредоточиться восточнее Могилева и с утра 10 июля приступить к подготовке обороны на рубеже реки Реста.
Переписав начисто проект приказа, я пошел к А. В. Петрушевскому. Однако за его столом сидел незнакомый генерал-лейтенант и оживленно беседовал с Александром Васильевичем. Это был моложавый человек с зачесанными назад волнистыми волосами, низко посаженными над глазами бровями и небольшими усиками. Вид у него был, как перед парадом: обмундирование наглаженное, ремни новые, сапоги начищены до блеска, на груди - орден Красного Знамени, медаль "XX лет РККА" и значок депутата Верховного Совета СССР. Я растерялся и хотел закрыть дверь.
- Товарищ подполковник! - услышал я звонкий голос.- Не пугайтесь - я не привидение, а ваш новый командарм.
Оказалось, что пока мы занимались в нашей землянке, расположенной поодаль, неотложными делами, прибыл новый командующий - генерал-лейтенант Ф. Н. Ремезов. Я вошел и представился.
- Что у вас в папке? - спросил командарм.
Я протянул ему проект приказа.
- Почему от руки?
- Так было принято при Петре Михайловиче,-ответил я.
- И панибратство тоже поощрялось? - лукаво улыбнувшись,
поинтересовался Ремезов.
- Никак нет,- ответил я, не совсем поняв, шутит он или говорит всерьез.
- Садитесь. Почерк разборчивый, прочту,- продолжал командарм и, быстро пробежав глазами документ, заключил: - Толково, а главное, коротко. Филатову не повезло, а мне не посчастливилось в другом - увидеть в бою войска, которые сам воспитывал. Ведь мой 69-й корпус - гордость Орловского военного округа остался в 20-й армии.
Тут же было решено, что с целью разъяснить поставленные задачи и оказать на месте помощь в организации обороны утром 9 июля в войска отправятся работники штаба армии. Мне было приказано выехать в 45-й стрелковый корпус, который возглавлял комдив Э. Я. Магон{45}. Этот немногословный, сдержанный военачальник чем-то напомнил мне А. И. Корка. Когда я доложил Эрману Яновичу о цели своего приезда, он сказал, что задача ему ясна, но организовать оборону за Днепром в предполье из-за недостатка сил он не в состоянии. К тому же передовые танковые части Гудериана на отдельных участках не только подошли к Днепру, но и пытаются форсировать его. Командира корпуса особенно беспокоило запаздывание с переброской войск. К этому моменту прибыло 8 эшелонов 148-й стрелковой дивизии, остальные еще находились в пути. Совсем не было сведений о 132-й дивизии С. С. Бирюзова.
Несмотря на то что в полосе корпуса к обороне изготовились лишь части 187-й и несколько подразделений 148-й стрелковых дивизий, Эрман Янович был настроен решительно. Он собрался ехать в район Быхова и пригласил меня с собой. Мы побывали в частях 187-й стрелковой дивизии, которой командовал мой однофамилец Иван Иванович Иванов. Давая указания по организации обороны, Магон сочетал требовательность с отеческой заботой о подчиненных. Не случайно о нем говорили: "С таким командиром пойдешь в огонь и в воду". По просьбе Эрмана Яновича я подробно рассказывал в частях об опыте борьбы с вражескими танками воинов 64, 100 и 162-й стрелковых дивизий. Пропаганда боевого опыта занимала в эти дни решающее место и в работе политорганов, партийных организаций.
В штаб армии я возвратился вечером и сразу же доложил генералу Ремезову и комбригу Петрушевскому о положении дел в 45-м стрелковом корпусе и тех мероприятиях, которые мы с Э. Я. Магоном осуществили. Сообщил при этом о сосредоточении крупных сил противника в районе Быхова и попытках врага форсировать Днепр севернее этого города. Александр Васильевич сказал, что гитлеровцы пытались в тот день форсировать Днепр и в полосе 61-го стрелкового корпуса, в районах Шклова и Денисовки, но и там получили отпор. Однако танкисты Гудериана упорно нащупывали наши слабые места и навалились со всей силой на ослабленные части 20-го механизированного корпуса. Вот как это было.
С рассветом 9 июля на участке 20-го мехкорпуса, обтекая его фланги в направлении Куты и Угалья, враг все же прорвался. Командир 20-го решил сильными отрядами уничтожить вклинившегося противника. Выполняя этот приказ, части корпуса изрядно потрепали полк СС, разгромили мотопонтонный батальон и батальон связи. Но наша оборона на реке Друть оставалась прорванной, и немцы достигли предмостных укреплений перед Днепром. В дальнейшем 20-й механизированный корпус был выведен из боя и сосредоточен в районе Старинки для доукомплектования (он, напомню, участвовал в боях с момента выхода гитлеровцев на подступы к Минску и понес большие потери).
А теперь заглянем в стан врага. Перед нами была 2-я танковая группа Гудериана, три корпуса которой (24, 46 и 47-й танковые) полностью или частично наступали в полосе армии. Из послевоенных воспоминаний этого апологета танковой войны следует, что Гудериан решил, не ожидая подхода своих пехотных соединений, форсировать Днепр, так как его обуревали честолюбивые замыслы стать главным исполнителем плана "Барбаросса". Он вступил даже в полемику со своим непосредственным начальником - командующим 4-й полевой армией фельдмаршалом фон Клюге, которому танковые группы Гота и Гудериана были временно подчинены. "7 июля,- писал Гудериан,- я должен был принять решение: либо продолжать быстрое продвижение, форсировать своими танковыми силами Днепр и достичь своих первых оперативных целей наступления в сроки, предусмотренные первоначальным планом кампании, либо, учитывая мероприятия, предпринимаемые русскими с целью организации обороны на этом водном рубеже, приостановить продвижение и не начинать сражения до подхода полевых армий.
За немедленное наступление говорила слабость в данный момент обороны русских, которая только еще создавалась... Правда, у нас имелись сведения о подходе к противнику подкреплений... Но наша пехота могла подойти не раньше как через две недели{46}. За это время русские могли в значительной степени усилить свою оборону. Кроме того, сомнительно было, удастся ли пехоте опрокинуть хорошо организованную оборону на участке реки и снова продолжать маневренную войну. Еще в большей степени вызвало сомнение достижение наших первых оперативных целей и окончание кампании уже осенью 1941 г. Это-то и было как раз главным.
Я полностью сознавал всю трудность решения. Я считался с опасностью сильного контрудара противника по открытым флангам...{47}"
Несмотря на все это, Гудериан решил безотлагательно готовиться к форсированию Днепра. Он признавался, что ему не удалось взять Рогачев и Могилев с ходу, поскольку русские занимали сильные предмостные укрепления под Рогачевом, Могилевом и Оршей. 47-й танковый корпус готовился форсировать Днепр между Могилевом и Оршей у поселка Копысь, а 46-й - у Шклова. В целях достижения внезапности передвижение немецких войск и выход их на исходное положение совершались только ночью{48}.
Учитывая активность вражеской авиации 9 июля в районах Шклова и Старого Быхова, а также попытки наземных войск форсировать Днепр, мы предвидели возможность ударов противника на этих направлениях, но не столь крупными силами, как это оказалось в действительности. Если намерения 46-го танкового корпуса немцев нами были в основном поняты, то появление 24-го корпуса на левом фланге армии стало для нас полной неожиданностью. Штабу армии не удалось предугадать его перегруппировку из-под Рогачева, так как авиации для проведения воздушной разведки у нас не имелось, а подразделений 187-й стрелковой дивизии за Днепром не было. Не смог помочь нам своей информацией и штаб фронта. В его разведсводке на 8.00 10 июля 1941 года указывалось, что "противник в течение 9 июля и ночи на 10 июля продолжал сосредоточение крупных сил 24-го корпуса". Гудериан здесь явно преувеличивает отставание общевойсковых сил, ибо фактически их передовые отряды появились в этом районе через пять-шесть дней. в составе 3-4 танковых дивизий на западном берегу р. Днепр в 15 км северо-восточнее Рогачева, а также у Жлобина и Проскурни. К исходу 9 июля и в ночь на 10 июля он вел артиллерийский огонь по расположению наших частей и подготавливал переправы на участке Зборово, Задрутье, Жлобин, Проскурни"{49}. А вывод из оценки действий врага гласил: "Основные усилия наблюдаются на лепельско-витебском и бобруйском направлениях, где в ближайшее время возможно форсирование р. Днепр"{50}. Так что штаб фронта тоже ничего не знал о перегруппировке 24-го танкового корпуса в район Быхова.
А Гудериан тем временем в 10 часов 30 минут 10 июля, после мощной артиллерийской и авиационной подготовки, бросил свои передовые танковые подразделения на форсирование Днепра. Завязались упорные бои. К 14 часам танкисты Гудериана овладели плацдармом площадью 7 километров по фронту и до 10 - в глубину. Части 187-й стрелковой дивизии контратаками пытались уничтожить переправившегося противника. Они нанесли ему большой урон, но ликвидировать плацдарм не смогли, так как сами понесли большие потери от не прекращавшихся ни на минуту массированных ударов вражеской авиации.
Оценив сложившуюся обстановку, командующий армией разрешил командиру 45-го стрелкового корпуса Э. Я. Магону отвести 187-ю дивизию на рубеж Кульмицы, Красная Слобода. Одновременно он приказал ему контратаковать противника частями 148-й и 137-й дивизий. Последняя находилась в резерве армии. Боевое распоряжение ее командиру, подписанное А. В. Петрушевским и мною, было отправлено в 14 часов 5 минут{51}. В это время дивизия действовала на правом фланге армии. Ей предстояло срочно перегруппироваться на левый фланг. Генерал Ремезов приказал мне встретить ее передовые подразделения и вывести их в назначенный район.
Около 18 часов мы с командиром 137-й дивизии полковником И. Т. Гришиным уже явились на командный пункт Э. Я. Магона, и Гришин доложил о прибытии своих четырех стрелковых батальонов. На подходе были два артиллерийских дивизиона. Медлить было нельзя. Командир корпуса решил подошедшими подразделениями 137-й дивизии и двумя батальонами 148-й дивизии контратаковать закреплявшегося на плацдарме врага. Вечером разгорелся жаркий бой. Контратакующих поддерживала 11-я авиадивизия, которой командовал дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Г. П. Кравченко. В течение дня она разрушила переправу противника у станции Барсуки. Кроме того, были атакованы с воздуха скопления артиллерии в районе Борколабово. По сведениям летчиков, имелись попадания, были замечены пожары; в воздушном бою наши авиаторы сбили один "Хейнкель-111". Действия авиации, а я, признаюсь откровенно, видел такое количество своих самолетов в воздухе впервые, воодушевляли воинов, повышали их наступательный порыв. Оставив на поле боя десятки трупов и несколько сожженных танков, враг вынужден был отступить. Однако плацдарм в районе Быхова ликвидировать нашими немногочисленными по сравнению с противником силами все же не удалось.
В связи с возникновением опасности на левом фланге армии генерал Ремезов по согласованию с маршалом Тимошенко решил приблизить свой командный пункт к частям 45-го стрелкового корпуса. Штаб армии ночью переехал в район железнодорожной станции Чаусы. Командарм потребовал от штаба уделить максимум внимания встрече железнодорожных эшелонов с войсками и направлению выгрузившихся частей по соответствующим маршрутам.
Встречей войск занималась в те дни большая часть работников управления армии. Вражеская авиация непрерывно бомбила эшелоны в пути и на пунктах разгрузки. Графики движения нарушались, нередко приходилось выгружать войска еще до прибытия на станцию назначения и вести их далее походным порядком.
Утром 11 июля под прикрытием авиации Гудериан бросил в наступление все свои соединения. Части 47-го танкового корпуса форсировали Днепр в районе Копысь в полосе 20-й армии. 46-й танковый корпус нанес удар близ Шклова по 53-й стрелковой дивизии нашей армии, а 24-й - возобновил наступление крупными силами, переправившимися в течение ночи на плацдарм. На обоих флангах 13-й армии развернулись ожесточеннейшие бои. Севернее Шклова 11 июля форсировала Днепр дивизия СС "Райх", южнее - 10-я танковая. Части нашей правофланговой 53-й стрелковой дивизии вначале успешно отражали попытки противника переправиться через реку, но ему все же удалось захватить небольшие прибрежные участки и приступить к наводке наплавных мостов. Чтобы уничтожить вражеские переправы, артиллерия дивизии в течение всего дня вела сильный огонь по ним. Неоднократно наносила бомбовые удары наша авиация.
За правый фланг в связи с упорным сопротивлением, оказываемым противнику 53-й стрелковой дивизией, командование 13-й армии особого беспокойства в тот день не проявляло. Наше внимание было приковано к левому флангу - к частям 45-го стрелкового корпуса, которые вели тяжелые бои с переправившимися ночью и продолжавшими переправляться днем на быховский плацдарм 3-й и 4-й танковыми и 10-й моторизованной дивизиями.
По указанию командарма я в течение дня находился в районе боев. 148, 187 и 137-я стрелковые дивизии делали все возможное, чтобы локализовать успех врага. Все - от бойца до генерала - бились, не щадя своей жизни. Каждая пядь земли была полита их потом и кровью. Большой урон нес и враг, но мощная поддержка авиации и подавляющее превосходство в танках делали свое дело. Штаб армии, однако, не терял надежды на восстановление положения. Да и командующий фронтом в своей директиве вновь приказал войскам 13-й "уничтожить части противника, прорвавшиеся на восточный берег р. Днепр, и прочно оборонять рубеж р. Днепр"{52}.
Решено было в ночь на 12 июля измотать врага, а с рассветом нанести ему удар частями корпусов Магона и Бакунина в направлении Сидоровичей и Борколобово. Штаб армии разработал детальный план этого контрудара. 507-му полку 148-й дивизии предписывалось прочно удерживать оборону на рубеже Селище, Стайки;
292-й полк этой дивизии, усиленный артиллерией, получил задачу наступать из района Старой Малеевки на Сидоровичи во взаимодействии с 747-м полком дивизии М. Т. Романова. 160-я дивизия должна была овладеть селами Прибрежье и Перекладовичи. Активная задача была поставлена и 187-й дивизии. А 137-я тем временем подтягивалась в район Старой Малеевки с целью нарастить удар первого эшелона.
Эти действия мы запланировали на 4 часа утра 12 июля, однако в начале пятого Э. Я. Магон сообщил, что раньше 7 часов начать наступление он не сумеет из-за опоздания с подвозом боеприпасов. Раздраженный этим, генерал Ф. Н. Ремезов решил лично разобраться с причинами задержки и самому руководить там боем. Около 6 часов он с адъютантом и двумя работниками штаба - майором В. И. Светличным и старшим лейтенантом Ф. М. Потаповым выехал в Червонный Осовец на КП Э. Я. Магона. В пути, в районе деревни Давидовичи, машина командарма была обстреляна прорвавшимися южнее станции Чаусы автоматчиками из 10-й моторизованной дивизии немцев. Федор Никитич получил пять ранений. Он был быстро доставлен в ближайший медсанбат, где ему оказали первую помощь, а затем организовали перевозку в тыловой госпиталь. Забегая вперед, скажу, что, к счастью, Ф. Н. Ремезова удалось не только спасти, но и быстро поставить на ноги, так что уже в ноябре 1941 года он, командуя 56-й армией, отличился при освобождении Ростова-на-Дону. А сопровождавшие командарма работники штаба отделались царапинами. В командование армией временно вступил А. В. Петрушевский.
Скрупулезно разработанный нами план контрудара, к сожалелению, удалось реализовать лишь частично. Мы овладели Перекладовичами, Сидоровичами и удержали их, невзирая на ожесточенные атаки врага. Это заставило гитлеровцев искать у нас слабые места. В конце концов они нашли брешь, образовавшуюся между Перекладовичами и рекой Ухлясть. Пришлось вновь принимать пожарные меры. Кроме того, танки и мотопехота противника, накануне форсировавшие Днепр у Шклова, в этот день прорвались на участке 53-й стрелковой дивизии в направлении Мстиславля. Часть сил этого соединения оказалась в окружении. Чтобы исправить положение, мы прибегли к поистине отчаянным мерам. В частности, развернули остатки 20-го мехкорпуса фронтом на север. В предыдущих боях это соединение, проявив самопожертвование, все же не смогло сдержать мощный натиск гитлеровских войск и было вынуждено отойти на юго-восток.
Тем временем немецкий 24-й танковый корпус вышел на кричевское направление и настойчиво стремился прорваться к городу. Я в тот день, как и накануне, находился в частях 45-го стрелкового корпуса. Совместно с Э. Я. Магоном и командирами 148-й и 137-й дивизий полковниками Ф. М. Черокмановым и И. Т. Гришиным мы делали все, чтобы задержать или хотя бы замедлить дальнейшее продвижение танковых соединений противника. Наши войска упорным сопротивлением наносили ему серьезный урон, но и сами под ударами вражеской авиации, артиллерии и танков имели большие потери. 24-й танковый корпус хотя и медленно, но продолжал продвигаться. В середине дня к нам стали прибывать подразделения 160-й и 132-й стрелковых дивизий генералов И. М. Скугарева и С. С. Бирюзова. Обстановка потребовала с ходу вводить их в бой. Контратаками свежих сил удалось на ряде участков остановить врага. Очень хорошо проявил себя как энергичный помощник комкора начальник штаба корпуса полковник Макар Васильевич Ивашечкин.
Вечером в части поступил вышедший 12 июля первый номер армейской газеты "Сын Родины". В ней рассказывалось о боях, которые вели наши соединения, показывался боевой опыт, приводились примеры массового героизма. Газету читали с большим интересом, она поднимала моральный дух воинов. С первых дней и до лета 1942 года в ней систематически сотрудничали поэты Сергей Сергеевич Наровчатов и Михаил Кузьмич Луконин. Помнится, в одном из номеров были помещены такие строки Михаила Луконина:
В этом зареве ветровом
Выбор был небольшой,
Но лучше прийти с пустым рукавом,
Чем с пустой душой.
В центре полосы нашей обороны - в районе Могилева, где находилась 172-я стрелковая дивизия генерала М. Т. Романова,- положение оставалось устойчивым (о действиях защитников Могилева я расскажу далее более подробно). Однако на флангах, где Гудериан ввел в сражение основные силы своих 46-го и 24-го танковых корпусов, обстановка все более обострялась. Танковым частям 46-го корпуса удалось 14 июля прорваться в Мстиславль, хотя они, как признается и сам Гудериан, понесли в тяжелых боях большие потери, особенно в артиллерии{53}.
Серьезный урон врагу нанесли также воины 20-го и 45-го стрелковых корпусов. 20-м корпусом, управление которого прибыло только 13 июля, командовал генерал-майор С. И. Еремин. В 20-й корпус вошли 132, 137 и 160-я стрелковые дивизии. Часть их сил и средств находилась еще в пути, а многие подразделения до прибытия С. И. Еремина пришлось использовать в составе 45-го корпуса, так что они понесли серьезные потери. Тяжелым было положение 110-й стрелковой дивизии и остатков 20-го механизированного корпуса, которые подвергались непрерывным атакам врага.
Маршал С. К. Тимошенко понимал, что у нашей армии нет больше никакой возможности сохранить оперативную устойчивость на флангах. Свежими силами, однако, Западный фронт не располагал. В этих условиях Семен Константинович вынужден был пойти на крайние меры и вновь бросить в горнило сражения 4-ю армию, сравнительно недавно выведенную в резерв и еще не успевшую полностью доукомплектоваться. Она готовила оборону по рекам Проня и Сож. Армии, которой временно командовал полковник Л. М. Сандалов, было приказано нанести контрудар в районе Чаусы, Пропойск, Чериков по прорвавшемуся в Мстиславль немецкому 46-му танковому корпусу{54}. Но сложившаяся обстановка не позволила полностью выполнить этот приказ.
15 июля к нам прибыл новый командарм генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко. До этого Василий Филиппович командовал 21-й армией. Это был опытный военачальник, хотя ему исполнился всего 41 год. Он служил в Красной Армии с 1918 года, активно участвовал в гражданской войне. В партию вступил в 1920 году. А в межвоенный период получил хорошую военно-теоретическую подготовку в 1931 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Перед войной командовал войсками Приволжского военного округа. Приказ о новом назначении вырвал его, что называется, из гущи ожесточенного сражения, которое в целом успешно вела 21-я армия.
8 июля 21-я армия отразила несколько попыток врага форсировать Днепр. После того как противнику все же удалось овладеть плацдармами южнее Орши и севернее Быхова, армии было приказано наступать вдоль шоссе Жлобин - Бобруйск с рубежа Гадиловичи, Стрешин, причем 66-й корпус, занявший исходное положение на участке Стрешин, Белый Берег, имел главной задачей охват Бобруйска с юга.
Поскольку армия не имела в своем составе инженерных частей и табельного переправочного имущества, переправа через Днепр производилась с помощью подручных средств и несколько затянулась. Тем не менее наступление началось в назначенный срок. Действия первоначально развивались успешно: к 20 часам 13 июля основные силы армии преодолели водную преграду и продвинулись за Днепр на 8-10 километров. Передовые отряды гитлеровских частей, которые вышли ранее в этот район, начали отход, прикрываясь дымами и разрушая мосты. Боевые порядки наступающих войск подвергались непрерывному воздействию артиллерийского и минометного огня. В этот момент В. Ф. Герасименко и был направлен в нашу армию.
В течение следующих двух дней соединения 21-й, преодолевая упорное сопротивление врага, продвинулись вперед еще на 4-6 километров и к исходу 16 июля достигли рубежа Веричев, Заболотье, Рудня. В этом районе находились авангарды 1-й кавалерийской дивизии 24-го танкового корпуса 2-й танковой группы Гудериана. Дивизия передовыми частями выходила к Новому Быхову. Сбив ее заслоны, 63-й стрелковый корпус форсировал Днепр и освободил города Жлобин и Рогачев.
Потому-то у Василия Филипповича и было первоначально оптимистическое настроение - он предполагал силами 13-й поддержать наступление 21-й армии. Но надо отдать ему должное: как только А. В. Петрушевский и я ввели нового командарма в курс дела, намерения его резко, сообразно с обстановкой, изменились. А оперативная ситуация у нас к этому времени была чрезвычайно сложной. Глубокими охватывающими ударами танковых соединений противник создал угрозу окружения основных сил 13-й армии на рубеже реки Сож. Наши войска вели тяжелые бои. Резервов в армии не было. Не ограничившись заслушиванием докладов, генерал Герасименко побывал в соединениях и утром 16 июля пришел к выводу о необходимости отвода войск армии за Сож. Чтобы организованно осуществить отход, он планировал вначале отвести части на промежуточный рубеж за реку Проня, который занимался к югу от Чаус войсками 4-й армии{55}. Одновременно командарм решил нанести контрудар силами 20-го стрелкового корпуса из района Чаус на север вдоль реки Проня во фланг немецкому 46-му танковому корпусу, прорвавшемуся в Мстиславль.
К этому моменту мы, к несчастью, вновь утратили связь со штабом фронта, так как КП армии, оказавшийся в зоне обстрела вражеской артиллерии, пришлось перемещать в район Кричева. В это же время КП фронта передислоцировался в Ярцево в связи с прорывом противника к Смоленску. Чтобы доложить о принятом решении, генерал Герасименко в полдень 16 июля приказал мне на самолете отправиться на КП фронта.
Наш У-2 удачно совершил посадку около Ярцево, и я тотчас же был принят маршалом Тимошенко. После моей первой встречи с командующим фронтом не прошло и десяти дней, однако за этот короткий срок он сильно изменился. По его усталому лицу и воспаленным от бессонных ночей глазам можно было судить, сколь сложна и ответственна была в те суровые дни 1941 года его миссия. С 10 июля Тимошенко возглавлял главное командование Западного направления, которому были подчинены Западный фронт и Пинская военная флотилия. И в тот же день, 10 июля, началось грандиозное Смоленское сражение. Смоленское направление по-прежнему оставалось наиболее опасным. Здесь действовала главная группировка вражеских сил, предназначенная для захвата Москвы. Прикрывали смоленское направление войска Западного фронта. Семен Константинович в целом твердо управлял ими и принимал все возможные меры к тому, чтобы остановить превосходящие силы противника и нанести ему поражение.
Выслушав меня и задав несколько вопросов, командующий фронтом утвердил решение генерала Герасименко. Особое значение он придавал Могилеву и потребовал удержать его во что бы то ни стало.