Юрий КАЛМЫКОВ
САМОПОЗНАНИЕ ШУТА
Предисловие
Если бы человек мог познать себя при помощи разума, то с этим ни у кого бы не было проблем. Мы привыкли к тому, что для всякой деятельности обязательно должна быть какая-то причина. Это очень логично! Но мне не удалось отыскать в своём разуме ни одной «разумной» причины для познания себя. Нет в разуме таких причин! Он всегда «смотрит» в другую сторону – на внешний мир. Не от этого ли у каждого из нас есть иллюзия, что себя-то мы знаем, и познавать внутри себя нечего.
Получается, что самопознание с точки зрения разума деятельность беспричинная, какая-то блажь!
Представьте себе, что, пользуясь автомобилем, вы совершенно не знаете, как он устроен. Зачем? Конечно, нельзя отрицать, что такие знания могут оказаться полезными, но мы успешно пользуемся многими вещами, не имея ни малейшего представления об их устройстве. Лишние знания!
Но вот если ещё… вы забыли, кто вы, куда едете и зачем вам всё это нужно. Пожалуйста, к вашим услугам навигатор – маршрут постоянно перед вами!
Не отвлекайтесь от дороги!!! Вы чуть было не выехали на встречную полосу! Посторонние мысли могут вам дорого обойтись! Нужно всегда следить за дорогой! Вот для чего разум и предназначен в первую очередь – следить за дорогой жизни. Полезная вещь!
А самопознание? Вполне вероятно, что именно идеями самопознания и очерчена граница бесконечного космоса. Это где-то очень далеко!
Разум всегда найдёт занятие для человека, придумает игру любой сложности для любой жизненной ситуации, и вместо чего-то зрелого будет создавать религиозные и философские концепции, позволяющие человеку находить смысл даже в самой никчёмной и уродливой жизни.
Разум прекрасно компенсирует всё невежество человека в отношении самого себя, он конкурент внутреннему миру, ему никак не хочется оказаться не у дел. Поэтому самопознание возможно только вопреки разуму, который, сопротивляясь, всегда отстаёт на один шаг, когда человек движется к духу, и царствует над всем, когда человек останавливается на этом пути.
Автор
Получается, что самопознание с точки зрения разума деятельность беспричинная, какая-то блажь!
Представьте себе, что, пользуясь автомобилем, вы совершенно не знаете, как он устроен. Зачем? Конечно, нельзя отрицать, что такие знания могут оказаться полезными, но мы успешно пользуемся многими вещами, не имея ни малейшего представления об их устройстве. Лишние знания!
Но вот если ещё… вы забыли, кто вы, куда едете и зачем вам всё это нужно. Пожалуйста, к вашим услугам навигатор – маршрут постоянно перед вами!
Не отвлекайтесь от дороги!!! Вы чуть было не выехали на встречную полосу! Посторонние мысли могут вам дорого обойтись! Нужно всегда следить за дорогой! Вот для чего разум и предназначен в первую очередь – следить за дорогой жизни. Полезная вещь!
А самопознание? Вполне вероятно, что именно идеями самопознания и очерчена граница бесконечного космоса. Это где-то очень далеко!
Разум всегда найдёт занятие для человека, придумает игру любой сложности для любой жизненной ситуации, и вместо чего-то зрелого будет создавать религиозные и философские концепции, позволяющие человеку находить смысл даже в самой никчёмной и уродливой жизни.
Разум прекрасно компенсирует всё невежество человека в отношении самого себя, он конкурент внутреннему миру, ему никак не хочется оказаться не у дел. Поэтому самопознание возможно только вопреки разуму, который, сопротивляясь, всегда отстаёт на один шаг, когда человек движется к духу, и царствует над всем, когда человек останавливается на этом пути.
Автор
Пробуждение
«Бывают же люди – идиоты, которых жизнь никогда ничему не учит! Позвольте представиться – это я!»
Эта фраза, обращённая неизвестно к кому, как молния промелькнула в голове Константина – он проснулся.
Может быть, он составил эту фразу во сне, и она его разбудила или же, пробудившись ото сна и мгновенно оценив ужас своего положения, он отчаянно произнёс эту фразу. Откуда же она взялась в готовом виде? Будь Константин менее занят, он непременно начал бы размышлять об этом, но не сейчас.
Дикая первобытная тревога охватила его ум, тело и вообще всё, что есть у человека. Только что были какие-то приятные сны, но это уже не имело никакого значения.
«Я шут, сегодня моё первое выступление, мне оно досталось по жребию. Выступление идиотское – в такую фантастически-дурацкую ситуацию я ещё никогда не попадал! Я должен быть шутом на похоронах. Есть и другие шуты, настоящие, опытные, но и любому из них, если бы вдруг жребий выпал не мне, пойти на такое было бы непросто.
Я ничему не учился: немного посмотрел видеозаписи, два раза был на мероприятиях с шутом, знаком с некоторыми шутами. И всё! Я просто заявил, что тоже могу быть шутом, – вот и получил! И что теперь делать? Похороны вряд ли кто отменит. Заболеть? Сломать ногу? Случилось бы что-нибудь!
Я же не знаю, как выступать! Для выступления шута нужен какой-то кураж – это понятно. Но если его нет ни в малейшей степени! Да и какой кураж может быть на похоронах?! Какой-то нелепый чудовищный фарс!»
Константин открыл глаза – всё тот же потолок с аккуратной безвкусной лепниной.
«Хорошо лежу. Тепло, приятно. Зачем вставать? И так хорошо. Сейчас кто-нибудь позвонит и скажет: „Всё отменяется!“ Родственники, например, решат не исполнять последнюю волю покойного. Что за блажь?! Обойдётся как-нибудь без шута, ничего с ним не случится!»
Прошло несколько минут, звонка не было.
«Не обойдётся! С каким наслаждением я бы сейчас умер! Люди же умирают внезапно, ни с того ни с сего! Масса положительных примеров! Вот именно бы сейчас. Уместно и кстати! „Извините, я весьма сожалею, мне не хотелось бы вас подводить, но, знаете ли, умер! Самому жалко, жил бы да жил ещё лет пятьдесят, дышал бы запахами свежего сена, любовался бы закатами над морем, наслаждался бы… Чем там ещё принято наслаждаться? А вот нет! Ни фига! Наслаждайтесь как-нибудь сами!“
Константин стал представлять свои и чужие похороны. Он несколько раз был на различных похоронах. Плачущие люди, серьёзные траурные лица, говорят полушепотом, одёргивают детей, которые не знают, что им делать с избытком жизненных сил, – на похоронах нужно немножко больше походить на покойников, чем в другое время, видимо, из солидарности. Там для шута уместнее всего провалиться сквозь землю или спрятаться в какую-нибудь свежевыкопанную могилу и не вылезать оттуда до конца мероприятия.
«У них трагедия, а я их буду развлекать?! Может быть, я не шут, а идиот? Они меня убьют прямо на месте и бросят в ту же могилу под аплодисменты собравшихся. Смешно? А о чём я думал ещё вчера вечером? Почему вчера мне всё это казалось возможным? Я что, вчера был другим человеком? И почему раньше в моей жизни было всё нормально, а теперь всё по-другому? С какого момента всё изменилось? С чего всё началось?»
Константин задавал себе вопросы, так, без особого смысла, он и не собирался на них отвечать. Не тот момент, чтобы размышлять, что-то анализировать! И вопросы, заданные самому себе, сплелись в мягкий серый пушистый клубок, который не то уверенно, не то недоумённо проследовал в бессознательное, как старый толстый ленивый кот после сытного ужина величественной походкой, слегка прихрамывая и подёргивая тонким хвостом, следует в тёмную комнату, чтобы среди ковров, кресел и диванов найти себе уютное местечко для беспробудного сна.
Но мы всё-таки проследуем за котом, чтобы безжалостно его разбудить. Включим свет. Вот он, на диване, уже дрыхнет. Огромная серая туша – вытянул морду, поджал под себя мягкие гибкие лапы, спрятал хвост и погрузился в абсолютную благодать.
Присмотритесь, как спит старый, познавший жизнь кот – самое совершенное в мире существо, созданное природой для совершенного сна! Человек, понимающий толк во всех мыслимых и немыслимых наслаждениях и удовольствиях, может только завидовать спящему коту самой чёрной завистью, поскольку очевидно: сон любого человека – всего лишь жалкая пародия на сон кота! И после этого мы будем говорить, что человек – существо, более совершенное по сравнению с котом?! И в чём же наше совершенство? Понаблюдав за спящим котом, мы просто понимаем, что мы всего лишь люди!
И всё-таки дёрнем кота за хвост – не спать же мы сюда пришли! Вот он, хвост. Отдёрнул обратно, не просыпаясь. Его душа пребывает в немыслимо далёких мирах, которые человеку и не снились. Растолкаем его, надаём по ушам, по морде. Прижал уши – недоволен, но ещё надеется, что не разбудят – пронесёт. Воинственно машет хвостом. Ещё одно движение…
– Ах ты гад!!!
Кот больно бьёт по руке когтистой лапой и, мгновенно поняв, что совершил что-то аморальное, скрывается прочь.
Вот так! Всегда, когда мы проникаем в бессознательное, нас бьют когтистой лапой! Удар бессознательного всегда внезапный, и именно с той стороны, откуда не ждёшь. От внезапной боли с нас слетает лёгкая сонливость, которой мы до этого не замечали. Личность оцарапана!
Говорят, наше бессознательное огромно. Не всегда мы знаем, где находится выключатель, чтобы включить свет. Если идти дальше… Вот ещё чей-то хвост, но уже более крупный. По-моему, это хвост уссурийского тигра. Дёрнем? Или для начала ограничимся толстым и ленивым домашним котом?
Например, психоаналитики занимаются только домашними кошками и котами, иногда попугайчиками, они не будут дёргать за хвост уссурийского тигра – ни за какие деньги! Очень разумные люди!
Однако хочется дойти до самого конца бессознательного, разогнать всех котов, тигров, драконов, монстров и посмотреть, что там в конце тоннеля: свет или тупик? Понятно, что до конца можно и не дойти – какой-нибудь монстр запросто разорвёт на части нашу драгоценную личность. Зачем нам это надо?!
Можно никуда и не ходить. Если прилично одеваться и следить за своей внешностью, то никому никогда не будет дела до того, что у нас там внутри, – главное, чтобы внешне всё выглядело нормально.
Посмотрим на себя в зеркало. Какие мы симпатяги!!! Ну, кто скажет, что внутри нашего бессознательного прячутся чудовища и монстры! Может быть, там ангелы и херувимы! Вал! Слышите?! Да они поют! Под звуки струнного оркестра. Чистые нежные голоса! Это что-то итальянское. Прелесть! Ну, чего же мы так боимся наших ангелочков? Как будто они страшнее бешеных собак!
Но вернёмся к нашим котам. Итак, с чего всё началось? О боже! На какой вопрос мы нарвались! Как хорошо, что человек ни в малейшей степени не похож на компьютер, иначе он бы тут же завис и с открытым ртом, пуская слюни, требовал, чтобы его перезагрузили.
Человек выкрутится! Любой человек ответит на этот вопрос, даже если он совсем не философ, не богослов и не физик-теоретик. Ведь обычно человек пользуется своим разумом как ножом и вилкой, когда это нужно, и, не задумываясь, откладывает его в сторону, когда можно «брать руками».
Итак, с чего всё началось? Всё записано – никаких проблем!
Эта фраза, обращённая неизвестно к кому, как молния промелькнула в голове Константина – он проснулся.
Может быть, он составил эту фразу во сне, и она его разбудила или же, пробудившись ото сна и мгновенно оценив ужас своего положения, он отчаянно произнёс эту фразу. Откуда же она взялась в готовом виде? Будь Константин менее занят, он непременно начал бы размышлять об этом, но не сейчас.
Дикая первобытная тревога охватила его ум, тело и вообще всё, что есть у человека. Только что были какие-то приятные сны, но это уже не имело никакого значения.
«Я шут, сегодня моё первое выступление, мне оно досталось по жребию. Выступление идиотское – в такую фантастически-дурацкую ситуацию я ещё никогда не попадал! Я должен быть шутом на похоронах. Есть и другие шуты, настоящие, опытные, но и любому из них, если бы вдруг жребий выпал не мне, пойти на такое было бы непросто.
Я ничему не учился: немного посмотрел видеозаписи, два раза был на мероприятиях с шутом, знаком с некоторыми шутами. И всё! Я просто заявил, что тоже могу быть шутом, – вот и получил! И что теперь делать? Похороны вряд ли кто отменит. Заболеть? Сломать ногу? Случилось бы что-нибудь!
Я же не знаю, как выступать! Для выступления шута нужен какой-то кураж – это понятно. Но если его нет ни в малейшей степени! Да и какой кураж может быть на похоронах?! Какой-то нелепый чудовищный фарс!»
Константин открыл глаза – всё тот же потолок с аккуратной безвкусной лепниной.
«Хорошо лежу. Тепло, приятно. Зачем вставать? И так хорошо. Сейчас кто-нибудь позвонит и скажет: „Всё отменяется!“ Родственники, например, решат не исполнять последнюю волю покойного. Что за блажь?! Обойдётся как-нибудь без шута, ничего с ним не случится!»
Прошло несколько минут, звонка не было.
«Не обойдётся! С каким наслаждением я бы сейчас умер! Люди же умирают внезапно, ни с того ни с сего! Масса положительных примеров! Вот именно бы сейчас. Уместно и кстати! „Извините, я весьма сожалею, мне не хотелось бы вас подводить, но, знаете ли, умер! Самому жалко, жил бы да жил ещё лет пятьдесят, дышал бы запахами свежего сена, любовался бы закатами над морем, наслаждался бы… Чем там ещё принято наслаждаться? А вот нет! Ни фига! Наслаждайтесь как-нибудь сами!“
Константин стал представлять свои и чужие похороны. Он несколько раз был на различных похоронах. Плачущие люди, серьёзные траурные лица, говорят полушепотом, одёргивают детей, которые не знают, что им делать с избытком жизненных сил, – на похоронах нужно немножко больше походить на покойников, чем в другое время, видимо, из солидарности. Там для шута уместнее всего провалиться сквозь землю или спрятаться в какую-нибудь свежевыкопанную могилу и не вылезать оттуда до конца мероприятия.
«У них трагедия, а я их буду развлекать?! Может быть, я не шут, а идиот? Они меня убьют прямо на месте и бросят в ту же могилу под аплодисменты собравшихся. Смешно? А о чём я думал ещё вчера вечером? Почему вчера мне всё это казалось возможным? Я что, вчера был другим человеком? И почему раньше в моей жизни было всё нормально, а теперь всё по-другому? С какого момента всё изменилось? С чего всё началось?»
Константин задавал себе вопросы, так, без особого смысла, он и не собирался на них отвечать. Не тот момент, чтобы размышлять, что-то анализировать! И вопросы, заданные самому себе, сплелись в мягкий серый пушистый клубок, который не то уверенно, не то недоумённо проследовал в бессознательное, как старый толстый ленивый кот после сытного ужина величественной походкой, слегка прихрамывая и подёргивая тонким хвостом, следует в тёмную комнату, чтобы среди ковров, кресел и диванов найти себе уютное местечко для беспробудного сна.
Но мы всё-таки проследуем за котом, чтобы безжалостно его разбудить. Включим свет. Вот он, на диване, уже дрыхнет. Огромная серая туша – вытянул морду, поджал под себя мягкие гибкие лапы, спрятал хвост и погрузился в абсолютную благодать.
Присмотритесь, как спит старый, познавший жизнь кот – самое совершенное в мире существо, созданное природой для совершенного сна! Человек, понимающий толк во всех мыслимых и немыслимых наслаждениях и удовольствиях, может только завидовать спящему коту самой чёрной завистью, поскольку очевидно: сон любого человека – всего лишь жалкая пародия на сон кота! И после этого мы будем говорить, что человек – существо, более совершенное по сравнению с котом?! И в чём же наше совершенство? Понаблюдав за спящим котом, мы просто понимаем, что мы всего лишь люди!
И всё-таки дёрнем кота за хвост – не спать же мы сюда пришли! Вот он, хвост. Отдёрнул обратно, не просыпаясь. Его душа пребывает в немыслимо далёких мирах, которые человеку и не снились. Растолкаем его, надаём по ушам, по морде. Прижал уши – недоволен, но ещё надеется, что не разбудят – пронесёт. Воинственно машет хвостом. Ещё одно движение…
– Ах ты гад!!!
Кот больно бьёт по руке когтистой лапой и, мгновенно поняв, что совершил что-то аморальное, скрывается прочь.
Вот так! Всегда, когда мы проникаем в бессознательное, нас бьют когтистой лапой! Удар бессознательного всегда внезапный, и именно с той стороны, откуда не ждёшь. От внезапной боли с нас слетает лёгкая сонливость, которой мы до этого не замечали. Личность оцарапана!
Говорят, наше бессознательное огромно. Не всегда мы знаем, где находится выключатель, чтобы включить свет. Если идти дальше… Вот ещё чей-то хвост, но уже более крупный. По-моему, это хвост уссурийского тигра. Дёрнем? Или для начала ограничимся толстым и ленивым домашним котом?
Например, психоаналитики занимаются только домашними кошками и котами, иногда попугайчиками, они не будут дёргать за хвост уссурийского тигра – ни за какие деньги! Очень разумные люди!
Однако хочется дойти до самого конца бессознательного, разогнать всех котов, тигров, драконов, монстров и посмотреть, что там в конце тоннеля: свет или тупик? Понятно, что до конца можно и не дойти – какой-нибудь монстр запросто разорвёт на части нашу драгоценную личность. Зачем нам это надо?!
Можно никуда и не ходить. Если прилично одеваться и следить за своей внешностью, то никому никогда не будет дела до того, что у нас там внутри, – главное, чтобы внешне всё выглядело нормально.
Посмотрим на себя в зеркало. Какие мы симпатяги!!! Ну, кто скажет, что внутри нашего бессознательного прячутся чудовища и монстры! Может быть, там ангелы и херувимы! Вал! Слышите?! Да они поют! Под звуки струнного оркестра. Чистые нежные голоса! Это что-то итальянское. Прелесть! Ну, чего же мы так боимся наших ангелочков? Как будто они страшнее бешеных собак!
Но вернёмся к нашим котам. Итак, с чего всё началось? О боже! На какой вопрос мы нарвались! Как хорошо, что человек ни в малейшей степени не похож на компьютер, иначе он бы тут же завис и с открытым ртом, пуская слюни, требовал, чтобы его перезагрузили.
Человек выкрутится! Любой человек ответит на этот вопрос, даже если он совсем не философ, не богослов и не физик-теоретик. Ведь обычно человек пользуется своим разумом как ножом и вилкой, когда это нужно, и, не задумываясь, откладывает его в сторону, когда можно «брать руками».
Итак, с чего всё началось? Всё записано – никаких проблем!
Глава 1. РАЗОЧАРОВАНИЕ
И сорвал Бог плод с дерева разочарования,
съел его и сказал: «Да будет человечество!»
И было так.
Из книги небытия
Когда я буду умирать
«Когда я буду умирать, я буду смотреть в потолок… или в небо. Интересно, о чём я буду думать тогда? Какая у меня будет самая последняя мысль?
Не хотелось бы в этот момент быть раздражённым или озабоченным. Лучше как сейчас. Возможно, мне повезёт и у меня перед глазами промелькнёт вся моя жизнь. И это мгновение тоже повторится, я вновь в нём побываю и взгляну на свои мысли и чувства. Может быть, я захочу остаться в этом мгновении ещё на какой-то краткий миг.
Вот так просто лежать рядом с Еленой и смотреть в потолок. Наверно, в таких мгновениях можно задерживаться в своём последнем воспоминании –
так должно быть. Это приятно!
На потолке лепнина: изображены ленты, венки, факелы. Этому потолку, как и дому, больше ста лет. Возможно, в этой комнате кто-то уже умирал и смотрел на потолок, как и я сейчас смотрю на него. Хорошо умереть в ясном сознании, не хотелось бы пропустить свою смерть. Тогда, наверно, и можно понять: зачем всё это было. Наступит момент, когда уже ни с кем не сможешь поделиться впечатлениями…
– О чём ты думаешь? – спросила Елена, положив свою ногу на ногу Константина.
– Так, ни о чём! Смотрю в потолок.
– Так не бывает! Человек всегда о чём-то думает. Ты же не спишь – значит, о чём-то думаешь. А ну, признавайся: о чём? – Елена отбросила одеяло и уселась на живот Константина.
– О-хо-хо!
– Скажи: о чём думал?!
– Какая ты красивая! – раздался голос снизу.
– Да ну тебя! Не хочешь рассказывать – иди гулять с собакой! – Елена опять забралась под одеяло. – Ты помнишь, что тебе нужно ехать к Людмиле Петровне?
Константин помнил, задумчиво произнёс: «М-да!» и покивал головой. Людмила Петровна – это подруга матери Константина, и он знает её с детства. Несколько лет назад умер муж Людмилы Петровны Георгий – философ, доктор наук, жизнерадостный человек, крупного обширного телосложения, со стриженой пиратской бородкой. А Людмила Петровна, вечно какая-то заторможенная и живущая в своих впечатлениях, в которых она всю жизнь не могла разобраться, почему-то после смерти мужа ни разу не была в своей квартире, а жила у своей университетской подруги.
Константин – единственный человек, посещавший в последние годы квартиру Людмилы Петровны, два раза в год он смотрел, всё ли там в порядке, за что она благодарила его так, как будто он оказывал ей неоценимую услугу, и очередная гора сваливалась с её немощных плеч.
Подруга тоже умерла, добавив тем самым Людмиле Петровне новых жизненных впечатлений. Теперь уже на той квартире жить стало ещё более невозможно, чем на этой, и Людмила Петровна решилась переехать в свою старую квартиру.
Константин потянулся и стал вспоминать кабинет Георгия – замечательное творение человеческих рук и человеческого духа – прикладная философия. Книжные полки со всех сторон под самый потолок, огромный письменный стол, заваленный книгами, бумагами и всякой всячиной, массивное дубовое кресло, два небольших дивана и перед ними старинный журнальный столик. Но главное – атмосфера, дух кабинета!
«Здесь можно находиться вечно, стоять затаив дыхание и смотреть на книги! Здесь Храм человеческого разума и духа».
Нравились Константину слова, которые были написаны каллиграфическим почерком и стояли в рамочке для фотографий на письменном столе:
«От многократного повторения истина прокисает и легко превращается в ложь.
Если большое количество людей в чём-то твёрдо убеждено – значит, их кто-то обманул». И ещё, другой ручкой неровным почерком внизу было дописано: «Истина индивидуальна и непередаваема».
Между письменным столом и окном стоит настоящий корабельный штурвал на деревянном баллере, снятый с какого-то старинного корабля, отреставрированный и привинченный к паркетному полу. Его можно покрутить – увесистый штурвал вращается с приятным шорохом, слегка поскрипывая.
Людмила Петровна до сих пор стыдилась штурвала в квартире, как чего-то жутко аморального, со всем остальным она как-то могла мириться, но штурвал был для неё неоспоримым доказательством сумасшествия покойного мужа.
Ещё очень возмущало Людмилу Петровну то, что без её ведома какие-то друзья Георгия вместо жалкого металлического надгробия на его могиле установили мраморную плиту с надписью: «Какие мысли озаряли сию могучую главу!!!» Ей это казалось неуместным ребячеством. Сама она на могиле ни разу не была, для этого у неё не было «моральных сил». И в этом Константин нисколько не сомневался.
Что поражало в Людмиле Петровне, так это почти полное отсутствие и «моральных», и вообще каких бы то ни было сил. Недоумевала по этому поводу и мать Константина: «Она же совсем ничего не делает! Как только достигла пенсионного возраста, сразу ушла на пенсию – ни одного лишнего дня не захотела в институте поработать. Всё ей „в тягость“! И потом, её просили не один раз рецензию написать или перевод сделать – ничего не захотела сделать, ни разу! Детей, внуков нет, делать ничего не делает, только обслуживает саму себя. От чего она так безумно устаёт? Не понимаю!»
Возможно, в связи с этим Константина заинтересовала проблема появления и потери жизненных сил.
«Почему это вообще человек должен уставать?! – ни с того ни с сего однажды возмутился Константин. – Ну, таскал по полю мешки с картошкой – устал. Это понятно! Но в первую очередь человек устаёт от собственных мыслей! Одни мысли дают человеку силы, другие – лишают этих сил. Значит, думать можно правильно, а можно неправильно, есть полезные мысли, а есть вредные. Но почему человеческий разум так ограничен? Так быть не должно!»
В первую очередь он стал наблюдать за собой.
«Когда и от чего я устаю? В какой момент теряются силы? Когда и от чего они появляются вновь?» – эти и подобные вопросы Константин задавал себе сотни раз и кое-что для себя прояснил, по крайней мере, смог немного уйти от обычных заблуждений.
Он познакомился с разнообразием тех способов, какими люди изматывают, «изводят» себя, лишая жизненных сил, и находят всему этому «разумные» объяснения, к которым в обществе относятся «с пониманием». А вечно уставшая, лишённая всяких сил Людмила Петровна всегда вызывала его живой интерес.
«Как это ей удаётся? Для неё, наверно, вся жизнь – это сплошная мука. Когда сам ограничиваешь свою жизнь, от жизни не остаётся ничего хорошего. Парадокс! Люди всегда стремятся оградить себя от чего-то плохого, а получается совсем наоборот. И, может быть, то, чего мы пытаемся избежать…»
– Ты совсем меня не замечаешь. Я для тебя не существую, – спокойно произнесла Елена, глядя на тот же потолок с лепниной, на который смотрел и Константин.
– Почему? – мысль прервалась.
– Не знаю. Я для тебя – как вещь, которую ты приобрёл и поставил на полку. Ты коллекционер, тебе достаточно знать, что эта вещь у тебя есть. У коллекционера все вещи мёртвые – он с ними ничего не делает. А я, между прочим, живая!
– Да нет же! Ничего подобного! То есть я очень рад, что ты живая, «ничего подобного» – в смысле «коллекционера».
– Ты не разговариваешь со мной! За всё утро ты не сказал мне ни слова.
– Извини! Я задумался.
– Ты всё время о чём-то думаешь, только твои мысли всегда там, где меня нет.
– О тебе я тоже думаю!
– Если бы думал, мог бы об этом что-нибудь сказать! Пора гулять с собакой! – решительно заявила Елена. – Он уже скулит за дверью. С собакой можно не разговаривать – отличная будет компания!
Не хотелось бы в этот момент быть раздражённым или озабоченным. Лучше как сейчас. Возможно, мне повезёт и у меня перед глазами промелькнёт вся моя жизнь. И это мгновение тоже повторится, я вновь в нём побываю и взгляну на свои мысли и чувства. Может быть, я захочу остаться в этом мгновении ещё на какой-то краткий миг.
Вот так просто лежать рядом с Еленой и смотреть в потолок. Наверно, в таких мгновениях можно задерживаться в своём последнем воспоминании –
так должно быть. Это приятно!
На потолке лепнина: изображены ленты, венки, факелы. Этому потолку, как и дому, больше ста лет. Возможно, в этой комнате кто-то уже умирал и смотрел на потолок, как и я сейчас смотрю на него. Хорошо умереть в ясном сознании, не хотелось бы пропустить свою смерть. Тогда, наверно, и можно понять: зачем всё это было. Наступит момент, когда уже ни с кем не сможешь поделиться впечатлениями…
– О чём ты думаешь? – спросила Елена, положив свою ногу на ногу Константина.
– Так, ни о чём! Смотрю в потолок.
– Так не бывает! Человек всегда о чём-то думает. Ты же не спишь – значит, о чём-то думаешь. А ну, признавайся: о чём? – Елена отбросила одеяло и уселась на живот Константина.
– О-хо-хо!
– Скажи: о чём думал?!
– Какая ты красивая! – раздался голос снизу.
– Да ну тебя! Не хочешь рассказывать – иди гулять с собакой! – Елена опять забралась под одеяло. – Ты помнишь, что тебе нужно ехать к Людмиле Петровне?
Константин помнил, задумчиво произнёс: «М-да!» и покивал головой. Людмила Петровна – это подруга матери Константина, и он знает её с детства. Несколько лет назад умер муж Людмилы Петровны Георгий – философ, доктор наук, жизнерадостный человек, крупного обширного телосложения, со стриженой пиратской бородкой. А Людмила Петровна, вечно какая-то заторможенная и живущая в своих впечатлениях, в которых она всю жизнь не могла разобраться, почему-то после смерти мужа ни разу не была в своей квартире, а жила у своей университетской подруги.
Константин – единственный человек, посещавший в последние годы квартиру Людмилы Петровны, два раза в год он смотрел, всё ли там в порядке, за что она благодарила его так, как будто он оказывал ей неоценимую услугу, и очередная гора сваливалась с её немощных плеч.
Подруга тоже умерла, добавив тем самым Людмиле Петровне новых жизненных впечатлений. Теперь уже на той квартире жить стало ещё более невозможно, чем на этой, и Людмила Петровна решилась переехать в свою старую квартиру.
Константин потянулся и стал вспоминать кабинет Георгия – замечательное творение человеческих рук и человеческого духа – прикладная философия. Книжные полки со всех сторон под самый потолок, огромный письменный стол, заваленный книгами, бумагами и всякой всячиной, массивное дубовое кресло, два небольших дивана и перед ними старинный журнальный столик. Но главное – атмосфера, дух кабинета!
«Здесь можно находиться вечно, стоять затаив дыхание и смотреть на книги! Здесь Храм человеческого разума и духа».
Нравились Константину слова, которые были написаны каллиграфическим почерком и стояли в рамочке для фотографий на письменном столе:
«От многократного повторения истина прокисает и легко превращается в ложь.
Если большое количество людей в чём-то твёрдо убеждено – значит, их кто-то обманул». И ещё, другой ручкой неровным почерком внизу было дописано: «Истина индивидуальна и непередаваема».
Между письменным столом и окном стоит настоящий корабельный штурвал на деревянном баллере, снятый с какого-то старинного корабля, отреставрированный и привинченный к паркетному полу. Его можно покрутить – увесистый штурвал вращается с приятным шорохом, слегка поскрипывая.
Людмила Петровна до сих пор стыдилась штурвала в квартире, как чего-то жутко аморального, со всем остальным она как-то могла мириться, но штурвал был для неё неоспоримым доказательством сумасшествия покойного мужа.
Ещё очень возмущало Людмилу Петровну то, что без её ведома какие-то друзья Георгия вместо жалкого металлического надгробия на его могиле установили мраморную плиту с надписью: «Какие мысли озаряли сию могучую главу!!!» Ей это казалось неуместным ребячеством. Сама она на могиле ни разу не была, для этого у неё не было «моральных сил». И в этом Константин нисколько не сомневался.
Что поражало в Людмиле Петровне, так это почти полное отсутствие и «моральных», и вообще каких бы то ни было сил. Недоумевала по этому поводу и мать Константина: «Она же совсем ничего не делает! Как только достигла пенсионного возраста, сразу ушла на пенсию – ни одного лишнего дня не захотела в институте поработать. Всё ей „в тягость“! И потом, её просили не один раз рецензию написать или перевод сделать – ничего не захотела сделать, ни разу! Детей, внуков нет, делать ничего не делает, только обслуживает саму себя. От чего она так безумно устаёт? Не понимаю!»
Возможно, в связи с этим Константина заинтересовала проблема появления и потери жизненных сил.
«Почему это вообще человек должен уставать?! – ни с того ни с сего однажды возмутился Константин. – Ну, таскал по полю мешки с картошкой – устал. Это понятно! Но в первую очередь человек устаёт от собственных мыслей! Одни мысли дают человеку силы, другие – лишают этих сил. Значит, думать можно правильно, а можно неправильно, есть полезные мысли, а есть вредные. Но почему человеческий разум так ограничен? Так быть не должно!»
В первую очередь он стал наблюдать за собой.
«Когда и от чего я устаю? В какой момент теряются силы? Когда и от чего они появляются вновь?» – эти и подобные вопросы Константин задавал себе сотни раз и кое-что для себя прояснил, по крайней мере, смог немного уйти от обычных заблуждений.
Он познакомился с разнообразием тех способов, какими люди изматывают, «изводят» себя, лишая жизненных сил, и находят всему этому «разумные» объяснения, к которым в обществе относятся «с пониманием». А вечно уставшая, лишённая всяких сил Людмила Петровна всегда вызывала его живой интерес.
«Как это ей удаётся? Для неё, наверно, вся жизнь – это сплошная мука. Когда сам ограничиваешь свою жизнь, от жизни не остаётся ничего хорошего. Парадокс! Люди всегда стремятся оградить себя от чего-то плохого, а получается совсем наоборот. И, может быть, то, чего мы пытаемся избежать…»
– Ты совсем меня не замечаешь. Я для тебя не существую, – спокойно произнесла Елена, глядя на тот же потолок с лепниной, на который смотрел и Константин.
– Почему? – мысль прервалась.
– Не знаю. Я для тебя – как вещь, которую ты приобрёл и поставил на полку. Ты коллекционер, тебе достаточно знать, что эта вещь у тебя есть. У коллекционера все вещи мёртвые – он с ними ничего не делает. А я, между прочим, живая!
– Да нет же! Ничего подобного! То есть я очень рад, что ты живая, «ничего подобного» – в смысле «коллекционера».
– Ты не разговариваешь со мной! За всё утро ты не сказал мне ни слова.
– Извини! Я задумался.
– Ты всё время о чём-то думаешь, только твои мысли всегда там, где меня нет.
– О тебе я тоже думаю!
– Если бы думал, мог бы об этом что-нибудь сказать! Пора гулять с собакой! – решительно заявила Елена. – Он уже скулит за дверью. С собакой можно не разговаривать – отличная будет компания!
Оскорбление
На улице была прекрасная погода.
«Благодать! – подумал Константин. – Вот главный показатель погоды! Почему метеорологи никогда не говорят, что будет благодать? Видимо, легко можно ошибиться!»
Константин отпустил пса на волю и задумался.
«Почему мне далеко не всегда хочется рассказывать то, о чём я думаю? И не только Елене, а вообще кому бы то ни было. Должно же быть у человека что-то своё, сокровенное! Оно проявляется в мыслях. У человека в мыслях бывает полно всякого мусора, но есть и нечто совсем другое, нечто хорошее, сокровенное. Достанешь его, а с ним никто правильно и обращаться-то не умеет. Оно может пострадать. Отношения между людьми всё-таки очень поверхностны, за редким исключением! А сокровенное глубже, его нельзя трепать попусту… Что?»
Константин повернулся, что-то почувствовав. Всё произошло в одно мгновение: Глюк отскочил в сторону и помчался прочь, за секунду до этого он стоял позади Константина и, задрав лапу, спокойно писал на его джинсы и кроссовки.
– Ах, сволочь!!! Убью!!! – никак не сдерживая себя, заорал Константин и помчался по газону, ища камень или что-нибудь приемлемое для метания в убегающую «сволочь».
«Какая подлая и наглая тварь!» – всё внутри бурлило от гнева. Он заметил, как проходившая мимо старушка шарахнулась в сторону, не понимая, в чём дело.
«Как он меня разозлил, мерзавец!» – Константин понимал, что злится больше не на то, что сделал Глюк, а на то, что ему пришлось неистово заорать и отдать себя на волю дикой злобе.
Глюк скрылся за углом соседнего дома.
«Праведный гнев» – это всего лишь способ заставить разум заткнуться, именно в тот момент, когда он может быть и нужен!» – всё-таки подумал Константин.
Но тут он представил себе, как он наказал бы собаку, а разуму присутствовать при этом совсем не обязательно, разум всегда старается держаться подальше от подобных мероприятий и возвращается обратно очень не скоро и с большой неохотой.
«И я ещё должен его искать и уговаривать вернуться?! Каков наглец!»
– Я убью этого негодяя! – с возмущением заявил Константин, войдя в квартиру.
– Где он?
– Не знаю, убежал!
– Он кого-нибудь покусал?
– Нет, не покусал.
– Ты не любишь меня!
– При чём тут ты! Мы говорим про собаку! Ты знаешь, что он сделал?!
– Мне это не интересно! Кто-то из вас должен быть умнее и взрослее! Куда он убежал? – Елена надевала туфли.
– Я не знаю, куда он убежал! После того, что он сделал, я думаю, он больше не вернётся!
Елена остановилась в дверях:
– Посмотри на себя в зеркало! Ты похож на шута!
«Благодать! – подумал Константин. – Вот главный показатель погоды! Почему метеорологи никогда не говорят, что будет благодать? Видимо, легко можно ошибиться!»
Константин отпустил пса на волю и задумался.
«Почему мне далеко не всегда хочется рассказывать то, о чём я думаю? И не только Елене, а вообще кому бы то ни было. Должно же быть у человека что-то своё, сокровенное! Оно проявляется в мыслях. У человека в мыслях бывает полно всякого мусора, но есть и нечто совсем другое, нечто хорошее, сокровенное. Достанешь его, а с ним никто правильно и обращаться-то не умеет. Оно может пострадать. Отношения между людьми всё-таки очень поверхностны, за редким исключением! А сокровенное глубже, его нельзя трепать попусту… Что?»
Константин повернулся, что-то почувствовав. Всё произошло в одно мгновение: Глюк отскочил в сторону и помчался прочь, за секунду до этого он стоял позади Константина и, задрав лапу, спокойно писал на его джинсы и кроссовки.
– Ах, сволочь!!! Убью!!! – никак не сдерживая себя, заорал Константин и помчался по газону, ища камень или что-нибудь приемлемое для метания в убегающую «сволочь».
«Какая подлая и наглая тварь!» – всё внутри бурлило от гнева. Он заметил, как проходившая мимо старушка шарахнулась в сторону, не понимая, в чём дело.
«Как он меня разозлил, мерзавец!» – Константин понимал, что злится больше не на то, что сделал Глюк, а на то, что ему пришлось неистово заорать и отдать себя на волю дикой злобе.
Глюк скрылся за углом соседнего дома.
«Праведный гнев» – это всего лишь способ заставить разум заткнуться, именно в тот момент, когда он может быть и нужен!» – всё-таки подумал Константин.
Но тут он представил себе, как он наказал бы собаку, а разуму присутствовать при этом совсем не обязательно, разум всегда старается держаться подальше от подобных мероприятий и возвращается обратно очень не скоро и с большой неохотой.
«И я ещё должен его искать и уговаривать вернуться?! Каков наглец!»
– Я убью этого негодяя! – с возмущением заявил Константин, войдя в квартиру.
– Где он?
– Не знаю, убежал!
– Он кого-нибудь покусал?
– Нет, не покусал.
– Ты не любишь меня!
– При чём тут ты! Мы говорим про собаку! Ты знаешь, что он сделал?!
– Мне это не интересно! Кто-то из вас должен быть умнее и взрослее! Куда он убежал? – Елена надевала туфли.
– Я не знаю, куда он убежал! После того, что он сделал, я думаю, он больше не вернётся!
Елена остановилась в дверях:
– Посмотри на себя в зеркало! Ты похож на шута!
Итальянский хор
С раннего утра Людмилу Петровну преследовал неприятнейший запах. К тому же в соседней квартире почти непрерывно что-то сверлили и долбили – там шёл ремонт. Пахло, очевидно, краской или шпаклёвкой, и ей казалось, что всё вокруг, включая одежду и волосы, уже пропитано этим отвратительным запахом. Она поставила чайник на плиту, зажгла газ и посмотрела на вентиляционный люк. Скорее всего, через этот люк от соседей и шёл запах этой гадкой краски.
«Взять стремянку и заткнуть тряпками, чтобы запах прекратился, – нерешительно подумала Людмила Петровна, – но голова может закружиться, и я упаду!»
Чайник вскипел.
«Нет! Это невыносимо, пить чай с такими запахами! Ещё это сверление! Если я заткну уши ватой, то не услышу звонок телефона. От этих звуков скоро совсем разболится голова. Чем же заткнуть эти проклятые дыры?»
Людмила Петровна пошла искать ненужную тряпку и, найдя в комоде старое одеяло, нарезала мелких кусочков, чтобы удобно было забивать их в щели вентиляционного люка. Нижний ящик комода никак не задвигался обратно, он не двигался ни взад, ни вперёд. Она дёрнула его посильнее – передняя часть ящика отвалилась.
«Всё кругом ветшает, портится и приходит в упадок!»
Она принесла на кухню тряпки и стремянку, но от стремянки толку было мало. Дотянуться до вентиляции со стремянки было невозможно, мешал рабочий кухонный столик, стоящий рядом с плитой, заставленный кастрюлями и банками. Людмила Петровна встала на этот столик и почти дотянулась, но зазвонил телефон. Она развернулась, обожглась о струю пара, шедшую из чайника, шарахнулась в сторону, потеряла равновесие и… грохнулась вместе со стремянкой!
Полетели вниз кастрюли, банки. Она ударилась головой о холодильник и сильно ушибла колено. Из большой белой эмалированной кастрюли по всей кухне разлетелось протухшее рыбное филе с брызгами зловонной жидкости. Сразу стало ясно, откуда шла вонь! Теперь эта вонь многократно усилилась.
«Я достала рыбу на прошлой неделе, чтобы разморозить, и забыла про неё».
В бессильном плаче, сидя на полу в потёртом домашнем халате среди зловония и битых стеклянных банок, старая, ослабевшая и полысевшая, с ушибленным коленом, она слушала звучавший по радио итальянский хор, под звуки струнного оркестра, под сводами готического храма исполнявший величественное произведение, символизирующее полную надежд и противоречий жизнь человека на земле, и среди девушек хора другая, воображаемая она, шестнадцатилетняя, стройная, с длинной косой, с удивлёнными, широко открытыми глазами, в отглаженном белоснежном переднике, звенящим юным голосом старательно пела, и сердце в её груди билось радостно и восторженно!
– Почему именно сейчас звучит эта мелодия? – сквозь рыдания проговорила Людмила Петровна. – Никому! Никому не позволено так насмехаться над человеком! Даже Богу!
Сегодня, между прочим, день смерти Людмилы Петровны, и ещё вчера она это знала точно. Великий, казалось бы, торжественный день! Также на сегодня была запланирована и прощальная прогулка по Москве. Когда с детства живёшь в одном городе, то есть места, с которыми, по её мнению, следует попрощаться, начиная с дома на Софийской набережной. Второй этаж, третье окно слева, с видом на Кремль – это окно её детской комнаты.
«Теперь это дом не для людей – там офисы, но мне с моим окошком обязательно нужно попрощаться!»
Однако с утра началась обычная «тягомотина», как в последние много, много, много лет. Сколько лет «тягомотины» – стыдно сказать и не хочется вспоминать…
«Мне в жизни ничего не осталось, я старая клуша, но клуша тоже имеет право на смерть!» – решила она с отчаяния и от безысходности несколько дней назад. Сражённая усталостью от таких мыслей, Людмила Петровна легла в постель и пролежала весь день. Жалко было всех, жалко было себя, текли слёзы, и тоска сковала всё тело так, что невозможно было и пошевелиться. Но потом, вместо того чтобы умереть, что было бы очень логично, она проснулась. Никак не умиралось!
И пока обычная горечь разочарования не схватила её за горло, она успела подумать: «Почему бы мне самой не умереть?! Почему я должна ждать свою смерть? Ждать, когда мои физиологические процессы зайдут в тупик? К чему мне эти примитивные мучения?! Я сама распоряжусь этими процессами! Как я решу – так и будет! Пусть на день раньше или на день позже, но я сделаю по-своему!»
Людмила Петровна придумала свой способ смерти: она войдёт в старую квартиру – и весь груз воспоминаний, несбывшихся надежд и разочарований обрушится на неё, подобно камнепаду, сердце, конечно, такого не выдержит, и она умрёт.
«Взять стремянку и заткнуть тряпками, чтобы запах прекратился, – нерешительно подумала Людмила Петровна, – но голова может закружиться, и я упаду!»
Чайник вскипел.
«Нет! Это невыносимо, пить чай с такими запахами! Ещё это сверление! Если я заткну уши ватой, то не услышу звонок телефона. От этих звуков скоро совсем разболится голова. Чем же заткнуть эти проклятые дыры?»
Людмила Петровна пошла искать ненужную тряпку и, найдя в комоде старое одеяло, нарезала мелких кусочков, чтобы удобно было забивать их в щели вентиляционного люка. Нижний ящик комода никак не задвигался обратно, он не двигался ни взад, ни вперёд. Она дёрнула его посильнее – передняя часть ящика отвалилась.
«Всё кругом ветшает, портится и приходит в упадок!»
Она принесла на кухню тряпки и стремянку, но от стремянки толку было мало. Дотянуться до вентиляции со стремянки было невозможно, мешал рабочий кухонный столик, стоящий рядом с плитой, заставленный кастрюлями и банками. Людмила Петровна встала на этот столик и почти дотянулась, но зазвонил телефон. Она развернулась, обожглась о струю пара, шедшую из чайника, шарахнулась в сторону, потеряла равновесие и… грохнулась вместе со стремянкой!
Полетели вниз кастрюли, банки. Она ударилась головой о холодильник и сильно ушибла колено. Из большой белой эмалированной кастрюли по всей кухне разлетелось протухшее рыбное филе с брызгами зловонной жидкости. Сразу стало ясно, откуда шла вонь! Теперь эта вонь многократно усилилась.
«Я достала рыбу на прошлой неделе, чтобы разморозить, и забыла про неё».
В бессильном плаче, сидя на полу в потёртом домашнем халате среди зловония и битых стеклянных банок, старая, ослабевшая и полысевшая, с ушибленным коленом, она слушала звучавший по радио итальянский хор, под звуки струнного оркестра, под сводами готического храма исполнявший величественное произведение, символизирующее полную надежд и противоречий жизнь человека на земле, и среди девушек хора другая, воображаемая она, шестнадцатилетняя, стройная, с длинной косой, с удивлёнными, широко открытыми глазами, в отглаженном белоснежном переднике, звенящим юным голосом старательно пела, и сердце в её груди билось радостно и восторженно!
– Почему именно сейчас звучит эта мелодия? – сквозь рыдания проговорила Людмила Петровна. – Никому! Никому не позволено так насмехаться над человеком! Даже Богу!
Сегодня, между прочим, день смерти Людмилы Петровны, и ещё вчера она это знала точно. Великий, казалось бы, торжественный день! Также на сегодня была запланирована и прощальная прогулка по Москве. Когда с детства живёшь в одном городе, то есть места, с которыми, по её мнению, следует попрощаться, начиная с дома на Софийской набережной. Второй этаж, третье окно слева, с видом на Кремль – это окно её детской комнаты.
«Теперь это дом не для людей – там офисы, но мне с моим окошком обязательно нужно попрощаться!»
Однако с утра началась обычная «тягомотина», как в последние много, много, много лет. Сколько лет «тягомотины» – стыдно сказать и не хочется вспоминать…
«Мне в жизни ничего не осталось, я старая клуша, но клуша тоже имеет право на смерть!» – решила она с отчаяния и от безысходности несколько дней назад. Сражённая усталостью от таких мыслей, Людмила Петровна легла в постель и пролежала весь день. Жалко было всех, жалко было себя, текли слёзы, и тоска сковала всё тело так, что невозможно было и пошевелиться. Но потом, вместо того чтобы умереть, что было бы очень логично, она проснулась. Никак не умиралось!
И пока обычная горечь разочарования не схватила её за горло, она успела подумать: «Почему бы мне самой не умереть?! Почему я должна ждать свою смерть? Ждать, когда мои физиологические процессы зайдут в тупик? К чему мне эти примитивные мучения?! Я сама распоряжусь этими процессами! Как я решу – так и будет! Пусть на день раньше или на день позже, но я сделаю по-своему!»
Людмила Петровна придумала свой способ смерти: она войдёт в старую квартиру – и весь груз воспоминаний, несбывшихся надежд и разочарований обрушится на неё, подобно камнепаду, сердце, конечно, такого не выдержит, и она умрёт.
Удача
Людмила Петровна сидела, опираясь спиной о холодильник, – вот оно, торжественное прощание с жизнью! И долго бы сидела, если б не телефонный звонок. Жизнь ещё не кончилась. Звонил Костя, договорились о времени переезда.
Была жалкая мысль – оставить всё как есть, но другая мысль, что «девочкам» придётся убирать «это свинство», заставила совершить подвиг уборки кухни. Прогулки уже не получалось.
– Вот он, мой последний день! Я получаю по заслугам! – говорила сама с собой Людмила Петровна. – Совсем одна! Всё меньше подруг, всё реже встречи. И вот – одна! В молодости мы безрассудно доверяли друг другу, казалось, всегда будем одинаково думать, чувствовать, поступать! А в старости… Как можно рассказать другому свою жизнь, со всеми её заморочками?! Немыслимо! Поэтому старые люди в одиночку таскают такое – никому не нужный хлам своей жизни! Как протухшее рыбное филе! Бросить бы его куда-нибудь! Да не получается – только вместе с головой!
Была жалкая мысль – оставить всё как есть, но другая мысль, что «девочкам» придётся убирать «это свинство», заставила совершить подвиг уборки кухни. Прогулки уже не получалось.
– Вот он, мой последний день! Я получаю по заслугам! – говорила сама с собой Людмила Петровна. – Совсем одна! Всё меньше подруг, всё реже встречи. И вот – одна! В молодости мы безрассудно доверяли друг другу, казалось, всегда будем одинаково думать, чувствовать, поступать! А в старости… Как можно рассказать другому свою жизнь, со всеми её заморочками?! Немыслимо! Поэтому старые люди в одиночку таскают такое – никому не нужный хлам своей жизни! Как протухшее рыбное филе! Бросить бы его куда-нибудь! Да не получается – только вместе с головой!