Страница:
Вообще из нас готовили общевойсковых командиров-единоначальников. После школы путь лежал в полк на должность командира взвода, а далее - по способностям. Большинство и пошли по командирской стезе, но немало моих однокашников стали замполитами, начальниками боепитания, вещевой и продовольственной служб и т. п. Здесь сказалась универсальность нашей подготовки в школе, и она, полагаю, была вполне оправданной, ибо командир-единоначальник обязан знать досконально все службы. Особенно это важно для командиров частей и соединений.
В 1928 году по рекомендации комсомольской организации, а также двух коммунистов - начальника курса Лицита и секретаря парторганизации Жердева я был принят кандидатом, а через год стал членом ВКП(б). Таким образом, вот уже шесть десятилетий как я в рядах ленинской партии. Ее судьба стала моей судьбой, я рос и мужал в нашей большой семье коммунистов, вместе с товарищами учился, закалялся, набирался политического и жизненного опыта. И думаю, что все, о чем я буду рассказывать дальше, как раз и выразит по своей сути неотделимость моей личной судьбы от судьбы партии.
По окончании школы все мы были хорошо обмундированы и получили месячный отпуск. И вот в форме краскома с двумя кубарями на петлицах, впервые в жизни в хромовых сапогах, в длинной комсоставской шинели, с чемоданом, наполненным московскими гостинцами для родителей и малышей, я приехал в родное Поречено. Сколько было радости, сколько односельчан перебывало у нас, чтобы полюбоваться своим, деревенским краскомом! Думаю, что подобные эпизоды наглядно показывали крестьянам, что Советская власть - это их родная, кровная власть.
Сельчан тогда очень волновали и тревожили вопросы коллективизации. В той мере, в какой сам был в курсе событий, я постарался разъяснить землякам суть дела. Однако, не скрою, тревога за судьбу родной деревни и моих близких в не изведанных еще на практике условиях передалась и мне. На политзанятиях нам разъясняли, что коллективизация будет проводиться на основе широкого внедрения высокопроизводительных сельскохозяйственных машин и механизмов, но ни в нашей деревне, ни в соседних их не было видно, хотя создание колхозов шло полным ходом. Для нынешнего читателя не секрет, что тогдашние наши тревоги, к сожалению, во многом оправдались. Жизнь в колхозных деревнях складывалась трудно, а судьба многих селян, несправедливо зачисленных в кулаки, оказалась трагической...
Глава вторая. Становление
Быстро пролетел отпуск, и я покинул родное Поречено. Дома встретился со своими родными и друзьями, кроме брата Федора, пошедшего по моим стопам и занявшего мое место в школе имени М. Ю. Ашенбреннера. Впоследствии он вырос до генерал-лейтенанта авиации. С небом связал свою военную судьбу и брат Петр, ставший генерал-майором авиации.
Учебу я закончил по первому разряду и получил назначение в Ленинградский военный округ - в 16-ю стрелковую дивизию имени В. И. Киквидзе{3}. Она дислоцировалась в основном в Новгороде, куда я и прибыл 1 октября 1929 года. В отделении кадров мне сообщили, что буду принят командиром дивизии. Я поднялся на второй этаж старинного трехэтажного здания и вслед за кадровиком оказался в кабинете комдива. Из-за стола поднялся и вышел навстречу мне моложавый командир соединения с двумя ромбами в петлицах и орденом Красного Знамени на груди. В проницательном взгляде его умных, глубоко посаженных глаз, за строгостью явно виделась доброжелательность. Привлекали внимание правильные черты лица комдива, аккуратно зачесанные на косой пробор волосы, обрамлявшие высокий лоб, короткая щеточка усов, четко очерченный подбородок. Это был Г. А. Ворожейкин, ставший в дальнейшем маршалом авиации. Тогда ему было 35 лет.
Я представился. Григорий Алексеевич пожал мне руку и предложил садиться.
- Знаю,- сказал он,- что вы хорошо учились, исправно несли службу в училище - да иначе в нашу дивизию вас бы и не направили! Но имейте в виду, что учиться самому и учить других - это разные вещи, особенно в армейских условиях. Так что настраивайтесь на самую упорную работу, скидок на неопытность делать не будем.
Видимо, на лице у меня отразилась растерянность от суровоcти этих слов и самого тона, которым они были произнесены, и я испытал затруднение с ответом. Тогда строгое лицо моего нового начальника осветила добрая улыбка.
- Не теряйтесь,- продолжал он,- боевые традиции у нашей дивизии, как вы скоро убедитесь, богатые, к тому же соединение признано командующим одним из лучших в округе. Вам помогут, в чем понадобится. Я направлю вас в передовой полк - в сорок шестой имени Медведовского{4} - и, как хорошо теоретически подготовленному командиру, доверю пулеметный взвод.
- Спасибо за доверие! - только и мог сказать я. Мне эта встреча с комдивом крепко запомнилась. Потом мы еще несколько раз виделись с ним, но по большей части это происходило скоротечно - на проверках, учениях и довольно редких тогда совещаниях. Но у Григория Алексеевича была цепкая память. Это я понял, когда спустя 13 лет мы встретились под Сталинградом и он узнал меня. Из нашей дивизии Г. А. Ворожейкин уехал на учебу в Военно-воздушную академию имени профессора Н. Е. Жуковского{5} и, окончив ее, стал затем одним из видных руководителей советской военной авиации. Выходец из многодетной крестьянской семьи в Тверской губернии, он был подлинным самородком. Имея за плечами всего двухклассное образование, сельский парнишка поступил на производство и, будучи рабочим, самостоятельно приобрел знания в объеме средней школы, успешно сдал соответствующие экзамены. В 1915 году его призвали в армию и направили в псковскую школу прапорщиков. В последующем, быстро продвигаясь по службе, он к концу первой мировой войны в чине штабс-капитана командовал ротой на Юго-Западном фронте. В гражданскую войну возглавлял полк, а затем штаб бригады, за храбрость и распорядительность удостоился ордена Красного Знамени.
Так же, по-деловому и тепло, встретили меня в 46-м стрелковом полку. Его командир И. С. Безуглый смог побеседовать со мной лишь накоротке, так как был вызван в штаб корпуса, но по его указанию все мои служебные и бытовые дела устроились быстро. Я был зачислен, как приказал комдив, в пулеметную роту на должность командира взвода. Большинство командиров жили в то время на частных квартирах. Сослуживцы помогли и мне снять небольшую, но уютную комнату. Полк был территориальный, его личный состав приписывался по районам комплектования, в которые мы и выезжали дважды в год, зимой и летом, на межсборовую подготовку. Проводили на месте тактические и строевые занятия, а также учения со стрельбой. В остальное время в полку шла напряженная командирская учеба.
На наших занятиях, в том числе и в моем взводе, нередко присутствовали старшие начальники. Особенно часто приходил к пулеметчикам И. С. Безуглый. После одного из занятий он пригласил меня в комнату командира роты и довольно дотошно начал расспрашивать о моей общей и военной подготовке, о планах на будущее. А в заключение сказал, что я назначаюсь командиром пулеметного взвода в полковую школу. Это очень обрадовало меня, так как я получал полный взвод 36 человек, четыре отделения станковых пулеметов. Задача состояла в том, чтобы подготовить из курсантов командиров отделений. Кроме моего в полковой школе был еще один пулеметный взвод, а также три стрелковых и взвод саперов. В полковой школе я прошел все ступени, вплоть до ее начальника. Здесь я сформировался как общевойсковой командир среднего звена, здесь же у меня развился интерес к военной теории. Этому способствовали все мои непосредственные и прямые начальники.
Прежде всего это командир полка И. С. Безуглый. Иван Семенович показал себя человеком незаурядным. Он быстро входил в обстановку, безошибочно разбирался в людях, умело насаждал воинский порядок, рачительно вел полковое хозяйство. И. С. Безуглому было тогда 33 года. По национальности украинец, он происходил из села Заерок Харьковской губернии. Во время первой мировой войны служил на флоте. В 1918 году вступил в Коммунистическую партию. Активно участвовал в гражданской войне, был награжден орденом Красного Знамени. В 1932 году Иван Семенович уехал от нас на курсы усовершенствования начсостава при Военно-воздушной академии имени профессора Н. Е. Жуковского, где приобрел навыки командования воздушно-десантными частями. Участвовал в советско-финляндской войне. Великую Отечественную начал подполковником, командиром воздушно-десантной бригады. Затем последовательно командовал рядом дивизий, 5-м гвардейским корпусом, войну закончил на посту помощника командующего гвардейской армией. К сожалению, в дальнейшем мы с ним не встречались.
Не меньшую роль в моем командирском становлении сыграл Валериан Александрович Фролов, который сначала стал преемником И. С. Безуглого, а затем и Г. А. Ворожейкина. Его жизненный и боевой путь тоже был примечательным. Воевал в первую мировую и гражданскую войнах, под Гродно был ранен. В 1919 году вступил в Коммунистическую партию. В тридцатых годах уехал добровольцем в республиканскую Испанию, где сражался против франкистов. В советско-финляндской войне командовал 14-й армией, сыгравшей существенную роль в сокрушении линии Маннергейма. В Великой Отечественной войне генерал-лейтенант, а затем генерал-полковник Фролов - заместитель командующего и командующий Карельским фронтом. Общепризнаны его заслуги в обороне советского Заполярья и Ленинграда. Валериан Александрович оказывал мне всестороннюю помощь, в которой не было, однако, ни грана мелочной опеки. Он способствовал и моей закалке как коммуниста, поскольку некоторое время состоял на партийном учете в парторганизации нашей школы.
Работой полковой школы интересовался и комкор М. В. Калмыков. Особенно запомнился его приезд, приуроченный к выпуску курсантов. Это был первый выпуск под моим руководством, и я, естественно, волновался. Все мы хорошо знали замечательную боевую биографию этого ближайшего соратника В. К. Блюхера по беспримерному рейду в тылу врага на Южном Урале, героя знаменитой чонгарской переправы, где он командовал 89-й стрелковой бригадой, входившей в состав 30-й дивизии И. К. Грязнова. Рослый, с широкой грудью потомственного стеклодува, лихими усами, крутым изломом густых бровей, чуть насмешливым взглядом серых глаз, он уже внешностью своей заставлял каждого подтянуться.
После строевого смотра курсанты, четко печатая шаг, шли перед комкором.
- А ну, запевай, молодцы! - крикнул им Михаил Васильевич.
В ответ грянула звонкая песня 30-й дивизии:
От голубых уральских вод
К боям чонгарской переправы
Прошла Тридцатая вперед
В пламени и славе...
- Это что, специально подготовил, чтобы польстить начальству? - вдруг, нахмурясь, спросил Калмыков.
Но не успел я, обескураженный таким оборотом дела, что-либо ответить, как Михаил Васильевич широко улыбнулся и сказал:
- Чувствую, от души поют ребята,- и, протянув мне руку, подтвердил свое одобрение крепким рукопожатием.
Все наше командование проявляло живейший интерес не только к повседневной службе, но и к теоретическому росту подчиненных. Но все же особое влияние на то, что теоретическая учеба стала для нас, молодых командиров, внутренней потребностью, оказали начальники штабов: полка - А. И. Готовцев, дивизии - Н. Е. Чибисов, корпуса - Ф. И. Толбухин, а также то обстоятельство, что войска округа в 1928-1931 годах возглавлял М. Н. Тухачевский.
Алексей Иванович Готовцев, являясь преподавателем тактики высших соединений в Военной академии имени М. В. Фрунзе, находился в нашем полку на длительной стажировке. Это был всесторонне эрудированный военный специалист, окончивший еще в дореволюционные годы Академию Генерального штаба, участник первой мировой и гражданской войн. Отличала его и высокая общая культура. Благодаря этому, а также завидной работоспособности и пунктуальности А. И. Готовцев легко справлялся со своими обязанностями, поставил штабную службу в части на очень высокий уровень. При этом у. него оставалось достаточно времени, чтобы помогать молодым, да и не очень молодым командирам углублять их профессиональные и общеобразовательные знания. Используя каждую свободную минуту для самообразования, Алексей Иванович и нам привил вкус к чтению военно-теоретической литературы. Он приучил нас запросто заходить к нему домой, когда встречались какие-либо трудности при осмыслении прочитанного. Здесь мы без соблюдения строгостей субординации, в непринужденной обстановке беседовали по самым разнообразным вопросам. Готовцев был нетерпим к тем, кто пренебрегал каждодневной работой над пополнением знаний. Иные из моих коллег пытались отговориться, что они еще молоды и успеют, мол, пополнить свой командирский багаж.
- Не такие уж вы и молодые,- полушутя-полусерьезно замечал Алексей Иванович,- если иметь в виду, что первый командир нашей дивизии занял эту должность в двадцать три года, а наш командующий войсками округа Михаил Николаевич Тухачевский в двадцать семь лет возглавлял Западный фронт во время войны с белопанской Польшей.
Готовцев преклонялся перед аналитическим умом и полководческим талантом М. Н. Тухачевского. Алексей Иванович не уставал пропагандировать его идеи глубокого боя и операции, подчеркивая, что они позволяют нам идти впереди Запада в военно-теоретическом отношении. С не меньшим восхищением говорили о нашем командующем и все другие сослуживцы, которым довелось узнать его поближе. Неудивительно, что моей мечтой стало увидеть и услышать Михаила Николаевича.
Эта моя мечта сбылась довольно скоро, осенью 1930 года, когда на Струго-Красненском полигоне в Псковской области проводились корпусные учения. На них привлекались танки, артиллерия и авиация окружного подчинения, которые сопровождали наступавшую пехоту при прорыве всей тактической глубины обороны "противника". Главным же новшеством было то, что затем большая группа танков "дальнего действия", обогнав наши боевые порядки пехоты, быстро двинулась вперед и, развивая успех при поддержке авиации, вышла на оперативный простор. На тех же учениях была осуществлена высадка в тылу противника десанта, правда, еще довольно ограниченного.
После завершения учений командующий выступил с речью на параде участников и с докладом для командного состава. Статная, удивительно пропорциональная фигура Тухачевского, его ясный, открытый взгляд, вся мужественная красота этого человека притягивали к себе как магнит. Произнося речь на параде, Михаил Николаевич говорил отчетливо, простым, доступным для понимания любым воином языком. Проникновенно прозвучали слова благодарности личному составу. Особо были выделены действия отличившихся, и прежде всего танкистов, десантников, а также пехотинцев. Запомнилось и его напоминание о том, чти проведение учений и маневров стоит стране больших средств, поэтому любая нерадивость на них - это вопиющая неблагодарность по отношению к партии и народу.
В докладе для комсостава М. Н. Тухачевский не ограничился разбором действий войск, он высказал и ряд плодотворных теоретических мыслей. Пользуясь своей способностью скорописи, я почти буквально записал основные положения этого доклада и в дальнейшем неоднократно возвращался к ним. Навсегда врезались в память поистине пророческие слова Тухачевского о том, что будущая война станет длительной и жестокой, что в ней подвергнутся суровому испытанию все политические и экономические устои нашей державы. Он говорил, что близоруко надеяться покончить с врагом одним ударом, что война выльется в ряд ожесточенных оборонительных и наступательных операций и не будет похожей ни на первую мировую, ни на гражданскую войны. В первой мировой войне военное искусство застряло в позиционном тупике. Его можно преодолеть лишь с помощью принципиально нового подхода к ведению наступательных действий на основе массового применения новейшей боевой техники, способной придать боевым действиям маневренный характер. Михаил Николаевич подчеркнул роль танков в успехе прорыва всей тактической глубины обороны противника.
Командующий обратил также внимание на важность организации артиллерийскими начальниками огневого вала в различных условиях и применительно к разным скоростям движения танков и пехоты, поддержания связи между всеми родами войск, особенно с авиацией. Говоря о теории глубокой операции, он высоко оценил вклад в ее разработку В. К. Триандафиллова и К. Б. Калиновского, по существу оставив в тени собственную роль в этом деле.
Уже после войны, читая один из докладов М. Н. Тухачевского, направленный Наркому обороны в тридцатых годах, я обнаружил в нем положения, знакомые с тех давних пор. И подумалось мне: насколько же далеко смотрел наш командующий, высказывая их на заре массового зарождения танковых войск. А тогда и в голову не приходило нам, молодым лейтенантам, что ценнейшие идеи о роли танковых войск, выдвинутые М. Н. Тухачевским и другими советскими военачальниками, сначала будут взяты на вооружение не нами, а гитлеровскими агрессорами, в чем мы и убедились в 1941 году. Но об этом - позже.
Летом 1931 года воины нашего округа расстались с М. Н. Тухачевским - он уезжал в Москву, на должность заместителя Наркома обороны СССР. Мои сослуживцы и я, несмотря на нашу молодость, понимали, что его талант, опыт и знания далеко выходили за рамки окружного масштаба и что на новом посту он сможет принести нашим Вооруженным Силам гораздо больше пользы.
Второй раз мне посчастливилось видеть и слышать Михаила Николаевича в 1934 году. В нашем округе проводились маневры, на которых присутствовал и М. Н. Тухачевский. На этих маневрах воздушное десантирование применялось уже в гораздо больших, чем раньше, масштабах. Причем и наша полковая школа вместе с другими подразделениями и частями была переброшена как посадочный десант на самолетах ТБ-3 из Новгорода на аэродром под Ленинградом. Здесь мы на первых порах посеяли немало паники в стане "противника", захватили даже один из его пунктов управления, но командование "неприятеля" быстро пришло в себя, организовало несколько мощных контратак, и наш десант оказался в окружении. Мы яростно сопротивлялись, однако положение становилось все тяжелее. И вот в самый критический момент десантники услышали рокот нескольких сотен танковых моторов, гулкие хлопки выстрелов их орудий. Теперь уже восторжествовавший было "противник" дрогнул. Мы собрались с силами и поддержали танкистов, атаковав "врага" с тыла.
Тогда я впервые увидел ни с чем не сравнимое зрелище сочетания высокой скорости, мощи и эффективности огня множества танков и навсегда усвоил ту истину, что в современной войне без их массированного удара победы не достигнешь. У меня зародилось страстное стремление изучить танковое дело, овладеть искусством вождения боевых машин на полях сражений. Это желание еще более укрепилось на разборе учений. Выступая на нем, М. Н. Тухачевский одобрительно отозвался о согласованном во времени и пространстве взаимодействии воздушного десанта, мотомеханизированных войск и штурмовой авиации. Заместитель Наркома обороны отметил, что такого массового авиадесанта еще не видели не только в РККА, но и в зарубежных армиях. Применение его было всесторонне продумано и прошло в строгом соответствии с планом. Но это, однако, далеко не предел - в ближайшее время, говорил М. Н. Тухачевский, мы сможем применять многотысячные десанты. Чтобы подготовиться к этому, нужно обобщить опыт поддержания связи командования десантников со своей авиацией и особенно с танками, учесть неувязки в пробных попытках снабжения по воздуху танков, наступавших в глубине обороны, сделать более гибким взаимодействие танков со штурмовой авиацией. М. Н. Тухачевский высказал требование о необходимости настойчиво учить все рода войск в тесном взаимодействии доводить окружение противника до классической завершенности. Одновременно он призвал настойчиво прививать войскам навыки прорыва из замкнувшегося вражеского кольца.
Весьма поучительным для собравшихся было то, что разбор нередко принимал форму оживленного диалога между заместителем наркома и новым командующим войсками округа И. П. Беловым. Очень интересно было наблюдать совместную работу этих двух военачальников, столь различных и внешне, и по характеру, и по темпераменту. Приземистый, широкоплечий, с клинообразной рыжеватой бородкой и коротко подстриженными усами, с простыми, не совсем правильными чертами лица, Иван Панфилович Белов был немногословен. Прежде чем высказать какую-либо мысль, он тщательно отделял и отбрасывал все слова, без которых можно обойтись, поэтому речь его была предельно лаконичной, подчас даже отрывочной. В противовес этому речь М. Н. Тухачевского текла плавно, он не избегал вводных слов и не стремился к специфической военной фразеологии. Но самым поучительным было то, что заместитель наркома больше отмечал положительное в действиях войск, а командующий самокритично и подробно раскрывал все недостатки, в том числе и те, о которых Михаил Николаевич не упоминал.
Мне запали в душу такие слова, высказанные Тухачевским: "Военный не может быть невеждой в политике, истории, философии. Неплохо, чтобы он был также сведущ в литературе, музыке, других видах искусства". И еще: "Военная наука должна идти вровень с последним словом техники".
В тот раз из рассказов товарищей, близко знавших Михаила Николаевича, я узнал, что это был человек больших всесторонних дарований, редких способностей. Он играл на скрипке почти как профессионал, исполняя скрипичные произведения Бетховена и Мендельсона, прекрасно пел и выразительно декламировал, особенно охотно - Блока и Маяковского. Из прозаиков более всего преклонялся перед Л. Толстым. Тухачевский был и искусным мастером различных ремесел, делал скрипки, стараясь раскрыть секреты Страдивари и Амати. Он обладал исключительной физической силой, и не случайно, что даже в его рабочем кабинете за занавеской всегда имелись спортивные снаряды.
К концу моей службы в Новгороде сменилось наше дивизионное и корпусное руководство. В командование дивизией, как я уже упоминал, вступил В. А. Фролов, начальником штаба стал Н. Е. Чибисов. Убывшего в Москву М. В. Калмыкова сменил В. Н. Курдюмов, а штаб корпуса возглавил Ф. И. Толбухин. Все они в войну стали видными военачальниками, и с двумя из них мне посчастливилось тесно общаться в боевой обстановке. С Никандром Евлампиевичем Чибисовым, в частности,- во время битвы за Днепр в 1943 году, когда он командовал 38-й армией на 1-м Украинском фронте, а с Федором Ивановичем Толбухиным - на последнем этапе войны с Германией на 3-м Украинском фронте. Между ними нельзя было не заметить некоторого сходства, начиная с внешности оба были предрасположены к полноте, и вместе с тем оба имели отличную строевую выправку. Им свойственны были интеллигентность, корректность в обращении. Оба были выпускниками офицерских училищ в годы первой мировой войны и закончили ее, будучи штабс-капитанами. Оба прибыли к нам после окончания Военной академии имени М. В. Фрунзе и при встречах настойчиво рекомендовали мне поступить именно в эту академию.
Командир корпуса Владимир Николаевич Курдюмов был высоким, стройным человеком, на первый взгляд несколько угрюмым, но в действительности приветливым, доброжелательным. Ему было всего 35 лет. Он также окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, но еще в 1925 году. В первой мировой войне участвовал рядовым, а в гражданской - командовал батальоном и бригадой. В межвоенный период одно время находился на военно-дипломатической работе, а затем командовал 25-й Чапаевской дивизией. В дальнейшем пути наши неоднократно перекрещивались. В советско-финляндской войне мы воевали в 8-й армии, а в Великой Отечественной побывали на Закавказском фронте. Когда я был командующим Западно-Сибирским военным округом, мне рассказывали много хорошего о Владимире Николаевиче, который возглавлял войска этого же округа в военные и первые послевоенные годы и многое сделал для него.
Хорошо запомнились мне и друзья-сверстники, мои коллеги, командиры подразделений. Все они были бескорыстно преданы своему делу, самоотверженно готовя к грядущим боям самих себя и подчиненных. Вот перед моим мысленным взором предстают командиры взводов полковой школы: Алликас, Емельянов, Леонов, Лихачев, Львов, Солодовников, Тихомиров, Фирсов, Ягодкин. Все мы были тоже чем-то похожи друг на друга, видимо преданностью службе, и вместе с тем - все разные. И судьбы сложились у нас по-разному, но никто в грозный час войны не пал духом, все достойно выполнили свой долг перед Родиной.
Леонов, например, был непревзойденным спортсменом. У Тихомирова мы учились методике проведения занятий - он был прирожденным педагогом, а во время войны доблестно командовал стрелковым полком. Фирсов имел сильный, крутой характер, он примерно исполнял свои обязанности, но его тянуло к науке. Закончив затем медицинскую академию, Фирсов стал на фронте крупным военным врачом. Тихий и застенчивый Алликас, взвод которого всегда был в числе первых на проверках, во время войны сражался во главе 7-й Эстонской стрелковой дивизии в звании генерал-майора. Близким моим другом был Солодовников. Нас сблизила любовь к коню, увлечение конным спортом. Я многому научился у друга, отличного кавалериста. Он вообще обладал, что называется, романтической жилкой, и никак не сиделось ему на одном месте - вскоре перешел в воздухоплавательный дивизион, а к началу войны стал артиллеристом. На фронте командовал истребительным противотанковым артиллерийским полком, проявил мужество и мастерство, удостоился многих наград. Ягодкин после Новгорода служил на Дальнем Востоке, быстро вырос в должности. Воевал и погиб на войне. Емельянов - весельчак, шутник, танцор и музыкант, отличался превосходной графикой. Он служил в штабе, а на фронте командовал мотострелковой бригадой. Не могу не вспомнить добрым словом и моего коллегу - начальника полковой школы артполка Н. П. Дмитриева, с которым мы затем встретились под Сталинградом.
В 1928 году по рекомендации комсомольской организации, а также двух коммунистов - начальника курса Лицита и секретаря парторганизации Жердева я был принят кандидатом, а через год стал членом ВКП(б). Таким образом, вот уже шесть десятилетий как я в рядах ленинской партии. Ее судьба стала моей судьбой, я рос и мужал в нашей большой семье коммунистов, вместе с товарищами учился, закалялся, набирался политического и жизненного опыта. И думаю, что все, о чем я буду рассказывать дальше, как раз и выразит по своей сути неотделимость моей личной судьбы от судьбы партии.
По окончании школы все мы были хорошо обмундированы и получили месячный отпуск. И вот в форме краскома с двумя кубарями на петлицах, впервые в жизни в хромовых сапогах, в длинной комсоставской шинели, с чемоданом, наполненным московскими гостинцами для родителей и малышей, я приехал в родное Поречено. Сколько было радости, сколько односельчан перебывало у нас, чтобы полюбоваться своим, деревенским краскомом! Думаю, что подобные эпизоды наглядно показывали крестьянам, что Советская власть - это их родная, кровная власть.
Сельчан тогда очень волновали и тревожили вопросы коллективизации. В той мере, в какой сам был в курсе событий, я постарался разъяснить землякам суть дела. Однако, не скрою, тревога за судьбу родной деревни и моих близких в не изведанных еще на практике условиях передалась и мне. На политзанятиях нам разъясняли, что коллективизация будет проводиться на основе широкого внедрения высокопроизводительных сельскохозяйственных машин и механизмов, но ни в нашей деревне, ни в соседних их не было видно, хотя создание колхозов шло полным ходом. Для нынешнего читателя не секрет, что тогдашние наши тревоги, к сожалению, во многом оправдались. Жизнь в колхозных деревнях складывалась трудно, а судьба многих селян, несправедливо зачисленных в кулаки, оказалась трагической...
Глава вторая. Становление
Быстро пролетел отпуск, и я покинул родное Поречено. Дома встретился со своими родными и друзьями, кроме брата Федора, пошедшего по моим стопам и занявшего мое место в школе имени М. Ю. Ашенбреннера. Впоследствии он вырос до генерал-лейтенанта авиации. С небом связал свою военную судьбу и брат Петр, ставший генерал-майором авиации.
Учебу я закончил по первому разряду и получил назначение в Ленинградский военный округ - в 16-ю стрелковую дивизию имени В. И. Киквидзе{3}. Она дислоцировалась в основном в Новгороде, куда я и прибыл 1 октября 1929 года. В отделении кадров мне сообщили, что буду принят командиром дивизии. Я поднялся на второй этаж старинного трехэтажного здания и вслед за кадровиком оказался в кабинете комдива. Из-за стола поднялся и вышел навстречу мне моложавый командир соединения с двумя ромбами в петлицах и орденом Красного Знамени на груди. В проницательном взгляде его умных, глубоко посаженных глаз, за строгостью явно виделась доброжелательность. Привлекали внимание правильные черты лица комдива, аккуратно зачесанные на косой пробор волосы, обрамлявшие высокий лоб, короткая щеточка усов, четко очерченный подбородок. Это был Г. А. Ворожейкин, ставший в дальнейшем маршалом авиации. Тогда ему было 35 лет.
Я представился. Григорий Алексеевич пожал мне руку и предложил садиться.
- Знаю,- сказал он,- что вы хорошо учились, исправно несли службу в училище - да иначе в нашу дивизию вас бы и не направили! Но имейте в виду, что учиться самому и учить других - это разные вещи, особенно в армейских условиях. Так что настраивайтесь на самую упорную работу, скидок на неопытность делать не будем.
Видимо, на лице у меня отразилась растерянность от суровоcти этих слов и самого тона, которым они были произнесены, и я испытал затруднение с ответом. Тогда строгое лицо моего нового начальника осветила добрая улыбка.
- Не теряйтесь,- продолжал он,- боевые традиции у нашей дивизии, как вы скоро убедитесь, богатые, к тому же соединение признано командующим одним из лучших в округе. Вам помогут, в чем понадобится. Я направлю вас в передовой полк - в сорок шестой имени Медведовского{4} - и, как хорошо теоретически подготовленному командиру, доверю пулеметный взвод.
- Спасибо за доверие! - только и мог сказать я. Мне эта встреча с комдивом крепко запомнилась. Потом мы еще несколько раз виделись с ним, но по большей части это происходило скоротечно - на проверках, учениях и довольно редких тогда совещаниях. Но у Григория Алексеевича была цепкая память. Это я понял, когда спустя 13 лет мы встретились под Сталинградом и он узнал меня. Из нашей дивизии Г. А. Ворожейкин уехал на учебу в Военно-воздушную академию имени профессора Н. Е. Жуковского{5} и, окончив ее, стал затем одним из видных руководителей советской военной авиации. Выходец из многодетной крестьянской семьи в Тверской губернии, он был подлинным самородком. Имея за плечами всего двухклассное образование, сельский парнишка поступил на производство и, будучи рабочим, самостоятельно приобрел знания в объеме средней школы, успешно сдал соответствующие экзамены. В 1915 году его призвали в армию и направили в псковскую школу прапорщиков. В последующем, быстро продвигаясь по службе, он к концу первой мировой войны в чине штабс-капитана командовал ротой на Юго-Западном фронте. В гражданскую войну возглавлял полк, а затем штаб бригады, за храбрость и распорядительность удостоился ордена Красного Знамени.
Так же, по-деловому и тепло, встретили меня в 46-м стрелковом полку. Его командир И. С. Безуглый смог побеседовать со мной лишь накоротке, так как был вызван в штаб корпуса, но по его указанию все мои служебные и бытовые дела устроились быстро. Я был зачислен, как приказал комдив, в пулеметную роту на должность командира взвода. Большинство командиров жили в то время на частных квартирах. Сослуживцы помогли и мне снять небольшую, но уютную комнату. Полк был территориальный, его личный состав приписывался по районам комплектования, в которые мы и выезжали дважды в год, зимой и летом, на межсборовую подготовку. Проводили на месте тактические и строевые занятия, а также учения со стрельбой. В остальное время в полку шла напряженная командирская учеба.
На наших занятиях, в том числе и в моем взводе, нередко присутствовали старшие начальники. Особенно часто приходил к пулеметчикам И. С. Безуглый. После одного из занятий он пригласил меня в комнату командира роты и довольно дотошно начал расспрашивать о моей общей и военной подготовке, о планах на будущее. А в заключение сказал, что я назначаюсь командиром пулеметного взвода в полковую школу. Это очень обрадовало меня, так как я получал полный взвод 36 человек, четыре отделения станковых пулеметов. Задача состояла в том, чтобы подготовить из курсантов командиров отделений. Кроме моего в полковой школе был еще один пулеметный взвод, а также три стрелковых и взвод саперов. В полковой школе я прошел все ступени, вплоть до ее начальника. Здесь я сформировался как общевойсковой командир среднего звена, здесь же у меня развился интерес к военной теории. Этому способствовали все мои непосредственные и прямые начальники.
Прежде всего это командир полка И. С. Безуглый. Иван Семенович показал себя человеком незаурядным. Он быстро входил в обстановку, безошибочно разбирался в людях, умело насаждал воинский порядок, рачительно вел полковое хозяйство. И. С. Безуглому было тогда 33 года. По национальности украинец, он происходил из села Заерок Харьковской губернии. Во время первой мировой войны служил на флоте. В 1918 году вступил в Коммунистическую партию. Активно участвовал в гражданской войне, был награжден орденом Красного Знамени. В 1932 году Иван Семенович уехал от нас на курсы усовершенствования начсостава при Военно-воздушной академии имени профессора Н. Е. Жуковского, где приобрел навыки командования воздушно-десантными частями. Участвовал в советско-финляндской войне. Великую Отечественную начал подполковником, командиром воздушно-десантной бригады. Затем последовательно командовал рядом дивизий, 5-м гвардейским корпусом, войну закончил на посту помощника командующего гвардейской армией. К сожалению, в дальнейшем мы с ним не встречались.
Не меньшую роль в моем командирском становлении сыграл Валериан Александрович Фролов, который сначала стал преемником И. С. Безуглого, а затем и Г. А. Ворожейкина. Его жизненный и боевой путь тоже был примечательным. Воевал в первую мировую и гражданскую войнах, под Гродно был ранен. В 1919 году вступил в Коммунистическую партию. В тридцатых годах уехал добровольцем в республиканскую Испанию, где сражался против франкистов. В советско-финляндской войне командовал 14-й армией, сыгравшей существенную роль в сокрушении линии Маннергейма. В Великой Отечественной войне генерал-лейтенант, а затем генерал-полковник Фролов - заместитель командующего и командующий Карельским фронтом. Общепризнаны его заслуги в обороне советского Заполярья и Ленинграда. Валериан Александрович оказывал мне всестороннюю помощь, в которой не было, однако, ни грана мелочной опеки. Он способствовал и моей закалке как коммуниста, поскольку некоторое время состоял на партийном учете в парторганизации нашей школы.
Работой полковой школы интересовался и комкор М. В. Калмыков. Особенно запомнился его приезд, приуроченный к выпуску курсантов. Это был первый выпуск под моим руководством, и я, естественно, волновался. Все мы хорошо знали замечательную боевую биографию этого ближайшего соратника В. К. Блюхера по беспримерному рейду в тылу врага на Южном Урале, героя знаменитой чонгарской переправы, где он командовал 89-й стрелковой бригадой, входившей в состав 30-й дивизии И. К. Грязнова. Рослый, с широкой грудью потомственного стеклодува, лихими усами, крутым изломом густых бровей, чуть насмешливым взглядом серых глаз, он уже внешностью своей заставлял каждого подтянуться.
После строевого смотра курсанты, четко печатая шаг, шли перед комкором.
- А ну, запевай, молодцы! - крикнул им Михаил Васильевич.
В ответ грянула звонкая песня 30-й дивизии:
От голубых уральских вод
К боям чонгарской переправы
Прошла Тридцатая вперед
В пламени и славе...
- Это что, специально подготовил, чтобы польстить начальству? - вдруг, нахмурясь, спросил Калмыков.
Но не успел я, обескураженный таким оборотом дела, что-либо ответить, как Михаил Васильевич широко улыбнулся и сказал:
- Чувствую, от души поют ребята,- и, протянув мне руку, подтвердил свое одобрение крепким рукопожатием.
Все наше командование проявляло живейший интерес не только к повседневной службе, но и к теоретическому росту подчиненных. Но все же особое влияние на то, что теоретическая учеба стала для нас, молодых командиров, внутренней потребностью, оказали начальники штабов: полка - А. И. Готовцев, дивизии - Н. Е. Чибисов, корпуса - Ф. И. Толбухин, а также то обстоятельство, что войска округа в 1928-1931 годах возглавлял М. Н. Тухачевский.
Алексей Иванович Готовцев, являясь преподавателем тактики высших соединений в Военной академии имени М. В. Фрунзе, находился в нашем полку на длительной стажировке. Это был всесторонне эрудированный военный специалист, окончивший еще в дореволюционные годы Академию Генерального штаба, участник первой мировой и гражданской войн. Отличала его и высокая общая культура. Благодаря этому, а также завидной работоспособности и пунктуальности А. И. Готовцев легко справлялся со своими обязанностями, поставил штабную службу в части на очень высокий уровень. При этом у. него оставалось достаточно времени, чтобы помогать молодым, да и не очень молодым командирам углублять их профессиональные и общеобразовательные знания. Используя каждую свободную минуту для самообразования, Алексей Иванович и нам привил вкус к чтению военно-теоретической литературы. Он приучил нас запросто заходить к нему домой, когда встречались какие-либо трудности при осмыслении прочитанного. Здесь мы без соблюдения строгостей субординации, в непринужденной обстановке беседовали по самым разнообразным вопросам. Готовцев был нетерпим к тем, кто пренебрегал каждодневной работой над пополнением знаний. Иные из моих коллег пытались отговориться, что они еще молоды и успеют, мол, пополнить свой командирский багаж.
- Не такие уж вы и молодые,- полушутя-полусерьезно замечал Алексей Иванович,- если иметь в виду, что первый командир нашей дивизии занял эту должность в двадцать три года, а наш командующий войсками округа Михаил Николаевич Тухачевский в двадцать семь лет возглавлял Западный фронт во время войны с белопанской Польшей.
Готовцев преклонялся перед аналитическим умом и полководческим талантом М. Н. Тухачевского. Алексей Иванович не уставал пропагандировать его идеи глубокого боя и операции, подчеркивая, что они позволяют нам идти впереди Запада в военно-теоретическом отношении. С не меньшим восхищением говорили о нашем командующем и все другие сослуживцы, которым довелось узнать его поближе. Неудивительно, что моей мечтой стало увидеть и услышать Михаила Николаевича.
Эта моя мечта сбылась довольно скоро, осенью 1930 года, когда на Струго-Красненском полигоне в Псковской области проводились корпусные учения. На них привлекались танки, артиллерия и авиация окружного подчинения, которые сопровождали наступавшую пехоту при прорыве всей тактической глубины обороны "противника". Главным же новшеством было то, что затем большая группа танков "дальнего действия", обогнав наши боевые порядки пехоты, быстро двинулась вперед и, развивая успех при поддержке авиации, вышла на оперативный простор. На тех же учениях была осуществлена высадка в тылу противника десанта, правда, еще довольно ограниченного.
После завершения учений командующий выступил с речью на параде участников и с докладом для командного состава. Статная, удивительно пропорциональная фигура Тухачевского, его ясный, открытый взгляд, вся мужественная красота этого человека притягивали к себе как магнит. Произнося речь на параде, Михаил Николаевич говорил отчетливо, простым, доступным для понимания любым воином языком. Проникновенно прозвучали слова благодарности личному составу. Особо были выделены действия отличившихся, и прежде всего танкистов, десантников, а также пехотинцев. Запомнилось и его напоминание о том, чти проведение учений и маневров стоит стране больших средств, поэтому любая нерадивость на них - это вопиющая неблагодарность по отношению к партии и народу.
В докладе для комсостава М. Н. Тухачевский не ограничился разбором действий войск, он высказал и ряд плодотворных теоретических мыслей. Пользуясь своей способностью скорописи, я почти буквально записал основные положения этого доклада и в дальнейшем неоднократно возвращался к ним. Навсегда врезались в память поистине пророческие слова Тухачевского о том, что будущая война станет длительной и жестокой, что в ней подвергнутся суровому испытанию все политические и экономические устои нашей державы. Он говорил, что близоруко надеяться покончить с врагом одним ударом, что война выльется в ряд ожесточенных оборонительных и наступательных операций и не будет похожей ни на первую мировую, ни на гражданскую войны. В первой мировой войне военное искусство застряло в позиционном тупике. Его можно преодолеть лишь с помощью принципиально нового подхода к ведению наступательных действий на основе массового применения новейшей боевой техники, способной придать боевым действиям маневренный характер. Михаил Николаевич подчеркнул роль танков в успехе прорыва всей тактической глубины обороны противника.
Командующий обратил также внимание на важность организации артиллерийскими начальниками огневого вала в различных условиях и применительно к разным скоростям движения танков и пехоты, поддержания связи между всеми родами войск, особенно с авиацией. Говоря о теории глубокой операции, он высоко оценил вклад в ее разработку В. К. Триандафиллова и К. Б. Калиновского, по существу оставив в тени собственную роль в этом деле.
Уже после войны, читая один из докладов М. Н. Тухачевского, направленный Наркому обороны в тридцатых годах, я обнаружил в нем положения, знакомые с тех давних пор. И подумалось мне: насколько же далеко смотрел наш командующий, высказывая их на заре массового зарождения танковых войск. А тогда и в голову не приходило нам, молодым лейтенантам, что ценнейшие идеи о роли танковых войск, выдвинутые М. Н. Тухачевским и другими советскими военачальниками, сначала будут взяты на вооружение не нами, а гитлеровскими агрессорами, в чем мы и убедились в 1941 году. Но об этом - позже.
Летом 1931 года воины нашего округа расстались с М. Н. Тухачевским - он уезжал в Москву, на должность заместителя Наркома обороны СССР. Мои сослуживцы и я, несмотря на нашу молодость, понимали, что его талант, опыт и знания далеко выходили за рамки окружного масштаба и что на новом посту он сможет принести нашим Вооруженным Силам гораздо больше пользы.
Второй раз мне посчастливилось видеть и слышать Михаила Николаевича в 1934 году. В нашем округе проводились маневры, на которых присутствовал и М. Н. Тухачевский. На этих маневрах воздушное десантирование применялось уже в гораздо больших, чем раньше, масштабах. Причем и наша полковая школа вместе с другими подразделениями и частями была переброшена как посадочный десант на самолетах ТБ-3 из Новгорода на аэродром под Ленинградом. Здесь мы на первых порах посеяли немало паники в стане "противника", захватили даже один из его пунктов управления, но командование "неприятеля" быстро пришло в себя, организовало несколько мощных контратак, и наш десант оказался в окружении. Мы яростно сопротивлялись, однако положение становилось все тяжелее. И вот в самый критический момент десантники услышали рокот нескольких сотен танковых моторов, гулкие хлопки выстрелов их орудий. Теперь уже восторжествовавший было "противник" дрогнул. Мы собрались с силами и поддержали танкистов, атаковав "врага" с тыла.
Тогда я впервые увидел ни с чем не сравнимое зрелище сочетания высокой скорости, мощи и эффективности огня множества танков и навсегда усвоил ту истину, что в современной войне без их массированного удара победы не достигнешь. У меня зародилось страстное стремление изучить танковое дело, овладеть искусством вождения боевых машин на полях сражений. Это желание еще более укрепилось на разборе учений. Выступая на нем, М. Н. Тухачевский одобрительно отозвался о согласованном во времени и пространстве взаимодействии воздушного десанта, мотомеханизированных войск и штурмовой авиации. Заместитель Наркома обороны отметил, что такого массового авиадесанта еще не видели не только в РККА, но и в зарубежных армиях. Применение его было всесторонне продумано и прошло в строгом соответствии с планом. Но это, однако, далеко не предел - в ближайшее время, говорил М. Н. Тухачевский, мы сможем применять многотысячные десанты. Чтобы подготовиться к этому, нужно обобщить опыт поддержания связи командования десантников со своей авиацией и особенно с танками, учесть неувязки в пробных попытках снабжения по воздуху танков, наступавших в глубине обороны, сделать более гибким взаимодействие танков со штурмовой авиацией. М. Н. Тухачевский высказал требование о необходимости настойчиво учить все рода войск в тесном взаимодействии доводить окружение противника до классической завершенности. Одновременно он призвал настойчиво прививать войскам навыки прорыва из замкнувшегося вражеского кольца.
Весьма поучительным для собравшихся было то, что разбор нередко принимал форму оживленного диалога между заместителем наркома и новым командующим войсками округа И. П. Беловым. Очень интересно было наблюдать совместную работу этих двух военачальников, столь различных и внешне, и по характеру, и по темпераменту. Приземистый, широкоплечий, с клинообразной рыжеватой бородкой и коротко подстриженными усами, с простыми, не совсем правильными чертами лица, Иван Панфилович Белов был немногословен. Прежде чем высказать какую-либо мысль, он тщательно отделял и отбрасывал все слова, без которых можно обойтись, поэтому речь его была предельно лаконичной, подчас даже отрывочной. В противовес этому речь М. Н. Тухачевского текла плавно, он не избегал вводных слов и не стремился к специфической военной фразеологии. Но самым поучительным было то, что заместитель наркома больше отмечал положительное в действиях войск, а командующий самокритично и подробно раскрывал все недостатки, в том числе и те, о которых Михаил Николаевич не упоминал.
Мне запали в душу такие слова, высказанные Тухачевским: "Военный не может быть невеждой в политике, истории, философии. Неплохо, чтобы он был также сведущ в литературе, музыке, других видах искусства". И еще: "Военная наука должна идти вровень с последним словом техники".
В тот раз из рассказов товарищей, близко знавших Михаила Николаевича, я узнал, что это был человек больших всесторонних дарований, редких способностей. Он играл на скрипке почти как профессионал, исполняя скрипичные произведения Бетховена и Мендельсона, прекрасно пел и выразительно декламировал, особенно охотно - Блока и Маяковского. Из прозаиков более всего преклонялся перед Л. Толстым. Тухачевский был и искусным мастером различных ремесел, делал скрипки, стараясь раскрыть секреты Страдивари и Амати. Он обладал исключительной физической силой, и не случайно, что даже в его рабочем кабинете за занавеской всегда имелись спортивные снаряды.
К концу моей службы в Новгороде сменилось наше дивизионное и корпусное руководство. В командование дивизией, как я уже упоминал, вступил В. А. Фролов, начальником штаба стал Н. Е. Чибисов. Убывшего в Москву М. В. Калмыкова сменил В. Н. Курдюмов, а штаб корпуса возглавил Ф. И. Толбухин. Все они в войну стали видными военачальниками, и с двумя из них мне посчастливилось тесно общаться в боевой обстановке. С Никандром Евлампиевичем Чибисовым, в частности,- во время битвы за Днепр в 1943 году, когда он командовал 38-й армией на 1-м Украинском фронте, а с Федором Ивановичем Толбухиным - на последнем этапе войны с Германией на 3-м Украинском фронте. Между ними нельзя было не заметить некоторого сходства, начиная с внешности оба были предрасположены к полноте, и вместе с тем оба имели отличную строевую выправку. Им свойственны были интеллигентность, корректность в обращении. Оба были выпускниками офицерских училищ в годы первой мировой войны и закончили ее, будучи штабс-капитанами. Оба прибыли к нам после окончания Военной академии имени М. В. Фрунзе и при встречах настойчиво рекомендовали мне поступить именно в эту академию.
Командир корпуса Владимир Николаевич Курдюмов был высоким, стройным человеком, на первый взгляд несколько угрюмым, но в действительности приветливым, доброжелательным. Ему было всего 35 лет. Он также окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, но еще в 1925 году. В первой мировой войне участвовал рядовым, а в гражданской - командовал батальоном и бригадой. В межвоенный период одно время находился на военно-дипломатической работе, а затем командовал 25-й Чапаевской дивизией. В дальнейшем пути наши неоднократно перекрещивались. В советско-финляндской войне мы воевали в 8-й армии, а в Великой Отечественной побывали на Закавказском фронте. Когда я был командующим Западно-Сибирским военным округом, мне рассказывали много хорошего о Владимире Николаевиче, который возглавлял войска этого же округа в военные и первые послевоенные годы и многое сделал для него.
Хорошо запомнились мне и друзья-сверстники, мои коллеги, командиры подразделений. Все они были бескорыстно преданы своему делу, самоотверженно готовя к грядущим боям самих себя и подчиненных. Вот перед моим мысленным взором предстают командиры взводов полковой школы: Алликас, Емельянов, Леонов, Лихачев, Львов, Солодовников, Тихомиров, Фирсов, Ягодкин. Все мы были тоже чем-то похожи друг на друга, видимо преданностью службе, и вместе с тем - все разные. И судьбы сложились у нас по-разному, но никто в грозный час войны не пал духом, все достойно выполнили свой долг перед Родиной.
Леонов, например, был непревзойденным спортсменом. У Тихомирова мы учились методике проведения занятий - он был прирожденным педагогом, а во время войны доблестно командовал стрелковым полком. Фирсов имел сильный, крутой характер, он примерно исполнял свои обязанности, но его тянуло к науке. Закончив затем медицинскую академию, Фирсов стал на фронте крупным военным врачом. Тихий и застенчивый Алликас, взвод которого всегда был в числе первых на проверках, во время войны сражался во главе 7-й Эстонской стрелковой дивизии в звании генерал-майора. Близким моим другом был Солодовников. Нас сблизила любовь к коню, увлечение конным спортом. Я многому научился у друга, отличного кавалериста. Он вообще обладал, что называется, романтической жилкой, и никак не сиделось ему на одном месте - вскоре перешел в воздухоплавательный дивизион, а к началу войны стал артиллеристом. На фронте командовал истребительным противотанковым артиллерийским полком, проявил мужество и мастерство, удостоился многих наград. Ягодкин после Новгорода служил на Дальнем Востоке, быстро вырос в должности. Воевал и погиб на войне. Емельянов - весельчак, шутник, танцор и музыкант, отличался превосходной графикой. Он служил в штабе, а на фронте командовал мотострелковой бригадой. Не могу не вспомнить добрым словом и моего коллегу - начальника полковой школы артполка Н. П. Дмитриева, с которым мы затем встретились под Сталинградом.