Каплан Виталий. Полоса невезения

   Пятый этаж - слишком высоко чтобы прыгать, а бежать по лестнице уже некогда. Ну почему, почему я отказался от пистолета? Предлагали же! Понадеялся, дурак, на Резонанс.
   А на что еще надеяться? Резко распахнув испуганные створки окна, я нашел в себе желтое пятнышко, огонек свечи, раздул его до жаркого костра и нырнул в гудящее пламя. Мир как всегда дернулся, замер на мгновение, а после повернулся ко мне другой своей стороной, где время застыло как мёд, где высота стала нестрашной, и лишь темная музыка сыпалась из подсвеченных фонарями облаков.
   Я прыгнул, и воздух подхватил меня, понес в сторону "круизера". Я уже видел перекошенное Димкино лицо, оставалось какое-то мгновение, чтобы, приземлившись возле машины, рвануть дверцу, но... Оказалось, "круизер" тоже умеет обгонять застывшее время. Взревел мотор, и вот уже нет никого, только метель бьет в лицо, острая, колючая, я бегу, хватая ртом ледяные осколки, а луна сверху смотрит своим равнодушным глазом, ей такое не впервой.
   Вот, где-то впереди, на горизонте. Но как догонишь? Даже в Резонансе нельзя бежать быстрее иномарки... она рассекает под полтораста кэмэ, и нет никакого транспорта...
   Нет, есть! Вот он, троллейбус, последний и случайный, изнутри подсвеченный лазоревым сиянием. Сквозь замерзшие окна не разобрать ничего, но и не надо.
   Я бегу ему вслед, проваливаясь по колено в сугробы, и он тормозит! Искра проскакивает над дугой, задняя дверь открывается, и я запрыгиваю. Теперь не уйдут!
   В троллейбусе тепло и пусто. На стенке наклеена реклама мобильных телефонов "ямаха", зачем они мне сейчас? Впрочем, надо срочно звякнуть по "мыльнице" Сайферу, пускай хватает свой помповик и срочно дует сюда. Только нет "мыльницы", забыл!
   - Это еще не самое главное, что ты забыл, - говорит Лена. Она стоит сзади, в белой до пят ночной сорочке, с распущенными волосами (и куда делась химическая завивка?). Что-то с ней неправильно, я не могу понять, но уже и незачем, она обнимает меня так нежно, как это было в тот единственный раз в Мухинске, она впивается в мои плечи удивительно сильными пальцами, наклоняется ко мне...
   И тут я понимаю, что же в ней не так. Она не дышит. Что не мешает игриво кусать меня за мочку уха, нашептывая всякие глупости, а потом вдруг ослепительно сверкнувшими клыками - белее полуденного снега! - впивается мне в горло. Не спеша - ведь оба мы в Резонансе - сочится черная кровь, падает кляксами на ее сорочку. Расплываются кляксы, застывают навсегда, не спасти.
   Самому бы спастись! Я, задыхаясь, бегу, никогда еще не приходилось так бегать - даже на Лунном поле, удирая от свинцовых птичек. Но, как и тогда, судорожная боль пронзает мою лодыжку, я валюсь навзничь, зарываюсь в снег, разгребаю его обмороженными пальцами, а под снегом - синий лед, а подо льдом - узкий, как кишки удава, лаз. Извиваясь, я ползу по-пластунски в колючей тьме, у меня еще есть шанс успеть, догнать, отбить. Я знаю, я не сомневаюсь в этом, потому что так говорил Юрик!
   Лаз то и дело меняет направление, тут тесно, не поднять головы, не то что встать на четвереньки, но я всё ближе к цели, я уже здесь, я вываливаюсь из пыльного платяного шкафа в гостевой квартирке корпуса "на сваях".
   "Березки" спят. Я бегу по длинным пустым коридорам, выскакиваю на улицу. Метель торжествует, облака наползают на побледневшую луну, но вот уже костровая поляна, и вкопан в мерзлую землю весь в капельках смолы сосновый столб, обложен поленьями, а к столбу высоко, в полутора метрах от земли, привязан Димка. Эти двое суетятся , пытаются поджечь отсыревшие дрова, ползают внизу точно два огромных черно-зеленых паука.
   Я узнал их - Стогова и Ситрек, добились-таки своего, дорвались! Бегу к ним, но воздух становится вдруг плотным точно резина, отталкивает, не пускает.
   А мальчишка со столба удивленно глядит на меня, ветер трепет его рыжие волосы, веснушки проступают на бледном лице, и это, конечно, не Димка Соболев, это он, странный мой знакомец Костя.
   - Думаешь, впервой? - мальчишка показывает глазами на первые, робкие еще язычки огня, просочившиеся в щели между дровами.
   И я понимаю, что он прав, и знаю, что не успею догнать его, бегущего по железному, басовито гудящему мосту, протянувшемуся от одного края бесконечности к другому. Костя мчится вперед как выпущенный из рогатки камень, волосы налипают на лоб, в глазах у него красное марево, а в голове лишь одна мысль - не надо! Что нагоняет его сзади? Ни свет и ни тьма, ни живое, ни мертвое, у него ни имени, ни формы, и оттого лишь страшнее. Успеть! Вперед, вперед!
   А оттуда, спереди - тонкий свист и ослепительно-рыжий, точно неочищенный апельсин, шквал жадного огня. Ревущее, обезумевшее пламя, огромная, слепая, не сознающая себя сила. И не догнать, не ухватить, не встать между ним и этой оглушительной стеной. Вот она накатилась, хлынула внутрь бессмысленной болью, сдавила сердце...
   На кухне шипела сковорода. Это было первое, что я услышал наяву. Потом уже прорезались сквозь плотную тишину шум города за окном, карканье голосистой вороны и громкое тиканье старых ходиков - единственной антикварной вещи в квартире.
   Оказалось, уснул я вовсе не в кровати. Затылок упирался во что-то жеткое, саднило горло, прерывистой болью стреляло в спине. Вот только остеохондроза мне и не хватало для полного счастья.
   Даже открыв глаза, я не сразу сообразил, в чем же дело. Солнечный свет падал мне прямо в лицо, а шипение сковородки доносилось откуда-то справа. Оказалось, я задремал на диване, напротив тихо бормочущего телевизора.
   Канал еще не работал (наверное, профилактика), а вчера я уснул прямо с пультом в руках, изучая ночные программы новостей. Так что ничего странного. Диванчик, рассчитанный на крохотные коробки советских квартир, совершенно не предназначен для сна, а его деревянная спинка похожа на нижнюю часть гильотины. Наверное, в свое время Прокруст работал с похожей установкой.
   Я нажал кнопку пульта, канал моментально переключился.
   - Но чтобы солить огурцы, нужно взять еще чеснок и... - вещала какая-то полная дама. Ведущая программы "Доброе утро!" затаив дыхание, слушала этот рассказ, словно никогда раньше не видела самой народной закуски.
   Я вновь нажал кнопку. Фильм про американских гангстеров. Еще какая-то передача о культуре. Вслушиваться времени не было. Я взглянул на часы и, убедившись, что новости будут нескоро, поднялся.
   Уснул я, конечно, в одежде, причем в той самой, в которой пришел домой. Разве только ботинки сменил на тапочки - не более того. Шипение на кухне все возрастало. Чем там Димка занят?
   - Здравствуйте, Константин Антонович, - не отрываясь от сковородки, произнес он.
   - Привет, - кисло отозвался я. Так, что мы имеем? Банка кофе, масло, сыр, паштет, чайник... Грустно, но что поделаешь? Бегать по магазинам нет времени... Сказать, что ли, Димке пару слов на эту тему? А если огрызнется? Хотя вроде не должен, не до того нам сейчас обоим, чтобы в глупые обидки играть. Юрика нет. Совсем, без вариантов. И потому всё вокруг будто пропиталось невидимой пылью.
   Я открыл банку "Нескафе", протянул руку к буфету и достал из него чайную ложку.
   - Константин Дмитриевич, - Димка снял сковороду с газа. - Звиняйте, но кроме яичницы ничего нету.
   - А ты? - спросил я.
   - Уже. Вам кофе делать?
   - Конечно.
   В душном воздухе повисла пауза. Я, работая вилкой, поедал яичницу, Димка дожевывал свой бутерброд и отхлебывал кофе. Мысли как всегда разбредались. Слишком много проблем и слишком о многом надо подумать, но голова после целой ночи на Прокрустовом диванчике болит, а шея тем более, да и трезво размышлять после отвратительного сна не получалось. Что же там такое было? Я не помнил ничего, кроме тяжелой, подкатывавшей к горлу тоски. Не успеть, я уже опоздал. Во всех смыслах. Ничего не вернуть. Не вернуть раздавленного в лепешку Юрика. Не вернуть Женю Гусева, который до сих пор в коме - я только недавно звонил в Мухинск, справлялся у Кузьмича. Не вернуть свою прежнюю, человеческую жизнь. Да и этого вот Димку не вернуть к родителям. Какие-никакие, а всё лучше, чем настырная забота "Струны". Мы творим великую музыку, от которой вибрирует Тональность - но не врём ли мы в каждой отдельно взятой ноте?
   - Константин Антонович, можно спросить?
   - Да, конечно.
   Между нами почти не осталось напряжения. Совсем не так, как днями раньше, когда тяжело было слово друг другу сказать, когда легло между нами какое-то мутное, грязное пятно. Смерть Осоргина прошлась по этому пятну ластиком. Мелко, глупо и мелко всё это, недостойно каждого из нас. Так почему же я стесняюсь попросить прощения? Почему в горле тугим комком шебуршится гордость? Неужели я так и не смогу ее выплюнуть?
   - Вы знаете, как погиб дядя Юра?
   - Его убили, - тусклым тоном ответил я. - Его и несколько человек из охраны...
   Сайфер падает на асфальт, роняет свое ружье и застывает на четком стоп-кадре капээновской камеры... Еще секунду назад он был жив... Я знал его хуже, чем проныру Мауса. Даже настоящую фамилию - Хлестаков - и то вспомнил не сразу. Да уж, посмеялся бы Гоголь. Сквозь невидимые миру слёзы.
   - Он мучился? - как-то глупо, совсем по-детски, спросил Димка.
   - Нет. Всё случилось быстро.
   Я старался говорить твердо и выглядеть убедительней. Получалось не слишком. Наши люди ведь даже тела его не нашли - там была равномерная каша из крови, железа и костей. Одно ясно - он умер. Наверное, и впрямь быстро.
   - И что теперь? - Димка закусил губу.
   - То есть? - не понял я.
   - Что теперь будет? Это ж не просто так...
   На мгновение мне показалось, что Димка знает много больше меня. Но потом сообразил, что вновь ошибся. Опять игра на полутонах, виртуозная музыкальная техника...
   - Ничего, - сказал я. - Вряд ли погибнет кто-то еще. Это стоило нападавшим громадной крови, а те, кто выжил, вряд ли уйдут от возмездия. "Струна" умеет мстить, когда надо. Вполне возможно, что в этой стране больше не будет бандитов...
   Слова мои прозвучали столь пафосно, что я подавился ими. Точно в детстве, поедая манную кашу с комками.
   - Вы поэтому "ящик" вчера смотрели? Да?
   - Да, - кивнул я. Это была правда. Другое дело, что ничего путного мне не попалось. В "Столичном криминале" обошли вниманием даже бойню на Кутузовском. Похоже, журналистов умело заткнули. Либо непосредственно "Струна", либо, что вероятнее, КПН по нашей деликатной просьбе.
   - Они же из блатных... ну эти, которые стреляли? - предположил Димка.
   - Не совсем, - я постарался внести ясность. - Они... ну бандиты, но не уважаемые. Даже не здешние.
   - Залетные, - подытожил Димка. - Гастролеры...
   Он поднес чашку к губам и, не сделав глотка, поставил ее обратно. Словно забыл. Давным-давно, в гадюшнике №543, я размышлял о судьбе своих учеников. Куда они денутся после школы? Тогда мне казалось, что Соболев очень удачно пополнит ряды шантрапы, мечтающей назваться гордым именем "братва".
   Подсознательно я относил его к тем, кто преклоняется перед этой "новой элитой", копирует их повадки и жаждет стать рыночным бригадиром, как в свое время мальчики мечтали об отряде космонавтов. Я ничего не знаю о своих учениках.
   - Сволочи, - сказал Димка. - Ненавижу их всех, ублюдков!
   - Кого?
   - Бандитов, - скривился он. - Знаете, как моему отцу от них доставалось. Приедет такая задница на тачке чуть ли не из золота, построит водил на автобазе и давай их лечить, кто тут "быки", а кто "бараны". Сам еще глазами зыркает, и дружки его за пушки чуть чего хватаются. Понты пихает, а сам зассал уже сто лет как! Ублюдки... Всех бы их в одну "братанскую" могилу, мать их... - тут Димка вдруг спохватился. - Простите, Константин Дмитриевич, я хотел сказать...
   - Ничего, - неловко улыбнулся я. - С педагогической точки зрения тебе надо бы прочесть мораль, но с человеческой я тебя поддерживаю. А педагог из меня сам видишь - никакой! Так что...
   В этот миг моя "мыльница" разразилась своим прерывистым звоном. Я аж подпрыгнул. Сам не знаю, почему - заклинило в мозгах что-то.
   Димка тоже вздрогнул от неожиданности, но секунду спустя тихо задрожал в накатившей на него истерике. Едва не пролив кофе, он с грохотом водрузил чашку на стол, одной рукой схватился за живот, а указательным пальцем правой тыкал в меня, заливаясь в беззвучном хохоте.
   - Что такого? - спросил я, вытаскивая "мыльницу".
   - Вы б себя видели, Константин Антонович! Дерганый слон на прогулке! Ну ваще...
   - Слушаю, - произнес я, стараясь не заразиться от него смешинкой. Вряд ли мне сейчас скажут что-то веселое.
   - Косточка, - судя по голосу, Лена была взволнована. - Слушай, тут всё поменялось. Есть срочная работа в офисе. Сам понимаешь, у нас все на военном положении.
   - Конечно, - я даже кивнул, хоть она и не могла меня видеть. Наверняка что-то связанное с "карательной акцией". Уж не дала ли нам организованная преступность организованный отпор?
   - Твой Маус заедет к тебе. Хорошо?
   - Когда?
   - Минут через пять. Он уже в дороге.
   - А как же... - я покосился на Димку. Как я оставлю его одного? А если и впрямь бандиты перешли в наступление и зачищают людей "Струны"? В этом случае вполне может статься, что и я, и этот адресок значатся в их списках. Вероятность мала, как у нас возможна утечка? И в то же время зароились в мозгу самые нехорошие подозрения.
   - Ты про Диму? - угадала мои мысли Лена. - Он сейчас рядом, да? Всё нормально будет, но подробнее поговорим, когда приедешь. Давай, до встречи!
   - До встречи.
   "Мыльница" пискнула и отключилась. Я посмотрел на Димку, и все мои навеянные сном предчувствия снова зашевелилось где-то в животе.
   2.
   - Дубининская улица, - голосом экскурсовода возвестил Маус. - Справа тянутся корпуса одного из крупнейших предприятий Столицы электромеханического завода имени Владимира Ильича Ленина, слева - жилые и административные здания, а также пути павелецкого направления железной дороги...
   Машина мчалась по узкой и совершенно безлюдной улочке. С минуту назад обогнав трамвай, мы оказались одни в лабиринте старых домов, заборов и всякого заводского хлама. Благодаря Маусу я вновь оказался в районе, где не был ни разу в жизни.
   А ведь вовсе не окраина. От Садового кольца - километр, не больше.
   - Зачем мы тут? - спросил я. Извилистый, в обход центра, маршрут начинал меня раздражать.
   - Да так, катаемся, любуемся столичным пейзажем, - Маус покосился в сторону зеркала. - Назад поглядываем.
   Я непроизвольно обернулся. Улица была чистой. Ни одной машины. Даже удивительно.
   - Что, даже так? - спросил я, вновь вернувшись к переднему виду.
   - Ну да, - кивнул Маус. - Собственно, ни за кем слежки выявлено не было. И тем не менее Елена Прекрасная распорядилась... Сами знаете... она перестраховщица.
   Справа от нас осталась пятерка мотоциклистов - громадные бородатые парни в косухах и черных очках, плюс девушка, отличавшаяся от парней лишь отсутствием бороды. Вся честная компания мирно болтала о чем-то, стоя в арке старого темно-кирпичного дома.
   - Байкеры, - бросил Маус. - Можно расслабиться.
   - Уверен? - зачем-то уточнил я.
   - На все сто. Этих я знаю.
   Мы пулей промчались мимо целой россыпи переулков, не свернув ни в один из них и, лишь когда улица повернула в сторону, увлекая за собой трамвайные пути, Маус решил влиться в поток.
   Заборы слева вдруг кончились, уступив место белокаменным стенам монастыря. Свято-Даниловский... Надо же! Кто бы мог подумать, где мы окажемся. Интересно, как Маус думает ехать дальше?
   - Все на ушах стоят, - неожиданно сказал он. - Знаете, шеф, по-моему, что-то страшное грядет. Зуб даю!
   - С чего ты взял?
   - С того, что это сильнейшее наше поражение. Бедные "братки", конечно, уже дохнут "не по-пацански", только авторитета это нам не прибавит. Всё слишком пошатнулось. Они поняли, что на нас можно и рыпнуться, что никакие мы не бессмертные демоны. Это раз. А два - Осоргин-то мертв.
   - И что? - не уловил я связи одного с другим.
   - И ничего. А вы не забыли, шеф, что он был Сменяющим?
   - Кем?
   Маус свернул в переулок, старательно избегая площади перед станцией Тульская, и, обернувшись, одарил меня таким взглядом, что я даже начал краснеть.
   - Шеф, разъясняю. Флейтист никогда не восходит к Струне один. С ним должен быть сменщик, на случай если она покарает пришедшего.
   - Зачем?
   - Чтобы вручить ему силу Главного Хранителя. Чтобы ни случилось, мы не должны потерять своего руководителя. Если его нет - значит, у "Струны" нет Струны. - он улыбнулся с таким видом, будто ему прямо сейчас должны выдрать зуб.
   Я кивнул.
   - Ну не знал я. Провинция...
   - Так спросили бы. Никакой тайны из этого никто не делает. Вообще, шеф, вы патологически нелюбопытны. Так нельзя.
   - Ну, спасибо, что просветил темного.
   Каким-то чудом мы оказались на развилке Третьего Транспортного Кольца. Ловким маневром Маус пристроился в общий поток машин, шнырявших откуда-то из-под моста на главную дорогу. Я отметил про себя, что номерной серией "Струна" так и не обзавелась. Впрочем, на нашей машине были не просто блатные - сверхблатные знаки. Вместо регионального кода раскинул крылья державный орел - гроза дорожной милиции, подставлял и крутых иномарок.
   Похоже, Маус умело все это использует. По крайней мере, гоняет как только умеет.
   Мы выскочили на кольцо, оказавшись на самой вершине моста. Со всех сторон дорогу обступил город. Внизу проносились машины, сверху плыли редкие облака, а дальше, над ними, в неведомую мне бесконечность уносилось далекое, пронзительно-синее небо.
   Ветер ударил в лицо. Свободной рукой Маус придержал свою беретку, другой аккуратно выправил машину. Мы мчались по крайнему ряду, я снова видел, как где-то внизу остается утонувшая в свете Столица.
   Все как раньше...
   - Сайф обожал гонять здесь, - неожиданно сказал Маус. - Знаете, шеф, мы, бывало, возвращались с работы, так он нарочно выезжал с Кутузовской на поворот и мчал куда-нибудь на полных парах... У него была своя тачка с откидным верхом. Представляете? Мы катались на ней по кругу... Он говорил, что это самое красивое место в мире, место, где он действительно счастлив... - Маус отпустил свою беретку и переключил скорость. - Наверное, это и к лучшему, что он умер неподалеку отсюда...
   Я вдруг подумал, что был для них лишним. Я, коренной житель Столицы, с легкостью сошел за кого-то с обочины. Дальнегорец, подобранный и приставленный к делу в далеком Мухинске...
   Пожалуй, я никогда их не пойму. Слишком разные пути свели нас вместе. И кто знает, какой шлейф тянется за всеми за ними... за Кузьмичом, за Маусом, за Леной.
   - Ты не знаешь, почему он пошел в "Струну"? - решил я развеять репутацию "патологически нелюбопытного".
   - Не знаю, шеф. Про такое как-то не принято рассказывать. Кажется, он кого-то или что-то потерял, и потому так любил носиться по открытым трассам. Он был одинок, ему нравилось, когда можно забыться. А "Струна"... Он ведь практик и реалист, не то что мы с вами. Ему казалось, что бросить всё и закрыться - нельзя. Нужно приносить пользу таким какой ты есть... тем, что умеешь. А мы с вами знаем, что он умел. Вот и все.
   Маус щелкнул выключателем магнитолы.
   - Простите, шеф. Но раз уж о том зашло... Это была его любимая кассета.
   Технический Хранитель откинулся в кресле, стянул с головы беретку и швырнул ее на заднее сиденье.
   Мы проскочили Ленинский проспект, я неожиданно понял, что минут через десять мы будем на том самом месте, где убили Юрика. Осталось только проехать еще один мост и... и что ж теперь? Они мертвы - но мы еще нет, а значит, они живут в нас.
   Солнце светит мимо кассы,
   Тень забилась в угол и дрожит.
   Все на свете из пластмассы
   И вокруг пластмассовая жизнь...
   На входе в здание нас поджидала охрана. Крепкие парни в строгих костюмах стояли сразу же за входными дверями. Темные очки на глазах были не столько данью моде, сколько необходимостью. Сквозь широкие стекла сверкало не по-августовски свирепое солнце.
   Еще совсем недавно, когда я отбывал на инспекцию в "Березки", проверку сотрудники проходили именно тут, но с тех пор КПП вынесли на периферию. Внутри я даже не заметил охраны. Видимо, служба безопасности применяла какие-то не совсем стандартные методы для внутреннего контроля.
   Что-то из области струнной магии. Наверняка ведь Резонанс - это далеко не всё, что вручила нам Струна.
   Мы с Маусом молча прошли автоматические двери и остановились, дожидаясь, пока один из охранников не облазит нас с датчиком в руке. Кажется, это был не просто металлоискатель. По крайней мере, на наших магнитных карточках-пропусках проверяющий задержался и долго изучал содержимое небольшого экранчика.
   - Проходите, - коротко произнес старший "секьюрити".
   Мы молча миновали пункт проверки, оказавшись, наконец, в холле перед лифтами. Удивительно, но я уже привык к этому месту. Не скажу, что оно стало родным, но будь я в долгой отлучке - непременно бы вспоминал.
   Что меня связывает с ним, кроме отрезка жизни, причем далеко не самого лучшего? Лена? Маус? Сайфер? Я до сих пор не определился в своих мыслях. В Мухинске все было проще, а здесь... Я чувствую Мраморный зал, ощущаю его всей своей кожей.
   А ведь мои незримые судьи должны были быть где-то поблизости.
   Для меня есть три "Струны". Та первая - это мрачные залы, игры не то в Кафку, не то в розенкрейцеров. Готический пафос Третьего рейха, холодное поле, залитое равнодушным лунным светом. Другая - Мухинский департамент: любитель выпивки Кузьмич, крепкая мужская дружба и искренняя, быть может, наивная вера в справедливость. В свое понимание справедливости...
   Третья "Струна" - то, что я вижу сейчас. Они не любят красивых фраз, они не мечтают о Коридоре Прощения для всех и каждого. Здесь просто делают дело. Хорошее ли, плохое, кажется, они сами не знают. Просто привыкли.
   Каждый находится на своем месте. От каждого - по способностям, а за это - положенная плата. Деньгами ли, моральным ли удовлетворением... Это Столица, здесь иначе не бывает.
   Двери лифта неожиданно распахнулись. В пустой кабине, залитой тусклым светом, стояла Лена. Сейчас она была одета в брючный костюм и блузку отчего как никогда походила на обычную даму из бухгалтерии какого-нибудь "Горремонтлифта". Наверно, ей нравился этот имидж.
   - Здравствуйте, мальчики, - улыбнулась она. - Хорошо, что вы поспешили. Как на дорогах?
   - Дороги чисты, словно слезинка младенца, - ответил Маус, и я подумал, что эта шутка в глазах "Струны" граничит с кощунством.
   Но Лена никак не отреагировала. Она лишь махнула рукой, приглашая войти, и сказала:
   - Я только вас и ждала. Ты как, Косточка? Оправился?
   Она взглянула на меня, будто я перенес тяжелейшую болезнь, и на мгновение мне стало обидно. Эта ее забота - типичная реакция на немощь чувствительного и всецело несчастного человека. Так смотрят, лишь ощущая собственное превосходство. Будто и не было гостиницы в Мухинске и слабой, измученной девочки.
   Я не плакался ей и даже не давал повода думать, будто придавлен случившимся. Но ей почему-то кажется, что она улавливает мои чувства и читает мысли.
   А ведь будь это правдой, я давно бы уже вернулся в Мраморный зал.
   - Поехали! - произнесла Лена, и только теперь я заметил, что она держит включенную "мыльницу" с горящим индикатором связи. - Ребят, давайте.
   Лифт двинулся вверх, хотя кнопки этажа никто не нажал. Похоже, мы направлялись в какое-то необычное место. Может быть... Нет. Слава Богу, едем вверх.
   Панелька счетчика этажей не горела. Можно было лишь догадываться, где мы находимся.
   - Знаете, куда направляемся? - безучастным голосом спросила Лена.
   - VIP-этаж? - предположил Маус.
   - Правильно, - она иронически прищурилась. - Вижу, твой опыт работы в отделе поддержки сказывается до сих пор.
   - Стараемся, ваше благородие, - отрапортовал хакер.
   Интересно, он со всем начальством так фамильярен или только с теми, кто позволяет? Лена, по крайней мере, не обижается. Она даже не снисходит до ответов в подобном же тоне.
   То ли Маус для нее слишком мелкая величина, то ли ей нравятся его повадки...
   - Кость, - она вдруг стала еще серьезней. - Я все понимаю. Ты не по тому делу, но людей у нас сейчас не хватает. Сам видишь, какая нынче ситуация. И есть еще одно обстоятельство... - Лена замялась. - Ты потом сам поймешь. Когда придет время... Короче, это все не важно. Главное, ты нужен нам для работы немного не такой, к какой привык. Тебе хотят доверить одну очень важную жизнь. Жизнь человека, ценнее которого и быть не может.
   Тут кабина остановилась. Сделала она это слишком резко. Я, признаться, уже привык к здешнему лифту и помнил, что тормозит он достаточно плавно, а тут нас швырнуло изо всех сил. Видимо, издержки привилегированного этажа.
   - Тебя тоже касается, - Лена повернулась к Маусу. - Ну да тебе не впервой, связист ты наш, - она вновь улыбнулась. - Горнист-барабанщик.
   Двери медленно распахнулись.
   Здесь не оказалось никаких коридоров, да и вообще обстановка напомнила мне фильмы о роскошной западной жизни. Кабина прибывала прямо в огромную комнату, больше похожую на зал. Пол был застелен коврами, мебель наводила на мысли скорее о квартире миллионера, чем об офисе, пускай и самом престижном.
   Возле широкого, во всю стену, окна стоял и смотрел на город человек. При нашем появлении он неловко обернулся, и Лена поспешно произнесла:
   - Здравствуйте, Максим Павлович!
   3.
   - Ну вот, Константин, мы и встретились снова, - сказал он, усевшись на мягкий диван, раза в два больше того, на котором я провел эту ночь. - Вы здесь, кажется, никогда не были? Располагайтесь. Можете в кресло сесть. Очень удобное.